Текст книги "И плачут ангелы"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В их первом полете жар, впитанный телами из раскаленной почвы долины, лишь усилился в результате мышечной активности. Не в силах остановиться, насекомые летели на юг плотным, затмевающим солнце облаком, растянувшимся от горизонта до горизонта.

С наступлением вечерней прохлады гигантское облако опустилось на землю – и деревья не выдерживали его веса. Толстые, толщиной в туловище человека, ветки ломались под тяжестью массы саранчи. Утром раскаляющийся воздух снова заставил насекомых пуститься в путь, и они поднялись, затмевая небеса и оставляя позади лес, полностью лишенный нежной весенней листвы – голые изломанные ветки выглядели руками калек, вопиющих в пустыне.

Бесконечные рои летели на юг, и вскоре внизу показалась серебристая лента воды – река Замбези тускло серебрилась в тени облака саранчи.

Беленые стены миссии Ками горели под лучами полуденного солнца ослепительной белизной. Крытое тростником жилище, окруженное широкими тенистыми верандами, стояло чуть в стороне от церкви и хозяйственных построек. На фоне поросших лесом холмов здания казались цыплятами, которые сгрудились под крылом курицы, прячась от ястреба.

От переднего крыльца, мимо колодца, до самого ручья тянулись грядки. Возле дома яркие цветные пятна роз, бугенвиллеи, пуансетии и флоксов раскрашивали все еще бурый после долгой зимы вельд. Ближе к ручью росла кукуруза, за которой ухаживали выздоравливающие пациенты, – вскоре на высоких стеблях завяжутся початки. Между рядами кукурузы землю покрывали темно-зеленые листья тыкв. Эти поля кормили сотни ртов: семью, слуг, пациентов и новообращенных христиан, приходивших со всего Матабелеленда в крохотный оазис надежды и поддержки.

На веранде дома за грубо обтесанным столом из тикового дерева собралось все семейство. Обед состоял из подсоленного кукурузного хлеба, запеченного в листьях, и прохладной густой простокваши в каменном кувшине. По мнению близнецов, предобеденная молитва слишком затянулась для столь скудного пиршества. Вики ерзала. Элизабет вздыхала, тщательно рассчитывая громкость, чтобы не навлечь гнев матери.

Доктор Робин Сент-Джон, глава миссии Ками, как положено вознесла благодарность Всемогущему за его щедрость, но продолжала говорить, непринужденно указывая Всевышнему, что дождик в ближайшее время помог бы опылению кукурузы и обеспечил дальнейшее изобилие. Она сидела, закрыв глаза, с безмятежным видом. Кожа на лице была почти такой же гладкой, как у Виктории, темные волосы отливали рыжинкой, как у Элизабет, и разве что налет серебра на висках выдавал ее возраст.

– Господи, в мудрости Своей Ты позволил нашей лучшей корове Лютику перестать доиться. Мы подчиняемся Твоей воле, которая превосходит наше скудное разумение, но без молока эта миссия не сможет продолжать работу во славу Твою… – Робин сделала паузу, чтобы смысл ее слов дошел до адресата.

– Аминь! – сказала Джуба, сидевшая на противоположном конце стола.

После обращения в христианскую веру Джуба стала носить мужской жилет, прикрывая гигантские груди размером с дыню, а на шею среди ожерелий из скорлупы страусиных яиц и ярких керамических бусинок, повесила простенький золотой крест на тонкой цепочке. В остальном она по-прежнему одевалась так, как полагается высокородной матери семейства из племени матабеле.

Робин открыла глаза и улыбнулась подруге. Лишь перед самым уничтожением королевства армией БЮАК Лобенгула позволил Джубе принять христианство, хотя женщины знали друг друга много лет, с тех пор как Робин спасла Джубу из трюма арабского работоргового корабля в Мозамбикском проливе. Это случилось задолго до рождения их детей, когда обе они были молодыми незамужними девушками.

