Текст книги "Доказательство умысла (в сокращении)"

Автор книги: Уильям Каглин

Соавторы: Уолтер Соррелс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава 6

Мы с Лайзой ехали на такси в аэропорт, беседуя дорогой о нашем деле.

– Предположим, только предположим, что Майлз жену не убивал, – сказала Лайза. – Но зачем он состряпал невероятную историю об убившем ее таинственном взломщике? Единственный логичный ответ – если считать, что он не виновен, – таков: Майлз выгораживает своего сына.

– Возможно. Однако, по словам Мак-Дейрмида, о том, что ребенок выжил, ему не сказали.

– А что, если он как-то узнал об этом? Может быть, сын сам с ним связался.

– Хорошо, Лайза, давай рассмотрим такой деликатный вопрос: что следует делать, когда твой клиент высказывает пожелания, которые явно идут вразрез с его правовыми интересами? Допустим, я заявляюсь в тюрьму и весело сообщаю Майлзу: «Ну так вот, мы считаем, что у вас есть сын и вы знаете о его существовании. И вам известно, что, в силу устава трастового фонда Дианы, ваш предположительный денежный мотив можно попросту выбросить в форточку. А теперь скажите, Майлз, это ваш сын убил ее?» Майлз может, конечно, признаться, что он покрывает своего ребенка. Однако я думаю, что он скажет мне следующее: «Насколько известно мне, Чарли, мой сын мертв. Жену убил таинственный незнакомец, и я не желаю, чтобы вы тратили время на расследование, связанное с моим предполагаемым сыном, который скончался тридцать лет назад». После чего я буду этически обязанным следовать его указаниям.

– Но ты также этически обязан сказать ему об этом, – ответила Лайза. – Разве нет?

– До тех пор пока Майлзу неизвестно, что мы знаем о существовании его сына, он не может потребовать, чтобы мы отказались от этой линии расследования. И такой подход этически оправдан, поскольку единственное свидетельство существования сына – это слова старика, который мог знать то, о чем он говорил, а мог и не знать. Так что сейчас мы просто занимаемся тем, что собираем факты, которые имеют отношение к делу. А когда у тебя появятся какие-то результаты – если они появятся, – я сообщу клиенту о имеющемся у него выборе.

Лайза вгляделась в меня с каким-то странным выражением:

– Ты выглядишь страшно довольным собой, папа.

Я ухмыльнулся:

– И знаешь, что особенно смешно? Я действительно собой доволен.

А следом, уже серьезно, я сказал:

– Однако все это означает, что, когда мы вернемся домой, дел у тебя будет невпроворот.

Два дня, прошедших после нашего возвращения в Пикерэл-Пойнт, Лайза потратила на какие-то дела, о которых ничего мне не говорила. Она заняла свободный кабинет моего офиса, поставила в его углу стол, телефон и сидела там за закрытой дверью. А под конец второго дня, войдя в мой кабинет, объявила:

– Нашла!

– Кого?

– Сына Майлза и Дианы.

Я разулыбался:

– И как тебе это удалось?

– Звонила по телефону, и звонила очень много. Сначала в нью-йоркское Управление актов гражданского состояния – назвалась врачом «скорой помощи» и сказала, что мне необходимо найти настоящих родителей поступившего к нам неизвестного, который был в свое время усыновлен другими людьми. Сказала, что, если в течение восемнадцати часов он не получит порцию некоей невразумительной аминокислоты, а это требует переливания крови его ближайшего родственника, ему конец. И сказала, что его жена пригрозила в случае смерти подать на меня в суд, а заодно и на тех бюрократов, которые откажут мне в помощи. И передо мной тут же расступились воды Красного моря. Только после того, как женщина, с которой я разговаривала, сообщила мне его имя, до нее дошло: «Минутку. Если он вам неизвестен, как же вы можете знать его жену?»

Я рассмеялся.

– Выяснилось, что при рождении он был назван Безымянным ван Бларикумом.

– Безымянным? Господи, похоже, ван Бларикумы, когда он родился, и впрямь спятили.

– Похоже. Затем я позвонила в нью-йоркское Управление социального обеспечения и назвалась копом из полицейского управления Пикерэл-Пойнт. Сказала, что следствию срочно требуются сведения о судьбе Безымянного ван Бларикума, и сотрудник УСС мне эти сведения дал. Согласно архивным записям, его сначала переименовали в Дэвида ван Бларикума, а когда в возрасте двенадцати лет он был усыновлен, то в Отто Герда Хойзенфелтера. Я позвонила Хойзенфелтерам в округ Клинтон, штат Нью-Йорк. И они сказали, что не видели его уже пять лет. С тех пор, как он – заметь – в последний раз вышел из тюрьмы.

У меня поползли вверх брови:

– Без шуток? А где он отбывал срок?

– Похоже, он проводил в тюрьме больше времени, чем на свободе. Сидел за нанесение побоев в тюрьме округа Клинтон, потом в «Рикерс-Айленд», потом в тюрьме округа Волузия, штат Флорида. Потом в исправительном заведении города Колумбия, штат Южная Каролина, – за физическое насилие при отягчающих обстоятельствах. Это было в 92-м. А дальше пусто. Я снова позвонила в штат Нью-Йорк, Хойзенфелтерам: «В чем дело? Вы сказали, что он вышел из тюрьмы пять лет назад, но никаких документов на этот счет я найти не могу». Теперь прямая цитата из Хойзенфелтера: «Этот сукин сын ненавидит нас до того, что сменил имя». Я спрашиваю: «На какое?» Он отвечает: «А на черта мне это знать?» Я начала искать документы о смене имени. В Нью-Йорке пусто. Во Флориде пусто. В Южной Каролине – есть. Стала проверять его новое имя. И пожалуйста – еще один срок, на сей раз за нападение на полицейского. Догадайся, где он сидел?

– Понятия не имею.

– В исправительном заведении города Джексон – здесь, в добром старом штате Мичиган. Преступление было совершено в городе Гранд-Рапидс. Избил свою жертву буром.

У меня округлились глаза:

– То есть дубинкой ему размахивать не впервой, так?

– Ага. И когда он, по-твоему, вышел?

– Говори.

– За три месяца до убийства Дианы Дэйн.

Я откинулся на спинку кресла и спросил:

– Какое имя он теперь носит?

Она бросила на стол большой блокнот. В центре страницы крупным, неряшливым почерком Лайзы было написано: «Блэр Дэйн».

– Дэйн, вот как? – сказал я, подняв взгляд на Лайзу. – То есть, если во время процесса мы постараемся представить его настоящим убийцей, сказать в свою защиту: «Господи, да я отродясь ни про каких Майлза и Диану Дэйн не слышал» – он не сможет.

Лайза улыбнулась во весь рот.

– Отличная работа, малыш, – сказал я. – Потрясающая. Теперь нам осталось только найти его.

На это у нее ушло еще три дня, по истечении которых Лайза, улыбаясь, вошла в мой кабинет:

– Получилось!

Мы немедля поехали туда, где, как полагала Лайза, сможем найти Блэра Дэйна, – в место, которое находилось в часе езды от Пикерэл-Пойнт на север, в фермерской глуши. И наконец, перевалив через невысокий холм, увидели посреди огромного поля большой, некрашеный, похожий на склад дом, сложенный из шлакоблоков. Окон у дома, похоже, не было, а дверь имелась только одна.

– Это что же, секта какая-то? – поинтересовался я.

– Трудно сказать, – ответила Лайза. – Они называют себя «Возрожденные братья Христовы». Все до одного мужчины, за исключением их начальницы, сестры Беатрисы. Она была католической монахиней, но покинула орден после какого-то скандала.

Я остановил машину, мы вышли из нее, постучались в дверь. Спустя недолгое время ее отворил мужчина в бесформенной одежде из коричневатой ткани домашней выделки. Мужчина был примерно моего возраста – под пятьдесят, с пронзительными синими глазами, седой, с короткой седой же бородкой. На груди у него красовалось большое ожерелье – крест, сделанный из скрепленных сваркой подковных гвоздей, – ноги босые.

– С добрым утром, – весело произнес я. – Мое имя Чарли Слоун, а это моя дочь Лайза. Мы ищем Блэра Дэйна.

– А я Джек, – приятно улыбнувшись, сказал мужчина. – Мы вас ждали.

Голос у него был мягкий, но в то же время властный. Он впустил нас в вестибюль со стенами из некрашеных бетонных плит.

– Будьте добры, снимите обувь. Сестра Беатриса готова уделить вам десять минут.

– Но мы приехали, чтобы повидаться с Блэром Дэйном, – сказал я.

– Разуйтесь, пожалуйста, – повторил он. Дружелюбно, но твердо.

С волками жить… Мы разулись, сунули обувь в большую деревянную стойку, набитую одинаковыми рабочими башмаками.

– Вот сюда, – сказал мужчина, поворачивая к лестнице из голых бетонных блоков.

Наверху обнаружилось просторное, смахивающее на барак помещение – без потолка, с балками, подпирающими крышу из гофрированной стали. Весь его пол покрывала большая соломенная циновка, какие встречаются в японских домах. На дальнем конце циновки сидела, скрестив ноги и читая книгу, маленькая женщина с седыми волосами. Когда мы приблизились к ней, она подняла на нас взгляд и сказала:

– Спасибо, Джек.

Джек, не промолвив ни слова, ушел вниз по лестнице.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – указала она на пол перед собой.

Лицо женщины покрывали морщины, ей можно было дать от шестидесяти пяти до восьмидесяти лет. Спокойные зеленые глаза, обрезанные «под горшок» волосы, одежда из того же серого домотканого полотна, что и у Джека.

Я, покряхтывая, опустился на пол.

Старуха едва приметно улыбнулась:

– Итак, вы приехали сюда по поводу сына Майлза Дэйна.

Я удивленно приподнял брови.

– Мы можем представляться вам, мистер Слоун, религиозными фанатиками, однако это не значит, что мы не читаем газет.

– Нет, меня удивила ваша осведомленность о том, что он – сын Майлза Дэйна. Как вы об этом узнали?

– Он сам сказал мне, когда пришел, чтобы поселиться здесь.

– А. Ну ладно, я не хочу отнимать у вас время, просто скажите мне, как найти Блэра.

Маленькая женщина бодро кивнула:

– Понятно. К сожалению, это невозможно.

– При всем уважении к вам, сестра, – сказал я, – это решать не вам.

– Совершенно верно. Я просто сообщила вам пожелание Блэра.

– Где он? – резко спросил я.

– Боюсь, я из тех чокнутых старух, которых очень трудно запугать. – Сестра Беатриса усмехнулась. – Позвольте рассказать вам немного о нашей общине. Когда я еще была служительницей церкви, мне приходилось работать в тюрьмах. И я заметила, что в жизни большинства встречающихся там молодых людей недостает дисциплины. Нет, дисциплина в тюрьмах существует, однако она основана на угрозе и наказании. Здесь же мы находим дисциплину в учении Иисуса Христа.

– Замечательно.

– Сарказм вам нисколько не поможет, мистер Слоун. – С лица у нее впервые сошла улыбка. Яркие зеленые глаза стали очень холодными. – Чтобы войти в нашу общину, нужно от многого отказаться. Насколько я понимаю, вы бывший алкоголик, мистер Слоун.

– Откуда вам это известно?

– Пожалуйста, мистер Слоун, будьте внимательнее. Я уже сказала вам, что читаю газеты. Чтобы избавиться от алкоголизма, вам пришлось сделать выбор – отказаться от определенных предлагаемых миром искушений. Надо полагать, в вашей личности присутствуют черты, которые позволили вам добиться успеха. Большинство этих мальчиков, – она обвела рукой ряд пустых коек, – такими чертами не обладают. Им, для того чтобы отречься от мира, требуется пастырь. Я и есть этот пастырь. Я не делаю выбор за них. Я просто предоставляю им подобие стада, в котором они могут жить, оставаясь защищенными – по существу, от самих себя.

– То есть вы защищаете Блэра от него самого?

– Блэр не глупец. Он осознал свои изъяны и пришел сюда, чтобы избавиться от них. А если избавиться от них не удастся, он останется здесь до самой смерти.

– Все это просто смешно, – сказал я. – Я пытаюсь уберечь невиновного человека от тюрьмы, в которую он может попасть по ложному обвинению. И считаю, что Блэр способен помочь мне в этом.

– Нет, мистер Слоун. На самом деле вы хотите предъявить присяжным правдоподобного альтернативного обвиняемого. Вы хотите унизить его, и я вам этого не позволю.

– Ага. То есть выбор все-таки делаете вы, а не он.

– В конечном счете не важно, кто его делает. Если Блэр возвратится в мир, то снова потеряет душу, и это так же верно, как то, что я сижу перед вами.

– Я могу вызвать его в суд повесткой.

Ее холодные зеленые глаза заглянули в мои:

– А я могу его спрятать.

– И сесть за это в тюрьму.

Она улыбнулась во весь рот:

– Оглянитесь вокруг, мистер Слоун. Я живу в доме из шлакоблоков, у меня нет ни семьи, ни уединения, ни маленьких радостей. И живу я здесь тринадцать лет. Вы действительно думаете, что перспектива провести несколько недель в кутузке способна меня напугать?

Понимая, что продвинуться мне никуда не удается, я решил сменить тактику и сказал:

– Простите, сестра. Мне не следовало давить на вас. Не могли бы вы по крайней мере рассказать о том, какое впечатление производит на вас Блэр. Что он за человек?

– Такой же, как большинство живущих здесь, – неблагополучный. Вырос без любви, в гнетущей обстановке. С трудом верит людям. Легко впадает в ярость. Но также очень умен и очень хорошо умеет выражать свои мысли – он знает себя лучше, чем большинство ваших головорезов.

Впервые за все это время заговорила Лайза:

– Как вы считаете, это он убил свою мать?

Сестра Беатриса покачала головой:

– Совершенно исключено.

– У нас есть очень убедительные доказательства того, что в ночь убийства он был в доме. Если Блэр не убийца, почему бы ему не пойти в полицию и не рассказать, что он там видел?

С секунду сестра Беатриса изучающе смотрела на мою дочь.

– Скажу вам совсем просто: этого не будет.

– У него имеется черный «линкольн», модель шестидесятых? – спросила Лайза.

Сестра Беатриса еще раз окинула ее изучающим взглядом:

– У меня есть старый «Континенталь». Временами я одалживаю эту машину Блэру.

– Ее задние дверцы открываются назад?

– По-моему, мы полностью прояснили наши с вами позиции, нет? – Старуха опустила взгляд на книгу, которую читала перед нашим приходом, и зашевелила губами.

– Сестра…

Продолжая глядеть в книгу, она сказала:

– Если я, подняв взгляд, увижу, что вы еще здесь, то попрошу моих мальчиков выставить вас. Подобное удовольствие выпадает им не часто, и они стараются выжать из него все до последней капли.

В машину мы вернулись с рекордной скоростью.

Нет, наверное, ничего печальнее и мрачнее, чем тюрьма в канун Рождества. Каждая ее стальная дверь с шелушащейся серой краской, каждая ржавая решетка, каждый неряшливый сварочный шов, каждый стык строительных блоков, из которого торчат клочья уплотнителя, каждая бетонная плита усиливают ощущение безнадежности и позора.

В канун Рождества настало время, когда я уже не мог больше уклоняться от разговора с Майлзом о его сыне.

Охранник попросил меня отнести Майлзу ужин и вручил поднос с пластмассовой столовой утварью и едой.

Так что, пока мы разговаривали с ним в комнатке для допросов, Майлз ел, доставая пластмассовой вилкой из пластмассовой коробочки куски индейки под соусом, картофельное пюре и салат.

Отпустив несколько вялых шуточек, я наконец сказал:

– Послушайте, существует одно обстоятельство. Мы знаем о Блэре.

Майлз взглянул на меня поверх своего безрадостного ужина.

– Я не хочу, чтобы его втягивали в это.

– Майлз, Стэш будет доказывать, что вы убили Диану ради ее денег. Если нам удастся доказать, что вы знали о существовании Блэра, этот мотив вылетит в окно. Более того, я уверен, что в ночь убийства Блэр был в вашем доме.

Майлз скривился:

– Вот видите, этого я и хочу избежать. Вы собираетесь сказать: «Эй, посмотрите, ребята. В ночь убийства в доме был склонный к насилию мешок с дерьмом. Он и есть настоящий убийца».

Я побарабанил пальцами по столу:

– Давно вам известно о Блэре?

– Всегда было известно, – ответил он. – Этот мерзавец, брат Дианы, Роджер, уже через несколько недель после рождения ребенка сказал мне, что на самом деле он жив. Я мог попытаться предъявить права на него, но знал, если я это сделаю, Дианы мне не видать. Ей было всего девятнадцать лет. Мысль о том, что придется отказаться от всего – от семьи, от денег, от прежней жизни, – была слишком страшна для нее. Я обменял сына на Диану.

Майлз вытер один глаз ладонью, оставив на лбу мазок подливки.

– Это он, Майлз? Он убил Диану?

– Ответственность за то, что случилось с несчастным мальчиком, лежит на мне.

– Я задаю вам вопрос. Это Блэр Дэйн убил вашу жену?

Майлз снова принялся за еду, по щекам его катились слезы. В конце концов он сказал:

– Делайте то, что считаете нужным, Чарли. Но если вы хоть в чем-нибудь обвините моего сына в зале суда, я уволю вас, не сходя с места. А теперь идите, – он потыкал вилкой в пюре, – я пытаюсь получить удовольствие от рождественского ужина.

Глава 7

– Все мы хорошо знаем, кто такой Чарли Слоун.

Стэш Олески повел в мою сторону двумя пальцами. Подбор присяжных завершился, зал суда был под завязку набит репортерами. А от задней его стены на нас взирало всевидящее око – камера канала «Суд ТВ».

– Чарли Слоун, – продолжал государственный обвинитель округа Керри, – это самый, вне всяких сомнений, известный адвокат нашего маленького округа. Однако я должен сказать вам с самого начала: здесь судят не Чарли Слоуна, и потому я не стану распространяться перед вами о его репутации, о его тактике или о категории людей, которых он защищал прежде. И уж определенно о его хорошо известных и прискорбных личных проблемах.

Ну да, все верно, подумал я. Хотя именно этим ты сейчас и занимаешься. Однако протестовать смысла не было. Вступительная речь – это не тот случай, в котором стоит апеллировать к худшим сторонам натуры присяжных.

– Нет, друзья, – говорил между тем обвинитель. – Единственная причина, по которой я вообще упомянул Чарли Слоуна, такова: я собираюсь ознакомить вас с неоспоримыми фактами, которые полицейские Пикерэл-Пойнт собрали, появившись в ночь на двадцать первое октября прошлого года в доме номер двести двадцать один по бульвару Риверсайд. Из свидетельских показаний вы узнаете, что первым, кого увидела офицер полиции, прибывшая на место убийства Дианы Дэйн, был Чарли Слоун. Кроме того, обвинение докажет, что кто-то снял определенное оружие со стены запертой комнаты, в которой Майлз Дэйн хранил огромную коллекцию ножей, кинжалов, самурайских мечей и иных зловещих орудий, и что сделавший это человек забил жену Майлза Дэйна, Диану, до смерти.

Вы также узнаете из этих показаний, что, обнаружив тело своей жены, обвиняемый, прежде чем позвонить хоть кому-то, мешкал значительное количество времени. А когда мистер Дэйн все же надумал сделать телефонный звонок – единственный, могу добавить, телефонный звонок, – тут Стэш Олески поднял перед собой палец и вперился в него обвиняющим взором, – куда он позвонил? В «скорую помощь»? Нет. В полицию? Нет. В службу «девять-один-один»? Нет, друзья мои. Он позвонил Чарли Слоуну, своему адвокату.

После этого обвинитель довольно долгое время молча простоял посреди зала, глубоко засунув руку в карман и глядя на присяжных.

– Убийство? – наконец произнес он. – Минуточку. Не просто убийство. Убийство первой степени. Преднамеренное убийство. Думаю, рассмотрев целую гору улик и свидетельств, вы со мной согласитесь. Тем более, что мы предъявим вам заранее написанный план, настоящую исповедь, а по сути дела – подробную дорожную карту этого преступления.

Стэш Олески поднял перед собой книгу в глянцевой ярко-красной бумажной обложке.

– Здесь содержится все. Мы включили в число улик подлинные слова самого обвиняемого, и, поверьте мне, когда вы их услышите, в ваших жилах застынет кровь.

Он бросил книгу на ближайший к нему стол и наставил указательный палец на Майлза Дэйна:

– Преднамеренное, друзья мои. Убийство первой степени. Мистер Дэйн виновен, виновен и еще раз виновен. Пусть улики говорят сами за себя.

– Браво! – с энтузиазмом воскликнул я и трижды неторопливо хлопнул в ладоши. – Какой все-таки отважный и скромный человек состоит у нас в государственных обвинителях.

И я, широко улыбаясь, подошел поближе к присяжным.

– Разве это не проявление отваги? Мистер Олески даже не собирается доказывать вину моего клиента. Он собирается позволить уликам говорить за себя. – И я послал государственному обвинителю самую грустную, какую мне только удалось изобразить, улыбку. – Вы, я полагаю, заметили, что в своем довольно коротком вступительном слове мистер Олески рассказал вам об этих уликах не так уж и много, верно? О, разумеется, он поведал вам о том, насколько ужасно преступление, которое мы здесь рассматриваем. Но, боже ты мой, когда речь пошла о самой сути дела, он сказал всего лишь, что у него имеется… Как это он выразился? Гора улик? Оказавшись перед необходимостью провести линию, которая связала бы моего клиента с совершением преступления, мистер Олески попросту лишился слов, не правда ли?

Я смерил его неприязненным взглядом.

– Впрочем, в одном мистеру Олески нельзя не отдать должного. Он и его огромная армия оплачиваемых нашим штатом подчиненных действительно сложили целую гору. Гору извращенных фактов. Гору полуправд. Гору инсинуаций. Гору вранья. Да, вот слово, которое полностью характеризует обвинения, выдвинутые мистером Олески против Майлза Дэйна.

Я пересек зал, снял со стола обвинения книжку и помахал ею в воздухе, показывая присяжным устрашающую обложку, на которой мужчина театрально заносил изогнутую черную палку над головой грудастой девицы.

– Вымысел, фикция! – Я хлопнул книжкой об стол. – Так что, когда вы будете слушать свидетельские показания и рассматривать эту огромную гору так называемых улик, не забудьте задать себе один-единственный вопрос: факт или фикция? Факт или фикция?

О да, вы получите от государственного обвинителя множество обрывков информации, которые он будет именовать фактами. Однако это не более чем фикция. Под конец этого процесса мы покажем вам, что ту же самую кучу улик можно сложить таким образом, что перед нами предстанет история, целиком и полностью отличная от той, какую собирается поведать вам мистер Олески.

Я вернулся к столу защиты, встал рядом с моим клиентом. Он смотрел прямо перед собой, а я положил ему на плечи ладони.

– Между историей мистера Олески и нашей будет существовать одно маленькое отличие. А именно: наша история не будет фикцией. Она будет правдой.

Настал черед свидетелей, и Стэш вызвал Шанталь Денкерберг. Сегодня она более чем когда-либо походила на выпускницу католической школы: прямая спина, коротко и аккуратно подстриженные волосы, синий костюм, белая накрахмаленная хлопковая блузка, скромные синие туфли.

– Детектив Денкерберг, – начал обвинитель, – не могли бы вы рассказать нам об утре двадцать первого октября прошлого года?

– В семь часов утра на мой пейджер поступило от диспетчера сообщение о том, что в доме номер двести двадцать один по бульвару Риверсайд произошла насильственная смерть, – твердо и громко сообщила она. – Я поехала на место преступления, где меня встретил старший из охранявших его офицеров, сержант Дэйл Борден. Он сообщил, что, судя по увиденному, жертву забили до смерти.

– С кем вы разговаривали после него?

– С Чарли Слоуном. Мистер Слоун сказал, что он адвокат и представляет мужа жертвы, мистера Майлза Дэйна. Мистер Слоун сообщил также, что, по словам мистера Дэйна, убийцей был, судя по всему, грабитель, который, совершив это преступление, сбежал, выпрыгнув из окна. И добавил, что мистер Дэйн не в себе и дать показания сможет лишь позже утром.

– Вам часто случается сталкиваться на месте преступления с адвокатами?

– Практически никогда. По моему опыту, люди ни в чем не повинные не звонят адвокатам через минуту после совершения преступления.

Я вскочил:

– Протестую! Это самое неточное и предвзятое заявление, какое я слышал за двадцать лет практики! Защита заявляет о нарушении норм ведения процесса!

Судья Ивола мрачно уставился на меня:

– Забудьте о нарушениях норм ведения процесса, мистер Слоун. Их здесь нет и не будет. Однако протест ваш я поддерживаю. Детектив Денкерберг, будьте добры держать ваши мнения при себе.

Стэш продолжил:

– Что вы сделали потом?

– Обошла дом снаружи. И увидела, что на втором этаже открыто окно. В то время у меня не имелось причин сомневаться в сценарии, который изложил мистер Слоун, – «грабитель убил миссис Дэйн и выпрыгнул в окно». Поэтому я сильно удивилась, когда самый тщательный осмотр не позволил мне обнаружить под окном никаких отпечатков ног. Всякий, кто прыгает из окна, почти наверняка оставляет следы там, где приземляется.

Дальше она рассказала о том, как осматривала дом.

– Расскажите о вашем первом впечатлении от тела.

В первый раз за это время Денкерберг позволила себе показать, какие чувства она испытывает. Направив на Майлза Дэйна горящий взгляд, Денкерберг сказала:

– Ужасное насилие. За время моей карьеры мне приходилось сотни раз иметь дело с убийствами и нападениями на людей, но худшего избиения я до той поры не видела.

И она подробно рассказала, где и как лежала Диана Дэйн, описала состояние комнаты, упомянула об отсутствии следов борьбы, о брызгах крови на стенах и потолке.

– Так вам все же удалось побеседовать с мистером Дэйном?

– Да, в конце концов мистер Слоун все-таки подошел ко мне и сказал, что мистер Дэйн готов к разговору со мной.

Я встал, воздев к небесам руки:

– Ваша честь! Прошу вас! Этот суд рассматривает не мою особу, а вопрос о виновности или невиновности мистера Дэйна.

Судья Ивола, возведя брови, повернулся к детективу Денкерберг.

– Вы же опытный свидетель, детектив, – елейно произнес он. – Если вам угодно исподволь переходить на личности, делайте это в другом месте. Не в суде.

Стэш Олески, не желавший, чтобы я нарушил ход допроса, мгновенно спросил:

– Оставляя в стороне манеру, в которой появился мистер Слоун, что произошло дальше, детектив?

– Мистер Слоун провел меня к кабинету мистера Дэйна. Я начала задавать мистеру Дэйну вопросы о событиях прошедшей ночи. Мистер Дэйн сказал, что он обычно работает с полуночи до четырех утра. Затем сообщил, что где-то около трех пятнадцати или трех тридцати утра он услышал в доме шум, подозрительные звуки, которые заставили его покинуть кабинет. По его словам, поднявшись наверх, он увидел мужчину, бегущего по коридору, в который выходит дверь спальни миссис Дэйн. Мистер Дэйн сказал, что погнался за этим мужчиной и тот забежал в гостевую спальню. Приближаясь к ней, мистер Дэйн услышал громкий звон разбиваемого стекла. Когда же он вошел в спальню, та оказалась пустой, а окно ее разбитым. Выглянув в окно, мистер Дэйн увидел – насколько я помню, он произнес именно такие слова – «мужскую фигуру», пересекавшую лужайку.

– Хорошо, давайте теперь обратимся к поведению мистера Дэйна. Присутствовало ли в этом поведении что-либо, показавшееся вам достойным особого внимания?

– Он произвел на меня впечатление агрессивного, не желающего помогать полиции человека. Мой опыт следовательской работы говорит мне, что родные жертвы обычно видят в полицейских союзников, а не врагов.

– Вам, опытному следователю, показалось что-либо существенным в поведении мистера Слоуна?

Я вздохнул – достаточно громко, чтобы меня услышали присяжные.

– Да, – ответила детектив Денкерберг. – Он прервал допрос под явно надуманным предлогом. Изобразил приступ кашля, чтобы отослать меня за стаканом воды. Когда я вернулась, дверь кабинета оказалась запертой. О чем за ней говорили, я не слышала, однако могу сказать, что мне пришлось довольно долго простоять в коридоре, ожидая, когда мистер Слоун завершит разговор со своим клиентом.

– Как вы – в качестве следователя – оценили этот долгий разговор?

Ответ Денкерберг вполне отвечал обстоятельствам, в которых он давался. Ей вовсе не хотелось создавать повод для апелляции, а Стэшу тем более.

– Сам по себе такой разговор не стоил бы внимания. Однако если взять ситуацию в целом – отсутствие отпечатков ног под разбитым окном, тот факт, что мистер Дэйн не потрудился позвонить в полицию или в «скорую помощь»… В общем, все это заставило меня насторожиться. Что касается притворства и общего поведения мистера Слоуна… Короче говоря, мне представлялось, что, если сложить все это вместе, получится портрет свидетеля, не до конца откровенного.

Ответ Стэшу явно понравился. Он снова взял со стола книжку в яркой обложке:

– Детектив, вы читали эту книгу?

– Да. Она называется «Как я убил жену и вышел сухим из воды».

По залу суда пронесся шумок.

– Когда эта книга впервые привлекла ваше внимание?

– Вскоре после убийства миссис Дэйн неизвестное лицо прислало старый экземпляр этой книги в полицейский участок. Тогда я ее и прочитала.

– Вы сочли, что она имеет отношение к проводимому вами расследованию?

– В определенном смысле – да. В книге рассказывается о человеке, который убивает жену, чтобы завладеть ее деньгами. В то время мы еще не обнаружили орудие убийства. Поэтому меня поразило то, что герой книги убивает жену бокеном, а после сваливает вину на другого персонажа, своего близкого друга. Для этого он подбрасывает орудие убийства в катер друга. Прочитав это, я подумала: «Ага!»

– А почему «ага», детектив?

– Потому что мистер Дэйн живет у реки. На расстоянии метров четырехсот от его дома проживают четверо или пятеро соседей, у которых прямо за их домами стоят катера. Поэтому я проехалась вдоль набережной, прося у соседей мистера Дэйна разрешения осмотреть их катера. Никто мне не отказал. Утром двадцать третьего октября я осмотрела катер, принадлежащий доктору и миссис Рой Беверли, которые проживают в доме номер двести тридцать три по бульвару Риверсайд. В носовом рундуке катера, предназначенном для хранения спасательных средств, я обнаружила комплект черной одежды и изогнутую дубинку из черного дерева – бокен, – все это было покрыто кровью.

– Как вы поступили, обнаружив эти вещи?

– Взяла их на хранение, зарегистрировала и герметично упаковала. Потом лично доставила все в Лэнсинг, в главную лабораторию криминалистики штата. Криминалисты провели сравнение ДНК. Согласно их отчету, ДНК крови, найденной на одежде, совпадала с ДНК Дианы Дэйн.

– А дубинку в криминальной лаборатории тоже исследовали?

Шанталь Денкерберг кивнула:

– Да. Бокен подвергли обработке парами цианоакрилатового эфира, что позволило обнаружить на его деревянной поверхности два непроявленных отпечатка пальцев.

– И что же, криминалистам удалось установить их совпадение с отпечатками какого-либо известного полиции человека?

– Да, удалось. Они совпали с отпечатками Майлза Дэйна.

– Что произошло потом?

– У меня имелось орудие убийства, имелся подозреваемый, отпечатки пальцев, покрытая кровью жертвы одежда подозреваемого. Я сочла все это достаточными основаниями для ареста. И потому, получив ордер, арестовала мистера Дэйна за убийство его жены.

Возможности провести перекрестный допрос детектива Денкерберг мне пришлось ожидать до следующего утра.

Большинство адвокатов норовят заново подстричься к столь важному дню процесса и надеть свой лучший костюм. Я – нет. Я иду путем противоположным, стараясь придать себе вид законченного неудачника. Мои противники любят изображать меня расчетливым, склонным к махинациям крючкотвором. Однако человека, который и галстук толком повязать не может, трудно заподозрить в особой изворотливости.