Текст книги "Гони из сердца месть"

Автор книги: Уинифред Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Это позволяет мне чувствовать особенную уверенность в мировом пространстве. Я готов раскурить с любой точкой мира трубку мира!

– Занятный каламбур!

Рамоне на самом деле понравился ответ. Гай вообще обладал быстрой реакцией, она заметила это давно. Наверное, поэтому и Патрик у них родился ровно через девять месяцев после того, как они впервые занялись любовью. Это произошло еще в Манчестере.

Что-то дрогнуло в сердце Рамоны, но она постаралась отмахнуться от этого ощущения.

Она потянулась к полке и взяла трубку, похожую на кочергу, которой обычно ворошила головешки в камине. Эта модель называется «бренди», сразу вспомнила она. Гай вдолбил ей в голову все названия, ее голова принимала все новое без сопротивления, особенно в первые два года после рождения Патрика. Как будто в голове Рамоны образовалось много пустого места.

Рамона усмехнулась. Недавно она прочла в каком-то журнале о новых исследованиях ученых. Они обнаружили удивительную вещь – оказывается, во время беременности женщина забывает тридцать процентов всего, что знала до этого. И только в течение двух лет после родов к ней возвращается память.

Так может быть, вдруг подумала Рамона, во время беременности я забыла про себя настоящую, про свои желания и стремления, а потом память об этом могла бы вернуться, но ей некуда было возвращаться – все ячейки памяти оказались занятыми. Занятыми названиями курительных трубок, французских вин, именами бизнесменов, с которыми работал Гай, биржевыми ценами на французские вина разных лет, бейсболом Патрика, названиями команд, именами девочек, которые нравились Патрику, именами мальчиков, которые ему не нравились, ценами на дома, поскольку они переезжали много раз, как и полагается американцам среднего класса…

Рамона подержала в руке трубку. С ней Гай ездил весной на чемпионат мира по курению трубок в Англию. Он звал ее с собой, но она уже ничего не хотела.

Она умела набивать трубки и не раз делала это для Гая.

– Смотри, она должна быть набита достаточно плотно. Видишь, я надавливаю пальцем на табак, а он пружинит в трубке.

Рамона трогала пальцем табак, кивала, заставляя себя запомнить ощущение под пальцем.

– Верхний слой табака должен быть ровным, иначе он не будет равномерно гореть. А теперь поднесем спичку…

Она и сама была готова загореться, как спичка, когда Гай проводил с ней свои первые уроки по набиванию трубки. У Рамоны возникали совершенно иные ассоциации при этом действе, и после нескольких затяжек они оказывались в постели…

А после Гай снова брал трубку и говорил чуть хрипловатым голосом:

– После того как трубку покурили, ей надо дать остыть.

Рамона тихо смеялась, лежа на смятых простынях, потому что именно этим она в данный момент и занималась: остывала от обжигающей страсти.

Вспоминая мгновения жизни, которую Рамона сейчас считала бессмысленной, чужой, она недоумевала: в чем же все-таки дело? Ведь были, были замечательные мгновения в жизни? Более того, ей на ум не приходит ничего, что смущало бы, раздражало, обижало. Все ровно, гладко, складно – любимое словечко Фрэнка, которое перешло к отцу, потом это слово полюбила мать. Рамона вздрогнула, и трубка едва не выпала у нее из рук.

Может быть, недавняя смерть матери навела ее на мысль о неправильно прожитой жизни?

– Мама, тебя что-то гложет? – спросила как-то Рамона, глядя на печальное лицо матери.

– Да… пожалуй. Только не совсем так. Сама не знаю, как это вышло, но к концу жизни я пришла ни с чем.

– То есть как – ни с чем? Вы с отцом любили друг друга. У тебя прекрасные дети. Я могу сказать так о Майкле, о Сэнди и даже о себе, правда?

– Да, это правда, – согласилась мать, гладя Рамону по руке. – Ты можешь и дальше перечислять много хорошего, что было в моей жизни.

– И еще будет! – горячо заверила Рамона.

– Не будет.

– Но почему?

– Потому что я ничего не хочу. Я устала. – Мать помолчала, а потом добавила таким тоном, словно долго думала об этом и поняла наконец: – Я устала делать не то, что хочется.

– А… что ты имеешь в виду?

– Что? Вот видишь, даже ты, моя любимая младшая дочь, не подозреваешь о неисполненных мечтах своей матери. – Она тихонько засмеялась и провела рукой по волосам Рамоны. – Не обижайся, это я просто так. Какие тяжелые волосы. Какого странного, неожиданного цвета. Они блестят, словно белый хлопок.

Дочь молчала, ожидая продолжения. Но дождалась совершенно другого:

– Вот и ты живешь чужой жизнью. Как живут почти все женщины в мире. – Ошеломленная, Рамона молчала. – Но… очевидно, так задумано… Не нами. – Мать пожала плечами. – Не переживай. Тебе ведь хорошо, правда?

В глазах матери стояла неизбывная печаль, о природе которой Рамоне давно хотелось узнать. Спросить об этом она не решалась. Они слишком редко виделись – мать жила на ранчо в Миннесоте в полном уединении, с тех пор как умер ее муж. Уезжая от нее, Рамона окуналась в свои дела и быстро забывала о печали на материнском лице…

От нескольких затяжек трубкой голова Рамоны закружилась. Он перевела взгляд на бар, в который сама поставила литровую бутылку бренди «Три бочки», которую купила в парижском аэропорту. Она плеснула себе порцию и выпила.

Теперь, когда мать ушла навсегда, уже не у кого спросить о том, что чужого обнаружила она в собственной жизни. Но после ее ухода Рамона стала задавать себе вопрос: а что могу я сказать о своей жизни?

Взгляд Рамоны упал на письменный стол Гая. Там лежал блокнот, на котором выведено его каллиграфическим почерком: «Я самый-самый». Она открыла его, хотела прочесть, но не решилась. Рамона догадывалась, что в нем найдет перечисление Гаем собственных достоинств и побед по всем направлениям. Так типично для Гая. Вот кто не изменился за прошедшие годы, не изменил самому себе.

Потом взгляд Рамоны задержался на газете, она сама положила ее на стол мужа, по привычке. Он всегда читал газетные объявления, говорил, что только через них можно «узнать настоящую жизнь окружающей среды».

Газета оказалась совсем свежей. Рамона наткнулась на объявление в рамке, прочла. Сначала один раз, потом второй, сама не понимая, что именно привлекло ее. Слово «Мексика»? Но что в этом необычного? Мексика рядом. Или потому, что вспоминала о ней только что? Нет, скорее всего дело в другом: Рамона давно усвоила странную истину: стоит о чем-то подумать, как нате вам – оно и является. И лишь позже до нее дошло, что именно зацепило ее в этом объявлении.

Ну конечно, слово «грузовик». Оно напомнило ей: надо поехать в гараж, взглянуть на своего застоявшегося без дела любимца, МЭКа.

Внезапно, словно ее что-то подбросило, Рамона вскочила на ноги.

Им нужен водитель! Со своим грузовиком! Для срочного рейса в Мексику!

Рамона плеснула еще полпорции бренди.

Она водитель. У нее есть грузовик МЭК – наследство от Фрэнка. Грузовик мощностью в четыре сотни лошадиных сил, послушный, как пони, с упрямой мордой осла.

Она еще раз вчиталась в объявление, уже сосредоточенно, вдумываясь в каждое слово. Она не заметила главного! Это фирме Гарнье нужен водитель с грузовиком. Для рейса в Мексику.

Она хочет в Мексику. Она хочет туда давно, чтобы зайти в деревенский ресторанчик Фрэнка, выпить мескаля. Туда, где она впервые почувствовала себя полноправным членом общества, которое тогда еще для нее было единым, не мужским и не женским. В котором, ей казалось, она сможет заниматься чем угодно, даже водить большегрузные машины, даже торговать ими.

Не давая себе опомниться, Рамона набрала указанный в объявлении номер телефона. Она не сомневалась – ее наймут, потому что женщине наверняка предложат денег меньше, чем мужчине. Но сейчас для нее это не важно.

Прижимая трубку к уху, впервые за много месяцев Рамона почувствовала, что у нее совсем не рыбья кровь.

Глава седьмая
Виноградная филлоксера

– Я согласна, – сказала Элен, не отводя своих глаз от других, с темными зрачками, которые казались совершенно непроницаемыми в сумеречном каминном зале. – Она прекрасна. – Элен не переводила взгляд на предмет, о котором говорила. – Мне странно…

Внезапно на лице ее возникла улыбка, которую можно назвать робкой и не ошибиться. Но она быстро прогнала ее – незачем открываться другому, тем более что этот другой – Роже Гийом.

– Да. – Он согласно кивнул и, отвернувшись от Элен, самодовольно уставился на свое произведение. – Когда-нибудь и у меня будет свой музей в Париже.

– Как у Родена.

Губы Элен, сложенные теперь в усмешке, казались более привычными для малоподвижного тяжелого лица. Правда, цвет лица ее совершенно удивительный – цвет настоящего белого мрамора. Возможно, желание разгадать, все ли ее тело такого же беломраморного цвета, и привлекло к этой женщине столь художественную натуру, как Роже Гийом.

– Но давай-ка отложим шутки в сторону, – низким голосом проговорила Элен. – Ты ведь понимаешь, это возможно. Это не утопия. Часть моего небольшого… дома…

– Замка, ты хотела сказать, – поправил ее Роже, совершенно точно зная, что честолюбивая Элен ждет именно такой поправки.

– Да, если угодно, – надменно согласилась она, потом, смягчившись, добавила: – Если тебе так хочется.

– Хочется, – бросил Роже, но это слово он произнес так, чтобы она безошибочно уловила в нем другой смысл. – А тебе?

– Мне тоже. Очень, – сказала Элен и потянулась к нему.

– Пойдем в спальню, Элен.

Несмотря на свою пышнотелость, Элен была очень подвижной и всегда брала верх над Роже – во всяком случае, он употреблял именно это выражение.

– Дорогая, мне удивительно, как ты до сих пор не завела конюшню, – проворчал он, подчиняясь ее рукам.

Ему нравилось, когда она раздевала его, как маленького. Она делала это с умением и ловкостью девушек с улицы Сен-Дени и площади Пигаль, нежностью которых он пользовался давно, с ранней юности. Теперь, зная, что у Элен нет и быть не могло подобной практики, Роже понимал, что в ней говорит голос самой природы. Кого-то она наделяет таким даром, а кого-то обходит.

Они познакомились довольно давно, она, собирательница женских головок, много раз покупала его работы. Но близость возникла не сразу, хотя Элен признавалась ему:

– У меня хорошо развит нюх, Роже.

– Еще бы, ты винодел не в первом поколении, твой бизнес требует тонкого обоняния.

– Пока еще нет вина с запахом тестостерона, – смеялась она. – Но он пьянит так же, как самое замечательное и выдержанное вино, – уверяла Элен, оглядывая тело Роже, распростертое под ней.

Он мычал нечто неопределенное, привлекая ее к себе.

– У тебя очень чуткий не только нос, – пробормотал он, запуская руку между бедер Элен. – Хорошо сидишь?

– Как никогда раньше!

Роже улыбнулся, услышав откровенное удовольствие в ее интонации.

– Поехали! – Элен пятками пришпорила Роже.

Их «заезды» нравились обоим. Роже и Элен, казалось, нашли друг друга.

– Слушай, что мы делали до сих пор, а? – спросила Элен, прижимаясь щекой к влажной от пота, густо поросшей волосами мужской груди.

– Паслись на чужих лугах. – Роже усмехнулся.

– Но не без пользы, – заметила Элен, устраиваясь на его плече. – Мы узнали, чего мы точно не хотим.

Роже молчал, ожидая продолжения.

– Причем во всем.

– Например? – отозвался он, просто чтобы подать голос, потому, что веки опустились сами собой, а дыхание становилось ровнее. Элен почувствовала, что Роже засыпает, и не мешала ему. Пусть отдохнет. Этот мужчина ей нужен. Для двух очень важных дел: разорить брата и стать ее мужем. Уже пора сделать и то, и другое.

Элен приняла к исполнению эти два решения и начала действовать. Она не выстраивала свои цели в очередь, одну за другой. Элен уже перевалило за сорок, и она знала, насколько вредна спешка. Она поспешила в свое время, не довела борьбу до конца за виноградник в Провансе, и тот достался Гаю. Этот самый большой и самый урожайный виноградник действительно принадлежал брату отца, и тот действительно завещал его Гаю. Как и квартиру в пятнадцатом округе Парижа. Но черт с ней, с квартирой, Элен и здесь хорошо – в замке, как совершенно справедливо назвал ее дом семнадцатого века Роже. А Роже знает толк в красивых вещах, которые не подвластны времени. Теперь она должна вынудить Гая продать ей вожделенный виноградник за мизерную цену, которая оказалась бы для него спасительной. А для этого… Элен знала, что надо сделать для этого и для того, чтобы вообще убрать Гая с рынка французских вин и занять его нишу.

Она улыбнулась. Гарнье – хорошо раскрученное имя на западе Соединенных Штатов. И даже скандал, в котором будет фигурировать это имя, пойдет на пользу. Но не Гаю, ей. Гая этот скандал убьет.

Элен засмеялась. Изощренная схема, которая родилась в ее профессорской голове, напоминала ей обычную химическую формулу. Берется химический продукт в чистом виде, сам по себе он сама невинность, но в определенной смеси – сущий ад.

Поскольку французские вина нельзя запятнать скандалом, то вовлечь в него следует другой напиток. Как кстати, подумала Элен, пришлась та новость, которую я узнала благодаря слову, оброненному Роже. Вот уж точно – неисповедимы пути Твои, Господи. «Болванка», как Роже называет всех своих натурщиц, сказала, что Гай не прочь заняться мексиканской текилой.

Текила! Элен усмехнулась. И как это Гаю пришло в голову обратить взор в сторону текилы? Может, подсказала жена? У нее мексиканские корни… Элен сморщилась. Едва ли. Эта белесая курица ничего не может, кроме как кудахтать на своей кухне. Просто, видимо, Гай уловил тенденцию, которая витает в воздухе. Действительно, крепкий напиток из голубой агавы входит в моду.

Итак, с этой проблемой более-менее ясно. А что насчет брака?

Элен ни разу не была замужем, поскольку не видела в том никакого смысла. Дети ее не интересовали, а свои потребности в мужском обществе она удовлетворяла с легкостью. Вообще-то, если бы она очень захотела, то у них с Роже и сейчас мог бы родиться ребенок. Она все еще в силе.

Подумав об этом, Элен засмеялась. Вряд ли она захочет совершить столь крутой вираж на своем восходящем все выше и выше пути, но сама возможность выбора – захотеть или не захотеть – грела душу. Интересно, что сказал бы на это Роже? Наверняка, что у немолодых родителей рождаются умные дети.

Ну да, умные, если здоровые. Впрочем, сейчас медицина способна даже в материнской утробе определить, здоров ли плод. Значит, нет никакого риска. У нее был бы такой же сын, как Патрик?

Элен улыбнулась. Пожалуй, из родственников ей нравился один Патрик – сын Гая. Он тоже с нежностью относился к тетке. Недавно она подарила ему ружье для подводной охоты, и он улетел на Сейшелы. С подружкой, между прочим.

Конечно, они с Роже поженятся, вопрос решенный. Им осталось лишь обговорить, как все обставить. Завтра они встретятся в ее винном ресторане близ Версаля, недалеко от его мастерской, и обо всем поговорят.

Роже сидел напротив Элен в синем костюме в темную полоску, хотя на улице стояла жара. Что поделаешь, если не принято после четырех часов дня появляться в обществе в светлом костюме! На нем надета синяя рубашка, но галстука нет. Толстая шея Роже не выносила никаких удавок, он расстегнул даже верхнюю пуговицу воротничка. Элен не отрывала глаз от жестких темных волосков, они нахально высовывались из-под рубашки, росли почти на шее. Роже очень «шерстяной», что заводило ее невероятно. Элен почувствовала толчок в самом низу живота и жаркое тепло. Черт бы его побрал! – подумала она с нежностью.

– Я хочу, чтобы все прошло традиционно и по правилам, – сказала Элен, начиная разговор о свадьбе.

– Ты хочешь нагнать полторы сотни гостей? Хочешь готовиться восемь месяцев подряд? Ты это называешь традиционным?

– Думаю, время томления можно сократить. – Элен улыбнулась. – Это в нашей с тобой власти, дорогой.

Она засмеялась, и синий шелк заколебался – сегодня Элен надела вечерний брючный костюм, который окутывал ее, словно предгрозовое облако Вандомскую колонну.

– Я тоже. Как и гостей. Сократил бы.

– Втрое, – смеясь, предположила Элен.

– Еще решительнее.

– Как всякий скульптор, – она усмехнулась, – ты любишь все отсекать и сокращать.

– Да, я сократил бы… до двух человек.

Она захохотала и подняла бокал, приветствуя слова Роже.

– Поняла. Чтобы только ты и я.

– Вот именно.

– Не удастся, милый мой. – Элен решительно поставила бокал на стол, вино заколебалось, но не выплеснулось. – Нас не поймут.

– Ну и черт с ними.

– Ты понимаешь, как тебе повезло в жизни? – спросила она серьезно.

– В чем же?

– Тебе не надо уметь пользоваться людьми.

Он молчал, стараясь понять смысл фразы. Элен никогда не говорила глупостей, и этим ему нравилась.

– Тебе надо уметь пользоваться неживой природой. Мрамором. А я должна была научиться пользоваться людьми.

Он кивнул, соглашаясь.

– Да, я оживляю неживую натуру. – Роже вдруг засмеялся. – А ты живую натуру ради собственного успеха стремишься перевести в неживую.

– Не так жестоко, конечно, – Элен поправила на груди сапфировый кулон в форме виноградины, – но мне приходится, расчищая себе путь, иметь дело с живой… натурой. Да, да, да. Чтобы освободить место себе, допустим, на рынке вин.

Роже молчал, изучая спокойное лицо Элен.

– Я хочу свадьбу в начале зимы, – сказала она, снова поднимая бокал, в котором искрилось красное вино. – Да, кстати, как тебе оно? Чилийское, между прочим.

– Отменный вкус, – одобрительно отозвался Роже. – Не спускаешь глаз с конкурентов?

– Ни-ко-гда. – Элен в такт слогам качала коротко стриженной и крашенной в соломенный цвет головой. – Вино восемьдесят седьмого года, один из лучших годов.

– Неужели они могут обойти французские вина?

– Нельзя допустить. Но могу сказать – у чилийского виноделия большие возможности. Оно не знало никогда филлоксеры.

– Это что за зверь?

– Крохотное насекомое. Оно опустошило европейские виноградники в середине позапрошлого века. Чили оно не покусало, – Элен усмехнулась, – слишком далеко. Кстати, им помогло и то, что многие сорта винограда попали в Чили еще до нашествия филлоксеры. Более того, даже ЮНЕСКО взяло под защиту Чили, объявив его единственным в мире заповедником чистой виноградной лозы.

– Никогда бы не подумал… – Роже покачал головой. – Но вино, ты права, отменное. Каберне?

– Да.

– Ты хорошо знаешь мировой рынок вин, – похвалил он.

– Еще бы! – Элен усмехнулась. – С тех пор как брату отошел главный виноградник в Провансе, я места себе не нахожу. Я уже думала, не вложиться ли мне в чилийское виноделие? Особенно после того, как я узнала, что сам Массне…

– Композитор? – удивился Роже.

– Ох, не надо, не огорчай меня. – Элен сморщила нос, и он стал похож на увядшую японскую айву. – Доминик Массне, известный французский винодел. Теперь он владелец крупной чилийской винодельческой компании. Он выпускает потрясающее шардоне. Да, Чили – очень привлекательное место. – Она отпила глоток, жестом предлагая Роже поддержать ее. Он не спорил и отпил половину вина в бокале. – А тамошнее законодательство о виноделии? Сказка! – Элен прикрыла глаза. – Никаких строгих правил по подрезанию лозы или по посадке. Нет ограничения в сортах для каждой местности, как у нас. Мы ведь связаны по рукам и ногам. Мы только кажемся свободными. – Она недоуменно развела руками, словно призывая Роже посочувствовать ей.

Он с интересом слушал, наблюдая, каким азартом зажигаются глаза женщины. Роже любил азартных людей, неважно, на что направлен сам азарт. Потому что, когда человек в таком состоянии, он, скульптор, видит то, чего не видят обычные люди… Элен снова стиснула ножку бокала, косточка на среднем пальце побелела. Со временем, лет через пятнадцать, здесь появится утолщение. Подагра. Она слишком любит жирное.

Роже знал анатомию лучше любого доктора, до мельчайшей мышцы и косточки, иначе не стать ему преуспевающим мастером. Ему нравились мастера такого же класса, как он.

– Пока не решилась вложиться в чилийское вино?

– Пока нет. – Элен покачала головой. – Я не решусь, пока не испробую… один вариант.

Ее глаза сощурились и утонули в глазницах. Лицо Элен теперь напоминало мраморный шар, заготовку для скульптурного портрета, из которой Роже своим резцом выявляет лицо. Он знал. Элен готовится к войне с братом. Поднимая бокал, в котором осталось совсем чуть-чуть, Роже спросил:

– Хочешь стать филлоксерой?

Она опешила, потом расхохоталась.

– Для него – да. – Элен залпом выпила остатки вина. – И ты мне в этом здорово помогаешь.

Элен смотрела на Роже, вспоминая, как весной приехала к нему в мастерскую.

– Покажи мне свою новую работу, – попросила она.

– Охотно.

Посмотрев на головку девушки раз, другой, третий, Элен наконец сказала:

– По-моему, у меня начинаются галлюцинации. Скажи мне, что твою модель зовут не Рамона.

– Скажу, если ты очень просишь. Ее зовут не Рамона. – Роже устроился поудобнее в кресле, раскуривая трубку.

– Фу, ты тоже не в себе. – Она наморщила нос и помахала рукой перед лицом.

– Тебе не нравится запах? Отличный табак. Только что привезли.

– Нет, не в табаке дело. Я о трубке.

– Да, люблю покурить трубку, когда в настроении. А почему ты говоришь – тоже?

– Да потому что мой брат давно обезумел от них. У него коллекция трубок. Он участвует даже в чемпионате трубочных курильщиков. Ничего более дурацкого мужчины придумать просто не могли.

Роже почувствовал, что готов встать на защиту курильщиков трубок, но удержался. Ему хотелось, чтобы Элен высказалась до конца. К тому же он горел желанием услышать оценку показанной ей работы. Он хотел продать ее Элен подороже. Они ведь собираются соединить тела, но не деньги.

– Так как тебе эта вещь?

– Ты скажи лучше, как ее зовут?

– Кого?

– Твою натуру, неужели неясно! – начинала вскипать Элен.

– А, «болванку»? – Роже не нравилось ее настроение, и он хотел разогреть Элен. В таком настроении много не платят. Но он не знал, как себя вести, чтобы поправить положение, и поэтому решил отдаться на волю вдохновения. – Ее зовут Стэйси. Стэйси Вулфенсон.

– Правда? Где ты ее откопал?

– В Лондоне.

– Может быть, ты ездил туда записываться на чемпионат курильщиков трубок?

– Я не участвую в подобных мероприятиях. – Роже усмехнулся. – Я из тех, кто сам себе присваивает чемпионский титул. Мне не нужна чужая оценка, – самонадеянно заявил он.

– Вот и этим ты мне тоже нравишься, Роже Гийом, – задумчиво, словно о чем-то напряженно думая, проговорила Элен. – Она из Лондона, говоришь?

– Да, мне ее показали друзья. Она из несостоявшихся актрис.

– Отлично! – Элен вскочила с такой легкостью, которую трудно было ожидать при ее грузности.

– Ты ее покупаешь?

– Да, и за хорошие деньги!

– Отлично. Сколько?

Роже вынул трубку изо рта и еще раз поблагодарил Бога за то, что Всевышний позволил создать такую замечательную вещицу, как курительная трубка. Она разрешает мужчине говорить мало, а значит, не сболтнуть лишнего. Держа трубку в зубах, много не скажешь. Говоришь каждое слово с расстановкой, посылая ему вдогонку облачко ароматного дыма от горящих денег – да-да, разве не деньгами до отказа набивают трубку? Хороший табак не дешевле золота.

– Зависит от того, сумеешь ли выполнить одно мое желание… – Элен обольстительно улыбнулась.

– Как ты хочешь? И где мы исполним твое желание? – глядя на нее в упор, спросил Роже.

– Я сейчас не о том желании, Роже.

– А я – о том. – Он потянулся к Элен. – Все разговоры – после…

От Элен пахло желанием близости и чего-то еще. Роже чувствовал это, когда брал ее прямо в мастерской, на диване, не раздевая ее, а только стащив с нее кружевные утягивающие трусики и расстегнув свои натянувшиеся спереди брюки, давая волю плоти. Да, эта женщина умела получать удовольствие от всего, чем занималась.

Потом, приведя себя в порядок, потягивая кофе, который он сварил, Элен сказала:

– Сейчас я тебя удивлю.

– Я готов. Я весь внимание.

И она рассказала Роже о своем плане, в котором и ему была отведена роль.