Текст книги "Гамп и компания"

Автор книги: Уинстон Грум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава шестая

Когда мы оказываемся там, где Ден нас уже не слышит, полковник Норт перво‑наперво мне говорит:

– Твоя одежда просто ужасна. Нам придется как следует тебя отчистить.

Затем он отвел меня в какой‑то армейский укрепленный узел и приказал выдать мне новехонькую форму рядового. Дальше он отвел меня туда, где я смог принять ванну, а еще дальше в парикмахерскую, чтобы меня постригли и побрили. Когда мы закончили, я был безупречно чист и чувствовал себя так, как будто снова оказался вроде как в армии – и все это было очень странно.

– Итак, Гамп, я бы сказал, что вижу значительное улучшение, – говорит полковник. – Теперь слушай сюда. Я хочу, чтобы отныне твоя жопа была в идеальном порядке. Если необходимо, даже облизывай палец и полируй до блеска задний проход – ты понял?

– Так точно, – говорю я.

– А теперь, – говорит он, – я намерен возложить на тебя должность «особого помощника по секретным операциям». Но ты никому ничего не должен рассказывать – неважно о чем. Ясно?

– Так точно, – говорю.

– Послушай, Гамп, – говорит полковник Норт, когда мы с ним входим внутрь Белого дома. – Нам предстоит увидеться с президентом Соединенных Штатов, и я ожидаю от тебя самого лучшего поведения. Ты хорошо меня понял?

– Я его уже видел, – говорю.

– Когда? По телевизору или как?

– Прямо здесь – лет девять‑десять назад.

– Ну, теперь там новый президент. С этим ты еще не виделся… К тому же он не очень хорошо слышит, а потому тебе придется говорить погромче, если он тебе что‑то скажет. И раз уж на то пошло, – добавляет полковник Норт, – он и слушает‑то не очень хорошо.

Мы заходим в маленькую круглую комнатенку, где должен быть президент, – и точно, он там. Но это не один из тех старых добрых президентов, с которыми я встречался, а какой‑то новый. Это пожилой добродушный джентльмен, и вид у него такой, что в какой‑то период своей жизни он вполне мог быть ковбоем или киноактером.

– Что ж, мистер Гамп, рад с вами познакомиться, – говорит президент. – Полковник Норт рассказывал мне, что вы получили почетную медаль от Конгресса.

– Так точно, сэр, – говорю.

– И что же вы сделали, чтобы ее получить?

– Я побежал, сэр.

– Прошу прощения? – переспрашивает президент.

– Он сказал, что побежал, сэр, – вмешивается полковник. – Но он не пояснил, что побежал, вынося пять‑шесть своих раненых соратников с линии огня.

– Ну вот, полковник, вы опять за свое, – говорит президент. – Вечно вы за других говорите.

– Прошу прощения, сэр, – говорит полковник. – Я просто пытался прояснить дело. Дать его в правильной перспективе.

– Оставьте это мне, – говорит президент. – Это моя работа, а не ваша… да, кстати, полковник Норт, а раньше мы с вами никогда не встречались?

Так или иначе, мы наконец добрались до сути дела. В углу комнатенки стоит телевизор, и президент как раз смотрел по нему «Концентрацию».

– Почему бы вам не выключить это говно, полковник? – говорит президент. – Оно меня с толку сбивает.

– Есть, сэр, – говорит полковник. – Вы совершенно правы. Лично я предпочитаю сериал «Цена верная».

– Когда я в прошлый раз здесь был, – говорю я, пытаясь включиться в разговор, – то тогдашний президент обычно смотрел «Сказать правду». Но это было очень давно.

– А мне та ерунда совсем не нравилась, – говорит полковник Норт.

– Послушайте, – говорит президент, – у нас нет времени тут мудохаться, болтая про телепередачи. Просто скажите, Олли, что у вас на уме?

– У меня на уме этот сукин сын, иранский аятолла, – говорит полковник. – Мы намерены выставить его дураком, а заодно получить обратно наших заложников. Кроме того, пока мы будем этим заниматься, мы также хотим расправиться с коммунистическими отморозками в Центральной Америке. Такую блестящую схему можно составить только раз в жизни, господин президент!

– Да? И как же вы, Олли, собираетесь все это провернуть?

