Текст книги "Найду твой след"

Автор книги: Уинифред Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Разве не был он по своей сути похож на самца-лосося, когда вел сражение с Бернаром Констаном за юную американку Натали Даре?

Что ж, сидя в этой деревянной будке, похожей на деревенский сортир и наблюдая за естественной жизнью, где все обнажено и открыто, Бьорн мог себе признаться. Да, вел.

Впрочем, он давно признался себе в этом, он помнил ту ночь в Булонском лесу до мелочей. Он помнил, что от Натали пахло ананасовым соком – на ее языке, который ворвался в его рот, был этот вкус. Он помнил, что у нее были жесткие черные волосы, они щекотали кожу, когда она спрятала лицо на его груди. Он помнил, как глубоко удалось ему проскользнуть в нее, как жадно ее тело стискивало его плоть и как она кричала и плакала, охваченная экстазом.

Он и сам готов был кричать и вопить на весь Булонский лес, не обращая внимания на то, что рядом стоят другие палатки. Да что там – на весь лес! Он готов был вопить на весь мир, чтобы его голос, настоянный на страсти, улетел далеко-далеко, к мерцающим звездам.

Он взял ее… Он добился. Она с ним в палатке, а не с Бернаром Констаном…

Сладкозвучный Бернар. Человек-оркестр. В ту ночь, одну из последних ночей в Париже, под занавес Марша мира, он ничего не получил, хотя надеялся, в этом нет никакого сомнения. А тому, что он хотел Натали Даре, – можно ли удивляться?

Она была необыкновенная – легкая, тонкая, изящная, юная, манящая. Если бы вокруг нее не вились все эти «тетки мира», эти дородные матроны, Бьорн добился бы ее скорее.

Он увидел ее в самый первый день, когда его колонна маршистов из Северной Европы соединилась в Лондоне в Гайд-парке с колонной американцев. Натали Даре была в голубых джинсах и в белой майке с сизым голубем на груди… Под майкой – ничего, Бьорн заметил, как вздыбились клюв и хвост птицы, они как раз оказались над сосками.

Бьорн не сомневался, что они поднялись ему навстречу, поднялись под его жаждущим взглядом. А разве могло быть иначе? Он узнал ее, незнакомую доселе женщину. Он узнал в ней свою женщину.

Бьорн снова уставился на воду. Она кипела, схватка самцов продолжалась. Вот, кажется, и первые потери – один самец открыл рот и, похоже, жизнь выходит из него навсегда. Но это не так, просто лосось только что совершил то, ради чего жил до сего мгновения. Он оплодотворил икру, ему, ему это удалось… А не кому-то другому.

Он уплывет от нее, отсюда…

Навсегда? Как и он? Бьорн ведь тоже тогда добился своего, он дрался бы за Натали со всеми мужчинами мира, если бы… И он улетел от нее, не простившись, потому что его позвала телеграммой беда. Беда с Шарлоттой.

Та беда закружила его, перевернула весь мир Бьорна, но даже в том хаотичном мире он то и дело слышал голос Натали, просыпался от ее криков, ее смеха. Лежа в постели, он снова и снова чувствовал ее тело, горячее, как тогда. Ему казалось, ее ноги снова обвивают его ноги, а руки жадно шарят по телу…

Бьорн Торнберг видел ее не только во сне. Ее фотографии были везде – в газетах, в журналах, он видел ее по телевизору. Она была все время с ним.

Сколько раз со стоном он отбрасывал одеяло, охлаждая тело, и чувствовал, что сходит с ума. Он шел в ванную, стоял под ледяным душем, успокаивая свои желания.

Не единожды Бьорн пытался написать Натали письмо, оно было уже готово у него в голове, но он вдруг узнал из газет, какой подарок она сделала миру. Натали Даре для него теперь недосягаема, решил Бьорн.

В газетах не писали, чья дочь у Натали, но Бьорн считал, что ему и так ясно. Она наверняка дочь Бернара. Ведь, когда он уехал, Бернар остался. Если бы Мира была его, Бьорна, дочь, то разве Натали не сообщила бы ему? Значит, он не имеет никакого отношения к ее появлению на свет.

