Текст книги "Мессианский Квадрат"

Автор книги: Ури Шахар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Нам нельзя сейчас нагнетать обстановку, – многозначительно поведал Рувен. – Барак пытается возобновить переговоры с Арафатом, и лишнее напряжение здесь совершенно ни к чему...

– Какие переговоры! Арафат уже открыл свои карты. Он отказывается признать государство Израиль даже в границах 1967 года! Хватит уже создавать видимость «мирного процесса», назовите же войну  войной! Имейте мужество.

– Но в настоящий момент нам невозможно сделать то, что ты предлагаешь.

– Почему же это невозможно? Разве не ты уверял меня, что мы вернемся в Газу, стоит лишь Арафату прибегнуть к террору? Но вот обстреливается наша столица, а мы бездействуем...

– Мы бездействуем? Ты что, не видел по телевизору, сколько мы им  домов повредили?

– Но террористы же именно этого и добиваются! Они заняли христианское село, палят из него по евреям, а евреи разрушают это село ответным огнем... Христиане бегут в Южную Америку, евреи отступают к границам 1967 года  – лучше не придумаешь!

– Но сегодня изменилась международная обстановка. Сегодня мы не можем себе позволить занимать территории.

– Как же ты не замечаешь, что это она не сама изменилась, эта обстановка? Как же ты не замечаешь, что это вы сами целенаправленно изменили ее своими «экзаменами» Арафату и экспериментами в области теории вероятности – дали один шанс миру, который на самом деле предоставил миллион шансов войне! Если бы Рабин не впустил в Израиль Арафата, ничего бы этого не было.

– А что было бы? Что было бы, если бы победили вы? Трансфер арабов? Ну уж извини..

– Не извиню! Во-первых, Ликуд вел мирные переговоры с местной палестинской делегацией, переговоры, которые твой Рабин зачем-то сорвал. Во-вторых, все, о чем говорили даже самые правые, – это экономическое стимулирование арабской эмиграции. А в-третьих, если вы считаете, что трансфер сам по себе плох, то почему вы ежедневно твердите о необходимости изгнания еврейских поселенцев? Вы-то нас как раз силой выгонять собираетесь.

–     Да вы просто фанатики...

–     Допустим, мы – фанатики. Но даже если считать так, то ведь нельзя не заметить, что нам противостоят другие, гораздо более крутые фанатики, которые убивают невинных людей. Почему вам нужно принимать сторону крайних арабских фанатиков в их противостоянии умеренным еврейским?

– Своей поселенческой политикой вы втянули страну в авантюру. Но страна не хочет гибнуть из-за вашего культа земли. И вообще... – в этот момент раздался оглушительный удар: в защищенное сеткой лобовое стекло нашего джипа врезался увесистый камень. Рувен вздрогнул и замолчал как-то обиженно...

***

Во второй половине декабря, после того как я вернулся из армии, на сборы был призван и Давид. Ожидалось, что брата будут отпускать домой на субботу, однако обстановка этого не позволяла. Его два раза подряд задержали, и мой визит в Шират-Аям в очередной раз откладывался.

Тогда же,  в конце декабря,  в Израиле снова появился Сергей Егоров. По телефону он заверил меня, что тогда в Москве я неправильно понял его друзей, что это недоразумение, и настоял на встрече. Впрочем, я не очень сопротивлялся  – мне самому хотелось  разузнать кое-что о рукописи.

На работе у меня был аврал, я знал, что просижу перед компьютером до позднего вечера, и решил, что проще встретиться за счет обеденного перерыва.

– Ты помнишь кафе на Кинг-Джордж, где мы с тобой встречались в прошлый раз? Найдешь?

– Найду.

– Будь там через час.

Шел проливной дождь, и я до нитки промок, пока бежал от автомобильной стоянки до этого кафе. Сергей уже сидел за столиком, тоже основательно подмокший. С его сумки натекла целая лужа воды.

Обменявшись обычными «как поживаешь?», я, не откладывая в долгий ящик и не подыскивая слов, перешел к теме пропавшего свитка.

– Ты случайно не знаешь, где рукопись, которую нашел Андрей?

