Текст книги "Гамп и компания"

Автор книги: Уинстон Грум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Там стоял огроменный буфет, а в нем – банки и бутылки всех сортов, размеров и форм. На одной значилось «тмин», на другой – «табаско», еще на одной – «полынный уксус». Еще там были банки, бутылки и коробочки с другими специями и тому подобным. Я нашел бутылку оливкового масла, которое, как я прикинул, сможет немного приглушить вкус масла машинного, а затем банку шоколадного соуса, которому полагалось частично убрать привкус скипидара. Я смешал двадцать‑тридцать разных ингредиентов в выставленной на кухонный стол чаше, а когда закончил, то для верности стал разминать все это пальцами. Затем я положил пару ложек полученной смеси в стакан с кока‑колой. Несколько секунд вся эта пакость бурлила и шипела, словно собиралась рвануть. Но чем больше я размешивал ее со льдом, тем лучше она выглядела, и через несколько минут жидкость в стакане снова стала похожа на кока‑колу.

В этот момент я стал ощущать себя одним из золотоискателей, которые засыхают в пустыне до смерти под горячим солнцем, а потому поднял стакан и залпом его выпил. На сей раз жидкость прошла чертовски гладко, и если это еще не вполне была кока‑кола, то уж во всяком случае и не откровенное говно. По сути, это было так славно, что я налил себе еще стакан.

И как раз тут миссис Хопвелл вернулась на кухню.

– Ну что, Форрест, – говорит она, – как тебе эта кока‑кола?

– Отлично, – говорю. – Если честно, я бы еще ее выпил. А вы не хотите?

– Нет уж, нет уж, Форрест, спасибо.

– Но почему? – спрашиваю. – Вас жажда не мучит?

– Вообще‑то еще как мучит, – отвечает миссис Хопвелл. – Но я предпочитаю, э‑э, небольшое возлияние иного рода. – Она подошла к буфету и налила себе полстакана джина, а затем долила апельсиновым соком.

– Понимаешь, Форрест, – говорит она затем, – меня всегда изумляло, как кто‑то может пить это говно. Между прочим, его мой муж изобрел. Они хотят назвать его «нью‑кока».

– Да? – спрашиваю. – Честно говоря, на вкус эта «кока» не очень‑то «нью».

– Ты мне еще рассказываешь, приятель! Никогда ничего поганей в жизни своей не пила. Вкус у нее вроде – черт, не знаю – вроде скипидара или чего‑то такого.

– Угу, – говорю. – Я знаю.

– Понимаешь, боссам компании «Кока‑кола» в Атланте захотелось чего‑то новенького. Жопа это, если по правде, а не нью‑кока, – говорит миссис Хопвелл. – Они вечно с чем‑то мухлюют, чтобы прикинуть, как бы им продать свое говно под каким‑то новым углом. А по‑моему, если эта нью‑кока говно, то говном она и останется.

– Вы уверены? – спрашиваю.

– Будь спок. По сути, ты первый человек, который выпил целый стакан этой самой нью‑коки и не блеванул. Между прочим, мой муж – вице‑президент компании «Кока‑кола». Ответственный за исследование и развитие. Какое исследование – такое и развитие, если меня спросить!

– Вообще‑то эта нью‑кока совсем не такая скверная, если в нее кое‑что положить, – говорю. – Просто малость в порядок ее привести.

– Правда? Ну, это не моя проблема. Послушай, – говорит миссис Хопвелл, – на самом деле я тебя сюда затащила совсем не затем, чтобы обсуждать безмозглые схемы моего мужа. Я купила твои чертовы энциклопедии или что там у тебя еще за хренотень, а теперь хочу ответной услуги. Ко мне сегодня днем должен был прийти массажист, но почему‑то не пришел. Знаешь, как растирание спины делать?

– Чего?

– Растирание спины. Понимаешь, я ложусь, а ты меня растираешь. Ты так классно разбираешься в книгах о всемирных знаниях, что просто должен знать, как человеку спину растереть, верно? Я хочу сказать, даже идиот может прикинуть, как это делается.

– Да, но…

– Слушай, приятель, – говорит она, – бери свою чертову кока‑колу и идем со мной.

Она привела меня в комнату, где все стены были в зеркалах, а прямо посередине стояла старинная высокая кровать. Из динамиков в потолке звучала музыка, а у кровати был установлен здоровенный китайский гонг.

Миссис Хопвелл залезла на кровать, сбросила с себя ночную рубашку и шлепанцы, легла на живот и положила себе на задницу полотенце. Пока она все это проделывала, я старался на нее не смотреть, но поскольку в комнате были сплошь зеркала, это было затруднительно.

– Ну вот, – говорит миссис Хопвелл, – порядок. Давай растирай.

Я встал где‑то сбоку от нее и принялся растирать ей плечи. Она начала тихонько постанывать. Чем больше я тер, тем громче она стонала.

– Ниже! Ниже! – говорит миссис Хопвелл. Я стал растирать ниже, и чем ниже я опускался, тем неудобней мне становилось! Уже совсем неловко сделалось. Откровенно говоря, я уже до верха полотенца добрался. Наконец она задышала, запыхтела, а затем протянула руку и ка‑ак шарахнет в китайский гонг. Тут вся комната так затряслась, что мне показалось – зеркала вот‑вот из стен попадают.

– Возьми меня, Форрест! – стонет миссис Хопвелл.

– А куда бы вам хотелось отправиться? – спрашиваю.

– Просто возьми меня и все! – орет она. – Сейчас же!

В этот момент я вдруг начал думать о Дженни и о массе всякой всячины, а миссис Хопвелл стала меня хватать, корчиться на кровати и шумно дышать. Короче, все это дерьмо вот‑вот готово было вырваться на волю, когда вдруг, без всякого объявления войны, дверь в комнате с зеркалами распахивается, и в ней появляется низенький мужичонка в костюме с галстуком. Своей внешностью и очками в стальной оправе он мне немного немецкого фашиста напомнил.

– Элис! – орет он. – Кажется, я придумал, как это сделать! Если мы введем в формулу немного стальных опилок, они уберут скипидарный привкус!

– Черт побери, Альфред! – вопит миссис Хопвелл. – Что ты так рано дома делаешь? – Она села прямо и попыталась натянуть на себя полотенце, чтобы выглядеть мало‑мальски пристойно.

– Мои сотрудники, – говорит мужичонка, – нашли это решение!

– Решение? Решение чего? – спрашивает миссис Хопвелл.

– Проблемы с нью‑кокой, – говорит он. Затем мужичонка бодро входит в комнату, ведя себя так, будто меня там нет. – Думаю, мы нашли способ добиться, чтобы люди ее пили.

– Ох, бога ради, Альфред. Да кто в любом случае захочет пить это говно? – Вдруг стало похоже, что миссис Хопвелл вот‑вот готова разразиться слезами. На ней не было ничего, кроме полотенца, и она отчаянно пыталась прикрыть им сразу и верх, и низ. Это у нее не слишком удачно получалось. Тогда она принялась хватать свою ночную рубашку, которая лежала на полу. Но всякий раз, как она до нее дотягивалась, падало полотенце. Я все время старался отворачиваться, но зеркала никакого другого зрелища мне не предоставляли.

Примерно в это же самое время Альфред – так, насколько я понял, его звали – наконец заметил меня.

– Вы массажист? – спрашивает он.

– Вроде как, – говорю.

– Это ваша кока‑кола?

– Угу.

– Вы ее пили?

– Угу.

– Без дураков?

Я кивнул. Я не очень хорошо знал, что мне отвечать, раз это было его новое изобретение.

– И она не показалась вам мерзопакостной? – Его глаза стали большими и круглыми как тарелки.

– Теперь уже нет, – говорю. – Я ее в порядок привел.

– Привели в порядок? Но как?

– Положил в нее малость всякого разного с кухни.

– Дайте‑ка мне посмотреть, – говорит Альфред.

Он взял стакан, поднес его к свету и внимательно осмотрел, напоминая при этом человека, который изучает какую‑то гадость в лабораторном сосуде. Затем Альфред немного глотнул, и глаза его как‑то странно сощурились. Он посмотрел на меня, затем на миссис Хопвелл, затем пропустил очень приличный глоток.

– Мой бог! – говорит он. – Это говно уже почти что и не говно!

