Текст книги "Взлет и падение Третьего рейха"

Автор книги: Уильям Ширер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 112 страниц) [доступный отрывок для чтения: 40 страниц]

Домашняя чистка, устроенная Гитлером 4 февраля, коснулась не только генералов. Он убрал также Нейрата из министерства иностранных дел, заменив его недалеким и сговорчивым Риббентропом {Чтобы отвлечь внимание от военного кризиса и не уронить престиж Нейрата в стране и за рубежом, Гитлер по совету Геринга создал так называемый "тайный совет". Как явствовало из декрета фюрера от 4 февраля, совет преследовал цель "вырабатывать направление внешней политики". Президентом совета стал Нейрат. В его состав входили Кейтель, главнокомандующие трех видов вооруженных сил, видные члены кабинета и деятели партии. Пропагандистская машина Геббельса подняла вокруг этого шум, утверждая, что это большое повышение, что Нейрат возглавил "сверхкабинет". На самом деле "тайный совет" был чистой фикцией. Геринг в Нюрнберге говорил; "Я с уверенностью могу сказать, что такого совета не существовало. Но это красиво звучало, всем нравилось и потому имело значение. Я под присягой заявляю, что "тайный совет" ни разу не собирался даже на минуту". – Прим. авт. }. Ветераны дипломатической службы – Ульрих фон Хассель, посол в Риме, и Герберт фон Дирксен, посол в Токио, были отстранены от работы так же, как Папен в Вене. Слабовольного Функа формально назначили вместо Шахта на пост министра экономики.

На следующий день, 5 февраля, "Фелькишер беобахтер" вышла с кричащими заголовками: "КОНЦЕНТРАЦИЯ ВСЕЙ ПОЛНОТЫ ВЛАСТИ В РУКАХ ФЮРЕРА! " На этот раз ведущая ежедневная нацистская газета не преувеличивала.

4 февраля 1938 года является поворотным пунктом в истории третьего рейха, заметной вехой на пути к войне. Можно сказать, что в этот день завершилась "нацистская революция". Гитлер устранил последних противников на том пути, по которому давно хотел повести Германию, как только она будет достаточно хорошо вооружена. Бломберг, Фрич и Нейрат были поставлены на свои посты Гинденбургом и консерваторами старой школы, чтобы не допускать эксцессов нацизма. К ним присоединился и Шахт. Но в борьбе за власть в области внешней политики, экономики и милитаризации Германии им было трудно тягаться с Гитлером. Они не обладали ни моральной силой, ни достаточной проницательностью, чтобы противостоять ему, не говоря уже о том, чтобы одержать над ним верх, Шахт отошел от дел. Нейрат отступил. Бломберг подал в отставку под давлением своих же генералов. Фрич, ставший жертвой подлой провокации, безропотно подал в отставку. И шестнадцать высших генералов покорно ее приняли. Среди офицеров велись разговоры о военном путче, но это были только разговоры. Презрение Гитлера к прусской офицерской касте, которое он сохранил до самого конца, оказалось оправданным. Она смирилась с официально преданным забвению убийством генералов фон Шлейхера и фон Бредова. Она молча сносила травлю высших офицеров. Разве не полон Берлин молодых генералов, желающих занять их место, готовых служить ему? Где же хваленая солидарность армейских офицеров? Или это миф?

Все пять лет до 4 февраля 1938 года армия обладала реальной силой, чтобы сбросить Гитлера и покончить с третьим рейхом. Почему же она не сделала этого, когда 5 ноября 1937 года узнала, куда намерен повести ее и страну Гитлер? На этот вопрос ответил сам Фрич после своего падения. 18 декабря 1938 года он принимал бывшего посла фон Хасселя в своем поместье в Ахтерберге, недалеко от Золтау, которое армия передала в его распоряжение после его отставки. В своем дневнике фон Хассель обобщил его взгляды:

"Этот человек (Гитлер) послан Германии судьбой для добра и зла. Если он шагнет в пропасть, а Фрич полагает, что так оно и случится, то увлечет в нее всех нас. Мы ничего не может поделать".

