Текст книги "Рассвет (СИ)"
Автор книги: Ульяна Матвеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Если бы он узнал, что тот мужчина был всего лишь сосед, муж подруги и отец первого ученика Лизы, с которым она просто беседовала о раннем развитии детей и пользе привития музыкального слуха... А заметив до боли знакомое лицо среди десятков прохожих, Лиза уже не удивлялась – она давно привыкла видеть его повсюду и давно запретила себе верить своим глазам.
Глава 25
Сегодня была очередная годовщина смерти Даниила. Каждый год в этот день Лиза будто бы снова переживала тот день. Кроме Олеси, ей не хотелось никого видеть, особенно Олега. Она отпросилась с работы пораньше, сославшись на зубную боль, и задумчиво побрела пешком по городу в сторону кладбища. Оживленные улицы жили своей отдельной жизнью, суетливой и беспокойной, раздражая Лизу своей непохожестью на ее. Она же жаждала покоя, кристальной тишины, в которой она с таким удовольствием затерялась бы со своими мыслями и переживаниями. Но, казалось, такого места не существовало, и она обреченно плыла по течению окружающего мира.
– Девушка, отойдите же Вы в сторону, не мешайте проходу, – услышала она позади высокий женский голос. Слева от нее оставалось более двух метров – вполне достаточно для спешащих прохожих, но Лиза не стала возражать и, дойдя до самой обочины, остановилась и закрыла зонт. Потерянная, она стояла в центре города, между проносящимися пешеходами и разноцветными автомобилями. Дождь стекал по лицу, перемешиваясь со слезами, и, казалось, проникал под кожу, в вены, вытесняя кровь, вытесняя жизнь. У Лизы не было больше сил бороться. Невидящими глазами она глядела куда-то вдаль. Ее больше не била дрожь, она больше не чувствовала холода. Она больше не чувствовала ничего... Стало все равно.
Вечером дома ее ждал заказанный из дорогого ресторана ужин при свечах. Олег заранее созвонился с Мариной Васильевной с просьбой оставить Олесю переночевать у нее, на что она с радостью согласилась. По квартире разливались ароматы сандала и пачули, тихо играл джаз. Едва Лиза вошла в дом, Олег подошел и галантно помог ей раздеться, как в начале знакомства. Затем предложил руку и, когда ее рука нерешительно коснулась его руки, повел ее в комнату. При этом он тщательно скрывал свое волнение, которое прятал под маской самодовольства.
– Сегодня тебе не нужно будет стоять у плиты. Мне захотелось, чтобы ты отдохнула.
Лиза испытывала крайнее смятение. Ей не хотелось обидеть Олега, но и принимать от него все это ей тоже не хотелось. Лучше бы он обошелся обычными макаронами с вчерашними котлетами, после чего дал бы ей спокойно прилечь. Тем более, сегодня... Но отказываться было крайне неуместно, и Лиза постаралась улыбнуться и поблагодарить мужа.
– Спасибо тебе за заботу. Сегодня у меня был трудный день.
Олег расплылся в довольной улыбке. Он уже ждал, что она расскажет, почему день был трудным, но она молчала. Тогда он продолжил разговор:
– У меня тоже. Представляешь, мы обрабатывали одного ключевого клиента в течение нескольких недель, потратили на него уйму сил и времени. А сегодня он позвонил и сказал, что нашел предложение получше. За это время мы упустили еще двоих ради более крупной рыбы, которая вот так просто взяла и соскочила с крючка!
Но, заметив равнодушное выражение лица жены, которая силилась изобразить интерес, Олег добавил:
– Впрочем, это не имеет к нашему сегодняшнему вечеру никакого отношения. Не обращай внимание. Тебе налить вина?
Ужин прошел не совсем так, как он ожидал. Он надеялся, что напряжение в отношениях ослабнет и Лиза станет прежней. Но, к его глубокому разочарованию, этого не произошло. Он снова почувствовал агрессию и раздражение на себя. Ему было стыдно за собственное поведение, и, проживи он еще один раз сегодняшний день, он бы действительно просто сварил макароны без всей этой никому не нужной мишуры. Несколько раз он пытался завязать разговор, но каждая попытка разбивалась о стену. В конце концов он мысленно махнул рукой и молча пробовал блюда. Но, то ли еду плохо приготовили, то ли она уже остыла, Олег не почувствовал ее вкуса. Быстро покончив с ужином, Олег подошел к Лизе сзади, положил руки на ее тонкие угловатые плечи и попытался сделать легкий массаж. Даже неопытным взглядом, он сразу почувствовал такое напряжение в ее мышцах, что он резко одернул руки и сделал два шага назад. Кровь прильнула к голове, глаза потемнели от злости.
– Вот, значит, как? Я тут перед тобой и так, и эдак... Что ты вся сжимаешься, как уж на сковородке, стоит только мне приблизиться к тебе? Да не трону я тебя больше, можешь спать спокойно! С меня хватит! Думаешь, я ничего не замечаю? Думаешь, я не слышу твоих всхлипываний по ночам? Раз я тебе так противен – зачем ты здесь? Собирай вещи и катись на все четыре стороны! – и, уходя, он проломил кулаком бумажную картину, которую несколько дней назад рисовал с Олесей.
– Лесю только жалко, привязался к ней сильно... – с горечью добавил Олег и ушел.
Глава 26
Небрежно брошенные слова, которые все еще продолжали кружить в дьявольском танце в тесной темной комнате, в которой попыталась спрятаться Лиза, время от времени снова вонзались клыками в те же кровоточащие раны ее съежившегося существа. Она старательно убегала от них, но они оказывались быстрее и хитрее, и, в совокупности с прошлыми обидами, наносили смертельные раны по ее жизнелюбию и внутренней свободе. Не было уже той самой веселой девчонки, которую знали друзья детства, странным образом исчезнувшие тогда, когда она больше всего нуждалась хотя бы в единственной руке, протянутой из тех времен, надежной и крепкой, чтобы вытащить ее из того болота, в которое она погружалась все глубже. С каждой ссорой, с каждой обидой и каждой очередной умирающей надеждой смириться с происходящим и исправить то, что исправить уже было невозможно, метаморфоза становилась все более пугающей и все более заметной. По правде сказать, пугала она лишь ее мать, Олесю и ангела-хранителя за ее спиной, который мрачно и сосредоточенно шагал позади нее и горько плакал вместе с ней, когда замечал ее кровавые следы на узкой дорожке из растрескавшегося асфальта, ведущей в никуда.
Но никто из них не мог повлиять на ее неуверенные шаги в неверном направлении. Марина Васильевна видела, как меняется ее дочь, но совершенно не понимала, как это исправить, да и, честно говоря, не была уверена, что это нужно исправлять. На ее глазах Лиза становилась жестче, спокойнее, решительнее и постепенно избавлялась от своей романтичной инфантильности. Ей хватило мужества решиться на второй брак, в котором сейчас они с Олегом переживают кризисы. Прожив полжизни в одиночестве рядом с единственной дочерью, она все еще была убеждена в том, что главным в жизни каждой женщины является брак с мужчиной. В любом браке никогда не обходится без кризисов, и со временем все встанет на свои места. Все остальное приложится, если есть семейный фундамент, как она это называла. Но она не понимала того, что брак не всегда был гарантией крепкого семейного фундамента, а в некоторых случаях становился шатающейся табуреткой, на которой, с петлей на шее, стоит внутреннее Я до тех пор, пока есть силы стоять. Но, как только силы слабеют и его ноги подкашиваются, оно ломает свой стержень и тихо, незаметно умирает. Сама того не подозревая, Марина Васильевна удерживала дочь на той самой табуретке и убеждала себя и свою интуицию в том, что все изменения Лизы свидетельствуют лишь о ее взрослении и снятии юношеских розовых очков.
