Текст книги "Повелитель земного предела"

Автор книги: Уорнер Мунн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Теперь новые полчища пьяса вскарабкивались на борта драконоголового судна и с возбужденным кваканьем прыгали в воду. А издали к месту сражения, поднимая пенистые буруны, стремительно приближался косяк их сородичей.

Скоро все было кончено. Ни челна не осталось на поверхности реки. И с берега, у которого нашла укрытие наша маленькая флотилия, мы видели, как покраснели текущие к морю волны Охиона и как ужасные человекоподобные существа весело бултыхаются в мутных водах, жадно пожирая проплывающие мимо лохмотья мяса.

Пропела труба Гутлака. Часть пьяса вновь схватилась за буксировочные веревки и повлекла драконоголовый корабль к нам. Как раз в это время на берегу появились наши запыхавшиеся товарищи и отпрянули в ужасе при виде безобразных чудовищ, которые, выпрямившись во весь рост, шли по мелководью навстречу им.

Гутлак легко спрыгнул с борта корабля и, смеясь, начал пробираться сквозь толпу своих подданных, расшвыривая их в сторону тяжелыми ударами. Однако грубое обращение не возмущало пьяса. Они заискивали перед саксом, словно псы перед хозяином. Наконец Гутлак приблизился ко мне и крепко пожал мне руку.

– Отличная бойня, Вилас. Такая дань по душе Одину. Я полагал, ты давно пребываешь в Обители Хела.

– А я думал то же самое про тебя. Как тебе удалось стать королем пьяса?

– Пьяса? – Гутлак непонимающе уставился на меня, потом рассмеялся. – О, ты имеешь в виду моих людей-рыб! Возможно, среди краснокожих они известны под этим именем, но сами они называют себя гронками.

– Значит, у них есть язык, доступный человеку.

– О да! Отличный язык, состоящий в основном из урчания, кваканья и шипения. Но гронки не часто разговаривают с людьми – обычно они предпочитают действовать.

Глядя на плывущие по реке кровавые останки, я легко мог поверить в это.

По команде Гутлака существа отошли в сторону, к узкой полоске песчаного берега и длинными когтями принялись рыть ямки для размещения своих коротких негнущихся хвостов. Наконец они уселись на корточки над этими ямками и уставились на нас холодными глазами (как мне показалось, не без аппетита).

– После того, как вы оставили меня на нежное попечение обитателей болот, – иронически начал Гутлак, – я уже считал себя мертвецом. Они приволокли меня через топкие трясины к странному влажному скоплению шалашей, расположенному далеко от моря. Там они затолкали меня в поросшую мхом хижину и принесли мне поесть сырой рыбы.

В этой хижине я оставался долгое время, мучимый страхом смерти, но наконец собрался с духом и осмелился выйти наружу. Появление мое было встречено всеми знаками бесхитростного почитания, и очень скоро я понял, что существа сии испытывают передо мной благоговейный трепет. Когда я дал им понять, что хочу получить назад свой топор, они моментально принесли его мне заодно с кинжалом. Значит, убивать меня не собирались. И обращались со мной очень хорошо.

Прошло почти два года, прежде чем я, наконец, овладел их наречием достаточно хорошо, чтобы понять, почему меня пощадили, когда всех моих товарищей разорвали на части.

Как вы видите, существа сии находятся на пути постепенного превращения в человека. Уподобиться людям – их заветная мечта. Гронки во всем подражают человеку и верят, что, поедая человечье мясо, скорей станут людьми. Некогда один из их старейшин напророчил, что из моря появится некое божественное существо – получеловек-полурыба, – которое станет их правителем и научит превращению в людей.

Когда гронки увидели мой панцирь из рыбьей кожи и убедились, что когти их скользят по нему, не причиняя мне никакого вреда, они посчитали меня тем самым божеством. Именно этому я и обязан своим спасением.

Я многому научил гронков: дал им простейшее оружие, попытался научить их обращению с огнем, но они от него отказались. Огня гронки боятся больше всего на свете – поэтому, принимая во внимание их чувства, я приучил тебя есть сырую пищу.

В течение следующего года я строил корабль, в основном в одиночку, хотя гронки и приносили мне бревна и устанавливали их согласно моим указаниям. Когда судно было готово, я двинулся на нем вдоль берега, думая найти вас – ибо именно в том направлении поплыли вы в день нашего расставания.

Мы вышли в открытое море, по-прежнему следуя на юг, и прибыли в землю, населенную низкорослыми смуглыми людьми, которые называли свою страну Чивим. Я научил их поклоняться Одину, но не обрел счастья среди них.

Прожив в сей стране долгое время и ни разу не услышав о вас, я понял, что вел поиск в неверном направлении и что вы, вероятно, обогнули мыс, который я оставил за спиной, и, не выходя в открытое море, повернули на север и пошли вдоль берега. Итак, следующей весной мои подданные потащили корабль прочь от Чивим.

Недостатка в пище мы никогда не испытывали, Гронки прекрасно плавают, подтягивая ноги к груди и, резко отталкиваясь ими от воды, легко настигают любую рыбу. Нам жилось неплохо и на море и на суше.

Мы зашли далеко на север. Едва ли ты представляешь себе, как далеко простирается эта земля. Мы достигли краев, где подданные мои коченели в воде и по морю плавали огромные ледяные горы. Мы повернули обратно, по-прежнему ничего не узнав о вас. Так прошел еще один год.

В движении назад вдоль берега мы порой захватывали в плен какого-нибудь рыбака, слишком испуганного, чтобы поведать нам что-либо внятное, и наконец в один прекрасный день увидели в небольшой бухте останки корабля, в котором я узнал «Придвен». Мимо этого места мы уже проходили раньше, но тогда, очевидно, высокий прилив полностью затопил корабль, ибо даже сейчас из воды торчало лишь несколько бревен.

Итак, я высадился там. Неподалеку мы обнаружили передовую крепость и захватили ее. Солдат гарнизона гронки сожрали, но прежде чем все краснокожие погибли, я узнал от них, что в глубине страны идет война и что мои друзья (слово «друзья» Гутлак произнес, как мне показалось, сардоническим тоном) сражаются с неким могучим народом. Итак, поскольку мои подданные не могут жить без воды, мы поспешили назад, к устью реки, поднимаясь вверх по Мисконзебе, нашли наконец нужный нам приток – и явились сюда, как видишь, едва не опоздав присоединиться к вам в войне.

– Но не опоздав присоединиться к нам в мире! – радостно вскричал Мерлин. – Оставь своих диких подданных и живи снова среди людей. Теперь мы короли среди язычников.

Гутлак покачал головой.

– Я тоже король, и подданные мои не менее верны, чем ваши. Мое место среди них. Однако я поживу с вами некоторое время, ибо у меня есть тут одно дело.

Он проурчал какой-то приказ, и все его спутники, за исключением дюжины буксирующих корабль, попрыгали в воду и поплыли вниз по течению реки.

Два здоровенных пьяса отнесли меня и Мерлина на корабль, и когда Гутлак занял свое место на носу, нас отбуксировали вверх по реке к крепости в сопровождении пяти наших членов и отряда воинов, следующего за нами по берегу.

Торжественно встречали нас в крепости. Любящие руки обнимали нас – и хотя многие женщины за время войны лишились детей и мужей, никто не оплакивал мертвых. Мы видели лишь счастливые лица – а все слезы были пролиты в закрытых вейк-ваумах, вдали от посторонних глаз.

Вечером я увидел Мерлина, угрюмо созерцающего звезды, и хлопнул его по плечу.

– Ну, как насчет твоих мрачных предсказаний? Ты утверждал, что звезды предвещают тебе гибель – но война окончена, и ничего не случилось.

Ну-ну! Признайся, что даже ты порой можешь ошибаться.

– Я ошибаюсь часто, Вендиций. Но звезды – никогда, Предсказание еще должно исполниться.

И больше он ничего не сказал в ту ночь.

Назавтра был объявлен день празднества. За время нашего отсутствия женщины вытоптали и плотно утрамбовали широкую площадку для игры в мяч. Ацтеки очень любят это развлечение и порой рискуют всем своим состоянием, ставя на того или иного игрока, По правилам сей игры для того, чтобы получить очко, надо пройти, стуча мячом о землю, к стене в торце площадки и попасть мячом в закрепленный на ней каменный обруч.

Поскольку диаметр обруча незначительно больше диаметра самого мяча и поскольку множество соперников стремится завладеть мячом, поражать цель сложно, и известны случаи, когда люди проигрывали даже свою одежду и удалялись из числа зрителей совершенно голыми под взрывы хохота.

Гутлак, после нескольких проигранных пари оставшийся нагим и пристыженным, резко заявил, что попасть мячом в кольцо просто невозможно.

– Я могу сделать это легко. И даже для Мерлина, несмотря на его преклонный возраст, это не составит большого труда.

– Так сделай же это, и я поверю тебе. У меня на корабле есть кувшин вина, который утверждает, что столь ловкий трюк невозможен.

Мерлин улыбнулся.

– Это вино заработаю я, Вендиций.

И старец начал пробираться сквозь толпу зрителей к игровой площадке.

– Дорогу! Дорогу Текутли Кетцалькоатлю! – прокричал глашатай.

И люди замерли перед Мерлином в низком поклоне, когда тот взял мяч.

Старец подоткнул длинные одежды, разбежался, прыгнул и в полете (как это и следует делать) бросил мяч так, что тот пролетел сквозь кольцо, не задев его – то есть заработал отличное очко. Как вскричали зрители!

Старец вернулся к своему месту рядом со мной. Игра возобновилась, и Гутлак послал одного из пьяса к реке за вином.

Мерлин взял кувшин, втянул носом аромат напитка и рассмеялся. Я вручил старцу свой рог для вина.

– Потом ты должен налить и мне за пользование сей чашей! – воскликнул я.

Гутлак ничего не сказал, но странно улыбнулся. Не знаю, заметил ли я злобный блеск в его глазах, мелькнувший и тут же исчезнувший, или то было просто нелепое подозрение – но внезапно я почувствовал недоверие к саксу.

– Остановись, Мерлин! – выкрикнул я.

Слишком поздно. Мерлин выпил чашу до дна. Лицо его побелело и осунулось, и он показался вдруг столь древним, что никакими словами невозможно описать это. Старец попытался заговорить, задохнулся и наконец еле слышно прохрипел: «Так вот о каком зле молчали звезды!» – а потом повалился в объятия Кронаха Хена, последнего из девяти верных бардов.

Прежде чем мы успели опомниться, Кронах Хен отбросил в сторону свою арфу, бережно опустил Мерлина на землю и, шипя, словно разъяренный кот, прыгнул на Гутлака.

Один из пьяса оказался проворней всех нас. Он бросился на барда, запустил свои длинные кривые когти глубоко в его тело, под ребра и разорвал несчастного пополам с такой легкостью, с какой человек разрывает жареного голубя.

Женщины в толпе завизжали. Гутлак проквакал какую-то команду и начал медленно отступать в толпе своих ужасных подданных.

– Теперь я успокоил души своего брата и своих соплеменников! Я отомстил убийце, который привел всех нас сюда и пожертвовал всеми ради безумных поисков бесполезной земли. Ну, Вилас, возьми меня, если сможешь.

Пьяса бросились на нас, широко расставив чешуйчатые руки с кривыми когтями, готовые хватать и рвать.

Хотя при виде сего зрелища сердца моих воинов и похолодели от ужаса, никто из них не отступил, но сближаться с противников они не стали, а побросали в пьяса топоры и копья с некоторого расстояния, сохранять которое им удавалось легко, ибо существа сии были проворны лишь в воде.

Итак, пока мы приходили в себя, Гутлак со своими подданными отошел уже почти к самым речным воротам. В окружении двадцати Героев, вновь спешно вооружившихся, я настиг его там.

– Назад, Вилас! – прорычал сакс, отступая глубже в толпу пьяса и отражая удары, которые наносили ему копья три наступающих ходеносауни. – Назад, или я раскрою тебе череп по самые зубы!

Три краснокожих воина отважно бросились в толпу отвратительных существ с боевым кличем «Сас-саквэй! Сас-саквэй!» Пьяса схватили их. Я услышал треск и хруст костей – и три смелые души без единого стона и крика отлетели от тел.

Я почувствовал себя бессмертным. Я прыгнул вперед.

Дикая радость зажглась в глазах Гутлака. Отрывистым голосом он отдал гронкам какой-то приказ – и те расступились перед своим повелителем. Гутлак пошел мне навстречу, прикрываясь щитом и со свистом рассекая воздух над головой сверкающим топором.

– Вот тебе, Вилас! – прогремел он и швырнул топор, целясь мне в голову.

Тот пролетел мимо. Я метнул в сакса тяжелое римское копье.

Да, Гутлак верно оценивал пики и дротики, но недооценил разницу между ними и тяжелым римским копьем.