Сосредоточив в своих руках политическую, экономическую и военную власть, подчинив себе все вооруженные силы, Гитлер шагал по избранному им пути. Избавившись от Фрича, не дав ему возможности реабилитировать себя, фюрер с некоторым опозданием позволил созвать военный суд чести для слушания его дела. Председательствовал в суде фельдмаршал Геринг, рядом с ним сидели главнокомандующие сухопутными войсками и ВМС – генерал фон Браухич и адмирал Редер, а также двое профессиональных судей из высшего военного трибунала.

Суд, на который не были допущены ни пресса, ни публика, начался в Берлине 10 марта 1938 года, но неожиданно заседание было прервано в первый же день. Накануне, поздно вечером, были получены новости из Вены, которые вызвали у фюрера один из припадков бешенства {Когда Папен через тридцать шесть часов после этих событий прибыл в берлинскую канцелярию, он застал Гитлера "на грани истерики" (Папен Ф. Воспоминания). – Прим. авт. }. Фельдмаршал Геринг и генерал фон Браухич срочно понадобились в другом месте.

Часть 11. Аншлюс: Насилие над Австрией

К концу 1937 года я переквалифицировался из газетного корреспондента в корреспондента радио и моя штаб-квартира переместилась из Берлина в Вену, с которой я познакомился десятью годами ранее, когда приехал туда молодым корреспондентом. Хотя в последующие три года большую часть времени я провел в Германии и мое новое задание – репортажи из континентальной Европы – дало мне возможность быть в курсе событий, происходящих в третьем рейхе, я подолгу жил в соседних странах, которым предстояло стать жертвами гитлеровской агрессии. Я бывал там перед агрессией и непосредственно во время ее. Я метался между Германией и страной, на которую в тот момент готов был обрушить свой гнев Гитлер, и собирал информацию из первых рук о событиях, описанных далее и приведших к величайшей и кровопролитнейшей из войн в истории человечества. Мы хоть и были их очевидцами, но удивительно мало знали о том, что происходило в действительности. Заговоры и махинации, предательство, роковые решения и моменты неуверенности, драматические встречи основных участников – все это происходило в обстановке секретности, все это было скрыто от любопытных глаз иностранных дипломатов, журналистов и шпионов. В течение многих лет об этих событиях знали лишь их непосредственные участники.

Нам пришлось ждать опубликования секретных документов и показаний уцелевших участников этой драмы, которые долгое время не могли ничего сказать, так как находились в нацистских концентрационных лагерях. Все, что излагается далее, основано на фактах, собранных в течение 1945 года. Конечно, при написании этой книги мне помогало то обстоятельство, что я находился в гуще событий. Случилось так, что я был в Вене и в памятную ночь на 12 марта 1938 года, когда Австрия перестала существовать как государство.

Почти месяц в прекрасной столице на Дунае, отстроенной в стиле барокко, жители которой более, чем жители какого-либо другого города, умели наслаждаться жизнью, царило беспокойство. Доктор Курт фон Шушниг, австрийский канцлер, позднее вспоминал о периоде с 12 февраля по 11 марта как о "четырехнедельной агонии". С момента подписания 11 июля 1936 года австро-германского соглашения, в секретном дополнении к которому Шушниг пошел на большие уступки австрийским нацистам, Франц фон Папен, специальный посол в Вене, неустанно содействовал подрыву независимости Австрии и ее поглощению Германией. В объемном докладе фюреру, составленном в конце 1936 года, он указывал о достигнутых в этом направлении успехах. Об этом же он сообщал в своем докладе годом позже, замечая, что "дальнейшие успехи в этом деле могут быть достигнуты только путем сильнейшего давления на федерального канцлера Шушнига". Этот совет, в котором вряд ли кто нуждался, был вскоре претворен в жизнь, причем настолько буквально, что даже Папен не мог этого предположить.

