Текст книги "Марафонец"

Автор книги: Уильям Голдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

11

"Док.

Не думаю, что пошлю это письмо, и мысль эта придает мне больше свободы, но если пошлю, то помни, я не в себе, понимаешь, я сам не свой, но я не рехнулся.

Док, мне надавали по шее, хуже – из меня вытрясли дерьмо. Сам виноват, в Центральный парк после захода солнца попрется только круглый идиот.

Но, видишь ли, я был не один. Мы с Эльзой сидели на утесе, после того как я покатал ее на лодке. Она ни разу не каталась на лодке, ей очень хотелось. День был чудесный, я ответил: «Идет». Было так здорово, что мы проторчали очень долго на этом утесе у берега. Вдруг появляется хромой, я сижу, этот сукин сын хватает ее и тащит в кусты. Я думаю, сейчас убью калеку, никто не имеет права трогать ее...

...но я ничего не смог сделать. Ничего!

Вылезает этот огромный – клянусь, я не сочиняю, он профессионал – и начинает вытряхивать из меня дерьмо, меня никогда не били так. Рядом Эльзу избивали, а может быть, и хуже... Все, что я хочу, это стать суперменом на минуту, этот здоровяк тянет мой бумажник и добивает окончательно, так, что я не чую ни чертовской боли, так, что...

...это моя беспомощность...

...чертова беспомощность...

...Док, я хочу убить его.

Клянусь, будь у меня нож, я всадил бы в него нож, будь граната – разнес бы его в куски, а потом взялся бы за хромого и постарался бы добраться до него руками.

Вообще-то я либерал, историк и никогда никому не хотел зла, а сейчас я хочу убить, и это мне не очень нравится.

Я отошел на пять минут освежить лицо холодной водой, лицо у меня невообразимое, болит все ужасно, не могу думать ни о чем, кроме мести. Я хочу отомстить этим типам за то чувство беспомощности, нельзя делать человека беспомощным, особенно на глазах у девушки. Я знаю, она думала: почему он ничего не предпринимает, он же рядом, почему не спасет меня? Черт, я готов записаться на этот идиотский курс Чарльза Атласа и стать сильным, а потом взять этих двух мерзавцев за горло.

Док, тут около моего дома, кажется, в соседнем, живут недоросли (нет, не те милые юноши из Вест-сайдской истории, этим палец в рот не клади). Они обычно дразнят меня, называют гусем. Ну так вот, иду я сегодня весь в крови, думаю, ну хоть сейчас завоюю их расположение. И знаешь что? Один из них сказал: «Кто это тебя так – карлик или девчонка?» И все рассмеялись, потому что они все могут постоять за себя, они бы набили морды моим бандитам будь здоров, и хотя мой коэффициент интеллекта наверняка выше, чем у них всех, вместе взятых, но какая мне от этого польза?

Я собираюсь послать это письмо, потому что хочу спросить тебя, а что бы сказал отец? Знаешь, он бы наверняка сказал, что любой опыт полезнее, если ты захотел его получить, всяческие поступки полезны, как жестоко бы ты ни пострадал в итоге. Настоящему историку всегда не хватает опыта. Вся его жизнь – постоянный поиск.

В чем польза от чувства собственного бессилия, а?

Нет, ты скажи мне.

Бэйб."

12

Леви отправил письмо вечером в воскресенье. Опухлости уже чуть спали, ссадины на лице заживали быстро, но все равно выглядел он жутко, поэтому напялил на глаза кепку и затрусил к почтовому ящику на углу Колумбус-авеню, потом вернулся назад, чтобы и дальше отсиживаться в комнате.

В понедельник – семинар Бизенталя, но пойти Леви не смог: взглянул на себя в зеркало и не пошел. Он никогда не был сторонником применения физической силы, об этом и думал, глядя на свою распухшую физиономию.

