Текст книги "Гони из сердца месть"

Автор книги: Уинифред Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Все, кроме меня! – веселился Гай. – Но что тебе до них? Я единственный, кто тебе нужен…

– Почти приехали, – услышала Рамона голос Рика и от неожиданности вздрогнула. Любая дорога располагает к воспоминаниям, потому что, куда бы ты ни ехал, ты всегда уезжаешь от прошлого. Даже когда пытаешься в это прошлое вернуться. – Поворачивай вправо.

– На эту узкую тропу?

– Она только кажется узкой, – заверил Рик.

– Значит, ты был здесь?

– Не раз, – бросил он, и у Рамоны сжалось сердце в предчувствии чего-то…

Ветерок шевелил волосы, запахи, которые он приносил с раскаленного солнцем глинозема, пробудили воспоминания.

Они с Фрэнком катят по такой же плоской равнине. Но близится вечер, ее сердце бьется чаще, чем обычно. Потому что в этот вечер Рамона собралась победить себя.

– Фрэнк, я увижу летучих мышей?

Он засмеялся.

– Конечно.

– Мне надо сидеть тихо-тихо?

– Нет, они не пугливые.

– Я… – Рамона осеклась.

Она хотела поделиться с Фрэнком своим тайным желанием: убедить себя и его, что она на самом деле не боится летучих тварей. Поэтому она решила пойти на плантацию агавы одна, поздно ночью, раскинуть сетку – Рамона уже присмотрела у Фрэнка в кладовке старый гамак с мелкими ячейками, – наловить мышей на соседней плантации и выпустить на плантации Фрэнка. Конечно, придется сесть на велосипед и крутить педали в темноте, но Рамона уже проверила, как горит велосипедная фара, и накачала шины.

– Ты ведь внучка настоящего мачо. – Фрэнк подмигнул ей, и у Рамоны не осталось сомнений: она справится.

«Ты внучка настоящего мачо»…

Она искоса посмотрела на Рика. Сейчас он показался ей совсем мальчишкой, чуть старше Патрика. Так что ж, она станет подчиняться и его воле тоже?

Кровь Рамоны вскипела, ладони закололо, и она вспомнила выражение «руки чешутся». Вот, значит, как это бывает. Сейчас ее руки не просто чесались – они зудели, горели. Выходит, она такая, что любой мужчина способен подчинить ее своей воле? Даже такой сопляк, как Рик?

Они достали ее, они везде, куда ни сунься, даже в кулинарном журнале, который она недавно послала ко всем чертям. Там мужчины руководили даже кулинарным отделом! Ей надоело спорить с ними о том, какое вино рекомендовать к фруктовому торту, а какое к творожному. Она выставила из дому мужа – а как еще можно назвать вынужденный отъезд Гая в Париж? Конечно, нашелся благовидный предлог – проследить за виноградниками, за лозой новой селекции. Во время посадки, роста и сбора урожая. Она кричала на Гая, требуя, чтобы он не возвращался в Сакраменто до осени. Она вынудила даже Патрика улететь на подводную охоту раньше времени.

Зачем?

Она хотела вернуться к себе самой. Уйти из-под власти всех мужчин. И вот – на тебе!

Даже сидя за рулем своего любимого гиганта, подчиняя себе четыре сотни лошадей – это столько, что конюшня с ними заняла бы пол-Мексики, – она подчиняется какому-то парню? Только потому, что он мужчина?

Рик между тем весело насвистывал мелодию из модного бродвейского мюзикла, откинувшись на спинку своего кресла и закрыв глаза.

– Я немножко вздремну, – проговорил он, прерывая мелодию. – Я хорошо поел, теперь приятно соснуть.

Перед глазами Рамоны возникла похожая картина: Гай, выбираясь из-за стола в выходной и довольно улыбаясь, что-то мурлычет себе под нос, потом говорит:

– Я так хорошо расслабился. Пойду прилягу.

Уже не думая, Рамона круто повернула руль вправо и нажала на тормоз. Потом наклонилась и сунула руку под сиденье. Пальцы безошибочно накрыли нагревшийся металл. Рамона выдернула револьвер и направила дуло в лицо Рика.

Она проделала все это мгновенно, но Рик открыл глаза от толчка. Ему в глаза уставилось дуло «барракуды».

– Т-ты что? – заикаясь, пролепетал он, импульсивно отшатываясь и хватаясь за ручку дверцы.

