Текст книги "И плачут ангелы"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Я хочу угольные залежи, которые нашел, – упрямо ответил Ральф. – Они мои. И без драки я их не отдам.

Родс вздохнул и сжал переносицу.

– Ну что ж, тогда беру назад предложение о компенсации. Вместо этого позволь мне указать на некоторые факты, о которых тебе вряд ли известно. Двое ремонтных рабочих компании дали письменные показания управляющему в Булавайо о том, что видели, как ты перерезал телеграфную линию к югу от города в понедельник, четвертого числа в четыре часа дня.

– Вранье! – заявил Ральф, оглядываясь на брата.

Тот с невозмутимым видом тихонько сидел в кресле, не отрывая глаз от стенографического блокнота. Только Джордан мог прийти к такому заключению и указать на него мистеру Родсу. Ральф почувствовал в горле горечь предательства и повернулся к противнику.

– Может, и вранье, – тихо согласился мистер Родс. – Однако они готовы дать показания под присягой.

– Неужели намеренное нанесение ущерба собственности компании карается смертью? – поинтересовался Ральф.

– Я вижу, ты все еще не понял. Любой контракт, заключенный на умышленно обманных условиях, может быть аннулирован судом. Если Рулоф Зедерберг сможет доказать, что в момент подписания договора ты знал об эпидемии чумы, охватившей Родезию…

«Опять Родезия!» – раздраженно подумал Ральф.

– И что ты совершил преступное деяние, чтобы скрыть от другой стороны этот факт… – Мистер Родс не стал заканчивать свою мысль. Он снова вздохнул и потер небритый подбородок. – Четвертого числа твой отец, майор Зуга Баллантайн, продал пять тысяч голов породистого скота ферме «Гваай ранчо», одной из моих собственных компаний. Через три дня половина скота погибла от чумы, а остальных вскоре уничтожат согласно распоряжению компании о противоэпидемических мерах. Братья Зедерберг уже потеряли шестьдесят процентов купленных у тебя волов – двести фургонов с грузом застряли на главной северной дороге. Видишь ли, Ральф, договора купли-продажи, как твой, так и твоего отца, могут быть аннулированы. Вы будете вынуждены вернуть полученные от покупателей суммы и забрать тысячи мертвых и умирающих животных.

Ральф сидел с каменным лицом, серым, словно у больного лихорадкой на пятый день приступа. Резким движением он наполнил хрустальный стаканчик наполовину и глотнул с таким видом, будто это не виски, а битое стекло.

Мистер Родс сменил тему, оставив вопрос об эпидемии в стороне, будто свернувшуюся кольцами гадюку.

– Надеюсь, юристы выполнили мои указания и ознакомили тебя с законами о разведке и добыче полезных ископаемых. Мы решили принять американские законы, а не трансваальские. – Мистер Родс сделал глоток виски и повертел стаканчик между пальцами. На дорогой итальянской коже столешницы остался мокрый след. – У американских законов есть некоторые особенности. Сомневаюсь, что ты имел возможность с ними ознакомиться, так что позволь указать на одну из них. Согласно разделу 23 любой участок, размеченный в промежуток времени между закатом одного дня и рассветом последующего, признается недействительным и права собственности на него могут быть аннулированы приказом уполномоченного по разработкам. Тебе известно об этом?

– Мне говорили, – кивнул Ральф.

– В настоящий момент на столе управляющего в Булавайо лежит письменное показание под присягой, сделанное в присутствии мирового судьи неким Яном Черутом, готтентотом и домашним слугой майора Зуги Баллантайна. Ян Черут показал, что некоторые участки, известные под названием «шахта Харкнесса» и зарегистрированные Родезийской земельной и горнодобывающей компанией, в которой ты являешься владельцем большинства акций, были размечены в темное время суток и, следовательно, могут быть признаны недействительными.

Ральф вздрогнул. Стаканчик звякнул о поднос, и виски расплескалось.

– Прежде чем ты накажешь злосчастного готтентота, позволь мне заверить тебя, что, давая эти показания, он думал лишь о благосостоянии своих хозяев.

