Текст книги "Японский гербарий"

Автор книги: Уинифред Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Ей вспомнился один момент из домашней жизни. Однажды Зигни сидела в любимом кресле у камина и смотрела на пылающие поленья, когда вдруг ощутила, что в голове стучатся строчки. Она взяла ручку, и кто-то невидимый продиктовал: «Ты слишком озабочена собой, ты не слышишь внутренних побуждений, их заглушает шум твоих желаний. Может быть, тебя отторгнут, но учись не поддаваться. Знай, ты можешь заниматься чем-то незначительным на первый взгляд, но учти – все дела сложатся в общую мозаику жизни. Возможно, ты никогда не узнаешь, где и как эти кусочки соединятся в одно целое, но ты испытаешь удовлетворение. Ты станешь свободной, потому что узнаешь, кто ты, осознаешь свою малость, свою слабость, свою самонадеянность и узнаешь, что такое великие дела, слава. Ощутишь творческие силы, которые тебе неподконтрольны».

Зигни не просто записала эти строки, возникшие из ниоткуда, – она запомнила их навсегда.

Она читала, что японские художники, сидя перед чистым листом, занимаются медитацией, прежде чем прикоснуться к бумаге. Иногда несколько дней подряд. Но, приступая к работе, они точно знают, что делать. Ее нынешняя жизнь в Америке и та, что была в Швеции, может, и есть стадия медитации перед чем-то главным в жизни?

Да, а этот Кен Стилвотер… Уж он-то никак не вписывался в подготовку к дальнейшей жизни.

Но почему сердце Зигни вдруг забилось, стоило ей мысленно произнести имя этого американского парня? Она снова ощутила запах свежести – ветерок, ворвавшийся в открытое окно машины, коснулся лица Кена и донес до Зигни аромат его лосьона после бритья. Ей померещился голос Энн, которая предупреждала:

– Самое главное в жизни, Зигни, никогда не предавать себя.

Да о чем это она?

Глава пятая
Знак Провидения

– Что это такое?! – воскликнула Зигни, вынимая из старого пыльного чемодана тяжелый фолиант.

– Это? Наверняка еще один дедов гербарий. Я говорил тебе, мой дед Билл Рэдли, отец матери, был ботаником. Он собирал гербарии по всему свету.

– Но почему тогда гербарий если не в музее, то хотя бы не в шкафу? А здесь, в чердачной пыли? – бормотала Зигни, пытаясь открыть толстенный альбом в бордовом кожаном переплете.

Но он не поддавался. Зигни недоуменно повертела его – так вот в чем дело, у нее под пальцами оказался корешок. Она повернула альбом другим боком и подняла тяжелую обложку.

Может ли такое быть?

Девушка не верила своим глазам. Это что, игра воображения? Откуда здесь взяться японским иероглифам? Да этот альбом битком набит ими!

Зигни не замечала, что ее вспотевшие от волнения пыльные пальцы совершенно почернели.

– Нет, Кен, если это назвать гербарием, то он совершенно особенный. Я бы сказала, это японский гербарий.

– Японский? Да что тут странного? Мой дед где только ни был. Знаешь, со временем в этом доме будет музей деда. А то может показаться, что мы не по-американски обходимся с собственностью – никто в доме не живет, но мы его не продаем, не сдаем в аренду. Но когда здесь откроем музей, то мы этот дом будем продавать каждый день и всем подряд. Улавливаешь? Мы заработаем на нем намного больше, чем если бы взяли и просто продали. Городок Вакавилл не самое дорогое местечко. Сама видишь.

– Ну ясно! – Зигни засмеялась. – Что ж, очень мудро и очень по-американски. То есть лучше сказать – по-американски мудро.

– Мы выставим все, что подчеркнет величие деда и нашей семьи заодно, сама понимаешь, – пояснил Кен.

Зигни молчала, не в силах отвести глаз от своей находки. Вот оно. Вот оно… Наконец-то. Это свершилось. Предчувствие и ожидание не обманули ее.

– Зи-иг! Почему ты молчишь? Не можешь отвести глаз от высушенных листьев? Или там какой-нибудь цветок, которым привораживают к себе парней северные красотки-ведьмочки?

