Текст книги "Джура"
Автор книги: Ульмас Умарбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
– Я рассказываю вам, бек, о своей жене, – глядя ему в лицо, говорил Джура. – У Аппанбая не было жены по имени Ортик…
Глаза Худайберды горели, как у волка, сам побледнел, но не шевелился. Странно смотрел он на Джуру. Потом отвел взгляд и улыбнулся одними губами:
– Думаю, отец не отчитывался перед тобой… – Поднялся, распорядился властно: – Домулла, пора, приступайте к обряду!
Толпа джигитов проводила курбаши к красному шатру под паранджами, где ждала его невеста.
– Едем, – шепнул мне Джура.
Увидев, что мы собрались в путь, нам принесли наше оружие. Опять четыре басмача проводили нас до перевала и там передали другим.
– Сердце мое чуть не разорвалось, боялся за вас, – так встретил нас в Шагози Шадман-охотник. – Ну что, согласился?
– Поживем – увидим, – ответил Джура.
Мы двинулись дальше, и до самого Алмалыка Джура молчал, ехал, казалось, не видя дороги, уронив руки на луку седла. Я знал, что мучило его, но помочь или хотя бы посоветовать что-то путное казалось мне невозможным.
В управлении нас встретил Зубов, выбежал во двор:
– Ну?
– Костя… – сказал ему Джура, – Худайберды… Худайберды – мой сын!
VIII
Я сидел в управлении за бумагами и не мог работать – все думал о Джуре. Что будем делать теперь, что Джура будет делать, каково ему сейчас?..
Пришла Зебо с ребенком на руках, хотела убрать комнату. И впервые заговорила со мной:
– Боялась я… Ураз рассказывал – у курбаши злое сердце, не любил его.
– Ну, не такой уж он и злой, этот курбаши. Мы с ним из одного блюда плов ели!
Зебо не поверила, подняв край платка, внимательно посмотрела на меня маленькими – киргизскими, подумал я, – глазками.
– Правда, – добавил я. – Были на свадьбе его, из одного блюда с ним ели и бузы выпили…
– Что ж тогда Джура… Джура-ака печальный такой?
Я хотел было сказать Зебо, потом раздумал Захочет Джура – сам объяснит ей. Но что-то надо было ей ответить, и я вспомнил о Саидхане. После нашего возвращения от Худайберды Зубов сообщил в Ташкент, что Саидхан связан с басмачами. Никто не сомневался теперь, что Мухтаров и есть тот самый Саидхан, имя которого открыло нам дорогу к Худайберды. Но Мухтаров успел бежать: пока из Ташкента пришел в Коканд приказ о его аресте, Мухтаров исчез. Только через шесть лет он был пойман таджикскими чекистами в Хороге, все шесть лет, работая в сельсовете, вредил как мог… Из Хорога его переправили к нам, и я допрашивал убийцу Ураза… Потом его осудили.
Но сейчас я только мог сказать Зебо:
– Среди нас был враг, он предал Ураза.
– Поймали?
– Нет еще…
– Ураз хорошо говорил о Джуре-ака.
– Джура хороший человек.
– Почему живет один?
– Нет никого родных, – ответил я и тогда впервые вдруг подумал: «А что, если поженятся они, Зебо и Джура-ака? Ведь здорово было бы!.. Сейчас оба несчастны, а соединятся – заживут счастливо». Я решил было поделиться своим открытием с Зубовым, но не успел – отвлекли срочные дела. Опять пришлось собираться в Шагози.
Приближалась зима, и все труднее становилось поддерживать связь с кишлаками. Дороги раскисли, подвод мало… Басмачи почувствовали себя свободнее, нападали все чаще.
Больше нельзя было медлить. Если захватим Худайберды и его отряд – мелкие группки, действующие вокруг Ахангарана, станут бессильны, справиться с ними будет проще.