От этой мысли его сердце переворачивалось. Он спрашивал себя: если девочка дочь Бернара Констана, то почему Бернар и Натали не поженятся? А потом объяснял себе, что тогда «подарочная» акция Натали и ее женской организации не имела бы той силы, которую имеет сейчас.

Но как Бернар мог с этим согласиться? Он сам, Бьорн Торнберг, никогда не пошел бы на это, будь это его дочь. Он был бы рядом с Натали и Мирой.

Бьорн вышел из будки и выволок ее на берег. Ясный свет утра и голубое небо на горизонте обещали хороший день.

Он расстегнул анорак, ветерок охладил шею и грудь, поворошил светло-золотистые, медовые, как говорила Натали, волоски на груди.

Бьорн снял болотные сапоги, протер их мягкой тряпкой и сунул в рюкзак. Потом затолкал туда и анорак. Бьорн, привыкший к неспешной, размеренной жизни, никогда не суетился.

Он оттащил будку подальше от кромки берега, поближе к кусту ивы, которая вот-вот должна распушиться, и пошел к машине.

Дома Бьорн выбрался из своей рыбацкой одежды, разбросал ее по полу, пошел в кухню и налил себе виски.

Горло обожгло, дыхание перехватило. Он покрутил головой и со стуком поставил стакан на стол.

За окном уже сияло солнце, оно освещало знакомый пейзаж. Дорога… Серая полоса вдали – это лес, еще не одетый в зелень. Двухэтажное здание бордового цвета – школа, в которой Бьорн в свое время преподавал английский, сейчас уже подзабытый им.

Он налил себе еще. Выпил. Горло освоилось с крепостью напитка и больше не отзывалось жжением, а лишь горьковатым теплом.

В голову пришла ясная до отвращения мысль: он до сих пор не женат только потому, что ждет Натали Даре.

Бьорн уставился в окно, чувствуя, как сильно начинает биться сердце. Ждет? А не пора ли прекратить ожидание?

Рука сама собой потянулась к бутылке, но не для того, чтобы налить еще виски в стакан, а для того, чтобы убрать в шкаф.

Глава пятая
«Гоп-хоп-гоу»

– К холоду невозможно привыкнуть. К нему можно только притерпеться, – говорила Агнес Морган, кутаясь в большой воротник дубленки.

Агнес прилетела в Анкоридж, чтобы навестить свою подопечную.

Она никогда не была здесь, в этом штате на северо-западе Северной Америки. Но даже на Аляске, в Анкоридже, работал филиал женской организации, в которую входили представительницы местных народностей – алеутки, индианки, эскимоски.

Сюда же уехал и мужчина, с которым Агнес рассталась после того, как побывала под скальпелем доктора Кокса. Она заставляла себя думать об этом спокойно, уверяя, что все так и должно было случиться.

Если она в какой-то мере старается жить жизнью Натали Даре, то разве это не логично? Но сейчас речь не о том, одернула себя Агнес.

Когда самолет делал заход на посадку, она узнала Бристольский залив Берингова моря, который омывает южный берег Аляски – перед отлетом Агнес хорошо изучила карту. Больше всего ее поразило, что полуостров тянется на семьсот километров, а через него, не уступая по протяженности, проходит Аляскинский хребет, самая высокая точка которого имеет отметку шесть тысяч сто девяносто пять метров. А все остальное – горная тундра.

Выходит, она выбрала это место для Натали Даре в качестве ссылки? Агнес усмехнулась. Да, если можно отправить человека в ссылку к самому себе, чтобы там он понял без постороннего влияния, кто он такой и чего хочет в своей жизни.

– А мне кажется, я уже привыкла к холоду. – Натали улыбнулась, натягивая капюшон, отделанный мехом белого песца, до самых глаз.

Они сияли из глубины, словно черные глаза самого песца, который с любопытством выглядывал из снежного сугроба. Изо рта Натали вырвалось облачко пара.

– Не могу поверить, – отозвалась Агнес, ёжась в тонкой дубленке.

– Спроси Миру, она подтвердит…

Натали повернулась к дочери, которая, усевшись в снег, пыталась расстегнуть ошейник на баске – рослой собаке с белой мордой и с удивительными, совершенно невероятными для собаки голубыми глазами.

– Я люблю холод! – заявила Мира, обнимая обеими руками собаку за шею.