В течение 1937 года австрийские нацисты, подстрекаемые и финансируемые из Берлина, усилили кампанию террора в стране. Почти каждый день рвались бомбы, в горных районах многочисленные и часто буйные нацистские демонстрации ослабляли положение правительства. Были раскрыты заговоры, ставящие целью свержение Шушнига. Наконец 25 января 1938 года австрийская полиция произвела обыск в штаб-квартире так называемого "комитета семи", который официально занимался выработкой условий перемирия между нацистами и австрийским правительством, а на самом деле являлся центром нацистского подполья. Там были найдены документы, подписанные Рудольфом Гессом, заместителем фюрера, из которых становилось ясно, что австрийские нацисты весной должны поднять восстание, а когда Шушниг попытается его подавить, германская армия войдет на территорию Австрии, чтобы "немцы не проливали немецкую кровь". По словам Папена, там был и документ, в котором планировалось его убийство (или военного атташе генерал-лейтенанта Муффа) местными нацистами, чтобы создать повод для германской интервенции.

Если жизнерадостный Папен не пришел в восторг, узнав, что приказом из Берлина он был во второй раз намечен в качестве жертвы нацистских головорезов, то телефонный звонок, раздавшийся в дипломатической миссии 4 февраля, окончательно его расстроил. Звонил из берлинской канцелярии статс-секретарь Ганс Ламмерс, который уведомил Папена, что его специальная миссия в Вене закончилась. Он был уволен, как Нейрат, Фрич и некоторые другие.

"Я был поражен и чуть не лишился дара речи", – вспоминал позднее Папен. Оправившись после такой новости, он решил, что Гитлер, вероятно, намерен принять более серьезные меры против Австрии, избавившись от Нейрата, Бломберга и Фрича. На самом деле Папен настолько свыкся с создавшейся ситуацией, что решил сделать нечто "нетипичное для дипломата" – так он сам выразился. Он вознамерился спрятать копии своей переписки с Гитлером в "надежном месте" – таким местом оказалась Швейцария. "Мне были слишком хорошо известны все клеветнические кампании третьего рейха", – говорил он. Как мы видели, это чуть было не стоило ему жизни в июне 1934 года.

Увольнение Папена явилось одновременно и предупреждением Шушнигу. Шушниг не доверял бывшему кавалеристу, но быстро понял, что у Гитлера на уме нечто похуже, чем навязать ему общество лукавого посла, который по крайней мере был ревностным католиком, как сам канцлер, и джентльменом. В последние месяцы европейская дипломатия не баловала Австрию. После образования оси Берлин – Рим Муссолини сблизился с Гитлером и не проявлял прежней заинтересованности в независимости маленькой страны, как после убийства Дольфуса, когда он послал на Бреннерский перевал четыре свои дивизии, чтобы напугать фюрера. Ни Англия, проводившая под руководством Чемберлена политику умиротворения Гитлера, ни Франция, пораженная глубоким внутренним политическим кризисом, не выражали желания защищать Австрию в случае нападения на нее Гитлера. Теперь вместе с Папеном ушли с арены и консервативные начальники германской армии и министерства иностранных дел, которые прежде являлись силой, сдерживавшей непомерные амбиции Гитлера. Шушниг не отличался широтой мышления, но считался человеком довольно неглупым. Кроме того, он был достаточно хорошо информирован и не питал иллюзий относительно собственного все ухудшающегося положения. Он понял, что настало время – как после убийства Дольфуса – политики умиротворения немецкого диктатора.

Папен, хоть и изгнанный со службы, предложил свой вариант. Будучи человеком, всегда готовым примириться с пощечиной от вышестоящего начальника, он на следующий после увольнения день поспешил к Гитлеру, "чтобы выяснить, что же происходит". 5 февраля он застал фюрера в Берхтесгадене "рассеянным и измученным" после борьбы с генералами. Но Гитлер обладал способностью быстро восстанавливать силы, и разжалованный посол попытался заинтересовать его идеей, которую уже предлагал две недели назад во время их встречи в Берлине: почему бы не уладить это дело с самим Шушнигом? Почему бы не пригласить его в Берхтесгаден для личной беседы? Гитлера эта идея заинтересовала. Забыв о том, что только что сам выгнал Палена со службы, он велел ему возвращаться в Вену и организовать встречу.

