Текст книги "Не бойся полюбить"

Автор книги: Уинифред Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава вторая
Возбуждающий красный цвет

Так о чем будет субботняя проповедь? Люк подрезал кусты в саду, работая острыми ножницами с красной ручкой. Да о чем бы она ни была, пастор Мэттью скажет лучше всех, а ему, Люку, останется только щелкать зубами от зависти. Нет, наверное, никогда ему не достичь такого мастерства. Надо вот так же безжалостно отрезать все лишнее от пришедших мыслей, чтобы донести до прихожан главное, что хотел бы вложить им в голову, как он обрезает сейчас ветки в церковном саду.

Люк настолько увлекся своим занятием, что не мог объяснить причину собственного чрезмерного возбуждения, которое сейчас ощущал. Аромат свежего среза смородины ударил в нос, острый и горьковато-сладкий, – так пахнет надежда на перемены. Его будущее… Мгновенно все мысли, из которых Люк с тщанием пытался составить канву предполагаемой проповеди, вылетели из головы. Вообще-то он любил предаваться размышлениям во время обрезки кустов – руки заняты, голова свободна, воздух свеж и ароматен. А разнообразие запахов изгоняет скуку и тоску. Впрочем, как и разнообразие цвета и его оттенков. Красный цвет возбуждает чувства. Оранжевый будит мысль. Желтый – способствует гармонии и улучшает выделение желчи…

Но даже если Люк сочинит проповедь, вовсе не факт, что пастор Мэттью позволит ему взойти с ней на кафедру. Просто он всегда должен быть готов сказать слово на случай, если Мэттью придется отвлечься на какие-то другие важные дела. Завтра обычная суббота, не праздничная, так почему бы не обратиться к прихожанам ему, без пяти минут пастору? Неважно, что сейчас он пока еще помощник.

Люк улыбнулся. Интересно, связывает ли Мэттью два события в его жизни – обретение должности пастора и брак с его дочерью Мэрион?

Вероятно, да. Мэттью не захочет, чтобы его любимая девочка стала женой столь незначительной личности в приходе, как помощник священника.

Мэрион, конечно, хорошая девушка. Надежная, ее с детства воспитывали в должном духе, готовили к тому, что она непременно станет женой пастора. Пастора, а не помощника пастора! – подчеркнул Люк. Стало быть, на самом деле эти два события могут сойтись.

Его взгляд внезапно замер на красной ручке ножниц. В голове прояснилась мысль, возникшая, но не оформившаяся в тот момент, когда Люк перечислял цвета и вспоминал о красном. Красный цвет возбуждает и эротическую сферу. Люк почувствовал, как потяжелели бедра, и переступил с ноги на ногу, желая унять давящую тяжесть. Но она возникла не оттого, что его ноги затекли, нечего себя обманывать.

Ты ведь так любишь, когда она приходит к тебе, сказал себе Люк и снова представил ее в красном белье на широкой кровати придорожной гостиницы. А она снова придет в красном?

Он повел плечами, словно разминая их, потом шумно втянул воздух, задержал его в себе и шумно выдохнул.

Связь с Тильдой длилась уже третий месяц, и Люк понимал, что ему надо закругляться. Ни к чему, если узнает об этом Мэттью, а уж тем более Мэрион. Люк почувствовал, как по коже пробежали мурашки, целые стада мурашек. Ну и что, ехидно пропели они, чего ты боишься, скажи честно? Что тебе не отдадут Мэрион? Или, напротив, что отдадут слишком быстро и ты не сможешь увернуться?

Люк засмеялся, потом почувствовал некоторую долю вины за свои мысли, Тем более что следующая мысль оказалась еще наглее и крамольнее: может, Тильда окажет ему услугу своим существованием? Услугу всей его жизни? После того как откроются его шалости, его отвергнут и он отправится туда, куда его тянет и манит, – в мир, в свободное плаванье! Если честно, Люк сам не знал, что стал бы делать, освободись он от нынешней жизни и перспектив, которые она сулит ему. Но наверняка что-то удивительно интересное.

Тонкое личико Мэрион возникло перед глазами, казалось, в них стояли укоризна и прощение. Да, Люк, я понимаю тебя, но я буду стараться быть тебе хорошей женой, доброй матерью нашим детям, подругой и наставницей твоим прихожанкам. Люк, я буду рядом с тобой, когда ты взойдешь на кафедру, буду смотреть на тебя вместе со всеми и восхищаться каждым твоим словом.

Она хорошенькая, сказал себе Люк. Нежная, податливая. Конечно, у меня и в мыслях нет тронуть ее до свадьбы. Она девственница, и мне придется потрудиться в первую брачную ночь. Люк вздрогнул. А каково это – иметь дело с девственницей? Он не знал, но ему было не только тревожно, он ощущал какое-то особенное торжество в душе, когда думал об этом.

Нет, я не посмею совратить Мэрион с пути благочестия до брака. Мне есть с кем насладиться радостями плоти.

Люк опустил ножницы и снова уставился на красную пластмассовую ручку ножниц. А зачем здесь-то красный цвет? – недоуменно спросил он себя. Для более энергичной обрезки веток? Потом усмехнулся – наверняка с такой ручкой ножницы продаются быстрее, поскольку вызывают желание, вот для чего.

Он снова занес раздвинутые лезвия над боковой засохшей ветвью жимолости и отрезал ее.

Ну вот, кажется, на сегодня хватит.

Интересно, Тильда сегодня позвонит? Или у нее дежурство? Тильда работала в полиции с малолетками. Может, потому она с таким вниманием относится ко мне, что старше меня на целых семь лет? Все, хватит, вернись к главному, одернул себя Люк. Проповедь. О чем ты стал бы говорить завтра?

Если бы его спросили, почему он нацелился на церковную кафедру, то он мог признаться, не всем, конечно, а такой женщине, как Джулия, жене его деда. Он сказал ей, когда они встретились с ней в ее последний приезд в клинику в Миннеаполис: я всегда хотел быть на виду, демонстрировать себя, играть своим голосом. Люблю, сказал, когда на меня смотрят, когда мною восхищаются. Да, в палате у Джулии Люк распелся, как соловей на исповеди. Умеет старушка вывернуть человека наизнанку.

Но Люк не жалел об этом.

– Спасибо, Джулия, – сказал он, провожая ее в аэропорт, после того как она вышла из клиники. – Пожалуй, я ответил на многие вопросы, которые сам для себя оставлял без ответа.

– Я рада, Люк. Думаю, мы скоро снова встретимся и еще поговорим. А ты в это время не предпринимай никаких серьезных шагов. Понимаешь, о чем я говорю?

Ему бы не понимать.

– Я обещаю, Джулия.

– Жди вестей.

Она поцеловала его и улетела к себе во Флориду.

В общем-то, Люк пошел в пасторы по стопам своего отца, который умер в расцвете лет. Мать Люка покинула этот мир не так давно. Она сделала карьеру актрисы после смерти мужа.

Отец Люка был священником, да и как ему не быть им, если он воспитывался в церковном приюте? Джордж, дед Люка, ушел на фронт, а его жена, подхватив сына, ушла к другому. Вернувшись, Джордж женился на Джулии, которую встретил в Лондоне и которая вытащила его с того света. Следы его прежней семьи затерялись в Штатах, Джордж и не знал, что его сынишка сдан в церковный приют при живой матери. Это уже после он искал сына, а нашел внука. Но это другая история.

Пастор Мэттью, заступивший на кафедру после смерти отца Люка, усердно натаскивал парня, уверенный, что природа на детях не отдыхает и из Люка получится настоящий сын своего отца.

Но, как все яснее становилось самому Люку, он скорее внук своего деда и сын своей матери.

Итак, после беседы с Джулией Люк Ричард пребывал в некотором возбуждении, ожидая вестей от нее.

Обрезав кусты и прокрутив в голове основные тезисы предполагаемой проповеди, он вернулся в дом и решил проверить электронную почту.

Наконец письмо от Джулии пришло. Для Люка оно было зовом из другого мира, в который он стремился всей душой, не признаваясь себе в этом и боясь признаться.

Внезапно Люку показалось, что если бы у этого письма был цвет, то оно наверняка было бы красным. Потому что этот призыв из желанного мира возбудил его не менее сильно, чем мысли о красном белье Тильды.