Зубов вызвал подкрепление из Ташкента, а до его прибытия мы тоже не сидели сложа руки. Джура сам хотел ехать к Худайберды, но начальник не разрешил.
– Он ведь не признал тебя за отца, – сказал Зубов. – Вырос у бая, им воспитан. Разве такой человек назовет отцом бедняка? Думаю, он не обрадуется, может и пристрелить тебя, рука не дрогнет. Лучше сделаем так: Шадман-охотник отнесет ему письмо от нас. Дадим неделю срока. Придет сам – сохраним ему жизнь. Нет – пусть знает, мало осталось гулять на свободе… Возьмем его с боем.
И вот я повез в Шагози письмо, адресованное Худайберды. В письме сказано было, что Джура – отец его, что из уважения к отцу, к памяти матери ГПУ просит его сдаться без боя, выйти самому. Это облегчит его вину. В противном случае ему больше не на что рассчитывать – и он и его басмачи будут уничтожены.
Шадман-охотник с письмом отправился дальше в горы, к басмачам Худайберды, я же вернулся в Алма-лык. Сюда уже прибыл из Ташкента кавалерийский эскадрон. Мы все с нетерпением стали ждать ответа курбаши. Я от души желал, чтобы Худайберды сдался, чтобы признал Джуру, чтобы с криком «Отец!» бросился ему на грудь!
Худайберды, конечно, посадят, и надолго, но ведь вернется же он, вернется к отцу! Может, сделается даже его помощником – он, видно, ловок и смел, решителен он, курбаши Худайберды. А если еще Джура-ака женится на Зебо, все будет хорошо, все будут счастливы и спокойны!
Через шесть дней мы получили ответ, его принес младший сын Шадмана-охотника. Худайберды спустился со своим отрядом в Шагози и повесил всю семью Шадмана. Младший сын, на счастье, был в тот день в степи и так спасся. И еще важно было, что басмачи об этом спасшемся сыне, кажется, не знали.
Мы тут же пустились в путь, эскадрон сопровождал нас. Да, прав был домулла, утешавший Худайберды: «Не та мать, что родила, а та, которая вырастила». Махкамбай на славу воспитал своего приемного сына!
Ночью мы подошли к Шагози, окружили кишлак с трех сторон, оставив один путь – в горы. А там басмачей ждала засада.
На рассвете командир эскадрона послал к Худайберды человека – в последний раз курбаши предлагали сдаться, и он опять отказался.
Начался бой. С выстрелами, с дробью пулемета мешались крики женщин и детей. Только к полудню мы выгнали басмачей из кишлака. Они подались в горы, но сверху их осыпали огнем ожидавшие в засаде бойцы. Басмачи метались, как волки, попавшие в капкан, но бежать им было некуда.
И тут на склоне горы, над обрывом, показалась группа всадников – там, видно, была тропа, о которой мы не знали.
– Это Худайберды! – крикнул мне Джура и бросился к лошади. Я пустился за ним, и вот тут-то убедился я, что конь Ураза не знает себе равных. Мы настигали басмачей, и я вырвался далеко вперед. Басмачи сначала, видно, уверены были, что сумеют уйти, и не стреляли, но, когда я приблизился, над моим ухом свистнула пуля.
– Стой! Сабир, стой! – кричал мне Джура. Я не понимал, чего он хочет, но задержался, подождал его. Обогнав меня, Джура приказал: – Держись за мной!
Мы поскакали рядом – конь Ураза не желал идти позади. И тут я еще раз увидел, как стреляет Джура. Два выстрела – два басмача свалились с лошадей.
Третья лошадь несла двоих.
– Не стреляй! – крикнул мне Джура. – Там женщина… В парандже…
Я разглядел – синяя бархатная паранджа была на женщине, в день свадьбы курбаши она висела на шатре невесты…
Мы догоняли Худайберды.
Вдруг женщина покачнулась, наклонилась вбок и упала с лошади на тропу.
– Посмотри! – бросил мне на ходу Джура и помчался вперед. Я с трудом остановил коня, спешился, подбежал к женщине. Она тихо стонала. «Жива!» – обрадованно подумал я и тут заметил рукоять ножа: Худайберды ударил ее в бок… Я скорей вытащил нож из раны, женщина потеряла сознание…
Подоспели бойцы эскадрона. Я поручил им жену Худайберды, а сам пустился вдогонку за Джурой – он спустился по склону куда-то ниже. Обогнув скалу, я увидел впереди двух басмачей: Худайберды скакал вторым, а позади, шагах в пятидесяти, поспевал за беглецами Джура. Я пустил своего вороного вдогонку, нагнал Джуру и крикнул:
– Почему не стреляешь? Патроны кончились?..
Я поднял винтовку, взял на мушку Худайберды – и два одновременных крика остановили меня.
– Не стреляй! – крикнул мне Джура.
– Не стреляйте, отец! – донесся голос Худайберды.
«А, теперь, значит, признал отца!» – злорадно подумал я, но хлопнул выстрел, конь мой споткнулся, я вылетел из седла. Ударил еще выстрел, «а-а-а!» – раздался страшный крик, и я успел понять, что это ранен Худайберды.
Когда я через какое-то время очнулся и поднял голову, первое, что увидел, – недалеко от меня Джура сидит на корточках возле Худайберды. Второго басмача не видать – ушел, наверное.
Хромая, опираясь на винтовку как на палку, я подошел к Джуре. Глаза Худайберды были закрыты, ко он был еще жив.
– У тебя есть вода? – спросил Джура.
Я протянул флягу. Джура отвинтил колпачок, приложил горлышко ко рту Худайберды. Тот глотнул раз, другой, открыл глаза. До сих пор помню его лицо: как у ребенка, что очнулся от страшного сна. В глазах его я увидел слезы.
– Похороните… рядом с матерью… – еле слышно проговорил он. – В Чуете…
Джура не ответил, поднял голову сына, снова дал ему пить. Но пить Худайберды уже не стал, побелевшие губы его дрогнули, он захрипел, будто хотел что-то сказать, рука сползла с груди, тяжело упала на траву.
– Все… – сказал Джура. Я глянул ему в лицо, и мне стало страшно.
Тут бабахнуло откуда-то сверху. Я быстро обернулся. Увидел на скале над нами фигуру с винтовкой. Быстро выстрелил в ответ – не знаю, попал ли… Басмач исчез. Я взглянул на Джуру… Он лежал рядом с Худайберды. Я бросился скорее к нему, старшему моему брату.
– Джура-ака, Джура-ака!.. – звал, кричал, плакал я.
Он не отзывался.
IX
Джуру перевезли в Шагози, здесь и похоронили. Я попросил было отвезти его в Чует, похоронить рядом с женой, но Зубов не согласился:
– Нет, Сабир, Джура должен лежать здесь. Тут он служил, на этой земле пролил кровь. Придет время-Шагози назовут кишлаком Джуры Саидова…
И вот – сколько уж лет прошло. Когда мне бывает трудно, когда я не уверен в себе или не знаю, какое принять решение, я вспоминаю его. Я спрашиваю его, а он, живой в моей памяти, отвечает мне. Джура-ака, мой старший брат.
Алмалык теперь большой город, и кишлак Шагози тоже разросся, – здесь много народу, поднялись кирпичные дома, проложены хорошие дороги. Только никто не помнит теперь старого названия «Шагози» – называют это селение просто Джура-кишлак.
Когда я приезжаю сюда, встречаюсь с Зебо, – она здесь председатель сельсовета. А сын ее, Бохадур, стал известным ученым.
Иногда мы собираемся все вместе, едем к могиле Джуры, вспоминаем его, вспоминаем прошлое. Вот и сегодня я вспомнил тоже…