Текст книги "Мессианский Квадрат"

Автор книги: Ури Шахар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Я не узнаю Израиль, – говорил отец. – Я как будто нахожусь не в Маале-Адумим девяностых, а в Москве семидесятых. Большевизм преследует нас повсюду как кошмарный сон.

Родители сохранили привычку поносить советскую власть даже после того, как она благополучно покинула этот мир. Требуя от меня и от Давида поддерживать русский язык, родители подсовывали нам не столько русскую классику, сколько запретные книги своей молодости. Достаточно сказать, что они прочитали вместе с нами вслух «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург и почти весь «Архипелаг ГУЛаг».

Давид был в мрачном состоянии духа и добивался от нас, чтобы мы немедленно объяснили ему все, здесь же на месте сформулировали глобальные причины происходящего абсурда.

– Все-таки я одного не пониманию: если Бог создал человека, то почему отвечает за все человек, а не Бог? Если солдат умирает на марше от обезвоживания, все получают нагоняй, вплоть до генерала. А по религии так выходит, что во всем виноваты люди… Люди – это просто какие-то стрелочники священной истории…

– Поверь мне, Он за все отвечает, – как мог заступался я за Создателя. – Кое-кому просто нельзя смотреть на незаконченную работу.

– Я, значит, дурак, получается? Вот вы, такие умные, ругаете левых,  но разве это не Он весь этот «мирный процесс» заварил? Что Ему стоило включить в список «Цомета» нормальных людей, а не двух выродков? Все в том рабиновском кнессете постоянно колебалось, но почему именно сумасшедшие всегда имели перевес в один голос? Кто, если не Он, все это подстраивает? Разве не Он организовал голосование в ООН, когда раздел Палестины поддержали более двух третей государств? Так неужели Он сейчас все пустил на самотек? Или вот опять же этот целлюлит! – вдруг совершенно неожиданно, но совсем не меняя интонации, темпа речи и обиженного тона голоса, заявил Давид, – У женщин бывает целлюлит, а у мужчин никогда. Ведь может, значит, когда хочет!

– Да замолчи ты уже, Давид, – возмутилась мама. – Расскажи нам лучше про свою поездку в Африку. В какую именно страну ты едешь, ты, наконец, выяснил?

– Не знаю. Все еще на стадии проектирования находится, – хмурясь, ответил Давид. Он вдруг раскис: хотя было всего часов девять, объявил, что должен «перезагрузиться» и отправился спать.

– Все-таки знаешь, Леночка, суббота – это гениальное изобретение, – сказал папа, распробовавший и наконец полюбивший некоторые еврейские традиции. – Как еще, если не ради субботы, мы могли бы отрываться от этих телефонов, телевизоров, покупок, ремонтов? А разве находилось бы когда-нибудь у нас время вот так просто по душам побеседовать с детьми?

Мы действительно хорошо поговорили в тот вечер, а когда через час я вошел в комнату к брату, тот еще не спал, а листал газету.

– Да что с тобой? – удивленно спросил я. – Случилось что-то?

– Считай, что случилось. Ципора не едет со мной в Африку. Нашла себе какую-то другую компанию.

Ципора была подруга Давида, которая тоже закончила службу и по установившейся молодежной традиции собиралась посмотреть мир. Раньше она намеревалась ехать с компанией Давида в Африку, но теперь планы ее резко изменились.

– Вот так вот уйти, оставить любимого человека, – жаловался Давид. – Это все равно как у богатого отобрать его деньги...

– У богатого? – не понял я.

– Ну да, у богатого. Не у бедного же. Богатые – ведь они самые бедные. Они без денег совершенно к жизни не приспособлены. И поэтому, кстати, то, что совершили большевики, было действительно бесчеловечно...  Отобрать у богача его миллионы – это все равно, что отобрать у крестьянки ее серп или у пролетария его кувалду. Ты знаешь, сегодня, когда Ципора сказала мне, что едет с этими олухами в Южную Америку, а не с нами в Африку, я почувствовал себя буржуем, у которого национализировали все его заводы. Я так был уверен, что она моя девушка, так был уверен... – и Давид с детским капризным отчаянием отвернулся к стене.

