Текст книги "Марафонец"

Автор книги: Уильям Голдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

28

Восхищенный и веселый, Сцель безмятежно бродил среди евреев.

Он и понятия не имел, что такое место, как бриллиантовый рынок, существует где-то в мире, но оно существовало, во всем своем этническом величии, простиралась от Пятой до Шестой авеню по Сорок седьмой улице. Сцель стоял с чемоданчиком в руке на тротуаре.

Даже банк на углу Сорок седьмой улицы и Пятой авеню был Государственным банком Израиля. Вполне логично, подумал Сцель, его поставили здесь для того, чтобы Избранный Народ мог жить тут и дальше, тратя дни свои на отчаянные торги.

А вывески, Бог ты мой, вывески! Тут тебе и Биржа Бриллиантов, и Ювелирная Биржа, и Биржа Ювелиров, и Бриллиантовый Центр, и Бриллиантовая Башня, и Бриллиантовая Галерея, и Бриллиантовая Подкова. Каждое из заведений – обыкновенный склад, заставленный крохотными прилавками, вокруг которых толпятся евреи, налетая, пытаясь надуть, перехитрить продавцов. А среди этих больших ювелирных магазинов – маленькие, но очень дорогие частные лавочки. Сцель присматривался к ним: потом нужно будет зайти потолковать, он должен кое-что узнать. Проходя мимо этих магазинчиов, Сцель заметил, что все они заперты, а чтобы войти, надо позвонить в специальный звоночек у входа – постоянное «дзинь-дзинь» было неотъемлемой частью Сорок седьмой улицы, столь же характерное, как и тонкий запах салями, молодые люди в круглых шапочках и бородатые старики.

Решив непременно вернуться сюда, Сцель вышел на Шестую авеню и взял такси, чтобы доехать до своего банка. Он знал, что банк открыт, хотя и не собирался заходить в него по двум причинам. Первая: его самолет в Южную Америку улетал только в семь вечера и чем дольше он будет находиться на улице с бриллиантами, тем больше риск.

Все из-за Сциллы.

Он был второй причиной. Хотел ли Сцилла ограбить его, и осуществляется ли еще этот план ограбления? Поменяйся они местами, он непременно бы ограбил Сциллу? Кто бы удержался от соблазна завладеть одним из крупнейших в мире состояний, да еще зная, что жертва не побежит жаловаться в полицию?

Насколько это опасно.

Через Центральный парк такси выехало к Девяностой улице. У резервуара Сцель велел водителю свернуть на Мэдисон-авеню, где находился банк, краснокирпичный и прекрасный.

Тут Сцель сосредоточился.

Он обладал феноменальной памятью на шахматные комбинации, конфигурации резцов, на носы, руки, цвет волос и велел водителю кружить в районе банка, а сам замечал все детали на этом участке Девяносто первой улицы. После восьми Сцель совершил еще один объезд и теперь сравнивал, проверял и перепроверял все увиденное: а действительно ли эти двое швейцарцы – слишком неестественно они держатся, а те почтальоны – не слишком ли суетливы? Сцель никогда ничего не упускал и изменять привычке не собирался.

Он закончил инспекцию прилегающей к банку территории и решил, что, в общем, все нормально. Потом расплатился с таксистом на углу Лексинггон-авеню и Девяносто третьей улицы, вышел и, после того как первое такси скрылось из виду, поймал еще одно и отправился назад – к центру торговли бриллиантами.

Возможно, считая свой вклад в банке крупнейшим в мире состоянием, он был прав, но знать это наверняка не мог.

Сцель не имел ни малейшего понятия о цене бриллиантов.

Когда-то он, конечно, знал цены хорошо, но то было в другой жизни, в другом месте. Узнать хотя бы приблизительно что почем, перед тем как увидит свое сокровище. Остаток его жизни, уровень этого остатка зависит от того, как хорошо он будет разбираться в ценах. Вот почему Сцель возвращался на Сорок седьмую улицу. У него были вопросы, на которые он хотел получить ответы, и, вновь показавшись на рынке бриллиантов, он заплатил таксисту с гораздо большим удовольствием, чем он это делал прежде.

Сцель шел по Пятой авеню, легко помахивая своим саквояжем, к тем магазинчикам, что приметил заранее. Он решил начать с небольших камней – выяснить цену камня в один карат: если начнет интересоваться стоимостью великанов, это привлечет к нему внимание более пристальное, нежели он хотел бы. Сцель толкнул дверь магазина «Кац» – она оказалась запертой. Над кнопкой звонка виднелась надпись «Нажать». Сцель нажал. Звонок зазвенел. Дверь открылась.

И эти люди считают Германию ужасной страной!

– Я хотел бы, если можно, взглянуть на камень в один карат, – сказал Сцель крошечному человечку, который ходил как привязанный вокруг прилавка.

Человечек удивил его вопросом:

– А почему?

– Потому что, – начал было Сцель, но вышло у него чересчур по-немецки – «паттаму штто», – а здесь это было ошибкой. Сцель насторожился: заметил ли маленький продавец?..

– Потому что, если вы просто пришли взглянуть, ступайте к витринам на улице, но если вы действительно заинтересованы, если вы хотите купить лучший камень в этом квартале, то я к вашим услугам.

– Сколько это будет стоить? – спросил Сцель, кивая, потому что все камни в витрине были бриллиантами чистейшей воды, высшего качества.

– Прежде чем я отвечу, мы сходим к одному независимому оценщику, и если он вам не скажет, что я просто даром вам отдаю камень, я съем свои уши.

– Пожалуйста, – сказал Сцель, – не назовете ли вы мне стоимость камня в один карат?

– Погодите, погодите, сначала вы говорите, что пришли посмотреть, теперь вы хотите знать: сколько? Деньги – это мусор, я продаю ценность, и после того, как мы спросим оценщика, вы поймете, что я ваш человек, а не надуватель какой-нибудь. Идет?

Сцель усилием воли сдержал себя: больше тридцати лет его приказы беспрекословно исполнялись, а наглость этого жида была просто непереносима. Ему задают вопрос, а он не отвечает.

Сцель молча повернулся, вышел из магазина и направился дальше.

Толчок.

Дзинь.

Открыто.

Заведение было окрашено в синие тона. В нем было двое мужчин: один спиной к Сцелю, потеющий толстяк, но тот, который подошел к Сцелю, был, несомненно, джентльменом – усы ниточкой, одет в тон стенам.

– Да, сэр?

Сцель стал британцем.

– Меня интересует стоимость бриллианта в один карат.

Усатый улыбнулся.

– Это все равно, что вы спросили бы меня о стоимости картины. Цены колеблются.

– Мы с женой женаты уже двадцать пять лет, понимаете ли, она обожает бриллианты, так что я куплю ей один и подожду, пока не исполнится шестьдесят, хотя не уверен, что мы доживем до таких лет. Так что решил вот сделать сюрприз.

– Я могу сказать вам пределы, сэр. Камень в один карат на этой улице вы найдете самое меньшее за триста пятьдесят. У меня есть один за четыре тысячи. Решайте сами.

– Четыре тысячи, – ответил Сцель снисходительно, потому что никогда не связывается с такой мелочью.

Продавец перегнулся через прилавок.

– Вы очень проницательны, сэр: покупать надо всегда лучшее. Бриллианты – лучшее помещение капитала, цена на них постоянно повышается, особенно на хорошие камни, их всегда не хватает, а спрос не перестает расти. Вот, например, хороший бриллиант в три карата легко пойдет сегодня за восемнадцать тысяч, хотя в следующем году цена приблизится к двадцати пяти.

Сцель кивал, стараясь точно запомнить цифры, это было не так легко, потому что толстяк все громче и громче говорил по телефону:

– Арни, я понимаю. Арни, Бог мой, мы знаем друг друга уже двадцать лет. Арни, ради Бога, я знаю, что она еврейка; понятно, ей нужен был камень, только скажи мне, сколько ты можешь дать? Двенадцать? Дашь двенадцать? Потому что за двенадцать я тебе дам такой камень, она просто пальчики оближет, когда узнает, что за двенадцать. Позвони мне сегодня, Арни.