С тех далеких времен Джуба, Маленькая Голубка, сильно изменилась. Она стала первой женой Ганданга, одного из великих вождей матабеле, брата короля Лобенгулы, и родила ему двенадцать сыновей, старшим из которых был Базо, Топор, теперь уже и сам индуна. Четверо других сыновей погибли под огнем пулеметов на реке Шангани и переправе через Бембези. Однако после окончания жестокой непродолжительной войны Джуба вернулась к Робин в миссию Ками.

Она ответила улыбкой на улыбку Робин. На полном круглом лице блестящая бархатистая кожа туго натянулась. Черные глаза блестели живым умом, ровные зубы сияли безупречной белизной. На огромных коленях Джуба держала единственного сына Робин Сент-Джон, обхватив его мощными, толщиной с мужское бедро, руками.

Роберту не исполнилось еще и двух лет. Хрупкий мальчик не унаследовал мощный костяк отца, но в его глазах сверкали те же самые странные золотистые блестки. Кожа пожелтела от регулярных доз антималярийного хинина. Подобно многим детям, рожденным женщинами на пороге менопаузы, он выглядел не по возрасту серьезным, точно старый гном, проживший сотню лет. Малыш наблюдал за матерью с таким видом, словно понимал каждое ее слово.

Робин вновь закрыла глаза, и близнецы, оживившиеся было в преддверии последнего «Аминь», переглянулись и снова смиренно опустили головы.

– Господи, Ты знаешь о важном эксперименте, который Твоя покорная слуга собирается поставить сегодня, и мы уверены, что Твоя мудрость и защита пребудут с нами в опасные дни.

Джуба достаточно знала английский, чтобы понять слова Робин, и улыбка сползла с ее лица. Даже близнецы встревожились и с несчастным видом подняли глаза. Когда Робин наконец произнесла долгожданное «Аминь!», никто не протянул руку за хлебом и простоквашей.

– Виктория, Элизабет, можете приступать.

По настоянию матери они хмуро принялись за еду.

– Ты не говорила, что опыт начнется сегодня, – наконец осмелилась подать голос Вики.

– Девушка из крааля Замы превосходно подходит для опыта. Час назад у нее начался озноб, я думаю, к закату лихорадка достигнет максимума.

– Мама, пожалуйста! – Расстроенная Элизабет вскочила и бросилась перед Робин на колени, обхватив ее руками за талию. – Пожалуйста, не надо!

– Элизабет, не говори глупостей, – твердо ответила Робин. – Сядь на место.

– Лиззи права! – В зеленых глазах Вики стояли слезы. – Мы не хотим, чтобы ты ставила опыт. Это опасно! И ужасно.

Суровые складки на лице Робин слегка разгладились. Она положила узкую сильную ладонь на голову Элизабет.

– Иногда мы должны делать то, чего боимся. Так Господь проверяет нашу веру и силу. – Она откинула густые темные волосы с лица дочери. – Ваш дедушка, Фуллер Баллантайн…

– Дедушка был не в себе, – вмешалась Вики. – Он просто спятил!

Робин покачала головой.

– Фуллер Баллантайн был великим служителем Божьим, его мудрость и мужество не знали пределов. Только низкие завистники называют таких людей сумасшедшими. Они сомневались в нем, как теперь сомневаются во мне, но, подобно ему, я докажу истину! – твердо заявила она.

В прошлом году в качестве главного врача миссии Ками Робин представила доклад в Британскую медицинскую ассоциацию, в котором изложила выводы, сделанные на основе двадцати лет изучения тропической малярии.

В самом начале доклада она ссылалась на работы Шарля Луи Альфонса Лаверана, который впервые выделил малярийного паразита, а затем перешла к заключению, что периодические приступы озноба и лихорадки, характерные для заболевания, совпадают с выходом этих паразитов в кровь пациента.  Высокие члены Британской медицинской ассоциации были прекрасно осведомлены о репутации Робин как политического смутьяна, радикала, чьи взгляды шли вразрез с их собственными убеждениями. Они не забыли и не простили того, как Робин переоделась мужчиной, чтобы закончить медицинский колледж, и таким образом осквернила исключительно мужскую область, получив диплом врача обманным путем. В их памяти еще жили болезненные воспоминания о том, какой скандал устроила Робин, когда попечители больницы Святого Матфея в Лондоне, где она училась, на совершенно законных основаниях попытались аннулировать ее диплом. Они желчно наблюдали, как она опубликовала несколько очень успешных книг, последней из которых стал гнусный пасквиль «Рядовой Хэккет в Матабелеленде», злобный выпад против компании, в которую ассоциация вложила немалые средства.

Уважаемые члены столь почтенного органа, безусловно, стояли выше таких низменных чувств, как недоброжелательство и злоба. Ни один из них не завидовал немалым гонорарам, полученным Робин за ее книги, а когда некоторые из безумных теорий доктора Сент-Джон о тропических болезнях подтвердились экспериментально и после того, как Оливер Викс, редактор газеты «Стандарт» и сторонник Робин, надавил на ученых мужей, они великодушно взяли назад свои опровержения. Тем не менее, когда доктор Робин Сент-Джон – ранее Кодрингтон, в девичестве Баллантайн, – наконец-то вырыла себе яму собственным длинным языком и ничем не подкрепленными утверждениями, члены Британской медицинской ассоциации не слишком опечалились.

Первую часть доклада Робин о тропической малярии они прочитали с легкой тревогой. Теория о совпадении выхода паразитов в кровь с изменением температуры пациента могла лишь укрепить репутацию Робин. Перейдя ко второй части, ученые мужи возрадовались, осознав, что доктор Сент-Джон в очередной раз подставила себя под удар. Со времен Гиппократа, первым описавшего это заболевание в пятом веке до нашей эры, считалось непреложным фактом, что малярия, как и следует из ее названия, вызывается гнилым воздухом болотистых мест, который становится ядовит в ночное время. Робин Сент-Джон отказалась от этого объяснения и предположила, что малярия передается от больного человека к здоровому переносом крови. Еще невероятнее была гипотеза, что переносчиками являются комары, обычно населяющие болотистые местности, где часто встречается данное заболевание. В качестве доказательства Робин привела собственные исследования, в результате которых обнаружила малярийного паразита в желудках насекомых.

Коллеги в Британской медицинской ассоциации, разумеется, не могли упустить такую возможность поставить Робин на место. «Доктору Сент-Джон не следует давать волю своему чересчур живому воображению в серьезных вопросах медицинских исследований, – писал один из более мягких критиков. – Нет ни малейшего доказательства того, что какое бы то ни было заболевание может переноситься через кровь, а призывать на помощь летающих насекомых, якобы способных на подобное злодейство, слишком напоминает сказки о вампирах и оборотнях».

– Над вашим дедушкой тоже смеялись, – заявила Робин с высоко поднятой головой. Сила и решимость, написанные на ее лице, невольно вызывали уважение. – Когда он оспорил убеждение, что желтая лихорадка заразна, от него потребовали доказательств.

Близнецы уже десяток раз слышали об этом эпизоде семейной истории и, зная, что последует дальше, побледнели в приступе легкой тошноты.

– Дедушка пошел в больницу, где собрались все знаменитые врачи, наполнил стакан рвотными массами пациента, умирающего от желтой лихорадки, и выпил его во здравие коллег у них на глазах.

Вики прикрыла рот ладонью, Элизабет поперхнулась и побелела как мел.

– Ваш дедушка был мужественным человеком, а я – его дочь! – заявила Робин. – Теперь доедайте, после обеда мне понадобится ваша помощь.

Позади церкви стояла новая палата, построенная Робин после смерти первого мужа в войне с матабеле. Тростниковая крыша держалась на деревянных столбах, стены возвышались всего фута на три. В жаркую погоду ветерок свободно продувал постройку, а в холодное время или в сезон дождей циновки из травы закрывали проемы. На глиняном полу лежали ряды подстилок: пациенты спали вместе со своими здоровыми супругами и детьми – лучше уж превратить палату в коммунальное жилище, чем выслушивать бесконечное нытье больных. Здесь царила столь дружелюбная атмосфера и так хорошо кормили, что прошедших курс лечения пациентов с трудом удавалось отправить домой. В конце концов Робин нашла безотказный способ: все выздоравливающие и члены их семей должны были работать в поле или на постройке новых палат. Эта уловка позволила уменьшить население клиники до разумных размеров.

Лаборатория Робин, маленькая округлая мазанка с единственным окошком, располагалась между церковью и палатой. Внутри вдоль всей стены тянулся рабочий стол, висели полки. На почетном месте стоял новый микроскоп, купленный на гонорар от «Рядового Хэккета», рядом лежал рабочий дневник – толстая тетрадь в кожаном переплете, в которую Робин принялась записывать предварительные наблюдения.

«Подопытный – женщина европеоидной расы, на данный момент здоровая…»

– Номуса, ты поклялась королю Лобенгуле, что после его смерти будешь заботиться о народе матабеле. Как ты сможешь выполнить свое обещание, если умрешь? – удрученно спросила Маленькая Голубка на исиндебеле, назвав Робин именем, данным ей матабеле: Номуса, Дочь Милосердия.

Робин оторвала взгляд от аккуратно написанной строчки и раздраженно посмотрела на подругу:

– Джуба, я вовсе не собираюсь умирать! И ради всего святого, не смотри на меня с таким постным видом!

– Номуса, не следует дразнить злых духов.

– Мама, Джуба права! – вмешалась Вики. – Ты нарочно перестала принимать хинин – ни единой таблетки за шесть недель! А ведь, согласно твоим наблюдениям, опасность черноводной лихорадки возрастает…

– Хватит! – Разозленная Робин стукнула по столу ладонью. – Я не собираюсь вас слушать!

– Ладно, – согласилась Элизабет. – Мы больше не станем пытаться тебя остановить. Но если вдруг твое состояние резко ухудшится, можно нам поехать в Булавайо за генералом Сент-Джоном?

Робин бросила перо, заляпав чернилами открытую страницу журнала, и вскочила на ноги.

– Ни в коем случае! Не вздумай даже приблизиться к этому человеку!

– Мама, ведь он твой муж, – благоразумно напомнила Вики.

– И отец Бобби, – вставила Элизабет.

– И он тебя любит! – выпалила Вики, прежде чем Робин успела ее остановить.

Бледная как мел, Робин дрожала от ярости и еще какого-то чувства, не в силах вымолвить ни слова. Элизабет воспользовалась необычной молчаливостью матери.

– Он такой сильный…

– Элизабет! – Робин обрела дар речи, и в ее голосе зазвенела сталь. – Ты прекрасно знаешь, что я запретила вам любое упоминание этого человека!

Она вернулась за стол, и на долгую минуту шорох пера, бегущего по странице, был единственным звуком в воцарившейся тишине. Когда Робин заговорила вновь, ее голос звучал ровно и бесстрастно.

– Если я не смогу вести дневник, записи будет делать Элизабет – у нее лучше почерк. Записи должны быть ежечасными, независимо от тяжести моего состояния.

– Хорошо, мама.

– Вики, ты начнешь лечение, но не раньше, чем периодичность приступов будет установлена вне всякого сомнения. Я подготовила для тебя письменные инструкции на случай, если я буду без сознания.

– Хорошо, мама.

– А я? – тихо спросила Джуба. – Что делать мне, Номуса?

Выражение лица Робин смягчилось, и она положила ладонь на руку подруги.

– Джуба, не думай, что я нарушаю свое обещание Лобенгуле позаботиться о его народе. То, что я собираюсь сделать, поможет нам понять сущность болезни, от которой с незапамятных времен страдают матабеле и все народности Африки. Поверь мне, Маленькая Голубка, сейчас я делаю важный шаг к освобождению твоего народа, да и моего тоже, от этой ужасной напасти.

– Номуса, неужели нет другого способа?

– Нет, – покачала головой Робин. – Ты спросила, чем ты можешь помочь. Побудь со мной, Джуба, и утешь меня.

– Конечно, а как же иначе, – прошептала Джуба, обнимая подругу, и ее плечи затряслись от рыданий. В объятиях громадных рук Робин казалась щуплой девочкой.

На подстилке у низкой стены лежала чернокожая девушка. Вскрикнув в забытьи, она откинула меховую накидку, обнажив тело, вполне созревшее для материнства, с широкими бедрами и выступающими сосками, но сгорающее от внутреннего жара. Кожа казалась хрупкой, как пергамент, губы посерели и потрескались, глаза сверкали нездоровым лихорадочным блеском.

Робин прикоснулась к девушке и невольно вскрикнула.

– Да она огнем горит! Бедняжка достигла пика. – Отдернув руку, Робин прикрыла больную толстой мягкой накидкой. – Я думаю, пора. Джуба, держи девочку за плечи, а ты. Вики, за руку. Элизабет, принеси инструменты.

Из-под накидки торчала обнаженная рука, которую Вики ухватила за локоть. Робин наложила на предплечье кожаный жгут, затянув его так, что сосуды на запястье набухли, превратившись в фиолетово-черные шнуры.

– Ну же! – нетерпеливо бросила Робин.

Элизабет дрожащими руками протянула белый эмалированный тазик, откинув прикрывавшую его ткань.

Робин отсоединила полую иглу от медного шприца с узким стеклянным окошком во всю длину цилиндра. Большим пальцем свободной руки она провела по запястью девушки, заставляя сосуды вздуться еще больше, и проткнула кожу кончиком толстой иглы – из противоположного конца тут же выплеснулся фонтанчик темно-красной венозной крови, забрызгав глиняный пол. Робин надела шприц на иглу и медленно потянула поршень, внимательно наблюдая сквозь стекло, как разгоряченная лихорадкой кровь наполняет медный цилиндр и красная линия ползет вверх по шкале.

– Я беру два кубика, – пробормотала Робин, выдернула иглу и прижала вену пальцем, чтобы унять кровотечение. Положив шприц в тазик, она распустила жгут. – Джуба, теперь дай девочке хинин и побудь с ней, пока не спадет жар и она не начнет потеть, – велела Робин, вскакивая с места.

Близнецам пришлось вприпрыжку бежать за матерью в лабораторию.

Едва они вошли в круглую комнатку, как Робин захлопнула дверь и принялась закатывать длинный рукав.

– Надо поторопиться, – заявила она, протягивая обнаженную руку. – Нельзя позволить микроорганизмам в крови ослабнуть.

Вики затянула жгут на плече матери.

– Нужно указать время, – сказала Робин. – Который час?

– Шесть часов семнадцать минут. – Элизабет держала эмалированный тазик в руках и с ужасом смотрела на голубые вены под бледной кожей матери.

– Для инъекции воспользуемся медиальной подкожной веной, – невозмутимо заметила Робин и взяла новую иглу из лежавшего на столе футляра.

Укол заставил ее прикусить губу, и все же она продолжала нащупывать кончиком иглы набухшую вену. При виде брызнувшей крови Робин удовлетворенно крякнула и протянула руку за наполненным шприцом.

– Мама, не надо! – закричала Вики, не в силах больше сдерживаться.

– Виктория, помолчи!

Робин надела шприц на иглу и без драматической паузы или возвышенных слов выдавила поршнем горячую кровь больной малярией девушки в собственную вену. Потом она с невозмутимым видом вытащила иглу и опустила закатанный рукав.

– Ну вот, если я права – а я наверняка права, – то первый приступ должен начаться через сорок восемь часов.

К северу от клуба «Кимберли» и к югу от отеля «Шепард» в Каире это был единственный настоящий бильярдный стол. Его перевезли по частям за триста миль от конечной станции железной дороги, и за доставку Ральф Баллантайн выставил счет в сто двенадцать фунтов стерлингов. Тем не менее владелец «Гранд-отеля» не жаловался: все расходы многократно окупились с тех пор, как массивный стол на приземистых ножках из тика установили посреди бара.

Стол превратился в предмет гордости каждого жителя Булавайо, став неким символом перехода от варварства к цивилизации: ныне подданные королевы Виктории гоняли шары из слоновой кости по зеленому сукну на том самом месте, где несколько лет назад чернокожий король-язычник проводил отвратительные ритуалы «вынюхивания» колдунов и жуткие казни.

Вдоль стен толпились зеваки, забираясь даже на длинную барную стойку, чтобы лучше видеть. Почти все зрители были людьми состоятельными благодаря земельным наделам и золотоносным участкам, полученным за налет на Матабелеленд в составе отряда доктора Джима: каждый получил три тысячи акров покрытого сочной травой вельда, на которых паслись поделенные захватчиками стада Лобенгулы. Многие из присутствующих уже вбили колышки, разметив участки богатого поверхностного месторождения, где под ослепительным солнцем Матабелеленда сверкали видимые невооруженным глазом крупинки золота.

Конечно, некоторые жилы оказались недостаточно крупными для разработки, однако, с другой стороны, Эд Пирсон нашел древние копи в междуречье Хве-Хве и Чибгиве, где содержание золота в образцах породы составляло пять унций на тонну. Гарри Меллоу по указанию мистера Родса исследовал жилу и оценил запасы драгоценного металла в два миллиона тонн, что делало «Глобус и феникс», как назвал месторождение Пирсон, самым богатым в мире. Шанс превзойти его имела лишь шахта Харкнесса, принадлежавшая Ральфу Баллантайну, которая, по оценкам Гарри, могла дать пять миллионов тонн при невероятно высоком содержании золота в двадцать унций на тонну.

Эти земли изобиловали красным золотом и бог весть какими еще сокровищами, поэтому все жители бурно развивающегося города Булавайо искрились задором и оптимизмом. Зрители подбадривали двух игроков за бильярдным столом хриплыми криками и невероятными ставками.

Генерал Мунго Сент-Джон аккуратно натер мелом кий и смахнул с пальцев голубоватую пыль шелковым платком. В белой льняной рубашке с закатанными по локоть рукавами и в жилете, вышитом золотом и серебром, любой другой выглядел бы нелепо, однако на Мунго Сент-Джоне такой наряд смотрелся столь же уместно, как горностаевый мех и пурпурная мантия на императоре. Высокий, широкоплечий, с узкими бедрами, он был привлекательным мужчиной, вот только заметно прихрамывал на одну ногу – результат давнего огнестрельного ранения. Впрочем, в присутствии генерала никто никогда не осмелился бы упомянуть его увечье.

Мунго помедлил в углу стола, разглядывая шары из слоновой кости. Его единственный глаз, золотистый, с крапинками, точно у орла, горел хищным огнем. Пустую глазницу другого глаза прикрывала черная повязка, придавая генералу вид благородного пирата.

– Карамболь и свой в лузе от красного, – уверенно заявил Мунго, улыбнувшись сопернику.

Поднялся шум, десяток голосов ставил пять к одному и больше, что не получится. Гарри Меллоу застенчиво улыбнулся в ответ и склонил голову, невольно восхищаясь смелостью Сент-Джона.

Они играли в «карамболь от трех бортов по-замбезийски», что похоже на обычный бильярд не больше, чем геккон на потолке бара похож на двадцатифутового крокодила-людоеда в заводях реки Замбези. В местном варианте игры совместили самые трудные элементы английского бильярда и карамболя. Мало того что биток должен трижды удариться о борт, прежде чем попасть в лузу, игрок к тому же обязан сделать заказ, заранее объявив, каким именно образом собирается забить шар. Такое условие делало случайный выигрыш невозможным, причем за необъявленные, то есть непреднамеренно забитые, шары налагался штраф, равный количеству очков за результативный удар.

Это была игра для мастеров. Игроки ставили по пять фунтов на очко, хотя, разумеется, как они сами, так и зрители, могли делать дополнительные ставки за или против игрока, выполняющего удар. Когда за столом сходились противники уровня Гарри Меллоу и Мунго Сент-Джона, сумма ставок на каждый удар доходила до тысячи фунтов и более – голоса зрителей, выкрикивавших ставки, охрипли от напряжения.

Закусив в зубах длинную черную сигарету, Мунго Сент-Джон уперся левой ладонью о стол и положил полированный кий из кленового дерева между большим и указательным пальцами. Раздались торопливые выкрики последних ставок, затем в накуренном, плотно набитом баре повисла тишина. Все вытянули шеи, на раскрасневшихся лицах блестели капельки пота. Мунго Сент-Джон прицелился, глядя единственным глазом на свой белый шар.

Гарри Меллоу медленно втянул в себя воздух и задержал дыхание. Удачный удар принесет Мунго два очка за карамболь и еще три за кладку битка от красного шара, но на самом деле ставка была гораздо выше: Гарри дополнительно поставил пятьдесят фунтов против соперника, и теперь ему предстояло выиграть или проиграть больше ста гиней.

С видом профессора философии, размышляющего над загадкой происхождения Вселенной, Мунго Сент-Джон сделал осторожный пробный удар, не дав наклейке прикоснуться к белому боку шара, а затем, отведя руку назад, решительно выпрямил ее до конца. В момент, когда кий ударил по битку, напряженное молчание прорезал женский голос:

– Генерал Сент-Джон, вы должны немедленно ехать.

На всей обширной территории к северу от реки Шаши и к югу от Замбези жили не более сотни белых женщин, из которых девяносто были замужем, а большинство остальных уже нашли жениха. Неудивительно, что прелестный девичий голосок, который заставил бы обернуться любого мужчину даже на Елисейских Полях, в бильярдной «Гранд-отеля» города Булавайо произвел эффект разорвавшейся бомбы. Официант уронил поднос с кружками пива; шестеро посетителей поспешно встали по стойке «смирно», с грохотом опрокинув тяжелую деревянную скамью; пьяный возчик рухнул с барной стойки на бармена, который инстинктивно ударил в ответ, но промазал и смахнул с полки целый ряд бутылок виски.

Внезапный тарарам после гробового молчания заставил бы вздрогнуть и мраморную статую Зевса, тем не менее Мунго Сент-Джон невозмутимо завершил плавный удар и, не моргнув единственным желтым глазом, спокойно наблюдал за движением шара. Биток стукнул по дальнему борту, вернулся назад, снова отлетел, вращаясь, и ударил в другой борт под углом. Потеряв скорость, он покатился назад – Мунго пришлось убрать со стола левую руку, пропуская шар, – и задел другой белый шар ровно настолько, чтобы слегка отклониться в сторону и коснуться красного шара нежным поцелуем любовника. Лишившись последних сил, биток на долгое мгновение замер на краю угловой лузы и наконец бесшумно упал в сеть. Это был блестящий карамболь и свой шар в лузе, заказанный и исполненный.

За краткие мгновения решилась судьба тысячи фунтов стерлингов, поставленных на кон, но все присутствующие, кроме Мунго Сент-Джона, и ухом не повели, уставившись на дверь. Генерал вынул биток из лузы, положил его на место и, натирая кий мелом, пробормотал:

– Виктория, дорогая, иногда даже самым прекрасным девушкам следует помолчать. – И, вновь склонившись над столом, объявил. Красный в лузе.

Завороженные внезапно оказавшейся среди них высокой красавицей с рыжеватыми волосами, зрители напрочь забыли про ставки.

Мунго прицелился для следующего удара.

– Генерал Сент-Джон, моя мать при смерти, – вновь заговорила Виктория.

На этот раз Мунго мгновенно вскинул голову, в панике уставившись на девушку желтым глазом. Рука генерала дрогнула, и белый шар вылетел за борт. Брошенный кий с шумом упал на пол, и Сент-Джон выскочил из бара.

Вики задержалась в дверях на несколько секунд. Ветер спутал густые локоны на плечах девушки, она все еще тяжело дышала, и под тонкой тканью блузки соблазнительно вздымались упругие груди. Среди моря льстиво улыбающихся лиц она остановила взгляд на Гарри Меллоу. Заметив в расстегнутом вороте выцветшей синей рубашки курчавые завитки волос, Виктория покраснела и поспешно выскочила за дверь.

Гарри бросил кий бармену и протолкался на улицу сквозь толпу разочарованных зрителей. Мунго Сент-Джон, все еще без шляпы и без куртки, уже сидел на гнедой кобыле, разговаривая со стоявшей рядом Вики.

С этими словами он ударил пятками в бока лошади, и та взяла с места в карьер.

На пыльной улице стояла разбитая ветхая повозка, запряженная двумя осликами с грустно опущенными ушами. На сиденье возвышалась громадная фигура чернокожей женщины.

– Мисс Кодрингтон! – окликнул Гарри, когда Виктория садилась на козлы. – Одну минутку! – Длинноногий молодой человек вмиг оказался у колеса повозки. – Я давно мечтал о новой встрече с вами.

Виктория высокомерно задрала подбородок.

– Мистер Меллоу, дорога в миссию Ками обозначена указателями, так что заблудиться вы не могли.

–Ваша матушка велела мне больше не появляться в миссии – и, черт побери, вы это прекрасно знаете!

– Извольте не употреблять подобных выражений в моем присутствии, сэр! – чопорно отозвалась Вики.

–Прошу прощения, но говорят, что с вашей матушкой шутки плохи. Она ведь уже как-то выпалила в незваного гостя из двустволки.

– Ну, было дело, – признала Виктория. – Однако она стреляла в служащего мистера Родса, причем мелкой дробью, и к тому же из одного ствола промахнулась.

–Между прочим, я тоже работаю на мистера Родса, а в другой раз ваша матушка может зарядить крупную дробь и прицелиться получше.

–Мне нравятся решительные мужчины, которые добиваются своего, и черт с ними, с последствиями.

–Мисс Кодрингтон, вы ведь просили меня не употреблять подобных выражений.

–Всего хорошего, мистер Меллоу. – Виктория тряхнула поводьями, и ослики неохотно двинулись рысью.

Маленькая повозка добралась до окраины растущего города, где с десяток кирпичных зданий уступали место крытым травой хижинам и потрепанным палаткам из парусины. По обеим сторонам дороги, колесо к колесу, стояли фургоны торговцев, все еще нагруженные мешками, рулонами и тюками, привезенными с конечной станции железной дороги.

Вики сидела на козлах выпрямившись. Не оглядываясь назад, она озабоченно шепнула Джубе:

– Скажи мне, если увидишь его, только не дай ему заметить, что ты обернулась.

– Едет! – провозгласила довольная Джуба. – Мчится, точно гепард за газелью.

За спиной послышался стук копыт. Вики не повернула головы, лишь еще больше выпрямилась.

– Хау! – грустно улыбнулась Джуба своим воспоминаниям. – На что способен охваченный страстью мужчина! Мой муж как-то пробежал пятьдесят миль без воды и отдыха, потому что в те времена моя красота сводила мужчин с ума.

– Джуба, не смотри на него!

– Он такой сильный и безрассудный, он сделает тебе славных сыновей.

– Джуба! – Вики залилась краской. – Христианке неприлично даже подумать о таком. Скорее всего я все равно отошлю его обратно в город.

Джуба пожала плечами и хихикнула:

– Что ж, тогда он сделает сыновей кому-нибудь еще. Я видела, как он заглядывался на Элизабет, когда приезжал в Ками.

Вики стала совсем пунцовой – теперь уже от злости.

– Джуба, какая же ты скверная…

Закончить фразу ей не удалось: Гарри Меллоу осадил длинноногого мерина возле повозки.

– Ваш отчим поручил мне позаботиться о вас, мисс Кодрингтон, поэтому моя обязанность – доставить вас домой, и как можно скорее!

Не успела Вики сообразить, что происходит, как Гарри обхватил ее за талию и, несмотря на вопли и сопротивление, усадил позади себя.

– Держитесь! – велел он. – Да покрепче!

Девушка инстинктивно обняла худощавое мускулистое тело. Новые ощущения настолько поразили ее, что она невольно ослабила хватку, отклонившись назад как раз в тот момент, когда Гарри послал мерина в галоп, и в результате едва не слетела на землю. Испуганная Вики вновь прижалась к Гарри, стараясь ничего не чувствовать и не замечать незнакомых ощущений. Ее с детства приучили считать, что вещи, от которых внизу живота растекается тепло, по коже бегут мурашки, перехватывает дыхание и кружится голова, непременно должны быть нечистыми и скверными.