– Она заперта, малыш, – процедила сквозь зубы Рамона. – А это – бельгийский револьвер с милым названием «барракуда». Подарок настоящего мачо, если тебе интересно.

– Мне интересно. – Он кивнул, приходя в себя от неожиданности и соображая, как ему поступить.

– Если дернешься, выстрелю.

– Ты что, Рам?

– Рассказывай, малыш. Кто меня нанял на самом деле. Кто послал тебя со мной. С чем и зачем.

– Но ты ведь не пустишь в меня пулю… Ты не сможешь…

Она прицелилась в приоткрытое окно и нажала на спусковой крючок.

От звука выстрела лицо Рика посерело, а Рамона почувствовала, как в животе что-то задергалось, и забытая сладость, которая возникала в совсем другой обстановке и которую она давно не могла испытать, охватила ее. А она-то решила, что жизнь никогда больше не отпустит ей даже самую малую толику такого невероятного ощущения.

Возбужденная Рамона громко расхохоталась, глядя на Рика.

– Малыш, начинай. Я знаю, у тебя тоже есть оружие, но ты не достанешь его. Ты ведь понял, что я метко стреляю. Понял, правда?

– Но тебя… посадят.

– Мне все равно. Считай, я отправилась в свой последний рейс. Только не на «кадиллаке», как положено людям моего круга, а на этом грузовике.

Он не мигая смотрел на нее.

– Сумасшедшая баба. А с чего ты взяла, что тебя покатят на «кадиллаке»? – Рик не удержался от любопытства. Он уже приходил в себя и пытался заговорить ее, отвлечь, овладеть ситуацией.

– Я тебе потом объясню. Откровенность за откровенность. Но ты первый. Начинай, я после тебя…

Рик поднял руки, обратив к Рамоне раскрытые ладони, что означало полную капитуляцию.

– Ладно, я тебе все расскажу… Ты ведь отличный водитель и прекрасная девчонка. Только… немного скромная для шоферни.

– Ты так считаешь даже сейчас? – Она легонько покачала револьвером.

– А что? Мне даже нравится. Возбуждает! – Рик засмеялся, дергая плечами. – А то я думал, мы с тобой и дальше будем ехать тихо и скучно.

– Вот как?

Рамона оценила, насколько он хорошо держится, это еще больше взбодрило ее. Достойный противник всегда делает тебя сильнее, говорил Фрэнк. И изобретательнее. Интересно, Рик тоже видит в ней достойного противника?

Словно отвечая на ее безмолвный вопрос, Рик сказал:

– Мне даже нравится.

– Отлично. Начинай. Пока не расскажешь, с места не сдвинемся.

Глава тринадцатая
Жестокое сердце и изощренный ум

Гай смотрел на газетную полосу и ничего не мог понять. Какая еще текила?

«Отрава, которая выльется из горлышка бутылки»– набрано крупным шрифтом и чуть помельче, строчкой ниже, добавлено: «Если вы купите текилу под маркой Гарнье». «Червивая гадость: выпивка вместе с закуской». «Гая Гарнье, кажется, потянуло на соленое».

Газета «Вестник гурмана» брызгала слюной. Гай сначала не поверил, что все это в его адрес. Но почему? С какой стати уважаемое издание ополчилось на него? Он никогда не работал с текилой! Французские вина – вот его бизнес!

Гай расхаживал по своему парижскому кабинету, засунув руки в карманы. Он вернулся сюда из Калифорнии, собираясь сосредоточиться на новом урожае в ожидании, когда наконец закончится срок его изгнания из Сакраменто. Может быть, он сорок раз наплевал бы на их с Рамоной договор и явился снова выяснять отношения, но друг Уильям, дока в сердечных делах, посоветовал:

– Терпение, мой друг, иногда бывает самым победоносным оружием.

Он остановился перед окном, выходившим на узкую парижскую улочку. Мамаши вели детей из школы. Самые маленькие в мире ученики, улыбнулся Гай. Патрик тоже был таким, совсем недавно. Рамона возила его в школу и обратно, потом, когда он увлекся бейсболом, на тренировки. Тогда она была занята по горло и у них не возникало проблем. Ни днем, ни ночью.

– Папа!

Сын кидался к нему, Гай подхватывал его, сажал к себе на плечи, и они отправлялись в сад. Как все они были счастливы тогда! Так счастливы, что сами не замечали. У Гая сжалось сердце.