– Какая большая девочка, – заметила Агнес. – Впрочем, есть в кого. – Она усмехнулась и вопросительно посмотрела на Натали. – Ты… так и не сообщила ему?

Темные глаза Натали замерли на секунду, в них не было никакой настороженности. Натали словно опустила жалюзи – свет виден, но яркости никакой.

– Что ж, тебе виднее, – проронила Агнес. – Только поверь моему опыту… Я работаю с женщинами слишком давно и должна сказать тебе… – Она шумно втянула морозный воздух. – А вот дышится здесь необыкновенно. Хотя это и город, верно? Это ведь город?

– Анкоридж? – обрадовалась перемене темы Натали. – Да, это город, самый настоящий, причем довольно большой для Аляски. В нем почти двести тысяч обитателей. Со мной, Мирой и нашей Долли. – Она наклонилась и потрепала собаку по шее.

– Ясно, – проворчала Агнес. – Но ты не думай, что собьешь меня с мысли.

Широкое лицо Агнес расплылось в насмешливой улыбке, и, глядя на нее, Натали в который раз подумала, насколько обманчивы такие лица. Их обладательницы – не само добродушие, как может показаться, они бывают куда жестче, чем остролицые, которые на вид прирожденные злючки.

– Тебе все равно не удастся вычеркнуть его из своего прошлого, Натали. Разве ты еще не поняла, что прошлое – непременное условие нашей нынешней игры? Ты не забыла о том, что я тебе говорила: всю жизнь мы играем в игры и всегда хотим играть до победного?

Натали вздохнула.

Агнес никак не исключишь из условий моей нынешней игры, подумала Натали, это уж точно. Если бы не она – кто знает, что произошло бы со мной – наивной, экзальтированной юной девочкой, подогретой словами опытных женщин, выполнявших свою задачу, а во мне усмотревших инструмент для исполнения этой задачи?

– Ты ведь знаешь, ничто в мире не происходит просто так. И то, что ты совершаешь, может отозваться в твоей жизни через много лет, – сказала Агнес.

Странное дело, сейчас Натали воспринимала ее слова по-новому.

– Ну, если тебя послушать, Агнес, – фыркнула Натали, сопротивляясь неожиданно нахлынувшему волнению, – то я должна думать, что произойдет через сто лет, да?

Она быстро отбросила капюшон, торопясь прийти на помощь Мире. На морозе детские пальчики никак не могли справиться с ошейником Долли.

Но Агнес подняла руку и остановила ее.

– Через сто лет. – Она вздохнула. – Эта цифра выдает твою незрелость, дорогая. – Агнес покачала головой. – Все еще – незрелость. Неужели ты до сих пор не поняла, что ничего в этом мире нет случайного? Что все имеет свое продолжение?

– Значит, мне незачем думать о том, что будет. – Натали легкомысленно засмеялась, но внезапно почувствовала неловкость. – Мне нравится здесь, нравится эта дикая природа, и Мире тоже. У нас милый, теплый, уютный домик. Приятно работать с местными женщинами, я хорошо понимаю эскимосский язык. А Мира понимает и говорит даже лучше меня. Мы живем другой жизнью. Почему же нельзя прошлое оставить в прошлом?

Натали повернулась к Агнес, которая смотрела на Миру, засунув руки в широкие рукава дубленки.

– Все о'кей! – радостно завопила Мира. – Все о'кей! – Я справилась! Тебе нравится, Долли? Нравится? Тебе больше не жмет ошейник?

Долли пританцовывала на белом снегу и, казалось, ее острая мордочка расплылась в улыбке.

– Ей нравится, Мира, – с улыбкой заверила Агнес и повернулась к Натали. – Мира ведь тоже из твоего прошлого. Она сейчас здесь, с тобой, почему же ты думаешь, что ее отец остался в прошлом?

– Отцы часто остаются в прошлом. – Натали поджала губы.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – тихо сказала Агнес. – Я знала твоего отца. Он очень хотел встречаться с тобой, но твоя мать отсекла его от своей и от твоей жизни. – Она вздохнула. – Скажи, разве тебе хорошо, что ты не знакома с ним – почти?

– Я… я не знаю. – Натали пожала плечами.

– А я знаю. Женщина, даже совсем маленькая, должна научиться общаться с мужчинами. Это так же важно, как научиться пользоваться ножом и вилкой.