На этот раз молчание затянулось надолго. Мистер Родс смотрел в окно на безрадостный пустынный пейзаж выжженного солнцем плоскогорья Карру под блеклым голубым небом.

– Насколько мне известно, ты заключил контракты на покупку оборудования для шахты Харкнесса и подписал гарантии на оплату более тридцати тысяч фунтов, – продолжил мистер Родс. – У тебя есть простой выбор: либо отказаться от угольного месторождения Уанки, либо потерять не только его, но еще и контракт с Зедербергом и шахту Харкнесса. Ты можешь или сохранить достаточно приличное, по любым меркам, состояние, или…

С бешено бьющимся сердцем Ральф позволил незаконченной фразе повисеть в воздухе несколько секунд.

– Или что? – наконец спросил он.

– Или я тебя уничтожу – целиком и полностью. – Мистер Родс спокойно встретил полный ненависти взгляд сидящего перед ним молодого человека.

Родс больше не обращал внимания ни на раболепие, ни на ненависть: такие вещи не имели значения на фоне его грандиозных планов. Тем не менее почему бы не успокоить юнца?

– Ральф, пойми, против тебя лично я ничего не имею и искренне восхищаюсь твоим мужеством и целеустремленностью, – сказал он. – Именно на таких молодых людей, как ты, я возлагаю надежды на будущее. Не воспринимай это как личный выпад. Я попросту не могу позволить кому бы то ни было стоять на моем пути. Я знаю, что нужно сделать, и у меня слишком мало времени, чтобы добиться своего.

Жажда убийства накатила на Ральфа черной волной необузданной ярости. Он уже видел, как пальцы сжимают распухшую шею, раздавливая горло, из которого раздается безжалостный пронзительный голос.

Ральф на мгновение зажмурился и, отбросив ярость, как сбрасывают промокший плащ, вдруг понял, что в его жизни произошел коренной перелом.

– Я понимаю, – кивнул он с ледяным спокойствием, и голос ни разу не дрогнул. – На вашем месте я, пожалуй, поступил бы точно так же. Давайте попросим Джордана составить контракт, по которому я и мои партнеры передают БЮАК все права на угольное месторождение Уанки в обмен на безусловное подтверждение моих прав на участки под названием «шахта Харкнесса».

Мистер Родс одобрительно кивнул:

– Ты настоящий боец. Далеко пойдешь. – Он перевел взгляд на Джордана: – Займись этим!

Паровоз с грохотом мчался в ночь, и хотя на оси колес поместили тонны свинца, чтобы смягчить ход поезда и устранить неудобства для мистера Родса, вагоны все равно ритмично покачивались, а стальные колеса громко стучали по рельсам.

Ральф сидел у окна своего купе. На двуспальной кровати за зелеными бархатными шторами пуховое одеяло было приглашающе откинуто заботливыми руками прислуги, но спать не хотелось. Ральф так и не разделся, хотя позолоченные часы на ночном столике показывали три часа утра. Несмотря на количество выпитого, мыслил он на удивление ясно и четко, словно ярость сжигала алкоголь, едва тот попадал в желудок.

За окном полная луна освещала странные силуэты фиолетовых холмов на горизонте. Время от времени перестук колес сменялся металлическим звоном: поезд проезжал по очередному низкому мосту над пересохшим руслом реки, где белоснежный песок сиял в лунном свете, будто расплавленное серебро.

Ральф высидел ужин в салоне мистера Родса, выслушивая чудаковатые и грандиозные идеи, неожиданные истины и затертые банальности. Все это непрерывным потоком изливалось из громадного человека с неуклюжим грузным телом и высоким резким голосом.

Скрыть свои чувства и даже согласно кивать и улыбаться остротам мистера Родса Ральфу удалось только благодаря тому, что он осознал еще одну слабость противника: мистер Родс, изолированный от реального мира огромным богатством и ослепленный собственными видениями, слишком высоко вознесся над окружающими. Ему и в голову не пришло, что он нажил себе смертельного врага. Если он и задумывался о чувствах Ральфа, то скорее всего полагал, будто молодой человек легко забыл потерю месторождения Уанки, приняв ее с таким же философским спокойствием, как и сам мистер Родс.