Шушниг быстро согласился на встречу, но, несмотря на то что находился в невыгодном положении, выдвинул ряд условий. Он должен заранее знать, какие вопросы хочет обсудить Гитлер, и ему должны быть даны гарантии, что соглашение от 11 июля 1936 года, по которому Германия обязалась уважать независимость Австрии и не вмешиваться в ее внутренние дела, останется в силе. Более того, после встречи должно быть подписано совместное коммюнике, в котором обе стороны выразят готовность соблюдать соглашение 1936 года. Шушниг не имел ни малейшего намерения лезть в логово зверя. Папен поспешил в Оберзальцберг посоветоваться с Гитлером и вернулся оттуда с заверениями фюрера, что соглашение 1936 года останется неизменным и что он просто хочет обсудить "недоразумения и трения", возникшие после его подписания. Это было не совсем то, чего хотел австрийский канцлер, но он заявил, что доволен ответом. Встреча была назначена на утро 12 февраля {Четыре года назад в этот день правительство Дольфуса, в состав которого входил и Шушниг, устроило бойню австрийских социал-демократов. 12 февраля 1934 года 17 тысяч правительственных солдат и боевиков из фашистской милиции подвергли артиллерийскому обстрелу рабочие кварталы Вены. При этом было убито около тысячи мужчин, женщин и детей и около четырех тысяч ранено. С демократическими свободами в Австрии было покончено. Последовавшее за этим правление Дольфуса, а потом и Шушнига было клерикально-фашистской диктатурой. Она, конечно, была менее жестокой, чем диктатура нацистского варианта, и те, кто работал тогда в Берлине и Вене, могут это подтвердить. Тем не менее у народа Австрии отняли политическую свободу, на него обрушились репрессии, каких он не знал даже при Габсбургах. – Прим. авт. }.

Вечером 11 февраля Шушниг и сопровождавший его заместитель министра иностранных дел Гвидо Шмидт отправились в специальном поезде в обстановке повышенной секретности в Зальцбург, откуда им на следующее утро предстояло выехать на автомобиле в горную резиденцию Гитлера. Этому путешествию суждено было стать роковым.

Встреча в Берхтесгадене: 12 февраля 1938 года

Папен приехал на границу, чтобы приветствовать гостей из Австрии, и был в то морозное утро, как показалось Шушнигу, в прекрасном настроении. Он заверил австрийских гостей, что и Гитлер великолепно настроен. И тут последовало первое предупреждение. Папен добродушно сообщил: Гитлер надеется, что доктор Шушниг не будет возражать против присутствия в Бергхофе трех генералов, оказавшихся там совершенно случайно, – Кейтеля, нового начальника штаба ОКВ, Рейхенау, командовавшего войсками на баварско-австрийской границе, и Шперле, командовавшего ВВС в этом же районе.

Папен позднее вспоминал, что гостям "такая новость не понравилась". Шушниг ответил послу, что не возражает, так как "выбора все равно нет", однако, будучи воспитанником иезуитов, насторожился. Но то, что последовало дальше, все равно ошеломило его.

Гитлер, в коричневой рубашке штурмовика и черных брюках, встретил австрийского канцлера и его помощника возле входа. Слова приветствия показались Шушнигу чересчур официальными. Через несколько минут он остался наедине с Гитлером в просторном кабинете на втором этаже. За окнами разворачивалась величественная панорама: Альпы в снежных шапках и Австрия – родина обоих собеседников.