Рамона в ту пору увлекалась цветами, они росли везде – высокие и низкие, красные, белые, желтые. Перед глазами Гая возникла лужайка из прошлого. А потом кто-то словно стер эту картину, и он снова увидел пейзаж печали – желтые осколки столовой посуды, которые вылетели из окна. Во время ссоры.

Нет, сказал себе Гай, надо стереть в памяти эту картину, она не должна стать символом их нынешней жизни.

Он заставил себя представить Патрика, точную копию Рамоны и его самого. Да-да, так бывает у любящих друг друга родителей, мальчик похож и на отца, и на мать – на кого больше зависит от его настроения. Все знают, что супруги, долго прожившие вместе, становятся похожими, они копируют мимику, жесты друг друга. Потому-то и дети похожи сразу на обоих. Патрик недавно звонил с Сейшельских островов, спрашивал, как мать. А что мог сказать Гай? Поэтому он просто отшутился:

– Патрик, там пока не ждут возвращения корабля из дальнего плавания.

Гаю представилась круглая мордашка пятилетнего сына в очках.

– Я профессор, как Элен. – Патрик надувал щеки, пытаясь походить на круглолицую сестру отца. Тогда еще Элен не была врагом. Она обожала племянника.

Потом детская близорукость прошла, и теперь Патрик надевает очки, но специальные, когда ныряет или гоняет на мотоцикле. То есть очки уже знак не болезни, а крепкого здоровья.

Рамона на фоне нынешнего Патрика кажется такой же маленькой, как на фоне своего МЭКа. Она много раз порывалась прокатиться на грузовике, но Гай боялся за жену, и свой страх скрывал за насмешками.

Обижалась ли она? Он не задумывался. Главным для него было удержать ее.

– Ты хочешь изобразить, что тебе сто лет?

– Но он вечный, мой «Эй-Си», – спорила она.

– Столетняя старушка тоже чтит себя вечной. Его время ушло, Рамона. Он годится только под пресс.

Так он однажды сказал ей. До сих пор он помнит ее взгляд и слышит напряженное, даже звенящее молчание. Рамона редко спорила с ним, но иногда смотрела вот так, после чего ему совсем не хотелось вовсе открывать рот.

– Ну хорошо, хорошо. Он стоит в Вакавилле и пускай себе стоит. И гниет.

– Он не сгниет, Гай. – Ее голос был низким и глуховатым. – Я научу Патрика водить его. Вот увидишь.

Надо отдать должное, научила. Но Патрик оказался «малышом с жабрами», он готов был не вылезать из воды часами. Потом сын пристрастился к подводной охоте.

Рамона. Мексика. Текила…

Рамона? Мексика? Текила?

Гай попятился от окна, не в силах переварить пришедшую в голову мысль. Да как он не подумал об этом раньше?!

Он почувствовал, как от прилива крови в ушах зашумело.

Она когда-то говорила о… текиле. Давно, когда был еще жив ее любимый Фрэнк. Она даже упрекнула его, Гая, в недальновидности. И Фрэнк дудел в ту же дуду.

А что, если Рамона решила сама заняться текилой? Не сказав ему ничего?

Но она ничего не смыслит в напитках, как всякая женщина! – раздраженно подумал Гай. Ну и что, если она и работала в отделе вин журнала для домохозяек? Это он ее заставил пойти туда работать, чтобы тонко рекламировать напитки, которыми занимается он.

Гай уперся лбом в стекло. У Рамоны есть ходы в этот поганый листок, «Вестник гурмана», который вылил на него ушат помоев. И, если она решила ему отомстить, хотя он сам не понимает за что… Но тогда, в запале ссоры, разве она не кричала ему, что будет мстить? Всему миру, мужчинам, которые не дали ей пойти своим путем… И ему заодно?

Конечно, то был нервный срыв, но в такие минуты разве не выкрикивает человек правду, засевшую в подкорке, которая копится, мучает, а потом вырывается наружу?

Гай потер левую сторону груди, там, где сердце. Уильям, правда, объяснил, что угрозы, которые человек выкрикивает в такие мгновения, никогда не исполняются. Просто в крике он расстается с тем, что мучает его.

Но другого-то объяснения нет? Скорее всего Рамона сама решила взяться за дело и отрезать ему путь к текиле. Она вообще считает мужчин завистниками. Это из зависти к женскому изощренному уму они не принимают их в свое сообщество, оставляя им кухню и спальню, как-то сказала Рамона. И привела пример: разве у твоей сестры не изощренный ум?