Изысканные блюда и прекрасные вина на вкус казались опилками, и Ральф с трудом заставлял себя их глотать. Мистер Родс наконец решил закончить ужин и, как всегда, внезапно, без предупреждения, встал из-за стола. Ральф вздохнул с облегчением.

– Я сужу о человеке по тому, как он ведет себя в трудную минуту, – сказал Родс, всматриваясь в лицо молодого человека. – Ты прошел испытание, Баллантайн-младший.

В тот момент Ральф едва не потерял самообладание, но мистер Родс уже вышел, ступая по-медвежьи неуклюже. Братья остались наедине.

– Прости, Ральф, – простодушно извинился Джордан. – Я ведь пытался тебя предупредить, что не следовало бросать ему вызов. Ты вынудил меня выбирать между вами… Я оставил бутылку виски в твоем купе. Утром мы будем в поселке, где есть первоклассный отель. Там ты можешь подождать вечерний поезд обратно в Кимберли.

Ральф с удивлением заметил, что бутылка виски уже опустела: после такого количества спиртного следовало бы валяться без сознания. Только попытавшись встать, он обнаружил, что ноги не держат, и тяжело привалился к раковине, разглядывая свое отражение в зеркале над ней.

На пьяницу он не похож: твердая линия губ, волевой подбородок, потемневшие и злые глаза.

Оторвавшись от зеркала, Ральф посмотрел на кровать.

Нет, уснуть явно не удастся, хотя он едва стоит на ногах, обессилев от ненависти и гнева. Внезапно захотелось забыться, ненадолго потерять рассудок. В дальнем конце салона за двойными дверцами с искусной инкрустацией стояли ряды бутылок – лучшие напитки, собранные со всех концов света. Вот где следует искать забвение.

Он на ощупь открыл дверь купе и вышел в коридор. В лицо ударил холодный ночной воздух. Легко одетый Ральф вздрогнул и, пошатываясь, двинулся по узкому коридору, стукаясь плечами об стены и проклиная собственную неуклюжесть. Открытую площадку между вагонами он пересек, придерживаясь за ограждение, и, спасаясь от холода, торопливо нырнул в следующий вагон. Из распахнувшейся впереди двери хлынул луч желтоватого света, и в коридоре появилась изящная стройная фигура.

Не заметив брата, Джордан помедлил в дверях и оглянулся. На его лице отразились любовь и нежность матери, уложившей спать малыша. Мягко, с преувеличенной осторожностью, стараясь не шуметь, он закрыл дверь и, обернувшись, оказался лицом к лицу с братом.

Как и Ральф, Джордан был в одной рубашке, причем расстегнутой до самой пряжки ремня, и без запонок в манжетах, словно одежду лишь небрежно набросили. На темном ковре четко выделялись белоснежные босые ступни изящной формы.

Осоловелый Ральф решил, что брат тоже захотел подкрепиться или вышел по нужде, и хотел было пригласить его составить ему компанию в поисках бутылки, но вдруг заметил выражение лица Джордана – и мгновенно перенесся на пятнадцать лет назад, в отцовское бунгало возле великой шахты Кимберли, где братья провели большую часть юности. Однажды ночью Ральф застал младшего брата за детским грехом онанизма: на лице Джордана было то же самое выражение смертельного ужаса и вины.

Вот и теперь Джордан застыл, бледный и напряженный, глядя на Ральфа широко раскрытыми от страха глазами и подняв руку к лицу, будто защищаясь.

И тут Ральфа осенило.

Он в ужасе отпрянул и уперся спиной в закрытую дверь на площадку между вагонами. Вжимаясь лопатками в дверь, он онемел на несколько бесконечно долгих секунд, глядя в глаза брату. Наконец к Ральфу вернулся дар речи, но голос звучал хрипло, словно после долгого бега.

– Господи, теперь я знаю, почему тебе не нужны шлюхи, – ты и сам один из них!

Ральф повернулся, рывком открыл дверь и, выбежав на площадку, загнанно огляделся, точно зверь в западне: вокруг простирались залитые лунным светом просторы вельда. Пинком распахнув дверцу в ограждении площадки, Ральф слетел по ступенькам и повалился в ночь.