– А почему бы тебе с ней в Бразилию не съездить? – спросил я брата. – Ты так все истолковал своеобразно. Может быть, не в тебе дело вообще?  Может, она просто хочет на карнавалы посмотреть, а ты к себе ее решение относишь… Ты эгоцентрик.

– Какие еще карнавалы! Она не такая... Понятия не имею, что ее тянет в Южную Америку. Или кто... Но ты прав, нам надо было об этом поговорить...

На другой день я гулял по улицам Маале-Адумим. В Израиле природа расцветает дважды – весной и осенью. На Песах цветут деревья, после Суккота зеленеет трава... Но осенний расцвет природы все же сочнее и ярче. Со стороны пустыни потянуло характерным запахом первой влаги. Выгоревшая за лето трава впервые увлажнялась, и пустыня как бы впервые за долгие месяцы вздохнула. Когда в 1982 году мы только приехали в Маале-Адумим, из пустыни шел именно этот запах. Я в тот же миг полюбил его, и всегда, когда он появлялся осенью, подолгу бродил по улицам.

***

Когда с исходом субботы я вернулся домой, зазвонил телефон. Звонил Сергей Егоров. Оказывается, он был в Израиле с делегацией православных – в моем гостеприимстве не нуждался, но повидаться хотел. Он находился в тот момент в Иерусалиме и приглашал увидеться прямо сейчас.

Мы встретились на улице Кинг Джордж и расположились тут же в каком-то  кафе.

– Так какими судьбами? – спросил я.

– Я с группой приехал, но это не совсем паломническая поездка. У меня тут и деловая встреча имеется...

– А ты пополнел, однако, – заметил я. – Солидно выглядишь.

– Я ведь на одну фирму работаю. Мне по должности положено выглядеть представительно. Ведь сам понимаешь, щуплый начальник – это все равно, что располневшая манекенщица. Род профессиональной непригодности.

– Вы с Андреем поддерживаете отношения?

– А как же! Поддерживаем. Он мне столько рассказывал об этой рукописи, которую вы нашли…

Я оторопел.

– А что он рассказывал?

– Ну, что это какое-то неизвестное Евангелие…

– А Андрей тебе показывал сами тексты?

– Сами тексты? А разве они у него? – удивился Егоров.

– Нет, рукопись там же, где она и была, – в ущелье Макух. Я имел в виду фотографии.

– Нет. Я его и не просил. Я все равно ничего в этом не понимаю... Моя специализация – современные скандинавские языки, а не древние семитские... А где это место, что ты назвал... Вахук или как там?

– Макух. Ущелье Макух... Это здесь,  рядом с Иерусалимом.

– А с Ольгой ты видишься? – поинтересовался Сергей.

– Один раз ее видел, когда она книгу от тебя передала. С тех пор она ни разу не звонила...

– Ну ладно, с ней я сам свяжусь. Слушай, а у тебя какой-то выход на ваших израильских политиков есть?

– Нет, я никого из депутатов кнессета лично не знаю.

– Не обязательно лично, через кого-то…

– А тебе это зачем?

– Это я спрашиваю так, на всякий случай. Видишь ли, в России есть люди, которые ищут неформальных контактов с вашими политиками...

– В принципе у меня есть к кому обратиться. Я знаком с несколькими раввинами, которые вхожи к депутатам. А что за люди?

– Мне кажется, – начал Сергей издалека, – что вы здесь в Израиле слишком полагаетесь на США.

– За неимением альтернативы.

– Вот-вот. И я о том же. Помнишь, ты мне рассказывал, как вам эти американцы руки выкручивают. Это лицемерная страна. Страна без ценностей... Весь ее либерализм без покрытия. Израилю нужно искать других партнеров.

– Ну, это не по моей части.

– Понял. Меняем тему. Какие места ты бы посоветовал мне тут посетить? У меня почти целый день свободный.

– Ну, у нас есть много всего...

– А вот это ущелье, как ты говоришь... Макух? Андрей сказал, что это где-то в том месте, где Иисус Христос сорок дней постился... Может, туда съездим?

– В Каранталь я тебя свозить не смогу – теперь это Арафатова вотчина. Но я могу показать тебе эти места издалека, если видимость будет хорошая.

