355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Уильям Голдэм » Искатель. 1993. Выпуск №4 » Текст книги (страница 8)
Искатель. 1993. Выпуск №4
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 02:17

Текст книги "Искатель. 1993. Выпуск №4"


Автор книги: Уильям Голдэм


Соавторы: Э. Уайт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Это не опасно?

– Что? – не понял Бэйб.

– Это не опасно?

– Что?

– Это не опасно?

– Что не опасно?

Лысый был терпелив:

– Это не опасно?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Лысый сохранял ровный тон:

– Это не опасно?

Бэйб повысил голос:

– Я не могу сказать вам, опасно это или нет, пока не пойму, о чем вы спрашиваете, так что спрашивайте конкретно, и я отвечу, если смогу.

– Это не опасно? – Лысый был упорен.

– Я не могу ответить.

– Это не опасно?

– Вы что, не слышите меня? Не знаю я, что такое ваше «это»!

– Это не опасно? – как машина, твердил лысый.

Все это становилось похоже на китайскую пытку водой.

– Да, – сказал Бэйб. – Это очень опасно. Вы даже не поверите, как опасно. Ну вот, теперь вы знаете.

– Это не опасно?

– Если вам не нравится «да», то я скажу: нет, совершенно безопасно. Совсем. Можете расслабиться.

Все с той же безграничной терпеливостью:

– Это не опасно?

Бэйб спокойно ответил:

– Я действительно не понимаю, что вы хотите от меня.

Лысый кивнул широкоплечему, и Бэйб тотчас почувствовал, как его голову сжали с двух сторон огромные руки, держа ее крепко и неподвижно. Хромой еще ближе пододвинул лампу.

Лысый поставил на пол свой чемоданчик и расстелил на нем полотенце, на котором Бэйб заметил блеснувшие тонкие инструменты. В комнате было жарко, и пока лысый выбирал инструмент, он слегка вспотел – хромой молча вытер чистым полотенцем его лоб. Огромные руки широкоплечего заставили Бэйба открыть рот. Лысый достал изогнутое стоматологическое зеркало, потом еще одну штуковину с загнутым концом. Сосредоточившись так, что даже глаза перестали мигать, он приступил к работе.

Господи, подумал Бэйб, он вычищает мой зуб.

Ерунда какая-то. Тип быстро что-то делал инструментами у Бэйба во рту; легонько постучал здесь, осторожно потрогал там, все очень аккуратно. А может, спросить его, как ему мои зубы, подумал Бэйб. Потом он подумал о расценках этого типа. Черт побери, раз уж на то пошло, может, он поставит пломбу за пару долларов? Бэйбу даже захотелось рассмеяться.

Только, конечно, смешного ничего не было. Все это наводило страх. Дантистов боятся, сколько бы музыки у них в приемных ни было, сколько бы уколов новокаина они ни обещали. Там все понятно. Но здесь было нечто большее, чем страх.

Зубной врач ассоциируется у нас со страхом боли. Нельзя предугадать, что произойдет в следующий момент.

Господи, да я же испуган, подумал Бэйб, надо очень постараться скрыть страх от этих людей. Бэйб смотрел в голубые глаза лысого, думая: может, он и причинит мне боль, но он хорошо поработал с моими зубами.

Теперь уже в его руках был другой инструмент, но все делалось с такой осторожностью, что боли вообще не чувствовалось. Бэйб был замечательным пациентом, обычно он переносил все эти манипуляции без новокаина, потому что терпеть не мог игл. Лысый все делал без боли, осторожно убирал из полости гниль.

Сидя на этом безумном зубном рандеву, Бэйб не знал многого, но в одном был уверен: лысый – настоящий мастер своего дела. Пальцы у него сильные и быстрые, они двигались без малейшей заминки все время, пока лысый вычищал дупло. Бэйб, связанный, мог только наблюдать за голубыми глазами. Они даже не моргнули ни разу, ничто не отвлекало их.

Лысый достал новый инструмент, задумчиво посмотрел в ротовую полость.

– Это не опасно? – спросил он ровно и спокойно: казалось, он готов ждать нужного ответа целую вечность. Бэйб сказал:

– Я уже говорил вам и повторяю еще раз: клянусь, я не знаю, о чем вы говорите.

Лысый взял зонд с длинной иглой на конце и ткнул им в живой нерв.

Верхняя часть головы у Бэйба взорвалась.

Он еще ни разу не испытывал такой неожиданной и резкой боли и закричал, но лысый быстро вытащил зонд, а широкоплечий проворно закрыл Бэйбу рот своей лапищей.

– Это не опасно? – спросил лысый мягко.

В глазах Бэйба стояли слезы, помимо его воли, он не мог их остановить, просто реакция организма, они уже текли по щекам.

– Я не… – начал было он, но его прервали, широкоплечий раскрыл ему рот, а лысый снова вставил зонд, еще глубже, в нерв.

Бэйб начал терять сознание, но зонд был тут же извлечен – так, чтобы он не успел отключиться. Лысый внимательно смотрел на него, в его голубых глазах читалась даже забота. Он хорошо знал боль, этот тип, знал, когда и как можно нажимать и когда вытаскивать. Он потянулся к полотенцу, и в его руках оказалась бутылочка.

– Гвоздичное масло, – сказал он, первый раз внеся в свою речь разнообразие. Он капнул масло себе на палец, широкоплечий снова открыл рот Бэйбу, и лысый приложил палец к зубу.

Господи, подумал Бэйб, сукин сын доконает меня.

Ничего подобного.

Лысый легонько потер пальцем полость, и боль как по волшебству стала проходить.

– Разве не замечательно? – сказал лысый. – Всего лишь гвоздичное масло, а какие удивительные результаты.

Бэйб лизнул языком зуб. Дантист улыбнулся, капнул на палец еще масла, потер зуб – умело, осторожно, – и боль исчезла.

– Жизнь может быть, если мы только захотим, очень простой, – сказал дантист. Он поднял бутылочку с маслом: – Облегчение. – Потом поднял зонд: – Страдание. – Лысый взял у Хромого полотенце, промокнул пот на лице Бэйба. – Вы ведь неглупый молодой человек, способный отличить свет от темноты, жару от холода. Несомненно, вы предпочтете что угодно моему орудию пытки. Так вот я спрашиваю вас, и, пожалуйста, подумайте, прежде чем ответить: это не опасно?

– Господи, поел…

– Вы не подумали, поторопились. Повторять вопрос я не буду. Вы уже знаете, что может произойти. Когда будете готовы – отвечайте.

Помедлив, Бэйб произнес:

– Я…

Голубые глаза ждали.

Бэйб покачал головой.

– …не могу удовлетворить ваше желание… потому что… я не… – а потом быстро заговорил: – Не надо, пожалуйста, не надо.

Широкоплечий опять раскрыл ему рот, а лысый стал подносить свой остроконечный зонд к зубу. Господи, думал Бэйб, он сейчас проткнет мои мозги! Наконец его сознание сдалось, и он обмяк; в полусознательном состоянии чувствовал, как его развязали, слышал, как дантист отдавал приказания:

– Карл, отнеси его в пустую комнату, возьми масло и соль какую-нибудь нюхательную – приведи его в чувство, побыстрей.

– Вы думаете, он знает? – спросил Хромой.

– Конечно, знает, – ответил дантист. – Но упрямится.

Некоторое врем они молчали. Потом Бэйб услышал самые страшные в его жизни слова:

– В следующий раз, боюсь, придется сделать ему по-настоящему больно.

Широкоплечий Карл поднял его на руки, Бэйб морщился, пока он нес его из ярко освещенной комнаты в узкий и длинный коридор, похожий на проход в железнодорожном вагоне. В конце коридора Карл распахнул ногой дверь, положил Бэйба на кровать в углу, сунул ему под нос какую-то соль. Бэйб заморгал, зачихал и закашлялся, попытался отвернуться, но Карл не позволил ему. Некуда было деться от этой вонючей соли. Карл капнул Бэйбу на палец гвоздичного масла. Бэйб засунул палец в рот, стараясь побыстрее избавиться от боли, он лихорадочно полизал зубы, потом протянул палец Карлу, тот капнул на него еще немного масла. Бэйб успел прогнать через свои мозги единственную мысль. Мысль эта была о жизни, ведь всего несколько минут назад он услышал самые страшные слова. Агония, которую он только что пережил, была лишь разминкой, прелюдией, детской забавой…

И теперь вот, минуту спустя после мрачных дум, Бэйб наслаждался самым великолепным за всю свою жизнь зрелищем: за спиной Карла медленно, беззвучно пробирался в полураскрытую дверь Джанеуэй, сжимая в руке замечательнейший нож…

22

Бэйб понял, что ему нельзя смотреть не только на Джанеуэя, но и на Карла: если великан увидит его глаза, то поймет, что в десяти футах за спиной что-то происходит. Если он повернется, Джанеуэю конец; хотя у него есть нож. Карла это не остановит.

– Пожалуйста, еще… – пробормотал Бэйб, уставившись за матрас, – еще… – и он протянул дрожащий палец за порцией масла.

Вместо этого Карл ткнул ему прямо в лицо соль, и от неожиданности и острого запаха Бэйб упал на матрас навзничь, опять задыхаясь и кашляя. Было мерзко, ничего не скажешь, но Бэйб смог взглянуть на Джанеуэя, увидеть, как он идет его спасать.

Еще восемь футов. Может, семь. Джанеуэй двигался бесшумно.

Отвернись! – скомандовал себе Бэйб и отвернулся. Опершись на локоть, он приподнялся.

– Другое… пожалуйста… не это… от боли.

На этот раз Карл капнул ему на палец масло, и Бэйб быстро начал втирать масло в зуб. Что бы там ни было в этом масле, оно казалось чудесным: боль в зубе быстро исчезла, но эту новость надо было скрыть от Карла, не то он потащит его обратно в кресло. Однако где же Джанеуэй, что он там тянет?

Бэйб поднял глаза: Джанеуэй был еще далеко для точного удара, но уже успел бесшумно пройти большую часть пути. Видимо, он наполовину индеец, решил Бэйб, если сумел пройти половину комнаты бесшумно. Бэйб опустил глаза и принялся тереть зуб и испускать тихие довольные звуки.

Осталось три фута.

Еще меньше и еще меньше.

– Еще, пожалуйста, дайте, – попросил Бэйб.

То ли слишком быстро он это сказал, то ли слишком громко, а может, то и другое в сочетании со взглядом, который он бросил на Джанеуэя, но Карл резко обернулся, готовый разделаться с Джанеуэем.

Бэйб никогда не видел, чтобы кто-нибудь двигался так быстро, как Джанеуэй: в одно мгновение он оказался перед гигантом, схватил его за шею и оторвал от земли, используя бедро. Простое лицо Карла исказилось, когда правая рука Джанеуэя достигла цели. Карл вскрикнул как ребенок и рухнул на пол. Нож Джанеуэя торчал из его спины.

Джанеуэй взвалил Бэйба на себя и выскочил из комнаты в узкий вагонный коридор. В конце коридора он высветил ступеньку вниз, к земле, и крикнул Бэйбу:

– Пошел!

В дальнем конце коридора с пистолетом в руке появился Хромой. Но Джанеуэей опередил его, выхватив свой пистолет, он выстрелил два раза.

Бэйб тем временем спускался по неудобным ступенькам, крепко держась за перила обеими руками. Он услышал крики Хромого, они продолжались до тех пор, пока Джанеуэй не выстрелил в третий раз.

Джанеуэй сбежал вниз за Бэйбом, догнал его. На улице было темно и безлюдно. Бэйб никак не мог сообразить, где они. Джанеуэй шел быстро, не обращая внимания, что Бэйб спотыкается, потом он распахнул дверцу автомобиля и заорал:

– Залезай сзади и ложись на пол!

Бэйб полез в машину, но слишком медленно, и Джанеуэей запихал его внутрь.

– На пол, на пол ложись! – Он захлопнул дверь, включил зажигание и на полном газу рванул с места в непроглядную ночь.

Бэйб спросил:

– Сколько времени? Где мы? Что происходит? Вы спасли мне жизнь, я очень благодарен вам…

– Не знаю, насколько серьезно они занялись тобой. Чем дольше твоя голова не будет видна, тем дольше она будет сидеть на твоих плечах. Находимся мы на Западных Пятидесятых улицах, вблизи Гудзона, вокруг склады; сейчас около четырех ночи. Да, я спас тебя, и в ответ хочу получить не твою благодарность, а молчание.

– Ясно, сэр, – ответил Бэйб, лежа на полу, согнувшись почти пополам. Не такой уж и плохой этот Джанеуэй, взял да и спас Бэйба от мучений и смерти.

Джанеуэй свернул за угол дома, по-видимому, на двух колесах, если судить по визгу и скрежету покрышек об асфальт.


– Ну так вот. Этот огромный Франц Карл – обыкновенная гадина, это лучшее, что можно о нем сказать. Он всегда любил мучить людей, специализировался на женщинах. Ему бы в тюрьме южного штата работать: терпеть он не мог черных. Там бы для него был сущий рай – попивай себе целый день пиво и поколачивай негров, как скучно станет. Да ладно. Бог ему судья. Тот, которого я пристрелил, – Петер Эрхард. Кузен и босс Карла. Такая же гнида, чуть повыше классом. Вагончик не принадлежал им, но они там жили, потому что так было приказано. Они следовали простым правилам и служили определенной цели.

– Какой?

– Ты слышал что-нибудь о Йозефе Менгеле и Кристиане Сцеле?

– Менгеле и Сцеле? Нет.

– Боже мой! – взорвался Джанеуэй. – А я-то думал, ты на самом деле всезнающий историк, за которого себя выдаешь. Ты что, не слышал ни об одном немце, кроме Гитлера? Ты знаешь Гитлера?

– Мартин Борман? – попробовал Бэйб.

– Борман уже мертв, наверняка мертв. В газетах вечно пишут, что он на свободе в Боготе или занялся подпольным бизнесом, но большинство главных охотников за нацистами считают его мертвым. А вот Сцель и Менгеле… Все уверены, что эти еще среди живых. Они командовали экспериментальным блоком в Освенциме. Это самые крупные нацистские фигуры. Они до сих пор живы.

Бэйб попытался устроиться поудобнее, но пол был слишком твердый, к тому же зуб начал напоминать о себе. Каждый раз, когда машину чуть встряхивало, Бэйб получал будто кулаком в челюсть.

– Причина, почему они выжили, очень проста: они были умнее других. Их всегда называли ангелочками-близнецами. Менгеле звали Ангелом Смерти, а Сцеля Белым Ангелом – из-за его прекрасных седых волос. Менгеле был доктором философии и еще доктором медицины, но мозгом дуэта считался Сцель.

Машина на большой скорости попала колесом на канализационный люк и подскочила – Бэйб непроизвольно вскрикнул.

– Что?

– Ничего-ничего, продолжайте. Значит, вы говорите, что эти двое, которых вы только что убили, работали на «близнецов»?

– Нет, только на Сцеля. И они были лишь частицей системы. Ты знаешь, как богаты были главные наци?

– Нет, миллионеры?

– Я думаю, их спокойно можно назвать миллионерами. В августе сорок четвертого, когда они поняли, что дело плохо, несколько главарей скинулись и заплатили Аргентине пятьсот миллионов за паспорта. Эти типы обворовали целый континент. Когда Геринг совершил самоубийство в сорок пятом – ты ведь знаешь, он отнимал у евреев картины, – его коллекция оценивалась в двести миллионов долларов. Это тогда – двести миллионов. Теперь прикинь, какие произошли перемены на рынке картин и в курсе доллара. Сегодня можно спокойно говорить о миллиарде.

Машину тряхнуло на очередной яме.

– Черт! – ругнулся Бэйб от боли.

– Это действительно уму непостижимо, – продолжал Джанеуэй. – Менгеле родился в богатой семье, а Сцелю пришлось самому делать состояние. Он был протеже Менгеля, отчасти по причине своего блестящего ума, а также из-за внешнего вида. Менгеле ненавидел свою внешность: он считал, что похож на еврея или цыгана. Вообще-то так оно и было. Он занимался экспериментами на людях, я думаю, потому, что страстно хотел изменить свое лицо, но зачем он приращивал мужчинам груди или пытался вырастить руки на спине, никому не известно.

– Не сделал он этого, – возразил Бэйб.

– Не сделал, тут ты прав, но что пробовал – это точно.

Ну ладно, хватит о Менгеле, для нас главное – Сцель. Начинал он с золота, но затем по Освенциму прошел слух, что от него можно откупиться, что можно устроить побег, хорошо заплатив Кристиану Сцелю. Он и в самом деле выпустил несколько человек, но только для того, чтобы поддержать слух. А эти придурки евреи, они уж постарались сохранить кое-что из своих драгоценностей, спрятав их в заднице, как всегда делают заключенные. И вот они приходили к Сцелю – он пускал только самых богатых – и торговались с ним; он же, получив бриллианты, убивал их владельцев.

И он, и Менгеле распоряжались жизнью и смертью в своем экспериментальном блоке; если вспомнить, что Менгеле делал с заключенными, то трудно осуждать кого-либо за доверие Сцелю. Им приходилось рисковать, а что еще делать, когда рядом рыщет проклятый Менгеле, убежденный, что сможет вывести голубоглазых людей. – Джанеуэй сделал глубокий вдох. – Ну вот. Том, почти вся предыстория. Все понятно?

– Более или менее. Только как все это касается меня?

– Отец Сцеля погиб две недели назад.

– И?

– В начале сорок пятого Сцель ухитрился переправить из Западной Германии своего отца, и старик поселился здесь.

– В Америке?

– В Нью-Йорке. У него в Йорквилле жила сестра, а сам он обосновался под чужим именем. Она умерла, а он так и остался здесь. Он остался – и они остались.

– Они?

– Бриллианты Сцеля. Он отдал их отцу все до единого, оставил себе только на жизнь. Он жил в Аргентине, пока Перон не пришел к власти, а потом удрал в Парагвай. Бриллианты остались здесь. Сцель рассчитывал, если его поймают, то он с помощью состояния выкупит себе свободу. Его отец хранил бриллианты в сейфе банка, и когда Сцелю требовались деньги, он давал знать старику; у них действовала система курьеров. Бриллианты неизменно поставлялись на тот рынок, где были самые высокие цены, – когда в Швейцарию, когда в Западную Германию. Сцель обменивал выручку на парагвайскую валюту и жил спокойно, пока эти деньги не кончались. Все было прекрасно, пока старик не погиб в катастрофе. Понимаешь, каждый может завести себе сейф в банке, но не каждый может пользоваться им: только вкладчик и доверенное лицо, а доверенное лицо допускается к сейфу только в одном случае – непредвиденной смерти вкладчика. Сцель был доверенным лицом своего отца, и теперь происходит вот что: его подручные пытаются вычислить, насколько опасно Сцелю появляться в Нью-Йорке. Я думаю, ему придется приехать: выхода нет, не бросит же он свое богатство.

– Вы сказали, что Сцель начал с золота.

– Сцель знаменит тем, что выдергивал зубы у евреев – в печах Освенцима никогда не находили золота. Сцель был зубным врачом.

Бэйб опять ударился головой о заднее сиденье.

– Он не приедет в Америку, мистер Джанеуэй. Он уже приехал. Он здесь.

– Нет, – возразил Джанеуэй, – мы бы знали что-нибудь. А почему ты так думаешь?

– Потому что не Карл и Эрхард чуть не убили меня, а зубной врач.

– Говори дальше, – в голосе Джанеуэя почувствовалось волнение.

– Он все время твердил и твердил одно и то же: «Это не опасно? Это не опасно?»

– Как он выглядел? Глаза голубые? А волосы седые?

– О Господи, да, невероятно голубые, но он лысый, совершенно лысый, кроме того…

– Кроме того, это ни черта не значит: он мог запросто все сбрить! Дальше.

– Он большой мастер. Он действовал очень умело, когда начал мучить меня: в точности знал, когда я потеряю сознание, знал заранее, что я сделаю в следующую секунду, раньше меня самого знал…

– Тогда его фраза «Это не опасно?» значила: опасно ли мне, Кристиану Сцелю, приехавшему в Америку, пойти в банк? Дело в том, что как только он выйдет со своими бриллиантами на улицу, любой грабитель может сорвать кучу денег, пятьдесят миллионов, а может, и пять раз по пятьдесят миллионов, и налогов платить не надо. Сукин сын, приехал сюда, выродок, и наложил в штаны – боится нос высунуть на улицу! Да, испугаешься тут. Как только он выйдет из банка, он беспомощен: ведь и в полицию не сможет заявить, что его ограбили.

– Все равно не понимаю, при чем тут я.

– Да яснее ясного. Этот сукин сын считает, что твой брат кое-что рассказал тебе перед смертью.

– Вы хотите сказать, что Док был связан с Сцелем?

– В нашей работе приходится делать многое – иногда мы продаем другим странам государственные секреты. Не для наживы, а потому, что точно знаем: они уже завладели этим секретом. Сцель жил тем, что доносил на других наци. Когда же готовилась облава на него, он узнавал заранее и убирался вовремя. Около тысячи наци предстали перед судом после войны; я думаю, в сорока – пятидесяти случаях это было заслугой Сцеля. Твой брат был связным Сцеля. Эрхард брал бриллианты у старика и передавал твоему брату, он доставлял их в Европу в одну из своих поездок. В Эдинбург. Там жил некий антиквар, который специализировался на торговле бриллиантами. Годами ходили слухи, что он грабит Сцеля, продавая за полмиллиона и отдавая четыреста пятьдесят тысяч. Но это были только слухи. После продажи он передавал деньги курьеру, и тот вез их в Парагвай к Сцелю. Том, я хочу спросить тебя… мне нужна только правда, какой бы тяжелой она ни была.

– Все что угодно.

– Перестань защищать своего брата. Мне понятны твои чувства, но он должен был умереть от такой раны, тело я осматривал тщательно. Ему очень нужно было видеть тебя, он хил последние минуты ради одного: что-то тебе сказать, что-то очень важное. Он бы не стал себя мучить ради того, чтобы крикнуть «Бэйб» и умереть. Так что говори, это очень важно, что он тебе сказал?

Бэйб смирно лежал на полу около заднего сиденья.

– Клянусь, я сказал вам все как было.

– Может быть, что-то несущественное? Пойми, он мертв, ему не нужна твоя защита. Ничто, сказанное тобою, не потрясет меня. В нашем деле люди говорят ужасные вещи, я слышал и о том, как он жесток, и то, что он двойной агент, и что он вор, активный гомосексуалист… Но сейчас мы имеем дело с этим фашистом. В той крови, что он пролил, можно плыть и не доплыть до другого берега. Говори же ради Бога, что он сказал тебе?

– Ничего…

– Поганец! – Джанеуэй резко нажал на тормоз, и машина остановилась.

Бэйб высунул голову.

Они стояли там, откуда уехали, у вагончика – Карл и Эрхард поджидали их.

– Я не смог его разговорить. – Джанеуэй вышел из машины. – Теперь он ваш.

– Нет! – закричал Бэйб. – Вы убили их!

– Ты слишком доверчив, – сказал Джанеуэй, – и когда-нибудь хлебнешь из-за этого горя. Добро пожаловать в когда-нибудь.

Карл открыл дверь машины и потянулся за Бэйбом. У того не было сил сопротивляться. Через три минуты он был привязан к знакомому креслу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю