Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Уильям Моррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

4

Всё в мире пошло кувырком. И тут исчезла Минни, истерически выкрикивая, что донесёт на нас властям. Не стану отрицать, что я встревожился.

А наши эксперименты не продвигались. Беда в том, что эти разновидности демонов – вызывающая старение и вызывающая омоложение – не сочетались. Если в какой-то части организма поселялась одна из них, другая уходила. Более многочисленные уничтожали слабейших; равновесия не возникало. Мы снова и снова проводили опыты на мышах, и никакого сомнения не оставалось.

До сих пор на свободе были только демоны омоложения. Но теперь, когда Минни сбежала от нас, это было только вопросом времени. Разносчики демонов из Гранд-Рапидс и из гостиницы распространили их по Калифорнии и восточному побережью, на север и на юг, по всей стране, а к этому времени, возможно, по всему миру. Распространение демонов старения должно было идти не так быстро, поскольку разносчицей была одна только Минни, но конечный результат мог быть только таким же.

Греко запил.

– Это конец, – повторял он безнадёжно. – Мы ничего не можем сделать.

– Нет, Грек! Мы не имеем права сдаваться!

– Какая разница? Демоны заполонили всю землю, Вирджи! Люди, о которых пишут в газетах, умрут от помолодения. И другие тоже умрут. Даже растения, и животные, и микроорганизмы тоже вымрут, как только демоны приспособятся к ним. А потом – почему же нет? – и воздух… Камни, океан, даже сама Земля. Вспомни, энтропия Вселенной, как предполагают, стремится к максимуму не только в целом, но и в каждой отдельной части пространства. Эволюция Земли пойдёт вспять, причём пятнами, а это, может быть, ещё хуже, потому что некоторые области будут эволюционировать, другие регрессировать, как это происходит в моём теле. Да сжалится над миром бог, старина Вирджи! Ведь дело не ограничится только Землёй – что способно остановить распространение демонов? На Луну, на другие планеты – и дальше, за пределы солнечной системы, на другие галактики даже. Почему бы и нет? И тогда…

– ГРЕКО!

Чудовищный, металлический, нечеловеческий голос наполнил комнату. Он нёсся снаружи. Я подпрыгнул на целый фут. Голос звучал как зов демона! Но я взял себя в руки и сообразил, что это кричит громкоговоритель, установленный на улице.

– ГРЕКО! МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ. ВЫХОДИ!

Мной овладело знакомое неприятное ощущение.

– Полиция! – крикнул я. – Греко, это полиция!

Он вяло посмотрел на меня и покачал головой.

– Нет. Вероятнее, что ФБР.

Вот мы и дождались. Я вышел на улицу, не дожидаясь разрешения Греко.

Я остановился на пороге, и три ярких луча ударили мне прямо в глаза. Лабораторию со всех сторон окружали машины, но я их не видел. Я вообще ничего не видел после того, как были включены эти прожекторы. Я окаменел и боялся шевельнуться – хотел, чтобы они поняли, что я не Греко и у меня нет оружия.

Они это поняли.

И позволили мне выйти.

Меня посадили в одну из машин и рядом со мной сел худощавый сероглазый молодой человек в шляпе с узкими полями, вежливо не спускавший с меня глаз. Мне позволили посмотреть, что будет дальше. А это было совсем не смешно.

Греко так и не вышел. Они все кричали ему через громкоговоритель, и наконец он отозвался – голосом слабым и спокойным, который, казалось, шёл ниоткуда. Он сказал только:

– Уходите. Я не выйду. Предупреждаю: не пытайтесь ворваться силой.

Но, конечно, он знал, что они не послушаются.

Они и не послушались. Они попытались применить силу.

А он, как в романе, тоже применил силу в ответ.

Когда я вышел, дверь дома захлопнулась. Они выломали из забора столб и пустили его в ход, как таран, но он тут же загорелся. Они разыскали железный брус от старой кровати и попробовали пустить в дело его. О чём тут же и пожалели: он расплавился посредине, обдав их огненными брызгами.

Вежливый молодой человек сказал, забыв про вежливость:

– Эй, ты, что он там делает? Что у него там такое?