Курту фон Шушнигу исполнилось сорок один год. Все, кто знал его, согласятся, что это был человек с безупречными манерами австрийского аристократа, поэтому неудивительно, что разговор он начал с красивых слов о великолепном виде из окна, отменной погоде, сказал несколько лестных слов о кабинете, который, несомненно, был свидетелем многих встреч, оказавших огромное влияние на развитие событий. Гитлер перебил его: "Мы встретились здесь не для того, чтобы обсуждать вид из окна или беседовать о погоде". И тут разразилась буря. Как вспоминал позднее австрийский канцлер, последовавший затем двухчасовой разговор походил в некотором роде на монолог" {Позднее доктор Шушниг записал по памяти в своих мемуарах то, что он назвал "важными отрывками" разговора. И хотя это не дословная запись, всякий, кто слышал или изучал нескончаемые высказывания Гитлера, поймет, что звучит это вполне правдоподобно. Ее правдивость подтверждают не только дальнейший ход событий, но и те, кто присутствовал в тот день в Бергхофе, в частности Папен, Йодль и Гвидо Шмидт. Я взял этот отчет Шушнига из его книги "Реквием по Австрии" и письменных показаний в Нюрнберге. – Прим. авт. }.

"Вы сделали все, чтобы не проводить дружественную политику, – кипел Гитлер. – Вся история Австрии – это непрекращающаяся государственная измена. Так было в прошлом, и сейчас не лучше. Этому историческому парадоксу пора положить конец. И я могу сказать вам прямо сейчас, герр Шушниг, что твердо намерен положить этому конец. Германский рейх – одна из великих держав, и никто не повысит голоса, если она решит свои пограничные проблемы".

Шокированный вспышкой Гитлера, обходительный австрийский канцлер старался казаться спокойным, но отстаивал свою точку зрения. Он заметил, что имеет несколько иной, чем у хозяина, взгляд на роль Австрии в германской истории. "Вклад Австрии в этом отношении, – настаивал он, – весьма велик".

Гитлер: Ноль. Я говорю вам, абсолютный ноль! На протяжении всей истории Австрия саботировала любую национальную идею.

Габсбурги и католическая церковь только тем и занимались, что саботировали {Совершенно очевидно, что превратное представление Гитлера об австро-германской истории, полученное, как мы убедились в предыдущих главах, в юности во время пребывания в Линце и Вене, не изменилось. – Прим. авт. }.

Шушниг: Все равно, герр рейхсканцлер, вклад Австрии нельзя отделить от общей картины германской культуры. Возьмите, например, Бетховена…

Гитлер: Ах, Бетховена? Позвольте вам заметить, что Бетховен родился в низовьях Рейна.

Шушниг: Но жить он пожелал в Австрии, как и многие другие…

Гитлер: Очень может быть. Но я еще раз повторяю, что так больше продолжаться не может. На меня возложена историческая миссия, и я эту миссию выполню, потому что судьба избрала для этой цели именно меня… Кто не со мной, тот будет уничтожен… Я направил Германию по самому трудному за всю ее историю пути; я добился того, чего не добивался никакой другой немец. И не с помощью силы, позвольте вам заметить. Меня питает любовь моего народа…

Шушниг: Герр рейхсканцлер, я охотно верю этому. После часового разговора Шушниг попросил своего противника изложить жалобы. "Мы сделаем все, – сказал он, – чтобы устранить препятствия, стоящие на пути взаимопонимания, насколько это возможно".

Гитлер: Это вы так говорите, герр Шушниг. Но я вам говорю, что намерен решить так называемый австрийский вопрос тем или иным способом.

Потом он пустился в пространные рассуждения, обвиняя Австрию в том, что она укрепляет границу с Германией. Это обвинение Шушниг отверг.

Гитлер: Послушайте, неужели вы думаете, что можете передвинуть камень в Австрии, чтобы я не узнал об этом уже на следующий день? … Мне достаточно приказать, и вся ваша нелепая система обороны в одну ночь разлетится на мелкие кусочки. Вы же не думаете, что сможете задержать меня хотя бы на полчаса, верно?.. Мне бы очень хотелось уберечь Австрию от этого, потому что такая мера приведет к кровопролитию. Вслед за армией двинутся отряды СА и австрийский легион. И никто не сможет остановить их справедливого гнева, даже я!

