Текст книги "Сказки под ивами"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Дядюшка, так что же это за упражнения? – повторил Мастер Тоуд. – Что мы будем делать?

– Нам предстоят пешие прогулки! – ответил Тоуд со всем энтузиазмом и уверенностью, которые только смог изобразить.

– Пешие! – переспросил юноша, явно немало удивленный. Нет, довольно прилично владея английским языком, он вполне правильно понял значение слова, но при всем этом ему никак не удавалось хоть как-то увязать его с опекуном.

– Пешие по будним дням, велосипедные – по выходным. – Тоуд понимал, что сам, своими же словами, подписывает себе приговор. Катание на велосипеде было еще одним видом деятельности, предаваться которому он менее всего собирался без крайней на то необходимости. В последний раз он сидел на велосипеде в момент побега из дома епископа, когда по пятам за ним неслась свора гончих, жаждавших крови. Псам удалось догнать беглеца, и он на полной скорости въехал в колючие кусты живой изгороди. Транспортное средство было серьезно повреждено, и, чтобы не оказаться разодранным на куски, Тоуду (как это отложилось в памяти такого скромняги) ничего не оставалось делать, как голыми руками расправиться с кровожадными тварями.

Тем не менее он убедил себя в том, что опекун должен идти на определенные жертвы ради воспитанника, и наряду с двумя комплектами туристского снаряжения для пеших прогулок он заказал в шикарном магазине (гордо обещавшем доставить все, что угодно кому угодно, даже в самый отдаленный уголок империи) пару мужских прогулочных велосипедов.

– Пешие прогулки – это вещь, скажу я тебе, – заявил Тоуд. – Самый восхитительный и благородный способ исследования окружающего мира. Один на один с природой!

– Эти ваши пешие прогулки, если я не ошибаюсь, представляют собой исследования, выраженные в перемещении в пространстве без помощи верховых животных, автомобилей, поездов, самолетов, общественного муниципального и пригородного транспорта, равно как и любых других способов транспортировки людей и предметов, предположим, отсюда… э-э… и, допустим, туда. Пешком – это, я понимаю, на своих двоих, так?

В предположениях и комментариях младшего Тоуда смешались чувство отвращения и глубокая тоска, мрачной пеленой отделившая от него мир.

– Пеший туризм, – наставительно сообщил Тоуд, – это единственный способ познать мир и обрести себя в нем. И нет ничего страшного в том, что столь ценное знание достается путем перенесения некоторых тягот, трудностей и прочих неудобств. В твоем возрасте я по недомыслию полагал, что, например, путешествие в караване вьючных и верховых животных…

– Да-да, дядюшка, я тоже думаю, что караван – всякие там ослы, верблюды и прочие мулы – это самое замечательное средство передвижения и познания… – затараторил Мастер Тоуд, который, заикнись ему кто-то о верховой езде каких-нибудь пять минут назад, отверг бы эту безумную идею с порога.

– Затем я был соблазнен (другого слова мне не подобрать) чарами самодвижущихся экипажей, иными словами – автомобилей…

– Еще бы, они действительно очаровательны и так милы. Я вот и подумал, а может, нам…

– Затем я оказался поглощен идеями аэронавтики, воздухоплавания, планеризма и всем, что связано с авиацией.

– Дядюшка, я вот как раз собирался обсудить с вами некоторые аспекты получения навыков управления летательными аппаратами, потому что…

– Но ничто из этого не может сравниться по гармоничности сочетания здоровых нагрузок на организм, свободы выбора, тренировки силы воли и развития интеллекта с уже упоминавшимся мною сегодня пешим туризмом.

– А вы уже пробовали на себе эти прогулочки? – осведомился Мастер Тоуд.

Насколько Тоуд помнил, он в жизни никуда не ходил пешком по собственной воле. В тех редких случаях, когда он оказывался лишен привычных способов передвижения и прочего комфорта (обычно это совпадало с очередной попыткой избежать встречи с представителями закона или свести к минимуму последствия уже случившейся встречи), он предпринимал все мыслимые усилия, чтобы как можно скорее оказаться в нормальных условиях, а именно в непосредственной близости от мягкого кресла перед камином собственного особняка в собственном же поместье.

Впрочем… был такой случай, когда Тоуд несколько недель бродил по незнакомым местам. Эти недели немного потускнели в его памяти, но и спустя годы он мог вполне ярко и полно воскресить воспоминания о том, как ему приходилось спать под открытым небом на холодной и твердой земле, а в лучшем случае – в нетопленом хлеву или сарае, как он делил убогий ужин, сидя у костра с другими бродягами, а то и вовсе ложился спать голодным, не зная, удастся ли поесть хоть чего-нибудь на следующий день.

Все это произошло после того, как его в очередной раз выпустили из тюрьмы, а он, вследствие некоторых причин, о которых ему менее всего хотелось бы вспоминать, не нашел в себе сил и смелости вернуться в Тоуд-Холл, к родным Берегам Реки. Вспомнив теперь эти странные, нелегкие дни, Тоуд вдруг понял, что все было не так уж плохо, страшно и не чрезмерно трудно.

– Да, друг мой, – просто и откровенно сказал Тоуд. – Я вижу, тебя это удивляет, но мне действительно довелось немало попутешествовать пешком. Не то чтобы очень много, но вполне достаточно, чтобы быть вправе так уверенно убеждать тебя в пользе и приятности пеших прогулок. Таким образом, молодой человек, я извещаю вас о том, что мы будем прогуливаться пешком как минимум пять раз в неделю, и, если вы откажетесь, или улизнете, или умудритесь выглядеть при этом недовольным и несчастливым, я буду вынужден…

– Вынуждены – что, дядюшка? – перебил его Мастер Тоуд с тем неуловимым вызовом в голосе, какой появляется у детей, которые ни за что не поверят, будто их родители или опекуны способны сделать что-нибудь, что причинит им страдания или боль.

– …вынужден пойти на крайний, но необходимый шаг: я решил, что в таком случае я прекращу оплату услуг школы, где вы, любезный, получаете образование, вследствие чего вам придется устраиваться на работу!

Тоуду еще никогда не доводилось чем-либо грозить своему подопечному, но тот сам спровоцировал его на жесткий тон и легкость, с которой была высказана эта угроза. Тоуда изрядно разозлила насмешка, почти циничная издевка, прозвучавшая в последнем вопросе юноши.

– Нет! Только не это! – взвыл Мастер Тоуд, явно не ожидавший объявления столь серьезных санкций за какое-то пустяковое непослушание. – То есть как – работать? Зарабатывать на жизнь своим трудом? Своим горбом? Своими руками? Нет, я прошу вас, дядюшка, я вас умоляю: только не это!

Мастер Тоуд не мог не признаться самому себе, что в голосе его опекуна прозвучало нечто, что заставило поверить в серьезность и решительность его намерений. Надо же было придумать такую страшную кару! Нет, Тоуд действительно скрывал в себе ужасное коварство, жестокость и бессердечность.

– Ну что, мой юный друг?

– Я буду счастлив прогуляться пешком после чая… каждый день, – тщательно стараясь не сболтнуть лишнего, сказал Мастер Тоуд, на самом деле уже лихорадочно придумывавший способы безнаказанного избежания мучительного и унизительного времяпрепровождения.

Тоуд, разумеется, обратил внимание на искорки в прищуренных глазах юноши, сопровождавшие крамольные мысли, но не подал виду, что заметил их.

– Что ж, в твоем распоряжении остается еще час, – сказал Тоуд, – затем потрудись одеться к обеду. К нам собираются заглянуть Барсук и Выдра. Если Крот с Рэтом успеют вернуться из Города, то зайдут и они. Надеюсь, их общество вдохновит тебя на упорные занятия и путешествия.

– Безусловно, – кивнул Мастер Тоуд, всячески пытаясь сохранять достойный, невозмутимый вид. – А кстати, племянник Крота и Портли – они разве не собирались зайти?