Гай вздохнул. Своими куриными мозгами женщины не могут просчитать ситуацию даже на два шага вперед. Если Рамона провернула все это, то она не понимает до конца, что перекрывает ему рынок не текилы, а вообще весь рынок.

Она сделала это сознательно? Может быть, решила расправиться с ним? Кто-то за ней стоит? А он, как самый настоящий дурак, послушался Уильяма и оставил жену наедине с самой собой на целые полгода?

Холодок прошелся по спине Гая. Полгода. Полжизни для женщины, которая никогда не жила одна. Не жила самостоятельно. Он идиот.

Гай расстегнул воротник рубашки в сине-белую полоску. Крупные капли пота выступили на лбу. С некоторых пор он перестал себя узнавать – слишком быстро устает, его бросает в жар. Будь я женщиной, насмешливо подумал Гай, то решил бы, что у меня начался климакс.

А… если Рамона узнала о Стэйси? Ведь бизнес – мое весьма уязвимое место. Но… если она захотела бы свалить мой бизнес, тем самым она свалила бы и себя? Стоп, а может, она рассчитывает подняться на текиле?

«Месть способна застилать глаза», вспомнил Гай слова Уильяма, и ему стало нехорошо. Он провел рукой по лицу, словно на него осела паутина, как бывает в густом лесу, когда пробираешься сквозь заросли кустов в солнечный день глубокой осени. Но тут же на ум пришла спасительная фраза, которую произнес все тот же Уильям: «Не думаю, что твоя разумная и любящая тебя Рамона пойдет по такому пути».

Могла ли жена узнать о Стэйси? – снова спросил себя Гай. Сердце защемило, и он вдруг подумал, а что, если сама Стэйси разыскала Рамону и сказала? Но зачем? Он с ней расплатился сполна. Он отправил в Лондон партию весьма неплохого вина, оно поддержит бизнес Стэйси в самом начале.

Гай уперся руками в стол. Ему стало трудно дышать, он хватал ртом воздух. Идиот. Какой идиот! Вместо того чтобы разобраться в отношениях с женой, с женщиной, кроме которой никого и никогда не любил по-настоящему, он купился на легкое удовлетворение плоти – спал с той, которая похожа на жену!

Позвонить Стэйси? Ну конечно, давай звони! – насмешливо подзуживал себя Гай.

Телефонный звонок ударил по нервам, он дернулся, выпрямился и схватил трубку.

– Уильям! – воскликнул он. – Это ты!

– Да, это я. Здравствуй. Объясни мне, чему ты обязан своей преждевременной славе?

– Ты тоже читал газету?

– Мне присылают ее из Штатов. Ты ведь знаешь, я гурман по части напитков. Так что все это значит, Гай?

– Если бы я знал, – со стоном выдохнул он. – Я никогда не занимался текилой!

– Но… как пишут, она вот-вот появится на прилавках. Ее угрожают изъять из продажи тотчас. Как подделку. Похоже, тот, кто стоит за этим, знает гораздо больше тебя.

– Еще бы. Если он сам все это сотворил, как тут не знать. Я потому и не хотел заниматься текилой, что слишком много подделок. Агава растет медленно. Сырья не хватает.

– Я читал, что в провинциях Халиско и Наярит заложили множество новых плантаций, – заметил Уильям.

– Да, но пройдет лет десять, пока агава дозреет. А то, из чего ее гонят сейчас, – большей частью мусор. Вкладываться в нее дорого – уже сейчас цены на голубую агаву подскочили в двадцать раз. Ее крадут с полей. На одной охране разоришься. Я все это объяснял Рамоне, когда она предлагала войти в этот бизнес, но, видимо…

– Стоп! – прервал его Уильям. – Ты, похоже, совсем плох. Неужели ты думаешь, что это дело рук Рамоны?

– Послушай, но…

– Я всегда поражался тупости мужчин. Похоже, когда они в возбуждении, у них отказывает какая-то часть мозга. Причем в возбуждении любого свойства, – заметил Уильям с ехидцей. – Нет, друг мой, ищи получше, откуда дует ветер. Напротив, я полагаю, когда Рамона прочтет это, она сократит срок твоей ссылки. Помнишь, я говорил тебе, женщине нужно сильное потрясение, когда на нее наваливается кризис в середине жизни?

