Текст книги "От протеста к сопротивлению Из литературного наследия городской партизанки"

Автор книги: Ульрика Майнхоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ПРОТИВ КОГО?

Еще раз о германском Законе о чрезвычайном положении

С принятием Закона о чрезвычайном положении наша конституция развалится, как карточный домик – вне зависимости от того, плохая она или хорошая, христианско–демократическая или социал–демократическая.

Но альтернативой Закону о чрезвычайном положении при возникновении чрезвычайной ситуации может быть только государственный переворот со стороны правительства – так «объясняют» нам социал–демократы. Это «объяснение» висит дамокловым мечом над дискуссией о чрезвычайном положении, принуждая сказать «да» даже тех, кто думает и чувствует «нет».

Теперь голоса членов руководства СДПГ – тех, кто еще два года назад выступал против Закона о чрезвычайном положении (таких, как депутат бундестага и бывший председатель «Комитета против ядерной смерти» Вальтер Менцель) – заглушены. А рядовых противников Закона о чрезвычайном положении – таких, как известный профессор из Марбурга Вольфганг Абендрот – и вовсе исключили из СДПГ.

Все это ясно показывает состояние дискуссии о законе. Итак: несмотря на сильное сопротивление Закону о чрезвычайном положении со стороны профсоюзов (достаточно вспомнить решение конференции профсоюзов «ИГ-Металл» в Берлине в 1961 году и молодежной конференции Объединения немецких профсоюзов там же в апреле того же года), бундестаг единодушен в вопросе о необходимости такого закона. Это означает, что бундестаг – что правящее большинство, что оппозиционное меньшинство – не представляет больше мнения общественности; постоянный сдвиг СДПГ вправо со времен Годесберга[19]19
  На съезде СДПГ в Бад—Годесберге в 1959 г. была принята новая (Годесбергская) программа партии, в которой СДПГ отказывалась от марксизма как теоретической базы, провозглашала себя не партией трудящихся, а «народной партией», отказывалась от классовой борьбы и борьбы против эксплуатации и капитализма, от интернационализма в пользу западногерманского буржуазного государства. Социализм в программе трактовался не как политическое и экономическое, а как чисто этическое понятие.


[Закрыть] не ликвидировал левых ни в обществе, ни в партии, но вытеснил их из парламента под флагом торжествующего конформизма.

Альтернатива «государственный переворот или Закон о чрезвычайном положении» загнала всю дискуссию об изменении конституции в узкий туннель, в конце которого – можно не сомневаться – дискуссия будет прихлопнута и «сама собой» умрет – по образцу Херренхимзее[20]20
  В Херенхимзее (Бавария) в 1948 г. заседал Парламентский совет, который сформулировал конституцию ФРГ.


[Закрыть].

Можно быть уверенным: изгнание третьей возможности по обеспечению демократии из парламентской дискуссии, дискуссии открытой и демократической, создает условия, делающие невозможной такую германскую внешнюю и внутреннюю политику, какую до сих пор проводили ХДС, СвДПГ и СДПГ в рамках конституционных норм; все более откровенно проявляется то, что предсказывали противники ядерного вооружения Германии еще в 1958 году, когда бундестаг принял решение о вооружении бундесвера ядерным оружием: ядерное вооружение и демократия несовместимы (причем «ядерное вооружение» материально и формально 13 лет сопутствует политике ХДС, а «демократию» материально и формально подразумевает конституция).

Конституция, которая не предусматривает исключительных прав для исполнительной власти в случае возникновения чрезвычайной ситуации, которая никогда не захочет наложить запрет на свободу прессы, свободу мнений, право на забастовку и свободу искусства и науки, свободу собраний, свободу объединений, тайну переписки, почтовых отправлений и телеграфной связи – то есть как раз на те положения, которые и создают правовые основы западной свободы, – предусматривала, разумеется, возможность возникновения чрезвычайных ситуаций. Год денежной реформы и Берлинской блокады[21]21
  В 1948 г. оккупационные власти советской зоны на время прервали наземное сообщение Западного Берлина с западными зонами, что создало очаг напряженности. – Примеч. перев.


[Закрыть], в который и была создана конституция, безусловно, не был годом политической наивности и иллюзий.

Конституция предусматривала как возможность войны (внешняя чрезвычайная ситуация), так и возможность восстания и внутренних беспорядков (внутренняя чрезвычайная ситуация), а также и возможность утраты дееспособности каким–либо демократическим институтом (конституционная чрезвычайная ситуация). Ст. 80 Конституции предусматривает, что закон федерального правительства может лишить должности федерального министра или отправить в отставку земельное правительство, издать распоряжение о соблюдении закона; ст. 59–а (в той формулировке, что дана после принятия в марте 1956 года Закона о воинской обязанности) вводит верховенство президента в случае провозглашения «состояния обороны»[22]22
  Ст. 59–а исключена из ныне действующей конституции. «Состояние обороны» провозглашается бундестагом в случае, если территория ФРГ подверглась вооруженной агрессии или находится под непосредственной угрозой такой агрессии (ст. 115–а Конституции ФРГ).


[Закрыть]; ст. 65–а (также принятая в марте 1956 года) определяет, кто командует вооруженными силами в обычное время и кто – после провозглашения «состояния обороны».

Для предотвращения чрезвычайной ситуации Конституция запрещает «объединения, цели и деятельность которых… направлены против конституционного строя или против идеи согласия народов» (ст. 9, абзац 2), она объявляет антиконституционными «партии, которые по своим целям или поведению своих сторонников стремятся причинить ущерб основам свободного демократического порядка, либо устранить его, либо поставить под угрозу существование Федеративной республики» (ст. 21, абзац 2), а каждый, кто использует конституционные свободы «для борьбы против основ свободного демократического порядка, лишается этих основных прав» (ст. 18). Ст. 37 регулирует принудительные действия федерации по отношению к «мятежной» федеральной земле, и ст. 91 разрешает федеральному правительству, федеральным полицейским силам принуждать федеральные земли выполнять указания центра.

Наконец, действия, которые необходимо предпринять в случае возникновения законодательной и конституционной чрезвычайных ситуаций, описаны в ст. ст. 81 и 67 Конституции.

Разумеется, эта конституция мало подходит для «тотальной войны», как и для прямой борьбы правительства с большинством населения. Для правительства это – проблема, поскольку Конституция ФРГ предполагает в случае конфликта правительства с большинством населения плебисцит, новые выборы и отставку правительства, а не использование полиции и бундесвера против народа. Чистый случай обороны исключает «тотальную войну», как и тотальная демократия исключает запрет на свободу мнений, свободу прессы и запрет права на забастовку. В противном случае первое не может именоваться обороной, а второе – демократией. Не случайно конституция была спроектирована как антитеза войне и террору предыдущих 12 лет, не случайно она защищает пацифизм и личную свободу, не случайно для ремилитаризации Германии потребовалось внести изменения в конституцию – подобно тому, как теперь это потребовалось для ущемления свобод.

Против какого большинства правительству ФРГ нужны особые полномочия? И, с другой стороны, какое меньшинство располагает в ФРГ таким объемом власти, что это может подвергнуть опасности государство и саму демократию?

Мы пережили за последние 5 лет 2 политические забастовки: у Хеншеля в Касселе и в металлургической промышленности в Брауншвейге. Тогда даже звучали призывы к всеобщей стачке. Это было в 1958 году, когда Карлсруэ[23]23
  Карлсруэ – город в земле Баден—Вюртемберг, где заседает Конституционный суд ФРГ.


[Закрыть] наложил запрет на опрос общественного мнения, когда свыше 80 % населения ФРГ сказало «нет» решению бундестага о вооружении бундесвера ядерным оружием, когда Шрёдер – сейчас министр иностранных дел, а тогда министр внутренних дел – выступая на съезде профсоюза полицейских в Штутгарт впервые потребовал предоставить правительству полномочия для введения чрезвычайного положения. Против кого? Против 80 % населения или против тех 20 %, которые располагают в бундестаге большинством?

Со времен капповского путча[24]24
  Капповский путч – ультраправый переворот, произведенный 13 марта 1920 г. частями рейхсвера и парамилитарным «добровольческим корпусом» во главе с крупным землевладельцем В. Каппом и генералами В. Лютвицем и Э. Людендорфом. Путчисты предполагали отказаться от выполнения условий Версальского мирного договора, ремилитаризовать Германию, восстановить монархию и ввести режим военнобюрократической диктатуры. Тайным идейным вдохновителем путча был известный социолог М. Вебер. В ответ – по призыву СДПГ, КПГ, Независимой социал–демократической партии (НСДПГ) и профсоюзов – в Германии началась всеобщая политическая стачка. В Тюрингии и Мекленбурге рабочие развернули против путчистов вооруженную борьбу, в Рурской области была сформирована Красная армия Рура, которая разгромила путчистов и установила в Руре власть Советов. 17 марта правительство Каппа капитулировало.


[Закрыть] и до 1958 года[25]25
  Речь идет о некогда нашумевшем заявлении председателя профсоюза рабочих «ИГ-Металл» Отто Бреннера о готовности профсоюзов начать всеобщую политическую стачку, если это понадобится «для защиты демократии». Заявление было сделано на съезде профсоюза в Нюрнберге в сентябре 1958 г.


[Закрыть] профсоюзы всегда были на стороне республики, на стороне свободы и против авторитаризма и тоталитаризма. Трудно сейчас предположить, к какому успеху могла бы привести всеобщая стачка в 1933 году, когда терять было уже нечего, а приобрести можно было всё[26]26
  У. Майнхоф обыгрывает известные слова Маркса и Энгельса из «Манифеста Коммунистической партии»: «Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. Приобрести же они могут весь мир».


[Закрыть].

Всякое демократическое правительство противостоит мятежникам и путчистам, но с точки зрения демократии мятежники – это обязательно вооруженное меньшинство населения.

Вооруженным меньшинством в ФРГ сегодня являются только полиция и армия (если, конечно, не считать духовых ружей в некоторых союзах стрелков и двустволок в лесничествах). Значит ли это, что сегодня полиция Хёхерля[27]27
  Хёхерль, Герман – министр внутренних дел в 1961–1965 гг., представитель ХДС; во времена гитлеровской диктатуры – прокурор, преследовавший антифашистов.


[Закрыть] и бундесвер Штрауса настолько выросли, что против них требуются особые полномочия? Неужели генеральский меморандум 1959 года подействовал на них так сильно, что некоторые шефы бундесвера всерьез решили, что могут давать политические указания законно избранным органам представительной власти?

Все запоздалые попытки оправдать пресловутую ст. 48 Веймарской конституции (на которую указывает всякий, у кого есть аргументы за или против Закона о чрезвычайном положении) в большинстве своем не принимают во внимание, что эта статья дала осечку именно там, где должна была сработать. Вред этой статьи реализовался именно в том, что она оказалась неспособна предотвратить национал–социализм – не в последнюю очередь из–за своих расплывчатых формулировок. Если мы не хотим повторения истории, мы должны сделать выводы из провала ст. 48. Эта статья оказалась не «полезной», а противозаконной.

Если мы хотим учиться на примере Веймара и его превращения в фашизм, мы должны признать, что требуются другие средства для защиты демократии – не такие, которые уже продемонстрировали свое бессилие.

Необходимо понять, что Веймар канул в вечность в конечном итоге не вследствие ущербности своей конституции, а вследствие своей ущербной демократической практики. Неизлечимым было наследство империи кайзера с ее старым штабом чиновников, ее бюрократическим правом, ее рейхсвером и ее казарменными традициями, неизлечимой была не преодоленная в сознании I Мировая война.

Путчи были угрозой с правой стороны, а не с левой, забастовки же объявлялись в защиту демократии, а не против нее.