– Все, что потребуется, – говорит полковник, – это лишь немного такта и дипломатии. Вот мой план…

Следующие несколько часов полковник излагает президенту свою хитроумную схему. Раз‑другой президент засыпал, и полковнику приходилось прерываться, чтобы его разбудить. Он это делал, щекоча у главы государства в ноздре специально припасенным для этой цели перышком. Я не особо разобрался в материалах полковника Норта, потому как все там, похоже, зависело от всего остального, и он назвал целую уйму почти непроизносимых имен и фамилий. Когда он закончил, я уяснил для себя не больше из этой белиберды, чем когда он только начал. Я лишь понадеялся, что президент уяснил больше.

– Что бы вы там ни болтали, Олли, звучит это чертовски славно, – говорит президент. – Но позвольте мне вот о чем вас спросить: какое отношение ко всей этой ерунде имеет иранский аятолла?

– Что? – говорит полковник. – Так ведь аятолла как раз и есть центральная фигура в моей схеме! Разве вы не понимаете – оружие за заложников! А потом мы используем деньги, которые они нам заплатят, чтобы профинансировать горилл, которые сражаются в Никарагуа! Хитроумнее не придумаешь, господин президент!

Лично я не на шутку задумался о том, чего ради какая‑то горилла сражается в Никарагуа, и это напомнило мне о старине Сью.

Бедный старина Сью!

– Н‑да, – говорит президент, похоже, разделяя мои сомнения насчет горилл, – звучит это как‑то подозрительно… но раз вы, Олли, так говорите… Только чтобы никакого непосредственного обмена оружия на заложников – вы понимаете, что я имею в виду?

– Это сделает вас великим национальным героем, сэр, – говорит полковник.

– Есть еще одна вещь, которой я не понимаю, – говорит президент. – Какова во всем этом роль мистера Гампа?

– Вот что я вам скажу, господин президент, – отвечает полковник. – Я считаю, что два величайших врага Америки – это невежество и апатия. А рядовой Гамп являет собой живое доказательство того, что и то, и другое можно преодолеть. Он станет нашим большим плюсом.

Вид у президента становится вроде как озадаченный, и он поворачивается ко мне.

– Что он сказал? Что‑то про невежество и апатию, так?

– Не знаю, – говорю я, – и мне, если честно, насрать.

Тут президент начинает скрести у себя в затылке, встает и снова включает телевизор.

– Делайте там, Олли, что хотите, – говорит он, – но теперь я должен смотреть «Кто хочет стать миллионером?».

– Да, это превосходное шоу, господин президент.

– Вообще‑то мне по‑настоящему нравился «Последний герой», но теперь его больше не показывают, – говорит президент, и вид у него становится вроде как грустный.

– Тогда, господин президент, просто доверьте это дело мне и рядовому Гампу. Уверяю вас, мы сделаем колоссальную честь вам и всей вашей канцелярии.

Но президент, похоже, больше не слушает. Он увлеченно смотрит «Кто хочет стать миллионером?».

В общем, после этого визита я возвращаюсь вместе с полковником Нортом в парк Лафайета и думаю, что же мне теперь делать с лейтенантом Деном и Вандой, потому как оставить их там одних я не могу. А полковник, тот уже прикинул схему для Дена. Он говорит, что намерен сдать его в госпиталь Уолтера Рида на «обследование». Буквально тут же к парку подкатывает большая карета скорой помощи и уволакивает лейтенанта Дена прочь.

Ванда, говорит полковник Норт, должна получить временное пристанище в Национальном зоопарке.

– В том случае, если нас арестуют, – говорит он, – она станет экспонатом группы «Б».

– А за что нас арестуют? – спрашиваю.

– Этого, Гамп, никогда не знаешь заранее, – говорит полковник.

Тогда я говорю полковнику, что, прежде чем мы полетим по всему миру, я должен повидаться с малышом Форрестом, и он говорит, что для этой цели я могу воспользоваться «единицей ВВС номер один», если учесть, что президент, говорит он, «такой сукин сын, что сегодня уже никуда не полетит».

Прибытие в Мобил на «единице ВВС номер один» – это, я вам скажу, картинка. Там в темпе раздобыли духовой оркестр, чтобы меня поприветствовать, а также черный лимузин, чтобы повсюду меня возить. К тому же, когда я прибываю к дому миссис Каррен, в округе болтается куча народу. Миссис Каррен выходит меня встретить, и я вижу малыша Форреста, который стоит по ту сторону сетчатой двери – вроде как он не особо хочет со мной повидаться. Когда я вхожу в дом, выясняется, что так оно и есть.

– Я же сказал тебе проверять тот клапан по крайней мере два раза в день, так? – первое, что он говорит.

– Угу, – говорю. – И ты как пить дать был прав.

– Знаю, потому что ты все испоганил. Мы могли бы стать миллионерами. А теперь, надо полагать, мы разорены.

– Да, пожалуй, что так, сынок.

– Не зови меня «сынок». Никогда. Я тебе не сын.

– Но я просто имел в виду, что…

– Мне наплевать, что ты имел в виду. Это была самая элементарная вещь в мире – просто проверять тот клапан. А теперь смотри, что получилось.

– Пойми, малыш Форрест, я очень об этом сожалею, но эту штуку уже никак не починить. Что закончилось, то закончилось, и теперь я должен заняться чем‑то другим.

– Типа вступления в армию или чего‑то вроде того? С какой стати на тебе эта форма?

– Ну, я так прикидываю, она мне теперь полагается. То есть, я уже был в армии, ты же знаешь.

– Да, ты мне рассказывал.

– И я должен сделать еще одну вещь для полковника Норта. Потому как он меня попросил. Ну и я просто обязан это сделать.

– Понятное дело, обязан. Ведь все остальное ты уже просрал.

Малыш Форрест отворачивается, и я вижу, как он сжимает кулаки и поднимает их, вроде как вытирая глаза. Мне очень больно это видеть, и у меня такое чувство, что он меня стыдится. Впрочем, я прикидываю, у него есть такое право, если учесть, что в этот раз я и впрямь капитально напортачил.

– А что с Вандой? – спрашивает он. – Надо полагать, ты ее мясникам продал.

– Нет, неправда. Она в Национальном зоопарке Вашингтона, округ Колумбия.

– Значит, она должна быть там, чтобы над ней все потешались, да?

– Нет, ничего подобного. Полковник собирается устроить ей особое попечение.

– Да уж, – говорит малыш Форрест. – Не сомневаюсь.

Вот так все и шло. Мягко говоря, малыш Форрест не рад был меня видеть, и я чувствовал себя чертовски паршиво, когда улетал. Единственное, что хоть самую малость меня приободрило, случилось, когда я уже выходил за дверь.

– А кстати, – спрашивает малыш Форрест, – как там все было, когда рванула шахта с говном?

– Ну, – говорю, – картинка была что надо.

– Угу, – говорит он. – Надо думать. – И мне показалось, что в тот момент я уловил на его лице улыбочку. Хотя и не был уверен.

Вот так мы и полетели в Иран.

Это был большой город с такими ерундовинами типа луковиц на верхушках зданий. Еще они смахивали на перевернутую репу, а все чуваки там были одеты в черные халаты и носили на головах шляпы вроде перевернутых корзин. Они отчаянно старались иметь свирепый вид и все такое прочее.

Свирепей всех выглядел аятолла.

Он без конца сверкал глазами и хмурился. В общем, он не был самым любезным на вид чуваком из тех, с кем я хотел бы познакомиться.

Полковник Норт шепчет мне на ухо:

– Только помни, Гамп, «такт и дипломатия». Это самое главное!

Затем он протянул руку, пытаясь пожать клешню аятоллы, но аятолла, тот просто сидит со скрещенными руками, хмурится на полковника и молчит как рыба.

Полковник Норт смотрит на меня и говорит:

– Черт, этот сукин сын какой‑то чудной. Я хочу сказать, все, с кем я знакомился, желали мне руку пожать – понимаешь, о чем я толкую?

Рядом с аятоллой стоят два парня в каких‑то мешковатых на вид подгузниках, с огроменными мечами на поясах, и один из них говорит:

– Никогда не зовите аятоллу «сукиным сыном». Он может прикинуть, что это значит, и тогда мы вам живо кочаны срубим.

В этом, как я понимаю, парень в подгузнике был прав.

Дальше я, так сказать, пытаюсь взломать лед и спрашиваю аятоллу, почему он всегда такой свирепый и бешеный на вид, да к тому же еще и всю дорогу хмурится?

– Это потому, – говорит он, – что тридцать лет я пытался стать президентом Всемирного совета церквей, а эти пидорасы‑язычники вообще меня туда не пустили! И это при том, что религиозней аятоллы никто по определению быть не может!

– А почему это вас так заботит? – спрашиваю.

– А потому, что я чувак благородный и никому не позволяю себе в уши срать. А кто эти говноеды, которые не пускают меня во Всемирный совет церквей? Я аятолла Ирана, в конце концов. Я не пидорас какой‑нибудь. Я большая шишка, врубаешься, ты, дуболом?

– Эй, погодите минутку, – говорит полковник Норт. – Мой подчиненный Форрест, может, и не самый умный человек здесь в округе, но негоже вам его обзывать.

– Я аятолла, кого хочу, того и обзываю. А если вам не по вкусу, то поцелуйте меня в жопу.

– Ну‑ну, полегче, я полковник морской пехоты и ничьих жоп не целую.

Тут аятолла начинает хлопать себя по ляжкам и громко хохотать.

– Очень хорошо, полковник. Думаю, мы с вами сможем провернуть какой‑нибудь бизнес.

Дальше полковник Норт начинает излагать аятолле суть своего предложения.

– Слушайте сюда, – говорит он, – некоторые из ваших корешей в Ливане захватили уйму наших людей в качестве заложников, и это доставляет серьезное расстройство президенту Соединенных Штатов.

– Ну да, – говорит аятолла. – Так почему вы просто туда не заявитесь и их не выручите?

– Это не так просто, – говорит полковник.

Аятолла начинает ехидно хихикать.

– Да, действительно. Вы еще будете мне об этом рассказывать. Я сам кое‑что знаю о захвате заложников. Вспомните, что было, когда один из ваших придурковатых президентов заявился сюда и попытался поднасрать нашему славному предприятию по захвату заложников. Как там была его фамилия?..

– Это неважно, – говорит полковник. – Его там уже нет.

– Ну да, и об этом я тоже все знаю!

Аятолла опять начинает ржать и хлопать себя по ляжкам.

– Может, и знаете, – говорит полковник, – но слушайте сюда. Мы должны перейти к делу. Время – деньги, врубаетесь?

– Что такое для аятоллы время? – говорит тот, складывая ладони у груди.

Как раз тут один из парней в подгузниках ка‑ак жахнет пару раз по здоровенному гонгу вроде того, что висел в массажной комнате у миссис Хопвелл, жены вице‑президента «Кока‑колы».

– Да, и кстати, о времени, – заявляет аятолла. – Мы тут как раз позавтракать собирались. А вы, ребята, сегодня уже поели?

– Никак нет, сэр, – вмешиваюсь я, а полковник Норт, тот одаривает меня неприязненным взором.

– Ну, раз так, – кричит аятолла, – то приступим к трапезе!

И с этими его словами сотня а‑рабов вбегает в комнату, неся с собой подносы и тарелки со всеми сортами говна, какие только бывают на свете. Такой загадочной на вид пищи я в жизни своей не видел. Там есть большие груды чего‑то вроде колбасин салями, завернутых в капустные листы, окороков, оливок, фруктов, вроде как творога – и я не знаю, чего еще. А‑рабы разложили все это перед нами на большом персидском ковре и отступили, сложив руки на груди.

– Итак, мистер Гамп, чего бы вам хотелось откушать? – говорит аятолла.

– Может, бутерброд с ветчиной, – отвечаю.

– Помилуй аллах! – вопит аятолла. – Никогда ничего подобного здесь не говорите! Наш народ уже три тысячи лет не ест поганой ветчины! – Он начинает махать руками и снова хмуриться.

Тут полковник Норт совсем уже волком на меня смотрит, и уголком глаза я вижу, как парни в подгузниках начинают доставать свои мечи. Тут до меня доходит, что я что‑то не то сказал, а потому я говорю:

– А как насчет нескольких оливок или чего‑то такого?

Один а‑раб начинает собирать для меня тарелку оливок, и я думаю, что тут все в порядке, потому как ветчины я уже на всю жизнь на свиноферме наелся.

Когда еду подают полковнику Норту, он начинает есть ее пальцами и без конца охает и ахает, какая же она славная. Тогда я тоже хватаю пальцами оливку‑другую и кладу их в рот. Аятолла берет вилку и тоже начинает есть. При этом он вроде как удивленно поднимает брови, глядя на нас с полковником. Когда мы заканчиваем, а‑рабы убирают тарелки, и полковник снова пытается перейти к бизнесу.

– Послушайте, – говорит он, – ракет у нас просто завались, так что мы запросто могли бы ими половину христианского мира отоварить. Короче, если они вам нужны, вы должны приказать вашим отморозкам отпустить наших чуваков в Ливане. Ну что, разве не классная сделка?

– Аятолла не заключает сделок с Великим Сатаной, – говорит тот.

– Такое, значит, отношение? – отзывается полковник. – Ну ладно, а почему бы вам тогда самим ракеты не сделать?

– У нас нет времени, – говорит аятолла. – Мы слишком заняты нашими молитвами.

– Ну да, конечно. – Полковник ржет. – Тогда почему бы вам не вымолить себе немного ракет?

Физиономия аятоллы все больше и больше хмурится, и я отчетливо увидел, что такт и дипломатия полковника вот‑вот опустят нас жопами в кипяток. Тогда я попытался маленько снять напряжение небольшой шуткой.

– Извините меня, мистер аятолла, – говорю, – а вы никогда не слышали анекдот про пьяного водителя, которого застукали на улице с односторонним движением?

– Не‑а.

– Короче, полицейский ему говорит: «А стрелочек вы там не заметили?» А алкаш ему отвечает: «Стрелочек? Блин, да я там даже индейцев не различил!»

– Бога ради, Гамп… – шипит полковник, но тут аятолла разражается громким хохотом, начинает хлопать себя по ляжкам и топать ногами.

– Ё‑моё, мистер Гамп, а вы не лишены чувства юмора! Почему бы нам с вами немного не прогуляться в моем саду?

Так мы и сделали. Я оглянулся через плечо, когда мы выходили за дверь, а полковник Норт просто стоял там с отвисшей на грудь челюстью.

– Слушайте сюда, мистер Гамп, – говорит аятолла, когда мы выходим наружу. – Не нравится мне этот ваш полковник Норт. Его дипломатия слишком хитрожопая, и мое впечатление таково, что он пытается меня объегорить.

– Ну, насчет этого я не знаю, – говорю. – Мне он кажется чуваком правдивым.

– Очень может быть, но я не собираюсь весь день слушать его галиматью. Мне скоро опять пора на молитву. А потому скажите мне, что лично вы думаете про всю эту мутоту с оружием в обмен на заложников.

– Лично я не особо об этом знаю. То есть если это честная торговля, то все хоккей. Президент, по‑моему, так считает. Но, как я уже сказал, это не моя сфера компетенции.

– А какая сфера компетенции ваша, мистер Гамп?

– Вообще‑то я до всех этих дел на свиноферме работал.

– Великий аллах, – бормочет аятолла, складывая руки у груди и возводя глаза к небесам, – ты послал мне свиноторговца!

– Но в целом, – добавляю я, – думаю, я человек военный.

– Что ж, это, по‑моему, чуть получше. Итак, с этой точки зрения, как, по вашему мнению, эти ракеты помогут бедному старому аятолле в войне с неверными в Ираке?

– Будь я проклят, если знаю.

– Ага! Примерно такой ответ аятолла и хотел бы услышать. А не всю эту хитрожопую ахинею торговца подержанными автомобилями от полковника Норта. Возвращайтесь и скажите вашим людям, что мы заключили сделку. Оружие в обмен на заложников.

– Значит, вы собираетесь отпустить наших заложников?

– Я, понятное дело, не могу этого обещать. Эти чуваки в Ливане – просто банда маньяков. Все, что аятолла может сделать, – это попытаться. А вы тем временем позаботьтесь о том, чтобы ракеты поступили сюда в двойном объеме.

Так все и получилось. Полковник Норт, прожевав мне задницу за нарушение его такта и дипломатии, был счастлив, так сказать, как свинья на рассвете.

– Черт побери, Гамп, – говорит он, когда мы летим обратно, – такая сделка бывает только раз в жизни! Мы наконец‑то добились того, чтобы этот старый маразматик отдал нам заложников в обмен кое на какое давно списанное оружие, с которым норвежская армия не знает, что делать. Какой чудесный успех!

Всю дорогу, пока мы не приземлились, полковник похлопывал себя по спине за свой блестящий ум. А я тем временем прикидывал, как бы мне сделать что‑нибудь типа карьеры в этом бизнесе, чтобы я смог посылать домой немного деньжат для малыша Форреста. Как выяснилось, все это дело работало совсем иначе.

Мы совсем немного пробыли в Вашингтоне, прежде чем началось настоящее светопреставление.

Я тем временем попытался уладить свои дела. Перво‑наперво я отправился в госпиталь Уолтера Рида – и точно, как и сказал полковник Норт, там на больничной койке лежал старина лейтенант Ден. И выглядел он намного лучше, чем в последний раз.

– Где ты был, жопа с ручкой? – спрашивает Ден.

– Я летал на совершенно секретное задание, – говорю.

– Да? И куда?

– В Иран.

– И чего ради?

– Чтобы повидаться с аятоллой.

– За каким чертом тебе понадобилось с этим сукиным сыном повидаться?

– Мы полетели туда, чтобы заключить сделку насчет оружия в обмен на заложников.

– Правда?

– Угу.

– А что это за оружие?

– Куча ржавых ракет.

– А что за заложники?

– Те, что в Ливане.

– Ну и как, заключили сделку?

– Типа того.

– В каком смысле «типа того»?

– Ну, ракеты мы аятолле дали.

– А заложников назад получили?

– Пока нет.

– Вот‑вот, и никогда не получите, дуболомы! Мало того, что ты только что рассказал мне, штатскому, всю эту совершенно секретную бредятину, а это, между прочим, расстрелом карается. Еще и звучит эта бредятина так, как будто тебя опять поимели. Да, Форрест, у тебя говно вместо мозгов – это точно.

После небольшого обмена любезностями я отвез старину Дена в его кресле‑каталке в кафетерий и заказал мороженого. Поскольку в госпитале устриц на половинке раковины не подавали, мороженое сделалось любимой едой Дена. Он говорит, что, не считая сырых устриц, мороженое легче всего плохими зубами жевать. Тут я вроде как вспомнил те времена, когда был совсем пацаном и сидел по субботам на задней веранде, пока мама сбивала там домашнее мороженое. Мама всегда позволяла мне облизывать сбивалку, когда мороженое наконец становилось славным – мягким и холодным.

– Как думаешь, Ден, что с нами будет?

– Это еще, черт побери, что за вопрос?

– Не знаю. Он просто вроде как мне на ум пришел.

– На ум? Хрен там… Ты опять думаешь, а это не совсем твоя специальность.

– Ну да, вроде как не моя. Я хочу сказать, похоже на то, что все, к чему я прикасаюсь, превращается в говно. Я только какое‑то короткое время могу нормально работать, а когда все начинает идти по‑настоящему здорово, я просераюсь. И я без конца тоскую по маме, по Буббе и по всем остальным. А теперь еще и о малыше Форресте надо заботиться. Послушай, я знаю, что я не самый умный чувак в округе, но люди вечно обращаются со мной так, как будто я полный придурок. Похоже, для меня единственный способ куда‑то попасть, это когда я вижу сны по ночам. Я хочу сказать, когда все это говно закончится?

– Скорее всего никогда, – говорит Ден. – Порой так бывает. Мы просто неудачники, и ничего с этим не поделать. Меня лично не колышет, что будет дальше, потому что я это знаю. Лично я не задержусь на этой земле, и, насколько я понимаю, это будет счастливый исход.

– Не говори так, Ден. Ты почти что единственный друг, какой еще у меня остался.

– Я буду говорить правду, если захочу. Скорее всего, я в своей жизни понаделал уйму всякого неправильного говна, но единственное, чего про меня нельзя сказать, это что я не говорю правды.

– Да, но все это не так. Никто не может знать, сколько он проживет.

В общем, это вроде как дает вам представление о складе ума Дена. Лично я тогда очень паршиво себя чувствовал. Я начал понимать, что аятолла по всем правилам обул нас с полковником Нортом, потому как ракеты мы отдали, а никаких заложников не получили. Полковник Норт занялся передачей полученных за ракеты денег гориллам в Центральной Америке и тем, кто там еще вместе с ними сражался. Ему все казалось совсем не таким скверным, как мне.

– Послушай, Гамп, – однажды утром говорит полковник. – Через день‑другой мы должны будем предстать перед Конгрессом, чтобы дать какому‑то там комитету отчет о нашей деятельности. Короче, они могут позвать и тебя, а могут и не позвать, но в любом случае ты ничего не знаешь о сделках с оружием в обмен на заложников, усек?

– Про оружие я кое‑что знаю, но никаких заложников я пока что даже в глаза не видел.

– Я не это имею в виду, остолоп! Ты что, не понимаешь? То, чем мы с тобой занимались, незаконно! Мы все можем в тюрьму угодить! Так что тебе лучше держать свою большую пасть на замке и делать, что я скажу, ты понял?

– Так точно, сэр, – говорю.

Так или иначе, у меня были другие неприятности, чтобы о них беспокоиться, а именно: полковник Норт вписал меня в барак с морскими пехотинцами, а там было не так чтобы очень клево. Морские пехотинцы отличаются от другого армейского народа. Они вечно слоняются по округе с дикими воплями, прожевывают всем задницы и заставляют тебя блюсти такую чистоту, что просто плюнуть хочется. Одна вещь, которая особенно им не по вкусу, это когда в их бараке живут армейские рядовые. Говоря откровенно, они так меня достали, что я в конце концов оттуда убрался. Идти мне было некуда. А потому я вернулся в парк Лафайета, чтобы посмотреть, не удастся ли мне найти свою коробку. Она была перевернута, и кто‑то воспользовался ею в качестве туалета, а потому я пошел поискать себе другую. После того как я все там уладил, я залез в автобус и доехал до Национального зоопарка, чтобы посмотреть, найду ли я там старую добрую Ванду.

И точно, она была там, аккурат рядом с тигриным загоном.

Ванду запихнули в маленькую клетку, где было немного соломы и стружек на полу. Вид у нее был чертовски несчастный. Табличка на клетке гласила, что это «свинус американус».

Когда Ванда меня увидела, она тут же меня узнала, а я протянул руку за ограду и похлопал ее по рылу. Она громко хрюкнула, и мне стало так ее жаль, что я просто не знал, что делать. В конце концов я подошел к местному киоску, купил там немного попкорна, несколько штук «твикса» и отнес все это к клетке с Вандой. Я чуть было не купил ей хотдог, но вовремя одумался. Я давал ей твиксинки и кормил ее попкорном, когда голос у меня за спиной внезапно сказал:

– Что это ты, интересно, тут делаешь?

Я оглянулся, а там стоял здоровенный охранник зоопарка.

– Вот, Ванду немного кормлю.

– В самом деле? А ты не видишь вон ту табличку, где сказано: «Животных не кормить»?

– Могу поклясться, что не сами животные туда ее повесили, – говорю.

– А, да ты, как я гляжу, шутник хитрожопый? – говорит охранник и хватает меня за воротник. – Посмотрим, как ты у меня под замком пошутишь.

Говоря откровенно, всего этого говна я уже вдоволь наелся. Я хочу сказать, чувствовал я себя так паршиво, что чуть ли не силой вынужден был держать голову повыше, а все, что я делал, шло наперекосяк. Вот и теперь я всего лишь хотел покормить свинью малыша Форреста, а этот амбал решил устроить мне тепель‑тапель. Все, хватит!

Я молча схватил охранника и поднял его над головой. Дальше я несколько раз его раскрутил, как не раз делал в свои борцовские дни с Профессором и Говехой, а потом просто отпустил. Он перелетел через ограду и с огромным всплеском плюхнулся аккурат в самую середину бассейна с моржами. Все моржи выскочили из воды и бросились к охраннику, от души хлопая его плавниками, а тот вопил, матерился и потрясал кулачищами. Я вышел из зоопарка и заприметил автобус, идущий обратно в деловую часть города. Порой человеку приходится делать то, что он должен делать.

Этот сукин сын должен быть до смерти счастлив, что я его тигру не кинул.