– Вот и накаркал! – злобно бросил Гай.

– Накаркать, как ты выражаешься, можно только то, что тебя и без того ждет. Карканье приближает печальное событие, не более того.

– Но если ты, умник, считаешь, что это не Рамона, тогда кто?

– Спроси себя, кто больше всех на свете тебя не любит? Я могу сказать тебе одно: убивают физически или морально только из-за денег. Поэтому ищи того, кто заработает, причем крупно, если твой бизнес станет покойником. Ищи за этим чье-то жестокое сердце и очень изощренный ум.

Глава четырнадцатая
Когда в мальчике просыпается мужчина

Рамона давно опустила револьвер и изучала лицо Рика. Ну что ж, мужчины тоже становятся исполнителями чужой воли, полагая при этом, что исполняют свою собственную.

– Твоя сестра на самом деле похожа на меня? – спросила Рамона, как будто из всего, что рассказал Рик под дулом револьвера, это самое главное.

Внезапно Рик улыбнулся, выражение его глаз переменилось, они заблестели.

– Очень. Только…

– Только она моложе меня, ты это хочешь сказать?

Он покачал головой.

– Не в этом дело.

– А в чем же? – разгоревшееся не ко времени любопытство подзуживало Рамону. Она сама не понимала, зачем ей это знать.

– Она… по-другому относится к мужчинам. – Рик смело посмотрел Рамоне в лицо.

Она прищурилась.

– А они достойны другого отношения?

– Рамона, ты… ты мне нравишься… – начал Рик. – Мы могли бы с тобой… поладить.

Она открыла рот, собираясь что-то сказать, потом передумала и неожиданно расхохоталась.

– Малыш, о чем ты?

Поладить! Да он почти ровесник ее сына. Рамона перестала смеяться, но улыбка осталась на ее лице. Конечно, двадцать с небольшим – наивысшая точка гиперсексуальности мужчины. Интересно, он сам-то знает об этом? Или только чувствует?

Она вспомнила, каким потрясением для нее стало открытие, когда в Патрике начал просыпаться мужчина. Это произошло очень рано, мальчику исполнилось всего тринадцать. Она заметила перемены по его простыне и в ужасе позвонила Гаю, попросила поскорее приехать домой, им надо поговорить о кое-чем важном.

Гай примчался немедленно, бросив все дела в офисе.

– Что случилось, дорогая?! – Его глаза беспокойно шарили по лицу жены. – Ты беременна?

Рамона засмеялась.

– О нет. Боюсь, это будет кто-то другой, причем скоро.

– А я-то обрадовался, думал, ты.

Рамона чувствовала, что в давней шутке мужа заключен тайный смысл. Он всегда хотел не меньше четверых детей и говорил ей об этом перед свадьбой. Она не имела ничего против. Но природа распорядилась по-своему, Рамона не настаивала. Как не наставил и Гай, уверяя жену, что для него самое главное существо на этом свете – она.

– Тогда на что ты намекаешь? – Он вскинул свои темные, идеального рисунка брови. – Кто это собирается…

– Пока никто. Но наш Патрик развивается… слишком бурно.

– Ты застукала его в ванной? – Лицо Гая расплылось в озорной мальчишеской ухмылке.

– Пока нет. А ты?

– Нет, но я догадываюсь, чем он занимается. Должен тебе сказать, не вижу ничего страшного. Я не буду его пугать, что у него что-нибудь отсохнет… – Он засмеялся. – Опираясь на собственный опыт…

– Ну-ну-ну? Расскажи скорее…

– Ах ты еще не знаешь, в какой сфере у меня опыт? Не поняла до сих пор?

– Как же – не поняла! В винном деле.

– В не винном тоже. – Гай вплотную подошел к ней и прижался всем телом.

Изящное тело Рамоны слилось с его точеным телом. Для мужчины Гай был не слишком высок, но сложен прекрасно. Самый настоящий француз – узкобедрый, с тонкой талией и с широкими плечами. Тренированный торс, развитые мышцы живота – все настолько совершенно, что он мог бы рекламировать мужское белье, шутила Рамона.