Когда толстяк повесил трубку и повернулся, Сцель ахнул: Боже мой, я знаю этого еврея, я работал с ним!

Толстяк встал, выпрямился, взглянул на Сцеля.

Тогда он наверняка был сильный человек – и не такой толстый, иначе не выжил бы. Благодаря своей силе он и работал, видимо, у Крупна и Фаберна. Господи, сколько обитателей этой улицы прошло через его руки?

Теперь и толстяк уставился на него.

Сцель понял, что ему надо бежать, но не мог, просто не мог сдвинуться с места. Больше всего он боялся такой встречи: среди белого дня со своей жертвой.

– По-моему, я знаю вас, – нахмурился толстяк, – ваше лицо мне знакомо.

– Может быть, – ответил Сцель, стараясь непринужденно говорить по-британски. – Я обожаю неожиданности. – Сцель протянул ему руку: – Гессе, к вашим услугам. – Он обменялся рукопожатием с толстяком. Потом протянул руку усатому: – Гессе, к вашим услугам. Кристофер Гессе, может, заходили в наш магазинчик в Лондоне, мой и моей жены.

– Это был не Лондон, – сказал толстяк.

– Ну, мы живем там с середины тридцатых... Гитлер, видите ли... Мы, евреи, и не уезжали, пока могли. Друзья сочли нас паникерами, но мы все же уехали, открыли маленькую забегаловку около Айлингтона, сейчас это популярное место, не как в то время, когда мы там поселились. Не хочу хвастаться, но можно сказать, что мы преуспели.

Сцель был даже горд собой: подозрительный взгляд толстяка смягчился.

– Давно хотел побывать в Лондоне, – сказал усатый.

– Побывайте непременно, – посоветовал Сцель, – и обязательно зайдите к нам.

– Хорошо, – пообещал усатый. – Хотите посмотреть что-нибудь?

– Пожалуй. Вот только хозяйку сейчас прощупаю осторожно, посмотрю, как отреагирует. Четыре тысячи – подходящая сумма.

– Так я придержу этот камень?

– Да, конечно.

Сцель взял свой саквояж и вышел из магазина.

Он шел мимо мужчин в шапочках, пожилых ученых мужей, торговцев вразнос. Улица была забита битком. Становилось жарко. Сцель взглянул на часы и увидел, что уже больше одиннадцати. Он собирался ехать в банк как можно позже. У него было в запасе несколько часов, чтобы побродить, посмотреть достопримечательности, получше запомнить Манхэттен. Надо отдать американцам должное: место это необычное, везде высота, маленькие узкие улицы, остроконечные здания...

Он так засмотрелся, что когда услышал слово «Энгель», то не понял, откуда оно донеслось: то ли из музыкального магазина, то ли просто крутится у него в голове. Но, услышав его во второй раз, Сцель понял, что кричат не просто «Энгель», а «Дёр Энгель», и почувствовал, как учащается пульс.

Женский голос, переходя в истошный крик, продолжал надрываться:

– Дер вайссер Энгель[12]12
  Белый ангел (нем.).


[Закрыть].

К Сцелю так не обращались со времен Освенцима. Он увидел кричавшую, прямо напротив него, на другой стороне Сорок седьмой улицы, древнюю согбенную ведьму, которая одной рукой указывала на него, а другой схватилась за сердце и кричала, кричала.

– Дёр вайссер Энгель!

На какое-то время Сцель прирос к месту, но окружающие уже начинали прислушиваться. Проходивший мимо испанец шел себе дальше, и негр тоже: какое им дело до того, что старая сошла с ума и что-то кричит. И молодые евреи тоже не остановились...

Но тут бородатый старик обернулся на крики.

– Сцель? Сцель здесь?..

Потом другой старик спросил:

– Где Сцель?..

А потом женщина-великанша с низким глубоким голосом сказала:

– Он мертв, Сцель мертв, их никого больше нет...