– Тогда давай в Макух сходим.

–  Не думаю, что это возможно. Это серьезный горный поход. Но я могу тебе показать, где это ущелье начинается.

– Это будет здорово. Договорились.

***

На другой день я взял у отца машину и приехал в Иерусалим. Когда я добрался до места, Сергей уже ждал. Но он был, к моему большому удивлению, не один. Если честно, я не только был удивлен, но и прямо расстроен. Рядом с ним была Ольга...

Мне это все не очень понравилось. Наша тайна расползалась на глазах. Да и сам-то Сергей  был здесь человеком не полезным. Но раз уж Андрей решил посвятить его в историю своей находки – его дело. А вот Ольга была здесь уже явно лишней.

Протестовать я, разумеется, не стал. К тому же я сразу успокоил себя тем, что Ольга могла быть и не в курсе, к чему мы затеяли эту прогулку.

– Как ты устроилась? – спросил я. – Почти уже два года прошло после твоего приезда...

– Вполне удачно. – сказала Ольга, пожав плечами, – У меня недавно ребенок родился. Я сейчас в основном с ним сижу...

– А муж?

– Муж работает. Он по специальности врач.

– А с ивритом как? Освоилась?

– Освоилась. Во всяком случае на улице я без проблем объясняюсь.

– Ну и как же вы теперь там будете в Хевроне, после ухода ЦАХАЛа?

– Не переживай... Как-нибудь продержимся... – сухо ответила Ольга.

– Я все же не потерял веру в Нетаниягу, – решил я ободрить Ольгу. – Он ведь все-таки строит новый квартал на Гар-Хома и, кроме того, открыл Хасмонейский туннель.

– А что это за туннель? – поинтересовался Сергей.

– В Старом городе. Ты входишь в него у Стены плача, идешь вдоль всего основания Западной стены Иерусалимского храма и выходишь с другой стороны на улицу Виа-Делароза. Этот туннель был обнаружен довольно давно, но Нетаниягу сейчас разрешил его открыть. После этого арабы как раз и подняли стрельбу.

– А чего они хотели?

– Видишь ли, сейчас арабы начали нелепую пропагандистскую войну против еврейских древностей в Эрец Исраэль. Духовные и политические авторитеты ислама заявляют, что, поскольку в Коране ничего о Храме Соломона не говорится, то его никогда не существовало, и все святыни, связанные с Сионом, – чисто исламские. А тут мы открываем для обозрения туристов этот туннель… Конфуз.

– Археологическая война. Понятно, – протянул Сергей.

– Это война за предысторию. Война за «примордиальную традицию», – веско вставила Ольга. – Генон находил не случайным, что именно наше время – это время великих археологических открытий. Подумайте, через каких-нибудь пятьдесят лет все, что вообще еще сохранилось, будет извлечено из-под покрова земли, и профессия «археолог» станет такой же архаичной и невостребованной, как профессия «путешественник»... Сегодня мы приближаемся к коренной традиции человечества. Так что нет ничего странного в том, что именно сегодня вспыхнула эта война.

Интересная мысль, отметил я про себя. Надо будет Андрею рассказать. Почему, в самом деле, вдруг именно в наше время отыскались все эти кумранские свитки? Почему именно сейчас нашлась эта его загадочная рукопись?

За этим разговором мы выехали из Иерусалима и добрались до поселения Кохав-Яаков, из которого открывался дивный вид на Иудейскую пустыню.

– Это, прямо перед нами, Анатот – родина пророка Иеремии. За нашей спиной поселение Псагот, оно стоит на месте древнего города Ай, второго города, занятого Иегошуа Бин-Нуном после Иерихона. Вот там, на северо-западе – Бейт-Эль, место, где Яакову было видение небесной лестницы. Ну а перед нами – Иудейская пустыня.

– А Мертвое море в какой стороне?– завертел головой Сергей.

– Да вот же оно просматривается. Приглядись.

– Ты хочешь сказать, что Мертвое море уже вот за этими горами, а не за той следующей грядой?

– Нет, та следующая гряда – это уже горы Моава, это уже Иордания. А Мертвое море сразу за ближайшими холмами.