Сергей вытаращил глаза.

– А где она может быть? А что, случилось что-то?

– Представь себе. Когда за рукописью пришли, ее не оказалось на месте.

– Ничего себе… Нет. Я не знаю ничего, разумеется. Почему ты вообще решил меня об этом спрашивать?

По его реакциям стало ясно, что он не имеет к этой истории никакого отношения. Побеседовали мы с ним довольно мирно. Сергей объяснял мне, что США – мировой жандарм, что Израилю разумно делать ставку не на эту страну, а на «иные силы». Я кивал. При прощании Сергей предложил мне ознакомиться с учением евразийцев. Он извлек несколько журналов и протянул мне.

– Прочти. Буду рад услышать твое мнение...

Я оставил журналы в машине и из-за занятости на работе смог взглянуть на них только вечером следующего дня.

Журналы изобиловали нацистской символикой. Я ткнулся в одну статью – в ней воздавалась хвала отцам и идеологам третьего рейха. Мне было странно увидеть в этом издании работы того же Рене Генона. Я ведь в свое время внимательно прочитал его «Царя мира». Такую вроде бы любопытную книгу человек написал и в одной палате с такими тяжелыми параноиками оказался!

Сергей позвонил через два дня, спросил о моих впечатлениях. Я сказал, что, по-моему, все это – самый обыкновенный фашизм, хотя, конечно, я всех его современных разновидностей не знаю и квалифицированно судить не могу.

С того момента Сергей пропал. Чего он от меня с этими фашистскими журналами добивался, я решительно не понял.

2001

В самом начале 2001 года я провел субботу у родителей. В течение дня несколько раз звонил телефон. Родители мои, переставшие к тому времени пользоваться в субботу электроприборами, трубку не снимали и только удивлялись, кто бы это мог быть?

С наступлением темноты мама наконец ответила на звонок.

– Это тебя, Юра.

Я взял трубку.

– Ури? Это Халед. Нам нужно увидеться.

– Вот это сюрприз! С тобой все в порядке? Где ж ты столько времени пропадал?

– Меня держали люди Джибриля Раджуба...

– Что ты говоришь!? Как же ты от них вырвался?

– Все при встрече.

– Сейчас можно увидеться? Ты где вообще?

– Я в Иерусалиме.

Мы договорились о месте, и я немедленно выехал в район центральной автобусной станции.

Шел довольно сильный дождь, было не до поиска забегаловок, и разговор наш начался прямо в моей машине. Выяснилось, что Халеда выследили через его мать, с которой он иногда встречался в одной деревне в районе Рамаллы, и продержали все эти два года в тюрьме. Халед рассказал, что после начала интифады над ним, как и надо всеми захваченными маштапниками, нависла угроза расстрела, и один симпатизировавший ему палестинский офицер помог ему бежать.

– Как же это было? Чья была инициатива? – удивился я.

– Его. Он вызвал меня на допрос, спрашивал всякие глупости, а в конце между прочим рассказал, как где-то в Газе убежал один маштапник: он, мол, спрятался в фургоне, привозившем в их застенок хлеб. На другой день тот офицер послал меня прибраться у входа, а там как раз стоял хлебный фургон и вокруг ни души. Я моментально  забрался внутрь и не ошибся: никто ничего не проверял, фургон выехал, я выскочил из него на одной из улиц Рамаллы, дошел до блокпоста ЦАХАЛа – и так спасся.

Я с восхищением смотрел на Халеда. Даже врага своего он заставил себя полюбить! Поистине гипнотическим обаянием обладал этот человек.

– Но ты же целых два года там провел... Что они с тобой делали?

– Много чего... Избивали, подвешивали, ставили на битые стекла,  больше месяца продержали в тесной бетонной коробке, в которой нельзя было выпрямиться...

– Как же ты все это вынес?