Она молчала. Если бы Кен знал, что за гербарий она нашла! Да, фолиант, состоящий из двадцати книг, на самом деле полон листьев. Он так и называется – «Манъёсю», «Собрание мириад листьев».

– Давай-ка, детка, топай сюда. Еще минута-другая – и обед готов. Это королевский обед, милочка. Такой не способна приготовить ни одна женщина. Ммм… Отлично! – И Зигни услышала, как звякнула ложка – Кен снимал пробу. – Истинный шедевр. У нас, Стилвотеров, во всех делах так – за что ни возьмемся, во всем взбираемся на вершину успеха. Ты уже заметила? А? – Кен не умолкал ни на секунду, а пальцы его работали словно сами по себе, луща фасоль и выпуская на волю бобы, пестрые, как воробьиные яйца. – Никогда не поверю, что в этом альбоме не гербарий, там наверняка что-то, имеющее отношение к ботанике. Дед ничего постороннего не держал.

– Ты прав, – наконец выдохнула Зигни, вытирая со лба выступившую от волнения испарину. На чистой, не тронутой морщинками коже остался след грязной пятерни. – Ты прав, – повторила она, – это потрясающий гербарий. Совершенно необыкновенный. «Собрание мириад листьев». Я даже чувствую запах этого букета, он пахнет морем, солью, вулканическим пеплом…

– Да что уж в нем такого необыкновенного? А нет ли чего интересного для орнитологов? – Кен отошел от плиты. – Конечно, на это трудно рассчитывать, дед не коллекционировал перья. Но я ничуть не огорчен – одна-то птичка уже поймана в силки, разве нет? О, Зиг! Ну ты и чумазая! Настоящий шведский трубочист!

Он подхватил ее под мышки и поволок к зеркалу.

– Да, зрелище устрашающее! – Зигни засмеялась, а Кен достал носовой платок, поплевал на него и провел по лбу девушки.

– Фу! Ну ты и невоспитанный тип! Зачем было мазать меня слюнями?

– Не удивляйся, Зиг, у меня брат – даун.

– Не хочешь ли ты сказать, что научился у Ника? Сэра говорит, он хороший парень.

– Ну еще бы! Он же ее сын. Больное дитя – самое любимое. Разве у шведов не так?

Она пожала плечами.

– Наверное. У меня никогда не было знакомых больных детей. Слушай, Кен, неужели ты ревнуешь к Нику свою мать?

– Да что ты, что ты! Я вообще не способен на ревность. Это чувство не свойственно уверенному в себе мужчине, детка.

– Ну конечно, ты из тех, кого ни одна женщина не променяет на другого.

– Да, Зиг, я не сомневаюсь. Никто и никогда. – Его голос звучал торжественно. – Но меня не интересует кто-то. Меня интересуешь ты. Ты, Зиг…

Не давая ей опомниться, Кен быстро наклонился и накрыл губами ее губы. Зигни дернулась от неожиданности, пытаясь отстраниться, но крепкие руки Кена обхватили ее за плечи и прижали к мощной груди. Она почувствовала, как ее груди сплющились, а соски неожиданно вздыбились и словно маленькие колючки впились в грудь Кена. Он застонал и еще теснее прижал девушку к себе. Зигни ощутила силу его желания, оно билось о ее живот, затвердевшее как камень. Не сразу, но до нее дошло, что, будь Кен ниже ростом или она выше, то это желание билось бы именно там, где надо…

Зигни пыталась отогнать не свойственные ей мысли, но они сопротивлялись и не уходили. Напротив, ей вдруг отчетливо представилось, как это желание выглядит… Откуда ей, все еще хранящей девственность, знать это? Она скривила губы в улыбке в ответ на собственный дурацкий вопрос. Да кто же этого не знает! Шведские дети много чего изучают в школе, чтобы не было никаких неожиданностей даже для таких чрезмерно целомудренных девушек, как Зигни Рауд. Но целомудренных не по своей природе, а по жизненным обстоятельствам.

Губы Кена обожгли ее сладким огнем. Зигни открыла рот, тяжело выдыхая воздух, переполнивший грудь. Пламя накрыло ее собственный лед, и он начал таять… Так быстро, наверное, тает лед невинности, мелькнуло в голове Зигни.

Теперь ее язык пришел в движение, как и кровь, и все мышцы. Казалось, ничто и никогда уже не остановит ее, все силы, дремавшие в Зигни до сей минуты, высвободились. Она не ожидала от своего языка подобной прыти и смелости, он уверенно – и более того, умело – протиснулся в рот Кена и вступил в игривую схватку с его языком.

– О-о-о… – простонала Зигни, обмякнув и становясь гуттаперчевой. Как она хотела Кена!

В голове вдруг всплыли японские иероглифы, которые она успела заметить в книге.

– Мириады… мириады… листьев, – прошептала она. – Это то, что я искала… И я их нашла. Благодаря тебе, Кен.

Кен не вслушивался в ее бормотание. Кровь стучала в висках, давила на уши, его руки летали над Зигни. Пылающие подушечки пальцев прикасались, словно горячие угольки, к шее, к груди, пытались накрыть каждую клеточку желанного нежного тела.

– Этот гербарий мой? – шептала Зигни.

– Все, все твое… – отвечал Кен, расслышавший лишь последнее слово. – А это все мое… Я никогда никому не отдам, слышишь?

Зигни тихо рассмеялась.

– Но никто и не отнимает.

– Так ты отдашь это все мне? Да? – Кен на секунду поднял голову. – Ты согласна, да? Зиг!

Он еще спрашивает! – радостно удивилась Зигни. Да конечно согласна! Если именно Кена Стилвотера выбрала неведомая сила, ниспославшая мне то, чего я так ждала, могу ли я оттолкнуть его? Если благодаря ему мне открылось наконец зачем, для чего я пришла в этот мир, ради какого дела послан на Землю сгусток космической энергии в моем облике?

Губы Кена снова накрыли ее губы, Зигни больше не могла сопротивляться – не могла и не хотела. Да, не хотела, призналась она себе. Я не должна сопротивляться. Я должна открыться всему, что божественная сила намерена передать мне через Кена Стилвотера.

Я должна быть благодарна Кену.

Я буду ему благодарна.

Внезапно Кен отнял губы, легонько отстранил Зигни от себя и повел носом.

– Минуту, Зиг. Я бы не хотел сгореть в огне настоящего пожара.

Он подскочил к плите и выключил ее.

Зигни стояла не двигаясь, ее трясло, а в голове бились имена, которые ей удалось ухватить в книге: Хитомаро, Окура, Табито, Якамоти… Пятьсот авторов, слагавших стихи о любви и смерти, о страдании и радости много веков назад. Она будет вчитываться в каждый иероглиф, а потом обратит в слова, в строчки стихов. Потому что именно этими словами японцы выражали свою любовь к ее матери, свое восхищение к ее дару. Этими словами они оплакивали ее смерть в морской пучине.

Кен вернулся, подхватил Зигни на руки и, ни слова не говоря, понес в спальню.

Драпировки на окнах не открывались много лет, покрылись пылью, и солнце, с трудом проникая через толстую ткань, золотило радугой пылинки. Кровать, на которую Кен опустил Зигни, была большой и жесткой. Его губы, горячие и жадные, покрывали лицо и шею девушки поцелуями, а она чувствовала себя ледяной красавицей, которых отливают на Рождество в ее родной Арвике.

Да, лед недолговечен, а поцелуи Кена, словно мартовское полуденное солнышко, быстро растопили его. Тем более что внутри Зигни давно растаяла…

Кен сбросил с себя рубашку и, обнаженный по пояс, подался к Зигни. Его рука скользнула под ее тоненькую сиреневую майку, замерла и только потом медленно потянула ее край вверх.

– Кен, погоди… нет…

– Ты боишься меня, Зиг? Но я люблю тебя. Правда. Ну пожалуйста.

Его голос звучал так просительно, что Зигни почти рассердилась на себя, услышав собственный голос:

– Ох, Кен, я бы хотела, чтобы это произошло… не так.

Но руки Зигни помимо ее воли вцепились в плечи Кена, она притянула его к себе и почувствовала, как велико его желание. Кен застонал.