– Подожди, но ведь это совсем рядом. Что же это, весь Израиль можно проехать за два часа?

– Почему за два? За час. От Средиземного моря до Мертвого не более восьмидесяти километров. Если без пробок ехать, то от Яффского причала до Кумран вполне можно уложиться за час. На антисемитском новоязе это и называется West Bank – «Западный берег». Кто-то делает вид, будто бы всерьез рассчитывает разместить здесь два государства – одно-единственное еврейское, под горой, и двадцать третье арабское, на горе.

Мы повернули в сторону Йерихона, доехали до шоссе Алон, пересекли живописное ущелье Кельт и некоторое время ехали по крутой вьющейся дороге, окруженной зеленеющими холмами. Справа от нас, едва касаясь земли, проскакала стайка горных оленей, слева двигалось внушительное стадо овец.

Вскоре мы подъехал к горе, именуемой Инбалим. Там я вывел гостей на смотровую площадку.

– Видишь этот холм? – спросил я Сергея.

– Ну.

– За ним как раз и начинается то ущелье Макух, о котором мы говорили.

– Понял, – закивал Сергей.

Здесь, на вершине горы, Ольга заметно оживилась.

– Эта Земля, безусловно, очень энергетична, – сказала она почти восторженно, – понятно, почему из-за нее все дерутся. И все же, по мнению Генона,  она – лишь один из «вторичных центров». Первичная Святая Земля, которую он искал, – она где-то на Востоке, где-то в Гималаях.

– Не понимаю, – удивился я. – В Хевроне живешь, а вместо того чтобы на раввинов, на какого-то Генона ссылаешься. Как это у тебя сочетается?

– Что сочетается?

– Иудаизм и все, о чем вы там тогда в Москве говорили, не знаю даже, как это назвать.

– А ты назови «восточная мудрость», – подсказала Ольга. – Так вот эта мудрость очень хорошо с каббалой сочетается. А я, кстати, большая почитательница рава Лайкмана. Еще в Москве на его лекции ходила. Три его книги по каббале прочитала.

– Не уверен, что Лайкмана можно называть равом. Я слышал, будто бы он объявил каббалу позитивной наукой и преподает ее в полном отрыве от религиозной практики.

– Порекомендуй кого-нибудь другого. Я этим действительно интересуюсь.

– Серьезные люди тебе как женщине каббалу преподавать не станут, они и меня-то отошлют, из-за молодости.

Напоследок Ольга предложила обменяться телефонами, объяснив, что давно потеряла мой номер.

– Ого, какой странный, – удивился я, записывая цифры – Это у вас в Хевроне такие номера?

– Это мобильный, – пояснила Ольга и достала из сумки телефон. На улицах я уже давно встречал людей с такими аппаратами, но в моем кругу их ни у кого еще не было.

Ольга мне действительно несколько раз после этого позвонила, предлагала встретиться. Но до встречи так и не дошло.

1997

Поскольку Сарит ушла из дома и уже три месяца жила  отдельно, в раввинате к ее прошению, наконец, отнеслись серьезно. В конце января 1997 года бракоразводный процесс, наконец, тронулся с мертвой точки.  Суд состоялся.

Судьи приняли сторону Сарит и потребовали от Пинхаса подписать разводное письмо.

– Я не стану ничего подписывать! – решительно произнес Пинхас.

Сарит заплакала. Первый мой порыв был – броситься к Пинхасу и наговорить ему самых резких слов, но он тут же развернулся и исчез, а я остался с плачущей Сарит. Когда она чуть успокоилась, мы вышли на улицу, уселись в сквере на лавку и я, как умел, принялся ее утешать.

– Не бойся. Это Пинхас только пока так разговаривает. В конце концов он не может не дать тебе развода.

– Почему не может? Прекрасно может!.. Сколько женщин годами, даже десятилетиями не могут добиться разводов от своих законных мужей…

– Это особые случаи. Все эти сумасшедшие мужья сами не женятся вторично. Тот, кто хочет жениться вторично, вынужден давать развод. Я не говорю уже, что существуют и судебные санкции.… Но прежде всего к нему следует направить каких-то уважаемых людей. Это нас он не хочет слушать. Может, даже назло делает. Я поговорю с равом Исраэлем. Это же он меня с Пинхасом познакомил. Во-первых, Пинхас его очень уважает – я знаю. Не сомневаюсь, что ему удастся побороть это упрямство и снять эту злость.

Уже через два дня рав встретился с Пинхасом.

***

Но и раву Исраэлю не удалось переубедить ревнивого мужа, и его авторитета оказалось недостаточно. Пинхасу было все равно, с кем он разговаривает, он был зациклен на своей «беде» и никаких доводов слушать не желал. Он заявил, что раз такой закон существует, то его, Пинхаса, неправомочно в чем-либо обвинять. Если бы это было дурно, то Бог не давал бы мужьям такой власти. Однако в ходе беседы он сменил свою аргументацию и сказал, что не желает, чтобы у его дочери было два отца, что он хочет быть единственным отцом Тамар.

– Он заявил мне, – пересказывал мне рав, – что дочь не должна страдать от того, что ее мать легкомысленная женщина. Девочку не нужно травмировать разводами и появлением посторонних лиц в постели ее матери...

Я был взбешен и растерян:

– Но существуют же какие-то меры воздействия?! Что еще можно сделать?

– Видишь ли, Пинхас – даровитый и высоко ценящий себя человек. Мне показалось, что он очень сильно уязвлен решением Сарит развестись с ним безо всякой зримой причины. В глубине души он считает это решение ничем не оправданным капризом, которому не желает потакать. Сейчас он весь погружен в эту ситуацию, весь на нервах. Он чувствует, что он раздавлен, унижен. Это все должно когда-то перемолоться. С Божьей помощью. Я говорил с ним, он не лишен чувств. Например, он искренне любит дочь и явно старается защитить ее от лишних травм.

Я согласился. По отношению к дочери Пинхас и в самом деле вел себя прилично. С одной стороны, он безо всякой торговли принял Саритино предложение завозить к нему трехлетнюю Тамар раз в две недели, а с другой – никогда не отказывался принять дочь на вечер, когда та начинала особенно к нему проситься. Словом, чувствовалось, что Пинхас действительно щадит психику дочери и не пытается на ней отыграться... Если хотел, мог же, значит, быть человеком!

– Можно, конечно, попытаться этот процесс ускорить, поискав каких-то других посредников, – продолжил рав Исраэль. – Я ведь с Пинхасом не очень близко знаком. Наверняка существуют люди, авторитет которых для него что-то значит. Ну а если и это не сработает, – исключить этого к сожалению нельзя, – то обращайтесь в раввинат. Там против Пинхаса примут меры. Посмотрим, что он сделает, когда ему запретят, например, выезжать за границу. Два года назад полномочия судов в этом вопросе сильно расширили: отказника теперь можно даже приговорить к длительному заключению или крупному денежному штрафу.

Меня эти слова почему-то не очень утешили...

***

В тот же вечер я позвонил Андрею и рассказал, что Пинхас отказал Сарит в разводе.

– Какой мерзавец! – кричал Андрей. – Что же теперь она будет делать?!

– Будет продолжать с ним судиться. Есть официальные способы на него воздействовать... Слушай, а как с твоим приездом?

– С приездом? – рассеяно повторил Андрей... – Так как же Сарит сможет освободиться?!

– Не знаю. Будем думать...

– Нельзя этого так оставлять! – возмущался Андрей, и я подумал, что он слишком эмоционально реагирует на известие.

– Я, конечно, ее не оставлю. Но все-таки... Развод разводом, а рукопись рукописью. Когда ты будешь здесь?

– С этим пока откладывается.

– Что еще такое?

– Да я паспорт потерял. А на новый уходит четыре месяца.

– Ну что же делать?.. Жду через четыре месяца...

***

После Пурима погода установилась. Дожди прекратились, но было еще прохладно – идеальное время для прогулки по Иудейской пустыне. Сарит уже несколько раз клянчила, чтобы мы пошли в вади Макух, и предложила пропустить ради этого свою учебу. Ну уж чем-чем, а учебой она всегда готова была героически пожертвовать, как и в годы юности.

А я как всегда убедил ее отложить все до Пасхи.