Несколько раз Леви звонил Эльзе, и она несколько раз звонила ему, собиралась навестить, но Леви хотелось побыть одному. Он снова и снова мысленно проигрывал драку, когда побеждая, когда нет; пытался читать, но больше всего стоял перед зеркалом и надеялся, что когда-нибудь снова будет себя узнавать.

К вечеру он уже выглядел намного лучше. Постоянные холодные компрессы быстро рассасывали опухлости, оставались еще ссадины.

Болела спина, там, куда мерзавец ударил коленом, но это не беда.

Во вторник утром в дверь забарабанила Эльза. Еще не впустив ее на порог, он понял, что она смертельно напугана.

– Ты что, сообщил полицейским? Грабители же сказали, что найдут нас: у них есть наши имена и адреса. Зачем ты пошел в полицию, ты ведь говорил мне, что не пойдешь...

– Эльза, что ты мелешь? Клянусь, я ничего подобного не делал.

– Хромой... – начала она.

– Что хромой? Говори!

– Когда я вышла из дома, сейчас, утром, – а он стоит и за мной пошел.

– Ты уверена? Ты рассмотрела его лицо?

– Ты обещал, что не пойдешь в полицию, а пошел, ты ведь ходил? Хромой нашел меня...

Леви попытался успокоить ее.

– Клянусь тебе, никуда я не ходил. Наверное, ты ошиблась. Это и впрямь был тот самый хромой?

– Я видела человека на улице, он стоял, я поняла, он за мной – и хромает. Я зашла за угол – он за мной... Я побежала.

– Ну что ты, Эльза, в Нью-Йорке, должно быть, миллионов девять одних хромых. Ты не знаешь разве, Нью-Йорк этим знаменит – Национальная Ассоциация Хромых проводит свои съезды только здесь.

Разбавляя вымысел достоверными фактами, Бэйб говорил и говорил... Потом поставил кипятить воду, сейчас они выпьют растворимого кофейку... Скоро Эльза начала отходить. У него с ней все получалось, вот что здорово! Ближе к полудню она уже признала, что все это были ее фантазии. В полдень заявила, что чувствует себя прекрасно.

Они сходили подряд на два фильма Бергмана – «Седьмая печать» и «Земляничная поляна», Бэйб – старый поклонник Бергмана, а Эльза смотрела его фильмы в первый раз. Затем он сводил ее в дешевый ресторанчик. Потом проводил домой, там они немного пообщались, и наконец он вернулся к себе.

Бэйб вымотался, поэтому уснул мгновенно. Утром он вдруг осознал, что фантазии Эльзы имеют под собой почву: даже спросонья он почувствовал, что в комнате не один.

Еще не успев даже испугаться, Бэйб ровным страшным голосом процитировал из какого-то гангстерского фильма:

– У меня пистолет, стрелять я умею, если только дернешься – размажу мозги по стенке.

Из темноты послышался голос, который Бэйб знал и любил больше всех на свете:

– Не убивай меня, Бэйб.

Бэйб как пружина вылетел из кровати.

– Ой... Док! Вот это да!

– У тебя хорошо получается, – заметил Док.

Бэйб испустил боевой клич, что он делал весьма редко. Но какого черта, все можно в тех редких случаях, когда приезжает твой единственный и неповторимый старший брат.

Часть 2
Док

13

Как только Бэйб щелкнул выключателем, Док воскликнул:

– Ого!

– Что?

Док указал на ссадины:

– Физиономия.

Бэйб пожал плечами.

– Так, пустяки. Не хочу об этом говорить. Стычка в парке, и упоминать не стоит. Я написал тебе об этом. Приедешь – прочитаешь.

– С тобой все в порядке?

Бэйб кивнул. Когда Док беспокоится, он становится похож на квочку.

– Знаешь, вообще-то сделай мне одолжение, не читай, выкинь то письмо, хорошо?

Док поиграл цепочкой с ключами, где среди прочих был и ключ от квартиры Бэйба. Крутанув цепь несколько раз, он высоко подбросил ее и, не глядя, поймал за спиной. Все было сделано одним движением, этот фокус Бэйб видел с раннего детства, только в прежнее время летали мячики или мраморные шарики. Теперь, когда они были вдвоем, Док делал этот фокус, принимая важное решение. Хотя, может, Бэйб и ошибался: фокус стал привычкой...