Альфред выпил еще немного, и по его физиономии расползлось изумление, как будто ему видение какое явилось или что‑то типа того.

– Вы привели ее в порядок! – завопил он. – Как вы, черт вас подери, это сделали?

– Я туда кое‑какую ерунду из буфета положил, – говорю.

– Вы? Массажист?

– Он не совсем массажист, – говорит миссис Хопвелл.

– Не совсем? Кто же он тогда?

– Я торговец энциклопедиями, – говорю я.

– Энциклопедиями… Что? – говорит Альфред. – Но что вы тогда здесь делаете? С моей женой?

– Это вроде как длинная история, – сказал я ему.

– Впрочем, это не имеет значения, – говорит он. – К этому мы как‑нибудь после вернемся. А прямо сейчас я хочу знать, что вы, черт возьми, сделали с этой кока‑колой? Скажите мне! Бога ради, скажите!

– Точно я не знаю, – говорю я. – Сперва эта кока‑кола была похожа на… короче, вкус у нее был не очень, и я подумал, что не мешало бы малость ее подлечить, понимаете?

– Вкус был не очень! Господи спаси и помилуй! Вот дебил! Да ведь это было говно! Самое настоящее! Думаете, я этого не знаю? А вы сделали ее как минимум пригодной для питья. Есть у вас хоть малейшее представление, сколько что‑то подобное может стоить? Миллионы! Миллиарды! Ну, давайте же, постарайтесь вспомнить. Что там еще было… да, кстати, как вас зовут?

– Гамп, – говорю. – Форрест Гамп.

– Итак, Гамп… ну‑ну, давайте же, напрягитесь. Давайте медленно‑медленно повторим все то, что вы сделали с этим напитком. Покажите мне, что вы в него положили.

Так я и сделал, только вот не смог вспомнить всего. Я достал какие‑то из тех банок, бутылок и тому подобного и попытался снова проделать все то же самое, но так, как надо, у меня уже ни в какую не получалось. Мы пробовали снова и снова – наверное, раз пятьдесят. Было уже далеко за полночь, но всякий раз старина Альфред сплевывал напиток и говорил, что это совсем не как моя первая проба. Миссис Хопвелл тем временем пила свой примерно двадцатый джин с апельсиновым соком.

– Вы кретины, – говорит она как‑то раз. – Нет никакого способа сделать это говно хоть чуточку лучше. Черт, почему бы нам всем троим не лечь в постель и не посмотреть, что из этого получится?

– Заткнись, Элис, – говорит Альфред. – Неужели ты не понимаешь – это шанс, который выпадает только раз в жизни!

– То, что я предложила, – вот шанс, который выпадает только раз в жизни, – говорит миссис Хопвелл. Затем она отправляется обратно в комнату с зеркалами и начинает колошматить в гонг. Наконец Альфред прислоняется к холодильнику и хватается руками за голову.

– Знаете, Гамп, – говорит он, – это просто невероятно. Вы вытащили меня из пропасти поражения только затем, чтобы снова туда бросить. Впрочем, я еще не закончил. Я намерен вызвать полицию и опечатать эту кухню. А завтра мы соберем здесь весь персонал, чтобы упаковать каждую мыслимую ерундовину, которую вы могли положить в этот напиток, и отправить все это дело в Атланту.

– В Атланту? – спрашиваю.

– Да, Гамп, клянусь вашей жопой. И самым бесценным пунктом среди прочих будете вы сами.

– Я? – спрашиваю.

– Чертовски верно, Гамп. Ваша большая задница отправится в нашу лабораторию в Атланте, чтобы помочь нам как следует со всем этим разобраться. Только подумайте, Гамп. Сегодня Атланта! Завтра весь мир!

Лицо миссис Хопвелл пьяно улыбалось мне из окна, когда я уходил, и, хорошенько все это обдумав, я почувствовал, что впереди меня как пить дать ждет беда.

Глава третья

Той ночью я вернулся обратно к миссис Каррен и сразу же позвонил Вазелину в его мотель насчет того, что я больше не намерен размещать энциклопедии в домах у людей.

– Вот, значит, Гамп, как ты платишь мне за всю мою доброту! – говорит он. – Ударом в спину! Проклятье, мне следовало бы догадаться. – И напоследок он выдает мне уйму всякого дерьма, а потом просто вешает трубку. Ладно, по крайней мере, я от него отделался.