В первый же день пасхальных каникул, оставив Тамар за скромную плату на попечении соседки, мы с Сарит выехали из Кохаша и вскоре оказались в том месте, где берет свое начало ущелье Макух.

Добираться до тайной пещеры в Палестинской автономии я, конечно, не собирался – это было и трудно, и опасно. В результате мы ограничились приятной и посильной для Сарит пятичасовой прогулкой. Мы дошли до огромной пещеры, в которой Сарит узнала скальную церковь византийского периода, которую ей когда-то живописал Пинхас, и вернулись по другому, крутому отрогу ущелья, выходящему к Инбалим.

Выйдя на шоссе, мы тотчас поймали трепм и через полчаса были в Кохаше.

Сарит достала из холодильника кастрюлю с супом, какие-то закуски и предложила пообедать.

– Что это за кастрюля? – с подозрением спросил я.

– Не бойся, пасхальная. Я ее специально купила, вместе со сковородкой и этими пластмассовыми мисками.

– Тогда я с удовольствием, – расслабился я.

– Тебе не кажется, что надо было все же дойти до рукописи и забрать ее? – спросила Сарит, поставив кастрюлю на огонь. – Уже год прошел. Она ведь там портится. Ее давно пора передать в Управление древностей. Я знаю там и помимо Пинхаса много надежных людей, которые могут дать дельный совет, как эту находку представить.

– Замечательно. Давай только дождемся Андрея.

– При чем тут Андрей? До его приезда рукопись могла  бы полежать и у меня.

– Но это ведь его находка!

– Как знаешь... но уже приглашай его скорее.

– Я тебе разве не говорил? Он потерял паспорт. Это значит, что раньше лета его не будет. Но летом он вроде обещал. Тогда и сходим.

***

 До самого Песаха мы продолжали засылать к Пинхасу разных уважаемых людей. Я – со стороны раввинов, Сарит – со стороны ученых. Она переговорила с несколькими сотрудниками Пинхаса, мнение которых тот вроде бы уважал. Но и они ничем не смогли помочь. Вопрос своей женитьбы Пинхас со своими коллегами обсуждать отказывался.

– Ну что ж, психологическая атака провалилась, –  подвел я итог почти двухмесячному опыту увещевания Пинхаса с помощью посредников. –  Будем применять юридические меры.

Сарит сходила в рабанут. Там ей пообещали подумать о санкциях, но предупредили, что дело может затянуться, так как у Пинхаса оказался довольно шустрый адвокат.

Добраться до Кохаша из Мехолы при всей относительной близости этих поселений без автомобиля было непросто. Но я видел, что Сарит нуждается в моем участии, и старался по мере сил навещать ее.

Так дней через десять после нашего путешествия в вади Макух, воспользовавшись случайно подвернувшимся тремпом, я выбрался в Кохаш.

Мы с Сарит вывели Тамар на детскую площадку, а сами уселись на лавку.

Сарит выглядела грустной и осунувшейся.

– Измотала тебя эта история, как я вижу.

– Измотала, Ури. Еще как измотала.

– Рав Исраэль, уверен, что Пинхас со временем должен одуматься.

– Он плохо знает Пинхаса, – тихо и без эмоций сказала Сарит, – мой бывший муж болезненно самолюбив и ничего не забывает. И потом, я чувствую, в нем что-то как будто сломалось. Наверное, это с каждым можем произойти. Если бы не рукопись, может, это бы так никогда не проявилось. Рукопись  стала точкой невозврата...

В голосе Сарит звучали такие безнадежность и усталость, что мне стало очень жаль ее, и я наконец решился рассказать ей о существующей лазейке, об известном мне аварийном выходе из ее отчаянной ситуации.

–     Ты должна знать еще одну вещь, Сарит. На нееврея этот закон не распространяется. То есть если жена изменила мужу с неевреем, то дети от этой связи не считаются незаконнорожденными, а после того, как она получит развод, этот нееврей, приняв гиюр, сможет на ней жениться.

Сарит вздрогнула и посмотрела на меня выразительно, но я не сразу понял, что значил этот ее обреченный взгляд.

– Зачем ты мне об этом сказал?

– На всякий случай.