После этих угроз Гитлер грубо напомнил Шушнигу, называя его по фамилии, не упоминая его ранга, как того требует дипломатический этикет, об изоляции Австрии и, следовательно, ее беспомощности.

Гитлер: И не думайте, что кто-нибудь сможет помешать мне. Италия? У меня полное взаимопонимание с Муссолини… Англия? Англия и пальцем не пошевельнет ради Австрии… Франция?

Он заметил, что Франция могла бы остановить Германию в Рейнской области, и тогда ей "пришлось бы отступить. А теперь поздно".

И наконец Гитлер заявил: "Я даю вам еще одну возможность, последнюю, прийти к соглашению, герр Шушниг. Или мы с вами находим решение, или события будут развиваться своим чередом. Подумайте, герр Шушниг, хорошенько подумайте. Я могу ждать только до сегодняшнего вечера… "

Шушниг поинтересовался, какие конкретные условия ставит германский канцлер.

"Мы можем обсудить их после полудня", – сказал Гитлер.

Во время обеда Гитлер, что с удивлением отметил Шушниг, пребывал в отличном настроении. Он говорил о лошадях и домах. Он собирался строить самые высокие в мире небоскребы. "Американцы увидят, – говорил он Шушнигу, – что в Германии дома строят выше и лучше, чем в Соединенных Штатах". Что касается измотанного австрийского канцлера, то он, как заметил Папен, "был взволнован и озабочен". Шушниг слыл заядлым курильщиком, но в присутствии Гитлера курить ему не разрешили. Правда, после кофе, когда все перешли в соседнюю комнату, Гитлер извинился и вышел, и Шушнигу удалось покурить. Тогда же у него появилась возможность сообщить заместителю министра иностранных дел Гвидо Шмидту о плохих новостях. Однако вскоре положение еще больше ухудшилось.

После того как австрийцы прождали два часа в небольшой приемной, их провели в комнату, в которой находились Риббентроп, новый немецкий министр иностранных дел, и Папен. Риббентроп протянул им два машинописных листка проекта "соглашения" и добавил, что это окончательные требования Гитлера и обсуждать их он не намерен. Австрийцы просто должны их подписать. Шушниг вспоминал, что почувствовал облегчение, получив наконец-то от Гитлера нечто определенное. Но стоило ему прочесть документ, как облегчение испарилось. Фактически это был немецкий ультиматум Австрии, согласно которому от Шушнига требовали передать власть нацистам в течение одной недели.

В ультиматуме содержались также требования снять запрет на австрийскую нацистскую партию, амнистировать нацистов, находившихся в тюрьме, пронацистского венского адвоката доктора Зейсс-Инкварта сделать министром внутренних дел, причем в его ведении должны были находиться полиция и служба безопасности. Для другого нациста – Глайзе-Хорстенау предназначался пост военного министра. Германская и австрийская армии должны были установить более тесные связи, для чего намечался ряд мер, в том числе обмен офицерами в количестве ста человек. "Будет проведена подготовка, – гласило последнее требование, – включения Австрии в экономическую систему Германии. Для этого доктор Фишбек (тоже нацист) будет назначен на пост министра финансов".

Шушниг вспоминал позднее, что сразу понял: подпиши он такой ультиматум, это будет означать конец независимости Австрии.

"Риббентроп советовал мне принять требования сразу. Я возражал и ссылался на предшествующие соглашения, подписанные с фон Папеном перед приездом в Берхтесгаден. Я дал понять Риббентропу, что не ожидал таких необоснованных требований… "

Но был ли Шушниг готов принять их? Что он не одобрял их – было понятно всем, даже Риббентропу. Вопрос заключался в том, подпишет ли он их. И в этот решающий момент молодой австрийский канцлер дрогнул. Он робко осведомился, может ли рассчитывать на добрую волю со стороны Германии – иными словами, намерено ли правительство рейха соблюдать условия соглашения. Он уверяет, что получил "утвердительный" ответ.