К тому времени, как я со всем этим заканчиваю, малыш Форрест, понятное дело, давно спит в своей постели, и миссис Каррен спрашивает меня, что происходит? Я говорю ей, что увольняюсь из этого энциклопедического бизнеса и отправляюсь в Атланту помогать Альфреду делать новую кока‑колу. Еще я говорю, что, по‑моему, просто должен это сделать, учитывая ту уйму денег, которая нам потребуется, чтобы обеспечить малышу Форресту небольшую поддержку в смысле дохода. Миссис Каррен со мной соглашается, только она думает, что перед отъездом я должен поговорить с малышом Форрестом и в точности объяснить ему, кто я такой, раз его мама и папа теперь померли. Я спрашиваю, не думает ли она, что лучше ей самой все это объяснить, но миссис Каррен говорит, что не думает.

– Мне кажется, Форрест, иногда приходит время, когда человек должен брать ответственность на себя, и сейчас как раз такое время. Возможно, это будет непросто, но вы должны это сделать. И вы должны сделать это как полагается, потому что скорее всего это оставит у него неизгладимое впечатление.

Вообще‑то я понимаю, что тут миссис Каррен права, но это вовсе не то, чего я с нетерпением ожидаю.

На следующее утро я встал пораньше. Миссис Каррен приготовила мне тарелку каши и помогла упаковать чемодан. Альфред сказал вчера, что заберет меня ровно в девять утра, а потому мне прямо сейчас требовалось переговорить с малышом Форрестом. Когда он закончил завтракать, я позвал его на веранду.

– Мне тут нужно ненадолго уехать, – говорю, – а есть несколько вещей, которые тебе лучше узнать, прежде чем я уеду.

– Каких вещей? – спрашивает он.

– Ну, перво‑наперво я не знаю, сколько буду отсутствовать, а потому хочу, чтобы ты хорошо себя вел с миссис Каррен, пока меня не будет.

– Она моя бабушка, – говорит малыш Форрест. – Я всегда хорошо себя с ней веду.

– И я хочу, чтобы ты как следует занимался в школе и ни в какие переделки не попадал, понимаешь?

Тут он вроде как нахмурился и как‑то странно на меня смотрит.

– Послушай, ты не мой папа. Почему ты мне тогда обо всем этом говоришь?

– Думаю, как раз об этом я с тобой потолковать и хотел, – говорю. – Понимаешь, на самом деле я твой папа.

– Никакой ты мне не папа! – орет мальчуган. – Мой папа лежит дома и болеет. А как только он выздоровеет, он приедет меня забрать.

– И об этом, Форрест, я должен тебе кое‑что сказать, – говорю. – Твой папа уже никогда не выздоровеет. Он теперь с твоей мамой, понимаешь?

– Нет, он дома! – кричит малыш Форрест. – Бабушка говорит, он совсем скоро приедет за мной! Со дня на день.

– Твоя бабушка ошибается, – говорю. – Понимаешь, он заболел совсем как твоя мама и не выздоровел. А потому я теперь должен о тебе позаботиться.

– Ты!.. Это неправда! Мой папа приедет!

– Вот что, Форрест, – говорю. – Послушай меня хорошенько. Я не хотел тебе этого говорить, но я должен. Я твой настоящий папа. Твоя мама давно‑давно мне про это сказала. Но ты жил с ними, а я был просто… ну, вроде как бродяга, и тебе было лучше оставаться с ними. Но понимаешь, теперь их уже нет, и никто, кроме меня, о тебе не позаботится.

– Ты врун! – говорит малыш Форрест и принимается колотить меня своими маленькими кулачонками, а потом начинает плакать. Я знал, что он заплачет, и теперь в первый раз это увидел, но прикинул, что сейчас для него так лучше, – хотя я по‑прежнему не думал, что он все понимает. Лучше бы я сделал все что угодно, только не это.

– Форрест говорит тебе правду, малыш. – Все это время миссис Каррен стояла в дверях. Теперь она вышла на веранду, взяла мальчика и прижала его к себе.

– Я не хотела сама тебе обо всем рассказывать, – говорит она, – и попросила Форреста сделать это за меня. Я должна была тебе рассказать, но просто не могла.