– Я, кажется, догадываюсь, на какой такой случай ты намекаешь. Не говори мне больше об этом. – Сарит резко встала. – И вообще я хочу остаться одна.

Я видел, что она готова заплакать.

– У тебя шалят нервы.

– Да, шалят! И я хочу остаться одна!

– Хорошо. Я позвоню тебе завтра.

– Лучше послезавтра, – сказала Сарит, и взяв за руку Тамар, пошла с ней по направлению к своему каравану.

Навалились сумерки. Я пришел на тремпиаду в полной растерянности. Казалось бы, разрешающий все трудности план с Андреем почему-то оказался отвергнут с порога. И почему она меня прогнала? Не хотела, чтобы я видел ее слезы? Я их столько за это время насмотрелся, что меня можно было бы и не стесняться.

Рядом со мной, скрипя рессорами, остановился выезжавший из Кохаша автомобиль, но я в него не сел. В смятении я отошел в сторону, сел прямо на траву и задумался.

– Почему в самом деле Сарит прогнала меня? Обиделась, что я ей намекнул на Андрея? Но как можно обижаться на это? А вдруг дело во мне? А может, это я ей нравлюсь? – медленно соображал я. – И что значит эта горячая волна счастья, которой меня обдало от этой догадки? А почему я обрадовался, когда услышал, что она не хочет слышать про Андрея?

У меня замерло сердце:

– Ну да, в этом все дело! Я люблю ее! Все это время, заботясь о ней, я не столько честь религии защищал, сколько просто хотел быть рядом с ней. Просто удивительно, как я мог этого так долго не замечать!

Я вспомнил о том, как больше месяца назад распростился с Рахелью, сказав, что мы не совсем подходим друг другу и мне жаль ее времени.

– Чем не подходим? – с сожалением спросила Рахель.

– Некоторыми интересами... Меня, например, очень интересует история, кумранские рукописи, а тебя нет... – искренне веря, что это звучит убедительно, сказал я.

– Ты думаешь, что жена должна досконально разбираться во всем, чем увлекается ее муж? – спросила Рахель.

– Желательно.

– Тогда мы, наверно, с тобой действительно разные, – грустно сказала Рахель. – Я так не думаю.

В действительности я тоже так не думал. Просто я вспомнил, как рвалась в вади Макух Сарит, как она мечтала увидеть ту пещеру. Разве бы Рахель когда-нибудь этого захотела? Вот если бы она была, как Сарит! Почему она не такая, как Сарит?  – промелькнуло у меня тогда в голове.

Как я в самом деле мог отвергнуть Рахель? Разве бы я поступил так, если бы не был знаком с Сарит? Нет, я бы несомненно женился на этой милой, трогательной девушке, думая, что люблю ее, но на самом деле не очень понимая значение этого слова!

Да, все это время Сарит была исключена из поля моего выбора, исключена как женщина светская и, прежде всего, как женщина, предназначенная в моих собственных помыслах другому человеку. Но вот этот человек оказался ею отвергнут! Что же меня останавливает? Зачем мне еще какая-то девушка, «как Сарит», если меня действительно любит сама Сарит!

– Сама Сарит! – прошептал я, расплываясь в улыбке. – Сама Сарит!

Уже давно полностью стемнело. Небо зажглось бесчисленными звездами, столь хорошо заметными здесь в пустыне. Улегшись на траву, я еще некоторое время смотрел в эту бесконечность, снова перепроверяя свои чувства и свои впечатления.

Наконец я встал, и ноги сами понесли меня к дому Сарит. Я подошел к двери. Все было тихо. Тамар, по-видимому, уже спала.

Я занес уже было руку, чтобы постучать, но вдруг растерялся. Что я ей скажу? Как начать?

Тут же навалились сомнения. Что я делаю?! С чего я вообще взял, что она любит меня? Да я интересую ее не больше, чем Андрей! И обиделась-то она вовсе не потому, что якобы любит меня. Просто не хотела, чтобы ее судьбу решали за нее. Она же такая свободная, яркая, независимая, хочет выбирать сама, а не так, чтобы ее кому-то всучали, предлагали. Как глупо! Что я здесь делаю под ее дверью?