Потом его принялся обрабатывать Папен. Изворотливый посол выразил "удивление", прочитав ультиматум: "Это же незаконное посягательство на суверенитет Австрии! " Шушниг вспоминает, что Папен долго извинялся и выражал недоумение по поводу условий ультиматума, и тем не менее он посоветовал австрийскому канцлеру принять условия фюрера.

"Потом он стал убеждать меня, что я могу быть уверен в том, что если соглашусь на эти условия, то Гитлер позаботится, чтобы

Германия соблюдала условия договора, а у Австрии в дальнейшем не возникало никаких трудностей".

Шушниг, как следует из его заявлений, в том числе сделанных письменно в Нюрнберге, стал поддаваться, пав жертвой собственной наивности.

У него оставался последний шанс. Его снова позвали к Гитлеру. Когда Шушниг вошел, фюрер ходил взад-вперед по кабинету.

Гитлер: Герр Шушниг… вот проект документа. Обсуждать тут нечего. Я не отступлю от своих требований ни на йоту. Или вы подпишете его и выполните мои требования в течение трех дней, или я отдаю приказ войскам вступить на территорию Австрии.

Шушниг сдался. Он заявил Гитлеру, что готов подписать документ, но напомнил, что по австрийской конституции только президент республики имеет право подписывать такой документ и отвечать за соблюдение условий. Он, конечно, постарается убедить президента принять условия фюрера, но гарантировать ничего не может.

"Вы должны гарантировать это! " – закричал Гитлер.

"Но как же я могу, герр рейхсканцлер? " – именно так, по утверждению Шушнига, он ответил.

Услышав его ответ, Гитлер, по словам Шушнига, казалось, потерял контроль над собой. Он подбежал к двери, открыл ее и громко крикнул: "Генерала Кейтеля! " Потом повернулся к австрийскому канцлеру и сказал: "Вас позовут позже".

Это был чистый блеф, но встревоженный австрийский канцлер, видя вокруг себя столько генералов, мог этого и не знать. Папен пишет, что Кейтель позднее рассказал ему, как Гитлер встретил его широкой улыбкой, а когда он спросил, какие будут приказы, ответил: "Никаких. Просто я хочу, чтобы вы были здесь".

Но на Шушнига и доктора Шмидта, ожидавших в приемной, это произвело впечатление. Шмидт, прошептал, что он не удивится, если их через пять минут арестуют. Через полчаса Шушнига снова проводили к Гитлеру.

"Я решил изменить свое решение – впервые в жизни, – сказал Гитлер. – Но предупреждаю вас, что это ваш последний шанс. Даю вам еще три дня на выполнение условий соглашения".

Германский диктатор пошел на уступки. Формулировки в окончательном варианте соглашения были немного сглажены, но суть условий, как показал в дальнейшем Шушниг, почти не изменилась. Шушниг подписал соглашение, что явилось смертным приговором для Австрии.

Поведение людей, на которых оказывается сильное давление, зависит от их характера и часто непредсказуемо. То, что Шушниг, ветеран политической арены, несмотря на свой относительно молодой возраст, видевший убийство своего предшественника нацистами, был человеком смелым, вряд ли кто возьмется оспаривать, однако его капитуляция перед Гитлером 11 февраля 1938 года под угрозой военного нападения на страну посеяла сомнение в душах его соотечественников и тех, кто наблюдал за тем, как разворачивались события в тот мрачный период, в том числе и историков. Была ли капитуляция неизбежна? Существовала ли альтернатива? Только сгоряча можно утверждать, что Англия и Франция согласились бы прийти на помощь Австрии, напади на нее тогда Гитлер, особенно если вспомнить, как они реагировали на последующие акты его агрессии. Но Гитлер до сих пор не пересекал границ Германии, он не подготовил ни немцев, ни весь мир к возможности открытой агрессии. Германская армия была не настолько отмобилизована, чтобы вести войну против Франции и Англии в случае их вмешательства. Через несколько недель в результате берхтесгаденского соглашения Австрия уже будет приведена собственными нацистами и махинациями Гитлера в такое состояние, что он с гораздо меньшим, чем 11 февраля, риском сможет захватить страну, не вызывая при этом вмешательства других государств. Сам Шушниг позднее вспоминал, что именно тогда он понял: принятие условий Гитлера означало "полную потерю австрийским правительством своей независимости".

