Текст книги "Искатель. 1993. Выпуск №4"

Автор книги: Уильям Голдэм

Соавторы: Э. Уайт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Все в порядке?

– Ты хочешь спросить, не грозит ли мне опасность? Не думаю, что Том собирается напасть на меня. – Бизенталь встал, коротко представил их друг другу. – Моя дочь Мелисса – Том Леви.

– Отец говорил о вас, – сказала Мелисса. – Извините. – Она ушла.

– Она умница, учится в Барнарде. Хочет стать археологом. В Брин Мор мечтала поехать, но я не допустил этого: пусть займется чем-нибудь другим, а не копается в костях.

Леви не слушал. Все менялось слишком быстро. Когда-то он разразился бы цветистым приветствием такой девушке, а теперь и кивнуть не удосужился. Когда-то он задохнулся бы от восторга: ну как же, Бизенталь говорил о нем в своей семье! Теперь же он лишь потянулся к своей чашке и отпил кофе – горячая жидкость заполнила отверстия в зубах, ударила по оголенным нервам, Бэйб вскрикнул, дернулся, но все-таки поставил чашку на поднос, не пролив кофе. Закрыл зуб языком, пытаясь унять боль.

– Извините, – наконец пробормотал он.

– Так ты не скажешь мне, чем я могу тебе помочь? У тебя ведь какие-то неприятности…

– А я не говорил, что у меня неприятности, вообще ни про какие неприятности я не говорил.

Бизенталь поставил чашку на столик и принялся расхаживать по комнате.

– Ну полноте, сэр, мы с вами не маленькие, все понимаем, поэтому я склонен думать, что ты сделаешь мне такую милость и расскажешь о своей беде, коли уж разбудил в пять утра. Сам подумай: меня будит жена, ее разбудил ночной сторож, которого, надо полагать, ты стуком в дверь выдернул из сна. Что просят передать? Какой-то паренек, одетый только в пижаму, не может заплатить за такси – не окажу ли я содействие? Я интересуюсь, какое имя у этого лунатика, нахожу, что это мой студент, а также сын очень близкого друга. И вот, поставленный перед таким фактом, я иду вниз, плачу таксисту, мы поднимаемся ко мне, я интересуюсь, что же в конце концов произошло, а ты отвечаешь: ничего, можно воспользоваться вашим телефоном? Пожалуйста. Заметь, Леви, я всегда отдаю должное там, где следует, ты не забыл сказать «пожалуйста».

– Извините, сэр, я сюда пришел с определенной целью, но рассказывать о своем положении не входило в мои планы. Не входило в мои планы и брать деньги у вас, но мне надо было расплатиться с парнем: он полусонный курсировал по Двадцать второй авеню у доков, и если бы я не выбежал перед его машиной на дорогу, он ни за что бы не остановился. Не знаю, верит ли он в привидения, но меня принял за одно из них и все время повторял: «Да, сэр, да, сэр», выслушал ваш адрес и мигом привез сюда. По некоторым причинам я смог приехать только к вам, но это просто здорово, как вы ко мне отнеслись, большое вам спасибо.

– Что еще я могу сделать для тебя?

– Одолжите немного денег – долларов двадцать, если можно.

– Бумажник у меня еще при себе. – Бизенталь достал из кармана халата бумажник и протянул Леви двадцатку. Тот кивнул благодарно.

– Теперь все? – спросил профессор.

– Нет. Мне бы не помешал какой-нибудь старый плащ: я чувствую себя просто идиотом, шатаясь в этой пижаме.

– В шкафу фойе висит плащ, заберешь, когда будешь уходить. Теперь все?

– Да, сэр.

– Ну ладно, а теперь говори, зачем пришел сюда?

– Зачем я пришел сюда? – мягко повторил Леви и пожал плечами.

– Представь себе, что это твой устный экзамен, – сказал Бизенталь, – представь, что нужно рассказать что-то из истории.

– Хорошо, сэр. – Леви встал, подошел к окну, взглянул на Риверсайд-парк. – У вас отсюда великолепный вид.

– Особенно после восхода солнца, – ответил Бизенталь.

Леви рывком повернулся к нему.

– Я действительно способный, профессор, может, у вас не будет возможности проверить это, и я знаю, что выгляжу сейчас идиотом, но верьте мне, у вас еще не было такого ученика, как я, особенно в том, что касается книг… То, что я скажу, покажется вам бессмысленным, но когда чувствуешь, что у тебя есть кое-какие мозги, очень раздражает, если не можешь выстроить простую логическую цепь. До смерти отца я был в семье дурачком. Мне было только десять, но я чувствовал: все мои учителя знают, что мне очень далеко до Дока…

– Дока?

– Генри Дэвид – мой брат, первые три года в Йеле он учился лучше всех на курсе, ни у кого не было в семестре столько отличных оценок, сколько у него. Док был очень умный, он хотел стать важным, великим юристом-адвокатом, эдаким защитником униженных, чтобы поражать тиранов. Доку было двадцать, когда умер отец. В его выпускной год у него все пошло прахом: это ведь дерьмово, если твой отец вдруг убивает себя. Как-то незаметно я стал защитником обиженных, а он – денежным мешком. Мы по-разному реагировали на одно и то же событие – на выстрел. А этот тип, который знал Дока, сказал мне сегодня: «Твой отец ведь был виновен». Тогда я ему выдал все. Сполна, можете мне поверить. Но теперь понимаю, что это так сказал Док: видимо, так считал и сам Док. Из-за этого он и пошел своей дорогой, а я своей… Теперь мне надо, чтобы вы мне сказали: мой старик, он был виновен?

Бизенталь закрыл глаза.

– Вина все еще живет. Знаешь, экологи говорят, что пластмасса разлагается полностью только через тысячи лет. Так вот, я считаю это пустяком по сравнению с виной. Она передается через поколения, как неистребимый ген. Но это не ответ на твой вопрос. Ты хочешь знать, был ли твой отец, вышеупомянутый Г. В. Леви, комми-красно-радикально-мерзко-большевиком-бомбометателем? Он был совершенным простаком, вот и все, умнее, чем позволено быть человеку; он казался нетерпимым и был нетерпимым, он так и не научился терпеть дураков, он хотел всех взять под крыло, и никто не понимал, что он просто таким образом прикрывает свою беззащитность. Он возглавлял исторический факультет в университете, и его приглашала в Вашингтон оппозиционная партия, и имя у него было забавное, и был он евреем. Как там об этом сказал Ките: он вообще-то имел в виду Кортеса, когда тот в первый раз увидел Тихий океан. Твой отец был невиновен в том, что ему вменяли, в такой же степени, в какой Кортес – в существовании Тихого океана до того, как он открыл его. Этого достаточно?

Бэйб кивнул и пошел в фойе искать плащ. Тот был маловат, но не настолько, чтобы от Бэйба стали шарахаться прохожие.

Бизенталь поплелся за ним.

– Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.

– Вы ведь уже помогли.

– Тогда позвони в полицию. Если не хочешь, давай я позвоню.

– Полиция?.. – Бэйб зажмурил глаза. – Зачем я буду звонить в полицию? Какая польза мне от этого? – Он застегнул плащ. – Мне не надо правосудия, пошли они все; правосудие – это уже пройденный этап, остается только кровь…

Около дома Бизенталя Бэйб поймал такси, доехал до угла Амстердам и 96-й улицы. Скрываясь в глубокой тени, пошел к 95-й улице. Там было темно, до самого Колумбуса, слишком много подростков в округе, и уличные фонари долго не жили. Бэйб осторожно подбирался к своему дому. Как только он забывал прикрывать свой зуб, ночной воздух ножом резал по нервам, и Бэйб чуть не вскрикивал. Но он терпел и неслышно пробирался вперед. Непременно надо было попасть домой, хотя бы на минуту, все зависело от этого, но слишком уж очевидна была монументальная глупость этого поступка. Нью-Йорк – огромный город, здесь уйма мест, где можно скрыться, а единственное место, на которое выйдет Джанеуэй, – это его квартира. Так что, если Джанеуэй и поджидает его где-нибудь, так это в квартире, надеясь, что Бэйб по глупости вернется туда, но бывают такие случаи, когда риск необходим, насколько глупым бы он ни был. А-а, ч-ч-черт!..

Невдалеке от его дома у тротуара припаркован автомобиль. Пустой? А может, в нем пьяный испанец, который так и не смог доехать до постели и вырубился прямо за рулем?

Ради Бога, пусть пьяный испанец, думал Бэйб, осторожно приближаясь. Он никогда бы не поверил, что умеет двигаться совершенно бесшумно, но трудно наделать много шума, если идешь босиком. Он крался по 95-й улице.

Бэйб прижался к зданию, пытаясь разглядеть, есть ли кто-нибудь в машине. Да, внутри кто-то сидел. И этот кто-то не вырубился – он сидел прямо. Кто-то крупный. Такого же роста, как Карл.

А если это Карл, то он не один. Джанеуэй не позволит, чтобы дело такой важности было поручено одному Карлу, значит, Эрхард тоже где-то здесь. Сквозь остро вспыхнувшую боль Бэйб будто услышал раздраженный окрик Сцеля: «Сделайте хоть раз что-то без меня!»

Так что и Джанеуэй, видимо, здесь, все трое притаились в разных местах в темноте и ждут.

Бэйб крался вперед. Еще чуть-чуть. Еще чуть-чуть.

Он остановился, дальше идти уже не смел; выждал, пока глаза привыкнут к освещению; в Нью-Йорке тысячи здоровяков, кабанов типа Карла, бродят, рычат друг другу «привет», пробираясь сквозь толпы простых смертных каждое утро в подземке.

Так что это не Карл. Слишком мала вероятность.

Бэйб напряженно всматривался. Он замер и сосредоточил все внимание на автомобиле.

В нем сидел Карл.

Ждал.

Не раздумывая, Бэйб двинулся к соседнему дому, бесшумно скользнул по ступенькам в подъезд и начал звонить в дверь к Мелендесам, долго и терпеливо. Сначала все было тихо, никто не отвечал, и Бэйб давил и давил на кнопку…

Наконец он услышал, как испанка визжит на него по интеркому.

– Послушайте, – прошептал Бэйб, – я не могу говорить громко, но если вы миссис Мелендес, то извините меня, пожалуйста, за беспокойство…

Визг не прекращался.

– Мне нужен ваш мальчик, ваш сын. – Испанский Бэйб знал неважно, и никогда еще он об этом так не сожалел. – Ребенок, молодой человек, ну как еще, какого же черта еще сказать: отпрыск, дитя, пострел?

Интерком выключился.

Бэйб снова нажал на кнопку звонка. Он давил и отпускал кнопку звонка Мелендесов без конца.

На этот раз дама разошлась не на шутку, голосила во всю мощь. Призывы «Поймите меня, пожалуйста» и «Ради Бога, простите, но это очень важно» не могли пробиться сквозь шумовую завесу. Пока интерком не выключился, Бэйб нажал на кнопку звонка и не отпускал ее. Вдруг он услышал голос, перекрывающий визг женщины. Крылечный атаман говорил в интерком:

– Жми-жми, щас пальцы пообрываю.

– Это я, – прошептал Бэйб, быстро убрав палец, – я, ну помнишь…

– Звякни еще раз, оторву к черту!..

– Мелендес, – сказал Бэйб громче, чем намеревался, – ты что, не узнал меня, послушай ради Бога, это я, Гусь.

– Гусь, это ты?!

– Ну да.

– Что надо?

– Поговорить.

– Валяй.

– Наедине, – сказал Бэйб.

Мелендес открыл дверь, и они встретились на площадке первого этажа, у квартиры Мелендесов.

– Что скажешь?

Бэйб сделал глубокий вдох.

– Я хочу, чтобы ты ограбил мою квартиру.

Мелендес с усмешкой взглянул на него.

– Надо прямо сейчас. Если не можешь сейчас, то не надо вообще. Чем больше наберешь своих, тем лучше. Если у кого-то из вас есть оружие, прихватите с собой.

– Ты шутишь. У кого нет оружия? А зачем?

– Это вообще-то трудновато объяснить, не вдаваясь в подробности, но меня преследует группа людей, и если я пойду домой сам, то они возьмут меня, а с вами, я думаю, они не станут связываться.

Мелендес не удержался от улыбки.

– Шикарный у тебя плащец, Гусь. Не великоват? Э-э, да это никак пижама. – Он захохотал.

– Говори «да» или «нет», дерьмо свое попридержи.

Смех оборвался.

– А мне-то какая выгода?

– У меня есть радио, и черно-белый телевизор, и тонна книг, которые у тебя охотно купят в лавке букиниста за углом или около университета, там берут по неплохой цене, и, конечно, одежда, какая понравится. И вообще мне плевать – уноси все, что унесешь, а если тебя поймают легавые, я им скажу, что сам разрешил тебе забрать все, так что и это не проблема.

– Огромное облегчение, – сказал Мелендес, – я просто рад, что с легавыми не будет проблем. А что нужно тебе?

– Ну, во-первых, мои кроссовки «Адидас», они валяются на полу…

Мелендес снова засмеялся.

Бэйб сказал, что еще нужно для него вынести из квартиры.

Мелендес долго молчал.

– Дверь, видимо, будет заперта, – сказал Бэйб, – я пытался найти отмычку…

– Двери – не проблема, – заверил Мелендес. – В чем подвох?

– В том, что это опасно.

– Это не подвох, – сказал Мелендес, – это прикол.

Карл улыбался редко. Окружающие думали, это оттого, что у него нет чувства юмора. Они ошибались, просто многие вещи не казались ему смешными. Чаще всего он ощущал беспокойство. Выглядел Карл внушительно, у него были огромные мускулистые руки, но только действия, поступки помогали ему сохранить относительно приличное состояние духа. Ему нравились небольшие задания, точнее, их нагромождения.

Это было приятно.

Сидеть и ждать – неприятно.

Карл сидел в машине, положив руки на рулевое колесо, сидел неподвижно, только взгляд переводил из зеркала заднего вида на лобовое стекло. Таково распоряжение Джанеуэя, и Карл намерен выполнить его, потому что связываться с Джанеуэем опасно: если Карл совершит ошибку, Джанеуэй донесет.

Улица скрывалась в кромешной тьме: бесполезно было что-либо разглядывать. Когда полдюжины негритосов неожиданно появились сзади, Карл удивился – насколько он вообще мог удивляться.

Нет. Не негритосы, понял он, испашки. Полдюжины или больше, наверное, семеро, одетые странно, совсем почти не одетые, все как один без носков, двигались группой за вожаком.

Хорошо бы, они шли ко мне, подумал Карл. Может, увидят человека, сидящего в машине, и попытаются ограбить. Карл взглянул на двери, убедился, что ни одна из них не заперта. У него был с собой только нож, но он сомневался, что нож ему понадобится для испашек. Схватить первого за руку, шарахнуть им по остальным и продолжать в том же духе, пока хруст ломающихся костей не обратит их в панику и бегство.

Группа остановилась перед домом этого еврея. Какое-то время Карл раздумывал, не выйти ли ему из машины. Напугать их как следует. Увидят его, такого огромного, да в темноте – сразу разбегутся.

Джанеуэй таких указаний, конечно, не давал. Он велел ждать Леви, и если тот появится, взять его. Я так и сделаю, решил Карл. А пока пусть Эрхард занимается испашками.

Эрхард со своего места в глубине подъезда увидел, как шайка остановилась у входной двери, и ему стало страшно. Будучи хромым, он неохотно вступал в драку.

Шайка тем временем уже собралась у двери подъезда. Эрхард отступил в глубь коридора в подъезде. Наверное, надо как-то предупредить Джанеуэя, но они не договорились о сигналах на такой случай. Кто мог подумать о такой ситуации? Да и пока не о чем говорить Джанеуэю. Кучка каких-то испанских подростков у подъезда, может, они живут здесь, у пуэрториканцев всегда много детей…

Один из парней взломал дверь подъезда.

Надо сказать Джанеуэю, подумал Эрхард. Но как? Чтобы сходить к нему, надо пройти к лестнице, а она начинается как раз у двери подъезда. А если они откроют дверь? Он же окажется беззащитным перед этими испанцами, они же растерзают его.

Это не мое дело, успокоил себя Эрхард. Мое дело – стоять тут тихонько и следить за пожарным ходом. Если Леви попытается проникнуть в свое жилище этим путем, вот тогда надо будет действовать, убить его, если потребуется. Эрхард стрелял плохо, к тому же пистолет производит слишком много шума, а шума он терпеть не мог. С близкого расстояния он, конечно, попадет в Леви. Если надо, еврея он всегда убьет. Это понравится Сцелю. Довольный, Сцель раздавал награды; недовольный, мог распять…

Дверь подъезда открылась.

О Господи, ужаснулся Эрхард. А если они пришли за мной? Я могу застрелить нескольких. Но не всех. А что потом остальные сделают со мной? Он боялся пуэрториканцев, когда по вечерам ехал один в подземке. Одна только мысль о них, пинающих его изувеченное тело, была мучительна для него. Джанеуэй. Джанеуэй. Это имя заполнило его сознание. Теперь это дело Джанеуэя, он-то знает, как поступить.

Шайка бесшумно пошла вверх по лестнице.

Эрхард вытер с лица неожиданно выступивший пот, прислушался к звукам шагов. Слава Богу, теперь решать и действовать не ему. Теперь это проблема Джанеуэя.

Джанеуэй стоял во мраке дальнего угла лестничной площадки, напротив двери Леви. Услышав шаги, он решил, что это полиция, но не огорчился. Леви, наверное, ведет полицию, но это не тревожило его. Во-первых, он работал в Отделе и легко мог это доказать. Во-вторых, их человека убили вчера вечером на этом самом месте, так почему бы ему не быть здесь, в засаде, выслеживая, делая все, что ему, черт возьми, положено по работе. Он хочет отомстить за смерть коллеги, и полицейские всегда поступают точно так же. А если Леви начнет предъявлять мелодраматичные обвинения – что ж, парень прошел через ад, брат умер у него на руках, кто будет утверждать, что сможет перенести такую ночь и остаться в здравом рассудке?

Шаги приближались.

Шестеро, прислушавшись, подсчитал Джанеуэй. Потом он внес поправку: семеро. И ясно, что не полицейские. Полицейские не могли бы двигаться так тихо.

Тогда кто же?

Стало как-то не по себе, но Джанеуэй соображал быстро, особенно в экстренных ситуациях, никто в Отделе не умел так быстро реагировать на изменение ситуации, как Джанеуэй.

Семеро, всего на этаж ниже него.

Поднимаются.

Все это чертовски раздражало, злость Джанеуэя была скорее от бессилия, чем от приближения опасности. В конце концов это не то положение, которое он обдумывал бы целый год. Больше негде искать этого Леви. Логика подсказывала, что он должен прийти сюда за каким-нибудь хламом. Не самое лучшее решение, но не противоречит логике. Вообще Леви сейчас в плохом состоянии – избитый и порезанный, так что от него нельзя ждать разумных решений.

Семеро… кто они, черт возьми?!

Джанеуэй от удивления открыл рот, когда они поднялись на площадку.

Семеро мальчишек?

Джанеуэй присмотрелся. Нет, не мальчишки, постарше, но маленькие, по-видимому, от четырнадцати до восемнадцати, пуэрториканцы, шайка пуэрториканцев. Какого черта им тут надо?!

Вожак как бы в ответ на его вопрос принялся взламывать дверь в квартиру Леви.

Джанеуэй стремительно шагнул к ним, надеясь ошеломить их внезапностью, припугнуть и прогнать.

– Нормально, – сказал он и достал пистолет, чтобы они могли хорошенько рассмотреть его, – а теперь пошли отсюда, быстро!

Подростки повернулись к нему, все, кроме вожака. Именно на него смотрел Джанеуэй: дави лидеров, толпа разбежится сама.

Вожак медленно повернулся к нему, оторвавшись от своей работы. Он взглянул на Джанеуэя, на его пистолет.

– Сунь его себе в зад, козел, – сказал вожак.

Джанеуэй подумал, что к таким репликам не готовят в школах оперработы. Вожак вновь принялся за работу.

Двое из взломщиков уже держали в руках оружие. Нет, не настоящее, конечно, не такое, как у Джанеуэя, но, по-видимому, сейчас им трудно что-нибудь доказать. Численное преимущество – семеро на одного – в их пользу, и они не боятся его, совсем не боятся. Тут вожак открыл дверь, и они все проскользнули в квартиру Леви.

Джанеуэй шмыгнул мимо открытой двери, вниз по лестнице. Ясно, что оставаться здесь дальше – пустая трата времени. Придется кончить Леви на озере. Не идеальная ситуация, конечно, потому что к тому времени уже рассветет, а убивать всегда легче в темноте. Но, однако ж, оставалось только это, он уже опробовал все возможное. Так что остается только озеро. Теперь дело за Эльзой привести его туда.

26

Бэйб в нерешительности стоял перед входом в «Кауфманз». Должно быть, теперь где-то около шести, только-только начало рассветать. Бэйб взглянул вдоль 49-й улицы, потом вдоль Лексингтон-авеню, убеждаясь, что он еще в безопасности.

Параноик!

А как еще назвать человека, который крадется по городу на рассвете в коротком плаще и кроссовках? Да никто не собирается нападать на тебя в «Кауфманзе». Это известное место, людей не похищают из круглосуточных аптек. Бэйб сделал глубокий вдох – и воздух ножом резанул по оголенному нерву. Да нет, он не параноик, просто измотался совсем. Толком и не спал с тех пор, как пришел Док, а когда это было, и было ли вообще?..

Бог ты мой, неужели только двадцать четыре часа назад его брат появился из темноты со словами: «Не убивай меня, Бэйб»? Неужто прошло только шесть часов после его смерти?

Стрелки часов в витрине «Кауфманза» показывали 5.51, самое время зайти, купить гвоздичное масло, потом ждать Эльзу. Бэйб зашел в аптеку и замер на полпути к отделу.

А что, если на гвоздичное масло потребуется рецепт?

Бэйб стоял у продуктового отдела, который простирался вдоль одной стены аптеки. Опять приступ паранойи? Да нет, что бы там ни было такое в этом гвоздичном масле, то, что так успокаивало боль, явно было наркотиком, а любой наркотик дают только по рецепту. Гвоздичное масло – неслабая штука, если оно так легко заглушает боль, тут ясно как день, что дело не с аспирином имеешь.

Надо было сообразить что-нибудь основательное, ну-ка, ну-ка… У меня же был рецепт, но я забыл его дома, в бумажнике.

Не годится. «Сходи за бумажником», – вот что скажет аптекарь.

Ладно, меня ограбили! Вот. Потрясающе! Был у меня рецепт, наркоманы напали на меня по пути сюда и отняли рецепт вместе с цветным телевизором и печатной машинкой.

Ну вот, это уже лучше. Только не надо усердствовать, забудь о телевизоре и о машинке. Тебя ограбили, и все. Черт, я и сам бы поверил такому рассказу, а ведь выдумал на ходу.

Чувствуя уверенность, Бэйб пошел к фармацевтическому отделу и был уже почти у цели, когда понял, что аптекарь не поверит ему. Бэйб приближался к прилавку и видел, что продавец поджидает его с ухмылкой, которую можно было назвать странной, а потом веселый продавец пошел ему навстречу, и Бэйб запоздало заметил, что тот хромает.

Человеком, ждавшим его за прилавком, был Эрхард.

Бэйб крутанулся, бросился было к двери, но на его пути возник Карл, вышедший из-за книжных стеллажей.

Все кончено. Все. Бэйб обмяк, прислонился к прилавку.

– Чем-то помочь? – спросил Эрхард.

Бэйб поднял глаза. Голос был не Эрхарда, потому что продавец был вовсе не Эрхардом, мало ли хромых в городе. Бэйб повернулся к книжным полкам, туда, где ему преградил путь Карл. Какой-то старый толстяк рылся в книгах. Да, крупный, но похож на Карла не больше, чем балерина Павлова на Мерилин Монро. Да, я действительно становлюсь параноиком, подумал Бэйб. Нет, не становлюсь, уже стал, приехали.

Бэйб сделал вдох, пропуская воздух через зубы, и резкая боль вернула ему ясность мышления. Боль усиливалась, и Бэйб несколько мгновений пытался привыкнуть к ней.

– Мне нужно немного гвоздичного масла.

– Гвоздичное масло, гвоздичное масло… – пробормотал продавец, – а позвольте узнать, зачем вам понадобилось это никудышное маслишко?

– Зуб, – ответил Бэйб.

– Я понимаю, что вы не собираетесь красить им свое биде, голубь вы мой, я имею в виду, что есть лекарства гораздо лучше.

– Пожалуйста, дайте мне гвоздичное масло, – сказал Бэйб. Уже было 5.56 утра.

Аптекарь захромал назад за прилавок.

– А теперь я перед вами кладу зубные капли «Красный Крест». – На прилавке появилась упаковка капель. – Гораздо лучшее средство, по мнению вашего покорного слуги.

– Пожалуйста, дайте мне гвоздичного масла, – повторил Бэйб.

– Понимаете ли, это лекарство содержит гвоздичное масло, плюс многие другие чудесные добавки, плюс ватные тампончики и зубочистки, так что вам лишь останется насадить тампончик на палочку, макнуть его в эликсир, прижать к зубу – и все, вашу боль как рукой снимет!

– Пожалуйста, дайте мне гвоздичного масла, – произнес Бэйб в отчаяньи.

– Так, значит, вы все же настаиваете на гвоздичном масле? – спросил аптекарь. – Да, некоторые люди просто помешаны на нем. – Тут аптекарь выставил на прилавок бутылочку с маслом.

Бэйб заплатил, взял бутылочку, вышел из аптеки и посмотрел по сторонам.

Эльза припарковалась на автобусной остановке через дорогу и не выключала двигатель. На ней был все тот же самый черный блестящий плащ, что и во время их знакомства.

Бэйб открыл бутылочку, капнул масла на указательный палец и принялся растирать зуб, капнул еще и снова растер. Когда действие лекарства началось, он закрыл бутылочку, засунул ее в карман и пошел к машине. Эльза заметила его, протянула через открытое окно руки. Он обнял ее, стоя снаружи, потом обежал машину, сел рядом с Эльзой, и тут они долго обнимались. Пока не засигналил подошедший сзади автобус. Эльза неохотно освободилась, положила руки на руль, машина тронулась.

– Пододвинься ближе, – сказала она, – отдыхай.

Бэйб положил голову ей на плечо и закрыл глаза.

– Устал я.

– Ничего, усталость пройдет, и, я уверена, мы будем счастливы.

– Было бы неплохо получить кусочек этого счастья прямо сейчас.

– Тебе нравится эта машина? Я чуть было не продала из-за нее свое тело.

– Очень даже милая, – сказал Бэйб, с трудом открывая глаза.

– Мой сосед сверху считает меня очень привлекательной. После твоего звонка я поднялась к нему, разбудила и попросила дать мне машину.

– И что он хотел за свое одолжение?

– Сам знаешь что. Ты мне сказал по телефону, что хочешь поехать в какое-нибудь спокойное место, где можно будет посидеть и подумать, а у этого соседа, у которого машина, у него как раз есть такое местечко, мы могли бы поехать туда, это около озера.

– Около озера?

– Да, у него маленький домик в часе езды отсюда. Там всего несколько домов и пристань и очень красиво. Он меня как-то приглашал туда на выходные, и мы жили как в вагоне метро: на озере целыми днями ревели моторные лодки с лыжниками, но то было лето. В сентябре уже пусто. На выходные, правда, приезжают несколько человек, но посреди недели, как сегодня, там никого нет. Ну что, едем?

– Да, – выдавал из себя Бэйб, сонно моргая.

– Спи, – прошептала Эльза.

Опустив голову на ее плечо, Бэйб закрыл глаза и подумал, что мог бы выбрать более подходящее время, уединенное место для скорби и траура… И тут у него ручьями потекли слезы.

Затем, так же неожиданно, как началось, все кончилось одним вдохом, как напоминание о том, что все это было. Было. Он оплакал брата.

Эльза смотрела на него почти со страхом.

– С тобой все в порядке?

Он кивнул.

– Устал я.

Она обняла Бэйба, прижала к себе.

– Скоро озеро. Там все будет чудесно…

И правда, место было чудесное. Они приехали уже после семи, и солнце высоко стояло над водой. Пока они объезжали вокруг виллы, Бэйб убедился, какое это спокойное место. Никаких признаков жизни. Только пыль клубится по дороге за ними. Бэйб опустил стекло со своей стороны. С воздухом в салон потекли звуки природы – давненько он не слышал их, уже несколько месяцев как безвылазно сидит на Манхэттене.

Эльза остановила машину в конце аллеи.

– По-моему, дом вот этот, – сказала она, выйдя из машины. – Надеюсь, что этот. Я знаю, где он хранит ключи. – Она подошла к крыльцу, наклонилась к водосточной трубе. – Половина домовладельцев прячут ключи в водосточных трубах. – Немного повозившись, она открыла дверь и зашла внутрь, быстро вышла назад. – Сыро.

– Оставь дверь открытой, пусть проветрится, – сказал Бэйб. – Давай пройдемся до озера.

Эльза кивнула, сошла с крыльца, протянула ему руку, и они зашагали к воде. Ярко светило солнце. Утренний ветерок утих. Они вышли к маленькой пристани. Бэйб показал на дом:

– Сцеля? – спросил он.

– Зельца? – переспросила она, будто не расслышала.

– Да ладно тебе. Ты с ними заодно. Не могу понять, что ты у них делаешь, но ты из их компании.

Эльза покачала головой, улыбнулась.

– Ты все делала как следует, никаких ошибок или промашек, но Джанеуэй как-то сказал: «А потом вырабатывается чутье на действие противника, чутье на образ его мышления».

И на этот раз она переспросила:

– Джанеуэй?

– Я говорю, – выкрикнул Бэйб, – о двух больших знаменитостях, о Джордже Сцеле и Элизабет Джанеуэй, так что прекрати изображать из себя дуру.

– Прости, – сказала она и крепко сжала его руку, с любовью глядя на него.

– Ты очень уставший и смешной, я беспокоюсь за тебя.

– Брат любил меня и беспокоился обо мне.

– Знаю. Ты прошел через кошмар.

– Он действительно очень любил меня. Мы заботились друг о друге, а после того, как ты сорвалась из «Лютеша», знаешь, что он сказал? Он велел мне забыть тебя, потому что меня ты не любишь, а просто используешь для чего-то. Я сказал: «Чушь, откуда тебе знать?» И он ответил, что ты слишком хороша для меня, значит, я тебе нужен для чего-то. Можешь представить, как мне было обидно. Я понимаю, что не красавец, но ты прикинь, каково тебе будет, когда человек, любящий тебя, говорит такое? Это выбило меня из колеи, я решил, что ошибался, что он не любит меня, потому что, если любишь человека, никогда не скажешь ему такое… А потом, когда он умер, когда истек кровью у меня на руках, я понял, что он был прав. И я тогда припомнил все эти странности, как ты скрыла, что ты немка, и Сцель тоже немец, и то, как вдруг встала там, в парке, перед избиением, и как сразу нашла соседа с машиной и уединенную виллу. Все это, конечно, ничего не значит, и в суде не признают уликами, но ты во всем замешана, я знаю, и Док знал, поэтому я спрашиваю тебя еще раз: это дом Сцеля или нет?

– Киноактера Джорджа Сцеля? Не думаю. Я бы обязательно об этом что-нибудь слышала.

– Что ты делала для Сцеля?

Эльза вздохнула.

– Том, это уже смешно, хватит.

– Где Джанеуэй?

Эльза горестно покачала головой.

– Так что, раньше это был дом Сцеля?

– Том, поверь мне, я не могу сказать тебе того, чего не знаю.

– Когда они приедут сюда?

Эльза пожала плечами.

– Что ты делала для Сцеля?

– Ничего.

– Во сколько они должны подъехать?

Видимо, она поняла, что это будет продолжаться до бесконечности, потому что тихо ответила:

– Скоро.

– Я так и думал, – сказал Бэйб.

Они стояли рядом на крохотной пристани, а солнце припекало все жарче, и правда была уже сказана, хотя не вся, конечно. Бэйб не мог думать ни о чем другом, как о Гэтсби, как он попал в дом к Дэйзи, перед тем как они отправились в роковое путешествие. Дэйзи тогда сказала: «О, вы кажетесь таким холодным, вы всегда такой холодный». Том не знал, что она любит Гэтсби, и его мучительный вояж из Шафтера на голубую лужайку был напрасен.

Они медленно зашагали к пустому дому с открытой дверью. Дому, полному привидений.

– Это был дом его сестры, – Эльза кивнула в сторону дома. – Когда сестра умерла, отец Сцеля сам присматривал за домом, приезжал сюда на выходные, он и озера напоминали ему родину.

– Почему они задерживаются, как ты думаешь?

Эльза пожала плечами.

– Просто проверяют, нет ли за тобой полиции.

Бэйб не мог удержаться от улыбки. Никто не мог понять, что ему требовалось только одно: заключительная встреча «друзей». Он хотел совершить свой поступок, не думая о том, чем все это закончится.

– Не будет полиции, – сказал он.

Они подошли к дому.

– Что ты делала для него?

– В основном курьерская работа. Бриллианты шли из банка в столицу, оттуда – в Шотландию, а там антиквар их продавал. Я отвозила деньги в Парагвай, там меняла валюту и отдавала деньги Кристиану.