От смущения меня даже прохватила испарина. Я повернул было назад, прошел шагов пятнадцать и остановился.

– Стой! – сказал я себе. – Пусть даже тебе это все показалось. Нельзя уйти, не проверив... Скажи, что забыл что-нибудь...

Я опять, немного пошатываясь, подошел к двери.

– Господи! Как же я ее, оказывается, люблю! Как я мог так долго этого не замечать? Права мама, до меня действительно все слишком медленно доходит...

Я стоял перед дверью, слушая, как бешено колотится мое сердце.  Слова не лезли в голову.

Вот дела, удивился я своему состоянию. Ведь сколько раз под огонь в Ливане попадал, а такого страха не испытывал, был собран... В дома террористов не боялся входить, а тут...

Воспоминания о Ливане неожиданно привели меня в чувство. Рука сама тихо, но решительно постучалась.

Сарит открыла дверь и... просияла от счастья.

Ничего не пришлось говорить. Мы просто не заметили, как оказались друг у друга в объятиях. Первой в себя пришла Сарит:

– Что ты делаешь, ты подумал? Ты не скажешь мне потом, что по вашему закону мы должны навеки расстаться?

– Не бойся. Все под контролем.

– Серьезно, Ури, – сказала Сарит, отстраняясь от меня. – Я не хочу тебя потерять.

Мы уселись за крохотный кухонный столик напротив друг друга  и взялись за руки.

– Когда же это с нами случилось? – спросил я.

– Со мной очень давно.

– Как это давно? Еще до Пинхаса?

– Вобщем-то, да.

Я не верил своим ушам и вопросительно смотрел на Сарит.

– Я помню, меня тогда вера твоя задевала. Она и отталкивала, и притягивала одновременно. Я бы так очень хотела верить. Просто не могу. Не получается.

– Но неужели еще до Пинхаса? Как можно было еще тогда, до моей службы в армии, предпочесть ему меня? От меня, правда, тогда еще козами не пахло...

– Как видишь, можно. Ты хоть знаешь, с чего у нас с ним все началось? Как я у Пинхаса оказалась?

– Пришла с умным человеком пообщаться...

– Просто так? Без приглашения? Нет, я не умных речей слушать пришла, я пришла твой телефон разузнать.

– Как ужасно, что я потерял твой листок, что не выучил его наизусть, не переписал!

– Так вот, Пинхас сказал, что телефона твоего не знает, но заверил, что ты ему обязательно должен позвонить и нам надо поддерживать связь. Просил звонить и заходить. Я так и сделала. Звонила. Он меня приглашал. Принял в моей судьбе отеческое участие. Уговорил не идти в армию, а пройти альтернативную службу у него в Управлении древностей. Я согласилась. И действительно, там было очень интересно. Я участвовала в археологических экспедициях, работала с репатриантами. А он был вроде как мой руководитель. Я им искренно восхищалась. Как раз к концу службы он сделал мне предложение... И я согласилась. Да и как было не согласиться. Ты же видел, какой он блестящий и любит то же, что и я. А ты исчез, Ури. Совсем исчез.

– Знаешь, мой телефон он, похоже, действительно не знал... Но он точно знал, у кого этот телефон можно было бы узнать – у рава Исраэля. Он, видимо, с самого начала воспринял меня как нежелательного соперника.

– А ты когда меня полюбил?

– Сам не знаю. Подозреваю, что тоже очень давно... Но понял это только сегодня, пока стоял на тремпиаде...

Мы долго сидели, держась за руки и глядя друг другу в глаза.

– Что мы с тобой делаем, Ури? Ты хотя бы понимаешь? – спросила Сарит, горько улыбаясь. – Мы же запрещены друг другу. Твой Бог не позволяет нам соединиться. Что мы сейчас делаем, когда держимся за руки, объясни мне?

– Когда ты получишь развод, никакой раввин не запретит нам вступить в брак только потому, что мы держали друг друга за руки.

– Хорошо. Раввину ты, допустим, объяснишь. Ну а Богу, что ты своему Богу скажешь? Почему брал за руку женщину, которая была тебе Им запрещена? Он же у вас помешан на мелочах. Наверняка Он сейчас в шоке от того, что мы делаем! Я права?