« Люк, дорогой, – читал он на экране компьютера письмо от Джулии. – Прости за грубость, но твой дед меня достал. Он в который раз напоминает мне, что я обещала тебе подарок на день рождения и до сих пор его не сделала. Так вот, я делаю его тебе, и попробуй не принять его! Я дарю тебе тур в Лондон, тебя принимает фирма „Гринвич“. Твой экскурсовод Кэрри Холт. Сентябрь, с двадцатого по двадцать восьмое. Целую, полубабушка Джулия».

Люк засмеялся. Джулия верна себе. Всегда что-нибудь выкинет.

А дальше шла приписка от Джорджа. « Запомни: ее зовут Кэрри Холт. Отведи ее в паб в Сохо. Одно условие: не говори ей, что ты наш внук. Желаю успеха! Дед».

Люк засмеялся. Впрочем, почему бы не съездить в Лондон? Он давно собирался.

Глава третья
«Если ты устал от Лондона, значит, ты устал от жизни»

– Добро пожаловать в собор Святого Павла. Вот уже тысячу четыреста лет сюда устремляются паломники со всего мира. Каждый час в соборе проводится моление. Мы можем прервать экскурсию на несколько минут и помолиться.

Кэрри умолкла и обвела глазами свою группу. Это была последняя экскурсия для всех и для нее в том числе. Она уже открыла рот, чтобы набрать воздуху и продолжить, как услышала низкий мужской голос:

– Позвольте мне от всех нас произнести слова благодарности нашей милой Кэрри Холт. А поскольку мы благодарим ее в соборе Святого Павла, то вспомним слова апостола. В Первом послании Фессалоникийцам апостол Павел говорит: «Ибо вы помните, братия, труд наш и изнурение: ночью и днем работая, чтобы не отяготить кого из вас, мы проповедовали у вас благовестие Божие…»

Кэрри почувствовала, как по коже побежали мурашки. Она стояла, опустив глаза, слушая этот странный голос, который завораживал, как звук флейты завораживает змею. Пересилив себя, она подняла голову и увидела, что и остальные тоже чувствуют себя точно так же.

Мужчина умолк, Кэрри посмотрела на него и наткнулась на блестящие темные глаза, устремленные на нее. Она улыбнулась, едва заметно кивнула и сказала:

– Благодарю вас. Я должна добавить, что настоятель и попечители собора надеются, что вы останетесь довольны посещением этого храма. Напомню, собор Святого Павла построен в конце семнадцатого века по проекту архитектора сэра Кристофа Рена. Это был последний по счету из соборов, воздвигнутых на этом месте. Самый первый относится к шестьсот четвертому году. Собор Святого Павла является резиденцией епископа Лондонского начиная примерно с тысяча триста четырнадцатого года. Если есть вопросы, прошу вас, задавайте.

– Кэрри? – Седовласая старушка подняла руку вверх, словно школьница.

Кэрри улыбнулась самой любезной своей улыбкой.

– Да, мэм?

– Моя школьная подруга побывала в этом соборе в прошлом году. Она исповедалась… – Лицо старушки озарилось завистливым светом.

Кэрри не сразу нашлась с ответом, потому что ее охватило неподдельное изумление: неужели у этой женщины с лицом ребенка есть грехи? Кэрри не пришлось ответить на этот вопрос, поскольку уже знакомый голос опередил ее.

– Вы тоже можете, – сообщил мужчина, который на память цитировал Евангелие. – Пасторы собора примут вас. Вы можете исповедаться, – он на секунду умолк, – или спросить духовного совета.

Мужчина в упор посмотрел на Кэрри. Она улыбнулась, значит, он тоже подумал, что эта старушка безгрешна.

Группа одобрительно загудела, экскурсия заканчивалась, и, как обычно бывает, второе дыхание, приходящее на смену первому, требует разрядки и полной свободы от напряженного внимания.

С этой сводной группой – здесь были американцы, австралийцы, индийцы, те, кто хотел получить англоговорящего экскурсовода, – Кэрри работала на пару с Тимом, своим давним приятелем. Они не первый сезон подрабатывали в туристической фирме «Гринвич». Честно говоря, Кэрри ужасно надоело изо дня в день топтать лондонский асфальт и произносить одни и те же фразы. Но ничего другого она не могла себе предложить.

– Кэрри, я слышала, этот собор знаменит своими музыкальными традициями?