– Сожгу, – пообещал Док и ослабил узел галстука. – Я был в поездке, работал, дома меня ждал непристойный образец куртуазной прозы с описанием Ее Светлости. Вот я и счел нужным растрясти зад и приехать сюда, увидеть ее, пока она не начала восхождение в рай.

– Ерунда какая, – сказал Бэйб, – ты сам знаешь, я не такой.

Док плюхнул дорожную сумку на письменный стол.

– Ты не такой, да? Ты дефективный и не отвечаешь за свои поступки. Там у тебя такие перлы, я даже не все слова понял!

– Ерунда какая, – повторил Бэйб.

Док оглядел комнату. Вид замызганный. Полы голые, все покрыто пылью. Везде кипы книг, из дивана торчат пружины, ванна грязно-серого цвета.

– Ты творишь чудеса, – сказал Док.

Он был здесь только раз, спустя две недели после того, как Бэйб въехал в комнату.

– Да, не совсем то, чего хотелось бы, – признал Бэйб, – и дизайнер мой очень небрежен. Уволить его, что ли, но ведь с моей комнатой справится не каждый.

Док открыл сумку, из нее вытащил три бутылки красного вина, посмотрел их на свет от настольной лампы.

– Я думаю, осадок не успел взболтаться. Открывалка есть?

Бэйб показал в сторону кухни, уже предчувствуя лекцию о достоинствах бургундского вина.

– Я открою «Мулен-а-Ван», – сказал Док. – Это сорт божоле, поразительный вкус, вот увидишь. – Он сосредоточился на процессе открывания.

– Здорово, – вяло отозвался Бэйб и начал негромко храпеть, закатив глаза.

– Давай, давай. – Пробка не поддавалась. – Этот сорт считается королевой божоле.

– Чудесно, Бог ты мой, – выдавил Бэйб, всхрапнув погромче.

Док не обращал внимания.

– Я бы хотел обратить твое внимание на сочетание сортов винограда.

Бэйб картинно уронил голову и начал храпеть и посвистывать.

– Ты неотесанный мужлан, – засмеялся Док. – Ладно, ладно, не буду больше о вине.

– Капельку, – сказал Бэйб, – я сейчас тренируюсь на двадцать миль, а выпивка портит дыхание.

– Бургундское – не «выпивка», – сказал Док, моя стаканы. – Извини, что смеялся, над твоим жильем. Ты студент, на кой черт тебе дворец? Живи как хочешь.

– Да я и не обижался.

– Замечательно! Знаешь, все вокруг посходили с ума, не угадать, что произойдет в следующую минуту. Я вот утром в «Уолл-стрит джорнэл» прочитал про одну калифорнийскую фирму. Не поверишь, но в этой Калифорнии живут одни умники, туда прочих, видимо, не пускают жить. Ну так вот, эти парни с западного побережья запатентовали одну штуку... Как же она называется? Постой-ка, постой-ка, они называли ее ме-етт-ла. Это такая длинная палка с пуком соломы на одном конце. В «У. С. Джорнэл» полагают, что на этой штуке парни сделают себе состояние. Те заявили, что этой ме-етт-лой можно подметать все что угодно, полы, например.

– Ничего не понял, – сказал Бэйб.

Док оторвался от крана с ржавой водой.

– Господи, Бэйб, как можно жить в такой клоаке?

– Стаканы уже чистые, – ответил тот, – наливай свою огненную воду.

Док разлил вино в стаканы, покручивая бутылку, чтобы капли не стекали.

Бэйб отпил. Док тоже. Бэйб еще не видел брата навеселе. Сам старый Гомер Вергилий более чем превысил среднюю норму выпивки в семье. По крайней мере в последние годы. Да, в последние. Нехорошие последние годы.

– Дорогое?

– Да, а что?

– Да ничего. Запах у него дорогой. И мягкое оно. Когда я от вина не кашляю, значит, пью что-то дорогое. Нефтяной бизнес, должно быть, процветает?

Док поднял свой стакан для тоста.

– Нефтяной бизнес процветает всегда, – и он отвесил поклон вроде молитвенного.

– Восток не там, – сказал Бэйб.

– Я кланяюсь в сторону Детройта, дурачок, «Дженерал моторс» важнее для Америки, чем Иисус.

– Грязные мерзавцы и воры. – Бэйбу не нравилось место работы Дока и род его занятий: буровые установки, торговля по всему свету, загрязнение всего света.

– Если ты мне сейчас закатишь лекцию по экологии, клянусь, я расскажу твоей Ирмгард, как я поймал тебя в туалете гоняющим шкуру, когда тебе было двенадцать.

– Бэйб рассмеялся.

– Великий был день для меня. До тех пор я считал, что один в мире занимаюсь этим ужасным делом. Я думал, ты выгонишь меня из дома или посадишь в яму, а все будут бросать в меня камни. Когда ты мне сказал, что этим занимались все и во все времена, я, помню, подумал: «Вот гады эти взрослые, почему мне раньше никто не сказал?»

Док улыбнулся, указал на кровать.

– Разберика-ка эти завалы.

Бэйб занялся кроватью. У них был договор: когда Док приезжал, он занимал кровать, а Бэйб спал на диване, полном торчащих пружин.

Пока Бэйб возился, Док предложил:

– А бросай-ка ты жить как отшельник, поехали со мной в штат Вашингтон, я устрою тебя в приличное место, будем рядом. Попробуем, а? На хлеб у меня есть, ты знаешь, это не проблема.

Бэйб покачал головой.

– Там нет приличных колледжей для докторантуры.

– С прелестями Колубмуса, так?

– Колумбус не такой уж и великий университет, но в нем гораздо лучше учиться, чем, скажем, в Джорджтауне.

Неожиданно Док взвился.

– Господи, Бэйб, ради Бога, не надо повторять путь отца!

– Мне надоело это слышать! – тут же взвился и Бэйб.

Док замолчал, сконфузившись.

– Надоело? Я тебе говорю это в первый раз.

– Наш профессор Бизенталь уже прочитал об этом мне лекцию.

– Он из вундеркиндов Гомера?

Бэйб кивнул.

– Знаешь, мне нравится моя келья. Спасибо за заботу, но я останусь здесь, и Гомер Вергилий тут ни при чем.

– Осел упрямый!

Бэйб пожал плечами, убрал подушки. Док развесил в шкафу свои вещи.

– Я приглашаю тебя и Этту на обед, о'кей? Ей ведь нужна еда, так? Или она поддерживает свое божественное существование чистым воздухом?

– Погоди, вот увидишь ее – слюной захлебнешься.

Док засмеялся.

– Сынок, перед тобой человек, который один раз был женат и трижды обручен еще до двадцати пяти лет – у меня трудно вызвать слюноотделение.

– Ты что, хвастаешься? Четыре ареста и один срок?

– Да мое осуждение и сроком назвать трудно.

Док закрыл сумку, засунул ее в угол стенного шкафа. Потом спросил как бы невзначай:

– Ты все еще хранишь ту штуку?

Делая вид, что он не понимает, Бэйб переспросил:

– Какую штуку?

– Когда я зашел к тебе, ты грозился размазать мои мозги по стенке. Звучало довольно реалистично, совсем как в хорошем кино.

– Да ну...

– Так хранишь?

– Заряжен. – Бэйб залез в книжный ящик письменного стола, вытащил коробку с патронами и пистолет. – Вот.

– Сначала вытащи эти штуки, а потом дай мне.

Бэйб ловко разрядил пистолет. Владел он им мастерски; ничего удивительного, если принять во внимание, сколько времени от тренировался все эти годы.

Док взял пистолет, стараясь делать вид, что он не боится.