– Нет! Нет! – кричала ведьма, растопырив пальцы. – Нет!

И тут Сорок седьмая улица начала волноваться.

Медленно, как можно медленнее, с трудом заставляя себя не спешить, Сцель пошел по направлению к Шестой авеню. Если он побежит, все будет кончено, если он побежит, все поймут, что на то есть причина, а причина в том, что он – тот, кто он есть, – великий Кристиан Сцель. Причин для паники нет, перехитрить надо каких-то там евреев, которые к тому же не знают его в лицо. Знают немногие – толстяк из ювелирной лавки и ведьма старая, что все еще визжит. Но таких немного. Ну, имя, естественно, они знают. Но кто посмотрит сейчас на него, с его-то лысиной?

Если только он не побежит.

Спокойно, спокойно, скомандовал себе Сцель.

До Шестой авеню оставалось совсем немного. За его спиной крики принимали устрашающую силу, его имя повторяли по всей длине бриллиантовой улицы. Евреи вдруг замирали от страха, но потом приходили в себя, гадали, а правда ли это, разве Сцель еще жив, разве он может быть здесь, в Америке, и вдруг именно им удастся поймать его.

Медленней, скомандовал себе Сцель. Ты – турист, ты в безопасности, к чему спешка?

–Он уходит! – заверещала старуха. – Видите?! Видите?!

Все окна и двери лавок открывались, Сцель замечал их краем глаза, люди интересовались, что за шум стоит.

Сцель широко улыбнулся крупной даме, которая стояла у дверей очередной ювелирной лавки.

– А денек-то, а!

– Что за шум? – спросила крупная дама.

Сцель пожал плечами.

– Сумасшедший народ.

Дама ему улыбнулась.

Нормально, подумал Сцель, пока все нормально. Так, медленно. Медленно.

– Я остановлю его! – закричала ведьма.

Неожиданно для себя Сцель повернул лысую голову: если они собираются устраивать на него охоту, это меняет дело. Ведьма уже переходила проезжую часть, крича на водителей:

– Дорогу, дайте мне дорогу!

Она была старая и шла слишком медленно, автомобили останавливались и пропускали ее, но один не сумел, завизжали тормоза, крик перешел в истеричный визг, автомобиль все же задел ее, вреда, видимо не причинил, но она все же упала на дорогу.

– Дурак! Дурак! Кто теперь остановит его?! – кричала она водителю, который вышел из машины и пытался помочь ей подняться на ноги.

Сцель шел дальше, пока наконец не достиг Шестой авеню. С чувством облегчения он повернул к деловой части города. Истерика и крики Сорок седьмой улицы остались за его спиной, в его прошлом, но кто знает, может, они позовут полицию, а те обязательно выслушают рассказ старушенции, а потом, может, и поверят ей.

Главное – не терять самообладания. И обязательно совершать неожиданные поступки.

Они подумают, что у него есть оружие, но у него оружия не было и не будет. Он ведь зубной врач, зачем ему пистолет? Он как-то пробовал стрелять, но стрелял весьма скверно. Пистолет дергался в руке. Он ни разу не попал. То, что у него нет пистолета, не значит, конечно, что он безоружен.

В конце концов у него есть резак.

Его резак, хотя сам он ничего нового не изобрел: ножи, наверное, существуют с тех пор, как люди выбрались на сушу. Нет, он его несколько усовершенствовал. Его резак был постоянно прикреплен у предплечья и при необходимости быстро оттуда извлекался. Ручка была толстая, лезвие тонкое и острое, но только с одной стороны. От владельца требовалось сильно ударить или полоснуть – и живот или горло противника оказывались пораженными. Сцель любил бесшумность своего резака, особенно если сравнить с мерзкими звуками выстрелов.

Они думают, что у него есть пистолет. И что он побежит.