– О, Зиг, моя милая Зиг, ну пожалуйста…

Она дышала часто-часто, сердце колотилось, словно в экстазе, Зигни почти готова была уступить. Но внезапно она услышала голос Энн: «Никогда не предавай себя».

Не предавать себя? Так что же делать – поддаться желанию или, напротив, устоять перед соблазном? Она тихонько застонала и попробовала отстраниться. Капелька пота скатилась с горячего тела Кена и обожгла кожу на ее плече.

– Зигни, моя дорогая Зигни, я так хочу тебя… – выдохнул Кен прямо ей в ухо и оглушил на секунду.

Зигни показалось, что сейчас она лишится чувств, но она снова услышала шепот Кена:

– Зиг! Ты моя девочка!

– Да, да, – шептала она. – Но я хочу, чтобы мы… не сейчас, После, когда…

– Ты хочешь сказать, что согласна выйти за меня замуж? – Кен резко отодвинулся, внезапно осознав: он только что сделал предложение Зигни Рауд! Его сердце замерло в ожидании ответа. Зигни не отрываясь смотрела в его вдохновенное, решительное лицо. – Зигни, ну давай, давай скорее поженимся! – от произнесенных слов он спешил перейти к поступкам, и Зигни улыбнулась. – Ты ведь хочешь выйти за меня замуж, да? Ну скажи скорее!

– В этом нет никакого сомнения. – Она засмеялась.

Кен наклонился и поцеловал ее так нежно и так искренне, что Зигни едва не заплакала от невероятного ощущения, которое возникает, когда чего-то очень хочешь и это сбывается.

– Кен, так я могу взять эту книгу?

Кен уставился на нее, не понимая, о чем она говорит.

– Я знала, что книга существует, но никогда бы не подумала, что увижу ее, буду держать в руках, да еще такое давнее издание! Подумать только, она оказалась на чердаке этого дома! – Зигни тихонько засмеялась. – В американском городке Вакавилл, штат Калифорния!

– Но ты ведь понимаешь, это дом моего великого деда, малышка. – Кен потянулся к ней и снова крепко обнял.

– Пожалуйста, перестань, – тихо попросила Зигни. – Ты меня раздавишь. Жаркая волна поднялась и залила щеки, а потом опустилась вниз, и бедра вспыхнули огнем. – Кен…

Как бы хотелось ей сейчас отдаться ему! Страсть к Кену и к обретенной наконец цели собственной жизни соединились, и Зигни поняла, что готова отдаться тому и другому. Раствориться. Она не спрашивала себя, как отнеслась бы к Кену, не будь этого пыльного фолианта. Ясное дело, Кен вез ее сюда через всю Америку не за тем, чтобы показать домик знаменитого деда. Он предпринял романтическое путешествие, чтобы соблазнить. А что из этого вышло? Он сделал ей предложение.

А если бы не удивительная находка, я приняла бы это предложение? – вдруг пришла в голову Зигни неожиданная мысль.

Однажды Энн ей сказала:

– Девочка, ты из тех, чья душа питается словами. Чье тело будет сотрясаться от радости найденной рифмы.

В этой книге много слов. Тысячи, десятки тысяч. Нет, сотни тысяч слов. Значит, ее душе надолго хватит пищи. На годы.

– Имей в виду, – говорила Энн, провожая Зигни в очередной раз в аэропорт – Зигни прилетала на каникулы в Арвику, – многие мужчины захотят заполучить тебя. Но надо выбрать того, кого ты захочешь впустить в свою жизнь, а не только в постель.

– Энн, а ты никогда и никого не хотела впустить в свою жизнь? – спросила Зигни.

– Знаешь, я пока не нашла такого. Однажды я подумала, что нашла, но… Впрочем, неважно.

– Ты мне не расскажешь?

– Когда-нибудь. Тебе надо еще пожить на свете, чтобы понять то, что я тебе расскажу. Ты ведь знаешь, одна и та же книга, прочитанная в разном возрасте, воспринимается по-разному? Ты, конечно, и про это слышала, но вряд ли поняла сердцем.

Какое важное место в моей жизни заняла Энн, подумала Зигни. Интересно, что она скажет, когда узнает про Кена?

А потом Зигни и Кен обедали. Куриные грудки в ореховом соусе не успели сгореть окончательно и оказались невероятно вкусными, как и гарнир из бобов. Они ели молча, кажется, каждый был ошеломлен по-своему, но молчание не было неловким.

Потом они пили кофе на веранде, смахнув со столика хлебные кусочки, которые невесть откуда нанесли в клювах птицы, и Кен протер стол как следует мокрой тряпкой, очищая его от признаков свободной жизни птиц небесных.

Зигни поставила чашку на стол и с улыбкой посмотрела на Кена.

– Как я счастлива, Кен Стилвотер.

– Зиг, я тоже. Думаю, мои родители обрадуются. Они так любят тебя. И братья…

– Значит, насколько я понимаю, ты еще не передумал на мне жениться? – Редкие веснушки золотились на солнце, казалось, Зиг с головы до ног облита солнцем.

– О, Зиг, наконец-то до тебя дошло!

– Ну что ж, замечательно. Как мне здесь нравится… – Она окинула взглядом густые заросли кустов, зеленую лужайку с редкими цветами и беспечно порхающих птиц. – Здесь хорошо.

– Знаешь, я, кажется, догадался, откуда тут японский гербарий, – сказал Кен. – Наверняка кто-то из местных японцев подарил деду книгу.

– Местных японцев? – изумилась Зигни. – Здесь есть японцы? Я знала, что их много на Гавайях, но в Северной Калифорнии?..

– О, их тут много, и они давно облюбовали эти места. Они появились в Вакавилле в конце прошлого века, приехали на заработки. Сама знаешь, в Америке кого только нет. Японцы появились сразу вслед за китайцами, работали на фруктовых плантациях. Они плодились и утверждались на американской земле, получали образование в американских школах. Две улочки – Кендалл и Даббинс – я тебя свожу туда, это их улицы. Они даже построили буддийский храм. Говорят, в начале века Вакавилл походил на пригород Токио – так много было японцев. Они открывали магазины, становились едва ли не монополистами, но многонациональный городок спокойно относился к этому. А потом была бомбардировка Перл-Харбора, – продолжал Кен. – Храм подожгли, японцев депортировали из Вакавилла. Им дали на сборы месяц – за это время они должны были избавиться от всей собственности, продать или бросить, – в лагерь для перемещенных лиц в Аризоне, куда их отправляли, не позволяли брать имущество. Вот тогда-то «Манъёсю» – «Собрание мириад листьев» наверняка и попал к деду. Билл Рэдли, исходивший пешком все окрестности, был хорошо знаком с японцами, которые работали в полях и садах. Очень может быть, что ему это собрание стихов подарили на память о прошлом. Кое-кто из японцев вернулся в Вакавилл после войны, но их было уже гораздо меньше, чем прежде.

Зигни просто обомлела. Ну может ли такое быть?! Она не только нашла то, что искала, но обрела возможность проверить на настоящих японцах, верно ли она поймет то, что сочинили их предки и что стало достоянием культуры? Да о подобном можно было лишь мечтать!

И все это ей послано через Кена. Кена Стилвотера. Конечно же она станет его женой!

– Знаешь, мне не раз приходила в голову мысль – почему я поехала учиться в Америку, а не в Японию? Ведь логичнее было бы отправиться туда, чтобы изучить японский там…

– Но ты должна была встретить меня, моя милая Златовласка. Вот почему ты поехала учиться в Штаты, а не в Японию, – тоном, не терпящим возражений, заявил Кен.

– Знаешь, будто чей-то голос направлял меня сюда…

– Голос знал, куда тебя направлять, чтобы найти меня.

– Кен, кажется, я только что до конца поняла, в чем дело… – Казалось, Зигни не слышала его слов, она продолжала размышлять. – Я должна приехать в Японию готовой к встрече с этой страной. А здесь, в Вакавилле, много японцев, я наверняка смогу найти здесь для себя учителя. Помимо тех, что в университете. Учитель подготовит меня к встрече с его родиной. Так я беру книгу?

– Ну конечно, моя маленькая Златовласка, – разрешил Кен, и в его тоне прозвучали покровительственные нотки.

Ну уж и маленькая, ну уж и Златовласка, возразила она про себя, но сказала о другом:

– Знаешь, я даже собиралась поехать за ней когда-нибудь в Японию.

– Отлично, мэм. Стало быть, мы сэкономили на поездке и можем теперь кутить! Начнем прямо сейчас!

– А при чем тут ты? – Зигни вскинула светлые брови, изображая удивление. – Я сэкономила и могу кутить одна!

– Нет, не выйдет. Тебе просто не обойтись без веселого малого, заводного и легкого Кена Стилвотера. Разве ты на самом деле против?

– Кен, да я просто счастлива! – Она слабо улыбнулась, словно счастье было настолько сильным, что лишало сил.

Кена распирало от гордости. Еще бы – только благодаря ему так счастлива эта красивая неприступная шведка. Вот какой он мужчина!

– Знаешь, я бы хотела познакомиться с местными японцами, а кого-то взять в консультанты. Мне важно понять реалии.

– Я все устрою, Зиг. Все, что ты захочешь. Ты ведь будешь со мной всю жизнь, правда? Обещаешь?

Она молча улыбнулась.

Он тоже улыбнулся – самодовольно – и сказал:

– Я отведу тебя сегодня же к Гарри Нишиока.

Гарри Нишиока был американским японцем и работал в местной библиотеке. Имя говорило о том, что матушка его была чистокровной американкой, а фамилия – что отец прибыл из Страны восходящего солнца.

Гарри оказался слишком высоким для японца и слишком узкоглазым и черноволосым для американца. Но в Вакавилле он был как раз на месте.

Кен Стилвотер ввел свою подругу в кабинет, обращенный окнами на традиционный, только миниатюрный, сад камней. Поначалу Зигни показалось, что мистер Нишиока не работает за письменным столом, а без устали медитирует.

– О, мистер Стилвотер! – Гарри закивал, как кивают японские безделушки на местном рынке, выточенные умельцами. – Рад видеть вас. Чем могу быть полезен? – спросил он, бросив быстрый беглый взгляд на девушку – изысканную северную красавицу.

– Мистер Нишиока, моя подружка изучает японский язык. Может ли она задать вам пару вопросов?

Улыбка расплылась на лице мистера Нишиока.

– О, конечно, мистер Стилвотер. Я буду только рад. Но позвольте узнать для чего…

– Она сама все расскажет, – Кен озабоченно посмотрел на часы. – Прошу меня простить, но у меня назначена встреча. Это насчет музея моего деда.

Гарри Нишиока снова закивал – еще энергичнее.

– Ваш дед, о, это была личность, он достоин музея.

– Как и его внук. – Белозубая улыбка осветила лицо Кена.

– Надеюсь, это так.

Ослепительно улыбаясь Зигни, Гарри Нишиока пригласил ее сесть в большое кожаное кресло, обращенное к саду камней.

– Расслабьтесь, вы уже в Японии. Так что вы хотите – нет, не узнать, вы уже все узнали, что хотели, теперь вы хотите проверить, правильно ли вы почувствовали?

Она откинула волосы на спину.

– Откуда вы знаете?

– Северная девушка никогда не станет изучать наш язык просто так. У нее должна быть причина. Наш язык – это большой труд, на жизнь можно заработать гораздо легче.

– Да, у меня есть причина.

Сама не зная почему, Зигни рассказала про свою мать и про ее дивную арфу. Про отца, который посвятил жизнь северному эпосу. И, рассказывая, вдруг поняла, как соединились в ней пристрастия отца и матери.

– Поразительно! – воскликнула она.

– Вы о чем-то сейчас догадались? Да, я тоже. Вместе с вами. И знаете почему?

Зигни вскинула голову, отрывая взгляд от камней на зеленой лужайке.

– Кажется, знаю. Потому что сад камней обладает магической силой. Верно?

– Да. Это как хрустальный шар для некоторых магов. Для меня таков мой сад камней.

– Вы правы. Все, что можно знать, я узнаю. Но я хочу прочувствовать… Однако мне еще рано ехать в Японию. Там я еще буду просто туристкой.

– Вы умная, Зигни. И я вам готов помочь. Земля, на которую вы сейчас ступили, благословенная. Для тех людей, кто хочет оставить после себя след. Кен рассказывал вам про деда?

– Он был знаменитым ботаником.

– Верно. Но как он им стал? Он мог прожить в другом месте до седин и не состояться как ученый. Он сын пионера, который пришел сюда искать счастья и денег на золотых приисках. Билл исходил эту землю своими ногами, каждую ее пядь. Однажды он обнаружил неизвестный цветок и послал его в университет Беркли. Для идентификации. Но такой экземпляр никому не был известен. Вообразите восторг Билла! Университет ответил: новый экземпляр открыт вами и назван в честь вас. Вот так блестяще началась карьера Билла Рэдли.

– А вы? Что вы нашли здесь?

– Первые японцы появились в Вакавилле летом тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. То были рабочие. Их успех привлек других. Белые садоводы поначалу их приветствовали с восторгом, японцы работали даже усерднее китайцев, уже освоивших здешние места. Наших сограждан приезжало сюда все больше – маленькая Япония вынуждала своих детей уезжать в другие места, чтобы состояться самому и кормить семью. Наше упорство известно всему миру. И к началу этого века в долине реки мы владели уже тремястами пятьюдесятью акрами земли и арендовали шесть тысяч триста акров, это более трети всей земли под фруктовыми садами. Но нам было мало только садов, мы начали заниматься бизнесом и торговлей. А это уже позволяло влиять на культуру всего сообщества, что пришлось не по вкусу остальным. Против нас началась компания. Газеты писали, что Вакавилл стал похож на пригород Токио, что японцы доминируют. А потом Перл-Харбор. Дальше вы хорошо знаете историю.

– Но вы – здесь?

– Да, в каждом сообществе есть самые стойкие. И самые изворотливые, если хотите. Можно назвать нас иначе – преданные своей идее, какой бы странной она ни казалась посторонним. Но мы не обращаем внимания на взгляды со стороны. Мы смотрим изнутри. Как и вы, полагаю.

Зигни улыбнулась.

– Можно мне сделать вас своим консультантом? В книге «Собрание мириад листьев» много реалий, которые непонятны неяпонцу.

– Да, вы оказались в ситуации, похожей на мою. – Мистер Нишиока понимающе кивнул. – Вы словно эмигрировали в виртуальную страну, которая мало общего имеет с действительностью.

– В вашей библиотеке много книг по Японии?

– Нет. У меня дома гораздо больше. – Он улыбнулся. – Но, может быть, я покажу вам кое-какие из них.

Зигни чувствовала себя так, будто уже знала сто лет Гарри Нишиока.

– Если я верно поняла, вы согласны стать моим сэнсеем?

– Если вы одарите меня такой честью. – Мистер Нишиока поклонился, ласково улыбаясь.

Внезапно в кабинет влетел Кен, глаза его горели.

– Простите, мистер Нишиока, но мы срочно уезжаем!

Зигни подняла бровь, недоумевая. Ведь они только-только начали понимать друг друга с этим осторожным японским старичком, походившим на сосуд с монетами, на клад, который ищут годами и редко находят.

– Но, Кен…

– Мистер Нишиока, я еще раз приношу свои извинения, Зиг приедет к вам с вопросами в следующий раз.

– С вашего позволения, мистер Нишиока, я позвоню вам, – сдержанно сказала Зигни, пытаясь восстановить атмосферу, царившую в кабинете мистера Нишиока до появления Кена.

– Конечно. – Он протянул ей свою визитную карточку. – Кен, вы точная копия деда.

– Когда он уже стал знаменитым или до того? – Молодой человек озорно улыбнулся.

– С годами Билл менялся, но мало. В вашем роду очень крепкие на перемены люди, – заметил Гарри Нишиока. – Вы только кажетесь подверженными внешним влияниям. Ваша суть неизменна. – Кланяясь, он проводил гостей и сказал Зигни на прощание: – Я буду ждать. Начинайте восхождение на Фудзияму. Вы на нее взойдете. И гораздо скорее, чем думаете. Но учтите: чем ближе к вершине, тем холоднее и более одиноко.