Натали засмеялась.

– Мира уже учится…

– Не сомневаюсь, дорогая. Но это уроки… на уровне знания. А я говорю – о подсознании. Между прочим, будь ты обучена иметь дело с мужчинами, сейчас твоя жизнь сложилась бы иначе.

– Ты хочешь сказать, что я… что у меня не было бы Миры?

Нет-нет-нет. Она не думает и никогда не думала о том, что Мира помеха в жизни. Натали любит свою дочь страстно, но, действительно, ее жизнь сложилась бы совершенно иначе, если бы она тогда не сделала в палатке с Бьорном то, что сделала. С Бьорном, который до сих пор не знает, что у него есть дочь.

– Нет, я не о том. Во-первых, ты не попала бы в нашу организацию.

– Но чем она плоха? Было так интересно…

– Да, идеи мы выдвигали хорошие. Но ты знаешь, что плохо?

Натали напряглась. Агнес – одна из руководителей организации, можно ли представить, что она чем-то недовольна? Красавица Агнес Морган, одаренная от природы искусством оратора, всегда способная добиться всего, чего ей хотелось…

– Что же плохо?

– Мы превратились из организации в секту. Это опасно. Мы стали считать себя истиной в последней инстанции. Мы слишком самоуверенно распоряжаемся не только мыслями своих членов, внушаем им свою точку зрения, но и распоряжаемся их жизнью. Как, например, было с твоей жизнью, Натали.

– И… и ты потому выгнала меня… сюда?

Натали почувствовала, как сердце тоскливо заныло, точно так же, как оно ныло в тот день, когда Агнес Морган, произнеся все те ужасные слова в ресторане, вышла из-за столика. Но она успела ей сказать, куда ехать – сюда, на край света.

– Агнес… Почему ты отправила меня сюда?

– Потому что для тебя нет места лучше. После всей твоей славы. – Агнес усмехнулась.

Глаза Натали расширились, она не мигая смотрела на красиво увядающую женщину. Она напоминала ей о странных цветах – герберах, у которых идеальный стебель без листьев, гладкий настолько, что глазу не за что зацепиться, и он скользит, наслаждаясь совершенной упругостью этого стебля, на который насажены плоские лепестки бледно-оранжевого цвета. Они чем-то напоминают лицо Агнес, искусственное и рукотворное…

– Ты сама выбрала Бьорна Торнберга. Я знаю, потому что всегда выбирает женщина, кому быть отцом ее ребенка, даже если мужчине так не кажется. Понимаешь?

– Да, но… не совсем.

– А чего ты не понимаешь, Натали? Если говорить прямо, открыто, как и следует говорить о прошлом, мы с твоей помощью совершили рекламную акцию, которая привлекла в нашу организацию немыслимое число членов по всей стране. Она помогла нам из маленькой городской организации превратиться в мощную, с представительствами во многих штатах, в организацию, которая может теперь добиваться от властей того, о чем никогда не помышляла. Я считаю себя твоим должником, я не хотела, чтобы тебя выбросили, как выжатый лимон. Я хочу, чтобы у тебя была полноценная жизнь. А что это такое, ты должна почувствовать сама, вот почему я выдворила тебя из золоченой клетки, в которой ты могла просидеть слишком долго и совсем разучилась бы летать.

Натали смотрела на Миру, которая обнимала хаску за шею и тихо напевала:

– Долли, Долли, хэллоу, Долли.

– Эй! Э-ге-ге-ей! – послышалось издали.

Обе женщины повернулись на голос, только Мира продолжала обнимать Долли. Прямо на них летела собачья упряжка, ее-то они и ждали.

Натали вывела гостью на прогулку, она хотела доставить Агнес неслыханное удовольствие – катание на собачьей упряжке. Только на Аляске можно такое испытать. Тем более что каюр, их знакомый, пообещал пристегнуть и Долли к собачьей компании, чтобы обучить ее столь тонкому делу, как коллективный труд.

– Нат, усаживай свою гостью, – скомандовал немолодой мужчина, который, несмотря на мороз, откинул волчий капюшон, – и вперед!

– А Долли? – подскочила Мира, она была вся в снегу, потому что, когда тормозили нарты, полозья подняли самую настоящую метель и засыпали желтый комбинезон девочки.

