Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Уильям Моррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Вы имеете в виду, что будет сделана попытка вас украсть?

– Да.

– Вряд ли это возможно. Ваша охрана всё время усиливается.

– Вы недооцениваете силу жадности.

Он был прав – Зиблингу пришлось убедиться в этом довольно скоро.

В конце четырнадцатого месяца его службы, спустя полгода после провала Хорригана на перевыборах, появился клиент, заговоривший с Мешком на марсианском диалекте Прдл – экзотическом языке, известном весьма немногим. Он обратил на себя внимание Зиблинга ещё и потому, что заранее уплатил миллион за беспрецедентную привилегию говорить с Мешком десять минут подряд. Разговор был записан, но, естественно, остался непонятным ни Зиблингу, ни кому-либо другому из служащих станции. Замечательно было ещё и то, что незнакомец покинул астероид через семь минут, так и не использовав оставшиеся три минуты, которых было бы достаточно для получения сведений, как сколотить несколько небольших состояний. Эти три минуты не могли быть использованы другими частными клиентами. Но никому бы и в голову не пришло запретить использовать их правительственному служащему, и Зиблинг сейчас же заговорил с Мешком:

– Что спрашивал этот человек?

– Совета, как украсть меня.

Зиблинг был ошарашен.

– Что?

Мешок всегда воспринимал такие восклицания, выражающие изумление, буквально.

– Совета, как украсть меня, – повторил он.

– Тогда… позвольте… он отбыл тремя минутами раньше. Это должно означать, что он торопится начать. Он хочет начать проводить свой план немедленно!

– Он уже проводит его, – ответил Мешок. – Организация преступников отлично, если не досконально, осведомлена о диспозиции войск охраны. Вероятно, кто-то в правительстве оказался предателем. Меня спросили, какой из нескольких планов наилучший, и предложили рассмотреть их с точки зрения слабых мест. Так я и сделал.

– Хорошо, но как мы можем воспрепятствовать выполнению этого замысла?

– Воспрепятствовать ему нельзя.

– Не понимаю почему. Пусть мы не можем помешать им высадиться, но мы можем помешать им удрать отсюда с вами.

– Есть только один путь. Вы должны уничтожить меня.

– Я не могу сделать этого! У меня нет на это нрава, а если бы и было – я всё равно не смог бы!

– Моя гибель была бы благословением для человечества.

– И всё же я не могу, – горестно проговорил Зиблинг.

– Тогда – если это исключается – выхода нет. Они попросили меня проанализировать возможные шаги, которые будут предприняты для преследования, но они не спросили совета, как бежать, ибо это было бы тратой времени. Они успеют спросить, когда я буду у них в руках.

– Значит, – с трудом сказал Зиблинг, – я ничего не могу сделать, чтобы спасти вас. Как мне спасти своих людей?

– Вы можете спасти и их и себя, погрузившись в аварийный корабль и вылетев к Солнцу. Тогда вы избежите контакта с преступниками. Но меня с собой не берите, иначе за вами будет погоня.

Крики охраны привлекли внимание Зиблинга.

– Радио сообщает о нападении бандитов, мистер Зиблинг! Сигнализация тревоги не действует!

– Да, я знаю. Готовьте корабль, – Зиблинг снова повернулся к Мешку. – Мы можем бежать, но они захватят вас. И с вашей помощью будут управлять всей системой.

– Не в этом дело, – сказал Мешок.

– Они захватят вас. Можно сделать ещё что-нибудь?

– Уничтожьте меня.

– Не могу, – сказал Зиблинг, чуть не плача.

К нему нетерпеливо подбежали его люди, и он понял, что времени больше не осталось. Он пробормотал простую и глупую фразу: «До свидания!», словно Мешок был человеком и мог переживать, как человек, и бросился к кораблю.

Они стартовали вовремя. Полдюжины кораблей неслись к астероиду с нескольких сторон, и корабль Зиблинга успел проскочить как раз за секунду до того, как они оцепили астероид, на котором находился Мешок.

Зиблинг понял, что он и его люди спасены. Дело переходило отныне в руки командования Вооружёнными силами, но Зиблинг представил себе, как они выступят против совершенного мозга Мешка, и сердце его сжалось. Но затем произошло нечто совершенно неожиданное. Впервые Зиблинг полностью уразумел, что хотя Мешок и позволил использовать себя, как простую машину, как раба, отвечающего на вопросы, однако это случилось вовсе не потому, что его возможности были ограничены лишь способностью анализировать. Экран телевизора вдруг осветился.

Связист подбежал к Зиблингу.

– Что-то случилось, мистер Зиблинг, – сказал он, – ведь телевизор не включён!

Телевизор не был включён. И тем не менее они увидели камеру, в которой Мешок провёл четырнадцать месяцев – краткое мгновение своей жизни. В камеру вошли двое – незнакомец, говоривший на Прдл, и сенатор Хорриган.

К изумлению обоих, первым заговорил Мешок. Он сказал:

– «До свидания» – не вопрос и не ответ. Это сообщение не содержит почти никаких сведений.

Хорриган явно благоговел перед Мешком, но был не из тех, кто отступает перед непонятным. Он почтительно произнёс:

– Нет, сэр. Разумеется, не содержит. Это просто выражение…

Незнакомец прервал его на превосходном английском языке:

– Заткнитесь, вы, болтун! Нечего терять время. Надо взять его и бежать. Мы поговорим с ним там.

Зиблинг успел обрушить не одно проклятие на голову Хорригана и пожалеть людей, которых бывший сенатор предал за то, что они не переизбрали его, когда на экране снова возникло изображение. Это была комната внутри пиратского корабля, покидающего астероид. Его никто не преследовал. По-видимому, планы похитителей плюс информация Мешка составили действенную комбинацию.

Сначала единственными людьми возле Мешка были Хорриган и незнакомец, говорящий на Прдл, но это продолжалось недолго. В помещение ввалилось ещё человек десять. Лица их казались угрюмыми и выражали недоверие. Один из них объявил:

– Не смейте разговаривать с Мешком, пока мы все не соберёмся около него. Мы все имеем на него право.

– Не нервничайте, Меррилл. Не думаете ли вы, что я собираюсь надуть вас?

– Да, я так думаю, – ответил Меррилл. – Что вы скажете, Мешок? Есть у меня основания не доверять ему?

Мешок ответил коротко:

– Да.

Незнакомец, говорящий на Прдл, побледнел. Меррилл холодно рассмеялся.

– Будьте осторожны, когда задаёте вопросы возле этой штуки.

Хорриган прокашлялся.

– У меня нет намерения, как вы говорите, надувать кого бы то ни было. Не такой я человек. Поэтому я буду говорить с ним, – он повернулся к Мешку. – Сэр, грозит ли нам опасность?

– Да.

– С какой стороны?

– Ни с какой. Изнутри корабля.

– Опасность немедленная?

– Да.

Тут выяснилось, что Меррилл обладает самой быстрой реакцией: именно он первый начал действовать в соответствии с намёками, содержавшимися в ответе. Он застрелил человека, говорившего на Прдл, прежде чем тот успел схватиться за оружие, а когда Хорриган бросился в ужасе к дверям, хладнокровно уложил и его.

– Вот так, – сказал он. – Есть ли ещё опасность внутри корабля?

– Есть.

– Кто? – зловеще спросил Меррилл.

– Опасность не исчезнет до тех пор, пока я буду с вами и на корабле останется больше одного человека. Я слишком большое сокровище для таких, как вы.

Зиблинг и его экипаж как заворожённые глядели на экран, ожидая, что бойня начнётся снова. Но Меррилл овладел собой.

Он сказал:

– Погодите, ребята: Я признаю, что мы – каждый из нас – хотели бы иметь эту штуку только для себя. Но это неосуществимо. Мы все вместе в этом деле, и будь я проклят, если очень скоро нам не придётся отбиваться от военных кораблей. Эй, Прадер! Почему ты здесь, а не у перископов?!

– Я слушаю, – сказал Прадер. – Если кто-нибудь вздумает разговаривать с этой штукой, то я хочу быть здесь и слышать ответы. А если есть ещё новые способы ударить из-за угла, то я хочу узнать и про них.

Меррилл выругался. В тот же момент корабль качнуло, и он заорал:

– Мы сошли с курса! По местам, идиоты! Живее!

Все кинулись вон, но Зиблинг заметил, что Меррилл был не настолько озабочен общей опасностью, чтобы не выстрелить Прадеру в спину, прежде чем несчастный успел выскочить.

– Теперь им конец, – сказал Зиблинг. – Они перебьют друг друга, а оставшиеся двое или трое погибнут потоку, что их будет слишком мало, чтобы управлять таким кораблём. Должно быть, Мешок предвидел и это. Странно только, почему он не предупредил меня.

Мешок заговорил, хотя в помещении никого не было.

– Меня никто не спрашивал, – сказал он.

Зиблинг взволнованно закричал:

– Вы слышите меня! Но что будет с вами?! Вы тоже погибнете?

– Нет ещё. Мне захотелось пожить дольше, – он помолчал и затем чуть тише добавил: – Я не люблю выражений, не содержащих сведений, но я должен сказать. Прощайте.

Послышались крики, стрельба. Затем экран внезапно потускнел и погас.

Мешок, существо, на вид столь чуждое человеческим эмоциям, навсегда ушло за пределы знания Зиблинга. Вместе с Мешком – как он сам и предсказывал – исчезла ужасная угроза всему человечеству.

Как странно, думал Зиблинг, я чувствую себя таким несчастным при таком счастливом конце.

Пиршество демонов

1

В тот год нам пришлось нарядиться римлянами, и должен сказать, что в тоге и с коротким мечом на боку я выглядел омерзительно. Впрочем, Грек выглядел куда омерзительнее.

Так уж повелось. Оканчиваешь колледж или университет, а потом год за годом являешься на традиционные встречи своего выпуска. Почему бы и нет? Тут тебе и старая дружба, и деньги, и возможность завязать полезные деловые связи. И опять-таки – деньги!

Ну, мне-то не повезло, как другим. Да что говорить! В этих словах история всей моей жизни: мне-то не повезло, как другим! Я не учился ни в Гарварде, ни в Принстоне, ни в Йеле. Даже в Колумбийском университете, Калифорнийском или Чикагском не учился. А учился я в Огле-могле. И не притворяйтесь, будто бы когда-нибудь слышали про Огл-могл, даже если я назову его полный титул: «Оглтропский агрономическо-механизаторский колледж». В нашем выпуске – то есть выпуске 1940 года – было пятьдесят восемь человек, а на десятую встречу явилось ровно тридцать.

Свинство, верно? Только тридцать старых выпускников ещё сохранили достаточно совести и студенческого духа, чтобы приехать на десятую годовщину, облачиться в римские тоги, напиться до одурения и обновить былую дружбу. А вот те, с кем больше всего хотелось бы повидаться и вспомнить молодость, – ну, например, Фейнбаргер («Пароходство Фейнбаргера»), Скруп из голливудской студии М&Ж, Диксон, член правления банка «Нейшнл сити», и прочие – те вовсе не явились. Все мы были очень разочарованы, а я особенно.

Короче говоря, вечером на банкете я сидел рядом с Эль Греко. Ну, просто никого больше там не было. Понятно, не с испанским художником – тот вообще-то умер, если не ошибаюсь. Я имею в виду Теобальда Греко, которого мы прозвали Греком.

Я назвал себя, а он тупо уставился сквозь толстые стёкла очков на мою физиономию.

– Хэмпстед? Хэмпстед?

– Вирджил Хэмпстед, – подсказал я. – Ты ведь меня не забыл. Старину Вирджи.

– Ага! – сказал он. – А в бутылке что-нибудь осталось, старина Вирджи?

Я налил ему. У меня создалось впечатление, позже подтвердившееся, что пить он не привык.

Я сказал:

– До чего же это здорово – снова увидеть всех ребят. Правда? Погляди-ка на Толстяка Детвэйлера! В жизни не видел ничего смешнее этого абажура, который он напялил вместо шляпы!

– Передай-ка мне бутылку, ладно? – потребовал Греко. – Вирджи, хотел я сказать.

– Всё ещё наукой занимаешься? – спросил я. – Ты всегда был голова, Грек. Даже сказать не могу, как я всегда завидовал вам, творческим людям. Сам-то я коммивояжёр. Моя территория в здешних местах, Грек, и скажу тебе: это золотое дно! Да, золотое дно. Если бы я знал, где раздобыть небольшой капитал, то сумел бы расширить операции и… Ну, не стоит нагонять на тебя скуку разговорами о моих делах. Так чем же ты сейчас занимаешься?

– Трансмутацией, – отчётливо выговорил он, уткнулся лицом в стол и захрапел.

Меня никто и никогда не называл шляпой – всякими другими словами называли, но не шляпой.

Я знал, что такое трансмутация. Был свинец – становится золотом, было олово – стало платиной, ну и прочее в том же духе. И вот на следующее утро, наглотавшись таблеток от головной боли и чёрного кофе, я навёл справки в колледже и выяснил, что Грек живёт неподалёку от колледжа. Потому-то он и был на нашей встрече – а то я никак не мог понять, почему он вдруг оказался там.

Я занял у Толстяка Детвэйлера денег на такси и поехал по адресу, который мне дали.

Это был не обыкновенный дом, а облезлое фабричное здание. Над входом висела вывеска:

Т. ГРЕКО

ОРГАНИЧЕСКИЕ И МИНЕРАЛЬНЫЕ УДОБРЕНИЯ

Так как дело было в воскресенье, фабрика казалась пустой, однако я толкнул дверь и она открылась. Из подвала доносился шум, поэтому я спустился по лестнице и очутился в довольно-таки зловонной лаборатории.

Грек был там. Вытаращив глаза, длинный, тощий, он метался по лаборатории и, казалось, ловил бабочек.

Я кашлянул, но он меня не услышал. Он продолжал бегать, задыхаясь и что-то бормоча себе под нос, и размахивал в воздухе чем-то вроде электрического тостера на палке. Я присмотрелся. Нет, это был не тостер, но что это было, я понять не мог. Сбоку у этого приспособления имелся счётчик, и его стрелка бешено металась по шкале.

Что именно ловил Грек, я не рассмотрел.

Собственно говоря, я рассмотрел одно: ловить ему было нечего.

Попробуйте представить себе эту картину: Грек носится взад и вперёд, не спуская правого глаза со стрелки счётчика, а левым сверля пустоту. Он всё время натыкается на различные предметы, а потом вдруг останавливается и обводит взглядом стоящие на лабораторных столах приборы, а то щёлкнет выключателем или повернёт рукоятку и снова срывается с места.

Продолжалось это минут десять, и, по правде сказать, я уже начал жалеть, что не потратил деньги Толстяка Детвэйлера на что-нибудь более полезное. Грек, очевидно, свихнулся, другого быть не могло. Но раз уж я был здесь, то решил подождать, что будет дальше.

И действительно, через несколько минут Грек, по-видимому, изловил то, за чем гонялся, – во всяком случае, он остановился, тяжело дыша.

– Эй, Грек! – сказал я.

Он, вздрогнув, обернулся.

– А! – сказал он. – Старина Вирджи! – и привалился к столу, переводя дух.

– Чертенята! – выговорил он, отдуваясь. – Они, видно, думали, что на этот раз ускользнули. Но я с ними справился.

– Да, конечно, – сказал я. – Ещё бы! Можно я войду?

Он пожал плечами. Не обращая на меня внимания, положил тостер на палке, щёлкнул какими-то выключателями и выпрямился. Свистящий звук постепенно затих, мерцавшие лампочки потухли. Другие продолжали гореть, но Грек, по-видимому, считал, что может кончить это своё занятие, в чём бы оно ни заключалось.

Потом подошёл ко мне, и мы пожали друг другу руки. Я сказал одобрительно:

– А симпатичная у тебя лаборатория, Грек. Не знаю, что это у тебя за оборудование, но оно очень доро… доброкачественное, хотел я сказать.

Он хмыкнул.

– Так и есть. И то и другое. Дорогое и доброкачественное.

Я засмеялся.

– Послушай, – сказал я, – ты вчера здорово накачался. Знаешь, что ты сказал мне о том, чем ты здесь занимаешься?

Он быстро взглянул на меня.

– Что?

– Ты сказал, что занимаешься трансмутацией, – и я засмеялся ещё громче.

Он смерил меня задумчивым взглядом, и мне было показалось… ну не знаю, что мне показалось, но мне стало не по себе. У него там было полно всяких непонятных штуковин, и его рука потянулась к одной из них.

Но потом он сказал:

– Старина Вирджи!

– Вот-вот, – подтвердил я поспешно.

– Я должен извиниться перед тобой, – продолжал он.

– Да за что же?

Грек кивнул.

– Я ведь забыл, – признался он смущённо. – Я только сейчас вспомнил, что это я с тобой бывал откровенен на последнем курсе. Единственный поверенный моих секретов. И ты сохранял мою тайну всё это время.

Я кашлянул.

– Брось! – сказал я великодушно. – Пустяки какие!

Он одобрительно кивнул.

– Да, это похоже на тебя, – сказал он, отдаваясь воспоминаниям. – Десять лет, а? И ты ни словом не проговорился, верно?

– Ни словом, – заверил я его, и это было чистой правдой. Я действительно ни словом не проговорился. Даже самому себе. Дело в том, что я не имел ни малейшего понятия, о чём он говорил. Я сохранил его тайну? Я даже не помнил, что это была за тайна! И теперь чуть с ума не сходил от злости.

– Я был уверен в тебе, – сказал Грек, вдруг оттаивая. – Я знал, что могу тебе доверять. Наверное, так – иначе я бы ничего не сказал тебе, правда?

Я скромно улыбнулся. И продолжал изо всех сил напрягать свою дурацкую память.

Потом он сказал:

– Ладно, Вирджи. Ты имеешь право на вознаграждение за то, что умел молчать. Вот что: так уж и быть, я скажу тебе, над чем я работаю.

И сразу у меня напряглась шея. Что он сказал? «Так уж и быть…»? Я сам часто пускал эту фразу в ход.

– Для начала, – сказал Грек, внимательно всматриваясь в меня, – тебя, может быть, интересует, чем я занимался, когда ты вошёл?

– Конечно, – ответил я.

Он немного поколебался.

– Некоторые… ну, частицы, нужные для моих исследований, постоянно стремятся к освобождению. Я могу держать их под определённым контролем лишь при помощи электростатических сил, генерируемых вот здесь, – и он взмахнул штукой, похожей на тостер на палке. – Назначение же их… Вот, посмотри!

Эль Греко начал возиться с мерцающими стеклянными приборами на одном из столов, а я наблюдал за ним, признаюсь, с некоторой долей подозрения.

– Что ты там делаешь, Грек? – спросил я довольно грубо.

Он оглянулся на меня. Тут я с удивлением обнаружил, что подозрение было обоюдным; он хмурился и медлил в нерешительности. Наконец он тряхнул головой.

– Нет! – сказал он. – На минуту я… Но ведь я могу доверять тебе? Могу? Тебе, который хранил мою тайну десять долгих лет!

– Ещё бы, – сказал я.

– Ну, ладно.

Он перелил воду из мензурки в трубку, изогнутую подковой и открытую с обоих концов.

– Смотри сюда, – сказал он. – Ты ещё помнишь хоть что-нибудь из курса физики, который нам читали в колледже?

– Да уж так получилось, что мне было некогда освежать…

– Тем лучше, тем лучше, – сказал он. – Значит, ты не сумеешь ничего украсть.

У меня даже дух захватило:

– Слушай-ка!..

– Не обижайся, Вирджи, – сказал он настойчиво. – Но ведь это – миллиард долларов. Впрочем, ерунда. Когда дойдёт до дела, то знай ты даже столько, сколько все наши дураки профессора вместе взятые, это всё равно не помогло бы тебе ничего украсть.

Он потряс головой, рассеянно улыбнулся и снова занялся своими мерцающими приборами. Сказать по правде, я весь кипел. С меня довольно! У него не было ни малейших оснований ставить мою честность под сомнение. Я и не помышлял использовать положение в ущерб ему, но раз так, то…

Он сам напрашивался на это! Буквально напрашивался.

Грек отрывисто постучал по изогнутой трубке стеклянной палочкой-мешалкой, требуя моего внимания.

– Я смотрю, – сказал я самым дружеским тоном, потому что благодаря ему я уже твёрдо знал, что буду делать.

– Прекрасно, – сказал он. – Итак, знаешь ли ты, чем я занимаюсь на этой фабрике?

– Ну… производишь удобрения… Так написано на вывеске.

– Ха! Ну нет! – сказал он. – Это просто ширма. Я разделяю оптические изомеры – вот что я делаю.

– И очень хорошо! – горячо поддакнул я. – Рад это слышать, Грек.

– Заткнись! – неожиданно прикрикнул он. – Ты же не имеешь ни малейшего представления о том, что такое оптический изомер, и сам это знаешь. Но попробуй немножко подумать. Это не физика, это – органическая химия. Есть такие соединения, которые существуют в двух видах, на первый взгляд идентичных во всех отношениях, кроме того, что одно представляет собой зеркальное отражение другого. Как перчатки на правую и левую руку: каждая из них есть другая, вывернутая наизнанку. Ты всё понял?

– Конечно, – сказал я.

Он задумчиво посмотрел на меня, потом пожал плечами.

– Ну, неважно. Так вот, их называют d– и l-изомерами; от латинского dextro и leva, правый и левый. И хотя они идентичны во всём, кроме того, что являются зеркальными отражениями друг друга, иногда оказывается, что один изомер гораздо более ценен, чем другой.

– Это мне понятно, – сказал я.

– Я так и предполагал. Изомеры эти можно разделить, но это дорогой процесс. А вот мой способ дешёв. Мой способ быстр и прост. Я использую демонов.

– Послушай, Грек! Это уж чересчур.

Он сказал скучным голосом:

– Не разговаривай, Вирджи. Просто слушай. Меньше устанешь. Но имей в виду, что то, о чём я сказал, это лишь самое пустяковое применение моего открытия. Так же просто я мог бы использовать его для отделения урана-235 от урана-238. Собственно говоря, я уже… – Он оборвал фразу, наклонил голову набок, искоса взглянул на меня и дал задний ход.

– Ну, это неважно. Тебе известно, что такое демон Максвелла?

– Нет.

– Молодец, Вирджи! Молодец! – одобрительно сказал он. – Я знал, что стоит мне только подождать, и я вытяну из тебя правду. («Опять двусмысленное замечание», – подумал я.) – Но ты, разумеется, знаешь второй закон термодинамики?

– Разумеется!

– Я ждал от тебя именно такого ответа, – сказал он невозмутимо. – В таком случае тебе известно, что если ты, например, положишь кубик льда в стакан с тёплой водой, то лёд растает, вода охладится и в стакане не окажется льда, но зато температура воды понизится. Правильно? И это необратимый процесс. То есть ты не можешь взять стакан холодной воды и – раз, два, три! – получить отдельно тёплую воду и лёд. Верно?

– Естественно, – сказал я. – Боже ты мой! Я хочу сказать, что это глупо.

– Очень глупо, – согласился он. – Итак, ты это знаешь? Ну, так смотри.

Он не сказал «раз, два, три!», но подкрутил что-то в одном из своих приборов.

Раздался слабый свист, что-то забулькало, затрещало, как трещат крупные искры, пробегая между раздвинутыми электродами в каком-нибудь фильме ужасов.

От воды пошёл лёгкий пар.

Но только у одного конца трубки! С этого конца шёл пар, а в другом конце был… был…

Там был лёд! Сначала тонкая корочка, потом она стала толще, а у другого открытого конца изогнутой трубки вода неистово забурлила. Лёд на одном конце – пар на другом!

Глупо?

Но я же видел это своими глазами!

Впрочем, в тот момент я не знал, что ничего другого не увижу.

Случилось же это потому, что в эту минуту в лабораторию, пыхтя, спустился Толстяк Детвэйлер.

– А, Грек, – прохрипел он с порога. – А, Вирджи! Я хотел поговорить с тобой до своего отъезда.

Он вошёл в комнату и, отдуваясь, развалился в кресле: утомлённый бегемот, изнывающий с похмелья.

– О чём же ты хочешь поговорить со мной? – спросил Грек.

– С тобой? – Толстяк обвёл взглядом лабораторию со снисходительной и брезгливой усмешкой, точно взрослый, который глядит, как чумазые ребятишки лепят пирожки из грязи.

– Да не с тобой, Грек. Я хотел поговорить с Вирджи. Насчёт перспектив твоей территории. Я поразмыслил о твоих словах. Не знаю, известно ли тебе, что мой отец скончался прошлой зимой и оставил мне… ну, некоторые обязательства. И мне пришло в голову, что ты, возможно, захочешь, чтобы я вложил в дело кой-какой…

Я не дал ему докончить. Я вытащил его оттуда так стремительно, что мы даже не успели попрощаться с Греком. И все эти штучки с демонами, горячей и холодной водой и так далее выскочили у меня из головы, словно ничего этого и не было. Старина Толстяк! Откуда же мне было знать, что его папаша оставил ему такой лакомый кусочек, как тридцать тысяч долларов наличными?