– Молитва. Еще дед научил меня навыкам этой молитвы. Она связана с дыханием, с сердцем. Если умеешь так глубоко молиться, если умеешь так глубоко концентрироваться, то в конце концов  становится безразлично, в каких условиях ты находишься. В специальной удобной молитвенной позе или скрученный. Дед учил меня этой молитве с шести-семи лет. Мы вместе сидели рядом и молились по четкам, это состояние отрешенности и восторга я первоначально связывал с ним, оно передавалось мне от него, но потом, став подростком, я научился и сам с легкостью входить в такое состояние. Все внешнее пропадает, ты чувствуешь только свое сердце... Чтобы эти садисты не поняли, что со мной происходит, я внушил им, что у меня низкий болевой порог и я быстро теряю сознание...

– А кто там еще с тобой находился?

– Всякие люди были. Были и такие, как я, помогавшие Израилю. Двоих из них при мне убили. Были и уголовники, конечно. Но ты знаешь, неожиданно много было арестованных по личной неприязни. Один лавочник отказался отпускать им в долг, когда этот долг превысил две тысячи долларов… Другой  держал столярную мастерскую, отказался платить «налог». Так мастерскую его спалили, а самого его посадили… На таких людей, кстати, сотрудничество с Израилем часто навешивают.

– Ужасно, что армия не вошла в Рамаллу и не освободила вас! – вырвалось у меня. – Вот оно – истинное, а не выдуманное преступление израильской военщины!

– Самое ужасное было видеть солдат на блокпостах... Ведь меня, представь, несколько раз возили из Рамаллы в Йерихон и в Шхем. Хоть бы кто-нибудь проверить машину догадался…

Дождь прекратился, мы вышли из машины и уселись в небольшом кафе неподалеку.

– Ну, а что у вас слышно?  – спросил Халед, с удовольствием отпивая кофе.  –  Барак действительно сказал, что если бы он родился палестинцем, то стал бы террористом?

–  Да. Прямо так и сказал.

– Мне там в тюрьме этими его словами все уши прожужжали. Все время его в пример ставили. А вы его еще главой своего правительства после этого выбрали. Интересный вы народ... Ну а сам-то ты как?

Все мои новости были так себе...

– Я пока сельское хозяйство, к сожалению, оставил... Работаю программистом в Иерусалиме.

– А как Сарит? Когда мы с тобой последний раз говорили, ты сказал, что она добивается развода.

– Представляешь, Пинхас согласился было дать ей развод в обмен на арамейский свиток, но... рукопись пропала...

– Ах да, рукопись... – пробормотал Халед. – Совсем про нее забыл.

Он внимательно посмотрел на меня и похлопал по плечу.

– Пляши, парень. Возможно, я знаю, где рукопись...

– Как знаешь?

– Два года назад, незадолго перед тем как попасть в лапы Раджуба, я перепрятал рукопись... Но я не могу обещать, что там ее не нашли... Два года большой срок. Не хочу тебя обнадеживать, Ури, но, может быть, нам повезет. Командуй, когда выходим в Макух.

– В самое же ближайшее время скомандую! Не сомневайся! – Я просто обалдел от этой новости. – Но что же произошло? Зачем ты перепрятывал рукопись? Расскажи же наконец, – набросился я на Халеда.

– Помнишь, когда мы ходили в ущелье Макух, то я тогда с бедуинами разговаривал?

– Ну, вспоминаю.

– Я среди прочего расспросил их тогда, кому они продают своих овец. Они назвали имя человека из Рамаллы, которого я хорошо знал. Он бизнесмен. Торгует не только скотом. И имеет пропуск, то есть может проезжать из автономии в Израиль. Я иногда с ним встречался и расспрашивал, как они там в Рамалле поживают. И вот однажды, когда я в шутку попросил его передать привет бедуинам из ущелья Макух, он рассказал мне, что там все бедуины заняты поисками какой-то рукописи. Он смеялся, говорил, что старые люди помнят, что пятьдесят лет назад во всей Иудейской пустыне была просто настоящая лихорадка. Бедуины с утра до вечера обыскивали пещеру за пещерой – искали свитки, которые потом продавали ученым. И вот теперь в вади Макух началось что-то вроде этого...

– Подожди, а он объяснил, из-за чего эта лихорадка началась?