С удивительным спокойствием, вдруг охватившим его, Сцель решил никуда не уходить. Они решат, что он при первой возможности бросится ловить такси, искать станцию метро, все что угодно, только бы убраться подальше от этого места. Но Шестая авеню слишком уж непривлекательная, высокие здания совсем не пропускают солнечный свет, поэтому Сцель свернул назад, к Пятой авеню. На полпути к ней он заметил маленькую площадь, купающуюся в лучах солнца, и направился туда, а там раскрыл рот в неподдельном удивлении, глядя, как в этот жаркий день на превосходном льду раскатывают фигуристы. Сцель подошел к перилам и стал смотреть.

Невероятно!

И это самое прекрасное в Америке. Здесь, в джунглях непроходимого города, в полуденную жару, люди вели себя как зимой. Дети смеялись и падали, старушки скользили в парах со старичками, держась за руки, а посреди катка веселились трюкачи, видимо, профессионалы. Они кружились и прыгали раздельно и вместе, как угодно, и Сцель заметил, что у этих мастеров было очень похожее телосложение – толстые ноги, ноги танцоров балета, только еще крепче, и тонкие, стройные торсы, совсем не такие, как у толстяка из второго ювелирного магазина, который вдруг положил ему руку на плечо, развернул к себе и, тяжело дыша, сказал:

– Я знал, что ты не англичанин, сукин сын, убийца.

Сцель, поворачиваясь, выдернул резак. Одно быстрое, почти незаметное движение – и горло толстяка оказалось перерезанным. Толстяк начал падать, хватаясь за шею; Сцель закричал:

– Человеку плохо! Позовите врача, скорее врача!

Толстяк без сознания упал на перила. Вокруг него собралась толпа. Он больше не держался за горло, и из горла полилась кровь. Кто-то кричал, но Сцеля в толпе уже не было, он бежал к свободному такси. К черту неожиданные поступки, над ним собирались грозовые тучи. Неприятности случаются подряд три раза. Старушенция – раз, толстяк на перилах – два... Сцель не собирался дожидаться, пока третья постучит по его плечу. Скорее в банк за бриллиантами! Он сказал таксисту куда ехать, по дороге открыл свой саквояж и, загораживая крышкой, начисто вытер платком резак.

29

В половине двенадцатого Сцель снова был на углу 91-й улицы и Мэдисон-авеню. Он не обнаружил ничего необычного, но это еще ни о чем не говорило. Если они дожидаются, когда он выйдет, если заговор существует, какая у него альтернатива? Да, деньги можно оставить здесь, но тогда к Рождеству у него не будет средств к существованию, да еще придется скрываться от правосудия. Незавидное положение.

Сцель отпустил такси и зашел в банк.

Ключ от банковского сейфа лежал у него в кармане, а номер сейфа геральдическим девизом был высечен в его сердце. Сцель быстро прошел к вывеске «Депозитные сейфы» и отправился дальше по стрелке – вниз по ступенькам, где увидел большие запертые ворота. За воротами шагал охранник. Сцель подошел к женщине, сидевшей за столиком у ворот. Средних лет, полная, но довольно милая негритянка.

– Мой ящик, – сказал Сцель и вытащил ключ.

Женщина удивленно посмотрела на него.

– Я думала, что знаю вас всех, но смотрю, новые люди подходят каждый день. Как вас зовут?

Сцель стал превращаться в немца. Если она опытная, работает давно, то должна знать его отца, у которого не было способностей к языкам – он не смог избавиться от немецкого акцента до самой смерти.

– Кристофер Гессе. Я доверенное лицо. Мой отец, – Сцель произнес «отесс», – депоссит написан на его фаммилия. – Он улыбнулся негритянке.

– А, старый масса Гессе, – негритянка произнесла фамилию именно так. – Так вы его парень. Ни разу вас не видела. Это необычно – посылать доверенное лицо после стольких лет. – Она все еще смотрела на него с подозрением.

Почему у него так колотится сердце? Что она знает?

– Он умер, – объявил Сцель.

– Бог ты мой, какая печальная весть. – Негритянка выпрямилась на своем стуле.

– Да, это ессть ошень пешально.

– Да нет, я о другом, – сказала она, – понятно, я тоже сожалею, но видите ли, у нас существует закон, по которому в случае смерти вкладчика вклад опечатывается до того, как он будет осмотрен адвокатами.

Сцель стоял и моргал.

– Так что, поймите, я не могу впустить вас.

Да, неприятности действительно приходят по три подряд.

– Да вы присядьте, мистер Гессе.

– Пошалуста, – выдавил Сцель и начал плакать, слезы полились по лицу.

– Я не могу ничем помочь, мистер Гессе, закон дурацкий, но он существует, и я обязана исполнить его.

– Пошалуста, фы говорить слишком быстро, – Сцель устало опустился в кресло, закрыл лицо руками. – Только еще три недели...

– Я не могу понять вас, мистер Гессе.

Сцель взглянул на нее влажными голубыми глазами.

– Только еще три нетели, и мой отесс умер. Врачи так сказаль. Рак, они говорить. Я прошу. Пошалуста. Пошалуста. Только он оставаться в мой семья, дайте ему жить еще, пошалуста, больше чем три нетели.

– О, так это совсем другое дело, – сказала негритянка. – Если он только болен, то конечно вам можно зайти. – Она быстро оформила ему пропуск и велела охраннику: – Джордж, проводи молодого мистера Гессе к его сейфу. – Сцелю она сказала: – Дайте Джорджу ваш ключ, мистер Гессе, что же вы.

– Спасипо, – отчеканил Сцель, протянув сквозь решетку ключ. После многочисленных замочных щелчков ворота наконец открылись, и Сцель прошел вслед за охранником в зону сейфов.

– Желаете отдельную комнату? – спросил охранник.

– Пошалуста.

Охранник вставил ключ в замок, достал другой, вставил его во второй замок, повернул их по очереди, вытащил большую коробку. Потом Сцель прошел за охранником в комнату. Охранник поставил коробку на пол. Сцель поблагодарил его. Тот кивнул и вышел.

Как ребенок на Рождество, Сцель осторожно поднял и встряхнул коробку в предвкушении приятной тяжести.

Коробка оказалась легкой как пушинка.

Сцель откинул крышку.

В коробке ничего не было, кроме кофейной банки. Одна большая банка кофе «Мелитта», и все. В ярости Сцель рванул крышку с этой чертовой банки.

И посыпались бриллианты.

Сцель решил, что ему лучше сесть. Банка была заполнена доверху. Сколько их там? Сцель высыпал содержимое банки на дно коробки.

Звук получился громче, чем он рассчитывал, поэтому Сцель быстро закрыл коробку крышкой, на случай, если вбежит охранник. Успокоившись, он открыл коробку и стал разбирать бриллианты. Меньшие были размером с резинку на карандаше, и Сцель задумался, по сколько же они карат. Видимо, каждый больше трех. Еще несколько дюжин камней были размером с ноготь большого пальца.

Потом шли большие камни.

Много – размеры с орех-пекан, несколько – с грецкий орех. А этот, размером с кулачок ребенка, – Сцель не мог выпустить их из рук. Он вдруг вспомнил лицо давно умершей хорошенькой женщины, хрупкой и молодой, кузины, как она сказала, Ротшильдов. «А этого хватит, – спросила она, – этого достаточно?»

Да, моя дорогая, конечно. Больше чем достаточно.

Сердце Сцеля опять сильно забилось. Он осознал, что перед глазами – сокровище, о котором он и не мечтал. Я могу купить весь Парагвай, если захочу...

Сцель принялся собирать бриллианты, оставив замыслы о покупке страны. Он – владелец одного из величайших состояний, но какая от него польза, если приходится прятаться по всяким тропическим джунглям. Говорят, в Турции есть врачи, искусные хирурги, которые творят чудеса: и лицо изменить могут, а если выдержишь боль, даже укоротят тебя. Видимо, ничего иного не остается, как отдать себя этим людям. Пусть грабят. Если они основательно изменят внешность, тогда можно попивать шампанское на континенте, пока подагра не свалит с ног в семьдесят пять лет. Руки Сцеля дрожали, но он смог всыпать бриллианты обратно в банку и засунуть банку в саквояж. Потом позвал охранника и вручил ему пустую коробку.

Сцель проследил за процедурой запирания, прошел за охранником к главным воротам, где негритянка сказала:

– Передайте привет вашему отцу, скажите массе Гессе, что мисс Барстоу передает ему привет.

Сцель улыбнулся ей и пошел вверх по ступенькам из здания, на солнечный свет, где он понял, что неприятности приходят по четыре, а по три – это просто ерунда: по тротуару шел совершенный безумец, лунатик в кроссовках и плаще.

– Это опасно, – сказал Бэйб.

Сцель замер. Если этот жив, то, вероятно, его люди уже мертвы, а это значило, что псих вооружен. Сцель заметил, как оттопыривается карман плаща.

Конечно, он тоже вооружен. Резак у него при себе, так что сдаваться он не собирался. А победить – это максимально сблизиться, подойти к врагу плотнее. Как только окажешься рядом с ним – шах и мат.

Сцель посмотрел вокруг, подыскивая подходящее для сближения место.

– Что такое? – спросил Сцель.

– Скажите мне только, где вы хотите умереть? – проговорил Бэйб.

– Ну что ты... – начал было Сцель, но тут увидел, как из кармана плаща появляется рукоятка пистолета, и понял, что костлявое существо, которое всего несколько часов назад плакало у него в кресле, нужно принимать всерьез. Всех сумасшедших нужно принимать всерьез. – Спрячь эту штуку. Я не смеюсь над тобой. Я обладаю кое-чем интересным, возможно, придем к соглашению.

– Где вы хотите умереть? – повторил Бэйб очень мягко. Его голос исходил из какого-то другого мира, уже нечеловеческого.

Сцель не мог поверить своим ушам. Он хочет убить меня, я несметно богат, а тут на пути встает слабоумный ребенок, который будет упиваться моей смертью.

– Парк, – выдавил Сцель. – В парке спокойно, и мы сможем поговорить. «Подойти друг к другу, – не досказал Сцель, – вплотную друг к другу».

Бэйб показал в сторону парка.

Сцель зашагал впереди.

– Ты должен выслушать меня, я хочу сказать тебе кое-что, – вкрадчиво говорил он. – Ты очень молод, но позволь заверить тебя: жизнь длинна, и лучше прожить ее с комфортом.

Бэйб молчал.

– Вы очень молоды, – повторил Сцель. Теперь в его голосе появилась умоляющая нотка. – Очень умны, но пока еще не мудры.

– Вы убили моего брата, – сказал Бэйб.

– Нет, это неправда, меня там не было, клянусь.

– Мне сказал Джанеуэй. И Эльза.

– Это было необходимо, – вздохнул Сцель. – Я не хотел, клянусь.

– Джанеуэй не говорил мне ничего. И Эльза тоже. Так что не волнуйтесь за меня. Я жутко мудрый.

Они уже подходили к парку.

– Убив меня, ты не добьешься ничего.

– Вам-то что.

– Ничего.

– Быстрее! – торопил Бэйб.

Они пересекли Пятую авеню и оказались в парке.

– Иди к резервуару! – приказал Бэйб.

Они поднялись по ступенькам и пошли вокруг водоема. Было пустынно, любителей бега оказалось совсем немного. По правой стороне беговой дорожки густо росли кусты.

– Здесь! – скомандовал Бэйб.

– Я покажу тебе! Ты должен это увидеть!

– Идите в кусты.

Сцель попятился в кусты.

– Кофейная банка, взгляни на нее, прошу тебя, взгляни на нее, и все.

Бэйб вытащил пистолет Гомера Вергилия.

– Господи! – воскликнул Сцель. – Последняя просьба, все ее исполняют.

– Даже вы?

– Освенцим был экспериментальным, а не концентрационным лагерем, они не должны были выздоравливать.

Бэйб поднял пистолет.

Сцель упал на колени. На ощупь открывая саквояж и доставая банку, он повторил:

– Взгляни, ты должен увидеть! Я больше ни о чем не прошу. Ради Бога!..

– Не надо мне ваших бриллиантов, – мягко сказал Бэйб. – Я даже не хочу смотреть, как вы пресмыкаетесь, просто хочу вас убить. – И тут Бэйб прошептал: – Иисусе! – Потому что в этот момент Сцель сорвал крышку с банки.

– Ты видишь? Миллионы, много миллионов для нас с тобой.

Бэйб поколебался, покачал головой.

– Хотя бы взгляни на то, что я предлагаю тебе! – «Наклонись, взгляни, подумай, прошу тебя, иди, присядь рядом, наклонись ближе и решай, то моя последняя просьба, ты должен исполнить ее!»

Бэйб посомневался в последний раз, затем двинулся к тени от кустов, где сидел Сцель, и, когда Бэйб оказался рядом с ним, резак начал свой путь.

Задумал Сцель здорово.

Бэйб нажал спусковой крючок, пуля попала с близкого расстояния Сцелю в грудь. Сцель откинулся назад, как от резкого удара, упал лицом в грязь, попытался встать.

Бэйб с удобством устроился на земле, наставив на него пистолет, и спокойно заговорил:

– Я не знаю, поймете вы или нет, но когда-то, очень давно, я был студентом и марафонцем, но того парня уже нет, он умер, но я помню кое-какие его мысли, например: если не научишься находить ошибки в прошлом, то ты обречен повторять их в будущем. Да, мы сделали ошибку с такими людьми, как вы, потому что публичные суды – это дерьмо, а казни – игры для победителей. Мы должны были возвращать вам боль, которую вы причинили кому-то. Это был бы настоящий урок. Участь побежденного – просто боль, боль и муки, и не надо никаких юристов. По-моему, земля была бы тихим и мирным местом, если бы все любители войн, знали: лучше не затевать ничего, потому что в случае поражения мучения непременно обрушатся на вас. Вот что я хотел бы устроить для вас. Мучения. Не то, что вы испытываете сейчас. Понимаете, чтобы на всю жизнь... Это единственная мера справедливости для вас. Я знаю, ни один гуманист не согласится со мной, но вы-то поймете, потому что вы многому меня научили, я теперь такой же, как вы, только более удачливый, ибо вы сейчас умрете, а мне еще долго жить.

Сцель предпринял атаку. Он попытался схватить Бэйба, а тот даже не шевельнулся, просто выстрелил еще раз ему в живот. Сцель снова упал в грязь.

– Вы знаете, убивать мне становится все легче и легче. Вы уже пятый, кого я убил сегодня. Карл был первым – шмяк прямо в глаз. Я даже и не поблевал. А теперь смерть дается все легче. Мне даже начинает нравиться. Что, дальше будет еще лучше? Скажите, я очень хочу знать...

Сцель был крепкий мужчина и упрямый – с упорством быка он пошел в последнюю атаку.

Бэйб дождался, когда Сцель приблизится к нему, и выстрелил три или четыре раза.

Сцель закричал и рухнул, он был весь в крови.

Бэйб заговорил очень быстро, потому что заметил: Сцель умирает.

– Вы не читали в газетах? Сделано теологическое открытие. Знаете, что обнаружили? Люди не попадают сразу в рай или в ад, сначала они все доставляются в одно место, типа промежуточной станции. Там-то все и происходит. Некоторые люди на этой земле делали дурное другим людям, невинным; так вот, на этой станции невинные ждут, и когда приходят их мучители, те получают точно такое же количество страданий. Бог говорит, что мщение полезно душе человеческой. Знаете, что вас ждет, мистер Сцель? Все евреи. Они все там. У всех у них есть сверла, как то, которое вы применяли на мне. Помните, вы говорили, что они такие чудесные, эти ваши сверла, кто угодно может научиться ими работать? Да, у них есть дрели, и они ждут. Думаю, вам там будет ужасно.

Сцель уже почти умер, и Бэйб закончил:

– Полнокровной вам загробной жизни...