Олеся, даже в столь раннем возрасте, точно улавливала состояние души своей матери, которая изо всех сил старалась создавать атмосферу счастья и любви для развития ее обожаемой малышки. Чуткая с рождения, во многом так похожая на Лизу, Олеся замечала в глубине посеревших смеющихся глаз мамы нечто такое, от чего хотелось плакать, прижимаясь к ее уютной груди. Эта маленькая кроха, нежный цветок, распустившийся от истинной любви разлученных судьбой родителей, была не по годам мудрой, и часто старалась в такие моменты сдерживаться и всячески веселить Лизу: скакать по подушкам, брызгать на нее холодной водой из пистолета, ловко взбираясь на стульчик, включать музыку и приглашать маму на дикий танец аборигенов, кувыркаться и беситься. Глядя на все это милое безобразие, Лиза оживала и влюблялась в свою малышку все сильнее и сильнее, хотя, казалось, что сильнее уже невозможно. Пожалуй, этих минут счастья было бы достаточно для того, чтобы Лиза вновь обрела себя, но наступал вечер и все робкие попытки разбивались вдребезги о стену между ней и Олегом.
Стена эта, помимо ее воли, с каждым днем росла, оставляя Лизе все меньше пространства и воздуха. Если раньше она еще отчаянно пыталась пробить ее хоть чем-то, то сегодня призналась себе в том, что она бессильна. Оставалось только понять, как жить дальше рядом с совершенно чужим человеком.
А как же ангел-хранитель? Разве он не должен охранять Лизу от бед, прикрывая ее от летящих стрел своей сильной грудью? Где он был, когда случилась трагедия с Даниилом? Почему же он позволил случиться этому?
Нет, ангелы не всесильны. В трудные моменты они несут нас на руках, пытаясь утешить всеми возможными способами, обжигаемые нашими слезами, которые стекают по их белоснежным ласковым рукам и ранят их сильнее, чем нас самих. Но часто бывает так, что без трагедий и переломов в судьбах невозможен духовный рост, ради чего мы пришли в этот мир. И, если за горизонтом виден обрыв, с которого мы должны упасть, чтобы научиться летать, ангелы, смиренно и кротко, будут вести нас именно туда, но никто никогда не узнает, с каким удовольствием они бы поменялись с нами местами.
Лиза потеряла счет времени. Кажется, наступила ночь? Наверное, Олег снова вернется домой под утро, пьяный и невменяемый. Что ж, оно даже к лучшему. У нее есть время на то, чтобы спокойно собрать вещи и уехать... Только вот куда? Та крохотная квартирка, в которой они жили с дочкой до того момента, как она вышла замуж во второй раз, должно быть, занята, но завтра она попробует разузнать об этом точно. Лиза встала с пола и почувствовала сильное головокружение. Казалось, силы покинули ее. Ее взгляд упал на часы, что висели в коридоре. Верно, уже полночь. Следующий шаг пронзил ее острой болью где-то в области виска, так, что она невольно вскрикнула. Через минуту боль повторилась и не прекращалась несколько минут. Слабеющая рука скользнула вниз по шершавой стене напротив длинного овального зеркала. В его отражении мелькнула худенькая фигурка неестественно бледной молодой женщины. Чашка с недопитым кофе звонко отреагировала на падение чего-то тяжелого в полуметре от тумбы, что совсем рядом с порогом...
Находясь без сознания, она слышала божественную музыку, где-то совсем близко, но Лиза никак не могла понять, откуда она льется. Вокруг нее раскинулся чудный цветущий сад, босые ноги чувствовали мягкость травы, над головой летали невиданные никогда ранее птицы, которые подпевали голосами лесных соловьев. На ее плечо опустилась бабочка с трепещущими ярко-синими крыльями, затем вспорхнула и скрылась из глаз. Этот позабытый мир, который, как ей казалось, давным-давно перестал существовать, вновь открыл для нее двери. Лиза долго не решалась поверить в него и просто стояла, любуясь им. Вдруг она услышала, как ее кто-то окликнул. Она резко обернулась и увидела Его.
– Даниил, – прошептала Лиза, не до конца приходя в себя.
– Нет, прости, это все лишь я, – буркнул Олег, еще раз встряхнув ее.
Лиза открыла глаза. Видения растворились. Она увидела Олега, который сидел к ней боком и о чем-то сосредоточенно размышлял.
– Как... – Лиза облизнула пересохшие губы, – как я здесь оказалась? Что произошло?
– Я тебя перенес. Ты лежала в коридоре без сознания. Голова не болит?
Лиза не ответила. Она пыталась вспомнить то, что было до падения. Ее голова раскалывалась на части от боли, но она старалась этого не замечать.
– Олег... Я хочу уйти. Совсем.
От этих слов он вздрогнул. Но не обернулся и продолжал смотреть в сторону. Так она не замечала, что его глаза покраснели. Так было легче скрыть то, что в этот самый миг он летел на острые скалы и даже не пытался ухватиться хоть за что-то. Затем он тяжело поднялся и вышел из комнаты. Из квартиры. Из ее жизни.
Глава 27
Лиза задумчиво перебирала несколько бумажных купюр. Только что она продала свое старенькое фортепиано, то самое, которое ей когда-то подарила мама. Несмотря на то, что она уже несколько лет практически не играла на нем, расстаться с ним оказалось не так просто, как она думала. Черно-белые клавиши значили для нее слишком много. Но все это было в прошлом. Ее пальцы стали неуклюжими, а большую часть произведений она уже и позабыла и едва ли когда-нибудь вспомнит. Какой смысл держать в небольшой квартирке такой массивный инструмент, который стал лишь полкой для книг, незаконченного вязания и разного барахла? Минуту она стояла на том самом месте, внезапно опустевшем, освободившемся для письменного стола и книжных полок. Зияющая запыленная дыра посреди квартиры, посреди ее жизни. Лиза рассердилась на себя за глупые мысли и резко выдохнула. Пора собираться за покупками, пора обменять выручку за пианино на картошку, лук и детские йогурты. Лиза горько усмехнулась и пошла одеваться.
По пути в продуктовый магазин она встретила Олега. Вряд ли эта встреча была случайной, скорее, он караулил ее возле подъезда. Он был пьян, и Лиза вновь почувствовала тошноту, о которой уже начинала было забывать.
– Привет, – буркнул он, потянувшись к ней для поцелуя, но она резко отстранилась от него, всем видом предупреждая, что пытаться снова не стоит.
– Не надоело тебе корчить из себя недотрогу, а? – разъярился Олег и тут же добавил совершенно другим голосом, – Может, вернешься, а? Тебе ведь не выжить одной, тебе мужик нужен, бабки мои нужны... Ну сколько ты еще так протянешь, а? Месяц, два? О Леське бы подумала, ей скоро ворох платьев понадобится на свиданки бегать, а ты что, почки продавать начнешь? Труху свою скрипучую, я смотрю, уже продала, что там следующее на очереди? Иль телом торговать начнешь? Оно у тебя ух, успех гарантирован!
В воздухе раздался резкий звук пощечины и гортанный недовольный рык.
Лиза хотела добавить несколько острых фраз, но остановилась. Ей вдруг стало бесконечно жаль этого мужчину. Чувство вины без стука ворвалось к ней и остудила жаркую голову. Неожиданно ей стало очевидным, что есть и ее вина в том, что она сломила человека. Этого сильного, независимого, грубого мужчину она, помимо своей воли, приручила, а потом сломала его своей холодностью и равнодушием. Всю жизнь Лиза считала, что живет правильно, что несет людям добро и свет, а сейчас перед ней в ее ужасающей наготе стояла Правда. Она неидеальная. Она иногда ошибается. Даже своим бездействием можно убить светлые чувства. Эти три истины шагнули вперед и строго глядели на испуганную Лизу. Хотелось бежать, забыть, исправить, но как? Как оно, правильно? И нужна ли эта правильность и честность? Быть может, если бы она так не убивалась по Даниилу все эти годы, а позволила бы себе полюбить – пусть по-другому – этого человека, жизнь которого оказалась в ее руках, она осчастливила бы не только его, но и себя, не говоря уж, о дочери, так полюбившей Олега со всей широтой детской души? Можно ли что-то исправить? Лиза вгляделась в его пустые голубые глаза и прочла в них ответ на свой вопрос. Нет, уже поздно. Она собственными руками убила в нем все те светлые чувства, которые он питал к ней, а вместе с тем, и любовь к жизни. Лиза захотела обнять его, но не решилась. Перед ней стоял совершенно чужой, одичавший человек, у которого она вызывала лишь боль. Нужно исчезнуть из его жизни – пронеслось у нее в мыслях, но отныне она не понимала, что ей делать и как не заблудиться окончательно.
– Давай немного прогуляемся, – наконец сказала она. Ее рука потянулась было к его руке, но Лиза вовремя одернула ее, вспомнив о своем неуверенном решении. И, шагая рядом с незнакомцем, неуютно вжавшимся в потрепанное пальто, ставшее ему малым, Лиза продолжала, осторожно подбирая каждое слово:
– Не переживай за нас. Я знаю, что тебе не по себе, что мы вынуждены скитаться по съемным квартирам и считать каждую копейку. На самом деле это все неважно. Нет ничего страшного в том, что мы какое-то время поедим кашу вместо устриц. Я бы хотела извиниться перед тобой...
Олег презрительно фыркнул и продолжал идти, не поворачивая головы, но чуть более напряженно, чем раньше. Лиза не обратила внимание на его пренебрежительный жест и продолжила:
– Мне сейчас тоже трудно. Пожалуйста, не суди меня строго. Я виновата в том, что я не захотела тебя полюбить. Одно дело, если бы я просто не смогла, но я не захотела этого. Ты немного знаешь о том, что было в моей жизни до тебя. Скорее всего, ты всегда понимал, что я останусь верной первому мужу, пусть не телом, но сердцем. Возможно, глупо, я уже ничего толком не понимаю. Мне казалось, что так я честна перед собой. Что так правильно. Я изо всех сил лелеяла эти чувства к нему и совершенно не замечала тебя. Знаю, сейчас поздно говорить об этом и, тем более, что-то менять. Не знаю, за что ты любил меня, ведь я этого недостойна... Леся скучает по тебе и часто спрашивает. Если тебе не трудно, звони ей иногда, я ни в коей степени не буду препятствовать вашему с ней общению. И, если когда-нибудь тебе захочется со мной поговорить, звони. Но пробовать снова ни ты, ни я уже не в силах. Лучше бы нам с тобой какое-то время не видеться. Мне так кажется...
Олег остановился и посмотрел на нее искоса, пытаясь уловить подвох в ее словах или намеки на сарказм, но не находил. Ловким движением пальцев он вынул сигарету и попытался зажечь ее. Несколько раз палец слетал с тугого колеса зажигалки, дважды огонь гас, едва вспыхнув, а когда все же ему удалось поднести тонкое пламя к бумажному кончику, первые капли дождя погасили его. Выругавшись, Олег бросил сигарету и носком ботинка размазал по асфальту, испытывая какое-то странное удовольствие от этого. Затем уставился в следы табака и притих. Лиза привыкла к его молчанию и сейчас не испытывала ничего, кроме жалости. Не дождавшись ответа, она повернулась и скрылась в тени одиноких кленов под каплями холодного дождя.
Глава 28
С тех пор прошло еще несколько месяцев. Лизу все чаще стали беспокоить приступы острой головой боли. На врачей у нее не было ни денег, ни времени, ни, тем более, желания. В один миг все потеряло смысл, все кроме дочери. Пора была потихоньку готовить дочь к школе, и эта возня создавала иллюзию того, что все в порядке. Теперь в сумке у Лизы всегда лежало несколько пачек обезболивающего, которое она глотала, как только боль начинала появляться. Финансовое положение понемногу улучшалось – появились новые проекты, которыми Лиза занималась с утроенным рвением, каждую ночь засиживаясь до утра, после чего, уже не глядя на алеющее небо, как, впрочем, ни на что вообще, она, пошатываясь, брела в постель, которую давно уже перестала расстилать. День за днем пролетали, не оставляя ничего, кроме усталости и горечи. Через некоторое время Лиза купила кое-что из одежды для дочери и даже начала копить, как говорится, «на черный день». И этот день настал.
Тусклый свет свечи у иконы отбрасывал зловещие тени. Казалось, это призраки танцуют какой-то ритуальный танец. В комнате стояла невыносимая духота. Вокруг постели больной столпились родные и близкие. Открыв глаза, Лиза почувствовала сильнейший спазм и боль в скулах. По комнате уже кружил дух смерти, и она прекрасно понимала это. Нет, она не готова. Не сейчас... У нее ведь дочь, и она так нуждается в матери. Она еще так мала! Как же хочется побыть с ней еще хоть немного. По щекам заструились горячие слезы. Никогда прежде Лиза не чувствовала такого острого желания жить. Толпа потихоньку рассеивалась, подходившие к ней люди что-то невнятно говорили, не сдерживая слез, но Лиза не слышала их. Она думала лишь о дочери. Тяжелый стон вырвался из ее груди. Она вспомнила себя маленькой, примерно такой, какая сейчас Олеся. Впереди вся жизнь, непременно яркая, интересная, полная радости, любви и счастья. Вот ей принесли ее первое пианино, а в голове у нее уже кружатся в вальсе мечты о концертах, зрителях, их аплодисментах. Путешествия! Точно, ведь она мечтала объехать весь мир, взобраться на вершину самой высокой горы, увидеть своими глазами Ниагарский водопад и спрыгнуть с парашюта на землю, улыбаясь ошарашенным птицам... Маленькая Лиза всегда знала, что обязательно проживет до глубокой старости, которую будет скрашивать яркими красками на холсте, или снимется в фильме в роли мудрой старушки, или освоит гончарное мастерство и одарит всех знакомых глиняными вазочками и горшочками. А ее муж тем временем будет писать книгу с мемуарами из их жизней, которая навсегда останется в этом мире, сделав их бессмертными... Глазами, полными сожаления, она посмотрела на плачущую рядом с ней Олесю, милое личико которой так покраснело от чистых детских слез. Нет, она не сломается. Она вспомнила обещание, данное малышке сразу после рождения, – обещание заботиться и защищать ее всегда. Боль начала утихать и, еле слышно прошептав «Господи... спасибо...», больная погрузилась в глубокий сон. Смерть отступила.
Прошло три недели. Лиза быстро шла на поправку. Щеки вновь порозовели, глаза засияли ярче, чем прежде, некогда слабый безжизненный голос стал похожим на журчание горного ручейка ранней весной. Торчащие скулы округлились и теперь уже никому не верилось, что эта молодая женщина еще совсем недавно стояла на краю жизни и смерти. От нее не отходили ни на шаг Марина Васильевна и Олеся, которая прижималась к ней каждую минуту.
– Лиза, закрой окно, продует! Где твой голубой свитер? Поешь еще, я ведь все утро готовила тебе блинчики, – ворковала вокруг нее мама, а Олеся внимательно все запоминала и время от времени добавляла с умиляющей серьезностью:
– Не забудь помыть руки. Мамочка, иди приляг, ты еще совсем слаба, тебе нужно лежать, – и мягко толкала ворчавшую Лизу обратно в жаркую постель. Теперь, когда она снова начала жить, ей нетерпелось вырваться на волю из этой надоевшей комнаты, размять затекшие мышцы и почувствовать весеннюю прохладу. Расцеловав сладкие щечки своей милой девочки, Лиза просила Олесю отнести бабушке какую-нибудь безделушку на кухню, а сама на несколько секунд открывала окно и с наслаждением втягивала влажный воздух с ароматом жизни. Затем, когда ее стражники возвращались и отчитывали ее, она смиренно залезала под одеяло и загадочно улыбалась им так, что они заражались ее улыбкой и еще больше радовались ее восстановлению. Как-то раз раздался звонок, и Лиза немного напряглась. На экране высветилось имя ее школьной подруги, с которой они в детстве были неразлучны. Лиза вспомнила, как Маша первой дала ей прозвище Хомяк за ее любовь к орешкам и семечкам, после чего так ее называл уже весь класс. После долгих уговоров, Лизе удалось, наконец, вырваться из дома с условием, что будет благоразумной и вскоре вернется обратно.
Первые робкие шаги из подъезда вызвали такой трепет в душе Лизы, что она остановилась. На несколько секунд ей почему-то стало страшно, но она отбросила все сомнения, выпрямила спину и упорхнула в то самое кафе, в котором когда-то впервые попробовала пиво с Машей и ее сестрой.
За тем самым столиком, где и обычно, ее ждала красивая, ухоженная женщина, которая улыбнулась ей совсем как та самая Машка, которую знала Лиза. Подруги, которые не виделись много лет после переезда Машиных родителей в Германию, так крепко обнялись, что Марина Васильевна, будь она сейчас рядом, вскрикнула бы от ужаса, испугавшись за целостность позвоночника дочери.
Лиза заказала кофе со взбитыми сливками и начала расспрашивать подругу, какими судьбами ее занесло на родину и навсегда ли. Несмотря на радость встречи, их обеих не покидала некая напряженность, от которой обеим хотелось поскорее избавиться. Весь вечер они рассказывали друг другу о том, как складывалась их жизнь после школы, вспоминали детство, но легкость общения так и не наступала. Разговор зашел о мужчинах и, на всякий случай минуя темы смерти Даниила, о которой она знала из редких переписок, Маша заговорила об Олеге, чем усилила чувство неловкости.
– Как думаешь... Почему у Вас с Олегом не сложилось? Я помню его на ваших свадебных фотографиях, которые ты мне прислала по почте. Так хорош собой – мечта любой женщины. И Лесю, судя по твоим рассказам, принял, как родную... Я недавно встретилась с ним случайно и с трудом узнала только тогда, когда услышала его фамилию. Стояла и не могла понять: куда делся тот принц? Неопрятный, грубый, какой-то весь... колючий что ли... И, по-моему, алкаш, прости, Господи, если ошибаюсь.
Лиза опустила глаза и долго крутила двумя пальцами зубочистку, раздумывая над словами подруги.
– Это моя вина. Он действительно был таким, как ты говоришь. Но, во-первых, это не мой человек. Не то, чтобы даже судьбой, я говорю сейчас о типаже. Чем-то он отдаленно напоминал мне Даниила, но, по большому счету, его характер никак не сочетается с моим. Я не нашла в нем душевности, живости, как-то все сухо, просто... Есть лишь черное и белое, и никаких оттенков. А я так не могу. Как-то я не обратила на это внимание при знакомстве, а зря. Глубокого общения у нас с ним никогда и не случалось. Он говорил на одном языке, я на другом, так и жили... Во-вторых, я не хотела даже пытаться его полюбить. Он заслуживает любящей женщины, страстной, боготворящей его. Я не смогла... и не захотела. Ты и представить себе не можешь, чего мне стоила каждая близость с ним! Без этого я, возможно, и смогла бы с ним жить еще некоторое время, но после каждого... в общем, он становился мне все более противным. Разве он заслуживал того, чтобы вызывать у жены отвращение? В-третьих, – Даниил. Тут и говорить ничего не нужно. Просто я люблю его всем сердцем и не отпускаю, боюсь отпустить. Он, как жил в нем, так и живет, и не впускает туда ни одного мужчину больше. Вот как мне с этим жить дальше – я не знаю. Нужно отпустить как-то, а мне страшно так, что представить себе не можешь. А вдруг я забуду его?
– Ох, подружка, ну ты... Я недавно смотрела фильм, и там одной девчонке, которая потеряла любимого, посоветовали написать все то, что у тебя накопилось к нему, на бумаге, сжечь и пустить по ветру. Так эти слова долетят до него, а тебе станет легче. Не бойся ты, ты не сможешь забыть его, даже если сильно захочешь, зная тебя. Но отпустить давно пора, ему же плохо, ты не думала об этом? А вдруг он мечется между небом и землей из-за тебя, и уйти давно пора, и ты здесь держишь?
Лиза внезапно помрачнела, и Маша резко изменила тему.
– Меня сейчас больше волнует тема с Олегом. А ты не думаешь, что он начнет преследовать тебя?
– Теперь уже нет. В последнее время я замечала, как он стал смотреть на меня. Никакой любви в нем нет уже давно. Олег старался перевоспитать меня, сломать, сделать из меня свой идеал, вероятно, чтобы снова полюбить. Но, сама понимаешь, что это не имеет ничего общего с настоящими чувствами. Да, он сломал меня и даже в чем-то перевоспитал. Но любви в нем это не вызвало. Скорее, презрение.
