Текст книги "Сказки под ивами"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

VIII ДО САМОЙ ВЕСНЫ…

Мистеру Тоуду так понравился рождественский гость – Мореход, что по окончании праздников, уже после наступления Нового года, когда все гости, кроме Рэта, разъехались и разошлись по домам, он предложил вновь прибывшему пожить у него в Тоуд-Холле до тех пор, пока тяга к странствиям не заставит бродягу вновь отправиться в путь.

– Мистер Тоуд! – воскликнул растроганный Мореход. – Я так тронут вашим предложением, я так счастлив принять его! Уверяю вас, что не стану злоупотреблять вашим гостеприимством и не буду долгой обузой в вашем доме по причине столь точно подмеченной вами тяги к странствиям, сидящей во мне.

– Надеюсь, ты хоть пару недель-то у нас побудешь? – осведомился Рэт Водяная Крыса.

– Я буду откровенен и честно раскрою вам свои планы: вот уже почти сорок лет назад я впервые покинул эти края и отправился в дальние странствия. И было это весной, друзья мои, ранней весной. Осмелюсь предположить, что и в этом году, когда пригреет весеннее солнышко, паруса моей души наполнятся ветром странствий и я вновь покину любимые Ивовые Рощи. И кстати, позволю себе уточнить, распространяется ли ваше любезное гостеприимство на столь долгий срок моего пребывания?

– Ну разумеется! А как же! – поспешил заверить его Тоуд, который очень обрадовался появлению гостя в доме, ибо с тех пор, как по окончании каникул Мастер Тоуд отбыл продолжать образование, Тоуд-Холл казался ему уныло-безлюдным и тоскливым местом обитания.

– Тогда я с благодарностью принимаю предложение, – сообщил Мореход, – и со всей ответственностью заявляю, что собираюсь простоять здесь на якоре вплоть до первого весеннего дня. А когда он наступит – с первым же ударом склянок я отчаливаю и вновь отправляюсь в путь, к морю.

– Первый день весны, – задумчиво пробормотал Рэт, в календаре которого, как и в расписании Крота, этот день занимал особое место: в первый день весны они из года в год брали лодку и отправлялись на первую в очередном сезоне прогулку с небольшим пикником на свежем воздухе.

– Да-да, – подтвердил Мореход, – я бы не хотел злоупотреблять гостеприимством Тоуда и других прибрежных жителей. Что касается моего сына, то, похоже, он неплохо освоился и прижился здесь (благодаря тебе, Рэт, и твоим друзьям), и, честно говоря, я не хотел бы срывать его с места и брать с собой в очередное путешествие.

– В общем, как я понял, у нас есть еще немало времени, чтобы послушать истории о твоих невероятных приключениях в Дальних Краях, – сказал Рэт, сверкая глазами. – Когда я слушаю тебя, то, закрыв глаза, представляю себя участником этих захватывающих, порой леденящих душу историй; я чувствую себя таким же молодым, каким был тогда, когда судьба впервые свела нас, и хотя бы наполовину достаточно молодым и полным сил для того, чтобы бросить все и махнуть с тобой в путь – куда угодно, куда глаза глядят!

– Да, старина Рэт, прилив твоих сил явно сменился отливом, – заметил Мореход, – чего не скажешь о нашем Тоуде: этот готов хоть сейчас отправиться в плавание к героическим свершениям.

– Это точно, – соизволил согласиться Тоуд, в последнее время воображавший себя если не адмиралом Королевского флота, то уж капитаном дальнего плавания как минимум. – Если бы не некоторые обязанности, привязывающие меня к оседлой жизни (я имею в виду воспитание Мастера Тоуда и поддержание в должном состоянии родовой усадьбы), я бросил бы все и махнул с тобой куда-нибудь в Дальние Страны. Чего стоит один твой вчерашний рассказ о лихом сражении с дикарями в Нишрахе, когда ты…

– Да, я, а вместе со мной – и мой сын со своим палубным гвоздем, который я подарил ему как талисман. Если бы не это и не везение, благодаря которому мы раздобыли двух верблюдов и благополучно пересекли пустыню, наш дерзкий побег был бы обречен на провал и тогда я бы сейчас не рассказывал вам об этом приключении.

Немало вечеров скоротали друзья, слушая истории Морехода. Они допоздна засиживались в гостиной Тоуд-Холла, на кухне у Рэта или порой в домике Крота, что, впрочем, бывало не так часто, потому что Мореход чувствовал себя неуютно, если долго не видел в окно Реку или не слышал ее голос.

Хорошее это было время – счастливое и почти беззаботное. Крот даже позволял себе – ни капли не чувствуя себя виноватым – иногда на несколько дней освобождать Рэта от своего присутствия. Друг чувствовал себя превосходно. Мореход, как мог, просветил Крота относительно природы и нравов Ближнего и Среднего Востока, но в том, что касалось навигации и прочих морских премудростей, Крот по-прежнему ощущал себя полным профаном (нисколько, впрочем, не страдая от этого).

Как-то раз под вечер, уже ближе к концу февраля, к Кроту забежал Портли и передал ему записку от Рэта. В своем послании Рэт просил Крота зайти к нему в гости (несмотря на столь поздний час), так как, по мнению Водяной Крысы, им следовало поговорить один на один, как старым друзьям, как в старые добрые времена.

«Пожалуйста, старина Крот, приходи скорее и захвати, если можно, бутылочку своей замечательной черничной наливки, потому что та, которую ты оставил мне в прошлый раз, увы, некоторое время назад закончилась».

– Ну конечно, я сейчас же собираюсь и иду! – радостно засуетился Крот, польщенный столь искренним дружеским призывом.

Немало порадовался и Племянник, которому в последнее время казалось, что Рэт стал забывать своего верного друга.

Не успел Крот показаться в дверях дома Водяной Крысы, как Рэт поспешил извиниться перед ним за, как он выразился, «проявленное в последние недели невнимание».

Поставив на стол соблазнительно звякнувшую корзинку, Крот поспешил заверить Рэта в том, что ничуть не сердится.

– Успокойся, дружище, – сказал он. – Я же все прекрасно понимаю. Вы с Мореходом столько лет не виделись, и вам, естественно, есть о чем поговорить. Я очень рад, что тебе было хорошо, что ты вволю наслушался морских историй, пообщался с коллегой-моряком.

– Нет, Крот, все-таки ты парень что надо. – С этими словами Рэт сердечно хлопнул друга по плечу. – Только ты меня так понимаешь. Да, кстати, ты не принес… ну, я тебя просил… разумеется, только за встречу и в медицинских целях.

– Принес, принес, – улыбнулся Крот. – Даже две бутылки. Одну – для нас обоих, чтобы вместе выпивать по рюмочке-другой, когда я буду приходить к тебе в гости, а вторую – так уж и быть – тебе персонально.

Рэт отправил Сын Морехода пожить несколько дней в Тоуд-Холле – в компании с Тоудом и отцом. Дом был свободен, и друзья могли спокойно побеседовать в свое удовольствие, не отвлекаемые абсолютно никем. А поговорить Рэт хотел очень о многом.

Наговорились они действительно всласть. Так долго, спокойно, неторопливо и безмятежно могут говорить только прекрасно знающие друг друга приятели, чья дружба основывается на полном взаимном доверии и не менее полном взаимном понимании. Лишь когда разговор коснулся мрачной темы уходящих один за другим лет и приближающейся старости, Крот вежливо, но настойчиво прервал обернувшуюся болезненной стороной беседу.

– Хватит болтать о всякой ерунде! – заявил он и распахнул окно, в которое тотчас же ворвался свежий ночной воздух. – Послушай лучше Реку, послушай, о чем шепчет ночь! Скоро весна, и вот увидишь, все еще переменится!

Но Рэт, хоть и кивавший в знак согласия, похоже, не был так уверен в благоприятных переменах, о которых говорил Крот. Поглядев в ночную мглу ослабевшими в последнее время глазами, он поежился, закрыл окно и пробормотал себе под нос:

– До первого дня весны.

– Точно! – подхватил Крот, не совсем уловив перемену в настроении друга. – Это будет особенный – наш – день! Мы опять спустим на воду твою лодку и поплывем…

– В этот день уедет Мореход, – перебил друга Рэт. – Он пообещал, что, как только начнется весна, он тотчас же отправится на юг, сядет на пароход и поплывет обратно – в Египет. Представляешь себе: Египет, Нил, пирамиды! Аравия, Восток! Неужели тебя это не вдохновляет?

– Да-да, конечно… – сбивчиво пробормотал Крот, садясь поближе к камину; он действительно не знал, как ответить Рэту, чтобы меньше обеспокоить его.

С точки зрения Крота, Рэту и по сей день не хватало душевной бодрости. Даже общение в течение нескольких недель с Мореходом не вернуло его в прежнее деятельно-доброжелательное расположение духа. Не удавалось поднять его настроение и Барсуку, время от времени наведывавшемуся в гости. А уж болтовня и бесконечное бахвальство Тоуда и вовсе стали раздражать Рэта еще сильнее, чем раньше.

Когда же пришел март с его бурями, дождями, заморозками и оттепелями, март, принесший с собой весенний подъем воды в Реке, заставивший немало поволноваться Выдру и Рэта, Крот вдруг ясно почувствовал, что если Водяной Крысе удастся справиться с первыми весенними трудностями, не пав при этом духом, то все будет хорошо и к концу весны прибрежные обитатели вновь увидят прежнего – веселого, работящего и общительного Рэта.

Дни становились длиннее и теплее, небо – все голубее, резкие порывы ветра уже сбрасывали порой в Реку первые весенние сережки с деревьев. Вода начинала спадать, и Кроту стало казаться, что все это пошло Рэту на пользу.

Каждый день Крот говорил Рэту:

– Весна уже почти наступила! На лужайке Кротового тупика уже зацвела мать-и-мачеха. Эх, если бы ты только видел, как это красиво!

В один прекрасный день Крот был изрядно обрадован, застав Рэта не в доме, а на крыльце, – тот сидел на скамеечке и рассматривал Реку.

– Видишь, чувствуешь – воздух уже пахнет весной! – воскликнул Крот. – И ты правильно сделал, что вылез из дома. Свежий воздух будет тебе только полезен!

Но, присмотревшись, Крот понял, что его надежды рухнули: Рэт, постаревший и несчастный, смотрел на Реку усталыми, погасшими глазами, да и сама Река, казалось, постарела и с той же готовностью, с какой раньше отражала весеннее голубое небо и первое солнышко, теперь раскрывала свои объятия сумеркам и тучам.

Но с того дня, когда бы Крот ни заходил в гости, он заставал Рэта у Реки: он сидел или стоял на берегу и пристально всматривался в воду, словно напряженно ища что-то давно потерянное и очень важное.

– Уже почти весна, хотя и не совсем, – как-то раз заявил Рэт. – И уже почти самое время вытаскивать лодку и открывать прогулочный сезон. Согласен, старина?

– А что, ты действительно собираешься поплавать по Реке? Нет, я понимаю, не сейчас, но когда потеплеет?

– А почему нет, дружище, почему нет? – заявил Рэт, усилием воли стараясь приободриться, словно желая соответствовать настроению Крота и времени года. – Зима у меня выдалась тяжелая, но весной все трудности отступают. А я уже чувствую весну, она вот-вот придет к нам. Первая травка уже зеленеет по берегам Реки, цветут первые подснежники… Ничего, Сын Морехода поможет мне подремонтировать лодку и спустить ее на воду, мы посадим тебя на весла – а в гребле ты за последние годы стал настоящим мастером, – и в путь!

Крот был тронут до глубины души.

– Ну, старина, это еще что? Какие слезы накануне весны? – демонстративно сурово заявил Рэт. – Может быть, я и не был слишком гостеприимен к тебе нынешней зимой, но поверь, дня не проходило, чтобы я не вспоминал о тебе и о наших пикниках, не мечтал о таком товарище, как ты, на борту моего суденышка. Да ты и сам прекрасно это знаешь.

– Конечно, Рэтти, конечно, – кивал Крот, смахивая слезы.

На следующее утро, проснувшись на рассвете, Крот, еще не открывая глаз, понял: свершилось – весна пришла. Сомнений не было: весна чувствовалась во всем – в запахах, наполнявших струящийся вдоль Реки воздух, в неуловимо изменившемся цвете неба, хлынувшего синевой в комнату из-за отдернутых с окна занавесок.

– Племянник! Племянничек, просыпайся. Пора вставать, а то проспишь первый день весны! Слышишь меня?

Но Племянник, оказывается, к тому времени успел уже не только встать, но и приготовить дяде завтрак – яичницу-глазунью из двух яиц и поджаренный хлеб. Чайник закипел как раз к тому моменту, когда Крот управился с первым яйцом и собирался приняться за второе. Когда же с яичницей было покончено, Племянник мгновенно поставил на стол большую кружку с обжигающим, только-только заварившимся чаем.

– Ты как, собираешься?.. – осторожно спросил Крота Племянник.

– А как же! Я – собираюсь, и мы обязательно соберемся, – уверенно заявил Крот. – Осталось только одеться понаряднее и сложить кое-что в корзину, основное содержимое которой вот уже несколько дней в полной готовности.

– Думаешь, Рэтти будет готов? – поинтересовался Племянник.

Крот кивнул:

– Вчера, когда я уходил, он сказал, что мы по весне еще поплаваем. И сегодня этот день настал.

Не желая больше ни секунды сидеть на месте, он встал из-за стола и распахнул входную дверь. Весна захлестнула дом.

– Ты только посмотри, ты только послушай!

Птицы на окрестных ивах трудились, выводя первые в этом году трели. Кролики, до того вялые и сонные, бодро вгрызались в первую траву и лишь на мгновение оторвались от этого дела, услышав восторженный возглас Крота.

– Я уверен, – заявил Крот, – что Рэтти уже с рассвета на ногах. Он возится с лодкой и ждет не дождется, когда я наконец приду.

Рэт не разочаровал Крота. Когда тот вместе с Племянником и с большой корзиной, полной всего необходимого для пикника, подошел к Реке, он увидел на другом берегу Рэта, суетящегося у лодки, вытащенной к самой кромке воды.

Поставив корзину на землю, Племянник отправился домой, чтобы не мешать друзьям в этот день. Мир, по его мнению, начинал входить в нормальную колею.

– Рэтти! – позвал друга Крот.

– Привет, Крот! – отозвался тот с другого берега. – А я-то думаю, придешь ты или нет. Хотя что тут думать: весна-то уже точно пришла!

– Это верно, – согласился Крот, чувствуя, как Рэт постепенно становится наконец похожим на самого себя.

– Ты уж извини, старина, но придется немного подождать, – сказал Рэт. – Сейчас должен прийти мой матрос, который ночевал сегодня у Тоуда. Он поможет мне стащить лодку в воду. Да, были времена, когда я с легкостью делал это один, но сейчас – увы…

– Все мы потихоньку стареем, – философски заметил Крот и сел на берегу; он явно был не против того, чтобы посидеть немного на солнышке, глядя, как проплывают мимо воды уже весенней Реки.

Сын Морехода не заставил себя долго ждать. Вдвоем с Рэтом они быстро спустили лодку на воду, и Крысенок тотчас же опробовал ее на плаву, переправившись через реку и перевезя обратно Крота вместе с корзиной. На берегу их ждал Рэт, попыхивая трубкой.

– Садись на весла, Крот, – сказал он. – А я буду пассажиром. Река сегодня спокойная, трудностей особых не предвидится, думаю, тебе будет не очень тяжело. А я еще, видимо, не совсем поправился: слабость какая-то во всем теле, кости ломит. Может быть, на обратном пути – вниз по течению – я смогу тебя подменить.

Сын Морехода передал Кроту весла, усадил Рэта в лодку, укутав ему лапы теплым пледом, и ловко выпрыгнул на берег.

– Ой, чуть не забыл, Капитан, – сказал он вдруг. – Тут папа вам письмо написал.

Вручив конверт Рэту, Крысенок изо всех сил оттолкнул лодку и весьма скептически посмотрел на то, как Крот взялся за весла.

– Вы уж постарайтесь помягче, не так резко, мистер Крот, – посоветовал ему Крысенок, как, бывало, советовал Рэт. – Тогда Река сама будет делать за вас почти всю работу.

Крот довольно быстро нашел свой ритм, лапы вспомнили нужные движения, и он даже выбрал секунду, чтобы помахать Крысенку на прощание.

Рэт был так поглощен проплывавшим мимо пейзажем, звуками и запахами, доносившимися с обоих берегов, самим ощущением плавания – первого за долгие месяцы, – что, не в силах оторваться от этого, сунул письмо Морехода в карман, решив, что ничего не случится, если оно полежит нераспечатанным до предполагавшегося во время прогулки ланча на свежем воздухе.

– Надеюсь, ты согласен, что для первого раза лучше начинать прогулку вверх по течению? – осведомился Крот.

Рэт согласно кивнул: вверх, только вверх по течению – это был единственный, из года в год отработанный вариант начала первой прогулки в новом сезоне. Любое другое направление было бы просто немыслимо, но – опять же по заведенному много лет назад ритуалу – гребец всегда интересовался мнением пассажира на этот счет.

– С этой стороны больше хороших мест для пикника, – заметил Крот, налегая на весла.

– Куда больше, – вновь согласился Рэт.

– Весна пришла! Точно, весна пришла! – завопил вдруг с берега какой-то кролик. – Мистер Рэтти вывел свою лодку и, как всегда, везет мистера Крота кататься!

Эта веселая присказка все утро сопровождала лодку, доносясь то с одного, то с другого берега. А весеннее солнце поднималось и поднималось по небосводу, согревая все вокруг своими лучами, обещая новую жизнь и новые радости всем: животным и птицам, насекомым и рыбам, – всем, кто с радостью провожал отступавшую зиму и встречал новую весну.

Время от времени Рэт и Крот здоровались с теми, кто приветствовал их с берега, но по большей части они пребывали в своем маленьком, но таком нескучном мире, где медленно текла река, светило солнце, иногда затеняемое кронами нависших над водой ив, где порой поскрипывала уключина да плескалась под веслом еще совсем холодная вода.

Иногда они смотрели только вперед, иногда оглядывались; порой Кроту хотелось разогнать лодку побыстрее, и он изо всех сил налегал на весла, порой же переставал грести, и река уносила лодку чуть ниже по течению; друзья то говорили, то молчали, и тогда Рэт курил трубку, а Крот мечтал; если же они не говорили, не курили и не мечтали, то они просто были – были вместе, в самом начале весны, счастливые и довольные.

– Помнишь, как я впервые привез тебя сюда? – спросил Рэт.

– И как я начал суетиться, все перепутал и в итоге тебе пришлось вытаскивать меня из воды? Ты еще сказал тогда, что в плывущей лодке самое главное – не суетиться, а я – полный невежда и профан в этом деле – позволил себе в этом усомниться!

Веселые и приятные воспоминания следовали одно за другим, разговор оживился и не смолкал ни на минуту; ведь здесь, в ближайших окрестностях, пожалуй, не было ни одного изгиба речного русла, ни единой заводи или островка, с которым у старых друзей не было бы связано каких-нибудь воспоминаний. И хотя Крот пристрастился к речной жизни куда позднее, чем Рэт, за долгие годы дружбы у них набралось примерно равное число смешных и занимательных историй.

Когда Рэт – очень редко – позволял себе рассказать кому-то об их дружбе, он неизменно повторял, что без Крота – Крота, который совсем по-иному смотрел на Реку и на жизнь, Крота, готового спорить до хрипоты о какой-то ерунде, но не упрямившегося, если его действительно убеждали доводы собеседника, Крота, которого искренне заботила судьба всех прибрежных жителей, – так вот, без этого Крота жизнь и наполовину не была бы такой веселой и наполненной.

Видел их в тот день и Тоуд, сидевший на террасе в шезлонге и размышлявший о том, что если никто вокруг не соберется прокричать во всеуслышание: «Весна пришла!» – то ему скорее всего придется сделать это самому. Заметив проплывавших мимо Тоуд-Холла Крота и Рэта Водяную Крысу, он понял, что в услугах глашатая никто уже не нуждается: друзья объявили об этом доходчивее и громче, чем мог бы сделать он, даже сорвав себе голос.

Сбежав по лужайке к берегу, Тоуд поздоровался с проплывавшими мимо усадьбы друзьями и пригласил их зайти в гости. Однако те вежливо, но твердо отказались, и Тоуд не стал настаивать, поняв, что они хотят побыть вдвоем, по крайней мере до ланча на воздухе.

– Возьмите хотя бы шампанского! – крикнул с пристани Тоуд.

Крот решительно проигнорировал это соблазнительное предложение, так как знал, что шампанское сильно ударяет ему в голову, а он, в конце концов именно он, отвечал за лодку в этот день.

– Ладно, ребята, не хотите – как хотите, – улыбнулся им Тоуд. – Рад опять видеть вас вместе, а тебя, Рэт, снова на реке. Плывите, куда задумали, но учтите, что в следующий раз вы обязаны – слышите, обязаны! – пришвартовать свою скорлупку у моей пристани и прокатиться со мной на паровом катере.

Рэт с улыбкой согласился с этой идеей, предложив предпринять такую прогулку, когда станет чуть теплее, и посоветовал Тоуду поставить за штурвал Сына Морехода.

– Как скажешь, Рэтти! – крикнул вслед удаляющейся лодке Тоуд и добавил: – Счастливого плавания! А меня, между прочим, тоже ждет ланч – пусть и береговой, но не менее вкусный.

Так они расстались в первый весенний день: один направился в столовую, где его уже ждал дворецкий, а двое поплыли к чуть позеленевшей лужайке на берегу реки – с корзиной, полной всего того, чего только можно пожелать во время первой в новом сезоне прогулки на лодке.

Кстати, место для пикника было выбрано совсем неподалеку – на расстоянии видимости и даже слышимости от усадьбы Тоуда.

Хорошенько поев, Крот достал из корзины бутылочку черничной наливки, которая – несомненно, излишне сладкая для основных блюд – отлично подходила к десертному пудингу, и изо всех сил крикнул:

– За здоровье Тоуда!

– За здоровье Рэтти и Крота! За вас, ребята! – крикнул в ответ Тоуд из окна столовой и добавил: – За весну! За первый весенний день!

* * *

После ланча Крот напомнил Рэту о письме, которое передал ему Сын Морехода.

– Спасибо, старина, – поблагодарил его Рэт. – Тогда уж будь другом: налей мне еще глоток-другой, – сказал он, распечатывая конверт.

Не успел Крот наполнить черничной наливкой рюмку друга, как, обернувшись, увидел, что Рэт помрачнел и нахмурился.

– Плохие новости? – спросил Крот.

– Прочти сам, – буркнул Рэт, протягивая ему письмо.

«Дорогой друг

и мой верный собрат по Водной Жизни!

Пришла весна, и мне нужно уезжать. Побывав здесь, я увидел то, что хотел, то, что должен был увидеть. Мой сын отлично устроился у вас благодаря тебе и нашему другу Кроту. Кочевая жизнь мореплавателя будет привлекать его, и, может быть, когда-нибудь он сорвется и, бросив все, отправится в дальнее плавание, но до поры до времени пусть побудет с тобой и научится жить на земле, чтобы когда-нибудь, когда моря и чужие страны утомят его, смог бы вернуться и хорошо обосноваться в родных краях. Я знаю, что оставляю его в самых надежных руках, куда более надежных, чем руки его непутевого отца-непоседы.

Я никогда не забуду наши долгие разговоры о кораблях и о навигации. Навсегда сохранятся в моей памяти прекрасные дни, проведенные с такими друзьями, каких я не встречал никогда в жизни. Мысленно я всегда с тобой, а со мной останутся воспоминания о Реке и аромат ее свежей воды.

Я не мастер на прощальные речи и пышные проводы, но знаешь, я был бы тебе очень признателен, если бы ты смог завтра утром прийти к плотине – один ли, с Кротом (попрощаться с которым тоже было бы для меня большой честью) или с кем-нибудь из друзей, кто, быть может, захочет пожелать мне удачи перед долгой дорогой.

Там мы и попрощаемся, мой дорогой друг, но даже сейчас я готов сказать тебе, что, прощаясь, остаюсь уверен в том, что у тебя все будет хорошо – вплоть до того дня, когда ты станешь на якорь у своего последнего причала, и даже после… А пока что, зная твою страсть к Дальним Странам, я обещаю прислать тебе пару открыток, чтобы ты мог вложить их в свой атлас.

До завтра.

Искренне твой

Мореход».

– Попрощаться мы, конечно, сходим, – помрачнев, сказал Рэт. – Но мне будет больно и грустно, очень больно и очень грустно.

Крот с опаской наблюдал за тем, как быстро гаснет в глазах Рэта так трудно разгоравшийся огонек. Они молча сидели на берегу, хмуро глядя в воду. Настроение было испорчено, и не было смысла притворяться, что это не так.

– Рэтти, я подумал… знаешь… – Крот еще пытался что-то спасти, но вскоре сдался и сказал: – Я прогуляюсь немного по берегу – так просто, чтобы размять лапы. Хорошо, Рэтти?

Оторвав на миг взгляд от помрачневшей Реки, Рэт кивнул и сказал едва слышно:

– Иди, старина, иди. Не обращай на меня внимания.

Крот стал пробираться вдоль кромки воды вверх по течению. Глаза его, почти не отрываясь, смотрели в речную гладь, пронзали ее в глубину… Вскоре Крот нашел удобное место и сел на самом краю берега, все так же пристально всматриваясь и вслушиваясь в Реку. Вода журчала и плескалась, и вдруг… Крот не поверил сам себе.

Неужели? А почему бы и нет? Почему он не может расслышать за мелодичным журчанием что-то еще – что-то скрытое, едва уловимое?

По примеру Рэта он сел поудобнее, свесив лапы над водой. Ветер шелестел в ивовых ветвях, осока осторожно гладила его по спине и бокам.

– Я понял, понял! – осенило Крота. – Я могу слышать Ее, могу понять, что Она говорит – если буду слушать очень внимательно. Только бы услышать, только бы понять! Ведь я так хочу помочь Рэтти!

Деревья ли расступились, чтобы пропустить кого-то, или то был всего лишь порыв ветра? Облака ли нагнали на эту заводь легкую тень? И не рука ли Того, Кто выше самого высокого дерева и старше самого старого камня, легко и ласково легла на плечо Крота, так же легко, как текла в этот первый весенний день Река.

– Слушай, Крот, слушай внимательно, и ты услышишь Ее. Слушай же!

Крот повиновался Его голосу и стал слушать, как, казалось, и не умел. Наконец он услышал. Услышал печальную песню, полную тоски и грусти, песню, в которой звучали слова прощания и вместе с тем пожелание удачи и призыв стойко противостоять всем бедам.

– Помоги ему, Крот. Помоги своему лучшему другу, – звучали для него одного эти слова. – Настала твоя очередь. Я слабею, и у него теперь едва хватает сил, чтобы расслышать меня. Скажи ему ты, что он должен сделать, как поступить. Помоги ему.

– Я помогу, я обязательно помогу ему! – закричал Крот и вскочил на ноги, словно сбрасывая сковавшие его чары какого-то заклинания.

– Крот! Крот, где ты? Крот! Да что с тобой случилось?

Последний вопрос Рэт не мог не задать при виде Крота, сбегавшего к Реке с вытаращенными глазами и почти безумной физиономией.

– Рэтти, Рэтти, это ты! Как хорошо. А теперь слушай…

– Да ты успокойся, старина, переведи дух.

– Нет, нет, я не успокоюсь, Рэтти, и не будет мне покоя до тех пор, пока я не скажу то, что должен тебе сказать. Скажи, ты меня давно знаешь?

– Да уж давненько. Сразу и не сосчитаешь, сколько лет мы знакомы.

– И хоть раз я дал повод усомниться в моей честности? Хоть раз я не оправдал твоего доверия?

– Не было такого – никогда. Пожалуй, в честности и верности в дружбе с тобой может сравниться только Барсук да еще Выдра. Но и среди них ты – мой самый близкий друг. Хотя что об этом говорить: ты ведь и сам все знаешь…

Крот нетерпеливо положил лапу на плечо Рэту, призывая его молчать, а сам сказал:

– Так вот, Рэтти, доверься мне сейчас. Выслушай меня и пообещай, что не станешь отвергать мое предложение, хотя бы не обдумав его хорошенько. Договорились?

– Ну конечно, старина. Как скажешь. Давай выкладывай – что ты надумал?

– Дай-ка мне письмо Морехода.

Рэт протянул ему лист бумаги. Пробежав письмо глазами, Крот ткнул пальцем в одну из строчек.

– Вот-вот, нашел, – торопливо сказал он, словно боясь, что Рэт его не дослушает. – «Зная твою страсть к путешествиям и Дальним Странам…» Это ведь он неспроста написал. Это же чистая правда, ты согласен, Рэтти?

– Да, – негромко ответил тот.

– Тогда доверься мне, послушай моего совета: уезжай завтра утром! Уезжай с Мореходом. Тебе это нужно. Ты наконец увидишь Дальние Края, тебя согреет жаркое солнце Юга и Востока! Перемены помогут тебе оправиться от болезней. Поезжай, Рэтти!

– Да что ты… нет… я не смогу… – совершенно растерянный, возразил Рэт.

– Не понимаю, почему ты не можешь уехать, – сам удивляясь собственной убежденности, продолжал настаивать Крот. – Не вижу причин сидеть здесь. Ни одной!

– Нет, одна причина есть! – дрогнувшим голосом произнес его друг. – И она очень серьезная.

– Что же это?

– Ничего. Просто я не смог бы уехать отсюда – оставить Реку, Ивы, бросить тебя!

Крот помолчал, а затем спокойно возразил:

– Можешь, Рэтти, можешь. И ты уже отчасти не здесь. Что-то сломалось в тебе, Рэтти, сломалось с тех пор, как изменилась наша любимая Река.

– Река, – прошептал Рэт, подходя к кромке воды и вглядываясь в глубину.

– Спроси ее сам: что она советует тебе. Спроси ее, не бойся! Один раз ты уже был готов внять ее призыву, совпадавшему с велением твоего сердца. Тогда я удержал тебя. Сегодня у тебя появился второй шанс. Постарайся не упустить его. Больше такой возможности не будет.

– Я уже слишком стар, – пробормотал Рэт.

– Путешествие вернет тебе силы и молодость.

– Крот, я… я просто боюсь!

Крот подошел к другу и положил лапу ему на плечо.

– Спроси ее, спроси сердцем, и она ответит тебе, – потребовал он и отошел в сторону, чтобы собрать посуду и мусор, оставшийся после пикника.

Рэт смотрел в Реку, а Крот, пакуя свертки и укладывая корзину в лодку, за все это время не решился даже бросить взгляд в его сторону.

– Крот, знаешь… – обратился к другу Рэт, ковыряя носком береговую глину.

– Что, Рэтти?

Крот с трудом сдерживал обуревавшие его чувства: волнение, любопытство, беспокойство за судьбу друга. Он, как никогда, был уверен в своей правоте, но так же тверда была его убежденность в том, что лишь сам Рэт может и должен принять единственно верное решение.

– Неужели ты действительно думаешь, что мне еще не поздно попробовать? – осторожно переспросил Рэт.

– Я уверен.

– И ты полагаешь, что, рискнув, я не разочаруюсь?

– Ни за что.

– А Мореход возьмет меня с собой?

– Наверняка.

– Тогда я согласен. Я попробую, и… и нечего вздыхать с таким облегчением! Можно подумать, ты ждешь не дождешься спровадить меня подальше!

Крот впервые понял смысл выражения «смех сквозь слезы».

– Брось ты, – отмахнулся он от шутливого обвинения. – Сам же знаешь: скучать без тебя я буду так, что словами не опишешь. Но поверь, когда ты думал над моими словами, я даже загадал: если ты не согласишься, уеду я!

– Ну и дела! – Рэт даже присвистнул от удивления.

– Я не говорю, что мне вдруг захотелось попутешествовать, – уточнил Крот. – Такая жизнь не по мне. Я ведь домосед с головы до пят. Просто, понимаешь… если бы мой отъезд оказался тем доводом, который бы убедил и тебя, я был готов это сделать.

Рэт был тронут до глубины души.

– Знаешь что, – сказал он, – ни у кого никогда еще не было такого верного, надежного друга, какой есть у меня.

– Я частенько думал и говорил то же самое, имея в виду тебя, старина, – улыбнулся Крот.

Привычным движением Рэт развязал швартовый узел, и вскоре лодочка уже заскользила по реке в обратный путь – к дому и одновременно – к началу нового, долгого путешествия в неизведанное.

Вниз по течению друзья плыли молча, да и ни к чему слова теперь, когда главное уже сказано, главное решение принято, а теплый вечерний ветерок подсказывал, что они не ошиблись: начавшийся как весенний день, заканчивался, бесспорно, весенним же вечером.