– Демоны, – сказал я тупо. Зря я так сказал, но что мне оставалось? Пытаться втолковать федеральному агенту уравнения Максвелла?

Они предприняли ещё одну попытку, их было по крайней мере человек пятнадцать-двадцать. Они побежали к окнам, и окна разлетелись и окатили их вишнёво-красным дождём расплавленного стекла.

Они попытались вновь сунуться через пустые рамы, когда никаких стёкол уже не осталось, и рамы заполыхали вокруг них. Голубой дым вспыхнул белизной в жёлтом свете пламени и белом – прожекторов. Они пробовали и в одиночку – крадучись, и группами человек по десять – громко вопя.

Это было безнадёжно. Безнадёжно для обеих сторон, потому что они не могли ворваться в дом, а Грек не мог выбраться из него, так как они не уходили. Даже тогда, когда с глухим хлопком и жёлтой вспышкой взорвался бензобак одной из машин. Только я и худощавый молодой человек в мгновение ока выскочили из машины. И тут все машины взлетели на воздух. Но они не отступились. Тогда их пистолеты начали стрелять сами собой, не дожидаясь, чтобы кто-нибудь нажал на спуск, а стволы размягчились, потекли и разбрызгались по земле. Но у них ещё оставались руки, и они не отступили.

Грек не то спятил, не то потерял контроль над демонами – что именно произошло, сказать невозможно. Вдруг раздался зловещий воющий рёв – и целое дерево запылало от корней до верхушки. Гигантский старый дуб, ярдов двадцать высотой, простоявший там лет двести, не меньше. Однако демоны Греко всё переделали по-своему. Дуб вспыхнул и взлетел на воздух, выбрасывая снопы пламени и искр, как римская свеча. Может, Грек думал, что это их напугает. Может, так оно и было. Но вдобавок они пришли в бешенство. Они все разом, все до одного, кроме моего приятеля, бросились к самому большому, самому зияющему из окон…

И отскочили назад с проклятиями и воплями, сбивая с одежды пламя.

Струи пламени вырвались изо всех окон и дверей. Старый дом, казалось, вдруг разбух и через полсекунды превратился в огненный тюльпан.

Тут приехали пожарные, но они немного опоздали. О, они вытащили Греко, причём даже живым. Но от лаборатории остался только пепел. Это был третий пожар за карьеру Греко, и притом самый опасный, так как прежде на свободу вырвалась только горстка демонов омоложения, а теперь – мириады демонов обоих видов.

Наступил конец света.

Я это знал.

А жаль, что я ошибся. Вчера я был у Греко. Он женат, и у него чудесный сын. Смотреть на них – одно удовольствие: красивая пара в самом расцвете сил и милый карапуз, только-только научившийся ходить.

И всего один минус: карапуз – это Греко.

Он больше не называет себя Греко. А как вы поступили бы на его месте при нынешних обстоятельствах? Грек успел обеспечить себе порядочное состояние, и я тоже, конечно; правда, деньги теперь не так уж много значат.

Его мозг не был затронут, только тело. Полагаю, что ему повезло. Иной раз демоны поражают мозг своих жертв, и тогда…

Ну, в общем довольно скверно получается.

Через некоторое время Греко понял, что происходит. В мире расплодились оба вида демонов, и оба эти вида со временем поселились в каждом индивидууме.

Но они не убивают друг друга.

Просто один вид растёт быстрее, захватывает всё в свои руки, и так до тех пор, пока не израсходуются все молекулы, которые нужны этому виду. Тогда верх берёт другой вид.

Потом первый.

Потом снова второй…

Мыши живут недолго, и как нельзя балансировать иглой на кончике носа, потому что она слишком коротка, так и короткого мышиного века не хватает для достижения равновесия.

Но человеческая жизнь…

Однако надо же всё это привести в порядок.

Плохо и то, что во всех семьях всё перемешано, как в семье Греко – сам он сейчас омолаживается, его сын старится, а Минни (я, кажется, забыл упомянуть, что женился он на Минни?), Минни завершила второй цикл омоложения и теперь снова старится.