– Как можно хранить такое?

– Что ты имеешь в виду? Ты ведь не стал брать его себе. Не захотел.

– Не захотел? Как можно это хотеть?

– Можно. Я вот, например, хочу.

– Зачем?

– Так, без причины. Чтобы хранить. Ты же сам прекрасно знаешь зачем – отомстить.

– Бэйб, Джо Маккарти умер за год до того, как отец застрелился.

– Может быть, а может, и нет. В Вашингтоне любят приврать.

– А Хельга твоя тоже с садистскими наклонностями? Вы, милашки, наверное, сошлись на этой почве. Как ты развлекаешься, если в городе не идет картина про вампиров? – Док вернул пистолет Бэйбу.

– Давай, давай, скотина, дразни меня и дальше, – сказал Бэйб. – Ты назвал ее Ирмгард, и я не поправил тебя, потом ты назвал ее Этта, и я опять не поправил, только что ты назвал ее Хельгой, и это меня не вывело из терпения, но ее зовут Эльза, Эльза, понял! Не Ильза, не Элла, не Ева или Лейла, не Лили и не Лола.

– Извини, – сказал Док. – Должно быть, я немного не в себе после дороги. Но я больше не забуду, что ее зовут Ольга, обещаю.

– Ольга, это очень близко, но все равно неправильно, – терпеливо сказал Бэйб. – Я просто горжусь твоими успехами, ты подобрался совсем уже близко. Каждый, кто научился читать совсем недавно, как ты, помучился бы изрядно с запоминанием этих длинных слов, но мы будем заниматься с тобой до тех пор, пока ты не запомнишь: Эльза, не Порциа, не Памелла или Паула, даже не Рода, а также не Сара или Стелла, София или Шейла.

– Урсула? – попытался Док.

– Еще теплее, – сказал Бэйб, – но ее зовут Эльза, не Вида, Вера или Ванесса, или Венеция, или Вилла, или Изольда. Эльза!!!

– Эльза. – Док отпил вина и взглянул на своего младшего брата. – Ее имя я запомнил, а вот тебя как зовут?

14

Через поместье пролегала только одна дорога. Может быть, «поместье» – слишком сильно сказано. Но все же в параграфских джунглях, простирающихся на многие мили, голубой дом в получасе езды от Ла Кордильеры был действительно необычным...

Крестьяне в Ла Кардильере слышали о голубом доме, почти все слышали, но мало кто видел. Потому что на машине добираться до него целых полчаса и ухабы на дороге ужасные.

К тому же охрана.

На дороге всегда стояли парни, приблизительно в миле по обе стороны от голубого дома. Хотя движения на дороге почти не было, все же охрана останавливала тех немногих, кто проезжал мимо. Они никогда не объясняли своих прав и кем уполномочены, а просто становились посреди дороги со своими винтовками и ждали, когда автомобиль остановится. Не советуем появляться на этой дороге, говорил их вид, мы не любим встречать здесь дважды одни и те же лица.

Единственным, кого они пропускали без помех, был поставщик. Каждую неделю – древний грузовик с провизией из Ла Кордильеры. Почту привозили через день. Каждый полдень один охранник покидал голубой особняк и на машине ехал в ближайшую деревню за прачкой.

Прачка была широкоплечая женщина средних лет, всегда закутанная в черную шаль. Она обычно заходила в дом и через несколько часов покидала его: тот же охранник увозил ее назад.

Обычно у нее с собой ничего не было, но однажды сентябрьским днем, как всегда в черной шали, но с большой черной коробкой, она села в автомобиль, тот же, что и всегда, и тот же, что и всегда, шофер увез ее из голубого особняка. Ничего нового не было заметно в облике машины, разве что на заднем сиденье, укрытые одеялом, покоились матерчатые сумки с одеждой. Автомобиль отъехал от особняка, свернул к деревне, охранник на дороге в приветствии поднял руку.

Прачка сидела спокойно, как всегда, широкоплечая и плотная, крепко прижимая к коленям черный ящик, только шаль ее была натянута на лоб чуть ниже, чем обычно.