Чувствительные в вопросах демократии наши западные соседи видят опасность в Штраусе, в авторитарно–патриархальном федеральном канцлере, в Герхарде Шрёдере, находящемся «под сенью милости божьей» (как выразился о нем представитель СДПГ Шефер). Старые нацисты и академические ученые–антисемиты, выступающие на телевидении, поселились не слева, а справа. Левые же выходят на антивоенные пасхальные марши, левые выуживают нацистских судей из коричневого дерьма, левые выезжают на траурные церемонии в Дахау и Маутхаузен, чтут память антифашистов брата и сестры Шолль, борются против ремилитаризации и Закона о чрезвычайном положении, короче говоря – сегодня ведут себя так по–республикански, как в 1848 году[28]28
  Год буржуазной антимонархической революции в Германии.


[Закрыть]. Впечатление такое, что только они и сражаются за правовое государство, которое пока еще почему–то существует.

Но штаб чиновников принял – nolens volens – Федеративную республику от фашизма, он подчинил бундесвер офицерам, которые – по возрасту и здоровью – наверняка поголовно маршировали перед Гитлером, он сохранил учителей, которые начинали свои уроки нацистским приветствием. Он в интересах своего благосостояния разрешил вновь укрупнение промышленных концернов, разукрупненных за поддержку фашизма – и которые теперь поддерживают, точнее финансируют, христианских демократов.

Не носы канцлера и его адептов нам не нравятся, а традиции в государстве, которые сильны и которые уже принесли Германии слишком много бед – и не предотвратили ни одной.

Мы имеем реставрацию авторитаризма, мы имеем конформистский парламент, где постоянно твердят о «защите демократии», имея при этом в виду защиту принудительного политического единомыслия от альтернативных концепций, от независимых профсоюзов, от нежелательных демонстрантов, от неудобных призраков, наконец[29]29
  Еще один намек на текст «Манифеста Коммунистической партии».


[Закрыть].

«Конкрет», 1962, № 5

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО

Конституция – это единственная программа западно–германской демократии, содержание которой не определяется диктатом отдельных групп заинтересованных лиц и не вытекает из постоянно меняющихся систем мировоззрения. По своему появлению и по своей сути это – неотъемлемая часть истории, точнее – истории послевоенного времени.

Парламентскому совету, который заседал в Херренхимзее и который объединил лучших из тех, кого удалось разыскать в трех западных оккупационных зонах после 12 лет нацизма, были предъявлены высокие требования: опираясь на международное право, этику, мораль, историю, государственное право и гуманизм, заложить основы такого мира, который не может быть разрушен варварскими методами. Эти требования уже тогда, возможно, были слишком высокими – как в отношении предмета творчества, как и в отношении реальных возможностей его творцов. Но эти требования были патетическими и серьезно воспринимались широкими слоями населения – а истощенные, отмеченные печатью голода лица парламентариев внушали доверие. А в те времена только внешние проявления воспринимались всерьез, никто не пытался распознать за внешностью намерения.

Предполагалось, что из двенадцатилетнего опыта должны быть сделаны минимум два вывода:

1. Демократия является единственной формой государственного устройства, обеспечивающей сохранение человеческого достоинства. Диктатура – это варварство, бесчеловечность, террор и регресс.

2. Война в XX веке недопустима. Потери – как материальные, так и человеческие – не могут быть компенсированы никакими территориальными завоеваниями и никакой военной добычей.

В соответствии с этими двумя посылками на основе конституции было создано правовое государство. Причем настолько четко определенное и всеобъемлющее, настолько продуманное и разносторонне обеспеченное в правовом отношении, что такого в Германии никогда еще не было. При всем этом воинская обязанность и ремилитаризация с самого начала были предусмотрительно – по конституции – образцово–показательно исключены из проектируемого образа ФРГ Основной закон в его изначальной редакции был абсолютно свободолюбивым и абсолютно антимилитаристским. Для ремилитаризации конституция просто не оставляла никакого места, а основные права и свободы были задуманы как неограниченные для всех граждан ФРГ, кроме уголовников, и на всей территории страны. Причем действие этих положений закладывалось на все будущие времена, для всех без исключения людей, для всех ситуаций, для сытых лет и для голодных лет.