– Мда, даже не знаю, что и сказать... А почему ты позволила ему сломать себя? Я помню тебя такой жизнелюбивой, живой, искренней, веселой девчонкой... Помнишь, как мы с тобой носились по деревенским улицам и горланили песни, особенно ту, помнишь:
«За розовым морем на синем побережье
В горах притаился зеленый городок»...
Лиза хмыкнула и уставилась на исчезающую пенку черного напитка. Она попыталась вспомнить себя той беззаботной девочкой, но ей это удавалось с трудом. Теперь все казалось совершенно другим. Бурное веселье, которое накрывало тогда их с Машей, под призмой горького жизненного опыта выглядело чем-то глупым, настолько, что ей стало стыдно за себя. Задумчиво и серьезно она ответила:
– Помню, как и то, что было после. Пьяного мужика, который преследовал нас чуть ли не до самого дома...
– А, это того бомжа, которого ты еще пыталась напугать, замахнувшись на него камнем? – воскликнула Мария, с нескрываемым восхищением вспоминая те времена и смелость Лизы. – Как же я тогда испугалась!
– И правильно сделала, что испугалась. Надо же было додуматься.... Так рисковать... Страшно представить, что было бы, догони он нас!
– Ой, да перестань, ты чего, как бабка старая, – Маша легонько толкнула Лизу вбок, затем приобняла ее за плечи и добавила: – Ты всегда была для меня идеалом. И я сейчас не о внешности говорю, хотя ты та еще красотка, была и есть, и, думаю, останешься ей до глубокой старости. Я о другом...
Разговор прервал звон стекла и мужские голоса, которые праздновали какое-то событие. Минуту помолчав, Маша хотела было продолжить, но на сей раз ее перебила Лиза:
– Те времена давно ушли, давай не будем об этом... Я изменилась и уже не такая, да и вообще, не слишком ли много мы говорим обо мне? Расскажи лучше о своем муже, где вы познакомились, какой он, достоин ли тебя?
Маша фыркнула:
– Вот вредности в тебе раньше столько не было, это точно. Ладно, пойдем прогуляемся немного, по пути расскажу, а то из-за этого дыма я сейчас закашляюсь.
Глоток свежего воздуха мгновенно растворил хмельной туман, который начинал было окутывать головы девушек. Впервые за долгое время Лиза почувствовала озноб и улыбнулась собственным ощущениям. В свете тусклых фонарей, сопровождающих их с подругой детства, весело кружились редкие снежинки. Старая скамья с облупившейся зеленой краской, та самая, на которой Лиза с Машей любили сидеть после уроков, щелкать семечки и болтать обо всем на свете, выглядела, как новая, покрытая растаявшим первым снегом, в алмазной россыпи холодных капель. Детские воспоминания робко постучались в сердце Лизы, двери которого, скрипя заржавевшими ставнями, приоткрылись. К ней постепенно возвращались позабытые ощущения и восприятие мира, так резко отличающееся от того, которое стало ей привычным в последнее время. От холодного воздуха у нее замерз кончик носа, и она с удивлением потрогала его горячим пальцем руки, вынырнувшей из кожаной перчатки. При этом она заметила пар от ладоней и вспомнила, как раньше любила дышать ртом и любоваться клубящимся паром на фоне звездного неба. Маша, которая прошла чуть вперед и остановилась, копаясь в сумочке в поисках мобильного телефона, загляделась на этот, с виду, обычный и ничем не примечательный момент, и, прислонившись спиной к огромному дубу, загадочно улыбалась, посвященная в тайну Лизы. Она стала свидетелем возвращения Хомяка – неспешного, осторожного... Маша догадывалась, сколько переживаний сейчас испытывает ее подруга и старалась не мешать, чтобы не спугнуть. А Лиза, тем временем, в легком смятении, шла ей навстречу, медленно проводя пальцами по спинке скамьи, наслаждаясь ее шероховатостью и наблюдая за тем, как тяжелые капли стекают вниз. Прикосновение горячих рук к ночной прохладе марта вызвало в ней такое удовольствие, что она широко улыбнулась.
