Текст книги "Время умирать"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

* * *

Клодия боялась. Африканская ночь была окутана тайной, наполнена угрозой. Ожидание лишь усиливало самые мрачные предчувствия. Шон отсутствовал уже почти час, и, хотя рядом с ней находился отец, она чувствовала себя одинокой и беззащитной.

Шон появился внезапно, и она тут же почувствовала облегчение. Ей хотелось подбежать к нему, крепко обнять, и она стыдилась этой слабости. Шон шепотом разговаривал о чем-то с отцом, и она придвинулась ближе, чтобы послушать. Ее рука касалась обнаженной руки Шона. Он, казалось, не замечал этого, и Клодия не отстранялась, так как прикосновение давало ей чувство защищенности и покоя.

– Впереди нас расположился лагерем небольшой отряд, – рассказывал Шон. – Не больше двадцати человек. Мы не знаем, кто они к черту такие. Можем обойти их или вернуться назад. Решать тебе, Капо.

– Мне нужен слон!

– Это последний шанс все отменить, – предупредил Шон.

– Ты понапрасну теряешь время, – сказал Рикардо. Клодия обрадовалась решению отца. Было бы обидно отступать в самом начале пути, хотя первая встреча с Африкой и оказалась неприятной. Когда они двинулись дальше и она снова шла вслед за Шоном, Клодия внезапно поняла, что впервые в жизни полностью оказалась за пределами внешней атрибутики городской жизни и опоры на цивилизацию. Впервые рядом не было полиции, чтобы защитить ее, нельзя было полагаться на закон, справедливость, сострадание. Здесь она была беззащитна, как антилопа в лесу, полном леопардов.

Она прибавила шагу, стараясь держаться ближе к Шону. С удивлением она обнаружила, что как-то особенно ясно осознает и воспринимает все, что происходит. Первый раз в жизни она оказалась на самой нижней ступеньке жизни, на уровне выживания. Это было новое и захватывающее чувство. Она была рада, что отец не повернул домой.

Очень скоро Клодия потеряла ориентацию: Шон вел их совершенно непредсказуемо. Они то кружили по лесу, то быстро шли, то еле ползли по незаметным тропкам, то замирали в абсолютной тишине, когда справа раздавался сигнал, который Клодия не всегда улавливала. Она заметила, что Шон каждые несколько минут смотрит на небо, и догадалась, что он ориентируется по звездам. Для нее их сияющий узор и хитросплетение были столь же загадочны, как огни незнакомого города.

Через некоторое время Клодия поняла, что они уже давно не останавливались и никуда не сворачивали, а все время шли прямо. Очевидно, теперь они были вне опасности. Она вдруг с удивлением почувствовала тяжесть в ногах и боль в спине. Казалось, рюкзак стал вчетверо тяжелее. Посмотрев на светящийся циферблат часов, она обнаружила, что с тех пор, как они прошли мимо лагеря, минуло уже пять часов.

«Когда же будет привал?» – думала она, но в конце концов решила, что для нее держаться близко к Шону и не отставать от него ни на шаг – это дело чести. Внезапно стало холодно, будто открыли дверцу холодильника. Когда они пересекали очередную поляну, роса на длинных стеблях травы промочила штаны и в ботинках захлюпало. Она содрогнулась, впервые испытав настоящее неудобство.

«Когда же мы остановимся?» – Она буквально сверлила взглядом спину Шона, ненавидя его в душе и безмолвно заклиная остановиться. Но тот все шел и шел вперед. Клодии казалось, что он нарочно хочет унизить ее, заставить ее просить пощады.

«Ну, я тебе покажу!» – Она, не замедляя шага, достала из рюкзака лыжную куртку. Стало по-настоящему холодно. Под ногами хрустела изморозь. Ноги окоченели, но Клодия упрямо шла за Шоном и вдруг заметила, что волосы у него на затылке смерзлись в сосульки.

«Рассвет. А мне уж казалось, он никогда не наступит». Едва она успела подумать это, как Шон наконец остановился, и Клодия устало опустилась на землю рядом с ним, ощущая, как дрожат от усталости колени.

– Извини, Капо, – мягко говорил Шон. – Нужно было немного поднажать. Мы должны были отойти от того отряда до рассвета как можно дальше. Как ты?

– Никаких проблем, – отозвался Рикардо, но в сером свете рассвета было видно, что он бледен и осунулся. Ему было плохо, как и его дочери, но Клодия все же надеялась, что выглядит не так плохо. Отец наконец нашел подходящее место и неловко сел.

Шон взглянул на Клодию. Никто из них так ничего и не сказал, но на губах Шона играла загадочная улыбка.

«Только не вздумай спрашивать, как я себя чувствую, – подумала она. – Скорее яду выпью, чем скажу правду».

Он слегка наклонил голову в знак то ли снисхождения, то ли уважения, – Клодия не поняла.

– Первый и третий дни всегда самые трудные, – сказал он.

– Я в порядке, – ответила она. – Могу идти и дальше.

– Конечно, – усмехнулся он. – Но сейчас лучше помочь отцу.

Шон сходил к костру и принес Клодии и Рикардо по кружке чая. Дочь сидела рядом с отцом, закутавшись от холода в спальный мешок. Джоб вскипятил чай на крошечном практически бездымном костре, который, как только котелок закипел, сразу же потушил. Чай был крепкий, обжигающе горячий и очень сладкий. Клодия в жизни не пробовала ничего вкуснее. К чаю им предложили кукурузные лепешки и куски холодной оленины. Она старалась есть не слишком жадно.

– Выступаем через несколько минут, – предупредил Шон. Когда она с недоумением взглянула на него, он пояснил:

– Нельзя долго сидеть рядом с огнем, это может привлечь противника.

Они прошли еще миль пять. В середине дня на небольшой возвышенности в безопасном месте, которое в случае необходимости было бы легко оборонять, Шон показал, как вырыть удобное углубление для бедер и использовать рюкзак в качестве подушки. Клодия заснула, едва опустившись на землю.

Когда он разбудил ее, ей показалось, что она спала никак не больше минуты.

– Уже четыре часа. – Он протянул ей кружку чая и маисовые лепешки. – Вы проспали шесть часов, и через несколько минут мы выступаем.

Клодия торопливо скатала спальный мешок и украдкой взглянула на себя в металлическое карманное зеркальце, которое тайно вернула после того, как Шон выкинул его из отобранных ею вещей.

«Боже мой! – ужаснулась она, увидев свое отражение. Камуфляжная краска смешалась с потом, и все лицо было в грязных подтеках. – Я выгляжу, как Эл Джолсон под кайфом». Она привела в порядок волосы, продираясь расческой сквозь колтуны, затем повязала шарф.

Делая короткие перерывы каждые два часа, они шли всю ночь. Вначале Клодии казалось, что ноги налиты свинцом, но чем дальше они шли, тем легче становилось. Она не отставала от Шона, хотя взятый им темп был не легче, чем прошлой ночью.

На рассвете снова пили чай. Клодия почувствовала, что начала буквально зависеть от этого напитка, как от наркотика. Раньше она всегда предпочитала кофе, но сейчас во время похода обнаружила, что постоянно мечтает о каждой следующей обжигающе-горячей чашке чая.

– Это единственное, что заставляет меня идти, – призналась она отцу, и это было шуткой лишь наполовину.

– Говорят, англичане вообще завоевали свою империю на чае, – согласно кивнул Рикардо. Подошел Шон, до этого обсуждавший что-то с Матату и Джобом.

– Сейчас мы в нескольких часах ходьбы от тростниковых зарослей возле русла, где мы видели Тукутелу с самолета. – Он многозначительно взглянул на Клодию. – Я бы, конечно, предпочел дойти туда, а потом отдохнуть, но кое-кто, похоже, немного утомился… – Фраза повисла в воздухе – вызов и обвинение.

– Думаю, небольшая прогулка после завтрака даже пойдет на пользу, – дружелюбно сказала она, не желая признавать за ним хоть малейшее преимущество.

Когда Шон отошел, отец помешал остатки заварки и выплеснул их прочь.

– Не советую бегать за ним, тезоро. Слишком уж он крупная дичь, даже для тебя.

Клодия уставилась на отца, оскорбленная и негодующая.

– Бегать за ним? У тебя с головой все в порядке? Я едва его выношу!

– Вот это-то я и имел в виду, – усмехнулся он. Клодия вскочила и с излишней в данном случае поспешностью вытащила из рюкзака спальный мешок. Через несколько мгновений она пренебрежительно бросила:

– С такими, как он, я могу справиться одной левой и с закрытыми глазами. Но у меня слишком хороший вкус, чтобы возиться с ним.

– К счастью для тебя, – пробормотал отец настолько тихо, что Клодия не была уверена, правильно ли она расслышала его слова.

Еще до полудня того же дня Матату наконец привел их к зарослям папируса, окружающего зеленый пруд, который они видели с самолета. Он привел их прямо к отпечатавшимся в грязи следам. Все члены экспедиции, сгрудившись, принялись их разглядывать.

– Смотрите! – сказал Матату собравшимся. – Здесь стоял Тукутела, когда услышал, что летит индеки. Тут он повернулся и посмотрел на небо, бросая нам вызов. – Матату изобразил старого самца, изогнув голову и спину и приложив ладони к голове. Получилось такое достоверное изображение, что на мгновение он словно и впрямь превратился в слона. Все засмеялись, а Клодия, забыв об усталости, даже захлопала в ладоши.

– Что сделал старый слон дальше? – спросил Шон. Матату повернулся и указал на цепочку следов.

– Он ушел, быстро, очень быстро.

– Так, – сказал Шон. – Мы отстаем от него на сорок восемь часов. Нам нужно отдохнуть и поспать. Значит, когда снова тронемся в путь, будем отставать на пятьдесят пять часов.

Мать Тукутелы была главой стада из ста животных. На пятьдесят втором году жизни, во время последней течки, ее покрыли шесть самцов из стада, все молодые, здоровые, в расцвете сил.

Это было идеальное сочетание, чтобы родился великолепный детеныш. Неизвестно, чье семя проросло в ней, но старая самка взяла гены лучших слонов, больших, с большими бивнями, умных и способных руководить. Такие же гены в свое время сделали ее главой стада, и теперь старая слониха передала их плоду в своей утробе.

Она вынашивала его двадцать два месяца. В год, когда немецкие войска под предводительством полковника фон Леттов-Форбека опустошали Восточную Африку, в 1915, она покинула стадо и вместе с другой пожилой слонихой, которая сопровождала ее на протяжении сорока лет, углубилась в болота на южном берегу Замбези. Там, на окаймленном пальмами островке, окруженном на много миль зарослями тростника, над которым парили белоголовые орлы, высматривающие рыбу, она расчистила кусочек земли и приготовила себе ложе. Когда пришло время рожать, она расставила задние ноги и присела на корточках над расчищенной поверхностью, с пронзительным криком выполняя трудную работу, предназначенную ей природой.

По ее морщинистым щекам катились слезы, как будто она плакала, а изможденное тело сотрясали спазмы.

Вторая самка стояла рядом, как акушерка, лаская ее хоботом, поглаживая по спине и сочувственно трубя. Она освободила головку малыша и затем подождала, когда с последним сильным толчком наконец появился красно-розовый плод целиком. Слоненок упал на землю, разрывая пуповину. Тукутела начал бороться за жизнь немедленно, как только родился, даже все еще находясь в скользкой, покрытой слизью мембране, и старая самка осторожно высвободила его хоботом.

Затем хоботом же она осторожно и нежно подняла и поставила его на ноги между своих передних ног, издавая глубокие трубные звуки радости. Все еще мокрый, скользкий, перепачканный слизью околоплодных оболочек, почти слепой, Тукутела инстинктивно поднял свой маленький хобот и нашел материнские соски.

Пока он в первый раз в жизни пробовал жирное сладкое материнское молоко, его мать подобрала детское место и послед, запихнула их в рот, прожевала и проглотила. Потом с помощью хобота засыпала песком пятно крови на земле.

Втроем – мать, Тукутела и сопровождающая их слониха – они провели на острове две недели. Тукутела учился ходить, пользоваться хоботом. Его кожа потемнела, а глаза привыкли к ослепительному африканскому солнцу. Когда слонихи решили, что он достаточно окреп, мать привела его в стадо, толкая всю дорогу впереди себя, поднимая хоботом, помогая преодолеть препятствия.

Издалека до них донесся гул сотни пасущихся слонов, треск ломаемых веток и тонкие поросячьи взвизгивания маленьких слонят. Мать Тукутелы громко протрубила, сообщая о возвращении. Стадо двинулось к ней, чтобы поприветствовать. Обнаружив нового маленького слоненка, они сгрудились вокруг, чтобы дотронуться до него хоботом, вбирая и запоминая запах.

Тукутела, спрятавшийся между передних ног матери, был подавлен огромными размерами сородичей и жалобно пищал от страха. Мать обвила его хоботом и ласково затрубила, желая приободрить. Через несколько часов он уже не нуждался в ее защите, весело играл с другими малышами и начинал завоевывать свое место среди подрастающего поколения.

Стадо представляло собой тесно спаянную группу, почти все члены были кровными родственниками. Они полностью доверяли друг другу. Основной заботой всего стада было воспитание и обучение молодежи.

Слонята всегда находились в центре стада. За всеми шалостями строго следили бесплодные самки, которые были в стаде воспитательницами. О малышах очень заботились и защищали их, но малейшие нарушения законов стада немедленно наказывались. Ветка дерева со свистом опускалась на спину провинившегося, вызывая испуганные крики и немедленное подчинение.

Тукутела учился занимать свое место в любой ситуации: в центре стада он спокойно шел между передних ног матери, когда они переходили на новое место или убегали от опасности. Он привыкал немедленно реагировать на сигналы тревоги, учился распознавать их, даже если они слышались с самого края стада.

При таком сигнале все животные мгновенно замирали. Довольные звуки насыщающегося стада сменялись мертвой тишиной.

Развитие Тукутелы шло так же, как и развитие человека. Детство продолжалось два года. У него были еще маленькие молочные бивни, которые сохранились и в период юности. Затем начали прорезываться настоящие бивни, которые вначале были покрыты тонким слоем эмали. Когда он начал использовать бивни для добывания пищи и шутливой борьбы со сверстниками, молочные стерлись, и их место заняли постоянные.

На протяжении всей жизни до глубокой старости его бивни продолжали расти в длину и толщину. Вместе с ними он получил от матери силу, мощь и ум.

К трем годам Тукутела научился угрожать и подчинять и шумно выражал свой гнев, хлопая ушами и трубя, что при его необычайно больших размерах выглядело впечатляюще.

Когда он перестал питаться молоком матери, она ослабила заботу о нем. Ему позволили вести себя свободнее, хотя при первом же признаке опасности она яростно защищала его, а во время переходов он шел рядом с ней во главе стада. Он очень рано освоил территорию, которая принадлежала стаду.

Это были большие владения: от озера Ньяса на севере до дождливых лесов на юге в горах Чиманимани, от глубокого ущелья на западе, где Замбези грохотала между узкими скалами пять сотен миль на восток, где эта же река текла по равнине и разливалась по болотистой прибрежной местности, прежде чем влиться через многочисленные русла в Индийский океан.

Он узнал про тропинки в горах и про древние слоновьи тропы. Узнал, где находятся рощи с сочными спелыми плодами и сезоны, когда они созревают. Мать вела стадо в выжженные саванны тогда, когда через пепел начинали пробиваться первые зеленые ростки. Она знала, где можно найти соль. Сотни лет слоны приходили в эти тайные места, выковыривали бивнями большие куски богатой минералами земли и съедали их с удовольствием, словно леденцы. За многие века животные вырыли в красной африканской земле большие ямы.

