Текст книги "Гони из сердца месть"

Автор книги: Уинифред Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава десятая
«Исцеляющий путь монахини»

Стэйси Вулфенсон осталась собой довольна. Она сидела перед зеркалом и «делала себе лицо». В процедуру входил не только макияж, но и прическа. Сейчас она могла причесаться так, как ей хотелось. Ее просто достали волосы, которые мотались по щекам. И, слава Богу, наконец она может убрать с глаз долой надоевшую фотографию, которой должна была соответствовать.

Стэйси дернула ящик комода и не глядя бросила туда цветную фотографию.

Игра окончена. Гай выставил ее за дверь, но она получила от него обещание поставить партию вина для ее магазина. Что ж, актерские навыки, которые пока не кормили на сцене, подкармливали в жизни, причем неплохо.

Стэйси ярко накрасила губы, удлинила ресницы, прошлась румянами по щекам. Совершенно открытое лицо, волосы зачесаны назад и собраны на шее в скромнейший пучок. Пусть все увидят, какой идеальной формы у нее голова. Она-то знает, но пусть другие получат удовольствие, полюбуются. Откуда ей известно, что у нее форма головы такая распрекрасная? О, об этом сказал настоящий мастер, папаша Роже. Его резец просто пел, признавался он, когда он ваял ее головку. Сейчас головка стоит в одном доме, в Версале. Судя по щедрому гонорару, который заплатил ей мастер, он хорошо на ней заработал.

Сегодня Роже возобновляет сеансы, и она должна быть прежней. Ну вот, идеальная головка мраморной богини готова. Стэйси надменно улыбнулась, не отрываясь от зеркала.

Знакомство с Роже изменило жизнь Стэйси. Она провела много времени во Франции, большей частью близ Версаля, в мастерской Роже, и он просветил ее не только в вопросах искусства. Это он заставил ее познакомиться с Гаем Гарнье, дал фотографию женщины, на которую она должна была быть похожей.

Папаша Роже хвалил ее за успехи в свойственной ему манере:

– У тебя не только форма головы хороша, но и мозги в ней имеются. Это полезно для здоровья.

Продолжая рассматривать себя в зеркале, Стэйси подумала: а вот такая – я понравилась бы Гаю?

Но, переведя взгляд на часы, она оставила свой вопрос без ответа. Надо спешить, папаша Роже уже ждет ее в мастерской.

Стэйси приподнялась на стуле и открыла рот, собираясь что-то сказать.

– На место! – крикнул Роже так, и его рыжий пупс с визгом метнулся в угол и забился на полосатую подстилку. Роже кинулся к песику. – Прости, дорогуша, я не тебе.

Стэйси села снова на место, зная, что к ней Роже не кинется. Она для него обыкновенная «болванка», которая является одной из составляющих его будущего шедевра. Ей положено замереть в одной позе и молчать. Она совсем отвыкла от этого в обществе Гая.

Она приняла прежнюю позу и замерла. Ей вспомнилось, как прошлой осенью, когда она позировала Роже для первой головки, примерно в такой же день, как сегодня, Роже, оттирая руки после сеанса и распространяя терпкий сладковатый аромат самшита, удивил ее.

– Пожалуй, я возьму тебя с собой на вечеринку. На Монмартр.

Стэйси молчала, обычно Роже не был к ней столь щедрым, когда речь шла о его личной жизни и о личном времени. Он нашел ее в Лондоне по рекомендации друзей-художников. Стэйси давно, еще будучи студенткой театрального колледжа, занималась позированием.

– Ну, что молчишь? Хочешь?

– Конечно.

– Коне-ечно, – передразнил ее Роже.

Его большой живот заколыхался, могучие плечи задергались. Он вытирал ручищи молотобойца и смотрел на Стэйси с интересом.

– Ты даже сама не знаешь, на что соглашаешься, – проворчал он, вешая черное махровое полотенце на золоченый крючок. – Ну ладно, не тревожь мозги. Папаше Роже можно доверять. Я просто хочу, чтобы ты получила удовольствие. Собирайся.

– Но… сейчас еще день? Ты сказал – вечеринка…

– Одно слово – вечеринка. Не назовешь ведь это дело утренником, если в тебя там хотят влить ведро вина? Ладно, пусть будет прием. Только нам надо соответственно одеться.