Эти краеугольные камни, на которых была построена конституция, являлись не только чисто правовой конструкцией, но одновременно и политической программой. Теперь внутриполитический соперник и внешнеполитический противник должны были быть встречены во всеоружии: с одной стороны, без применения насилия, с другой – на основе правовой защищенности. А вот манипулирование правом в Германии теперь исключалось из арсенала групп, находящихся у власти. Мирная политика, то есть решение не участвовать в гонке вооружений, никогда более не должна была зависеть от партийно–политического произвола, точнее говоря, от решений, принимаемых в парламенте большинством голосов.

Позднее, когда в 1956 году двумя третями голосов бундестаг принял решение изменить конституцию, а именно – расширить ее за счет добавления так называемых оборонных статей – чисто юридически было лишь закреплено то, что уже было давно сделано политическими властями на практике. Канцлер еще в 1949 году предложил западным союзникам проект «вклада Германии в общую оборону Запада», из–за чего Густав Хайнеман в 1950–м покинул кабинет Аденауэра[30]30
  Г. Хайнеман, президент Синода Евангелической церкви ФРГ, были министром внутренних дел в кабинете Аденауэра. В 1960 г. он ушел в отставку в знак протеста против ремилитаризации страны, а в 1962 г. по этой же причине вышел из ХДС и спустя 5 лет вступил в СДПГ. Позже, в 1969 г., Хайнеман станет президентом ФРГ.


[Закрыть]. Таким образом, еще за 7 лет до внесения кардинальных изменений в конституцию, канцлер без зазрения совести ловко протаскивал свою политику в обход духа и буквы Основного закона. Для ремилитаризации в конституции места не было – и потому введением «оборонных статей» конституция была, с одной стороны, нарушена, а с другой – подорвана. Иначе говоря, конституция образца 1948 года стала препятствием на пути политики федерального правительства. Однако же по причине того, что менять политическую линию никто не собирался, а СДПГ просто–напросто закрыла на все глаза, исполнительная власть – чтобы придать видимость легальности своей деятельности – изменила Основной закон. Изменила путем расширения его содержания и полного искажения его духа.

В случае, если сегодня будет разрушен второй краеугольный камень, на котором зиждется конституция, в случае, если сегодня тотальность свободы, закрепленная в Основном законе, будет ограничена (пусть не навсегда, как в случае с ремилитаризацией, а лишь «на случай введения чрезвычайного положения»), то это вновь будет означать, что политическая линия федерального правительства больше не вписывается в рамки конституции. Или, пользуясь категоричной формулировкой Роберта Юнгка, высказанной им на Берлинском студенческом конгрессе против ядерного вооружения в 1959–м: «Ядерное вооружение и демократия несовместимы». Значимость и точность формулировки Юнгка мы начинаем понимать только сейчас. Примечательно, как бросается в глаза отражение этой зависимости в развитии социал–демократической политики последних трех лет. Еще в 1959 году Вальтеру Менцелю, прежнему председателю «Комитета против ядерной смерти», никто не запрещал принципиально и фундаментально высказываться на страницах «Форвертса»[31]31
  Центральный печатный орган СДПГ.


[Закрыть] против Закона о чрезвычайном положении. Это было в год так называемого Плана Германии[32]32
  План Германии – выдвинутый в 1959 г. СДПГ план решения «германского вопроса», предусматривал создание в Центральной Европе пояса из нейтральных государств, в который вошли бы ФРГ и ГДР, объединившиеся на паритетной основе (а не путем поглощения Западной Германией ГДР) и первоначально чисто экономически («единый германский рынок»). В 1960 г. правое крыло СДПГ добилось официального отказа руководства СДПГ от этого плана.