К ней подскочила тощая девица, улыбавшаяся во весь рот и ничуть не смущавшаяся своих длинных зубов, сцепленных металлической скобой. Кэрри передернуло – почему же в детстве ей не выправили зубы? Американцы ее всегда утомляли своей жизнерадостностью и непосредственностью.

– О да. – Кэрри улыбнулась в ответ, ее зубы были безукоризненны. – По будням в двенадцать тридцать – Святое Причастие, по воскресеньям в три пятнадцать пополудни – пение вечерней молитвы. От того и от другого вы получите истинное удовольствие, – пообещала Кэрри.

Разговаривая с девицей, Кэрри чувствовала на себе пристальный взгляд. Ей казалось, он пронзает череп и, просверлив дырку, выходит между глазами. Дурацкое ощущение, ничего не скажешь.

Кэрри попрощалась с группой, осыпала всех добрыми пожеланиями и вышла из собора.

Солнце заливало город. Такого жаркого сентября она не помнила. Почти каждый день под тридцать градусов, если не смотреть на календарь, то возникает полная иллюзия лета.

Как всегда, на ступеньках собора сидели туристы из разных стран – дети, тинейджеры, утомившиеся от прогулок люди в годах и «божьи одуванчики». Последние наверняка из Штатов или из Скандинавии, предположила Кэрри.

Она почувствовала, как ноги сами собой подкосились, и опустилась на бетонную ступеньку, не заботясь о своих бледно-желтых брюках. Черт с ними, ноги вопили, требуя отдыха. Кэрри даже не предполагала, что они могут так ныть, ведь она надела сандалии, на которых написано «софт», мягче не бывает! Это Тим настоял, чтобы она перестала мучить себя каблуками.

– Ты ведешь себя как муж с тридцатилетним стажем, – ворчала Кэрри, когда Тим стоял над ней в обувном магазине, исполненный решимости проследить, чтобы она купила «правильную» обувь для работы.

– Кэрри, если тебя так прельщают каблучки, ты ведь можешь принести туфли с собой и переобуться, когда, скажем, поведешь наше стадо в приличное место.

– Например?

– Ты ведь поведешь их на мюзикл «Красавица и чудовище»?

– А разве не ты их туда поведешь?

– О нет, я тебя умоляю! – Тим затряс головой, будто Кэрри предлагала ему выпить касторки или настойки от кашля с термопсисом. – Ты знаешь, как я отношусь к музыке. Я просто зверею.

– Да уж конечно знаю.

– Вот если бы их пришлось вести на боевик…

– Да, да, да. Но они не за тем приехали в Лондон.

Тогда-то Кэрри и купила на Виктория-стрит эти мягкие сандалии, и теперь мысленно благодарила Тима. Все-таки не так уж противно, когда кто-то заботится о тебе. А я чем ему плачу? Кэрри вздохнула. Насмешками, вот чем. Я тоже веду себя с ним как ворчливая жена с тридцатилетним стажем. Нехорошо, сказала себе Кэрри и поёрзала на ступеньке, словно уселась на камешек.

Я постоянно раздражаюсь на него. Но почему? С какой стати? Тим и впрямь необыкновенно заботливый парень. Вполне удачливый, поспешила она отрекомендовать его себе, будто боялась усомниться. Разве нет? За что ни возьмется – все получается. Вот и с этой туристической фирмой – он вынул из хозяев хорошую группу, экскурсии на «умные» темы, которые прилично оплачиваются. Так что тебе не так? – спросила себя Кэрри.

Да ясно, ясно, что не так! Кэрри вздохнула и, кажется впервые, разрешила себе сформулировать свое недовольство: все это мелко.

Да, Тим довольствуется мелкими успехами, и так будет всегда. Он не замахивается на крупное дело, а это скучно. Кэрри скривила губы в недовольной усмешке. Значит, всю жизнь он будет семенить по жизни шажками. А если я буду рядом всю жизнь, то семенить придется и мне тоже. Так ходят женщины-японки – маленькими шажками, но только когда они одеты в традиционные кимоно. А в деловом костюме они другие. Но у меня нет кимоно, я хожу в брюках, я привыкла шагать широко. Значит, меня жизнь с Тимом не устроит.

Кэрри резко дернула молнию рюкзачка и порылась в его захламленных недрах. Пальцы нащупали зеркальце, она вынула его, открыла и встретилась со своими глазами. Они были темно-синие и злые. Как море в Бристоле во время шторма. Между прочим, там они недавно поссорились с Тимом – он не хотел поселиться в гостинице, которую выбрала Кэрри, он хотел сэкономить десять фунтов и поэтому предлагал переночевать в мотеле.

– Но у нас есть деньги! – кричала она, стараясь перекрыть рев волн.

– Это у тебя есть деньги! – вопил он в ответ. – А я…

– Я знаю, что ты сейчас скажешь: ты сын безработного шахтера из Уэльса, ты сам, сколько себя помнишь, зарабатываешь на жизнь. Я бы молчала, если бы мои родители жили в Белгрейвии или держали антикварный магазин в Мейфэре! Но ты ведь знаешь, что моих родителей сейчас нет в Британии! Они в Индии, где отец служит проводником для богатых охотников, которые приезжают на сафари! А я давно зарабатываю сама.

– Но у тебя тылы! Ты всегда можешь поехать к ним!

– И я поеду к ним, вот получу деньги за сезон и поеду. Но я поеду навестить их, а не просить помощи! взорвалась Кэрри. – Я хочу начать собственное дело. Ты знаешь какое.

– У тебя ничего не выйдет, потому что на твое дело нужны тысячи фунтов, большие деньги. Я знаю, ты хочешь открыть свою туристическую фирму и устраивать туры для охотников и рыбаков.

– Да, и когда я открою его, могу нанять тебя менеджером.

Тим усмехнулся.

– Если я к тому времени не превращусь в дряхлого старца.

Она вспыхнула. Они с Тимом ровесники, и Кэрри поняла, что он хотел как следует уколоть ее.

– Дряхлость не зависит от возраста, Тим.

Теперь вспыхнул он, его светлые волосы казались совсем белыми на фоне пошедшего красными пятнами лица.

– Ты стала злая, Кэрри. Ты не была такой. – Тим отвернулся.

Она почувствовала неловкость, ей стало жаль парня. Он показался ей маленьким мальчиком, совершенно не приспособленным к жизни. Но почему? Кэрри снова разозлилась: какого черта, почему ей достаются какие-то слабаки?

– Да как ты можешь…

Но Кэрри не успела договорить – высокая волна, разъярившаяся не меньше нее, поднялась и ударила ей в лицо. Кэрри едва не захлебнулась, отпрыгнула и налетела на Тима. Он устоял, это понравилось Кэрри. Может быть, она его недооценивает?

Волна убралась восвояси, а мокрая Кэрри прижалась спиной к Тиму. Она внезапно почувствовала, как его тепло проникает в нее. Он стоял неподвижно, боясь нарушить возникшее единение жестом или словом.

– Наверное, ты устала, Кэрри, – прошептал Тим, упершись подбородком в ее темя.

– Ну хорошо, – выдохнула Кэрри и повернула к нему мокрое лицо. – Я согласна.

– С чем согласна? На что согласна? – тихо спросил он, поднимая руку и убирая с ее лица мокрые волосы, которые от воды завивались мелкими кудряшками.

– На все, – выдохнула она.

Тим молча смотрел на девушку, потом наклонился, лизнул ее в щеку и засмеялся.

– Ты соленая.

– Не я, а лицо.

– Нет, ты вся соленая.

– Откуда ты знаешь? – запальчиво спросила она.

– Если девушку накрыла морская волна с головы до ног, то вся девушка становится соленой.

– И много ты облизал соленых девушек? – как можно насмешливее осведомилась Кэрри, чувствуя жар в теле, облепленном мокрой рубашкой и тонкими хлопчатобумажными брюками.

– Ты будешь первая.

– К-кто тебе сказал, что буду?

– Да ты сама только что сказала. Ты сказала, что согласна на все.

– Но я имела в виду… на мотель. Что мы не пойдем в гостиницу, а переночуем в мотеле.

Тим улыбнулся.

– И я про то же. Пойдем скорее, сейчас. Иначе ты промокнешь.

– Уже промокла. – Она прижалась к нему теснее. – Ты тоже сейчас промокнешь…

Вспоминая эту сцену, Кэрри вспомнила и ту, которая произошла позднее, в мотеле. Когда они занимались любовью, кровать отъехала от стены и оказалась у двери, и, если бы они не пришли к финишу, то выкатились бы в коридор к всеобщему восторгу постояльцев.

Кэрри едва не расхохоталась – они так увлеклись, что ничего не заметили. Надо сказать, Тим совсем неплох в роли любовника, в данной сфере он мыслит достаточно широко и объемно… Она хмыкнула, и, кажется, довольно громко.

Потом, осмотрев кровать, они обнаружили, что колесики, вероятно во время уборки, горничная нечаянно повернула в другую сторону, а изголовье, якобы деревянное, было на самом деле бутафорским и крепилось к стене, но не к кровати. Что ж, мотель и есть мотель, не гостиница…

– Могу я составить вам компанию, Кэрри?

Кэрри дернулась и резко подняла голову. Не дожидаясь согласия или приглашения, мужчина опустился рядом с ней, бесцеремонно отодвинув подростка, сидевшего на ступеньку ниже Кэрри. Тинейджер недовольно посмотрел на незнакомца, но тот улыбнулся широкой и искренней улыбкой и проникновенно проговорил:

– Прости, мой друг. Видит Бог, меня ослепила красота этой девушки и я никого и ничего больше не замечаю вокруг.

Парнишка вытаращил глаза и поспешил убраться на другую сторону лестницы.

Мужчина довольно рассмеялся.

Кэрри непонимающе уставилась на него. Она уже отвлеклась от экскурсии и от группы, и, казалось, не сразу сообразила, кто он. Но это было секундное замешательство, потому в следующий миг ее тело, внезапно загоревшись, потребовало вспомнить кто это, заставило Кэрри всматриваться в этого человека. Она пыталась унять горячую волну, угрожающую залить румянцем щеки, и лихорадочно припоминала, как его зовут. Джон? Джек? – вспыхивали мужские имена в смущенном мозгу. Хотя она запомнила его имя с самого первого дня. Просто сейчас она сама перед собой делала вид, что он ее совершенно не интересовал все дни экскурсий.

– Люк, – сообщил он, улыбаясь. – Меня зовут Люк.

Уголки губ Кэрри сами собой поползли вверх.

– О да, конечно. Люк Ричард. Из Миннеаполиса. Я не ошиблась? – выпалила она, хотя на самом деле не собиралась говорить ничего подобного.

Он разглядывал ее, словно экскурсия не закончилась, а она – еще один объект, достойный внимания. Что-то вроде свежего экспоната в Британском музее, на который Кэрри упорно обращала внимание туристов своей группы, – на хорошо сохранившуюся в течение трех тысяч лет мумию ребенка, обнаруженную в болотистых землях на севере Британии.

Кэрри вспомнила, как Люк разглядывал сквозь стекло скрюченного высушенного временем человечка и каким задумчивым стало его лицо – совершенно небрезгливым, оно показалось ей даже бесстрашным.

Она любила наблюдать за людьми, смотревшими именно на этот экспонат из-за гаммы чувств, отражающихся на их лицах. Удивление, отвращение, страх, восторг. У каждого что-то свое, особенное.

Кэрри улыбнулась. Сейчас Люк смотрел на нее, как проголодавшийся подросток в кафе близ собора Святого Павла смотрит на багель, посыпанный белыми мелкими семечками кунжута. Ей показалось, что если она сейчас захохочет, то с ее губ и посыплются эти семечки, как с багеля, когда его надкусишь.

– Кэрри Холт, у меня деловое предложение. – Голос Люка был низким, а тон уверенным. – Как насчет того, чтобы пойти в Сохо и посидеть?

– В Сохо? – переспросила Кэрри. – Но… я закончила работу с вашей группой. – Она только сейчас обнаружила, что до сих пор держит в руке зеркало, и опустила его в рюкзачок.

Он не без самодовольства кивнул.

– Я так и понял. Поэтому ты свободна.

В его тоне слышалась невероятная уверенность, и она неожиданно для себя поднялась со ступеньки и сказала:

– Пошли. Ты на самом деле хочешь именно в Сохо?

– Да. Я наслышан об этом районе. Мне рассказывал о нем один… старый друг.

– Но если он очень старый, этот друг, то он не узнал бы Сохо.

– Конечно, я понимаю. Но вряд ли сам дух этого места напрочь выветрился за полсотни лет. Так быстро такое не происходит.

Кэрри усмехнулась.

– Да, полсотни лет назад Сохо освещали красные фонари.

– Но я не об этом. Просто мой старый друг рассказывал, что в Сохо он познакомился с чудесной девушкой. Он был молодым американским солдатом, морским пехотинцем. Дух Сохо помог ему найти женщину – единственную и на всю жизнь.

– А-а, понимаю. – Кэрри многозначительно хмыкнула. – Он влюбился в какую-нибудь стриптизершу.

– Нет, – Люк покачал головой, – все было не так просто.

– А что, она влюбилась в него? – Кэрри пожала плечами. – Такое тоже случается.

– Нет, все не так мелко и не так обыденно.

Брошенная фраза уколола Кэрри. Совсем недавно она мысленно упрекала Тима в мелочности и обвиняла его в узости взглядов. Но, оказывается, с точки зрения этого мужчины, она сама ничуть не лучше Тима.

Кэрри вела Люка по узким улочкам старого Лондона, мимо каменных домов, окна и двери которых увиты цветами.

– Сейчас это район недешевых ресторанов и кафе, – заметила Кэрри, чувствуя, что ее сердце начинает вести себя как-то странно.

– Я приглашаю. – Люк улыбнулся.

– Спасибо, но я не об этом.

– О, вот сюда! «Бык и мышь»! То, что надо!

– Твой друг называл именно этот паб?

– Нет, но он сказал мне, любой паб годится для того, чтобы завлечь девушку.

Кэрри улыбнулась, оставив это заявление без ответа.

Паб был старинным, с настоящим деревянным полом, только что не застланным соломой, – так поступали владельцы пабов в прежние времена, чтобы пролитое пиво не растекалось.

Они уселись за деревянный стол у окна, Люк снял легкую серую куртку из хлопка и бросил на высокую спинку соседнего деревянного стула.

Парень за стойкой скользнул по ним взглядом и отвернулся.

– Что будешь пить? – спросил Люк.

– Конечно «Лондон прайд».

– Я тоже. Попробуем, что такое лондонская гордость.

– И фисташки.

– Согласен.

Парень уже вышел из-за стойки и направлялся к ним. В пабе было пусто в этот час, и бармен решил не ждать, когда посетители подойдут сами. Он принял заказ и отошел от столика. Люк огляделся, потом его взгляд остановился на Кэрри.

– Вот в таком примерно местечке все и произошло больше полусотни лет назад…

Кэрри вскинула брови, ожидая продолжения.

– …когда мой дедушка познакомился не с моей бабушкой.

Она засмеялась.

– А с чьей бабушкой?

– Ни с чьей. У них нет детей.

– Но тогда откуда взялся внук? – Она свела светлые брови к переносице и строго посмотрела на него. – Не морочь мне голову, Люк Ричард.

– Я и не морочу. Можно догадаться, что у дедушки могло быть несколько жен.

– Так что же, дедушка с Востока? Значит…

– Да нет, мой дедушка из Калифорнии. У него жены шли одна после другой, а не одновременно, у него не было гарема.

– Уф, – Кэрри откинулась на спинку стула, – отлегло от сердца. – Она демонстративно помахала рукой перед лицом, словно утишая жар.

– Я знаю, англичанкам не нравится гарем. Между прочим, мой дедушка женат на англичанке.

Им принесли пива – Люку пинту, а Кэрри полпинты. Белая шапка пены пузырилась, Кэрри торопливо обмакнула в нее губы. Ей нравилась щекотка пузырьков. Люк тоже сделал глоток, посидел минуту, пытаясь оценить вкус.

– Хорошее пиво. Легкое. Люблю светлое пиво.

Кэрри кивнула.

– И я.

– Ну вот, мы обнаружили совпадение вкусов. Мы оба любим светлое пиво и…

– Собор Святого Павла, – добавила Кэрри.

– Точно.

– Так они познакомились в Сохо? – переспросила Кэрри, словно опасаясь напряженного молчания.

– Да. – Люк улыбнулся. – Мой дед был лихим американским морским пехотинцем. А Джулия – военным врачом.

– Но что она делала в Сохо? Тогда ведь было неприлично…

– Ходить в эти заведения женщинам? Все правильно. Но она была из тех женщин, которые возмущались тем, что мужчинам все можно, а женщинам ничего нельзя. Поэтому она переоделась матросом. У нее были короткие рыжие волосы, веснушчатое лицо, и, как вспоминает дед, она походила на сорванца-малолетку. Они с дедом оказались за одним столиком. Наш матросик, глядя на все происходящее, здорово, по-матросски надрался. А дедушка, не желавший уронить марку американского морского волка, взялся помогать салаге… А, помогая, сделал открытие, что сидел весь вечер за столиком с девушкой.

Кэрри смотрела на Люка во все глаза, ей нравилась легкая ирония, с которой он рассказывал. У него было очень подвижное лицо и живая мимика.

– Они еще живы?

– О, не просто живы. Они здоровы, энергичны. И путешествуют по всему свету.

Он поднял бокал повыше, пристально наблюдая, как торопятся пузырьки подняться вверх, повыше. Стоит ему отхлебнуть глоток, как их не будет… Он перехватил взгляд Кэрри, которая смотрела на его лицо, а она вспыхнула.

Да что с ней такое? Она сидит в пабе с экскурсантом из своей группы, это можно рассматривать как продолжение экскурсии, детальное ознакомление с этнографическими особенностями Лондона. Между прочим, иногда она проводит специальную экскурсию – по старинным пабам Лондона, особенно часто такую «пробежку» заказывают немцы. Поэтому для Кэрри сидеть в пабе с иностранцем – обычная работа. Но что бы она ни говорила себе сейчас, правда заключалась в том, что ни с одним парнем она до сих пор так не нервничала, как с этим американцем.

– Мой дед давно говорил мне, что самое лучшее место для знакомства с будущей женой – Сохо. Он в этом просто убежден.

Кэрри засмеялась.

– Но сейчас дух Сохо не тот. В нем нет терпкости, которая была полсотни лет назад. – Она отвела взгляд и отпила глоток пива. – А тебе тоже хочется, чтобы твоя будущая жена сидела здесь, замаскированная под кого-то?

– Все мы, выходя из дома, надеваем маскарадный костюм, не давая себе в том отчета, – глубокомысленно заметил Люк.

– А… ты хочешь сказать, что легко угадываешь, что под… маскарадным костюмом?

– Да. Я это легко угадываю.

– О.

– Не стоит удивляться. Этому нетрудно научиться. Я не о том, что могу сказать, где и сколько у человека родинок на теле, это может узреть только сам Всевышний, если снизойдет до таких мелочей. – Люк усмехнулся.

– Значит, ты можешь читать чужие мысли?

Люк снова отпил пива, а Кэрри пристально наблюдала за ним, словно пытаясь сосчитать, сколько пузырьков он проглотит на этот раз.

– Я бы выразился иначе. Если внушить человеку свои мысли, то разве трудно их потом угадать?

Он так смешно наморщил нос, что Кэрри расхохоталась.

– Но для этого нужен особый дар, – вздохнула она, отставляя свой бокал.

– Он есть у каждого, но люди не хотят в это поверить. Чтобы его выявить, а потом развить, надо трудиться. А это утомительно.

– Ты хочешь сказать, что можешь любого заставить поступать так, как тебе нужно?

– Конечно. Для этого я и привел тебя сюда.

– Но кто ты, в таком случае?

– Пастор. То есть почти пастор. Без пяти минут.

– Пастор? – изумилась Кэрри, и рука с пивом замерла на полпути к губам. – Пастор… Хм.

– Я пока состою помощником пастора. А ты думала, кто я?

Кэрри помялась, пожала плечами.

– Только не пастор.

– Но кто? Кто?

– О, ты сам сказал, что можешь угадывать мысли. Вот и угадай.

– Хорошо, – тихо проговорил Люк. – Я знаю, за кого ты меня приняла.

Сердце Кэрри билось отчаянно. Она загадала, как делала в детстве: если он сейчас не ошибется, то они с Люком… ох… они с Люком будут вместе всегда!

– Ты приняла меня… за актера. – Люк рассмеялся. – Я угадал, – утвердительно сказал он.

– Да, – выдохнула Кэрри и почувствовала, как закружилась голова.

Перед глазами кружилось лицо Люка, кружились пузырьки в пивном бокале, кружился старомодный вентилятор под потолком. Наконец ей удалось прекратить это кружение.

– Почти пастор, как странно, – задумчиво проронила она.