– Это неправда! Неправда! – кричит он, а потом начинает биться и рыдать. – Вы вруны! Вы оба вруны!

Как раз в этот самый момент большой черный лимузин подкатывает к дому по улице, и Альфред машет мне, чтобы я выходил и забирался туда. Я вину, как из окна у заднего сиденья мне ухмыляется лицо миссис Хопвелл.

Тогда я беру чемодан и иду по тротуару к машине, а позади только и слышно, как малыш Форрест орет: «Врун! Врун! Врун!» Если это именно то, что миссис Каррен имела в виду, когда говорила, что на малыша Форреста правда произведет «неизгладимое впечатление», то я очень надеюсь, что она ошибается.

Так или иначе, отправились мы в Атланту, и всю дорогу миссис Хопвелл хватала меня за ляжки и все такое прочее, а старина Альфред, тот все просматривал какие‑то книжки и бумажки и без конца сам с собой разговаривал. Когда мы прибыли к зданию штаб‑квартиры компании «Кока‑кола», там нас приветствовала целая толпа, а когда я туда вошел, все принялись жать мне руку и хлопать по спине.

Меня провели по длинному коридору к двери с табличкой: «Научно‑исследовательская лаборатория. Совершенно секретно. Не входить». Когда мы туда вошли, меня чуть кондрашка не хватила! Там оборудовали целую кухню в точности как у миссис Хопвелл – вплоть до тех самых бокалов, из которых я кока‑колу пил.

– Все здесь до мельчайших деталей соответствует тому, что вы, Гамп, оставили в Мобиле, – говорит Альфред. – Нам от вас нужно только одно. Вы должны сделать то же самое, что вы сделали, когда приводили в порядок ту кока‑колу. Постарайтесь припомнить каждый шаг, который вы тогда сделали, и подумайте хорошенько, потому что от этого может зависеть судьба всей компании.

Мне это показалось вроде как несправедливо тяжкой обузой. В конце концов, я ведь ничего такого не делал. Просто пытался приготовить себе что‑то, что можно пить. Но, так или иначе, на меня напялили огроменный белый халат, как будто я доктор Килдер или еще какой‑нибудь Спок, и я приступил к эксперименту. Перво‑наперво я беру банку нью‑коки, выливаю ее в стакан и кладу туда несколько кубиков льда. Затем я ее попробовал, совсем как я это сделал у миссис Хопвелл, и на вкус она по‑прежнему была как говно или еще чего похлеще.

Тогда я иду к буфету, где на полках стоит тот же самый набор. Правда, я точно не помню, что именно из того, что я положил в эту кока‑колу, могло ее улучшить. Тем не менее я бодро двигаюсь дальше и начинаю примешивать к этому говну всякую всячину. За мной без конца ходит пять‑шесть чуваков с записными книжками наготове, делая заметки обо всем, что я предпринимаю.

Перво‑наперво я взял чуток гвоздики и малость соуса тартар. Дальше я влил туда немного экстракта солодки, положил мясоразмягчитель, сырную приправу к попкорну а также добавил чуточку густой патоки с портвейном и отвара из‑под крабов. После этого открыл банку мяса в остром соусе с красным перцем и фасолью, взял оттуда капельку оранжевого жира, который плавал сверху, и тоже плюхнул его в стакан. А потом добавил малость разрыхлителя для теста – просто для ровного счета.

Наконец я размешал всю эту гадость пальцем, как сделал это у миссис Хопвелл, и прилично отхлебнул из стакана. Все в лаборатории затаили дыхание, не спуская с меня выпученных глаз. Секунду‑другую я покатал напиток во рту, а затем мне в голову пришло одно‑единственное заключение, и оно было такое:

– Тьфу, говно!

– Что‑то не так? – спрашивает один из чуваков.

– Вы что, не видите, что ему не нравится? – говорит другой.

– Дайте‑ка я попробую, – говорит Альфред.

Он делает глоток и тут же сплевывает его на пол.

– Проклятье! Это говно еще хуже нашего!

– Мистер Хопвелл, – говорит один из чуваков, – вы сплюнули это говно на пол. А Гамп сплюнул его в раковину. Мы теряем контроль над чистотой эксперимента.

– Да‑да, верно, все правильно, – говорит Альфред, вставая на карачки и вытирая всю кока‑колу на полу носовым платком. – Хотя мне не представляется особенно важным, куда именно он это говно сплюнул. Главное, Гамп, в том, что мы снова должны вернуться к работе.

Так мы и поступили. Работали весь тот день и б ольшую часть ночи. Я так запутался, что в какой‑то момент случайно плюхнул в кока‑колу добрую половину солонки вместо чесночного порошка, который по моей прикидке должен был немного приглушить скипидарный привкус. Когда я это дело выпил, то на какое‑то время почти обезумел, примерно как это бывают с людьми в спасательных шлюпках, когда они морскую воду пьют. Наконец Альфред говорит:

– Ладно. Полагаю, на сегодня достаточно. Но завтра рано утром мы должны будем вернуться к этой конкретной точке нашего эксперимента. Верно, Гамп?

– Пожалуй, да, – говорю я, но на самом деле мне кажется, что тут вполне может быть безнадежный случай.

Прошли уже следующие дни, следующие недели и следующие месяцы, а я все пытался привести в порядок кока‑коку. И все без толку. Я клал туда стручковый кайенский перец, испанский шафран и экстракт ванили. Я употреблял тмин, пищевой краситель, ямайский душистый перец и даже ЛСД. Чуваки, что возле меня кружили, уже использовали порядка пятисот записных книжек, и все до единого действовали друг другу на нервы. А по ночам я отправлялся в шикарный номер отеля, в котором мы все обустроились, и там вечно оказывалась миссис Хопвелл. Она только отдыхала и почти ни черта не делала. Пару раз миссис Хопвелл попросила меня растереть ей спину, и я ей это устроил, но когда она попросила меня растереть ей грудь, то тут я провел четкую границу.

Я уже начал считать, что весь этот эксперимент – просто чушь собачья. Меня кормили и давали мне кров, но никаких денег я еще и в глаза не видел. Пожалуй, только поэтому я все еще там оставался, учитывая, что мне надо было заботиться о малыше Форресте. Однажды ночью, лежа в постели, я стал задумываться о том, что же мне делать дальше, начал вспоминать Дженни и добрые старые времена, как вдруг передо мной появилось ее лицо, совсем как тогда на кладбище.

– Привет, здоровила, – говорит она. – Ну что, сам догадаться не можешь?

– Ты о чем? – спрашиваю.

– Тебе никогда не добиться того, чтобы у этого напитка был правильный вкус. То, что ты сделал в первый раз, было просто счастливой случайностью или чем‑то вроде того.

– Что же мне тогда делать? – говорю я.

– Увольняйся! Уезжай! Иди и найди настоящую работу, пока ты еще не провел весь остаток жизни, пытаясь добиться невозможного!

– Но как? – спрашиваю. – Ведь эти люди на меня рассчитывают. Они говорят, я их единственная надежда. Только я способен спасти компанию «Кока‑кола» от гибели и разложения.

– Наплюй на них, Форрест. Им до тебя нет никакого дела. Они просто пытаются сохранить свои рабочие места и как последним дураком тобой пользуются.

– Ну ладно, спасибо, – говорю. – Пожалуй, ты права. Обычно ты бывала права.

А затем она исчезла, и я снова остался один.

На следующее утро я встал на самом рассвете, когда Альфред за мной пришел. Как только мы добрались до экспериментальной кухни, я снова стал делать вид, будто пытаюсь улучшить кока‑колу. Примерно в середине дня я смешал очередной образчик славного говнеца, но на этот раз, когда я его попробовал, вместо того чтобы сказать «Тьфу!» и сплюнуть, я ухмыльнулся, сказал «Ух ты!» и выпил еще.

– Что такое? – кричит один из чуваков. – Ему это нравится?

– По‑моему, у меня получилось, – говорю я.

– Хвала Господу! – орет Альфред и хлопает себя по лбу.

– Дайте мне, – говорит другой чувак. Он немного отхлебывает и вроде как катает жидкость у себя во рту.

– Я бы сказал, что это уже и вполовину не такое говно, – наконец заключает он.

– Дайте‑ка мне попробовать, – говорит Альфред. Он делает глоток, и лицо у него становится действительно странное, как будто он переживает какой‑то необычный опыт.

– Ух ты! – говорит Альфред. – Это же просто замечательно!

– Дайте мне тоже попробовать, – просит еще один чувак.

– Нет‑нет, черт побери! – говорит Альфред. – Мы должны сохранить это говно для химического анализа. Ведь оно миллиарды стоит! Слышите меня, миллиарды! – Он выбегает из лаборатории, зовет двух вооруженных охранников и говорит им, чтобы они взяли этот стакан с кока‑колой, отнесли его в погреб и охраняли его ценой своей жизни.

– Итак, Гамп, вам все‑таки удалось это сделать! – орет Альфред и начинает молотить себя кулаком по колену, а физиономия у него при этом становится красной как свекла. Остальные чуваки жмут друг другу руки, скачут как обезьяны и тоже орут. Очень скоро дверь в экспериментальную кухню резко распахивается, и там стоит высокий седовласый мужчина в темно‑синем костюме, на вид очень представительный.

– Что все это значит? – интересуется он.

– Гамп сделал так, что у нью‑коки теперь хороший вкус! – говорит Альфред.

– Да? – обращается ко мне седовласый. – И как же вы это сделали?

– Не знаю, – говорю. – Наверное, мне просто повезло.

В общем, через несколько дней компания «Кока‑кола» организовала массовое дегустационное празднество в своей штаб‑квартире в Атланте и пригласила туда пять тысяч человек, в число которых вошли представители прессы, политики, видные члены общества, держатели акций и другая элитная публика – плюс пятьсот учеников начальной школы со всего города. Снаружи большие прожекторы исчерчивают небо, и те, кто не приглашен, стоят за бархатными канатами, отчаянно маша тем, кто приглашен. Почти весь народ одет в смокинги и бальные платья и слоняется по округе, болтая о том о сем, когда совершенно внезапно занавес на сцене раздвигается по сторонам, и там стоим мы с президентом «Кока‑колы», а также Альфред с миссис Хопвелл.

– Дамы и господа, – говорит президент, – я должен сделать важнейшее заявление.

Все почти затихают и смотрят прямо на нас.

– Компания «Кока‑кола» с гордостью заявляет о получении нового продукта, который должен оживить наш бизнес. Как вам, разумеется, известно, компания «Кока‑кола» существует более семидесяти лет, и мы ни разу не меняли нашей первоначальной формулы, поскольку считали, что всем и так нравится кока‑кола. Но для восьмидесятых годов двадцатого столетия такой подход уже не годится. Всем рано или поздно приходится меняться. «Дженерал Моторс» меняется каждые три‑четыре года. То же самое и политики. Люди меняют свой гардероб один‑два раза в год…

При этой последней ремарке из публики слышится глухой ропот.

– Я имею в виду то, – говорит президент, – что модельеры меняют свой продукт с колоссальной регулярностью – и вы только посмотрите на деньги, которые они зарабатывают!

Какое‑то время он дает этому тезису осесть, а затем продолжает:

– Вот почему мы здесь, в компании «Кока‑кола», решили отбросить нашу освященную временем формулу кока‑колы и попробовать что‑то другое. Нью‑кока – так это называется, и тут мы должны поблагодарить блестящего молодого ученого Форреста Гампа, который изобрел этот изумительный продукт! Прямо сейчас наш персонал ставит на ваши столики бутылки и банки нью‑коки для вашей услады. Но вначале, мне думается, будет уместно услышать несколько слов от ее изобретателя. Дамы и господа, позвольте мне представить вам Форреста Гампа!

Он подводит меня к трибуне с микрофоном, а я просто ошарашен. Все, о чем я могу подумать, это что мне охота пописать, но на сей раз я не собираюсь этого говорить. Нет уж, фигушки. Тогда я просто говорю: «Надеюсь, она вкусная» – и быстро отступаю от микрофона.

– Замечательно! – орет президент, когда стихают аплодисменты. – А теперь пусть дегустация начинается!

По всей аудитории слышно, как открываются банки и бутылки, а потом видно, как народ пьет новую кока‑колу. Сперва раздается несколько охов и ахов, а некоторые люди переглядываются и кивают головами. Но затем следует вопль одного из маленьких ребятишек, которых пригласили на дегустацию. Мальчуган орет: «Тьфу! Это же просто говно!» – и сплевывает. Затем другие ребятишки начинают проделывать то же самое, а мгновение спустя все пять тысяч приглашенных начинают сплевывать нью‑коку на пол, блевать и материться. Некоторые люди даже плюются друг в друга, и это начинает вызывать возмущение среди публики. Внезапно вспыхивает драка или что‑то типа того. Очень скоро народ начинает швыряться банками и бутылками нью‑коки в нас и друг в друга. Всюду летают всевозможные кулаки, следуют пинки и удары, а столики переворачиваются. На некоторых из дам разрывают бальные платья, и они с воплями убегают в ночь. Фотоаппараты то и дело вспыхивают, а телевизионщики отчаянно пытаются запечатлеть всю эту вакханалию на пленке. Мы с президентом и Альфред с миссис Хопвелл по‑прежнему стоим на сцене, уворачиваясь от бутылок и банок, и вроде как онемели от изумления. Кто‑то орет: «Вызовите полицию!» Но я смотрю в толпу и вижу, что полиция уже сама там орудует, причем в самой гуще.

Очень скоро все это дело выплескивается на улицу, и мы слышим уйму сирен и всего такого прочего. Мы с президентом и Альфред с миссис Хопвелл пытаемся оттуда выбраться, но нас тоже затягивает в толпу, и секунду спустя на миссис Хопвелл оказывается разорвано платье. Мы с головы до ног покрыты нью‑кокой, а также всяким другим говном из кексов и пончиков, которые компания «Кока‑кола» специально раздавала вместе с нью‑кокой. Кто‑то орет, что мэр Атланты объявил «чрезвычайное положение» на том основании, что начались беспорядки. Прежде чем буча кончается, народ успевает выбить все витрины на Пичтри‑стрит, разграбить большинство магазинов, а некоторые люди теперь поджигают здания.

Мы все стоим под навесом снаружи здания штаб‑квартиры «Кока‑колы», когда кто‑то узнает меня и орет: «Вот он!» Прежде чем я успеваю что‑то понять, порядка тысячи людей пускается за мной в погоню, включая президента «Кока‑колы», Альфреда и даже миссис Хопвелл, на которой теперь одни трусики! Но эта не та ситуация, в которой мне надо долго задумываться! Я бегу так, что только пятки сверкают, – через главную автомагистраль, вверх на холмы и по боковым дорогам, а повсюду вокруг меня падают камни и бутылки. Черт, такое ощущение, что я там уже бывал. Так или иначе, я оторвался от толпы, потому как это моя специальность, но вот что я вам скалу: страшно мне было до жути!

Очень скоро я оказываюсь на старом двухполосном шоссе, понятия не имея, куда оно ведет, но позади ко мне приближается пара фар, и я голосую. Фары останавливаются – и ёксель‑моксель, выясняется, что это небольшой грузовик. Я спрашиваю у водителя, куда он держит путь, и он говорит, что на север, в Западную Виргинию, но если я хочу, чтобы он меня подвез, мне придется ехать в кузове, потому как в кабине у него уже есть пассажир. Я смотрю на пассажира и черт меня подери, если это не здоровенная свинья фунтов как пить дать на четыреста – сидит там, хрюкает и пыхтит.

– Это черно‑белая американская свинья с такой родословной, каких поискать, – говорит мужик. – Ее зовут Гертруда. В один прекрасный день она сделает меня богачом, а потому должна ехать в кабине. Но ты можешь отлично устроиться в кузове. Там другие свиньи, но они самые обычные. Могут малость тебя пообкопать, но они славные, ничего такого в виду не имеют.

В общем, забрался я в кузов, и мы поехали. Со мной там была примерно дюжина свиней, которые хрюкали, пыхтели и все такое прочее, но через какое‑то время все они устроились на покой и дали мне немного жизненного пространства. Очень скоро пошел дождь. Я лежал и думал о том, что превратностей судьбы я уже вдоволь наполучал.

На следующее утро, как раз к восходу солнца, грузовик подкатывает к стоянке. Водитель вылезает из кабины и подходит к кузову.

– Ну что, – спрашивает, – как спалось?