Земля с сокрушительной силой ударила в тело. Он покатился вниз по насыпи и упал лицом в жесткие заросли возле дороги. Красные огоньки тормозного вагона уплывали на юг, и расстояние приглушило стук колес.

Ральф поднялся и, пошатываясь, захромал в безлюдный вельд. Отойдя на полмили от железной дороги, он рухнул на колени, и его вывернуло наизнанку от виски и отвращения.

За четким, словно вырезанным из черной бумаги силуэтом плоских холмов занималось оранжевое зарево рассвета. Подняв лицо к небу, Ральф заговорил вслух:

– Ну я ему покажу! Клянусь, что уничтожу его или сам погибну!

В эту секунду краешек солнца выглянул из-за холмов, и ослепительный луч упал на лицо Ральфа, как будто Господь услышал его клятву и скрепил договор огнем.

– На этом самом месте мой отец убил громадного слона. Его бивни стоят на крыльце Кингс-Линн, – тихо сказал Ральф. – А сам я застрелил великолепного льва. Странно думать, что теперь ничего подобного здесь больше не повторится.

Гарри Меллоу оторвался от теодолита.

– Мы пришли, чтобы покорить дикую природу, – с серьезным видом заявил он. – Вскоре на этом месте будут стоять буровые высотой до небес, и если шахта Харкнесса оправдает наши ожидания, то здесь вырастет город со школами и церквями для сотен или даже тысяч семей. Разве ты этого не хочешь?

Ральф покачал головой:

– Ну уж не настолько я размяк. Просто, глядя вокруг, в это трудно поверить.

В неглубоких долинах ветер по-прежнему пригибал к земле мягкую траву, высокие деревья росли на холмах, и под луной стволы блестели серебром на фоне неба. Но вот одно дерево вздрогнуло и с треском упало. Матабеле с топорами в руках набросились на поваленного гиганта, обрубая ветви, и на мгновение в глазах Ральфа мелькнула тень печали. Он отвернулся.

– Хорошее место ты выбрал, – заметил он.

Гарри проследил за его взглядом.

– Я назвал его «Бугорок»! – засмеялся инженер.

Крытая сухой травой мазанка стояла так, чтобы из нее не было видно лагеря чернокожих работников. С вершины холма открывался восхитительный вид на лес, простиравшийся до обрывистого склона на юге, где холмы сливались с бесконечным голубым горизонтом. Из хижины появилась крошечная женская фигура – веселый желтый фартук ярким пятном выделялся на фоне красной почвы, которая, как надеялась Вики, когда-нибудь станет садом. Заметив мужчин, молодая женщина помахала им сверху.

– Ей-богу, эта крошка – настоящая волшебница! – Гарри приподнял шляпу, отвечая на приветствие. На его лице отразилось слепое обожание. – Она так здорово со всем справляется, ни на что не жалуясь. Сегодня утром в уборной обнаружилась кобра – и Вики попросту разнесла ее на кусочки из дробовика! Правда, мне потом пришлось чинить сиденье…

– Вики не знает другой жизни, – ответил Ральф. – Отвези ее в город, и через десять минут она разревется.

– Только не моя крошка! – гордо возразил Гарри.

– Ну что ж, ты и в самом деле удачно женился, – кивнул Ральф. – И все же мужчине не подобает расхваливать собственную жену.

– Не подобает? – Гарри в недоумении помотал головой. – Что с вас, англичан, возьмешь!

Он снова склонился над теодолитом.

– Да оторвись ты от этой проклятой штуковины! – Ральф слегка ущипнул его за плечо. – Я триста миль проехал не для того, чтобы рассматривать твою задницу!

– Ладно. – Гарри выпрямился. – Работа подождет. Так о чем ты хотел поговорить?

– Покажи мне, где ты собираешься заложить первую шахту.

Пока они шли по долине, Гарри Меллоу излагал причины, по которым он выбрал именно это место.

– Древние шахты идут под углом чуть больше сорока градусов. Сланец лежит в три слоя. Я попробовал найти жилу за пределами выработанного в древности участка, вот здесь мы пробили шурфы…

В склоне горы вытянулись ровной цепочкой узкие вертикальные выработки, над каждой из которых возвышалась платформа из неотесанной местной древесины.

– В пяти шурфах мы углубились на сотню футов, пройдя рыхлые слои, и снова наткнулись на верхний слой сланца…

– На сланце не разбогатеешь.

– Разумеется, но под ним находится жила.

– Откуда ты знаешь?

– Ты ведь нанял меня за чутье, – усмехнулся Гарри. – Я золото носом чую. – Он повел Ральфа дальше. – В общем, как видишь, логичнее всего заложить первую шахту здесь. Я думаю, на трехстах футах мы уткнемся в жилу и можно будет начинать разработку.

Небольшая группа матабеле расчищала место для буровой установки.

– Базо! – закричал Ральф, узнав самого высокого из рабочих.

Индуна выпрямился и встал, опираясь на кирку.

– Хеншо! Ты пришел посмотреть, как работают настоящие мужчины?

Черная кожа блестела антрацитом, туго обтягивая крепкие мускулы, по ней стекали ручейки пота.

– Где эти настоящие мужчины? – спросил Ральф. – Ты обещал мне двести человек, а привел двадцать!

– Остальные ждут, – объяснил Базо. – Они не хотят идти без жен. Сияющий Глаз приказал, чтобы женщины оставались в поселках.

– Пусть берут всех своих жен! Я поговорю с Сияющим Глазом. Иди и выбери лучших мужчин. Приведи мне своих старых соратников из отряда Кротов. Скажи, что я обещаю хорошую оплату и еду. Пусть приходят вместе с женами и растят сильных сыновей, которые будут работать на моих шахтах.

– Я отправлюсь утром, – решил Базо. – И вернусь до того, как месяц снова покажет рожки.

Индуна с непроницаемым видом наблюдал, как двое белых двинулись дальше, потом посмотрел на своих подчиненных и кивнул.

Поплевав на ладони, они занесли кирки, и Базо запел:

– Убуньоньо бу гинье энтудлла! – Маленькие черные муравьи могут съесть жирафа!

Базо сочинил эту строчку возле туши погибшего от чумы жирафа – падальщики вельда настолько объелись, что не тронули ее, и лишь черные муравьи начисто обглодали кости. Увиденное поразило Базо: он понял, что ничто не может устоять перед упорством, и теперь внешне бессмысленный напев постепенно пропитывал сознание его амадода. Стоя плечом к плечу, они высоко вскинули кирки и хором ответили:

– Гуга мзимба! Сала нллизийо! – Хотя наши тела измотаны, наши сердца верны!

Со звонким криком «Й-и-е!» матабеле дружно опустили кирки, со стуком вонзив их в твердую, как камень, землю.

Высвободив кирку, каждый сделал шаг вперед и приготовился. Базо вновь запел:

– Маленькие черные муравьи могут съесть жирафа!

И все повторилось сначала. Потом еще и еще раз – сотни раз, пока пот не залил тела и не заклубилась в воздухе красная пыль.

Базо размашисто шел обманчиво легкой походкой, не замедляя и не ускоряя шаг, несмотря на крутизну склонов. Долгие недели он и не замечал, насколько его раздражала работа, пока не вырвался на свободу – и теперь наслаждался ей.

Давным-давно Базо махал киркой и лопатой на алмазной шахте в Кимберли. В те времена Хеншо работал вместе с ним, и они превратили бесконечный изматывающий труд в состязание. Работа наливала тела силой, но калечила души. В конце концов они оба не выдержали и сбежали вместе.

С тех пор Базо испытал дикую радость и божественное безумие жуткого момента, когда «рога буйвола» смыкаются, сражался против врагов короля и убивал их, заслужил почести и уважение соратников, сидел на королевских советах с обручем индуны на голове, побывал на краю черной реки, заглянув в запретную страну по имени Смерть, а теперь осознал еще одну истину: возвращаться назад больнее, чем идти вперед. Монотонность тяжелого физического труда раздражала сильнее после славных достижений, которые остались в прошлом.

Тропа спускалась к реке, исчезая в густых зеленых зарослях, точно змея в норе. Базо вошел в мрачный туннель – и замер. Правая рука инстинктивно потянулась к несуществующему ассегаю, висевшему на кожаном шнурке под длинным щитом, которого тоже не было: привычка – вторая натура. Щит давно сожгли на костре вместе с десятью тысячами других щитов, а наконечник копья разбили на наковальне кузницы БЮАК.

Базо разглядел, кто идет ему навстречу по узкому проходу в прибрежном кустарнике, и сердце бешено заколотилось в груди, хотя опасаться было нечего.

– Я вижу тебя, господин, – негромко приветствовала мужа Танасе.

Она оставалась такой же стройной, как и в те времена, когда Базо захватил ее в плен в крепости колдуна Пембы: длинные изящные ноги, тонкая талия, лебединая шея, похожая на стебелек прелестной черной лилии.

– Почему ты оказалась так далеко от поселка? – недовольно спросил Базо.

Танасе почтительно опустилась на колени и тихонько хлопнула в ладоши.

– Я увидела, что ты возвращаешься, Базо, сын Ганданга.

Базо удивился: ведь он шел очень быстро, откуда она могла узнать?.. Он собрался было задать вопрос, но передумал, почувствовав мурашки суеверного трепета. Жена до сих пор иногда вгоняла Базо в дрожь: похоже, Танасе сохранила часть магического дара Умлимо.

– Я вижу тебя, господин, – повторила Танасе. – И мое тело тянется к твоему, как голодный младенец, проснувшись, тянется к материнской груди.

Базо обхватил лицо жены ладонями, вглядываясь в него, точно в редкостный красивый цветок. Понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к тому, как Танасе говорит о тайных желаниях тела. Согласно обычаю матабеле, женщине не следует выказывать удовольствие от акта продолжения рода, а также говорить об этом, подобно мужчинам. Она должна служить всего лишь покорным сосудом для семени мужа, готовым тогда, когда он пожелает, в остальное же время вести себя скромно и незаметно.

Танасе была другой. У колдунов она научилась некоторым вещам, которые поначалу ужаснули Базо. Однако по мере того, как жена раскрывала все новые умения, ужас перешел в восхищение. Танасе знала, как делать мази и благовония, способные возбудить мужчину, даже если он смертельно устал или изранен в битве. Она умела говорить и смотреть так, что каждое слово, каждый взгляд жалили подобно стреле. Ее пальцы безошибочно находили чувствительные места на теле Базо, о которых он и сам не подозревал, играя на них, будто на клавишах маримбы, и давая ему мужскую силу, о которой он раньше и мечтать не мог. Собственным телом Танасе умела пользоваться лучше, чем Базо владел ассегаем, – и наносила не менее точные удары. Она могла сокращать и расслаблять любой мускул по отдельности независимо от остальных и либо вызвать у мужа стремительную безудержную разрядку, либо заставить его парить, словно зависший в небе коршун.

– Разлука была слишком долгой, – прошептала она, стрельнув глазами. От интонации и взгляда у Базо перехватило дыхание и заколотилось сердце. – Я пошла тебе навстречу, чтобы мы могли немного побыть вдвоем, подальше от посторонних глаз и восторженных криков сына.

Танасе отвела его в заросли и, сняв кожаную накидку, расстелила ее на мягкой подстилке из опавших листьев.

Когда буря страсти миновала, ноющее напряжение покинуло тело Базо и он вновь задышал мерно и глубоко, а глаза стали закрываться от умиротворенной усталости, которая следует за жаркими объятиями, Танасе приподнялась на локте и с почтительным восторгом погладила лицо мужа.

– Байете! – тихонько сказала она.

Базо вздрогнул и широко раскрыл глаза: так обращались исключительно к королям. Взглянув на жену, он убедился, что в отличие от него самого после любовных утех Танасе все еще полна сил и к тому же вовсе не шутит.

– Байете! – повторила она. – Тебя смущает королевское приветствие, мой славный Топор с острым лезвием? Но почему?

Внезапно Базо вновь почувствовал на коже мурашки суеверного страха и в то же время разозлился.

– Думай, что говоришь, женщина! Не гневи духов глупой болтовней!

Танасе улыбнулась хищной кошачьей улыбкой и прошептала ему на ухо:

– Базо, храбрейший из храбрых и сильнейший из сильных, если это просто глупая болтовня, то почему ты так испугался? Ты, в жилах которого течет чистейшая кровь занзи? Сын Ганданга, сына Мзиликази, разве ты не мечтаешь о маленьком копье из красного дерева, которым владел Лобенгула? Сын Джубы, правнук могущественного Дингисвайо, более знатного, чем его протеже Чака, который стал королем зулусов, разве ты не чувствуешь, как в твоих жилах бурлит королевская кровь? Разве не влечет тебя к тому, о чем ты не осмеливаешься говорить вслух?

– Женщина, ты сошла с ума! Пчелы заползли в твою голову и лишили тебя рассудка!

Танасе лишь улыбнулась и провела по его векам кончиком пальца.

– Разве ты не слышишь рыданий вдов Шангани и Бембези? «Наш отец Лобенгула умер, мы остались сиротами, и некому нас защитить!» – говорят они. Разве ты не видишь, как мужчины Матабелеленда, лишенные оружия, умоляют духов дать им короля? «Нам нужен король!» – восклицают они.

– Есть Бабиаан, – прошептал Базо. – Сомабула и Ганданг. Они – братья Лобенгулы.

– Они старики, дряхлые старики, и огонь потух в их глазах!

– Танасе, не говори так!

– Базо, мой муж, мой король, разве ты не видишь, на кого устремляются взоры всех индун на совете племени?

– Ты с ума сошла! – покачал он головой.

– Разве ты не знаешь, чьего решения они ждут, не видишь, что даже Бабиаан и Сомабула слушают, когда говорит Базо?

Она закрыла ему рот ладонью, пресекая протесты, и одним движением вновь оседлала его – и Базо с изумлением понял, что снова готов и возбужден до предела.

– Байете, сын королей! Байете, отец королей, чьи потомки будут править, когда белых людей опять поглотит океан, который их изрыгнул! – яростно вскрикнула Танасе.

Базо судорожно закричал: ему показалось, что из тела выжали саму душу и вложили вместо нее чудовищное навязчивое стремление, которое будет сжигать его изнутри, пока он не возьмет в руку копье – символ монарха нгуни.

Они шли рядом, рука в руке, хотя у матабеле этого делать не принято: жена всегда идет позади мужа, неся на голове свернутую подстилку для сна. Но Базо и Танасе были словно дети, захваченные лихорадочным сном. Добравшись до перевала, Базо обнял жену и крепко прижал к себе, чего не делал никогда в жизни.

– Если я топор, то ты – лезвие, потому что ты – часть меня, причем самая важная.

– Господин мой, вместе мы пробьемся сквозь любые препятствия! – убежденно заявила она и, вырвавшись из его объятий, достала из вышитой бусами сумочки на поясе что-то серое и пушистое. – У меня есть для тебя подарок, который придаст твоему храброму сердцу еще больше храбрости и закалит волю, сделав ее тверже стали. – Привстав на цыпочки, Танасе завязала на лоб мужа полоску меха. – Носи эту шкурку крота в знак прошлых и будущих побед, индуна Кротов, роющих под горой. Скоро наступит день, когда мы заменим ее пятнистой шкурой леопарда, украшенной голубыми перьями райского журавля.

Она взяла его за руку и повела вниз по склону. Не успели они дойти до покрытой травой равнины, как Базо остановился и склонил голову, прислушиваясь. Сухой ветерок доносил слабые хлопки – будто пузырьки лопались на поверхности кипящей каши.

– Ружья, – сказал он. – Стреляют далеко, но их много!

– Так и есть, господин, – ответила Танасе. – С тех пор как ты ушел, ружья шакалов Сияющего Глаза не переставали трещать, словно старухи, опьяневшие от пива.

– В стране свирепствует ужасная болезнь, – обратился генерал Мунго Сент-Джон к своей аудитории, выбрав в качестве кафедры глиняный муравейник. – Она передается от одного животного к другому, как лесной пожар переносится от дерева к дереву. Если мы не остановим заразу, то весь скот падет.

У подножия муравейника стоял сержант Эзра, громко переводя слова генерала молчаливым слушателям, сидевшим на корточках. Здесь собралось почти две тысячи людей – жители всех деревень, построенных на берегу реки Иньяти вместо разрушенных краалей боевых отрядов Лобенгулы.

В первых рядах сидели мужчины – на внешне бесстрастных лицах блестели внимательные глаза. Позади взрослых собрались подростки и мальчики, еще не принятые в ряды воинов – муджиба, пастухи, чья жизнь была тесно связана со скотом племени: происходящее касалось их напрямую. Женщин на индаба не допустили, потому что речь шла о вещах серьезных.

– Прятать скот, как это сделали вы, угнав стада в холмы и в леса, – великий грех! Животные несут заразу с собой, – объяснил Мунго Сент-Джон и дождался, пока сержант переведет его слова. – Мы с Лодзи очень недовольны обманщиками. Селения, которые прячут скот, заплатят большой штраф, а мужчины должны будут работать вдвое больше. Те, кто посмеет ослушаться приказа Лодзи, будут надрываться, как амахоли, презренные рабы!

Мунго Сент-Джон снова сделал паузу и, приподняв черную повязку, утер пот, стекающий из-под широкополой шляпы. В загоне из колючего кустарника мычали коровы, везде роились огромные зеленые мухи, воняло навозом и немытыми человеческими телами. Мунго раздражала необходимость объясняться с молчаливой толпой полуголых дикарей: он уже говорил то же самое на тридцати индаба по всему Матабелеленду.

Сержант закончил переводить и выжидающе посмотрел на генерала.

Мунго показал на стадо, собранное в краале за его спиной:

– Как видите, нет смысла пытаться спрятать коров. Туземные полицейские все равно их найдут…

Он замолчал и недовольно нахмурился: во втором ряду поднялся высокий мускулистый мужчина в расцвете сил. Одна рука, будто искалеченная, торчала под неестественным углом, лицо же, словно изглоданное тоской или болью, выглядело гораздо старше тела. На аккуратной шапочке густых завитков лежал обруч индуны, лоб охватывала полоска серого меха.

– Баба, отец мой, – заговорил индуна, – мы слышим твои слова, но, подобно детям, не понимаем их.

– Это еще кто? – раздраженно спросил Мунго у сержанта и, услышав ответ, кивнул: – Я его знаю. Он смутьян. – Повернувшись к Базо, генерал повысил голос: – Что тут непонятного?

– Ты говоришь, баба, что зараза убьет коров, и поэтому, пока они еще живы, ты хочешь их застрелить. Чтобы спасти наши стада, ты должен убить их Безмолвные ряды матабеле впервые пошевелились: один кашлянул, другой заерзал, третий отмахнулся от мух. Лица по-прежнему ничего не выражали – никто не улыбнулся, не сказал ни единого насмешливого слова, но Мунго понял, что это насмешка. Спрятавшись за бесстрастными масками, как принято в Африке, матабеле злорадно приветствовали притворно смиренные вопросы молодого индуны с лицом старика.

– Баба, твоя глубокая мудрость нам недоступна. Пожалуйста, будь терпелив с твоими детьми и снисходителен к ним, объясни нам свои слова. Ты говоришь, что если мы попытаемся спрятать стада, то ты заберешь их, чтобы заплатить большие штрафы, которые потребует Лодзи. И в то же время, если мы будем послушными детьми и приведем стада к тебе, ты убьешь их и сожжешь туши.

Седобородый старик, понюхав табак, громко чихнул, и в плотных рядах немедленно началась эпидемия чихания и кашля. Мунго Сент-Джон знал, что таким способом слушатели поощряют дерзость молодого индуны.

– Баба, наш добрый отец, ты предупреждаешь нас, что заставишь работать вдвое больше и мы станем рабами. Это тоже недоступно нашему пониманию: разве человек, который работает на другого один день, в меньшей степени является рабом, чем человек, работающий подневольно два дня? Разве раб не остается рабом, а свободный – свободным? Баба, объясни нам, разве рабы не все одинаковы?