– А как же. Все, как обещал.

Каюр вышел из саней, собаки подняли грозный лай, но он мигом усмирил их, что-то пробурчав под нос.

Долли, пританцовывая и еще туже закручивая хвост, спокойно пошла в упряжку.

– Вижу, вижу, – довольным голосом говорил каюр, – ее предки бегали в упряжке. Такое даром не проходит, оно и через поколения вынырнет в молоденькой хаске.

– Видишь, что такое гены? – бросила Агнес. – С ними не поспоришь.

– А ты видишь, какова хаска? – вместо ответа спросила Натали, желая уйти от трудной темы и получить удовольствие от катания. – Их вывели на Аляске, местных лаек скрестили с волками.

– Прекрасные собаки, – согласилась Агнес. – Никогда не видела таких красивых. Ни разу в жизни. – Она уселась в санки, выстланные оленьей шкурой и расправила под собой дубленку. – Они, наверное… серьезные животные?

– Ты хочешь сказать – злые? Нет, очень дружелюбные. Заметила, как Мира обнималась с Долли? Все остальные такие же.

– Просто красавицы, – похвалила Агнес, любуясь стройными телами собак. – Хвост – самый настоящий бублик, а ушки…

– Да ты посмотри, какие у них глаза! – Натали радостно засмеялась, как будто это у нее самой такие прекрасные голубые глаза.

Агнес прищурилась, пытаясь рассмотреть глаза собаки, которая занималась важным делом – изогнувшись, пыталась укусить себя за хвост.

– Они… голубые? – изумилась Агнес.

– Да! В мире нет собак, кроме хасок, у которых голубые глаза!

– Ну как, хорошо сидим? – спросил каюр, собираясь встать сзади на полозья.

– Отлично! – ответила Натали.

Шестерка хасок рванула с места, заскрипел снег под полозьями, каюр кричал что-то свое, а пассажирки, обнимая с двух сторон Миру, вопили от восторга.

– Он управляет упряжкой голосом? – внезапно догадалась Агнес.

– Да, – сказала Натали и с улыбкой добавила: – Точно так же, как некоторые руководители женских организаций своими послушными прихожанками.

Агнес расхохоталась.

– Быстро схватываешь, Натали. Я так и думала, что ты сильно повзрослела.

– Гоп-хоп-гоу! – кричал каюр.

– Агнес, заметь, это английский с эскимосским акцентом, собаки понимают только такой язык.

– Переведи.

– Трогаемся с места.

– Но мы уже тронулись.

– Не совсем, не все бегут так, как надо, вот он и подгоняет их.

– Джи! – пророкотал за спиной каюр.

– О, я поняла! Направо! – сообразила Агнес, когда нарты круто взяли вправо.

– Ты тоже быстро схватываешь, – ехидно заметила Натали.

– Ага, вот еще одно твое качество. Ехидство.

Натали засмеялась.

– Ты наблюдаешь за мной, как за подопытной мышкой.

– Да, потому что я хочу понять, как еще…

–…Как еще меня использовать для дела мира? – закончила фразу Натали.

– Нет, ты свое отработала. Я думаю о другом. У меня есть к тебе одно деловое предложение. – Агнес улыбнулась и положила руку на колено Натали. Натали напряглась. – Личное, Нат.

– Хо! – крикнул каюр, и нарты взяли влево.

– Налево! – крикнула Агнес счастливым голосом азартного человека.

– Агнес, у тебя талант к языкам, – серьезным тоном заявила Мира, поворачиваясь к Агнес.

Женщины расхохотались.

– Да что ты говоришь? – весело изумилась Агнес.

– Это не я говорю. Это Джек сказал. – Девочка кивнула в сторону каюра. – Когда я догадалась, про что он говорит со своим собачками.

– Правда? Значит, у тебя на самом деле талант к языкам?

– Да, – ответила за дочь-Натали. – Трудно поверить, но Мира лопочет по-эскимосски точно так же, как по-английски.

– Охотно верю, она воспроизвела даже интонацию и тембр голоса каюра. – Агнес с интересом посмотрела на Миру, которая в своем комбинезоне пушистым желтым комочком сидела между ними.

Каюр остановил упряжку возле деревянного домика, высадил пассажирок, освободил Долли, лихо развернулся и унесся обратно.

В этом домике жили Натали и Мира, сюда часто приезжали их гости – члены женской организации Анкориджа, в которой работала Натали.

Здесь-то и произошел разговор между Натали и Агнес, после которого снова круто изменилась жизнь Натали Даре.

И в который раз в голову Натали пришла мысль о том, что у каждого человека в жизни есть свой проводник. Он может быть явный или скрытый, но он есть. Он, как каюр, прокричит тебе однажды: «Гоп-хоп-гоу!». Поехали!

И ты снимешься с места.

Глава шестая
«Столик Траппера»

В камине горели дрова, на каминной доске стоял сухой букет, который собирали в самом конце лета Натали и Мира.

Натали любила смотреть на этот смешной букет, в котором соседствовали потемневшие головки клевера и засушенные бутоны садовых алых роз, сохранившие до сих пор свой цвет. Клевер нарвала Мира, Натали, глядя на него, всегда слышала радостный голос дочери: «Мама, пчела подарила этот цветок мне!»

Мира вообще считала, что все, абсолютно все, в жизни существуют только для того, чтобы делать ей подарки. Натали не разочаровывала ее, она не говорила, что пчела улетела с цветка клевера лишь потому, что уже собрала нектар, а вовсе не из любви и нежности к девочке.

Натали хотела, чтобы ее дочь росла в полной уверенности в том, что все вокруг радуется ее приходу в этот мир. Собственно говоря, она продолжала начатое – эта девочка вошла в жизнь как подарок и пусть растет в нем с этим чувством. Она позволит ей сохранить такое ощущение навсегда. Она все сделает ради этого.

Когда Натали вот так говорила себе, а это случалось нередко, она чувствовала, как выпрямляется ее спина, позвоночник тянется верх, она становится выше. Она чувствовала, как адреналин насыщает кровь, а пальцы напрягаются. Иногда она задавала себе ехидный вопрос: ты что же, готова даже задушить кого-то? Напряжение из пальцев уходило. Нет, она ничего такого не хотела, ей никогда не понадобится совершать подобный поступок, ее главная задача – научить Миру жить так, чтобы на ее пути не громоздились препятствия, которые придется преодолевать.

Агнес уже спускалась со второго этажа из комнаты для гостей по деревянной лестнице, устланной домоткаными индейскими дорожками.

Они были такие яркие, разноцветные, что даже в сумрачные бессолнечные дни казались приветом из лета. Агнес надела брюки из тонкой шерсти бутылочного цвета, и свитер на тон светлее. Ее рыжеватые волнистые волосы доходили до ушей, и снова Натали показалось, что Агнес похожа на ее любимый цветок – да, эта женщина на самом деле из породы гербер.

А из каких же цветов я сама? – вдруг пришло в голову Натали. Незабудка, внезапно осенило ее.

А где же твои голубые глаза? – одернула она себя. У Долли? Она засмеялась. Сушеный клевер, вот ты кто, посмеялась над собой Натали.

– Сейчас ты снова убедишься, Нат, что нет ничего случайного, – сказала Агнес, подходя к Натали.

– Ты о чем? – Натали вскинула брови.

– Я о чем? – Агнес улыбнулась и со вздохом опустилась на диван напротив камина. – Я о том, что, отправляя тебя на Аляску… – Она подняла глаза на Натали и сощурилась. В щелочках между ресницами Натали увидела зеленый свет – это свитер придавал серым глазам Агнес такой оттенок. – Отправляя тебя на Аляску, – повторила Агнес, – я не думала, что преследую собственные цели.

Натали стояла возле камина, привалившись спиной к полке, чувствуя, что затылком задевает сухие цветы. Она чуть отстранилась, опасаясь испортить любимый букет, и почувствовала, что к волосам прицепился сухой стебелек. Она завела руку за спину и отцепила его.

– Какие же? – тихо спросила Натали.

Ей хотелось добавить: какие цели на этот раз? Но она удержалась.

– А ведь тогда я даже не помышляла о деле, о котором хочу тебе рассказать, – продолжала Агнес неспешно, словно не слышала вопроса Натали.