Но есть вещи и похуже этой.

Начать с того, что, видно, не так уж далеко то время, когда мы израсходуем всё пространство. Я имею в виду не время, а именно пространство. Жизненное пространство.

Ну, пусть теперь люди, достигнув зрелости, начинают попеременно молодеть и стареть без конца. Это-то ладно…

Но, чёрт побери! Хотел бы я, чтобы хоть время от времени кто-нибудь умирал!

Перевод Г. Хромова

Лечение

Она проснулась, но не почувствовала желания узнать, где находится.

Сперва появилось ощущение: она существует, она жива, когда должна была быть мёртвой; потом – сознание того, что боль стала полновластной хозяйкой её тела.

А потом мысль: «О боже, теперь я буду не просто некрасивой, а уродкой».

От этой мысли по ней прокатилась волна паники, но она была слишком усталой, чтобы долго испытывать какое бы то ни было чувство, и скоро заснула.

Потом, когда проснулась во второй раз, она задумалась: где же она теперь?

Понять это было невозможно. Вокруг мрак и молчание – мрак полный, молчание абсолютное. Она снова ощутила боль – тупую, равномерно разлившуюся по всему телу. Ныли ноги и руки. Она попыталась их поднять и обнаружила, что они её не слушаются. Попыталась согнуть пальцы – и тоже не смогла.

Она была парализована, не один мускул ей не повиновался.

Безмолвие было таким полным, что наводило страх. Ни намёка на шорох. До этого она была на космическом корабле, но сейчас не было слышно никаких привычных звуков: ни скрежета, ни ударов металла о металл, ни голоса Фреда, ни даже медленного ритма собственного дыхания.

Потребовалась целая минута, чтобы она поняла, почему ничего не слышит; а когда поняла, то не могла в понятое поверить. Но скоро ей стало ясно, что она не ошиблась: такое безмолвие царит потому, что она оглохла.

А также стало ясно другое: мрак так непрогляден потому, что она ослепла.

И ещё одна мысль: почему, чувствуя боль в ногах и руках, она в то же время не может ими двигать? Что за странная форма паралича?

Она гнала от себя ответ, но неодолимо, хотя и медленно, он обретал ясные очертания: это вовсе не паралич. Она не может двигать руками и ногами потому, что их у неё нет. Боли, которые она испытывает, – фантомные, они не вызваны никакими внешними раздражениями.

Когда всё это дошло до неё окончательно, она впала в обморочное состояние.

Очнулась она против своей воли. Отчаянно, изо всех сил она попыталась не думать и не чувствовать – подобно тому, как уже не видели её глаза и не слышали уши.

Но назойливо лезли в голову мысли: почему она жива? Почему не погибла при столкновении?

Фред наверняка погиб. Астероид появился совершенно неожиданно; столкновение было неизбежно. Чудо, что спаслась она, если это можно назвать спасением: безглазый, безрукий и безногий обрубок, лишённый всяких средств связи с внешним миром, она теперь была более мёртвой, чем живой. И нельзя поверить, чтобы Фред тоже мог остаться в живых – так же, как и она. Так лучше – Фреду теперь не придётся, глядя на неё, подавлять дрожь ужаса, не придётся переживать из-за того, что стало с ним самим. Он всегда был красавцем, и для него увидеть себя искалеченным и обезображенным равносильно смерти.

Надо найти способ последовать за ним, убить себя. Конечно, это очень трудно, когда у тебя нет ни рук, ни ног, нет возможности узнать, где ты и что тебя окружает; но всё равно, рано или поздно она что-нибудь придумает. Она слышала от кого-то, что люди душат себя, проглатывая собственный язык. Теперь, когда она вспомнила об этом, настроение её поднялось. Она может попробовать это прямо сейчас, может…

Нет, не может. Она не поняла этого сразу, но поняла теперь: языка у неё нет.

Она не потеряла сознания, хотя желала этого всей душой. Она поду – мала: «Нужно просто напрячь волю, заставить себя умереть. Умри, беспомощный обрубок, оборви пытку; умри, умри, умри!..»

