Текст книги "Доказательство умысла (в сокращении)"

Автор книги: Уильям Каглин

Соавторы: Уолтер Соррелс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Ивола не позволит использовать это.

– Еще как позволит. И с превеликой радостью. – Лайза сняла с полки сборник законов штата Мичиган, открыла его, положила передо мной на стол. – По мичиганским законам, существует пять условий, которым должно удовлетворять убийство первой степени. Самое неприятное для нас – третье.

И она, сняв со стола сборник, прочитала:

– «Третье, убийство должно быть предумышленным, то есть обдуманным заранее».

– А мы тут при чем?

Лайза бросила мне книгу:

– Я заложила кое-какие страницы, подчеркнула несколько мест. Просмотри их.

Я открыл роман на первой закладке, начал читать.

После того как я покончил с чтением, Лайза посмотрела на меня:

– Пожалуй, мне стоит съездить в Нью-Йорк. Тебе так не кажется?

– Да, – ответил я. – И загляни там в компанию «Ширман и Паунд».

По дороге в аэропорт Детройта мы остановились у тюрьмы, и я попросил о свидании с Майлзом. Он хотел, чтобы я привез ему пару книг, шерстяные носки, еще кое-что.

Мы с Лайзой вошли в комнату для допросов, сели.

– Ваш роман, – сказал я, – это очень плохая новость.

Майлз надул щеки, с шумом выдохнул:

– Да уж. Я тоже все время о нем думаю. О том, что в нем написано. Там чертова пропасть совпадений.

– Не исключено, что это не просто совпадения, – сказала Лайза.

– Вот и я о том же, – ответил Майлз. – Совпадения, которые на самом-то деле никакие не совпадения.

– Вы можете представить себе человека, который прочитал эту книгу и попытался обставить убийство вашей жены так, чтобы оно выглядело похожим на… ну, в общем… – произнес я.

– Вы говорите о человеке, который хотел меня подставить? – спросил Майлз.

Я немного помолчал, потом сказал:

– Знаете, Майлз, я двадцать лет работаю адвокатом по уголовным делам. И за все эти годы с удачной подставой не сталкивался ни разу. Да если на то пошло, и с неудачной тоже. Подставы бывают только в кино. А для реальной жизни это штука слишком уж сложная. Я думаю всего лишь о том, что кто-то попытался определенным образом выстроить факты, зная, что в вашем романе для них найдутся параллели.

– Вы полагаете, судья ухватится за это?

Я откашлялся:

– Надеюсь, что нет. Поживем – увидим.

Майлз какое-то время глядел в пространство.

– Не знаю, что вам сказать. Роман не переиздавался с тех пор, как мы уехали из Нью-Йорка. Я просто… просто…

И он вздохнул, тяжело и прерывисто.

Глава 5

– Пап? Пап? Алло? Ты меня слышишь? – Из автоответчика донесся голос Лайзы. – Ты можешь перезвонить мне, пап? У меня тут две новости, хорошая и плохая. А лучше приезжай.

И она продиктовала название отеля и номер, в котором остановилась. Я сразу же набрал номер бюро путешествий и заказал билет на ночной рейс.

Мой самолет приземлился в Ла-Гуардиа за несколько минут до двух утра. Я доехал на такси до названного Лайзой отеля, закинул вещи в номер, нашел номер Лайзы и постучал в дверь. Через пару минут она открыла мне. Несмотря на поздний час, Лайза сразу перешла к делу.

– Помнишь, я сказала по телефону, что есть новость хорошая и есть плохая. Плохая состоит в том, что я позвонила в трастовый отдел «Ширман и Паунд». Ничего узнать мне не удалось. Мне только сказали: «Мистер Олески уже затребовал все документы по трастовому фонду».

– Ладно, а какова хорошая?

– Я договорилась встретиться и выпить с братом Дианы Дэйн. Сегодня, в «Дубовом баре» отеля «Плаза». Может быть, мне удастся выкачать из него какую-нибудь информацию.

– Выпить? – с сомнением переспросил я.

– Все будет хорошо. Мы пойдем туда вместе. Ты сядешь за соседний столик, станешь приглядывать за нами. Если ты будешь рядом, я смогу ограничиться содовой.

«Дубовый бар» отеля «Плаза» – заведение старинное и респектабельное, люди демонстрируют здесь свое богатство, накачиваясь выпивкой по десяти долларов глоток. Шестиметровые потолки, мраморные полы, большие кресла, превосходное обслуживание – и не очень шумно. Я сидел за столиком один, и запах солодового виски напоминал мне о множестве вещей, навсегда ушедших из моей жизни.

Лайза выбрала маленький круглый столик метрах в полутора от моего, положила портфель на соседнее кресло. Она как раз снимала плащ, когда к этому столику подошел очень высокий мужчина в костюме от «Брукс бразерс» и галстуке-бабочке. Росту в нем было под метр девяносто – широкоплечий, но несколько сутуловатый, со спадавшими на лицо мягкими, похожими на белый пух волосами. Лицо это казалось несколько асимметричным – одна сторона выглядела вполне приятно, а в другой ощущалось нечто хищное, как будто в душе этого человека боролись две сущности.

– Лайза? – произнес он.

– Добрый вечер, мистер ван Бларикум. – Лайза обнажила в улыбке ровные зубы и внезапно показалась мне совсем уже взрослой женщиной.

– Прошу вас, называйте меня Роджером.

Как-то не был он похож на человека, который легко говорит «зовите меня Роджером». Суховатые манеры, выговор старого ньюйоркца: мистер Хауэлл из «Острова Гиллигана» с легкой примесью Бруклина в гласных. Он церемонно отодвинул для Лайзы кресло, подозвал официанта:

– Два скотча, чистых.

Они уселись, обменялись несколькими любезностями, затем ван Бларикум заговорил о деле:

– Должен сказать, ваше сообщение страшно меня заинтриговало. – Он одарил Лайзу улыбкой, которая, казалось, обозначала на разных сторонах его лица чувства совершенно разные. – Странно, я никогда раньше не слышал вашего имени.

– О, я живу по большей части в Милане, – легко ответила Лайза. – Значительную часть наших клиентов составляют итальянцы и швейцарцы.

– По телефону вы дали понять, что хотите показать мне нечто необычайно интересное.

Лайза взяла потертый кожаный портфель, поставила его на стол.

– Будьте добры, мистер ван Бларикум, переставьте ваш стакан на пол, – сказала она и опустила туда же свой.

Некоторое время ван Бларикум вглядывался в нее, затем поставил стакан со скотчем у ножки стола. Лайза открыла портфель, достала оттуда белую папку, протянула ее ван Бларикуму. Когда он открыл папку, правый его глаз расширился, а левый сузился.

– Боже милостивый! – произнес он. – Откуда это у вас?

Я, стараясь не привлекать к себе внимания, вытянул шею и посмотрел на соседний столик. Большой лист плотной бумаги – судя по всему, оттиск с японской гравюры на дереве. Гравюра изображала мужчину, совершающего половой акт с женщиной в маске.

– Последняя из знаменитых тридцати девяти эротических сцен Хаякавы. Отпечатаны в 1825 году в количестве шести экземпляров. Из шести комплектов полный сохранился только один. Насколько мне известно, еще один, почти полный, находится, скажем так, в частном владении, верно? – Лайза понимающе улыбнулась. – К сожалению, его владельцу не хватает, как мне говорили, именно этого оттиска.

Ван Бларикум смотрел на Лайзу, и в глазах его читалась странная смесь эмоций. Он перевернул лист, пристукнул пальцем по красному кружку на обороте.

– Мне этот оттиск известен. Здесь стоит штамп музея «Метрополитен». Эта копия принадлежит «Мету».

Лайза улыбалась по-прежнему:

– Принадлежала. Потом музей ее продал.

– Нет, не продал. Я бы услышал об этом. – Ван Бларикум сжимал и разжимал челюсти. – Вы зазвали меня в людное место, чтобы показать краденую гравюру. Мне это совсем не нравится.

Лайза пожала плечами:

– Хорошо. Верните ее мне, и я уйду.

Ван Бларикум, похоже, не мог заставить себя выпустить оттиск из рук. Он украдкой огляделся по сторонам. К моему ужасу, наши глаза встретились. Я вежливо улыбнулся и отвел взгляд. По счастью, он не узнал меня, хотя, наверное, и видел мое лицо в выпусках новостей.

– Мистер ван Бларикум, – мягко и вкрадчиво произнесла Лайза, – вам этот оттиск интересен или нет?

Ван Бларикум не ответил.

Лайза перегнулась через стол, вытянула лист у него из рук и уложила обратно в портфель.

Наконец ван Бларикум наклонился, чтобы поднять с пола свой виски. На полпути к поверхности стола стакан выскользнул у него из руки. Ван Бларикум попытался поймать его, но не успел – стакан разбился вдребезги.

Ван Бларикум отдернул руку:

– О черт!

С руки капала кровь. Ван Бларикум вытащил из кармана белый носовой платок, кое-как обмотал им порезанный большой палец.

– Сколько? – хрипло спросил он.

Лайза достала ручку, написала на салфетке несколько цифр. Ван Бларикум взглянул на салфетку, улыбнулся и снова опасливо огляделся по сторонам.

– Ну что же, мне очень жаль, но в данных обстоятельствах я действительно ничего вам предложить не могу. Слишком уж много неясностей в происхождении этой вещи. – Он тоже что-то написал на салфетке, пододвинул ее к Лайзе. – Это номер моего личного телефона. Позвоните мне, если у вас найдется для меня что-нибудь, э-э, более чистое.

Что в точности было написано на салфетке, я различить не мог, однако там, судя по всему, стояло его имя и какое-то число с немалым количеством нулей. Встречное предложение.

– Какая жалость, – произнесла Лайза. – Наверное, мне придется обратиться к кому-то еще. Но, если вы передумаете, вот вам мой сотовый.

Она перечеркнула первое число и написала под ним другое. И оно тоже не было номером телефона.

Ван Бларикум протянул руку, задумчиво постукал кончиком указательного пальца по салфетке. И наконец, легко кивнув, сказал:

– Хорошо.

Лайза склонилась к нему через стол – доверительно, точно заигрывая. Казалось, она очень старается дать ван Бларикуму возможность заглянуть в вырез ее блузки.

– Я расскажу вам один секрет, если вы расскажете мне другой, – загадочно улыбнувшись, произнесла она.

Ван Бларикума, похоже, цифра, стоявшая на салфетке, интересовала куда больше, чем грудь Лайзы.

– Секрет? – наконец переспросил он.

– У каждого из нас имеются свои маленькие извращения, м-м? – сказала, обнажая зубы в улыбке, Лайза. – Я хотела сказать, странности.

В глазах ван Бларикума появился влажный, голодный блеск, однако он молчал.

– Я, например, просто с ума схожу от слухов о знаменитостях.

Ван Бларикум смотрел на нее.

– И что?

– Расскажите мне о ней.

Ван Бларикум помолчал, затем:

– О ком?

– Вы знаете, о ком. О ней, о Майлзе. Об их прошлом.

Ван Бларикум прищурился, нервно оглядел комнату. Наши взгляды снова встретились. Я увидел у него в глазах узнавание.

Он медленно встал, покачал головой:

– Вы отвратительные, порочные, дешевые, жуткие, уродливые людишки. Неужели у вас нет никакого стыда?

Он сорвал с руки платок, помахал тряпицей с красным пятном перед лицом Лайзы.

– Что такое? – спросила Лайза. Теперь она блефовала, стараясь разогнать его подозрения.

– Вы ведь уже разговаривали с Мак-Дейрмидом, верно? Так вот, если Майлз выкрутится, кровь моей сестры будет на ваших руках! – Он все же сорвался на крик. И бросил Лайзе в лицо покрытый кровью платок.

А когда тот упал на стол, ван Бларикум повернулся ко мне и произнес медленно и злобно:

– Знаете, что самое смешное, Слоун? Выкрутится он или нет, не важно. Майлз нацелился на ее деньги. Но вот их-то он никогда и не получит. – Ван Бларикум слабо улыбнулся. – Никогда и ни за что. Разве Мак-Дейрмид не сказал вам об этом?

– Майлза ее деньги никогда не интересовали, – ответил я.

– Да? Ладно, присмотритесь к его физиономии, когда ублюдок явится за состоянием Дианы. И вы узнаете подлинную правду.

– Какие-то осложнения? – Рядом со мной вдруг появился метрдотель, неуверенно поглядывавший на окровавленный платок.

– Никаких, – ответил я и, подобрав платок, сунул его в карман. – Собственно, мы уже уходим.

– Ну, в общем, все это можно было проделать и получше, – сказала Лайза. Мы с ней сидели в чрезмерно дорогом ресторане нашего отеля, и она все поглядывала на меня с нервной улыбкой.

– Ты старалась, – ответил я. – И если хочешь знать мое мнение, ты очень хорошо поработала.

Мы заказали еду, потом я спросил:

– Ладно, раз ты молчишь, придется спросить мне. Откуда взялся оттиск?

– Я ползала по Интернету, пытаясь выяснить что-нибудь о семье ван Бларикумов. Оказалось, что Роджер – известный коллекционер японской эротики. А у меня есть… Ну, в общем, один знакомый. Специалист по азиатскому искусству, работающий в музее «Метрополитен». Он сказал мне, что в «Мете» хранится оттиск, за которым ван Бларикум гоняется уже многие годы. Ну, я и встретилась с этим знакомым, надеясь заполучить оттиск. На время. Он мне, естественно, отказал. И я накачала его «Гленфиддичем» до полного одурения, так что он…

Она примолкла и некоторое время смотрела в окно.

– Короче говоря, – продолжила она, – напившись, он повез меня к «Мету» и вынес оттуда через заднюю дверь этот оттиск – одолжил его мне на двадцать четыре часа, примерно так.

Она опустила взгляд в пол.

– Знаешь, странно. Одна моя половина гордится тем, что я так ловко все провернула, а другая испытывает отвращение.

– Точное описание первых тридцати с небольшим лет моей жизни, – отозвался я.

Мы посидели в молчании, пока нам не принесли еду. Я вгрызся в своего цыпленка. Лайза вяло ковырялась в салате.

Неожиданно она подняла на меня полный энтузиазма взгляд:

– Как по-твоему, о чем, собственно, говорил ван Бларикум? «Присмотритесь к его физиономии, когда ублюдок явится за деньгами Дианы»?

– Полагаю, о том, что, когда Майлз придет за наследством Дианы, на лице у него будет написана жадность.

Лайза нахмурилась:

– Да, но он еще сказал, что Майлз никогда, ни за что не получит этих денег.

– Бессмыслица какая-то, верно? Но может быть, для нас куда важнее выяснить, кто такой Мак-Дейрмид? Ты попросила Роджера рассказать о прошлом Дианы, и он практически сразу сказал: «Вы ведь уже разговаривали с Мак-Дейрмидом, верно?»

– А, хорошо, что ты об этом вспомнил, – ответила Лайза. – Я вчера съездила в дом Роджера и слегка подмазала тамошнего швейцара. Он рассказал, что был один старикан, который миллион лет проработал в семье ван Бларикумов дворецким, и что пару лет назад Роджер его уволил. По словам швейцара, если кто и знает о ван Бларикумах что-нибудь интересное, так именно этот старик. А зовут его Иен Мак-Дейрмид.

– Что ж, надо его отыскать, верно? – сказал я.

– Беда только в том, что Мак-Дейрмиду, уже когда его уволили, было лет сто. С тех пор он вполне мог умереть.

Согласно телефонным справочникам, во всем Нью-Йорке существовал только один Иен Мак-Дейрмид, и проживал он в Бруклине.

Я позвонил ему, никто не ответил, и на следующее утро мы отправились на подземке к нему в гости – и нашли пятиэтажный дом без лифта, населенный корейцами и латышами. Мы нажали на кнопку звонка – опять-таки безрезультатно. Потом Лайза начала лупить ладонью по кнопкам других квартир. Из небольшого дверного динамика на нас полилась разноязычная ругань.

И как раз в ту минуту, когда мы решили бросить это занятие, стеклянную дверь убогого вестибюля отворил очень худой мужчина. На белесой голове у него сидел тюрбан, под распахнутым шелковым халатом виднелась безволосая грудь.

– Какого черта вам нужно, ребята? – поинтересовался он.

– Мы ищем Иена Мак-Дейрмида, – ответил я. – Не знаете, где его можно найти?

– Обычно он сидит в парке, кормит летучих крыс. – И мужчина захлопнул дверь.

Мы дошли до маленького парка, в который упиралась эта улица, и увидели там сидевшего на скамье старика с зажатой в зубах трубкой. Голову старика украшала твидовая шапочка, он читал отпечатанную на розоватой бумаге газету – «Файнэншл таймс».

– Иен Мак-Дейрмид? – спросил я.

Старик оторвался от чтения, некоторое время разглядывал меня, потом очень аккуратно сложил газету и положил ее рядом с собой на скамью. Глаза у него были ярко-синие и очень живые.

– А, мистер Слоун, – произнес он с легким шотландским акцентом. – Мне приходило в голову, что вы, возможно, разыщете меня. А кто эта прелестная юная леди?

Лицо Иена Мак-Дейрмида покрывали глубокие морщины человека, прожившего никак не меньше восьмидесяти лет.

– Моя дочь, Лайза, – ответил я.

Старик похлопал ладонью по скамейке, и Лайза присела с ним рядом.

– Вы хотите узнать что-нибудь о Диане, – сказал он.

– С вами очень легко иметь дело, – ответил я.

– Со временем люди, я полагаю, меняются, – отозвался старик. – Но я не представляю себе, как мог Майлз Дэйн совершить такое ужасное преступление. Он всегда казался мне молодым человеком совсем иного толка.

– Дело у нас щекотливое, – сказал я. – Мы подозреваем, что наш клиент что-то недоговаривает. Возможно, он пытается защитить какого-то человека, связанного с его давним прошлым. Вы не представляете себе, кто это может быть?

Старик пососал пустую трубку.

– Нет, сэр, не представляю.

– Мы разговаривали вчера с Роджером ван Бларикумом. Он, похоже, считает, что вы можете что-то знать.

– Вот как? – Старик слегка приподнял одну бровь. – Меня удивляет, что он вообще согласился беседовать с вами.

– Ну, чересчур общительным я бы его не назвал, однако он упомянул ваше имя. Он сказал, что Майлз убил Диану ради денег. И добавил: «Но вот их-то он никогда и не получит». Вы можете пролить свет на его слова?

Мак-Дейрмид негромко хмыкнул, потом неторопливо набил трубку табаком из мягкого кожаного кисета.

– Давайте сразу договоримся, – наконец начал он.

– Да?

– Во-первых, давать показания я не буду. Я не в вашей юрисдикции, так что, если вы вызовете меня повесткой, а я ее проигнорирую, сделать мне вы все равно ничего не сможете. Во-вторых, я предпочел бы, чтобы мое имя не называлось другим свидетелям, даже если такая необходимость возникнет.

Я ненадолго задумался, потом сказал:

– Требования вполне справедливые.

Старик пососал еще не разожженную трубку.

– Обвинение, насколько я понимаю, основывается на том, что Майлзу требовались деньги, так?

– До начала процесса мы этого точно не узнаем, однако я полагаю, что так.

– Тогда позвольте рассказать вам одну историю. – В глазах у старика появилось задумчивое выражение. – Диана ван Бларикум познакомилась с Майлзом Дэйном в 1968 году. Он тогда был уборщиком в ресторане.

Эти слова Мак-Дейрмид произнес тоном слегка ироничным.

– На взгляд матери Дианы – и Роджера тоже, а он за несколько лет до того стал, после смерти отца, главой семьи, – Майлз был из числа людей, о которых говорят, что они «никто и звать их никак». И тем не менее Диана им увлеклась.

Девушкой она была наивной. Их встречи украдкой, цветы и конфеты, которые дарил ей Майлз, дешевые кабаки в Виллидж, по которым он, разумеется, водил ее, – все это казалось ей страшно интересным. Их отношения зашли далеко.

– О чем вы? – спросила Лайза.

Старик усмехнулся:

– О том, что она забеременела, разумеется.

Лайза, приподняв бровь, слегка отклонилась на спинку скамьи.

– Майлзу хватило ума, чтобы понять: Диана из тех девушек, для которых аборт попросту немыслим. По мнению семьи, расчет Майлза состоял в том, что, когда она забеременеет, ей придется выйти за него замуж, и тогда он сможет подобраться к ее деньгам.

Мак-Дейрмид пососал трубку.

– Однако покойная миссис ван Бларикум сказала Диане, что, если та не откажется от ребенка и не бросит Майлза, семья отнимет у нее трастовый фонд и предоставит ее самой себе. Диана, не понимавшая, насколько трудно сделать что-либо с уже существующим фондом, обещала поступить так, как требует мать. Она подписала отказ от родительских прав. Ребенок родился, но, увы, роды были очень сложными и привели Диану к бесплодию. Когда она очнулась от наркоза, ей сказали, что ребенок из-за тех же осложнений погиб.

– Но как же она и Майлз все-таки поженились?

– Это произошло не сразу. Около года Майлз продолжал тайком добиваться Дианы. В конце концов этот энергичный молодой человек проконсультировался у довольно приличного юриста, и тот уведомил Диану, что, поскольку ее деньги содержатся в хорошо продуманном трастовом фонде, семья практически не имеет возможности отнять их. После чего она сразу же вышла за Майлза, а остальное, как говорится… – Он умолк и развел руками.

Некоторое время Иен Мак-Дейрмид просидел, с лукавой улыбкой глядя на Лайзу. Потом спросил:

– Вы тоже из юристов, юная леди?

– Я изучаю право в университете.

– Стало быть, о трастовых фондах кое-что знаете?

– Только то, о чем нам рассказывали в курсе корпоративного права. То есть не многое.

– Тогда я вернусь немного назад. Роджер ван Бларикум и его мать были ужасными людьми. А вот Диану и ее отца, напротив, отличала глубокая, неискоренимая порядочность. Старый мистер ван Бларикум получил юридическое образование. Он не практиковал, но читал курс в Колумбийском университете и даже написал монографию. Зная, что меня интересуют самые разные вещи, он нередко читал мне целые лекции о том, что представлялось интересным ему самому. В результате я неплохо продвинулся, хоть на это и ушел далеко не один год, в знании законов.

Что и возвращает меня к теме трастовых фондов. Когда человек является бенефициарием трастового фонда, то есть получает от него доход, он, как вам наверняка известно, не имеет возможности трогать деньги, этот фонд образующие. И завещать их кому-либо после своей смерти не может тоже, поскольку они, строго говоря, ему не принадлежат. В случае Дианы после ее смерти могло произойти одно из двух. Если бы у нее имелось то, что юристы именуют «прямым потомством»…

– То есть родные дети, – сказала Лайза. – Не приемные.

– Вот именно. Если бы у нее имелись родные дети, они автоматически стали бы после ее кончины бенефициариями фонда. Если бы, с другой стороны, детей у нее не было, фонд ликвидировался и все содержавшиеся в нем средства, никуда не вложенные, передавались бы тем наследникам, которых она указала в своем завещании.

– Постойте-ка, – прервал его я, – вы хотите сказать, что запомнили все это, подслушав десятки лет назад несколько разговоров?

– Не совсем так. Как вы, возможно, знаете, некоторое время назад Роджер ван Бларикум уволил меня. Непосредственная причина моей внезапной отставки состояла в следующем: Роджер поймал меня на том, что я сую нос в его дела.

– Каким образом?

– Как старший слуга дома, я взял себе за правило знакомиться со всеми сторонами семейного бизнеса ван Бларикумов. Несколько лет назад Роджер, у которого довольно дорогостоящие увлечения, попытался подобраться к средствам собственного трастового фонда и затеял ради этого судебный процесс. Могу добавить, что его фонд – это, по сути дела, двойник фонда Дианы. Так вот, в качестве главного слуги я обладал полным доступом ко всей касающейся этого процесса переписке Роджера с его адвокатами. И как-то раз, в прошлом году, Роджер застал меня в своем кабинете за фотокопированием кое-каких резюме, на чем моя шестидесятилетняя служба в семействе ван Бларикумов и закончилась.

– Но какое отношение все это имеет к Майлзу? – спросил я. – Насколько я понимаю, в трастовый фонд были вложены не такие уж и внушительные суммы.

Старик приподнял бровь:

– Откуда вам это известно?

– От Майлза.

– Ну так Майлз ошибается. Доход от фонда весьма и весьма невелик, это верно. Но если вы давно не интересовались финансовыми новостями, могу вам сообщить, что рынок ценных бумаг в последние сорок лет чувствовал себя очень недурно. И это серьезнейшим образом сказалось на всех трастовых фондах.

– То есть получается, что в случае смерти Дианы он, единственный ее наследник, получает…

– Давайте выразимся так: основной капитал фонда образует сумму более чем внушительную.

Старик достал из кармана «зиппо» и, не спуская с меня веселого, изучающего взгляда, раскурил трубку.

– Из лукавства, написанного на вашем лице, – произнес я, – следует, что вы мне чего-то недорассказали.

– Напротив, я рассказал вам все.

Я насупился:

– Если у Дианы нет родных детей, наследником является Майлз. Все просто. А детей у них не было, мистер Мак-Дейрмид.

– Как мне помнится, я сказал вам следующее: в 1969 году Диане сообщили, что рожденный ею ребенок умер. – Мак-Дейрмид выдохнул облако дыма. – На самом деле он выжил и вообще оказался здоровым как конь. Мальчик. Семья отдала его на воспитание. Спустя несколько лет Роджер ван Бларикум проговорился, что намеренно создал некоторые бюрократические препоны, не позволявшие усыновить этого ребенка еще в младенчестве. В результате мальчик провел не один год в жалком сиротском приюте штата Юта. Потом он переходил из одной приемной семьи в другую, их было десять или пятнадцать, пока его, наконец, не усыновил фермер, оказавшийся приверженцем жесткой дисциплины.

Лайза смотрела на него во все глаза.

– Но почему Роджер не объявил об этом открыто? – наконец спросила она.

Мак-Дейрмид улыбнулся:

– Вы, я полагаю, шутите. Во-первых, Роджер не из тех, кто проветривает свое грязное белье у всех на виду. К тому же, если он до начала процесса объявит, что ребенок Дианы и Майлза жив, Майлз может заявить, что давно знает об этом. А это устранит видимый мотив убийства Дианы. С другой стороны, если Майлз выигрывает процесс, мистер ван Бларикум все еще сохраняет возможность не подпустить его к наследству.

– Ну и мерзавец! – сказала Лайза.

– Так вы думаете, что Майлз охотился за ее деньгами? – спросил я.

– У богачей, когда речь заходит об отношении других людей к деньгам, нередко возникает расстройство зрения. Любому дураку было видно, что о деньгах Дианы Майлз никогда и не думал. На мой взгляд, он был простым человеком, хотевшим от жизни только двух вещей: возможности писать и получать за это вознаграждение и возможности прожить всю жизнь с Дианой. Он ее попросту боготворил.

Мак-Дейрмид выбил трубку о ладонь и ссыпал пепел с угольками на землю.

– А Майлзу когда-нибудь говорили о том, что его сын жив?

– Думаю, нет. При рождении ребенка отцовство Майлза не было ни задокументировано, ни признано – просто для того, чтобы лишить его права распоряжаться судьбой сына.

– Итак, ребенок, – сказал я. – Вам известно его имя?

– Нет. Мистер ван Бларикум никогда его мне не называл. – Мак-Дейрмид печально покачал головой. – Бедный маленький сукин сын. Бедный, бедный маленький сукин сын.