[Закрыть]. В 1959–м под крылом СДПГ еще было возможно публично дискутировать, о германской конфедерации и о заключении германского мирного соглашения. Это было время, когда «план Рапацкого»[33]33
  «План Рапацкого» – выдвинутый в 1957 г. министром иностранных дел Польши А. Рапацким проект создания в центре Европы зоны, свободной от ядерного оружия. По этому плану ФРГ, ГДР, ЧССР и ПНР должны были принять обязательство не производить, не ввозить, не накапливать ядерное оружие и не разрешать другим государствам размещать его на своей территории. Странами–гарантами должны были стать США, СССР, Франция и Великобритания. Правительства стран НАТО отвергли этот план.


[Закрыть] еще обсуждался в прессе. Когда предложения «переговоров с Панковом»[34]34
  Панков – район в Восточном Берлине. Реваншистские «правила хорошего тона» требовали, чтобы ГДР называлась не «ГДР», а «зона», а Восточный Берлин – не «Берлин», а «Панков».


[Закрыть], пожалуй, шокировали и навлекали на их авторов потоки клеветы, но уж никак не оставались без отклика. Это было время, когда слова «Мы не успокоимся, пока атомная смерть угрожает нашему народу» по крайней мере для части социал–демократических партийных организаций отнюдь не были пустым звуком. Когда следование кантовскому категорическому императиву было не причиной изгнания из партии, а, напротив, руководством к действию и основой формирования политической воли. И только в тот момент, когда СДПГ присоединилась к внешнеполитическому курсу федерального правительства, социал–демократы, по сути, проголосовали за принятие Закона о чрезвычайном положении. Когда Герберт Венер в 1960 году высказался за присоединение к НАТО, депутаты Арндт и Шефер[35]35
  Депутаты бундестага от СДПГ.


[Закрыть] начали «конструктивно» участвовать в дискуссии по Закону о чрезвычайном положении. Когда Шмидт—Шнауце[36]36
  Гельмут Шмидт – один из руководителей СДПГ («Шнауце», т. е. «Морда» (нем.) – его прозвище), считался «специалистом» партии по вопросам обороны. После прихода СДПГ к власти станет в 1969 г. министром обороны, а с мая 1972 по октябрь 1982 г. будет федеральным канцлером ФРГ. При нем в ФРГ будут размещены американские ядерные ракеты средней дальности.


[Закрыть] начал рассказывать сказки о ракетах на твердом да на жидком топливе, тогда СДПГ позволила вовлечь себя в «диалог» по Закону о чрезвычайном положении. Как только ХДС и СДПГ пришли к единству мнений но поводу ядерного оружия, СДПГ пошла на уступки и в вопросе о чрезвычайном положении. Мендель с тех пор как воды в рот набрал, а Вольфганга Абендрота, главного идеолога противников Закона о чрезвычайном положении, исключили из СДПГ.

Ядерное вооружение и демократия несовместимы. Это высказывание вполне обратимо: гонка ядерного вооружения и ликвидация демократии обусловливают друг друга в принудительном порядке. Средства массового уничтожения и террор идут рука об руку: технически, организационно и, наконец, фактически. От политической программы, заложенной в конституции (то есть, во–первых, мир, во–вторых, свобода), в таком случае останутся только рожки да ножки.

Выводы, которые сочло необходимым сделать собрание истощенных господ в Херренхимзее в 1948 году – выводы из опыта потерпевшей крушение Веймарской республики и из опыта 12 черных лет нацизма, – в случае принятия Закона о чрезвычайном положении потеряют свою силу. Не фашизм, а основа для его преодоления будет вновь вытравлена из новейшей немецкой истории. Осознание того, что только демократия гарантирует сохранение человеческого достоинства, только отсутствие оружия гарантирует сохранение мира, будет упразднено, манифестации с требованиями изменить мир к лучшему исчезнут сами собой, а сопротивление прекратится. Из всех свобод останется только одна: свобода поддерживать правительство. А если и выступать против него – то уж точно не в форме массовых акций, не в форме жесткого противостояния, без всяких забастовок и демонстраций. Она, эта свобода, будет отменена раньше, чем сможет проявиться. Если пользоваться формальными сравнениями, если рассматривать всю картину в развитии, получаем следующее: оппозиционные массы в будущем могут быть и вовсе расстреляны, как в венгерском ноябре[37]37
  Т. е. при подавлении Венгерского восстания в ноябре 1956 г.