Но она не умерла, и через некоторое время ей пришла в голову новая мысль: кроме них с Фредом на корабле никого не было, и не было, и не было никакого другого корабля где-либо вблизи. Кто же тогда не дал ей умереть? Кто подобрал её искалеченное тело, остановил поток крови, стал лечить её раны, сохранил ей жизнь? И для чего?

Безмолвие не давало ответа, и не давал ответа собственный её разум. Прошла целая вечность, и она вновь погрузилась в сон.

А когда проснулась, услышала голос:

– Вы чувствуете себя лучше?

«Я слышу! – мысленно закричала она. – Какой странный голос, с таким необычным акцентом. Вообразить что-нибудь похожее я бы никогда сама не смогла, – значит, я уже не глухая! А может и не слепая? Может, это просто был кошмар, и…»

– Я знаю, что ответить вы не можете. Но не бойтесь, скоро вы снова будете говорить.

Чей это голос? Не мужчины, но и не женщины. Странно хриплый, но с чёткой артикуляцией, монотонный и вместе с тем приятный.

– Ваш муж тоже жив. К счастью, и он, и вы попали к нам сразу после наступления смерти.

К счастью? Её охватила ярость. Лучше бы вы дали нам умереть! Хватит того, что осталась в живых я, беспомощная калека, во всём зависящая от других. Но знать, что жив Фред, знать, что он увидит меня такой, какой я стала теперь – безобразной до ужаса… Нет, мне этого не вынести. Верните мне дар речи, и первое, о чём я попрошу, так это чтобы меня убили. Я не хочу жить!

– Возможно, желание смерти, которое вы сейчас испытываете, покинет вас, когда вы узнаете, что способность владеть конечностями и органами чувств будет вам возвращена. На это потребуется некоторое время, но сомнений в исходе нет никаких.

Что за бред?! Да, она знает, что врачи преуспели в создании искусственный рук и ног, ни в чём не уступающих естественным; но ей, если она правильно поняла, обещают вернуть собственные руки и ноги? И даже – она сама это слышала – собственные органы чувств! Значит, речь идёт не об электронных заменителях ушей, глаз, а о…

Чушь, ей обещают невозможное. Говорят просто для поднятия духа, как принято среди врачей. Говорят, чтобы придать ей мужества, подбодрить, Но бороться не стоит – у неё не хватит для этого сил. Она хочет умереть и как можно скорее.

– Вероятно, вы уже поняли, я не то существо, которое бы вы назвали человеком. Но это не должно вас тревожить – мне составит никакого труда восстановить вас в том виде, какой вы сами сочли бы правильным.

Голос умолк. Может, это и к лучшему – ей и так много было сказано. К тому же она не может отвечать на вопросы и задавать свои, ведь их у неё столько!

Так значит это не человек?.. Тогда кто? Почему он говорит на языке людей? Что он сделает с ней, когда он восстановит её тело?

Она знала: существуют внеземные цивилизации, которым неведомо понятие красоты. У других же цивилизаций, если оно и есть, это понятие не имеет ничего общего с человеческим. Не сочтёт ли говорившее с ней существо, что оно вполне её восстановило, снабдив её руками, ногами и глазами, одновременно придаст ей вид страшилища? Не станет ли оно при этом гордиться своим искусством – как когда-то гордились на врачи на земле, если им удавалось сохранить жизнь обезображенным калекам с плохо работающими органами? Не превратит ли оно её в нечто такое, на что Фред будет смотреть с дрожью и омерзением?

Фред всегда был немного излишне чувствителен к внешности женщин. Выбор у него был большой, и до знакомства ней он обращал внимание только на внешность. Она никогда не могла понять, почему он на ней женился. Может, она выделялась тем, что среди всех его знакомых единственная не была красавицей? А может, в таком выборе скрывалась даже некоторая жестокость? Может, ему нужен был кто-то не слишком уверенный в себе, кто-то, на чью привязанность он мог рассчитывать в любых обстоятельствах? Она вспомнила, как пристально порой смотрели люди на них: красавца мужчину и некрасивую женщину, а потом перешёптывались, в открытую удивляясь тому, что такой, как он, мог на ней жениться. Фреду это нравилось.

Задавая себе многочисленные вопросы, она незаметно заснула, а потом просыпалась и засыпала, снова и снова, много раз. А потом она опять услышала голос и, к своему удивлению, обнаружила, что в состоянии отвечать. Медленно, неуверенно, временами с мучительным трудом, но она могла говорить снова.

– Мы над вами работаем, – сказал голос. – Пока всё идёт очень неплохо.

– Я… я… Как я выгляжу?

– Ещё не завершённой.

– Наверно, я… безобразная?

Последовала пауза.

– Нет, вы вовсе не безобразны. Во всяком случае, для меня. Просто вы ещё не завершены.

– Мой муж был бы совсем другого мнения.

– Я не знаю, какого мнения был бы ваш муж. Вероятно, он не привык видеть незавершённые живые существа. Возможно, его привёл бы в ужас даже его собственный вид.

– Я… я не об этом не думала. Но он… Мы выздоровеем оба?

– Никаких неразрешимых медицинских проблем ни в вашем случае, ни в его случае не возникает. Совершенно.

– Но почему… почему, раз это в ваших силах, вы до сих пор не восстановили моё зрение? Или вы… боитесь, что я увижу вас и… и испугаюсь?

Снова пауза. Когда же зазвучал ответ, ей показалось, что говорящий улыбается.

– Пожалуй, нет. Нет, не поэтому.

– Тогда потому, что… Как вы сказали о Фреде… что я покажусь страшной самой себе?

– Это лишь одна из причин, но не главная. Понимаете ли, я в некотором смысле, экспериментирую. Не тревожьтесь, пожалуйста, вы не превратитесь в чудовище – с биологией я знаком достаточно хорошо. Правда, о том, как устроены люди, я знаю меньше. Те знания, которыми я располагаю, я почерпнул в основном из ваших книг и при этом обнаружил, что в книгах этих есть некоторые неточности. Из-за этого я мне приходится действовать медленно и очень осторожно. Допустим, я восстановлю какой-нибудь орган, и вдруг окажется, что он не того размера или же вырабатывает не те гормоны. Я стараюсь по возможности избегать таких ошибок, а если они всё-таки случаются, спешу исправить до того, как наступят вредные последствия.

– Это не опасно?

– Нисколько, уверяю вас. И внутренне, и внешне вы останетесь такой же, как были.

– Такой же… А смогу… а смогу я иметь детей?

– Сможете. У нас нет половых различий, но мы знаем многие виды существ, у которых они есть, и знаем, как они для них важны. Поэтому я тщательно слежу за гормональным равновесием – как у вас, так и у вашего мужа.

– Спасибо… доктор. Но всё-таки я не понимаю… почему вы не хотите восстановить мне зрение сейчас, не откладывая?

– Я не хочу дать вам глаза, которые будут недостаточно хорошо видеть, потому, что тогда мне придётся снова их удалять. И я не хочу, чтобы вы видели свои конечности, пока они не развились окончательно – это зрелище причинило бы вам ненужную боль. Только тогда, когда я буду уверен, что всё восстановлено как было, я примусь за ваши глаза.

– А мой муж?

– Он будет воссоздан таким же образом. Скоро его сюда перенесут, и вы с ним сможете разговаривать.

– И вы не хотите, чтобы он или я видели друг друга… незавершёнными?

– Лучше не надо. Могу уверить вас: когда я закончу лечение, вы станете почти точно такой же, какой были прежде. Когда придёт время, у вас будут глаза и вы сможете ими видеть.

Она молчала, и он заговорил снова:

– У вашего мужа были и другие вопросы. Вы тоже можете их задать.

– Простите, доктор… Я отвлеклась. Что вы сказали?

Он повторил, и она ответила:

– Других вопросов у меня нет. Вот только… Нет, пока я их задавать не стану. Что хотел знать мой муж?

– Кто мы – я и мне подобные. Как случилось, что мы подобрали вас и спасли? Почему мы это сделали. Что намерены с вами делать, когда вы будете восстановлены.

– Да, я тоже обо всём этом думала.

– Я могу ответить только на часть ваших вопросов – надеюсь, мой ответ хоть в какой-то степени вас удовлетворит. Наша цивилизация, как вы, возможно, уже поняли, несколько опередила вашу. Мы раньше начали, – словно извиняясь, сказал он.

– Если вы способны восстанавливать не только конечности, но и глаза, вы опередили нас на тысячи лет.

– Мы можем и многое другое, но об этом не стоит говорить. Скажу только, что я врач разведывательной экспедиции. Нам уже приходилось вступать в контакт с людьми, и теперь мы стараемся, чтобы они нас не видели, – мы не хотим вызывать в них тревогу или растерянность.

– Но почему же тогда вы нас спасли?

– Тут была катастрофа – из ряда вон выходящий случай. Мы не люди, но нам, как вы, возможно, сказали бы, свойственна человечность. Мы не любим смотреть, как умирают живые существа. Случайно наш корабль, когда всё произошло, находился в нескольких тысячах миль от вашего. Мы увидели – и начали действовать. Как только вы будете восстановлены, мы оставим вас в таком месте, где ваши собратья скоро вас найдут, а сами отправимся дальше. Задачи нашей экспедиции к тому времени будут выполнены.

– Как только мы будем… Доктор, я стану точно такой, как прежде?

– В некоторых отношениях, возможно, даже более совершенной. Могу вас уверить, все ваши органы будут функционировать безупречно.

– Я не об этом. Я… Выглядеть я буду также?

Наступила тишина, выражавшая, как ей показалось, его изумление, а потом она снова услышала его голос.

– Будете ли вы выглядеть так же? Это для вас… важно?

– Да… о да, очень важно! Важнее всего!

Наверно, теперь он смотрит на неё как на сумасшедшую. Внезапно она обрадовалась, что у неё нет глаз и она не видит его изумления. И презрения – она не сомневалась, что презрение он испытывает к ней тоже.

Он заговорил медленно:

– Я об этом как-то не задумывался, а сейчас начинаю понимать: мы ведь не знаем точно, как вы выглядели до катастрофы. Как же мы можем сделать вас точно такой, какой вы были?

– Не знаю как, но должны! Должны! – почти прокричала она и почувствовала, как заболели от напряжения новые мышцы горла.

– У вас начинается истерика, – сказал он. – Перестаньте об этом думать.

– Не могу – я только об этом и думаю! Я хочу выглядеть точно так же, как выглядела раньше!

Он ничего не сказал, и вдруг она почувствовала усталость. Только что она была такой встревоженной, взволнованной, а сейчас вдруг ею овладели усталость и сонливость. Ей хотелось заснуть, забыть обо всём. «Верно, он дал мне успокаивающее, – подумала она. Сделал инъекцию? Иглы я не почувствовала, но, быть может, они обходятся без игл? Так или иначе, хорошо, сто он это сделал. Потому, что теперь я не буду думать…»

Она спала. А когда проснулась, услышала новый голос. Она его не узнала, но он сказал:

– Привет, Маргарет! Где ты?

– Кто это?.. Фред!

– Маргарет?

– Д-да.

– У тебя другой голос.

– У тебя тоже. Сначала я не могла понять, кто это говорит.

– Странно, как мы не подумали сразу, что голоса у нас теперь изменятся.

– Мы больше привыкли думать о том, как мы выглядим, – сказала она дрожащим голосом.

Он молчал, потому что думал о том же.

– Твой новый голос совсем не плох, – снова заговорила она. – Мне нравится – он стал глубже, звучнее прежнего. Очень подходит к твоему характеру. Врач хорошо поработал.

– Я сейчас думаю, нравится ли мне твой. Не знаю. Пожалуй, я из тех, кто предпочитает привычное.

– Потому то я и не хочу, чтобы он хоть в чем-нибудь меня изменил.

Снова молчание.

– Фред! – снова окликнула она.

– Я здесь.

– Ты говорил с ним об этом?

– Заговорил он сам. Сказал, что ты тревожишься.

– А по-твоему, разве это не важно?

– Пожалуй, важно. Он сказал мне, что технически всё будет сделано наилучшим образом – у нас будут правильные черты лица и безупречная кожа.

– Мне не это нужно, мне нужно моё собственное лицо, с неправильными чертами! Голос не так важен, но моё лицо пусть мне вернут!

– Ты многого хочешь. Не достаточно ли он уже для нас сделал?

– Для меня – всё равно что ничего, если он не вернёт мне моего лица!.. Я веду себя глупо, да?

– М-м-м… Видишь ли…

– Я не хочу быть красивой, потому что знаю – этого не хочешь ты.

– Кто тебе сказал? – изумлённо спросил он.

– Ты думаешь, что я, прожив с тобой два года, этого не поняла? Если бы тебе нужна была жена-красавица, ты бы на красавице и женился. Но ты выбрал меня – хотел быть красивее жены. Я знаю, что для тебя это важно – не пытайся отрицать.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Маргарет? Ты говоришь как-то возбуждённо.

– Нет, очень логично. Будь я уродкой или красавицей, ты бы меня ненавидел. Если бы я была уродкой, люди бы жалели тебя, и ты бы этого не мог вынести, если бы я была красавицей, тебя, возможно рядом со мной перестали замечать. Я же просто некрасивая – как раз настолько, чтобы все удивлялись, как это ты смог жениться на такой заурядной женщине. Я будто специально создана для того, чтобы служить тебе фоном.

Он ответил не сразу:

– Мне и в голову не приходило, что ты обо мне такое думаешь. Очень глупо, Маргарет. Я женился на тебе, потому что тебя любил.

– Может быть. Но почему ты любил меня?

– Не будем в это углубляться, – примирительно сказал он. – Скажу одно, Маргарет: ты говоришь ерунду. Мне всё равно, уродка ты или красавица… нет, если сказать правду, то не всё равно, но внешность – это не самое главное. На мои чувства к тебе оно почти не влияет. Я люблю тебя за твой характер, за твою личность – остальное для меня второстепенно.

– Фред, не надо меня обманывать. Я хочу быть такой же, как прежде, потому что знаю: именно такой я тебе нужна. Неужели нет никакого способа объяснить доктору, как мы выглядели раньше? У тебя хороший глаз – вернее был. Может, ты ему как-нибудь нас опишешь?..

– Маргарет, будь разумной, ты же прекрасно знаешь, что по словесному описанию нельзя судить ни о чём, – голос его звучал почти умоляюще – И хватит об этом, ладно? Я вовсе не против того, чтобы лицо у тебя было правильное, как с картинки анатомического атласа, и…

– Вот именно, с картинки! – взволнованно перебила она его. – Фред, помнишь стереоснимок, который мы сделали перед самым отлётом с Марса?

– Но корабль разбит, дорогая, от него почти ничего не осталось.

– Раз они смогли подобрать нас живыми, значит, какие-то части остались неповреждёнными. Может, снимок уцелел!

– Маргарет, ты требуешь невозможного. Мы не знаем, где сейчас наш корабль. Группа, в которую входит врач, проводит разведывательную экспедицию. Обломки нашего корабля остались далеко позади. Возвращаться ради того, чтобы их найти, никто не станет.

– Но ведь только так… только так можно… Другого способа нет! – Силы покинули её. Будь у неё глаза, она бы заплакала, но сейчас плакала только её душа.

Должно быть, его унесли, потому что никто не откликнулся на её рыдания. А потом она вдруг почувствовала, что плакать не из-за чего. Более того, на душе у неё стало легко и весело, и неожиданно пронзила мысль: «Врач дал мне какого-то лекарства – он не хочет, чтобы я плакала. Хорошо, не буду. Буду думать только о приятном, буду радоваться…»

Вместо этого она заснула крепким, без сновидений сном.

Проснувшись, она вспомнила о разговоре с Фредом, и её охватило отчаяние. «Придётся рассказать всё врачу, – подумала она. – Может, он что-нибудь придумает. Да, я требую слишком многого, но без этого, но без этого всё, что он для меня сделал и делает, потеряет всякую ценность. Лучше умереть, чем стать не такой, какой я была!»

Но оказалось, что необходимости говорить с врачом нет, – он уже всё знал от Фреда.

«Значит, и Фред признаёт, что это важно, – подумала она. – Больше он не сможет этого отрицать».

– Вы просите невозможного, – сказал врач.

– Невозможного? Вы даже не попытаетесь?..

– Ваш разбитый корабль остался в сотнях миллионов миль от нас. У экспедиции есть задачи, которые она обязана выполнить. Вернуться назад мы не можем. Мы не вправе тратить время на поиски стереоснимка, который к тому же вряд ли уцелел.

– Вы правы, доктор… Простите меня.

Похоже, он прочитал её мысли, потому что добавил:

– Не стройте в отношении себя никаких планов, вам всё равно не удастся причинить себе никакого физического вреда.

– Ничего, что-нибудь придумаю. Раньше ли, позже ли, но придумаю обязательно.

– Вы ведёте себя неразумно. Мне бы хотелось знать, много ли существует людей, психологически вам подобных.

– Не знаю, мне всё равно. Я знаю только одно: для меня это важно.

– Так расстраиваться из-за какого-то пустяка! Ведь насколько нам известно, внешние различия между различными человеческими особями одного пола совершенно незначительны.

– Это для вас различия незначительны, потому что вы не знаете о людях – мужчинах и женщинах – ровным счётом ничего! Для Фреда же и для меня это вопрос жизни и смерти.

Сейчас впервые в ответе врача прозвучало некоторое раздражение:

– Вы как дети, но иногда ребёнку следует уступить. Я подумаю, что можно сделать.

Но что можно тут сделать? Где-то в космосе несутся обломки корабля, а в них – стереоснимок, который даже не попытаются найти. Может, врач попросит, чтобы Фред описал её? Самый лучший художник на земле не сумеет создать точный портрет по одному лишь описанию; чего же ждать от существа, для которого все мужчины на одно лицо и все женщины – тоже?

Она лежала, погружённая в свои мысли, и почти не замечала, как бежит время. Но постепенно она начала ощущать лёгкое покалывание, которое распространялось по всему телу. Прежняя боль медленно отступала и наконец исчезла совсем. Назвать болью то, что она чувствовала теперь, было никак нельзя. Скорее было даже приятно – казалось, кто-то мягко массирует её тело, растягивает мышцы.

И вдруг она поняла: это растут новые руки и ноги. Значит, внутренние органы уже восстановлены и врач приступил к следующему этапу лечения.

Когда она это осознала, по её щекам покатились слёзы. «Слёзы, – подумала она, – настоящие слёзы, я их чувствую. У меня растут руки и ноги, и я снова могу плакать. Но до сих пор нет глаз… или, может быть, они тоже появились? Временами мне чудятся какие-то вспышки. Должно быть, он восстанавливает глаза медленно, и сначала привёл в порядок слёзные протоки. Не забыть сказать ему, что глаза у меня были синие. Пусть я никогда не отличалась красотой, но глаза у меня были хорошие. Не хочу, чтобы они были другого цвета, – он не пойдёт к моему лицу».

И в следующий раз, когда врач с ней заговорил, она попросила его об этом.

– Пусть будет, как вы хотите, – добродушно ответил он, словно ублажая капризного ребёнка.

– И ещё доктор, по поводу корабля…

– Это невозможно, как я уже вам сказал. К тому же в этом нет необходимости. – Он помолчал, будто зараннее предвкушая эффект, который произведут его слова. – Я посмотрел наш архив. Как и следовало ожидать, ваш разбитый корабль был тщательно обследован – мы надеялись получить информацию, которая помогла бы нам лучше понять землян. Во время поисков были найдены и взяты нами стереоснимки – около десятка.

– Десятка?! Но откуда?

– Видимо, от волнения вы забыли, что снимков не один, а больше. Судя по всему, на них изображены вы и ваш муж. Но снимали, очевидно, в самых разных условиях и разными камерами, потому что даже я, хотя моё зрение и отлично от человеческого, замечаю в изображениях некоторые различия. Может быть, вы скажете, какое из них взять за образец?