Он рассмеялся и выставил вперед щит. Бронзовое острие пробило щит, намертво застряло в нем, мягкая медная шейка наконечника согнулась и тяжелое древко потянуло щит к земле.

Я прыгнул вперед и наступил на древко. В распоряжении Гутлака оставалось одно мгновение, чтобы проститься с жизнью, прежде чем коротким мечом я выбил из его рук кинжал и нанес ему страшный удар между плечом и шеей.

Сакс упал. Мерлин был отомщен!

В тот же миг кто-то вцепился в меня сзади мертвой хваткой.

Пьяса поднял меня высоко над головой и, повиснув на долю секунды в воздухе, я увидел Мерлина, лежащего на земле в окружении толпы людей.

Старец открыл глаза и взглянул на меня – странно и любовно, как смотрит нежный отец на своенравного грешного сына, по глупости своей подвергшегося опасности.

Губы его пошевелились. Внезапно хватка врага ослабла, и я упал на землю. Как ни странно, я не почувствовал удара и не почувствовал земли под собой.

Подобно Антею, при соприкосновении с землей я ощутил в себе нечеловеческую силу. И понял, что я непобедим. Пьяса снова вцепился в меня. Я расхохотался, легко сбросил с себя его руки и, схватив врага за чешуйчатое горло, свернул ему шею, как цыпленку.

Все множество воинов бросилось на остальных пьяса, повергло их наземь и одолело одним количеством.

Я поспешил к Мерлину и склонился над ним. Должно быть, я, залитый кровью, в разорванных доспехах, являл собой ужасное зрелище. Кровь стекала на белые одеяния старца, кровь капала с моих рук, но провидец слабо улыбнулся.

– Я сделал это ради тебя, Вендиций. На сей раз это действительно было колдовство! Я отдал тебе всю свою силу, дабы ты не погиб. Я любил тебя, как сына. У меня никогда не было сына… как мог я допустить твою смерть? Да простит меня Бог, я снова обратился к колдовству…

– Бог простит тебя, Мерлин, – мягко сказал я, но глаза старца сомкнулись, и я не понял, услышал ли он меня.

Я решил, что Мерлин уже отошел. Но он снова заговорил – очень тихо, и я наклонился, чтобы расслышать его слова.

– Так вот, значит, что означало то предсказание… Я найду Страну Мертвых на закате эпохи у края мира. Так покажи мне путь! Быстрее! Или я должен идти один?!

Мерлин обвел взглядом стоящих вокруг людей, но было ясно, что он уже не видит никого из нас.

Внезапно старец сел, и лицо его озарилось радостью.

Со стороны запада к нам быстро летела большая белая птица, подобную которой я никогда не видел прежде. Она приблизилась, трижды описала круг над нашими головами, не спускаясь и не подавая голоса, а потом устремилась прочь так же быстро, как и прилетела.

Старое тело обмякло. Я осторожно опустил его на землю и, стоя на коленях, уронил лицо в ладони, ибо понял, что провидец скончался.

Чувство ужасного одиночества нахлынуло на меня. Я потерял дорогого друга, глубоко почитаемого человека, чья мудрость часто оберегала меня от безрассудных поступков. Я понял наконец, что любил его как родителя. Но было слишком поздно… слишком поздно. И я уже не мог сказать ему об этом.

Сквозь слезы я увидел, как люди вокруг опускаются на колени в благоговейном прощании, и как белая птица устремляется все дальше и дальше и исчезает в западном небе.

Мы погребли старца, над могилой его выложили мозаику из разноцветных камешков с изображением человека, поправшего стопой змею. Изображение сие символизировало победу Мерлина над Империей майя, ибо вся слава принадлежала ему, и без него наши усилия остались бы тщетными.

Над могилой старца мы возвели курган в последующие дни нашего пребывания в крепости. А в ту ночь Роянеки молодого народа Мерлина потребовали выдачи нескольких оставшихся в живых пьяса.

Я пожал плечами и отвернулся. А хладнокровные чешуйчатые существа смотрели мне вслед немигающими рыбьими глазами.

Интересно, о чем думали они, глядя на людей, собирающих ветки и забивающих в землю колья?

Огонь таил в себе загадку для них, жестоких водяных существ, – но они приняли смерть от огня – и смерть мучительную.

– Хоуп! Хоуп! – выкрикивали пляшущие воины, подражая предсмертному кваканью гренков, и, высоко подпрыгивая, кружились вокруг костров.