Она замерла, прислушиваясь к тому, что происходит внутри нее. Рамона любила эти мгновения, когда глубоко, словно в жерле вулкана, начинает плавиться лава, она движется, становясь все горячее, готовясь к взрыву. Ее сердце забилось, Рамона тихо застонала и подняла голову. Гай уперся ей подбородком в макушку, а она прижалась носом к его груди. Она слышала, как колотится сердце Гая, чувствовала, как его руки прижимают ее ягодицы все теснее… Гай начал медленно двигаться, словно примеряясь.

– Ох, – выдохнула Рамона, – но…

– Патрик вернется из школы только вечером, я знаю, – прошептал он ей в ухо, потом его язык нырнул туда.

Колени Рамоны подкосились, но Гай был готов к ее реакции. Он знал ее всю и всякий раз находил что-то новое…

– Но я ведь хотела тебе рассказать…

– Я знаю. О поллюциях… Наш сын – это наши гены, Рамона. Он будет моей копией. Я все про него знаю.

– Так что же, я не участвовала в создании нашего сокровища? – прошептала она, пытаясь отстраниться от Гая на секунду и посмотреть в его самодовольное лицо.

– Тсс… Еще как. Сейчас я тебе покажу, как это было…

Он дернул вниз язычок «молнии» на голубых джинсах Рамоны и приспустил их. Крошечные трусики не сопротивляясь пали под натиском уверенных пальцев. Потом Гай дернул «молнию» на своих слаксах, пуговицы на белых «боксерах» поддались с трудом, напрягшиеся на давно готовой плоти.

– Не снимай их, – прошептала Рамона.

– Ни за что, – со смехом пообещал Гай, поворачивая ее спиной к себе. – Я знаю, как ты любишь.

Со стоном Рамона наклонилась вперед, светлые волосы упали на лицо. Гай положил ей руки на груди и стиснул. Талия Рамоны напряглась, ягодицы окаменели. Он смотрел на них, и они казались ему мраморными. У сестры в домашней галерее есть несколько скульптур из мрамора – любовники в страстной схватке. Одна из них точно такая. Гай закрыл глаза, направляя плоть туда, где ее ждали. Они оба не любили то, что называется прелюдией. Они загорались мгновенно, без всякой подготовки, стоило им прикоснуться друг к другу…

Рамона потрясла головой, отгоняя наваждение. Неужели это было с ней? Боже, а что произошло дальше… Тот день стал настоящими именинами страсти. Как будто проснувшаяся в сыне сексуальность явилась для них толчком к тому, чтобы испытать как можно острее на себе, каково это…

Закончив в гостиной, они перебрались в спальню, и, как со смехом сказал Гай, когда они лежали, отдыхая от охватившего их урагана, его сестре пришлось бы здорово разориться на мрамор и на мастера-скульптора, если бы она захотела пополнить свою галерею новинками… Рамона весело смеялась вместе с ним.

Рамона откашлялась, чувствуя, как от воспоминаний засаднило в горле. Так что же случилось потом? Точнее – не так давно, потому что еще прошлой осенью они с Гаем страстно любили друг друга.

– Ты хочешь сказать, твоя сестра любит мужчин? – усмехнулась Рамона, уже не глядя на Рика, а только на дорогу.

– Ага.

– Это ведь хорошо, правда?

– Пожалуй. Они ей здорово помогают.

– И теперь она захотела помочь тебе заработать?

– Думаю, она тоже свое получит. Она мне позвонила из Лондона. Кто-то вышел на нее.

– Кто?

– Какая мне разница? Мне было ясно сказано: явиться в фирму Гарнье, они наймут машину с шофером, погрузят контейнеры с бутылками, а дальше ты все знаешь.

– Не все. На обратном пути перегрузят контейнеры?

– Точно. Ты быстро соображаешь, Рамона.

– А тебе хорошо заплатят за рейс.

– Я готов поделиться с тобой.

– Понятно.

– Если ты меня, конечно, не пристрелишь. – Он косо посмотрел на револьвер, лежавший перед ней на полке.

– Ага. Я подумаю. Имей в виду, у меня есть запасная обойма. Еще семь патронов. – Рамона помолчала и на всякий случай, чтобы Рик не пытался захватить «барракуду», добавила: – И еще один револьвер. «Лама». – Она похлопала себя по карману куртки.

Рик промолчал, потом осмелился отвести глаза от револьвера и посмотреть в окно.

– Кажется, мы приехали.

Рамона и сама увидела надпись на указателе.

– Понятно, – бросила она, выруливая на деревенскую площадь, от которой лучами отходили несколько улочек. – Мы должны ждать здесь?