Автомобиль въехал в деревню, где жила прачка, и проехал ее, не останавливаясь. Прачка сидела прямо, не касаясь спинки сиденья.

Жара не ослабевала. Дорога в аэропорт Асунсьона заняла два часа.

Остановив машину, водитель вышел из нее, потянулся за сумками на заднем сиденье.

– Сядь! – скомандовала прачка на испанском.

Водитель повиновался. Прачка взяла сумки в одну руку, а ящик в другую.

Водитель спросил на испанском:

– Могу я задать один вопрос?

Особа в шали кивнула.

– Что если прачка забеспокоится? Как с ней обращаться?

– С большой и нежной заботой, – ответила особа в шали. – Объясните, что я вернусь дня через три, что она мой гость и вольна делать все, что ей вздумается. Скажите, что она много работала, я хочу предоставить ей отдых.

– Она очень глупая, – засомневался водитель. – Я думаю, она не поймет.

– Значит, ваше дело – проявить терпение. Я хочу, чтобы она была довольна, когда я вернусь. Довольна и жива, а если что не так, то кому-то не поздоровится. Я ясно выражаюсь? Вам, кстати, будет хуже всех.

Водитель кивнул.

– У нее необычайный природный дар гладить рубашки.

Если бы я управлял этим мерзким местом, то объявил бы ее национальным достоянием. У меня не было таких хрустящих сорочек с сорок пятого года.

«Прачка» вылетела из Асунсьона в Буэнос-Айрес. Парагвайские таможенники были безнадежными дураками, неприятностей с паспортом, которых ожидали, не произошло. В Аргентине все было по-другому, так что «прачка» осталась в Буэнос-Айресе, а самолетом «Пан Америкэн» уже вылетел респектабельный джентльмен, пожилой и совершенно лысый. Лысина, конечно, раздражала. Он поседел рано, когда ему было всего двадцать лет, и всегда очень гордился цветом своих волос, густых и волнистых. Тогда его называли Белый Ангел.

За день до отъезда там, в голубом особняке, он сбрил свои белоснежные волосы, но и лысым казался привлекательным. У него было властное лицо. Как только он вернется в Парагвай, конечно, снова отрастит свое белоснежное чудо.

Он успел на рейс «Пан Ам» и через десять часов беспосадочного перелета оказался в Нью-Йорке в полседьмого утра. Назад в Буэнос-Айрес он собрался лететь ночным самолетом в среду.

Он не спал в течение всего полета, держал на коленях черный ящичек. Пассажиры спали, он же просчитывал варианты. Многое может случиться не так, а ему надо быть готовым ко всему. Его ум до сих пор спасал его – он был уверен, что не подведет и впредь. Его ум плюс ящичек из черной кожи. Пока ящик с ним, страдание – постоянный его спутник.

Самолет прибыл точно по расписанию, и большинство пассажиров беспрепятственно прошли через таможню. Он хотел выглядеть неприметным и аккуратным, ему это было очень важно: с момента прибытия он, подобно огромному аэробусу на взлете, находился в предельно опасном положении. Нет, он не беспокоился о паспорте. Да, его сделали очень быстро, но в Асунсьоне бизнес был поставлен хорошо. Нет, таможенники пропустят его без помех.

Он получил свои сумки, прошел таможню, на площадке для встречающих огляделся. Он никогда не был в этом аэропорту раньше, и размеры немного смущали его. И в стране этой он был впервые, но не собирался путешествовать, его цель – только Манхэттен. Он одиноко стоял на площадке для встречающих. Его должен был встретить Эрхард. А если телеграмму незаметно перехватили, телефонный разговор подслушали? Нет, такой мысли он допустить не мог, он не любил убегать. Ну что, рвануть без оглядки к ближайшему выходу? А потом куда?

В какую, черт возьми, сторону?

Тут он увидел, как к нему хромает маленький Эрхард, а за ним идет широкоплечий Карл.