Может, тяжелое испытание сломило его. После того как он буквально под дулом пистолета поставил свою подпись под соглашением, лишив тем самым свою страну независимости, он имел странный разговор с Гитлером, который позднее изложил в своей книге. "Полагает ли герр рейхсканцлер, – спросил Шушниг, – что различные кризисы в современном мире возможно разрешить мирным путем? " На это фюрер глупо ответил, что да, и добавил: "Если следовать моим советам". И тут Шушниг сказал без малейшего сарказма: "Вы не считаете, что в настоящий момент положение в мире обнадеживающее? "

Подобный вопрос в тот момент кажется невероятным, но именно это произнес поверженный австрийский канцлер. Однако у Гитлера было припасено еще одно унижение, через которое должен был пройти Шушниг. Когда он предложил вставить в газетный репортаж мысль о том, что во время встречи было подтверждено желание 1 соблюдать договор от июля 1936 года, Гитлер воскликнул: "О нет! Сначала вы должны выполнить условия нашего соглашения. А пресса напишет вот что: "Сегодня фюрер и рейхсканцлер встретился в Бергхофе с австрийским канцлером. " И все".

Отклонив приглашение Гитлера остаться на обед, Шушниг и Шмидт поехали по горной дороге обратно в Зальцбург. Вечер был тусклый и мглистый. Вездесущий Папен провожал их до границы. Атмосфера была напряженной. Папен вспоминает о "гнетущей тишине". Он не мог удержаться от того, чтобы не подбодрить австрийских друзей:

"Ну что вы! Вы же видели, каким иногда бывает фюрер, хотя через минуту он может быть совершенно другим. А иногда, знаете, ли, он просто очарователен! " {Версия Папена несколько отличается от версии Шушнига, но последняя звучит правдоподобнее. – Прим. авт. }

Четырехнедельная агония: 12 февраля-11 марта 1938 года

Гитлер дал Шушнигу четыре дня – до вторника 15 февраля, в течение которых последний обязан был дать "ответ", гласящий, что ультиматум принят, и еще три дополнительных дня – до 18 февраля, чтобы выполнить требования ультиматума. Шушниг вернулся в Вену утром 12 февраля и немедленно встретился с президентом Микласом. Вильгельм Миклас был посредственным политическим деятелем, про которого венцы говорили, что его главное достижение в жизни – многочисленное потомство. Но была в нем некая крестьянская твердость, и теперь, в кризисной ситуации, ему, прослужившему пятьдесят два года на государственных постах, требовалось больше мужества, чем любому другому австрийцу. Он был готов пойти на уступки Гитлеру, например объявить амнистию нацистам, сидящим в тюрьмах, но что касается назначения Зейсс-Инкварта начальником над полицией и армией, то он выступал против. Обо всем этом Папен поспешно доложил в Берлин вечером 14 февраля. Он сообщил, что Шушниг надеется "сломить сопротивление президента к завтрашнему утру".

В тот же вечер, в 19. 30, Гитлер одобрил составленный Кейтелем приказ о военном нажиме на Австрию.

"Распространите правдоподобные слухи, из которых можно было бы сделать вывод, что готовится военное вторжение в Австрию",

И в самом деле, как только Шушниг покинул Берхтесгаден, фюрер начал имитировать военные приготовления, чтобы австрийский канцлер поступил так, как ему было ведено. Йодль отразил все это в своем дневнике: