Текст книги "Супермен III"

Автор книги: Уильям Котцвинкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В сердце делового центра Столицы человек играл со своим йо-йо[2]2
  Йо-йо – шпулька, присоединенная к струне, манипуляции с которой заставляют ее вращаться, двигаясь вверх и вниз.


[Закрыть], колесико игрушки крутилось на полу в Бюро по безработице. Он отметил свое продвижение в очереди и продолжал крутить йо-йо.

– Что ты делаешь, братишка?

Другой человек, из соседней очереди, тоже остро нуждающийся во внимании правительства, приводил в порядок дырки в карманах своих штанов. Человек с йо-йо повернулся и запустил колесико по более широкой орбите.

– Крутится и крутится, – сказал он, сверкнув золотым зубом, единственным на всем пространстве своей широкой улыбки, ослепительной на фоне его темно-ореховой кожи. К тридцать шестой неделе он далеко продвинулся вперед по очереди. Те, кто наблюдал вблизи его манипуляции с йо-йо, могли заметить, что он слегка пошатывается. Впрочем, это случается со всеми безработными на тридцать шестой неделе.

Очень скоро он стал перед сотрудницей Бюро, сидевшей за стойкой. Она слышала тысячи историй, овладела искусством вертеться во всех возможных направлениях и теперь ее уши, как и ее сердце, были из камня.

– Имя?

– Гас Горман.

Перед глазами женщины вертелась и жужжала йо-йо. Гас следил за тем, как она раскрывала свою папку. Она нахмурилась, как будто обнаружила там доказательства заговора с целью украсть ее детей.

– Вы искали работу, мистер Горман?

– Искал день и ночь.

Игрушка Гаса за его спиной налетела на маятник стенных часов, продолжала тихонько жужжать под звуки большой конторы и скользнула к носкам его рваных ботинок.

– Какую работу?

– Кухонного рабочего. Мойщика посуды.

Женщина перелистывала дело.

– Мистер Горман, согласно нашим документам, вы уже тридцать шесть недель без работы.

– Тридцать пять.

– В прошлом июне вас наняли на должность курьера и уволили на следующий день.

Она посмотрела на него, брови ее медленно поднялись; заговор о похищении детей был теперь дополнен намерением отравить ее собаку и истоптать клумбу с тюльпанами.

– И что же?

– Они сказали, что я потерял это в метро, но это не так.

Йо-йо была теперь у него в кулаке.

– У меня его вытащил карманник.

– Телевизор?!

Гас невинно улыбнулся. Конечно, он продал телевизор для нужд своей семьи. Такие возможности редко появляются, и Гас всегда пользовался ими.

Сотрудница Бюро снова посмотрела в дело. Судя по выражению ее лица, оно превратилось для нее в кусок пергамента, сделанного из кожи стоящего перед ней человека.

– Единственная работа, какую вы нашли, была в закусочной. Вы работали там двадцать восемь минут.

Она подняла глаза.

– Я думаю, это рекорд в нашем офисе.

Игрушка Гаса прыгнула на кончик его ботинка, маленькая бархатка для сапог, придающая им блеск. Его голова была тогда занята другим, а не этой закусочной; он думал о более возвышенных вещах, чем добавочная порция лука и уксуса для маринада. Он мечтал о самом замечательном йо-йо, какого еще не бывало. Не может человек раскладывать французское жаркое в минуту такого вдохновения!

– Мистер Горман, – сотрудница постучала о край папки с его делом, – вы провели тридцать шесть недель, живя на налоги с тяжело работающих граждан.

Ноздри ее дрогнули.

– Вы знаете, кто вы?

– Не называйте меня лодырем. Не говорите так…

Ее губы проронили:

– Вы больше не имеете права на пособие.

Человек позади Гаса сказал мягко:

– Это их способ отделываться, не правда ли?

Гас повернулся со своей игрушкой, оставляя за собой документы и дела, уже не имеющие для него значения, и все здание, теперь не участвующее в его жизни. Сперва его охватило чувство свободы, и это могло бы продлиться до времени ленча, когда его сменило бы чувство голода. Он направился к выходу, вынул из кармана помятую пачку сигарет, вытащил последнюю сморщенную сигарету, взял ее в рот, но вспомнил, что нет спичек. И тут на сцену выступил Рок в лице безработного оператора подъемника. Этот оператор, рассказывавший своим дружкам о жизни в шахте, заметил, что Гас ищет, у кого бы прикурить, протянул ему коробок спичек, а сам вернулся к своему рассказу.

– Так вот, в штольне я открыл дверь подъемника, и в нем были гигантские крысы, только и ждавшие, чтобы выскочить. Я и должен был покончить с этой работой…

Эта история, как и многие эпические повествования, которые слушают в вестибюле Бюро по безработице, дошла только до середины, когда Гас спустился с лестницы. Он вынул последнюю спичку из коробка и хотел было выбросить его в урну, но машинально прочел напечатанное на этикетке.

Его умственная йо-йо завертелась, струна зазвенела в его мозгу и стала описывать столь сложные кривые и так прекрасно действовать, что Гас продолжал разглядывать текст; тысячи струн звенели в его голове, йо-йо разбегались в замечательном порядке во всех направлениях. Там было написано:

Зарабатывай много денег.

Стань программистом компьютера!

Гас нежно взял пальцами коробок и сунул его в карман.

– Надо рассмотреть это хорошенько, – сказал он, – ибо если Большая Йо-йо что-то говорит, то только дурак не станет слушать.

– Как шеф-инструктор Школы программистов Арчибалд, я имею честь представить вас нашей машине Генри. Поздоровайся, Генри!

Инспектор что-то напечатал на клавиатуре компьютера, и на экране вспыхнуло приветствие:

– Хелло класс!

– Далеко, далеко от дела… – подумал Гас Горман.

Когда-то, очень давно Гас бывал уже в таком классе. Он был совершенно равнодушен к этому, но когда учитель командовал начинать, Гас был уже на середине страницы.

– …компьютеры, как известно, способны к замечательным действиям, главные из них…

Инструктор нажал на кнопку.

– …память… – сказал Компьютер Генри. – Я умею…

– Память, – подумал Гас.

Все это уже было у него в голове, там же, где струны его йо-йо. Его рука раскрылась, колено двинулось, йо-йо моментально взлетела в воздух.

– Я уже знаю кое-что об этом…

Мальчишкой Гас конструировал коротковолновые приемники для оснащения соседней полиции; когда его дядя принес домой краденый арифмометр, Гас его полностью разобрал и потом опять собрал; когда его отец швырнул саксофон в экран телевизора, он сумел заменить трубку; потом он смастерил собственный подслушивающий аппарат и провел его в спальню жившей под ними проститутки по вызову, что привлекло к нему внимание ее друга, главы местной шайки, который дал ему работу перехватчика телефонных разговоров. Гас мог бы сделать на этом карьеру, но когда его работодателя выбросили из здания, Гас покончил с электроникой. Его природные инженерные способности отошли на второй план, если не считать его поразительной ловкости в видеоиграх, хитрые дорожки которых для него были ясны как на ладони. Он феноменально считал, но это мало ценилось. Его профессией стала работа на кухне. Но компьютер, на который он смотрел, был двоюродным братом игорных автоматов…

– …в которых есть струны, ведущие к данным…

– Струны, – думал Гас, поглядывая вниз, на свою йо-йо. – Я всегда знал, что эта игрушка пытается что-то мне сказать.

– …различные струны отмечены знаками…

– Это имеет смысл, – подумал Гас.

– …это мы называем запускать его…Гас запустил свою йо-йо кругом.

– Да, сэр, все это совершенно ясно, машина работает.

Инструктор улыбнулся классу, радуясь работе машины, главной славы Школы программистов Арчибалд, альма-матер для немногих, расположенной двумя этажами выше бакалейной лавки.

– Обратите внимание на плавающий децимальный пункт…

– Ясно вижу, – сказал Гас, смотря вместе с инструктором.

Где-то в Столице, в офисе «Дейли Плэнет», происходила другая серьезная конференция, которую вел издатель «Плэнет» Перри Уайт, твердолобый мужчина, хорошо разбиравшийся в превратностях мира и очень мало знавший о таких людях, как Кларк Кент. Или как Джимми Олсон, похожего на сосиску и стоявшего рядом с Перри Уайтом.

– Кто это? – рявкнул Уайт, указывая на фото в газете, которую только что развернул перед ним Олсон. На рукаве у Джимми все еще была кислая капуста.

– Это Росс Уэбстер, сэр. Победитель на ежегодном конкурсе гуманистов.

Уайт стряхнул пепел со своей сигары, его нижняя губа придавала ему циничное выражение.

– Олсон, ты когда-нибудь научишься соображать? Если этот парень – призер Гуманитарного года, то почему у меня только один его снимок и пятнадцать снимков этой, другой персоны?

Перри Уайт откусил кончик сигары и выпустил кольца дыма.

– Это Лорели Амброзиа. Она… женщина Уэбстера…

– Она – женщина Уэбстера, – прервала Лоис Лейн. – Оставим это так.

Джимми Олсон стряхнул капусту с рукава и еще раз показал на Уэбстера.

– Ему принадлежит фирма «Уэбко Индастриз».

Не подозревая о том, что и нос у него в горчице, Олсон предъявил Уайту еще одну фотографию.

– Это его сестра.

– На вид крутая девка, – сказал Уайт. Он поднял снимок и внимательно его рассмотрел. – Она не в фокусе, ты, дурень!

– С этой женщиной было что-то неясное, – возразил Олсон. – Какая-то дымка вокруг нее.

– Вокруг тебя дымка, Олсон. Ты что – шел сквозь завесу из горящего вазелина?

– Простите, сэр, не понял…

– Помалкивай, – Уайт раскуривал сигару, рассматривая Веру Уэбстер, сестру Росса Уэбстера. – Эта женщина – классическая старая дева.

Он постучал по фотографии пальцем.

– Я прав, Лоис?

– Правы, шеф.

Перри Уайт сдвинул сигару в другой угол рта.

– Она выглядит как замерзшая обезьяна…

Дверь открылась, и вошла мисс Гендерсон из Отдела распространения. От нее тоже мерзли бы обезьяны, если бы они у нее были. Это была сердитая дама средних лет, толкавшая перед собой лототрон для игры в Бинго. Возможно, она оттого и сердилась: машина была тяжелая, полная белых пластмассовых шаров. Перри Уайт обернулся к ней.

– Вам чего?

– Пришло время вам тащить выигрышный номер Бинго-Джинго за этот месяц, – сказала мисс Гендерсон.

– Почему я должен? – заворчал Перри Уайт, но мисс Гендерсон уже придвинула машину к его сигаре. Она повернулась к Лоис Лейн.

– Первый приз – бесплатная поездка в Южную Америку.

Мисс Гендерсон исполнила одно па румбы совсем на заграничный манер.

– Присядьте, мисс Гендерсон, – сказал Уайт. Он неохотно взялся за рукоятку лототрона Бинго. – Почему они в Отделе распространения не могут найти идиота, который мечтал бы заниматься этим дурацким состязанием?

– Давайте я выстрелю за вас, шеф, – сказал Джимми Олсон. – Я вам дам 2 доллара.

– Я тебе сам дам, Олсон, – сказал окутанный клубами дыма Уайт, нажимая на рукоятку.

– Это вам не печатная машина, шеф, – хихикнула Лоис Лейн.

Уайт быстрее завертел рукояткой, и белые шарики закрутились в барабане. Они с веселым треском стукались друг о друга, и его начинало увлекать это зрелище.

– Извините, мистер Уайт, – сказал, входя в кабинет, Кларк Кент.

– Не теперь, Кент, я пытаюсь все же выпустить газету.

Уайт изучал траектории крутящихся шаров, размышляя, можно ли удерживать их всех одновременно в воздухе или собрать их в центре.

Кларк Кент повернулся к Джимми Олсону.

– У тебя на носу горчица.

– Я снимаю, мистер Уайт, смейтесь.

– Я никогда не смеюсь, Олсон, это портит мой образ.

– Привет, Лоис, – сказал Кларк Кент, прилаживая свои очки и улыбаясь искаженному изображению Лоис Лейн.

– Привет, Кларк, – сказала она равнодушно, находя пластмассовые шары более интересными. – Какой же номер выигрышный, шеф?

– Почем я знаю, черт возьми! – Уайт замедлил вращение барабана, и один шар выпал. Он взял в руки маленький предмет размером с яйцо и прочел вслух:

– Пятьдесят три.

– Пятьдесят три! – прокричала мисс Гендерсон Отделу распространения, вытянув шею, как страус.

– Держите себя в руках, мисс Гендерсон, – Уайт толкнул лототрон обратно к ней. – И увезите это отсюда!

Брови мисс Гендерсон поднялись, демонстрируя железную решимость.

– Вы должны вытащить три номера!

– О, Бога ради! – запротестовал Уайт.

– По-моему, это удача, шеф, – сказал Джимми Олсон. – Я даю вам…

– Заткнись, Олсон.

– Да, сэр.

Кларк Кент шагнул вперед. Накануне вечером, когда все уже спали, он обсуждал с Перри Уайтом идею одной статьи и, как наивный глупец, все еще горел этой мыслью.

– Мистер Уайт, насчет статьи, о которой мы говорили…

– Я еще не знаю, Кент.

– Я лично думаю, сэр, что может получиться замечательная статья, – сказал Кент в своей мальчишеской манере.

– О какой замечательной статье речь? – спросила Лоис Лейн, опасаясь, чтобы Кларк не опередил ее в чем-либо. Как все журналистки, она поглощала неимоверное количество кофе и не могла допустить, чтобы кто-нибудь ее обскакал.

Уайт оторвался от лототрона и послал Лоис один из своих взглядов, означавший: «Пусть тебя не тревожит этот бой-скаут!»

– Кента пригласили на встречу выпускников его класса.

Он взглянул на Кента:

– Ну, и в чем же дело?

– Посещать сбор выпускников своей школы – это просто американский ритуал, – сказал Кент. Он обратился за поддержкой к Олсону:

– Верно, Джимми?

– Не знаю, мистер Кент. Большинство тех, с кем я ходил в школу, все еще там учится.

Мисс Гендерсон обратила к Уайту свое сердитое лицо.

– Будете вы вынимать следующий номер?

Перри Уайт снова завертел барабан и вынул еще один шар.

– Это ваше пластмассовое яичко, мисс Гендерсон, высиживайте его!

– Тридцать три! – заорала мисс Гендерсон, обращаясь к Отделу распространения.

– У нее куча цыплят, – сказал с восхищением Уайт и продолжал вертеть рукоятку. Кент снова попытался вступить в разговор. К кончику его туфли прилип порванный резиновый мячик.

– Статья в сущности о том, как изменился за последние пятнадцать лет типичный маленький город. Возьмите, например, меня…

– Я беру вас, Кент. Каждый день. Принимаю как лекарство, – Уайт раздраженно нагнулся к лототрону, мисс Гендерсон следила за ним, а Кларк Кент продолжал что-то бубнить насчет своей школы.

– Как я могу вернуться назад в среднюю Америку, – спросил Кент, – после того, как меня испортила Столица?

Он многозначительно посмотрел на Лоис. Та взглянула на него с удивлением: почему ему кажется, что он испорчен? Казалось, что очки он купил в магазине стандартных цен, а покрой его костюма напоминал старую одежду, какую раздает Армия Спасения. Она ничего не сказала, не желая задевать чувства бедного дурачка.

Кларк взял свой портфель, положил его на колени и открыл. Внутри был сложен какой-то рыжий предмет.

– Я вчера вечером рылся в шкафу и нашел мой старый школьный свитер.

Он развернул свитер и гордо показал его всем. На середине груди была вышита большая белая буква С.

– Супермен? – с легкой насмешкой в голосе спросила Лоис.

– Смоллвилль[3]3
  Смоллвилль – по-английски значит: Маленький город.


[Закрыть], – сказал Кент и на миг ностальгически задумался о своей школе, где его всегда унижали.

– У меня начинает болеть плечо, – сказал Перри Уайт.

– Мистер Уайт, – сказала мисс Гендерсон раздраженно, – пожалуйста! Можем мы, наконец, назвать Отделу распространения следующий номер?

– А как дела с вашим кровообращением[4]4
  Игра слов: на английском языке слово circulation означает и распространение и кровообращение.


[Закрыть], мисс Гендерсон? – сказал Уайт с безжалостным смешком. – Машина может проверить это.

– Это не смешно, мистер Уайт, – сказала мисс Гендерсон, ноги которой всегда были холодны, особенно ночью.

– Дайте-ка, я поверчу за вас, мистер Уайт, – сказал Кларк Кент шагнув к машине. Он схватил рукоятку со всей своей потусторонней силой и заставил барабан крутиться.

– Так как же, мистер Уайт? Могу я готовиться к поездке?

Лоис Лейн стала между ними.

– Перри, я тоже хотела бы отправиться в поездку.

Она дотронулась плечом до плеча Кларка, отчего его рука завертелась еще сильнее, рукоятка барабана вырвалась из нее. Рукоятка от Бинго-Джинго стала бесполезной из-за его неловкости.

– Почему, ну почему я такой лопух? – удивлялся Кларк Кент. – В конце концов, я ведь СУПЕРМЕН!

Но как только я надеваю этот синий костюм и нацепляю эти очки, я сразу становлюсь безмозглым.

Ему хотелось бы сбросить свою синюю тройку, облечься в одежду акробата и взлететь к небесам с этой рукояткой, рукояткой СУПЕРМЕНА. Но это было бы нескромно.

– Нет, я должен оставаться здесь, где все смеются над тем, как я держу эту рукоятку, а моя мысль со страшной скоростью улавливает каждый оттенок насмешек Перри Уайта!

– Я всегда знал, что вы чудак, Кент, – сказал, хихикнув, Уайт. Он обернулся к мисс Гендерсон:

– Ладно, уберите из моего кабинета эту машину.

– Мистер Уайт, вы же должны вытащить еще один номер, – сказала мисс Гендерсон, одеревеневшими пальцами указывая на барабан.

– Хорошо, хорошо…

Уайт знал, что пока он не выставит из кабинета эту помешанную на Бинго женщину, покоя ему не будет.

– Поставьте на место ручку, Кент.

– Не могу, сэр. Она сломалась.

Лоис Лейн повернула голову к Кенту, пытавшемуся приладить на место сломанный кусок металла, который он гнул как спичку. Она ощутила что-то странное, как будто там, высоко, вдруг пронесся порыв ветра.

– Вы сломали лототрон, Кент, – сказал Перри Уайт. – Не знаю, как вас благодарить.

Он повернулся к мисс Гендерсон:

– Верните ее производителю.

– Мистер Уайт, мне нужен третий номер!

Ее крючковатый нос устремился прямо в лицо издателя, один глаз зажмурился, а все лицо сразу стало похожим на мордочку мангуста.

– Но я же не могу повернуть эту проклятую штуку!

Уайт стукнул по барабану.

– Извините, сэр, – сказал Кент, – как же насчет статьи о встрече старых друзей в родном городе?

– Хорошо, Кент, блудный сын возвращается. Убирайтесь и скажите им, что вы поедете.

Он рассматривал машину Джинго.

– Согласен на что угодно, кроме этой машины…

Кларк Кент пошел к выходу, счастливый, что получил согласие. Через минуту он еще больше обрадовался, услышав, как Перри Уайт сказал:

– Надеюсь, вы понимаете, как трудно отпускать лучшего репортера.

Это было истинное счастье для Кларка Кента, и простодушная улыбка расцвела на его лице. Как приятно хоть небольшое признание!

– О, благодарю вас, мистер Уайт, это…

Он обернулся и понял, что Уайт обращался не к нему, а к Лоис Лейн.

– Вы заслуживаете отпуска, Лоис.

– О, – сказал пораженный Кент, – ты тоже уезжаешь?

– Некоторые едут в Смоллвилль, – сказала Лоис, – а другие отправляются… – она запустила руку в сумку и вынула оттуда самый крошечный в мире купальник, – на Бермуды.

Кларк Кент медленно закрыл глаза и постоял так. Безумием было бы начинать все сначала с Лоис. Да, она хороша и привлекательна, особенно в том платье, которое на ней сегодня, и уж конечно – в этом миниатюрном купальнике. Он открыл глаза.

– Очаровательный купальник, Лоис.

– Рада, что он тебе нравится, Кларк.

Лоис намотала его на палец.

– Зачем я верчу им подобным образом? – подумала она. – Ведь он просто бедная рыбка, которую вытащили из воды…

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Уэбко Индастриз – Центр программирования».

За этим названием, нанесенным по трафарету на двойную стеклянную дверь, сидел Гас Горман. Сочетание йо-йо Гаса с компьютерами привело его в сердце промышленности, признавшей его необыкновенный талант в обращении с инструментами. Вдоль стен были расположены массивные консоли, их электроника то работала, то останавливалась, пока другие машины выдавали результаты. У машин находились контролирующие их люди, и среди них Гас. Его пальцы быстро двигались. Это был мозг огромного компьютерного лабиринта.

Гас умел обращаться с программами, умел совершенствовать их до тех пор, пока они не начинали действовать, как йо-йо в его голове. Но что бы он ни делал, он мог в любое время снова оказаться на улице, потому что не он делал большие деньги. Большие деньги проплывали мимо него на экране, но когда он пытался ухватить их, маленькие белые цифры скакали прочь.

– Чек… вот ваш чек…

Через компьютерный зал проходили кассиры со своей тележкой, подвижной кассой компании.

– Гас Горман?

Гас подставил ладонь, и на нее упал конверт с его зарплатой. Он открыл конверт и испуганно посмотрел на чек.

– Я-то думал, что это будет 225 баксов в неделю, а этот жулик… Знаешь, что тут написано? 143.80.

Соседний программист, повернулся на своем вращающемся стуле.

– Федеральный налог, налог штата и социальное обеспечение. Зато ты сможешь получать деньги и тогда, когда тебе стукнет шестьдесят пять.

– Не хочу в шестьдесят пять лет жить на 143.80, – сказал Гас.

С чеком в кармане и бурей в душе он подъехал к другой машине. Так же катались на своих стульях и другие программисты, передвигаясь на подшипниках от консоли к консоли. Они были довольны своими 143-мя долларами и 80-ю центами в неделю, потому что им нравилось играть на клавиатуре. Но Гасу нужна была новая йо-йо с золотой струной и с фальшивыми бриллиантами на ней.

Отправившись во время перерыва в служебный кафетерий, Гас все еще обдумывал проблему денег. Люди стояли в очереди, ожидая своей ежедневной порции, выдаваемой компанией – немного несъедобного французского жаркого и куска резинового пирога. Гас покачал головой, как делал всегда, становясь в эту очередь.

– В тюрьме и то лучше кормят.

Он продвигался вперед, держа перед собой поднос. Сначала Гас думал, что для него лучше работать в какой-нибудь большой корпорации. Но эти 143.80 меняли дело.

– На самом деле, – сказал коллега, стоявший рядом, – это на полцента больше, чем 143.80..

Гас взял тарелку с картофельным пюре и волокнистым, как дерево, бифштексом, потом обернулся к коллеге:

– Как это?

– В чеках всегда остаются доли доллара, но они округляют до меньшего числа.

– И никогда до большего? Чтобы их…

Гас внезапно понял. Он посмотрел на своих товарищей в очереди: в эту смену их были сотни, а за ними еще две смены.

– Каждый теряет в их пользу часть своей зарплаты, – сказал он задумчиво.

– Фактически не теряют, – сказал его коллега, кругленький программист с красноватыми, как морковка, глазами. – Они где-то здесь плавают. Компьютер знает, где они.

Гас добавил к своему обеду кусок хлеба, но задержался у кофейного автомата. Его коллега взял чашки для обоих.

– Сколько сахара, Гас?

– Полтора куска, – сказал Гас, наблюдая за тем, как растворяются белые кубики.

– Компьютеры знают, куда деваются эти половинки центов, – размышлял Гас, возвращаясь к длинному рабочему столу, столь похожему на столы в тюремной столовой.

– За то время, что я в тюрьме, – подумал Гас, – я мог бы уже украсть что-нибудь.

По далекому шоссе ехал автобус и, как все автобусы, угрожал своим блестящим рылом всей мелочи на дороге. Пассажиры, оцепеневшие от долгой езды, тупо смотрели на проплывающие мимо пейзажи. Иные читали, другие сладко спали. А еще один пассажир, юный Джимми Олсон, без конца болтал о жизни, о фотографии, о появляющихся у него время от времени прыщах и еще о разном, что беспорядочно приходило ему на ум.

– …но мой дядя Эл, с отцовской стороны, не желал есть ее начинку…

Кларк Кент, сидя рядом с Джимми, удивленно воззрился на него, как будто он был внезапно заговорившей рыбой.

– Он говорил, что это надо готовить из кожи птицы.

Кларк Кент не мог избавиться от чувства, что Олсона тоже когда-то давно состряпали из кожи птицы.

– Тогда моя мама сказала тете Эллен – тетя Эллен, это сводная сестра моего отца…

Кларк Кент вежливо подавал реплики, а шоссе летело мимо. Однообразный горизонт притуплял его мыслительный процесс, а сага о начинке индейки совсем доконала. Ему казалось, будто он поднимает автобус в воздух и по своей воле опускает его вниз.

– Терпение, – сказал внутренний голос, – в конце концов ты бессмертен.

Кент зевнул и через голову Олсона взглянул на небо. Длинная бледно-голубая полоса медленно становилась красной, потому что они ехали на запад; но краснота сгущалась, как будто солнце вдруг стало тропическим. И автобус вдруг свернул к краю дороги, повинуясь сигналу полицейского, указывавшему, что шоссе перекрыто.

Джимми Олсон вскочил со своего места.

– Мы попали в историю…

Дверь открылась, и водитель автобуса спрыгнул вниз. Олсон и Кент были позади него и слышали, как ему предложили на выбор:

– Поворачивайте назад или ждите, пока это кончится.

– А долго это продлится?

– С пожаром никогда не скажешь.

Полицейский повернулся к отсвечивающему пламенем горизонту.

– Это пожар.

Водитель застегнул ремень вокруг своего толстого живота, как бы показывая, что он постоянно водит свой автобус сквозь кольцо огня.

– Это химический завод, – сказал полицейский Кларку Кенту, предъявившему свое удостоверение прессы. – Дела могут пойти плохо.

– На заводе есть люди?

– Конечно.

Он смотрел на красные бушующие языки пламени, когда Джимми Олсон вскочил в автобус и вернулся со своей камерой. Он потихоньку отвел Кента в сторону.

– Пусть они поговорят, задержи их.

– Джимми, – вяло сказал Кент, – это опасно.

Олсон бросил ему улыбку превосходства; видно было, что начинка индейки испарилась из его головы.

– Опасно? Это зависит оттого, где находишься, мистер Кент.

Он умчался, а к этому месту подъезжали и останавливались все новые и новые машины. Возбужденные водители выскакивали из них, и Кент потихоньку влез в одну машину, присев на мгновение на заднее сиденье, чтобы сменить свой костюм. И вышел через другую дверь – СУПЕРМЕНОМ!

Когда ему случалось так поступать, он особенно любил самый первый миг, когда взмывал в пространство и чувствовал, что летит; на секунду вспыхивала молния и его вызывал большой корабль с направленными во все стороны острыми кристаллами, тот корабль, что доставил его на Землю с Криптона. А потом он сам был этой молнией, летящей ввысь.

Он влетел в лавину красных облаков. Их опаляющий жар Супермен ощущал просто как тепловатую духоту, но там, в огне, были люди, воспламеняющиеся легче, чем он. Он теперь их видел, планируя вниз к плоской крыше.

Он сделал круг, направляясь к огромной алюминиевой трубе, возвышавшейся над крышей. Изящным, легким толчком он свалил ее, превратив в покатый спуск на землю. Люди, попавшие наверху в ловушку огня, бросились к импровизированному спуску и легко оказались внизу. Изумленные пожарники смотрели, как рабочие соскакивают с этого настила, и только потом увидели его, кружащего наверху с головой, сверкающей в языках пламени.

– Он нашел выход, – подумал брандмайор, – он всегда находит.

Старый брандмайор стряхнул воду со своего шлема и пошел назад командовать брандспойтами, а люди продолжали скатываться по настилу с облегчением на лицах и благодарностью на устах.

– …Такого судебного процесса они еще не видывали…

– …У меня огромный ожог на спине из-за этого…

В конце концов крыша была очищена от людей, но брандмайор продолжал наблюдать за той частью здания, на которую ему указали его люди – там хранилась кислота.

Но, помимо этого, у него сразу возник другой повод для тревоги, так как Джимми Олсон перескочил через заграждение и побежал прямо к пылающему огню. Два пожарника пытались его догнать.

– Эй, эй, ты, сопляк!

– Он там зажарится!

Они не могли знать, что Олсона состряпали из кожи птицы, а он был слишком глуп, чтобы испытывать страх. Одна рука на заграждении, другая на камере – и вот он уже бежит вперед, надеясь отснять неплохой материал в ревущем пламени, обжигавшем уже кончики его юношеских усов.

– Мистер Уайт говорит, что репортер всегда прибывает, когда все уже кончилось.

Повторяя себе это дурное предсказание, он побежал выше, в самый дым.

Где-то в здании сумасшедший ученый в белом халате стоял посреди лаборатории без окон, где он при помощи правительственных грантов создал комбинацию самых разрушительных химических веществ, какие только можно вообразить – с тем, чтобы использовать их в детском питании, питьевой воде и очистителях воздуха в туалетах. Он нервно смотрел на составленные, как соты, в центре лаборатории белые канистры. Это была единственная еще не охваченная огнем комната, но и туда уже медленно проникал дым.

– Я мог бы получить Нобелевскую премию… а теперь…

Он хотел защитить, спасти свои канистры. Но что он мог сделать?

– Вы бы поскорее уходили отсюда, сэр! – Супермен стоял в дверях, а пламя уже лизало холл за его спиной. – Давайте, я покажу вам самый безопасный путь…

– Я не могу их оставить!

Сумасшедший ученый метался взад и вперед перед своими канистрами. Он потратил годы, совершенствуя свои тайны, и теперь, благодаря новому законодательству, позволившему ему сбрасывать тысячи тонн химических отходов в близлежащую реку, был накануне еще одного значительного прорыва.

– Это концентрированная кислота N8. Если ее нагреть свыше 180 градусов… – он вытер влажный лоб, – она улетучится в воздух. Ее облака поднимутся вверх…

– Ядовитый газ?

– Конденсированные облака этого газа уничтожат бетон, сталь, все, что угодно.

Огонь уже проникал в дверь, и стены комнаты без окон начали трещать и шелушиться от жара. Сине-зеленая кислота в канистрах стала красноватой, и на жидкости кое-где появились пузыри.

– Началось, – побледнев, сказал химик.

В дверь вбежала пожарная команда, таща брандспойт.

– Отойдите назад, мы сейчас начнем.

Подняв шланг, пожарник крикнул в холл:

– Давайте жидкость!

Тонкая струйка воды закапала из конца шланга.

– Что за дьявол?

– Рукав порван!

Голос раздался из дыма, и пожарники посмотрели друг на друга, потом на ближайшую стену, уже горевшую: известка крошилась, гвозди обугливались, металлические баки раскалились.

Сумасшедший ученый смотрел на свои пузырящиеся канистры.

– Всю кислоту – на восточную сторону!

С этими словами Супермен повернулся и полетел к земле рядом со зданием, где пожарники в бешенстве пытались заставить работать свои пустые шланги.

– Супермен! – крикнул брандмайор, – Я не могу покончить с этим без воды.

– Где ближайший резервуар?

– Пять миль отсюда. Мы никогда им не пользуемся.

Супермен повернулся было, чтобы лететь, но его сверхчеловеческий слух уловил в огне чьи-то стоны. Он полетел назад и нашел Джимми Олсона почти без сознания на полу здания, с разбитой вдребезги камерой и расплавившимися ботинками. Супермен схватил юношу на руки и отнес его к карете скорой помощи. Рентгеновский луч из его глаз сейчас же просветил ногу Олсона.

– Простой перелом малой берцовой кости.

Оставив его на попечение ошеломленных медиков, Супермен взвился в воздух над окружавшей здание завесой из дыма и огня. Его сверхзрение позволило ему сразу осмотреть окружающую местность и остановить взгляд на озере, которое компания загрязняла уже много лет; к нему никакая гадина не подошла бы близко, но Супермену оно годилось для сегодняшней высокой цели. В его необыкновенном существе происходили непостижимые химические изменения, дыхание его стало ледяным. Направив его на озеро, он заморозил всю воду до дна. Потом, подлетев к краю озера, он расколол его замерзшую поверхность, одним рывком поднял вверх большой кусок льда, блестящую пластину, и унес с собой.

Удерживая лед в равновесии на руке, Супермен заторопился по воздуху назад и сбросил его вниз, на горящий завод. Лед растаял и погасил пламя. Здание превратилось в мокрую, шипящую грязь. Кислота в канистрах остыла, и глаза сумасшедшего ученого наполнились слезами благодарности. Его научная карьера была спасена. Он обратился к брандмайору:

– Я знаю, что это противоречит науке, но этот человек – чудо.