Заинтригованная Стэйси встала со стула и оглядела себя. Она была в черных джинсах и в черном топике.

– А как мы должны одеться?

– Сейчас, сейчас мы начнем наш маскарад…

Роже подошел к шкафу и распахнул его. Дверцы со скрипом отлетели в сторону, Стэйси увидела ряды вешалок, на которых чего только не было. Похоже на театральный гардероб. Роже перебирал вещи, отметая одну за другой, пока наконец не вынул черное пончо и не протянул его Стэйси.

– Накинь. И вот эту черную шляпу. – Он потянулся к полке и снял ее. – Примерь.

Стэйси примерила.

– И вот этот шарф на шею. – Неожиданно грациозно для его комплекции привстав на цыпочки, Роже опустил на шею Стэйси мягкий красный шарф, концы которого болтались у колен. – А ну-ка взгляни на себя, милочка.

По его голосу Стэйси поняла, что Роже доволен тем, что видит.

Она себя не узнала. Она словно сошла с картин старинных голландских мастеров, которые видела в Лувре.

– А… а ты как оденешься?

– Точно так же. – Он засмеялся. – Там все будут одеты точно так.

– Но… почему?

– Потому что из черного винограда получается красное вино! Вот почему. Мы с тобой едем на самый последний виноградник Парижа.

– Значит, мы едем за город? – недоуменно протянула Стэйси. – А ты сказал, на Монмартр.

– В Париже остался один-единственный виноградник. Последний. Он примыкает к музею на Монмартре. Я вхожу в сообщество его поклонников. Этому винограднику два века. Его ценили монахини и дорого продавали. Они считали его прекрасным средством против расстройства желудка, если хочешь знать.

– А сейчас?

– Сейчас делают немного вина, примерно шесть сотен бутылок в год.

– Мы попробуем?

– Непременно. Виноград уже убрали, но кое-что осталось для нас. И вино. А потом все вместе закатимся к «Проворному кролику». Это кабаре неподалеку от виноградника, неплохое место, там исполняют шансон. Тебе понравится…

Вот тогда-то у Стэйси возникла мысль – стать похожей на этих монахинь. Их последовательницей, нет-нет, только по части продажи вина, поторопилась она успокоить себя. Открыть в Лондоне магазин французских лечебных вин.

Сейчас все помешались на здоровье и на экологической чистоте продуктов. В магазинах появились даже овощи с идеальных полей Ее Величества, молоко с идеальных ферм Ее Величества, фазаны, добытые членами королевской семьи и лично принцем Уэльским Чарльзом на охоте… Интересно, была ли рядом с ним его нынешняя подружка, которая без ума от охоты и стрельбы?!

Так почему бы и нет? А назвать магазин можно торжественно и загадочно: «Исцеляющим путем монахинь».

Когда идея созрела в идеальной голове Стэйси, она поделилась ею с Роже. Тот внимательно смотрел на нее, как будто сравнивал свою работу с оригиналом, потом разрешил:

– Дерзай, детка…

Размышления Стэйси прервал голос Роже:

– Ну давай, расслабься. Ты пока еще не втянулась, да?

– Не очень, – согласилась Стэйси.

– Можешь слезть со стула и походить. Кстати, как твой бизнес?

– Неплохо, – коротко ответила она.

– Стэйси, помнишь, – начал Роже, усаживаясь на диван и складывая руки на животе, – ты мне как-то говорила про своего брата, который живет в Штатах, я не ошибся? У него до сих пор нет нормальной работы?

– Да, то, что он делает, работой трудно назвать. Но кое-что зарабатывает. – Она пожала плечами.

– Ты могла бы ему помочь.

Глаза Роже загорелись странным блеском, который насторожил Стэйси, и, чтобы скрыть это чувство, она улыбнулась. Роже принял ее улыбку на свой счет.

– Зря улыбаешься, милочка. Вот когда я тебе расскажу весь сюжет, тогда посмотрим, как ты станешь улыбаться.

Он рассказывал, Стэйси внимательно слушала. Ага, снова Гай Гарнье. А ведь он был уверен, что они расстались навсегда. Интересно, вдруг подумала Стэйси, когда он наваливался на меня прошлой ночью, он представлял свою жену или все-таки меня?

Стэйси ощутила легкий укол в сердце. О нет, ей незачем вспоминать о Гае Гарнье вот так. Она просто делала то, о чем просил ее папаша Роже. Ей больше никогда не придется быть похожей на Рамону Сталлер, жену Гая. Впрочем, быть похожей – это не совсем точно.

– У тебя должен быть ее абрис лица и силуэт. Всего остального мужчина, если он не скульптор и не художник, не видит, – объяснял папаша Роже. – По крайне мере с первого взгляда не заметит. Ты должна лишь напоминать ему о ней, и от этого быть желанной. Потому что Гай Гарнье любит свою жену, и больше никого. Потом всем остальным ты его приманишь. Тебе надо подружиться с ним. Я кое о чем тебя попрошу, но об этом после. Пока же доверься телу, оно сделает свое дело. Хорош каламбур? Сам придумал? Да нет. Это придумали мужчины, чтобы чем-то занять своих женщин, иначе они просто перепилят им глотку.

Роже засмеялся и принялся пилить пилой мрамор. Стэйси поморщилась – Роже прекратил.

– Не нравится? – спросил он. – Не важно, твоя главная задача – приманить Гая на трубочном чемпионате, и пускай он пригласит тебя поехать с ним в Париж. А дальше я тебе объясню, что делать. – Стэйси вскинула брови, и Роже уточнил: – Ну конечно, только в той сфере, в которой ты новичок. – Он подмигнул ей, и его глаза снова странно заблестели.

Папаша Роже просил внимательно слушать, что Гай рассказывает, задавать вскользь некоторые вопросы. Потом Стэйси должна была рассказывать папаше Роже все, что узнала, и получать хорошие деньги. А иначе как она могла бы начать свое маленькое дело?

И вот теперь папаша Роже делает новое предложение. Причем не только ей, но и ее брату Рику. Так почему бы и нет?

Однажды, вспомнила Стэйси, она хотела уехать из Парижа в Лондон вечерним поездом, пронестись с грохотом в тоннеле под Ла-Маншем и вынырнуть из него в свете вечерних огней. И тогда ей ужасно захотелось, чтобы в Лондоне ее ждала уютная квартира – ну, не в Мэйфэре, конечно, но обязательно в Уэст-Энде…

Похоже, если она будет слушаться папашу Роже, то это не такая уж безумная мечта.

Глава одиннадцатая
Осколки жизни

«Человек никогда ни от чего не отказывается, он просто одно удовольствие заменяет другим». Гай усмехнулся и захлопнул свой дневник «Я самый-самый».

Сколько еще подобных мудростей записал он сюда, чтобы однажды открыть и прочесть давно забытую фразу, которая поможет ему настроиться, как камертон – расстроенному музыкальному инструменту? Великое множество, причем Гай никогда не указывал источники. Он считал эти мысли собственными, потому что, уже кем-то высказанная, мысль обретает самостоятельную жизнь. Да, именно так, выходя в мир, она становится всеобщей, он уверен в этом. Но сейчас Гая Гарнье занимало другое: насколько справедлива только что прочитанная сентенция?

Гай посмотрел в окно, и ему показалось, что он снова слышит звон бьющейся о кафель посуды. Он снова увидел осколки, которые словно трассирующие пули рассекают воздух…

Прошло почти полгода с того момента, как Гай уехал из дому. В кухне давно нет тех осколков, нет их и на лужайке за домом. Но ему никак не выбросить их из памяти. Не может он забыть и привкус горечи во рту, тянущую тоску в сердце…

Гай улетал в Париж, а жена, любимая, всегда любящая и любимая Рамона, смотрела на него с облегчением. Более того, ему показалось, будто он уловил в них блеск, причина которого известна только ей одной. Но это был, несомненно, блеск от предвкушения удовольствия.

А сейчас дом пуст. Никаких записок, никаких сообщений для него. Словно Рамона сняла с себя обязанность сообщать мужу о себе. Она ни разу не позвонила ему в Париж, а он, сколько ни звонил, не слышал ее живого голоса, только автоответчик предлагал ему свои услуги.

За открытым окном прошелестел ветерок, листья заколебались, самые нестойкие нехотя упали, оповещая мир о происходящей в природе смене сезонов.

Гай встал и подошел к своему шкафу. Он открыл дверцу, заранее предчувствуя успокоение от ожидающего его удовольствия. Коллекция трубок, которая обитала за этой дверцей, всегда служила ему надежным якорем, какие бы бури ни бушевали в его жизни. Стоило Гаю Гарнье перебрать эти деревянные сокровища, как он чувствовал облегчение – ну конечно, пройдет время и снова будет полный штиль…

Чем дольше Гай всматривался в коллекцию, тем явственнее ощущал холодок, который стремительно пробирался за воротник.

Трубки «бренди» на месте нет.

Моментально в голове возникли строчки, которые он только что прочитал в своем дневнике. Ну конечно, Рамона тоже ни от чего не отказывается и одно удовольствие заменяет другим!

Кому она отдала его бесценную трубку? В чьи губы она вставила ее? Что еще делали эти губы? Целовали ее? Целовали… везде?

Но внезапно ему явилось другое видение: он целует Стэйси… Они в постели… После поездки на его виноградники. Он целует ее… везде.

Гай запустил пальцы в волосы, потом быстро отдернул руку и заложил ее за спину. Эта рука лежала на… Эти пальцы были такими шаловливыми и изобретательными… Как и ее пальчики… тоже.

Тихо выругавшись, Гай привалился к стене. Да, он ни от чего не отказывался. Он тоже одно удовольствие заменял другим.

На секунду, не больше, Гай допустил до себя чувство вины. Но натура взяла верх, он мгновенно излечился от самоосуждения.

Господи, какая ерунда! На самом-то деле он хотел Рамону! Она мерещилась ему везде, она настолько крепко сидит у него в мозгах, что тогда, в Лондоне, он принял Стэйси за нее! Она похожа на Рамону, как родная сестра. Она такая же горячая, как Рамона в ее годы…

Гай взял с полки трубку «дипломат» и, как всегда, открыл дверцу бара, чтобы посмотреться в зеркало. Эта трубка идеально подходила к его лицу. Как и все остальные. Еще бы, всякий раз, покупая трубку, он примерял ее. Обычно продавцы предлагают целлофановые «презервативчики», которые натягивают на мундштук для примерки, чтобы проверить, идет ли она покупателю.

Он набил трубку слегка увлажненным табаком, чиркнул спичкой и прикурил. Затянулся, поморщился, услышав, что трубка забулькала. Значит, ее надо почистить и удалить накопившуюся влагу.

Попыхивая трубкой, Гай сел за письменный стол и принялся перебирать бумаги. Он перекладывал листок за листком, сам не зная, что ищет. Из головы не шел вопрос: где Рамона, с кем она?

Не стоит сомневаться, думал он, что она с кем-то. Иначе она отзывалась бы на звонки. Такого просто не может быть – чтобы Рамона смогла выдержать и не общаться с ним полгода. Да и любимая его трубка наверняка была бы на месте.

Это ведь его трубка. А это означает, что «бренди» не просто хороша сама по себе, это означает, он ее правильно обкурил. С ней связано много общих воспоминаний… Очень личных.

«Бренди» они покупали вместе с Рамоной, когда между ними все было идеально, когда они наконец облегченно вздохнули – сестре не удалось отсудить виноградник, подаренный Полем.

– Твоя сестра Элен совершенно не похожа на француженку, – удивлялась Рамона, когда они сидели в японском ресторане в Париже, отмечая победу.

Действительно, грузная женщина с крашенными в соломенный цвет седыми волосами не отвечала представлениям об изящных французских женщинах.

– Но по сути она самая настоящая француженка, – возражал Гай.

– Неужели? – В глазах Рамоны возникло опасение.

– Не волнуйся, – успокоил он ее. – Расчетливость и хитрость достались Элен. На меня не хватило.

– А что досталось тебе? Как ты считаешь? – быстро спросила Рамона.

– Мне? Доверчивость и восторженность. Разве ты не заметила? Я восторгаюсь тобой и доверяю тебе безоглядно. – Гай поцеловал жену, переполненный радостью победы.

Он не сказал Рамоне о том, что сестра совершила ошибку, приписав ему еще одно свойство – наивное великодушие. Потому и вступила с ним в тяжбу, рассчитывая на быструю победу.

Ну что ему стоит оставить за ней самый большой виноградник в Провансе? Тот самый, который принадлежал только на бумаге брату отца? На самом-то деле, и это всем известно, виноградниками занимался их отец. Теперь, когда отец отошел от дел, Элен вызвалась взять заботы о винограднике и о производстве вина на себя и оставляла за собой определенную долю урожая. Она ведь не за тридевять земель, как Гай, а рядом…

Когда Гай отказался, Элен пообещала доказать, что Поль Гарнье написал это завещание в помрачении рассудка. Началась тяжба, во время которой Гай поразился изощренности ума сестры…

Но сейчас речь не о ней. Для него Элен больше нет на этом свете. Она его не интересует. Речь о Рамоне. Неужели она хотела заставить его страдать и мучиться? Ей мало взять и отослать его от себя? К тому же, если бы у нее не было определенных намерений, зачем ей брать тайм-аут на полгода?

Боже, вдруг подумал Гай, до чего дошла моя жизнь! Моя жена берет тайм-аут от… меня! Более того, я согласился, я принял это… Не могу сказать, что сделал это с легкостью, но отнесся к ее предложению, как к возможному варианту…

Гай покрутил головой. Да, с ним тоже что-то происходит.

Нет-нет, не кризис в середине жизни. Уильям ведь ясно сказал, что у мужчин если и случается такой кризис, то гораздо реже и позже. А Гай верил Уильяму… он светило в своем деле.

Гай отодвинул бумаги и глубоко затянулся.

Я самый-самый…

Душа стала легкой, как дым…

Итак, что дальше? – спросил себя Гай.

Дальше – он даст указания управляющему делами своей фирмы и снова улетит в Париж. Что ж, данное жене обещание он выполнит. Он выдержит весь срок.

Глава двенадцатая
Возвращение невинности?

– Ты хотела сделать пластическую операцию? – Рик вытаращил глаза. – Интересно, какое место ты хотела изменить или подтянуть? – Лицо его выражало неподдельное недоумение. Он оглядел Рамону и ухмыльнулся. – Ну конечно, как это я сразу не догадался! Ты наверняка хотела снова стать… девственницей!

Рамона открыла рот, не понимая, о чем он.

– Ты разве не знаешь? – наседал Рик. – Некоторые женщины снова хотят стать невинными.

– Ну да! – Она засмеялась. – Скажешь тоже.

– Я не шучу. Чего только ваш брат ни придумает, чтобы надуть нас.

– Наш брат? – переспросила Рамона.

– Ну не скажешь ведь – ваша сестра.

– Понятно, в языке уже невозможно найти слов, чтобы нормально говорить о женщинах, только о мужчинах! – запальчиво бросила Рамона.

Но Рик, не обращая внимания на ее горячность, продолжал развивать собственную мысль:

– Кое-кто из нас, мужчин, на самом деле сходит с ума по девственницам. Думаю, хирурги хорошо зарабатывают на нашей глупости и доверчивости. Ух, они и веселятся, наверное, когда снова запирают давно открытые ворота на замок. Рик глубоко вдохнул и закашлялся.

До Рамоны наконец дошло, что именно он ей объяснял.

– Так ты во-от о чем…

– Ну да. – Рик повернулся на спину и уставился в небо.

Они давно миновали границу, без всяких задержек, потому что Рик указал ей путь, где нет никаких постов. А теперь он предложил Рамоне устроить небольшой привал на краю плантации агавы. Острые высокие листья растений, чем-то похожие на перья гигантских алоэ, надежно отделяли их от дороги. Грузовик стоял на обочине, угрожающе насупившись.

– Да знаешь ли, мне уже поздновато, – сказала наконец Рамона. – Моя девственность вызвала бы у мужчин совсем другую реакцию. Такая старая – и все еще невинна! Значит, никто и не претендовал ни на что.

Рик засмеялся.

– Скажешь тоже – старая! Я понимаю, тебе, конечно, уже не восемнадцать. Но если женщине нет тридцати… Может быть, ты всю жизнь ждала единственного мужчину?

– Рик, а тебе-то сколько? – едва не расхохотавшись от неожиданного комплимента, поинтересовалась Рамона.

– О, я давно не юноша.

– Поня-ятно, – протянула Рамона, не в силах соединить губы, они разъезжались в разные стороны. Что бы он сказал, если бы узнал, что у нее сын чуть-чуть старше?

– Ты еще не женат?

– Как и ты. Свободен.

Сердце Рамоны ворохнулось в груди. Неужели парень слепой? Он не видит, что ей уже… Нет, не видит.

– У тебя есть девчонка?

– Была. Но сплыла. – Рик запустил пальцы в волосы. – Она бы точно не сбежала, если бы мне подвернулась эта поездка пораньше.

– Правда? – Рамона снова насторожилась. Что же такое пообещали пареньку? – Я тоже надеюсь поправить свои дела. Иначе и мой парень сбежит от меня.

– Он что, сидит у тебя на шее?

– Да нет. Просто сейчас он без работы. На пособии. А я получу за этот рейс очень приличную сумму.

Рик самодовольно ухмыльнулся.

– Ты мне уже говорила, за сколько тебя наняли. Любой парень послал бы их с такими бабками. Ты ведь классно водишь, Рам. А движок знаешь, как посудомоечную машину.

– Это верно.

– Еще бы не верно. Я понял, к чему ты недавно прислушивалась.

– К чему же?

– Тебе показалось, что движок троит. Ты ведь полезла проверить свечи? – Удивленный взгляд Рамоны подтвердил его догадку. – А в такой махине, как твой МЭК, только музыкальный слух уловит звук, который ты услышала.

– Соображаешь, Рик.

– Еще бы. Я немного послужил в армии. Водителем. Так что могу тебе сказать, будь ты парнем, ты такие баксы заколачивала бы…

– Ты так считаешь?

– А кто считал бы иначе, если бы увидел, как ты крутишь баранку?

Она тихонько засмеялась.

– У меня был опыт…

– У парней тоже – опыт. Но в тебе что-то есть еще… Ты крутишь баранку так, будто ждала этого всю жизнь, будто хотела до нее дорваться и вцепиться. Наверное, тебя родили шофером.

– Может, и так.

Рамона закрыла глаза и увидела Фрэнка, деревенский ресторан, в котором впервые попробовала пульке и мескаль… Но она недолго предавалась сладостным воспоминаниям. Ей мешало неясное внутреннее волнение.

Она открыла глаза и посмотрела на небо, ожидая, что его бездонная синева успокоит, уймет разгулявшиеся чувства. Но Рамона увидела другое – неспешно и надменно по небу проплыла птица. Она догадалась, что это за птица, но запретила себе узнать ее. Пускай гриф ищет поживу в другом месте.

– Рик, поехали? – хрипловатым голосом окликнула своего спутника Рамона.

Рик внимательно посмотрел на нее, и она догадалась, что его смутил ее голос. Она знала, как мужчины реагируют на подобный тембр, тем более что он изменился внезапно.

Рамона заметила, как напряглись его руки, сложенные на груди и обнаженные по локоть, как набрякла татуировка выше запястья. Она давно хотела спросить, что означает странный вензель, но оставила на потом. Им предстоит еще обратный путь, и они должны будут чем-то говорить.

– Мы можем простудиться. Нечего лежать на голой земле.

Рамона попыталась вскочить, но Рик схватил ее за руку и скомандовал:

– Лежи!

Этот окрик ударил по напрягшимся нервам, Рамона, пытаясь взять себя в руки, прошипела:

– Не смей командовать, парень!

Рик уставился на нее, потом неожиданно улыбнулся.

– Ты мне нравишься все больше и больше. Кажется, я мог бы в тебя влюбиться.

– Щенок, – процедила Рамона сквозь зубы.

– Не изображай матрону. Я смог бы уговорить тебя и сейчас, но…

Рамона напрягла слух. Она сама не знала, что собиралась услышать, но чуткое ухо уловило дальний гул моторов.

– Ты что? Окаменела? – спросил Рик, вставая на ноги и устремляя взгляд в ту сторону, куда смотрела Рамона. Судя по всему, у него слух не был таким тонким, как у нее.

– Кто-то едет, – сказала она. – Давай быстрее к машине.

– Не спеши, – он ухмыльнулся, – побудем здесь. Незачем, чтобы нас увидели. – И, словно наручники, его пальцы сцепились вокруг тонкого запястья Рамоны. – Тебя это не касается. Ты всего-навсего водила, я сопровождаю груз и тебя.

Рамона села на землю, чувствуя, что дрожит, но ничего не могла с собой поделать. Что-то происходит в фирме Гая, что-то происходит в его бизнесе. Похоже, он сам не знает об этом. Ей может представиться случай выяснить. И она им воспользуется, чем бы ей это ни грозило. Она жена Гая, это, во-первых, а во-вторых, это и ее бизнес, в конце концов. Неважно, что она не участвует в нем непосредственно. Этот бизнес должен перейти Патрику, и она не допустит, чтобы мальчик остался ни с чем.

Внезапно Рамона разозлилась на себя. Все как всегда, старая песня. Она должна подумать о Гае, о Патрике, а о себе когда-нибудь потом. Рамона шумно втянула воздух и так же шумно выдохнула. Она узнает все, и сделает это потому, что сама так хочет.

– Слушай, ты сопишь, как кузнечные меха. – Рик усмехнулся.

– Не твое дело, – процедила Рамона сквозь зубы.

– Ты очень вежливая, Рам. Другая меня обложила бы как следует. Извини, тебе было больно?

– Нет, мне не было больно.

– У тебя такая тонкая рука. – Он покрутил свою. – Как у моей сестры, – сказал он и пристально оглядел ее.

Рамона вспоминала, как отвечал ей Гай на все попытки поучаствовать в его бизнесе.

– Детка, занимайся домом, сыном, кухней, – целуя, говорил он ей, когда она начинала задавать вопросы о делах. – Ты уже участвуешь в моем бизнесе тем, что живешь со мной. Ты ходишь со мной на презентации вин, на вечеринки, на винные пати. А как замечательно ты помогаешь продвигать вина через журнал! Все, люблю. Целую…

– А сейчас не дергайся, Рам, – услышала она угрожающий шепот Рика. – Сиди и не дергайся, – прошипел он, положил руку на ее спину и прижал к земле. – Пускай парни сделают свое дело и уедут.

– Что? Что это за дело? – пытаясь говорить спокойно, спросила Рамона, наблюдая сквозь заросли, как к ее МЭКу подкатил кран, а следом грузовик.

– Тебя для чего наняли? – внушал ей Рик. – Рулить. Вот и рули. А сейчас отдыхай.

– Но это… но груз…

– Ты довезешь груз в лучшем виде. Туда, и обратно. Я с тобой. Я сопровождаю и тебя, и груз.

Наконец до Рамоны дошло, что сейчас она на самом деле просто водитель, которого наняли на один рейс. За деньги.

– Ты получишь вдобавок свой бонус, – Рик подмигнул, – от меня.

Рамона почувствовала, как кровь ударила в голову, но она сдержалась и промолчала. Не стоит забывать, она вступила сама в эту игру, на особом, не привычном для себя поле. Она понятия не имела, как ведут себя нанятые водители в подобной ситуации. Но что такое подчиняться и уступать чужой, мужской, воле Рамона знала слишком хорошо. А разве она отправилась в этот рейс не потому, что ей надоело подчиняться чужой воле? Разве нет?

Она чувствовала, как кровь отливает от головы, к ней снова возвращается хорошо знакомое состояние – да какая разница? Кто-то что-то выгружает из ее машины в другую. Она на самом деле не отвечает за груз. Вот если кто-то попробовал бы открутить колеса ее драгоценного МЭКа, вот тогда…

Между тем чужой грузовик, раскачиваясь на измученных рессорах, принимал от ее «Эй-Си» первый голубой контейнер, чуть темнее цвета мексиканского неба. Сердце Рамоны медленно билось, как всегда после вспышки внутреннего протеста. Ничего, пройдет… – сказала она себе.

– А теперь поехали и мы, – удовлетворенно проговорил Рик, насмешливо улыбаясь. – Тебе-то что? Ты сама не знаешь, что везешь. За то, что везешь, ты не отвечаешь.

– А кто отвечает? Ты? – в который раз попыталась понять Рамона.

– Допустим.

Ага, значит, ты, подумала она, не глядя на своего спутника. Хорошо…

– Ты чего притихла? Испугалась? – спросил Рик, наблюдая поверх острых концов агавы, как в кузов грузовика проплыл второй контейнер. – Вот и все.

– А… остальные?

– Остальные поедут дальше. – Рик засмеялся.

– А… потом?

– А потому суп с котом. Не переживай, малышка. Ты свое получишь, фирму ты знать не знаешь. Я, между прочим, могу тебя порекомендовать потом своим… друзьям. Как классного водилу.

– А… где твои друзья? В Сакраменто?

– Какая тебе разница? – усмехнулся он. – Они везде.

– С… спасибо, – проговорила Рамона, не нашедшая других слов.

Теперь она всматривалась в грузовик, который медленно пятился по дороге, отъезжая от крана, а тот, уже сложив стрелу, пятился следом за грузовиком. Конечно, никаких номеров на машинах нет, но Рамона напрягала зрение, чтобы заметить хоть что-то особенное, какую-то деталь.

И заметила, но не на грузовике, а на кране. На самом конце стрелы облупилась краска. Под желтой проступала синяя. Видимо, кран красили, но давно. Грузовик был самым обычным МЭНом, ничего примечательного в его армейской камуфляжной окраске не было.

Когда пыль, поднятая колесами грузовика и крана улеглась, Рик скомандовал:

– Все, теперь и мы поехали.

Рамону не надо было приглашать дважды, у нее руки чесались вцепиться в баранку и поскорее доехать до места назначения.

Машина шла еще резвее, освободившись от доброй половины груза, и эта легкость мучила ее. Для чего кому-то понадобилось забирать у нас, а точнее у фирмы Гая, два контейнера тары? – спрашивала себя Рамона, заставляя свои мозги работать быстрее.

Гай никогда не говорил, что намерен заняться текилой. Или мескалем. Или пульке. Он ни словом не обмолвился об этом. Невероятно. Потому что обычно он делился с Рамоной хорошими новостями. А эта новость была бы хорошей – продвигать на рынок Штатов модную текилу.

Ей самой не раз приходила в голову подобная идея, но у Гая она энтузиазма не вызывала. А теперь, выходит, он даже заказал бутылки под напитки? Тоже странно. Обычно он показывал ей эскизы этикеток, он ценил ее вкус. Неважно, что у них в последнее время были натянутые отношения, он должен был ей рассказать и показать.

Рамона больше не замечала никаких красот – ни полей, ни холмов, не видела распростершихся до самого неба плантаций агавы.

Похожее на окрашенное в охру колесо грузовика солнце катилось за горизонт. Рамона уже не думала о том, что хотела завернуть в деревню Фрэнка, в тот ресторан, где впервые попробовала пульке и мескаль.

– Нам еще далеко? – спросила она.

– Далеко? – переспросил Рик, который тоже сидел тихо и о чем-то думал. Его задумчивость насторожила Рамону. – Да нет. Скоро приедем.

– Понятно.

Сердце Рамоны забилось в предощущении чего-то приятного. Она вспомнила про маленький револьвер, давно подаренный Фрэнком, который держала под сиденьем. Стрелять ее тоже научил он, а завершил ее образование в этой сфере Поль, дядя Гая. Когда они поженились и приехали в Париж, он поселил их у себя, на улице Жака Оффенбаха. Сам он жил в загородном доме.

– Ты настоящая американка, Рамона, – сказал Поль. – В тебе нет ничего европейского. Я уверен, все твои предки отлично владели оружием.

– Я тоже стреляю, – сообщила Рамона и посмотрела на Гая.

– И гораздо лучше меня, – галантно уточнил он.

– Хвалю за честность, Гай. Я хочу показать вам, друзья, одну невероятную коллекцию. Эти револьверы вернулись с того света. – Поль серьезно посмотрел на Рамону. – Мой отец закопал их перед приходом немцев в Париж в саду, а после войны выкопал. Они великолепно сохранились.

– А какой фирмы эти револьверы? – заинтересовалась Рамона.

– «Форе Лепаж». Известная французская фирма, ей больше двух сотен лет. Между прочим, она живет и процветает до сих пор. Могу сводить в магазин, у них там можно пристрелять оружие. Собирайтесь! – импульсивно скомандовал Поль.

Рамона потрясла не только мужа и его дядю, но и служащих фирмы «Форе Лепаж».

– Отличный глаз! – похвалил Поль по-английски и добавил по-французски: – Эти американцы, они в младенчестве сосут не соску, а дуло револьвера!

Потом, когда Гай ей перевел, Рамона разозлилась.

– Неужели европейцы представляют нас такими первобытными?