– Да, скоро появится их человек.

Рамона заглушила мотор, снова взяла в руки револьвер и принялась вертеть его.

– Слушай, Рам, может, ты его уберешь? А то агент обделается.

– Главное, чтобы не мы с тобой. – Она ухмыльнулась. – Мы в стране неожиданностей. Причем одну из неожиданностей я привезла сама, в собственной кабине. – Рамона повернулась к Рику, постукивая дулом по приборному щитку. – Как, по-твоему, а почему они наняли шофера по объявлению?

Рик пожал плечами.

– Ну… я думаю, и от жадности тоже. Человек с рекомендациями много запросит. Потом, случайный водитель не станет вникать…

– Так, как я, да?

Он засмеялся.

– На это никто не рассчитывал.

– Еще бы. Женщина вообще призвана в этом мире исполнять свою роль, ту, которую ей напишет мужчина.

– О, если бы так. – Рик вздохнул. – Чтобы писать вашему брату роль, надо туго набить карманы баксами.

– Вот как? – На сей раз Рамона пропустила мимо ушей сочетание, которое еще недавно возмущало ее: «вашему брату».

– Женщины любят деньги. Они, как печь, которую топят углем. Весь перемажешься, кидая его в топку, а она еще коптит и плюется.

Рамона засмеялась.

– Очень образно. Значит, в Англии топят печи углем.

– Там, где я рос – да. В Уэльсе.

Перед кабиной внезапно возникла фигура всадника. Он сидел на могучем жеребце, шкура которого отливала червонным золотом на полуденном солнце. Мужчина был в белой рубахе и в кожаных штанах, широкополая шляпа с загнутыми полями скрывала лицо. Всадник подъехал к грузовику с той стороны, где сидел Рик, и поздоровался с ним, не обращая никакого внимания на Рамону, словно она не человек, а соломенная кукла.

– Он предлагает поехать за ним, – сказал ей Рик.

Рамона усмехнулась, запуская мотор. Господи, и этот такой же! Да стоит ей сейчас нажать на педаль газа, жеребец лишится разума и унесет этого мачо в Тартар! Фрэнк рассказывал ей, какие горячие здесь лошади, и предупреждал, когда она училась водить грузовик, приезжая летом на каникулы:

– Здесь надо быть острожной с мужчинами и с лошадьми. Больше ни с кем. – И Фрэнк многозначительно поднимал темные кустистые брови.

Она медленно ехала за всадником мимо приземистых домишек с облезлыми стенами, мимо собак, которые купались в красноватой пыли. В жаркий полдень на улице не было ни души.

Наконец всадник остановился у ворот, возле которых стояла скульптура: на высоком бетонном постаменте уложены бочки, на боку самой верхней огромная шишка – сердцевина агавы – здоровенная, похожая на ананас. Венчала скульптуру фигура мужчины, который замахнулся на шишку, собираясь разрубить ее…

Ворота, над которыми белела вывеска «Экспериментальное сельскохозяйственное поле», открылись невидимым привратником и, когда грузовик въехал во двор, закрылись. Рамона заглушила двигатель.

Рик выскочил из кабины, Рамона не спеша спустилась на землю. Свой револьвер она засунула за пояс джинсов и накинула на плечи куртку. Теперь она была готова к любым неожиданностям.

– Я боялась летучих мышей, – призналась Рамона, провожая взглядом одну, пронесшуюся над головой, когда они с Риком вышли из мотеля.

– Я тоже.

– Но ты мне не говорил, что видел их в Мексике.

– Думаешь, они водятся только здесь? Я в самом деле провел детство в Уэльсе.

– Значит, ты мне рассказал правду?

– А ты теперь мне совсем не веришь? Ты думала, я самый настоящий янки?

– Ну да.

– Знаешь, я рад, что ты похожа на мою сестру.

– Рад? Почему?

– Потому что она для меня все. Она главный человек на свете. Я не смогу ее обидеть.

Сердце Рамоны встрепенулось.

– А… ты собирался… ты должен был меня чем-то обидеть?

Рик вздернул подбородок.

– Ну что ты, конечно нет. – И он поспешно сменил тему разговора: – А ты как перестала бояться летучих мышей?

Рамона заставила себя улыбнуться и откашлялась.

– Они оказались полезными. По ночам опыляют цветки голубой агавы. Фрэнк, мой дед, жил большей частью в этих местах, держал небольшой заводик, он гнал мескаль.

– Это еще что за штука?

– Он объяснял мне так: разница между мескалем и текилой такая же, как между бренди и коньяком. То есть текилой может называться только тот мескаль, который произведен в провинциях Халиско или Наярит.

– Никогда не пробовал, – признался Рик. – Ни того, ни другого.

– Тебе стоит попробовать и пульке, и мескаль, и текилу.

– А сейчас Фрэнк держит заводик? – поинтересовался Рик.

– Разве что в другом мире. Его больше нет с нами.

– Понятно. – Мобильный телефон Рика зазвонил, он приложил трубку к уху и молча выслушал сообщение. Через несколько секунд он разжал губы. – Я все понял. – Он сунул телефон в карман и повернулся к Рамоне. – Мы свободны до утра.

– Значит, я не смогу завернуть в деревню к Фрэнку?

– А он похоронен в Мексике?

– Да, на краю плантации. Сейчас она перешла к его внуку.

– Твоему двоюродному брату?

– Да. Но он – последствие первого брака Фрэнка. – Рамона ухмыльнулась. – Его мать была стопроцентной мексиканкой. Мы почти не знакомы.

– Бывает, – сказал Рик. – Так где, говоришь, его деревня?

Рамона объяснила. Рик оторопело посмотрел на нее.

– Ты ничего не перепутала?

– Да нет. Это место мне никогда не забыть.

– Может, ты знаешь, как зовут твоего двоюродного брата?

Она сказала. Рик ничего не ответил, но лицо его слегка смягчилось, а Рамона боялась поверить в свою догадку. Но того, что пришло ей в голову, просто не могло быть!

Хорошая у тебя машина, – в который раз похвалил Рик. – Только название у нее странное. Оно что-то означает?

– МЭК? Ну да, это фамилия братьев из Аллентауна, городка в Пенсильвании. Они начали выпускать такие машины еще в Первую мировую войну. А модель «Эй-Си» названа в честь их любимца, бульдога.

– Оригинальный капот, аэродинамический, – с видом знатока сказал Рик.

– Машина очень мощная, почти четыре сотни лошадей. Между прочим, давний подарок Фрэнка.

– Ясно. Ну что, прокатимся в твою деревню?

– Поехали. – Рамона улыбнулась. – В баке полно горючего! – Она завела мотор, грузовик дрогнул, срываясь с места. – Там есть маленькая гостиница, мы в ней переночуем, а утром вернемся за грузом.

– Да, к тому времени бутылки уже заполнят…

Рамона не слушала Рика, она мысленно была не с ним и вообще не здесь. Она хотела поклониться могиле Фрэнка, чего не делала уже много лет.

– Обмоют меня мескалем, – шутил он, когда прощался с ней.

Тогда она была уже замужем за Гаем, они приезжали к Фрэнку, потому что Рамона хотела увлечь мужа идеей заняться еще и текилой. Она уверяла его, что мексиканские напитки войдут в моду, а он станет первым, кто выйдет с ними на рынки страны.

Но у Гая вошло в привычку – если с губ жены срывались какие-то предложения, над которыми надо задуматься и отвлечься от привычного ритма жизни, – «снимать с любимых губ поцелуем разный мусор».

Если Рамона злилась и говорила ему: «Если ты не хочешь сам, то давай я…» – Гай просто уводил ее в спальню.

– У тебя хорошо работает интуиция, – не раз хвалил Фрэнк внучку. – Мужчинам всегда хочется чему-то удивиться. Иначе они не портили бы напитки, сочиняя разные коктейли. Ну может ли быть гадость ужаснее, чем новомодный коктейль «тореадор»?

– А что это такое, Фрэнк?

– Пойдем, я отведу тебя в наш местный ресторан, сама попробуешь, – предложил он, когда Гай, поджаренный на солнце, лежал под холодным ветерком кондиционера и отказывался сделать даже шаг из комнаты. – По-моему, его придумал какой-то извращенец. Две порции текилы, треть от этого объема какао-ликера и чайная ложка сливок! – Неожиданно Фрэнк схватил себя за длинный нос и пропищал: – Перелить в бокалы для коктейлей, положить сверху взбитые сливки и посыпать порошком какао! – Он перестал мучить свой нос и уже обычным низким, с легкой хрипотцой голосом, сказал: – По-моему, чистая отрава!