Тоуд понял, что дальнейшее нагнетание напряженности будет только бесполезной мукой для его воспитанника, и, хлопнув его по плечу, заявил:

– Успокойся, все придут. Было бы несправедливо пригласить только моих друзей, лишив твоих старых знакомых возможности услышать из первых уст рассказ о столь увлекательной поездке по Европе и сопровождавших ее приключениях.

В первый раз за все время с момента возвращения Мастер Тоуд улыбнулся. Он вернулся к себе в комнату и сел за учебники с мыслью о том, что дядюшка Тоуд вовсе не так уж свиреп и безжалостен, как это казалось несколько минут назад, и о том, что в конце концов здорово снова оказаться дома.

III ЖИВОЙ ГРУЗ

В последний раз Крот вместе с Рэтом были в Городе во время организованной ими экспедиции по изучению опасного и малоизведанного верхнего течения одного из притоков Реки – того, по которому проходит граница владений лорда графства.

В тот приток они углубились только после того, как, дойдя вверх по течению до Города, решили вернуться, – слишком уж сильное впечатление произвело на них увиденное, услышанное и унюханное: дымящие трубы, грохочущие фабрики, напряженное движение по Реке и по прилегающим улицам, спешащие куда-то, явно очень занятые люди. Было решено, что дальнейшее следование по этому маршруту им не по зубам. Впрочем, путешественникам не пришлось жалеть об этом временном отступлении. Они разведали один из притоков Реки, прогулялись по ее берегам, и даже опасные приключения, включая серьезную травму, полученную Кротом (из-за которой, в общем-то, и пришлось свернуть экспедицию), не могли омрачить впечатления от путешествия.

Проходя мимо места впадения притока в Реку, Крот и Рэт немного задержались, чтобы рассказать Племяннику о своих прошлых похождениях и убедиться в том, какие перемены (к сожалению, в основном к худшему) произошли в этих местах.

Во-первых, лорд графства со стороны своих владений укрепил берег бетонной набережной и построил новую пристань – куда менее естественную и симпатичную, чем та, которую еще застали Крот и Рэт. Во-вторых, сам Город изрядно разросся и берега Реки оказались застроены множеством новых зданий. Причем эти дома вовсе не были образцами изящной архитектуры, органично вписывающейся в природный пейзаж, как, например, дворец лорда или – в меньшем масштабе – Тоуд-Холл.

Впрочем, было несколько жалких попыток следовать этому стилю. Но даже такие здания, выстроенные – увы! – из кричаще-красного кирпича, были просто изуродованы грозными надписями и транспарантами типа: «Ловить рыбу запрещено!» или «Вход воспрещен. Нарушители будут отвечать по закону», а то и вовсе: «Охраняется злыми собаками. Круглосуточно».

Еще больше огорчило Рэта и его друзей появление большого числа коммерческих и фабричных пристаней. Заводские трубы вдоль берегов изрыгали омерзительно пахнувшую гарь. Во время предыдущей экспедиции эти предприятия только начинали строиться, и вот теперь Рэту пришлось вести катер в неприятной близости от их стен и корпусов и в еще более опасной и неприятной близости от их сточных труб, откуда лилась в Реку всякая вонючая гадость.

– Неудивительно, что здесь и трава-то толком не растет, – заметил Крот. – А деревья! Ты только посмотри на этих несчастных уродцев.

Рэт лишь молча смотрел по сторонам, онемев от вида того, как чудовищно искалечена Река, его Река.

– Теперь понятно, – пробормотал он скорее сам себе. – Понятно, о чем пыталась рассказать мне Река, понятно, из-за чего она так мучится. Да кто ж выдержит такое издевательство! Нет, нужно будет вернуться сюда с Выдрой и поточнее определить степень загрязнения здесь и выше по течению.

Вздохнув, он с мрачной решимостью повел катер вперед, туда, где уже не росла трава по берегам, а стоял сплошной частокол дымящих труб, где фарватер едва не перегородили бесчисленные пристани, под которыми плескалась грязная, покрытая маслянистой пленкой вода.

Наконец было найдено подходящее для швартовки место у одного из причалов.

Ни Крот, ни его племянник никогда еще не забирались так далеко в глубь Города. Они были просто раздавлены шумом и суетой, царившими в этих местах. Рэту эта обстановка была уже знакома: ему доводилось бывать в Городе по делам хотя бы изредка. Но даже он выглядел явно не в своей тарелке и несколько раз сбивался с дороги, пытаясь следовать указаниям прохожих, которые (всякий раз по-разному) объясняли, как проще всего добраться до Центрального почтамта.

Хорошо еще, что главная почта Города находилась недалеко от реки. Когда друзья наконец нашли ее, они были просто поражены внушительными размерами этого учреждения. Со всех сторон здание было окружено сплошным кордоном карет, телег, фургонов, автомобилей и прочих экипажей, несущих на себе красную полосу – эмблему Королевской почты. Люди, сновавшие вокруг, либо загружали в экипажи, либо сгружали с них фирменные почтовые мешки, тюки, коробки и пакеты. Время от времени какое-нибудь из транспортных средств стремительно отъезжало от здания почты, а на его место не менее стремительно врывался другой экипаж.

После долгих расспросов приятелям удалось наконец выяснить, что «живой груз» содержится в Специальном отделении – достаточно далеко от прочих, более привычных почтовых отправлений. Еще одно путешествие по окрестным улочкам и весьма дурно пахнущим переулочкам, два подвесных моста, переход через железнодорожную линию – и вот путешественники наткнулись (не без некоторого облегчения) на железную дверь с уже знакомым почтовым гербом и табличкой, гласившей: «Живой Груз и Разное».

Оценив на взгляд размер двери, Крот повеселел и подмигнул Рэту:

– Судя по всему, никаких слонов и верблюдов нам опасаться не следует. Большое животное просто-напросто не пройдет в эту дверь.

Тем не менее именно в этот момент за дверью послышался нарастающий рев и топот. По самым скромным подсчетам Рэта, такой шум могли устроить тысяч двадцать буйволов, спасающихся бегством от какой-то смертельной опасности. От топота и воя задрожала железная дверь, перед которой стояли изрядно оробевшие посетители. Вслед за дверью ходуном заходила и стена… Впрочем, то, что поначалу было принято за стену, при ближайшем рассмотрении оказалось тяжелыми, обитыми железом воротами. И вот это мощное сооружение, казалось, было готово рухнуть или распахнуться, чтобы дать выход энергии беснующегося, паникующего стада.

– Маленькая дверца – это для нас, – мрачно заметил Рэт. – А воротца, боюсь, для того, за чем мы пришли.

Изрядно обескураженные, они вошли, и Рэт молча протянул Извещение худому джентльмену в очках, немедленно вышедшему навстречу.

– А, ну да, – сказал он, внимательно разглядывая карточку.

– А оно… они… это… большие? – дрожащим голосом спросил Рэт.

– Большой, маленький – в таком деле это весьма относительные понятия, – поспешил просветить его почтовый служащий. – Взять, например, корову: корова по отношению к овце животное большое, согласны?

– Ну да, – кивнул Рэт, – но…

– Но по сравнению с некоторыми породами диких буйволов, уверяю вас, корова выглядит очень небольшим и хрупким созданием.

– Это-то понятно, – вставил Рэт, – но вот…

– Но вот если уж мы заговорили о большом относительно большого, то на моем веку самый большой Живой Груз был двумя белыми носорогами для зоопарка. Вот уж они-то был по-настоящему большой. Они был к тому же на одну штуку больше, чем предполагалось: каким-то образом на пути к нашему Городу от какого-то, вроде бы либерийского, побережья они умудрился обзавестись в некотором роде членом семьи младшего поколения.

– Вы имеете в виду, что носорог был самкой и по дороге она…

– Я имею в виду, что мы сочли за лучшее не поднимать по этому поводу лишнего шума. В противном случае документы на груз были бы признаны недействительными в отношении пола и числа пересылаемых объектов, и уж тогда, поверьте мне на слово, нам бы пришлось изрядно намучиться, переоформляя бумаги и, разумеется, пересылая груз обратно отправителю.

– Хотелось бы выяснить кое-что по поводу нашей посылки. – Рэт решил перейти к делу.

– В вашем случае я не уполномочен давать какую-либо информацию по поводу размеров, пола и числа. Посылка оплачена при отправке, а все остальное – частное дело клиента.

– Тем не менее, надеюсь, это не верблюды? – не унимался Рэт, который твердо решил не принимать верблюдов ни под каким видом и уже прикидывал возможные последствия такого отказа.

– Сказать, что это не верблюды, я не могу. Правила, – вздохнул служащий. – Но обратите внимание, верблюды хранятся дальше в глубине двора, вон в тех сооружениях без крыш, которые, по правде говоря, представляют собой открытое место, огороженное забором. Так вот, нам в другую сторону. А теперь извольте оплатить марку за прием груза и расписаться вот здесь. С вас – один фартинг.

– И всего-то? Я ожидал куда большей суммы.

– Я же сказал, что посылка оплачена при отправке, а если я так сказал, то именно так и обстоит дело в том, что касается почтовых отправлений. К вашей посылке прилагался чек на некоторую сумму для ее обслуживания. Из нее я позволил себе смелость вычесть фартинг за марку, что тем не менее сохраняет за вами право получить остаток денежного сопровождения вашего Живого Груза в количестве шести пенсов трех фартингов – случай едва ли не единственный в практике нашего отдела. Мои поздравления. А теперь – подписываем, и вперед, джентльмены! Следуйте за мной, я провожу вас к вашей посылке.

И служащий повел их между бесконечных рядов с грудами клеток и ящиков, в которых находилось бессчетное множество самых разных животных. Было бы справедливым отметить, что далеко не все запахи, витавшие в этих коридорах, приятно ласкали обоняние, как и то, что далеко не все взгляды, которыми провожали посетителей обитатели клеток, были приветливы и дружелюбны. Но самым сильным потрясением для Крота, Рэта и Племянника оказался шум: неимоверная какофония воя, рыка, рева (производимого уже слышанными ранее буйволами), шипения (издаваемого клубком индийских гадюк) и даже бульканья (исходившего от нескольких баков с китайскими золотыми рыбками); к этому, разумеется, примешивалось мычание и блеяние менее экзотического крупного и мелкого рогатого скота, цокот копыт и вдобавок бесконечная болтовня (в основном на малайском языке) стаи каких-то диковинных зеленых попугаев.

То и дело Рэт или Крот останавливались у клетки с очередным чудищем и шептали: «Неужели это?» или «Только не это!» – но почтовый служащий упорно вел их дальше.

– Уже недалеко, через два склада.

В конце концов он привел их к самому неказистому и запущенному из всех виденных на почте зданий.

– Здесь, – кивнул служащий. – В основном мы держим в этом помещении свиней, но где-то там и ваш подарочек. Его номер – 2467 Г. Смотрите не перепутайте с 2467 А и Б – это перуанские козлы – и с 2467 В: насколько я помню, это галапагосские игуаны, хотя полной уверенности у меня нет, – эти твари уже довольно давно закопались в сено на дне клетки и не показываются на глаза. Держите ключ от клетки с вашей посылочкой. Посмотрите и решите, стоит ли соглашаться принимать такой подарочек. А я пока сделаю кое-какие дела, но скоро снова загляну сюда к вам.

С этими словами сотрудник почты исчез, и друзьям ничего не оставалось делать, как отправиться под визг и хрюканье на поиски нужной клетки, где их дожидался столь нежданный Живой Груз. Следовало признать, что нумерация клеток оказалась безукоризненной. Вот и нужный номер: А и Б – перуанские козлы, на всеобщее обозрение (и, увы, ко всеобщему обонянию), В – груда соломы и сена, из которой торчат два чешуйчатых хвоста.

С опаской друзья приближались к клетке Г. Ближайшее к ней окно находилось в районе перуанских козлов, так что в этом углу помещения царил полумрак. Сначала ничего не было видно, но, чуть привыкнув к сумеречному освещению, они заметили в самом дальнем конце клетки какое-то живое существо – неясную тень, вдруг уставившуюся на них двумя немигающими, горящими бусинками глаз.

Это создание было облачено (или, скорее, обмотано, но уж никак не «одето») в несколько ярдов ткани, некогда, по всей видимости очень давно, имевшей белый цвет. На голову неизвестного существа была нахлобучена весьма странная шапка: легче всего ее было принять за свалявшуюся груду старого тряпья.

– Ну и что же это такое? – Племянник лишь озвучил мучивший всех троих вопрос.

– Это… – не очень уверенно отозвался Крот, – скорее всего это могло бы быть…

Зато Рэту не понадобилось и секунды, чтобы понять, какое животное находится перед ними. Теперь его куда больше занимало, кто и с какой целью прислал это ему. Рэту было изрядно не по себе.

– Это крыса, – с натужным спокойствием произнес он.

– Молодая крыса, – уточнил Крот.

– Самая странно одетая крыса из тех, кого мне доводилось видеть, – добавил Племянник. – Этот зверек выглядит так… словно он…

– Словно он жил где-нибудь в Египте и привык прятаться от палящего солнца, – сформулировал общую мысль Крот.

Рэт, зверь практичный и деловой, не тратя зря времени, открыл дверь клетки.

Ее обитатель не шелохнулся и лишь продолжал пристально разглядывать незнакомых гостей. Затем, действуя явно машинально, по выработавшейся за долгое время привычке, он поднял правую переднюю лапу, к запястью которой двойной толстой бечевкой была привязана Сопроводительная карточка Королевской почты с крупным штампом: «Оплачено», несколькими красными сургучными печатями и штампиками поменьше, вся исписанная черными чернилами.

Надпись на карточке в графе «Куда, кому» гласила:

«Водяной Крысе Рэту, Дом Рэта, Берега Реки, Река; рядом с Городом, окрестности Столицы».

– И что? – буркнул Рэт. – Толк-то нам с этого какой? Где я живу, мне и так известно.

Впрочем, ниже графы с адресом он обнаружил сделанную мелким почерком приписку:

«Река протекает к юго-юго-западу от Города, три дня пешком (в хорошем темпе), день на лодке».

Перечитав эти слова, Рэт пожал плечами:

– Ладно, с этим тоже все ясно. Писал моряк. Но кто?

Он в растерянности обернулся к Кроту, но тут незнакомец снова поднял лапу и ткнул пальцем в небольшой рулончик пергаментной бумаги (незаменимой для письма там, где есть риск, что послание намокнет), привязанный к запястью вместе с Сопроводительной карточкой. Сняв и развернув рулон, Рэт отошел к свету и прочитал вслух письмо – самое странное и трогательное из тех, что он получал за всю жизнь:

«Дорогой Рэт Водяная Крыса!

Несмотря на то что прошло уже столько лет с тех пор, как мы виделись в последний раз, я все же, набравшись дерзости, смею надеяться, что ты не забыл меня, не забыл то прекрасное время, что мы провели в твоих краях, когда ты, как истинно морская душа, устроил мне такой пир и отдых, которых у меня не было ни до, ни после этого. Да, я тот самый…»

– Да, Крот, мои подозрения подтвердились, – вздохнул Рэт. – Это от Морской Крысы – Морехода. Помнишь его? Сколько же лет прошло!

Еще бы Кроту не помнить! Он слишком хорошо помнил всю ту историю, бессчетное число раз пересказанную им Племяннику с назидательной целью: научить юношу не отзываться слишком уж порывисто на стремление побывать в дальних краях, стремление, которое по осени начинает бередить души немалого числа самых разных зверей. Сколько раз было рассказано о том, как появился на берегах Реки незнакомец, околдовавший Рэта волшебными сказками о дальних краях; о том, как только своевременное появление Крота уберегло Рэта Водяную Крысу от того, чтобы бросить все и, покинув Ивовые Рощи, махнуть куда глаза глядят – чтобы окончить свои дни в безымянной могиле на дне какой-нибудь чужеземной гавани, у какого-нибудь неизвестного причала (по мнению Крота, подобные авантюры с дальними странствиями имели тенденцию заканчиваться именно таким печальным образом).

Прокашлявшись, Рэт продолжал читать послание старого друга:

«…Да, я – тот самый Мореход, которому ты оказал такое гостеприимство, к которому оказался так добр, когда мы встретились в твоих краях, на берегах Реки.

Что ж, друг моряк, моя игра сыграна: мне осталось жить совсем немного – несколько дней, может быть, всего несколько часов, и к моменту, когда ты, мой верный товарищ, прочтешь эти строки, я уже буду покоиться на дне морском».

В первый раз за все это время Живой Груз отреагировал на происходящее, кивнув с печальным вздохом. Стало ясно, что мрачные пророчества Морехода исполнились точно и в срок.

«Теперь позволь мне перейти к делу. Я знаю, что ты – парень деловой, как и большинство из нас, крыс, обитающих на реках и морях, так что обойдемся без лишних предисловий. Итак, оставив твой гостеприимный дом, я вскоре был заброшен судьбой, тогда еще благоволившей ко мне, в заливы и проливы Малайзии, где я на время прервал морские скитания и осел на берегу, подыскав себе работенку на каучуковых плантациях. Но затем фортуна отвернулась от меня: я потерял не только все, что заработал, но и самое дорогое для меня в мире существо, а именно мать сорванца, которого ты сейчас видишь перед собой».

– Бедный ребенок! – воскликнул Крот, расчувствовавшись от услышанного.

«Я решил заработать на билет домой и подрядился для этого на судно, следовавшее в верховья Нила. На борту были нужны опытные матросские руки – то, что я мог предложить; кроме того, мне разрешили взять в команду юнгу, и к концу рейса мой мальчик должен был стать не меньшим профессионалом в корабельном деле, чем я сам. Но госпожа Удача снова покинула меня – пару недель назад я подцепил лихорадку, „кошмарики", как мы ее тут называем.

Я уже сказал, что мать этого парнишки была ярчайшей жемчужиной всей моей жизни. К этому мне остается лишь добавить, что и сам он едва ли в чем уступает ей. Что касается матросского труда, это дело ему знакомо, парень вполне может тебе пригодиться. По крайней мере, его не придется учить тому, как заработать себе на пропитание. Он свободно говорит на пяти языках и еще на двух сносно изъясняется, хотя тебе вряд ли будет много толку от его познаний в разных диалектах малайского и уж тем более – китайского языка в Ивовых Рощах на берегах твоей Реки.

Я долго ломал голову над тем, как быть с ним. Оставаться здесь после моей смерти парню нельзя: тут кругом ошибается столько всякой шушеры – не успеет оглянуться, а его уже в рабство продадут, если вообще жив останется. Мореплавание для нас, крыс, считай, кончилось. Парусных судов почти не осталось, а без них и удовольствие не то, да и не по душе нам эти пароходы. А уж если совсем начистоту, то признаюсь: бродячая жизнь вовсе не так уж хороша, какой кажется поначалу. Вот почему я хотел вернуться домой и успеть научить юнца крестьянскому, фермерскому делу, но не получилось, и теперь уже не получится.

В конце концов после долгих размышлений и подсчетов (хотя считать-то особенно было и нечего: денег у меня осталось, прямо скажем, немного) я решил, что лучшее, что я могу сейчас сделать ради этого существа, ради надежды, с которой я мог бы спокойно отойти в мир иной, надежды на то, что кто-то поможет ему в самом начале самостоятельного жизненного пути, – это отослать его к тебе. А так как денег на пассажирский билет у меня хватило бы только до Сицилии (где его шансы выжить я не оцениваю слишком высоко), то я решил переслать его Королевской колониальной почтой, которая обязалась бы кормить его, поить и, главное, обеспечить ему такую же безопасность, как и фамильным драгоценностям Королевского Двора (чем, впрочем, он для меня и является).

Вот, в общем, и вся история. На почте меня заверили, что оплата доставки произведена с запасом и что даже скорее всего останется кое-какая мелочь. Если так – буду рад, располагай этими деньгами по своему усмотрению. Теперь пара слов о моем сыне: уверен, он в итоге вполне оправдает все доставленные тебе неудобства. Кстати, не удивляйся: вдалеке от воды парень не слишком разговорчив да и вообще чувствует себя не в своей тарелке, если поблизости нет достойного водоема. Теперь – прогцай, старый друг, присмотри за юнцом и попытайся втолковать ему, что не стоит начинать жизнь

морского бродяги, пока не научился обустраиваться на одном месте. Я думаю, это у тебя получится более убедительно, чем у меня, ибо я не лучший пример в этом отношении.

Да, „Правила" разрешают отправлять с „Живым Грузом" багаж, но мы, настоящие морские волки, путешествуем налегке. А на память о себе я повесил мальчишке на шею морскую свайку – старый палубный гвоздь. Этот талисман я хранил с первого своего рейса, с самого первого корабля. Пусть он поплавает еще, но уже не со мной.

Остаюсь твоим верным другом

Мореход».

Рэтти немного помолчал, а затем кивнул Кроту; вместе они вышли из клетки.

– И что мне теперь делать, Крот? Взять его домой я не могу. Но и оставлять его здесь тоже нельзя. Вдумайся: у меня с этим крысенком нет ничего общего, и со стороны старого морского волка было весьма бестактно отправлять его мне.

– Ага, значит, ты его все-таки не забыл?

– Забудешь его, как же. Не то чтобы я часто вспоминал о нем, но…

– Но теперь его нет на этом свете, как когда-нибудь не будет и нас. А он, между прочим, оставил тебе самое дорогое, что у него было.

– Так я и думал, что с тебя станется представить все в таком духе.

– И он доверил этот «груз» единственному зверю во всем мире, а уж за его-то жизнь, полную странствий и знакомств, друзей-приятелей у него наверняка было множество. Тем не менее положиться он смог только на тебя.

– Да, конечно… – Рэт явно смягчился; но, бросив взгляд в сторону неухоженного, одетого в грязное тряпье крысенка, он вдруг представил это чужеродное создание в собственном доме – таком чистеньком, маленьком, похожем на надраенную до блеска каюту.

– Нет, Крот, не уговаривай меня. Я не могу! – воскликнул Рэт. – Нет, ты только подумай: если я сейчас соглашусь с твоими увещеваниями, на мне, считай, можно будет ставить крест!

– А что ты мне сам советовал, когда на пороге моего дома появился мой племянник? – В таких случаях Кроту удавалось быть до жестокости логичным. – Что-то я не припомню, чтобы ты рекомендовал мне выставить его.

– Да и не было такого.

– Разве не ты уговорил меня смириться с этим вторжением в мою жизнь? Не ты ли убедил меня в том, что в будущем это соседство принесет мне много хорошего?

– Сдается мне, что я вполне мог наговорить тебе чего-нибудь в таком духе, – ворчливо признал Рэт.

– А как насчет того, что это поможет мне стать чуточку менее эгоистичным?

– Было дело, признаю. Да я и сейчас так думаю. Но пойми, одно дело – родной племянник и совсем другое – этот посторонний, чужой мне подросток, которого я знать не знаю… В общем – нет и еще раз нет. Вопрос закрыт!

Яростно сверкая глазами, Рэтти направился к клетке, чтобы объявить о своем суровом решении.

Крысенок со страхом ждал решения своей участи – дрожа всем телом и едва слышно повизгивая.

– Ну и как, сэр? – осведомился почтовый служащий, вновь подошедший к друзьям. – Теперь, когда вы ознакомились с поступившим на ваше имя Отправлением, я хотел бы получить ответ на вопрос: вы будете его принимать или нет? Разумеется, мне и моему ведомству ваше решение абсолютно безразлично: по недавнему соглашению с правительством Египта возврат невостребованных отправлений происходит на безвозмездной основе. Более того, лично я нахожу такой возврат абсолютно оправданным в сложившихся обстоятельствах.