Лицо ее стало совершенно серьезным, из него ушла вся обманчивая мягкость. Теперь лицо Агнес Морган стало похоже на цветок из тонкого пластика. Натали заметила, как тщательно сделан макияж, какая прекрасная косметика и какое виртуозное умение ею пользоваться. Но жесткость внутреннего состояния старит любое лицо.

– Итак, о деле, – продолжала Агнес. – Ты, наверное, догадываешься, что мне не тридцать лет, верно?

Натали пожала плечами, но не произнесла ни слова.

– И ты знаешь, что я одна.

Натали кивнула, чувствуя, как сердце ускоряет бег.

– Я не хочу умереть на трибуне, призывая женщин к борьбе за… неважно за что. – Она растянула полные губы в улыбке. – Поэтому я хочу открыть свое дело, о котором, оказывается, я мечтала всегда.

– Дело? – изумилась Натали. – Но тогда тебе придется…

– Вот именно. Поэтому я хочу, чтобы ты открыла наше общее дело.

Натали ошарашенно смотрела на Агнес.

– Я? Но я…

– Ты уйдешь со своего поста. Ты станешь хозяйкой… владелицей… – Агнес смотрела на нее словно хищник на маленькую птичку, – ресторана в Анкоридже. Я вкладываю деньги. Если дела пойдут так, как я думаю, мы создадим сесть ресторанов, в которой будут подавать… дары природы. Мясо, рыбу, дикорастущие фрукты, ягоды… Сейчас в цене все натуральное, экологически чистое. Мы поможем людям насладиться тем, что они хотят.

– Я… Но… я…

– Тебе это нужно, Нат, – Агнес снова назвала ее именем, которое сама же и придумала – потому что с трибуны оно звучало резко, как выстрел, как щелчок бича. – Нат! Тебе это нужно. Мире это нужно. – Агнес держала паузу мастерски и наконец добавила: – Это нужно мне.

Натали стояла возле камина, она чувствовала, как жарко стало ногам в толстых чулках из камуса, в которых она любила ходить дома. Расшитые разноцветными узкими ленточками и бисером, они не только согревали, в них Натали ощущала себя не случайным человеком, которого шальной волной прибило к этому северному берегу.

И еще – эти чулки подарил ей… друг. Она не хотела называть его бойфрендом, потому что он давно не «бой». Он взрослый мужчина, профессиональный охотник, который уходит на промысел на несколько недель, потом возвращается. Всегда с добычей, а значит, всегда с победой. Это чувство победителя передавалось Натали. Со временем он стал для нее не просто другом.

Такие же чулки он привез и Мире, но девочка еще не доросла до них. Натали положила их в чулан, засунув внутрь пучок сильно пахнущей травы, которую сорвал в лесу Траппер [1]1
  Траппер (англ.) – охотник, ставящий капканы (прим. пер.).


[Закрыть], как она называла его.

– Кстати, твой друг… смог бы тебе помочь…

– Ты о ком, Агнес? – спросила Натали с поддельным равнодушием, хотя ни секунды не сомневалась, что Агнес говорит о нем.

– Я о… Билле Сондерсе.

У Натали отлегло от сердца. Слава Богу, Агнес не знает хотя бы того, что в этом доме он никакой не Билл Сондерс, он Траппер, а в постели – просто Трап.

Агнес засмеялась.

– Я не читаю чужих мыслей, дорогая. Я читаю сообщения о моих сотрудниках, где бы они ни работали. Здесь нет никакой мистики или моей личной заслуги. Я тебе уже говорила, что наша организация все больше становится похожей на секту. Но нам, и мне в том числе, так удобнее. Понимаешь?

– Да, – выдохнула Натали. – А ты… хочешь выпить?

– Конечно. Если честно, я просто заждалась. Теперь ты прочла мои мысли.

Натали понимала, что Агнес, заметив ее замешательство, решила сыграть в поддавки, но все равно ощутила радость. Радость, похожую на ту, когда читаешь самый простой детектив и догадываешься о том, что случится. Ты прекрасно понимаешь, что тебе специально бросили кость, но ты берешь ее, испытывая при этом удовольствие.

– Виски? Бренди? Коньяк? Вино?

Агнес засмеялась.

– Только не вино, здесь не Калифорния и не лето. А что вы пьете, когда… Траппер возвращается?

Натали опустила руки вдоль тела и – сама от себя не ожидая – громко расхохоталась.

– Ну вот и хорошо, – с оттенком самодовольства сказала Агнес. – Что ты именно так реагируешь на мои слова, Нат. Ты должна наконец осознать до конца: я знаю все, что хочу знать. Все дело в том, что именно я хочу знать.

– И сколько это будет тебе стоить, – добавила Натали.

– Верно. Ты должна понять это и не питать никаких иллюзий насчет того, что я о чем-то могу не знать, коль скоро мы начинаем совместный бизнес. Ты хочешь стать… миллионершей?

Натали уставилась на Агнес не мигая.

– Ты хочешь, чтобы Мира Даре стала наследницей миллионов? Девочка, рожденная в подарок миру, разве не должна стать хозяйкой этого мира? Хочешь? Я думаю, хочешь, поэтому приступим.

Натали молча подошла к бару и протянула руку в самую глубину. Она нащупала хрустальный графин и вынула его. За толстыми стенами графина мерцал золотистый напиток.

– Вот мы что пьем, когда возвращается Траппер, – сказала она.

– И что это? – Агнес повела носом, будто пыталась через стекло уловить аромат напитка.

– Это водка, которую эскимосы привозят с другой стороны Берингова пролива. Она настояна на зверобое, на траве, которая растет в нашем лесу.

– О! А на другом берегу пролива – Россия, насколько я понимаю. Как же эскимосы ездят туда? С визой? Без визы?

– На хасках. Зимой, – сказала Натали. – Без всякой визы.

Золотистое мерцание напитка в рюмках стало еще сильнее, Агнес понюхала и сказала:

– Оригинальный запах. Ну, милая девочка, как говорил каюр? Джи!

– Но почему – поворачивать вправо? – Натали уставилась на Агнес.

– Я просто не знаю, как сказать по-каюрски «правильно». Мы ведь теперь с тобой в одной упряжке.

Разгоряченные, они уже хохотали. Натали наконец почувствовала себя с Агнес совершенно свободно, потому что, сколько ни скрывай от самой себя, приезд подруги ее и насторожил, и взволновал.

С этой женщиной Натали давно ощущала странную связь – и иногда опасалась этой связи, поскольку никак не могла понять, в чем дело. Но теперь решила не докапываться до сути, она ограничилась тем, что предложение Агнес Морган хорошо для нее и Миры, и даже для Траппера.

– Агнес, а как мы назовем наш первый ресторан?

– О, вот это мне уже нравится! – Агнес отставила в сторону пустую рюмку. – Ты верно сказала – первый.

Натали засмеялась.

– Но с одним рестораном нам не выполнить твою задачу.

– То есть?

– Мира не станет наследницей миллионов своей матери, если у матери будет всего один ресторан.

– Верно. А как бы ты назвала его?

– Я бы назвала просто: «Столик Траппера».

– О, да ты влюблена… И сильно?

– Почему ты так решила? Это просто рекламный ход.

– Потому что Траппер сидит у тебя в голове крепче всех, если его имя с такой легкостью соскакивает с кончика языка.

Натали засмеялась.

– От тебя не скроешься…

– Даже не пытайся.

Могла ли Агнес объяснить, что все эти движения юной души ей слишком хорошо знакомы. Все люди похожи друг на друга, сколько бы не рядились в разные одежды, не произносили разные слова. Понятия, которые скрываются за ними, остаются такими же анатомически похожими, как и тела мужчин и женщин. И чувств ровно столько, сколько положено иметь человеку – шесть, включая интуицию. У кого-то сильнее развито одно чувство, у кого-то – другое. Например, у нее, Агнес, интуиция даст фору всем остальным. Значит, надо узнать эту особенность и пользоваться своим преимуществом. Что и делала Агнес после того, как…

Ей было за тридцать, когда с ней случилось то, что случилось. То было бы для нее бедой, непоправимым несчастьем, если бы она не решила принять все как данность, с которой не просто можно жить, но жить так, как она не смогла бы жить, не случись той беды… Нет, сейчас она не станет ничего рассказывать Натали. Это не важно ни для кого, кроме нее самой.

– Хорошее название. Я согласна. А теперь, ты меня покормишь? – спросила Агнес.