– Он не знал этого. Но я могу предположить. Наверняка, Пинхас продолжал там поиски, и бедуины как-то пронюхали, что он ищет именно рукопись. На самом деле об этом совсем не трудно догадаться, если Пинхас задавал им наводящие вопросы. Ну а поняв это, они решили сами в поисках поучаствовать, и вся их детвора оказалась мобилизована на обследование пещер... О мобилизации мне и рассказал этот бизнесмен. Понимаешь, я испугался, что в той пещере бедуины могут  легко найти рукопись, и решил перепрятать ее в какой-либо укромной щели. Я положил ее в одно труднодоступное углубление, недалеко от той же пещеры, где вы ее спрятали. Я думал, что прячу ее максимум на несколько недель... Но если бедуины в самом деле серьезно искали, нет гарантий, что она все еще на месте.

– Так почему же ты со мной не связался?

– Тебя не было. Родители сказали, что ты на военных сборах... Ну а потом случилось то, что я уже рассказал: меня выследили и схватили...

– А почему ты рукопись перепрятал, а не забрал с собой, если знал, что ее ищут?

– Я думал об этом, но побоялся проверок. Ты считаешь это так просто молодому человеку с арабской внешностью пройти через блокпост, а потом еще протащить сумку через весь Израиль? Что бы я сказал, если бы попался?

***

Я проводил Халеда на автобус до Хайфы, уселся в свою машину и задумался.

Что мне было делать? Позвонить Андрею? Нет, сначала надо все сказать Сарит… Каким-то образом это ее тоже касается. Она должна это знать.

Номер ее сотового телефона был когда-то записан в памяти моего телефона, но я сменил фирму, и все прежние записи больше не существовали. В записной книжке номер Сарит за ненадобностью записан не был. Значит, приходилось звонить на домашний телефон Пинхаса…

Я решил, что в том случае, если подойдет Пинхас, я брошу трубку. Но произошло другое. Чужой голос сказал мне, что прежние жильцы съехали месяц назад.

Мне оставалось только позвонить ее родителям и спросить ее новый телефон у них.

Каково же было мое изумление, когда в трубке мне как будто послышался голос Сарит.

– Простите, Сарит можно попросить? – неуверенно произнес я.

– Ури? Это ты? – радостно воскликнула Сарит.

– Ты в гостях у родителей, что ли?

– Ну да, в гостях.

– Сарит. Я не знаю, имеет ли это для тебя теперь значение... интересно ли тебе это сейчас, но я должен сказать, что  рукопись, похоже, нашлась.

– Что ты говоришь? – ее голос задрожал. – Значит, мой развод опять возможен…

– Что? Я плохо слышу, повтори, – попросил я, не веря своим ушам.

– Я могу теперь развестись, я сказала! – почти закричала Сарит.

– Ты что, опять этого хочешь? – я тоже закричал в трубку, хотя связь была превосходной.

– Ну... не знаю, – сменила тон Сарит, – но ты приезжай! Подумаем вместе!

Она действительно ненормальная, промелькнуло у меня в голове.

– Ты где сейчас, Ури?

– В Иерусалиме. Сижу в машине. Так что буду через десять минут.

Пробок не было, и я домчался до Рамат-Эшколя даже быстрее, чем за десять минут…

Отец и мать Сарит были несказанно мне рады. Что же касается Тамар, то она с громким криком подбежала ко мне и бросилась на шею. Посидев немного за общим столом, мы с Сарит прошли в отдельную комнату.

– Ну, как продвигается роман Пинхаса о великих раввинах – потомках Иисуса Христа? – спросил я осторожно, когда мы остались одни.

– Он близок к завершению.

– То есть с ролью музы ты справилась успешно?

– Об этом не мне судить.

– Но без рукописи, найденной Андреем, я так понимаю, Пинхас уже готов обойтись.

– Это надо его спросить. Вполне может быть, что он все же согласится обменять ее на меня. Вопрос в том, согласишься ли ты принять свой залежалый товар?

– Но за тобой дело не станет?

– Нет. За мной дело не станет.

– Да как же ты так можешь?! – разволновался я. – Живешь с человеком и одновременно готова с ним развестись?

– А почему бы и нет? Ты про синицу в руках пословицу слышал?

Я смотрел на Сарит с недоумением и вдруг заметил, что краешки губ ее начинают подергиваться, и Сарит вдруг расхохоталась. Я боялся верить и боялся не верить, неужели это возможно, неужели это опять розыгрыш?

– Да я и не жила с ним совсем! – сказала она сквозь смех. – Я все это время просто жила у родителей!

– Как у родителей? Я видел тебя с Пинхасом на пороге его дома!

– Ты забыл, что я регулярно привожу к нему Тамар?

– А как же Андрей видел ваши с Пинхасом фотографии на Синае!

– То было не Красное море, а Средиземное. А сами фотографии были четырехлетней давности. Я отобрала снимки, где мое лицо было не очень заметно.

– Сарит, Сарит! Какой же я дурак, что поверил тебе…

– Мне всегда удаются мои мистификации, пора бы уже было это выучить!

Я стучал себя по голове и обзывал себя последним болваном, смеялся, хватал Сарит за руки и был настолько счастлив, что совершенно забыл о рукописи. Я очнулся только тогда, когда сияющие Саритины глаза оказались в пугающей близости от моих…

– Нужно достать рукопись, и как можно быстрее, – сказал я, отодвигаясь от Сарит. – Прежде всего надо узнать новый телефон Пинхаса. Он съехал с прежней квартиры.

– Ты думаешь, я не в курсе? Или не знаю его нового телефона? Ты опять забыл, что нас связывает Тамар, – сказала Сарит, протягивая мне записную книжку. – Хорошо, что ты программирование бросил. У тебя там сплошные «багги», наверное.

– Во-первых, нет программиста без «багов», а во-вторых, я сейчас как раз программистом работаю, на стадо зарабатываю.

***

Я немедленно набрал номер. Законный муж Сарит взял трубку.

– Здравствуй, Пинхас. Это говорит Ури Шахар. Послушай, возможно, рукопись нашлась. Во всяком случае мне стало известно, куда она была перепрятана два года назад... Если твои условия остаются в силе, то давай отправимся туда. Если на этот раз рукопись окажется на месте, то ты можешь ее забрать и дать Сарит развод...

После некоторой паузы, которая длилась для меня если и не вечность, то по крайней мере значительный отрезок моей земной жизни, Пинхас ответил:

– Нет проблем. Я готов выехать при первой возможности. Однако напоминаю, что мне нужна не только рукопись, но и то место, где она была найдена…

– Разумеется.

Мы проболтали с Сарит до поздней ночи, рассказывая друг другу о том, что было с каждым в течение тех полутора лет, что мы не виделись.

***

На другой день после работы я снова заехал к Сарит,  и мы снова без умолку болтали. Сначала втроем с Тамар, потом наедине.

В какой-то момент я, наконец, позвонил Халеду.

– Пинхас согласен. Надо выбираться в ущелье Макух. Так что будь готов.

– Договорись с ним и перезвони мне. И посмотри сегодня вечером телевизор, там будет передача про маштапников.

Хорошо, что он сказал. Нам с Сарит в этот вечер было не до телевизора, и я бы непременно пропустил эту передачу.

В нужный час мы вместе с родителями Сарит уселись перед экраном. На протяжении долгих лет израильское телевидение знакомило свою аудиторию с многочисленными претензиями главарей ООП, с подстрекательскими высказываниями израильских арабов, а также с наиболее одиозными антисемитскими заявлениями террористов всех мастей, передаваемыми по международным каналам типа CNN или «Аль-Джазира». Это почему-то гражданам слышать было необходимо. Но при этом эфир был полностью закрыт для арабов, сочувствующих Израилю, и тем более рисковавших своей жизнью ради его безопасности. Во всяком случае, так повелось после подписания соглашения с ООП.

Однако в связи с последними публичными казнями агентов Израиля в Палестинской автономии масс-медиа решились, наконец, дать слово также и разоблаченным маштапникам.

Выступило несколько человек. Все они сотрудничали по убеждению, а не ради денег или закрытия уголовных дел. Они рассказали о тех преследованиях, которым подверглись со стороны Арафата и они сами, и их близкие. Были зачитано несколько отписок израильских чиновников, желавших пострадавшим здоровья, но решительно ничем им не помогавших.

Суть происходящего прекрасно выразил некий Мухаммад Хамдан Эл-Ахрас. В течение предоставленных ему пятнадцати секунд эфирного времени он успел выкрикнуть, что того, кто спас человеческую жизнь, ни с какой точки зрения нельзя считать предателем и что проблема вовсе не в том, что некоторые арабы сотрудничают с израильскими службами безопасности, а в том, что израильские власти сотрудничают с террористической организацией.

Лучше не скажешь.

***

К моему великому счастью, дожди полностью прекратились, и мы отправились в ущелье Макух через три дня.

Я пришел на место встречи в сопровождении Халеда, Йосефа, Давида, и, конечно же, Сарит. Хотя дождевой поток полностью спал, оставалось немало луж и даже заводей, затрудняющих продвижение. Ноги скользили, и спуск был утомителен.

Через четыре часа мы, наконец, подошли к той пещере, где я, Андрей и Халед пять лет назад спрятали рукопись. Халед прошел еще немного, вскарабкался по крутому склону к какой-то расщелине и стал в ней разгребать камни. Мы с напряжением наблюдали.

– Все на месте! – радостно крикнул Халед и, помахав многократно обернутым в целлофан футляром, спустился вниз. Заполучив футляр, Пинхас не спеша вытащил свиток и начал бесконечно крутить его в руках, рассматривая со всех сторон.  Воцарилось напряженное молчание. Наконец Пинхас произнес:

– Ну что ж, рукопись подлинная. Два свидетеля у нас имеются. Я сейчас напишу разводное письмо, и можно произвести обмен.

Это предложение было для меня полной неожиданностью.

– Я бы предпочел действовать наверняка, – ответил я. – Я предполагал передать тебе рукопись в рабануте, сразу после развода. Все равно туда придется идти.

– Как скажешь, – пожал плечами Пинхас. – Я думал почему-то, что вы хотите скорее с этим покончить. В рабанут я в любом случае приду, но развод можно произвести и прямо сейчас. Образец я захватил, два свидетеля имеются. Можно и не откладывать до похода в рабанут.

– Ури! Зачем тянуть? Давай прямо сейчас! – жалобно попросила Сарит.

Я опасался подвоха, разводное письмо – непростой документ, а Пинхас – непростой партнер... Да и, признаться, уже предвкушал, как буду сегодня вечером без помех рассматривать с Сарит нашу таинственную рукопись. Но ее умоляющий голос немедленно изменил мои умонастроения.

– Чего ты боишься? – добавил со своей стороны Йосеф. – Мы же с тобой «Гитин» учили. Не можем, что ли, удостовериться, правильно ли написан гет? Если будет необходимость, его в рабануте подтвердят.

– Ну, хорошо, – махнул я рукой,  замирая от мысли, что Сарит может быть освобождена прямо сейчас. – Давай  все закончим здесь.

Пинхас извлек заранее приготовленные принадлежности, написал под контролем Йосефа разводное письмо, вручил его Сарит и уложил рукопись в свой рюкзак.

Однако теперь нам предстояло пройти еще несколько километров до пещеры, в которой эта рукопись первоначально была обнаружена. Сарит сияла: в довершении к полученной свободе она, наконец, окажется в том месте, в которое так давно мечтала попасть.

Еще через два часа мы подошли к тайной пещере, обнаруженной Андреем. Я указал Пинхасу на дно расщелины.

– Это здесь.

– Что значит здесь? Где здесь?

– Надо немного разобрать камни, и откроется ход…

Пинхас был изумлен. На его лице читались одновременно и недоверие, и досада… Я же отвалил несколько камней и указал Пинхасу на отверстие. У него загорелись глаза.

– Ну все, вы свободны. Можете возвращаться. Я остаюсь.

– Это небезопасно, – стал возрожать я. – Если ты остаешься, то и мы должны остаться с тобой.

– Придется слишком долго ждать. Я собираюсь провести в пещере ночь. Уйду завтра поутру. Я уже вижу, что там есть чем заняться…

Уговаривать его было бесполезно. Оставаться на ночь в ущелье, да еще на территории автономии, совершенно не хотелось.

– Уходим, – скомандовал я. – Иначе мы не доберемся засветло.

***

Вопреки некоторым моим опасениям Пинхас честно явился в рабанут. Это случилось 23 января. Обладатель древнего арамейского свитка почему-то не выглядел счастливым. Он был угрюм, малословен, подписал все, что требовал судья, и ушел, не простившись.

События этих дней развивались столь стремительно, что все это время я даже не нашел времени позвонить Андрею, и сделал это только после того, как мы с официально освобожденной, наконец, Сарит вернулись из рабанута.

Андрей был в восторге. Он даже было вызвался приехать на нашу свадьбу, но потом понял, что оформление выезда (предполагающее переправку ему израильского приглашения) займет слишком много времени, и отказался от этой затеи. Нам с Сарит ничего не оставалось, как пообещать Андрею навестить его в наш медовый месяц.

Свадьба состоялась 5 адара. Провели мы ее скромно, в моей йешиве. Сарит сказала, что ей хватило того спектакля с пятьюстами зрителями, который в свое время устроил Пинхас, и на нашей хупе было на порядок меньше приглашенных, так что Йосефу для его проникновенного поздравления даже не понадобился микрофон.

– Веками наш народ чествовал новобрачных словами пророка: «На опустевших улицах Иерусалима, где нет ни людей, ни скота, еще будет слышен голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты»... [8]8
  Иеремия 33:10.


[Закрыть]. Некоторые считают сионизм самозванством. Они покачивают головами и спрашивают: «Это, по-вашему, и есть та страна, которую прозревали пророки?» Да, это та самая страна! Пророки не предвещали того, что в грядущем Иерусалиме все  будут ходить в черных шляпах, но то, что в нем еще будет слышен голос жениха и голос невесты, они предвещали! И вы, дорогие мои Сарит и Ури, живые свидетели пророческого торжества!  Вы – знамение Божественной верности и Божественной силы! Те,  кто  под слова той же песни  справляют свою свадьбу в Бруклине, этой великой чести лишены.... Сегодня, дорогие мои, вы радуетесь дважды: один раз тому, что вопреки всем препятствиям (в преодоление которых не верил также и я!) вы все же соединились, и второй раз – тому, что вопреки всем немыслимым трудностям, соединились, наконец, народ Израиля и земля Израиля...

Наш медовый месяц прошел чудесно. Каждое пробуждение рядом с Сарит я переживал как настоящее чудо, как будто бы море расступилось... Странно было сознавать, что остроте этих ощущений я в конечном счете был обязан низости Пинхаса!

Родители Сарит забрали к себе Тамар на время нашего свадебного путешествия, и мы только два раза навестили ее между разными нашими поездками. Начали мы с недолгого путешествия по Галилее, откуда заехали на Голаны, где катались на горных лыжах. Потом   отправились в Эйлат и еще два дня провели на Мертвом море в Сде-Бокер.

После этого путешествия мы  ненадолго съездили в Россию.  Три дня провели в еще заснеженном Петербурге, а потом выехали в Москву, где снег к концу марта уже весь сошел. Остановились мы в этот раз у моих родственников, в квартире которых было посвободнее,  чем у Андрея.

Впрочем, субботу по его настоянию мы все же провели у него. Андрей уже усвоил, что день покоя, полностью освобождающий человека от суеты, как никакое другое время благоприятен для дружеского общения.

Первым делом Андрей вручил нам подарок – настенные часы с боем.

– Жить вы будете долго и счастливо. Наблюдать за временем вам будет недосуг. Поэтому вам нужны часы с боем, – пояснил он смысл своего дара.

– Спасибо, Андрей. Но ты, можно сказать, нам уже рукопись свою подарил.

– Не путай меня, Ури, – рассмеялся Андрей. – Рукопись, я к сожалению, не вам подарил, а Пинхасу. Но зато монета «Святой Иерусалим», которая у тебя хранится, тоже вам пусть в подарок будет.

– Вот уж спасибо! – воскликнула я. –  «Йерушалаим Ха-кодеш» – это, пожалуй, будет посильнее «In God we trust»!

Вечером в эту субботу пришли Катя с Семеном, который, как выяснилось, заканчивал в этом году семинарию и должен был быть рукоположен.

Они сердечно поздравили нас с Сарит и подарили вазу для цветов.

За субботней трапезой я подробно рассказал про злоключения Халеда,  про нашу успешную экспедицию в вади Макух и, конечно же, про то, как ловко Сарит разыграла меня и Андрея.

Коснулись, как водится, и политики. Мы с Сарит рассказали о второй интифаде и недавней победе Шарона, москвичи – о прошлогодних взрывах домов и своем новом президенте. Мнения о нем разошлись: Семен надеялся, что под управлением Путина Россия сможет возродиться и вернуться к «лучшим своим временам».

– Лучшим временам? – усмехнулся Андрей – Такие вообще бывали?

– Конечно.

– Это когда мы Наполеону надавали, что ли?

– А вспомни русско-турецкую кампанию 1878 года, вспомни, как генерал Скобелев взял Андрианополь и подошел к стенам Цареграда. Ты только вдумайся, что бы было, если бы британцы тогда не бросились спасать Турцию, если бы Константинополь стал наш. Это ведь тот момент, к которому шла история...

– Я, как ты сам понимаешь, за Турцию ничуть не болею, но не думаю, что если бы Российская империя поглотила Турецкую, то народы стали бы от этого намного свободнее.

– Ну как ты можешь, в самом деле?! Россия спасла от мусульманского рабства несколько народов... – взволнованно произнес Семен и, косясь в мою сторону, добавил. – К тому же если бы, как ты выразился, Российская империя поглотила Турецкую, если бы Палестина стала нашей, то сионистский проект реализовался бы уже к концу XIX века. Никакой Герцль бы не понадобился. А твои британцы, получив Палестину, только палки в колеса вставляли. Отказывались евреев  принимать, даже когда их Гитлер по всей Европе истреблял.

– А русские, оказывается, понесли бы евреев в Святую Землю на руках?

– Ну да. Еще Потемкин в случае победы над Турцией собирался переселить евреев в Палестину. Он даже для этой цели стал формировать Израильский полк, в котором одни евреи служили. Если бы век спустя Скобелеву позволили довести дело до конца, он бы, поверь мне, то же самое евреям предложил...

– Спасай жидов, спасай Россию! – рассмеялся Андрей. – Остроумная инициатива. Но в любом случае Путин – это и не Потемкин, и не Скобелев. Под его управлением возродиться может только КГБ.

– Ты, Андрей, просто Фома неверующий совсем стал.

– В новую Россию под предводительством Путина, положим, я не верю, ну и что? От этого сразу уже и Фома неверуюший?

– Да ты и в самого Христа,  Бога нашего, не веришь, выдумал какое-то частное христианство, да еще с двумя Иисусами, просто смех и грех. И грех, Андрюша!..

– Ну и что ж в этом такого смешного и грешного?

– Просто непостижимо, Андрей, как ты сам этого не видишь. Ну скажи на милость, к кому же обращаться простому человеку, к какому Иисусу? Неужели ты не видишь, что твоя теория губительна для христианства?

– С одной стороны, я делаю все, чтобы она таковой не оказалась, а с другой– все больше убеждаюсь в том, что принципиальных трудностей вера в двух Иисусов не создает...

– Как это не создает? – удивился уже и я. – Еще полгода назад, в Старом Городе, ты, я помню, прямо обратное утверждал.

– Может быть, но сейчас мне так уже не кажется. Посмотри сам. Ведь никому никогда не мешало то, что образ Иисуса из Евангелия Иоанна отличается от образа Иисуса из прочих Евангелий. Причем разные люди всегда предпочитали разных Иисусов. Лютер и Гегель, как известно, не жаловали синоптиков и восхищались Евангелием от Иоанна. Ницше и Розанов – ровным счетом наоборот. Подумайте, два разных образа одного человека или два разных человека, облеченных единой миссией – какая разница?