[Закрыть]. Да и избегать войны всеми средствами и усилиями умных политиков тогда станет ни к чему: война будет заранее предопределена в соответствии с нововведенной реалией ФРГ – Законом о чрезвычайном положении.

Достоинство человека снова станет предметом посягательства[38]38
  Смысл этой фразы ясен каждому западному немцу: п. 1 ст. 1 Конституции ФРГ гласит: «Человеческое достоинство ненарушимо. Уважать и защищать его – обязанность всякой государственной власти».


[Закрыть]. А диктатура станет вполне возможной формой государственного устройства. Война для нас станет возможной даже во второй половине XX столетия[39]39
  У. Майнхоф оказалась права: в конце XX в. вооруженные силы ФРГ – впервые после 1945 г. – приняли участие в войне (в боевых действиях на Балканах).


[Закрыть].

«Конкрет», 1962, № 10

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Первое чтение

Депутаты от СвДПГ и СДПГ при первом чтении Закона о чрезвычайном положении подвергли критике проект Министерства внутренних дел по ряду важных пунктов.

Депутаты хотят, чтобы на свободу прессы «не налагали столь сильные ограничения» (Зенгер от СДПГ); «относительно права выпускать чрезвычайные постановления МВД должно еще раз пересмотреть свою точку зрения» (Дорн от СвДПГ); «в первую очередь защищать внутренний порядок должна полиция, хотя нельзя исключать и введение в действие бундесвера», считает Шефер от СДПГ; «решение о введении чрезвычайного положения должно быть принято большинством в две трети бундестага», требуют «свободные демократы» и социал–демократы; «Конституционный суд должен оставаться дееспособным, и все мероприятия чрезвычайного положения должны быть подконтрольны судебной власти», говорит Шефер, а депутат Лебер (из Бауштайнеерден) желает, чтобы в будущем дебаты велись в стиле примиренческой речи Хёхерля[40]40
  См. примеч. 27 к ст. «Против кого?».


[Закрыть].

Признаться, у нас тоже есть что добавить к этим депутатским маргиналиям по проекту Хёхерля.

Мы не можем понять, для какой цели должны быть упразднены свободы искусства и науки, исследований и обучения – и какая от этого может быть польза. Кто именно опасается разглашения правды при объявлении «чрезвычайной ситуации», когда, наоборот, свободы, и, в частности, интеллектуальные свободы, должны быть взяты под особую охрану, защищены от уничтожения?

Странно то, что могут быть запрещены объединения, чья верность конституции неоспорима – только потому, что их политическая направленность не нравится исполнительной власти.

Нас раздражает, что женщины могут быть призваны в армию – все равно, с оружием или без. Мы против того, что право на отказ от военной службы в случае войны будет аннулировано.

Мы спрашиваем себя, что понимать под «самоконтролем прессы». Правая печать должна подвергать цензуре левую печать? Аксель Шпрингер – редактировать «Шпигель»[41]41
  «Шпигель» в начале 60–х гг. считался очень либеральным изданием. – Примеч. перев.


[Закрыть]?

Нас приводит в ужас сама мысль, что подразделения вооруженных сил могут быть использованы для решения полицейских задач во внутренних делах – «в случае необходимости – с применением оружием». Граждане в военной форме против граждан в штатском? Значит, придется стрелять не только по братьям и сестрам в середине Германии[42]42
  Т. е. по гражданам ГДР.


[Закрыть], но и по родителям, братьям и сестрам между Эльбой и Маасом?

Нас тошнит от мысли, что основная форма демократического формирования воли граждан будет устранена путем запрета собраний. Что тогда остается населению в случае, если правительство, к примеру, ведет войну, которую население вести не желает? Население должно, не пикнув, дать себя перестрелять и друзьям, и врагам? Какая тогда разница между другом и врагом?

Нас настораживает предложение узаконить задержание и содержание под стражей без решения суда на срок начиная с семи дней – без объяснения задержанному причин задержания, без предоставления ему возможности заявить протест.