– Хоуп! Хоуп!

И не снять было скальпа с врагов, ибо ни волоска не росло на телах их.

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Далеко от Ацтлана, на северо-западе, у горной гряды, высящейся у края мира, обитает в наши дни (то есть двадцать лет спустя после смерти Мерлина) жалкое племя, которое соседние народы называют Плоскоголовыми. Не могу сказать, беженцы ли это майя или нет, ибо знаю об этих людях лишь понаслышке. Но черепа их имеют такую же форму, как черепа майя, ибо в раннем детстве всем детям этого племени привязывают к голове доску.

А в пустошах все одинокие бродяги нашли себе жен. Так что многие благородные, изящно воспитанные дамы майя ныне проводят жизнь в тяжелых трудах, дубя шкуры, перетаскивая на себе грузы и вынашивая диких детей для своих жестоких супругов.

От некоторых из этих женщин нам стало известно, что часть их соплеменниц погибла в странствиях по пустошам. А некоторые сумели преодолеть Жаркие Земли Атала. Но большинство разбрелось по округе и было убито воинами, посланными сопровождать майя в походе.

Так исчез с лица земли высокомерный и доблестный народ майя – и с ним его обширная Империя Курганов.

И снова на нашей скалистой родине узнали мы мир. Мы двинулись войной на болота пьяса и почти полностью истребили это племя.

Толтека, лежащая к югу от нас, снова объята волнением. Похоже, близится время новой войны.

На севере все больше сил набирает народ Ходеносауни. Так говорит Хайонвата, который все еще жив, хотя все мои британские товарищи уже умерли от старости или пали в сражениях. Мои солдаты или союзники держат все крепости, бывшие некогда пограничными крепостями майя. Чичамеки тоже расположены к нам дружелюбно.

Следовательно, твой легат, где бы он ни высадился, о мой Император! – будет радушно принят везде – ибо все с нетерпением ожидают следующего прибытия белых людей и все получили приказ встретить их сердечно и мирно, как сыновей Светлого Бога Кетцалькоатля, человека, который проповедовал мир, но мог быть суровым и в войне ради скорейшего ее завершения.

Прошу, прими хорошо моего сына Гвальхмая, Боевого Орла, как назвал однажды Мерлин своего крестника. Он не привык к большим городам, хотя и читал о них в книгах Мерлина и, боюсь, узнал из последних другие, более опасные вещи. Он совершает какие-то странные фокусы, попахивающие, на мой взгляд, колдовством.

Приходи же немедленно, пока я еще жив. В мечтах своих я слышу, как римские суда скребут дном по прибрежной гальке. В страстных мечтах своих слышу я клич римских труб. Я покорил континент для Рима, но здесь нет человека, способного удержать его неразделенным после моей смерти.

Народ местный уже забыл христианские молитвы, которым учил своих почитателей Мерлин, и потерял значения слов. Мои ацтеки стали беспокойны и мечтают о странствиях.

Приходи же, пока не поздно. Приходи и властвуй в своей Империи.

Прощай!

ЭПИЛОГ

Я отложил в сторону древние свитки и повернулся к своему другу-ветерану.

– Это конец послания, – сказал я.

– Но не конец истории?

– Конечно, как можно! Почему послание достигло только Ки Уэст? Что случилось с сыном Вендиция? Как он потерял послание?

– Думаю, я могу угадать. Вы знаете, откуда появилось название «Ки Уэст»?

Я отрицательно покачал головой.

– Когда испанцы высадились на остров, они обнаружили, что берег его усеян костями, свидетельствующими о некогда происходившей здесь страшной битве. И так много было этих костей, что они назвали остров Кайо де Лос Хуэссос (Остров Костей). Англичане же переиначили это название на свой манер в Ки Уэст. Представь, что те кости являются останками матросов, посланных с донесением к Императору, и убитых пьяса, которых люди Варрона некогда изгнали с болот Флориды.

– Значит, то, вероятно, и был настоящий конец пьяса?

Ветеран кивнул.

– А каков был конец Гвальхмая, единственного сына Варрона? – осмелился спросить я.

– Да, хотелось бы знать, – задумчиво произнес ветеран. – Хотелось бы.

В конце концов, он был крестником Мерлина. И если кто-нибудь и остался в живых после битвы на острове, то это непременно был он. Но все это случилось тысячу лет назад, и, вероятно, мы никогда не узнаем о судьбе Гвальхмая.