Мы видим, что демократию приводят к абсурду, раз чрезвычайное положение может быть объявлено уже тогда, когда нападение извне только «угрожает» – и эта угроза может быть установлена, видите ли, тайными методами. Это не что иное, как умышленное ослепление бундестага, который лишается своего права в законном порядке провозглашать «чрезвычайную ситуацию».

Мы не понимаем, что может означать такая словесная конструкция: «Если на пути своевременного принятия решения бундестагом и бундесратом встанут непреодолимые препятствия…», то при «наличии такой опасности» нрава бундестага переходят к Комитету но чрезвычайному положению, после чего чрезвычайное положение объявляется федеральным президентом при подписи канцлера. Кто определяет критерий «своевременности»? Кто принимает решение, «непреодолимы» препятствия или «преодолимы»? Кто устанавливает факт «наличия опасности»? Секретные службы и разведка? Канцлер и президент совместным решением?

Проведение в жизнь законов влечет за собой материальные последствия. Использование бундесвера против населения оставляет за собой убитых и раненых. Конфискация газет разоряет издателей. Общественные организации, а также профсоюзы после запрета в большинстве случаев вообще перестают существовать. Кто после отмены чрезвычайного положения оживит убитых? Кто возродит профсоюзы и оппозиционные партии? Кто вновь свяжет разорванную нить свободных исследований, свободных искусств и наук? Кто, говоря другими словами, снова восстановит демократию? Те, кто ее устранил? Те, кто не угодил под каток «чрезвычайного положения»? Интересно, что это за люди? Неужто те самые, кто в 1962 году уже прославился операцией против «Шпигеля»?[43]43
  Речь идет о «деле „Шпигеля“» 1962 г. В ночь с 26 на 27 октября 1962 г. редакция журнала «Шпигель» была захвачена спецназом на 30 дней, директор издательства и большинство редакторов были арестованы по обвинению в «государственной измене». Основанием послужила статья журнала о маневрах НАТО. На парламентских дебатах по этому поводу выяснилось, что операцию по захвату «Шпигеля» организовал министр обороны Франц—Йозеф Штраус, после чего разразился скандал, вылившийся в первый в истории ФРГ правительственный кризис: 5 министров от СвДПГ подали 19 ноября в отставку, а затем в отставку вынуждены были подать и остальные 15 министров от ХДС/ХСС. Штраусу это стоило поста министра обороны; арестованные были освобождены в течение зимы 1962/63 г.; в 1964 г. они были оправданы Федеральной судебной палатой. Кризис в правящей коалиции ХДС/ ХСС-СвДПГ из–за «дела „Шпигеля“» повлек за собой отставку канцлера Аденауэра в 1963 г.


[Закрыть]

Нельзя, как недавно остроумно выразился колумнист газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг», избежать собственной смерти с помощью самоубийства, а уж тем более ее не избежать, добавим мы, если попытаться вовлечь в самоубийство народ и государство. Очевидно, теперешнее федеральное правительство пришло к выводу, что его политика ведет страну к катастрофе. Чтобы избежать катастрофы, оно хочет изменить конституцию: раз нельзя предотвратить хаос, давайте его легализуем! Если наше федеральное правительство опасается нападения с той стороны Эльбы[44]44
  Т. е. со стороны стран Варшавского Договора.


[Закрыть], почему оно не упреждает его путем переговоров по разоружению в Центральной Европе? Если оно предвидит природные катастрофы, такие, как наводнение в Гамбурге, почему оно не упреждает их путем строительства дамб и тому подобных мероприятий? Если его пугает борьба за повышение зарплаты, почему оно не упреждает эту борьбу путем стабилизации цен и вообще разумной социальной политикой?

Если оно опасается нацистских происков, почему оно не предупреждает их с помощью увольнения старых нацистов из государственных учреждений?

Мало кому придет в голову бороться за право на отказ от ношения оружия с помощью вооруженного насилия. А вот наше федеральное правительство собирается защищать свободу и демократию посредством их ликвидации.

«Конкрет», 1963, № 2