Стадо было в горах Мавурадона, когда в мсасовых лесах появились новые листья и деревья начали давать сок. Когда на всей остальной территории Африки бушевала засуха, стадо было уже в густых ливневых лесах на горе Мланьи. Старая предводительница всегда вела их к воде, от которой зависело все стадо. Слонам необходимо было пить каждый день, иначе они жестоко страдали от жажды. Они нуждались в значительных количествах воды, чтобы напиться, почистить шкуры и просто побарахтаться в воде. Водопой был очень важным местом для слонов, местом, где укреплялись родственные узы, совершались многие ритуалы. Часто брачные игры проводились рядом с водой, да и рожать слонихи предпочитали недалеко от воды.

Бывали годы, когда воды в Африке было много, реки наполнялись до краев, часто шли дожди. Слоны пробирались по брюхо в воде по болотистым местностям, чтобы достичь уединенных островов. Но иногда слонам приходилось копать дно в сухих руслах или терпеливо ждать своей очереди, чтобы просунуть хобот в секретный колодец и получить глоток солоноватой воды.

Их территория была обширной, а встречи с людьми редкими. Где-то далеко шла большая война, которая притягивала людей. Обычно племя наталкивалось лишь на примитивных полуголых дикарей, которые при виде слонов просто убегали. Но Тукутела очень рано ощутил, что этих странных безволосых, похожих на бабуинов существ окружает какая-то аура опасности. Уже в пять лет он мог распознать их острый специфический запах, который доносил легкий ветерок, и даже самый легкий запах человека всегда приводил слонов в волнение.

В первый раз Тукутела столкнулся с людьми, когда ему было уже одиннадцать лет. Однажды ночью, когда стадо шло по веками освященному маршруту по правому берегу Замбези, его мать внезапно остановилась, чтобы понюхать воздух. Тукутела повторил ее движение и почувствовал мучительно привлекательный запах. Он вобрал запах в себя, и с нижней губы потела струйка слюны. Стадо, сгрудившееся позади, тоже было охвачено нетерпением. Никто из слонов раньше не ел сахарного тростника.

Старая слониха повела их по ветру, который принес запах, и через пять миль они вышли на берег реки, который был недавно расчищен, обработан и засажен сахарным тростником. Длинные, похожие на мечи листья тускло поблескивали в лунном свете. Сладкий манящий запах был просто непреодолим. Слоны ринулись на поле, жадно набивая рты.

Потрава, причиненная слонами, была просто чудовищной. Когда они паслись уже на середине поля, их вдруг окружили огни: вокруг кричали, били в барабаны люди. Животных охватила паника, они были в смятении, они бросились наутек, а вдогонку защелкали громкие выстрелы, и вспышки осветили ночное небо. Тукутела впервые почувствовал запах горящего пороха. Он запомнил его и навсегда связал с криками умирающих слонов.

Вначале слоны бежали, потом перешли на быстрый шаг, передвигаясь при этом со скоростью галопирующий лошади. К утру одна из молодых самок, с первым слоненком между ног, не смогла больше следовать за стадом и упала на колени. Из раны в боку хлестала кровь. Предводительница подошла к ней, чтобы помочь, издавая ободряющие трубные звуки, но самка не поднималась. С помощью хобота и бивней предводительница подняла упавшее животное и заставила идти, но умирающая самка снова упала на колени и осталась лежать. Запах крови привлек слонов, и они сгрудились вокруг нее, мотая хоботами и хлопая ушами.

Один из самцов стада в отчаянной попытке оживить самку положил на самку передние ноги, имитируя совокупление. Из раны животного струей забила артериальная кровь, и она со стоном опрокинулась на бок.

В отличие от других животных слоны умели распознавать смерть. Даже маленький Тукутела ощутил грусть, которая охватила стадо после смерти слонихи. Прежде чем вновь тронуться в путь по серой равнине, покрытой колючим кустарником, некоторые животные подходили к телу и дотрагивались до него хоботами – своеобразный жест прощания.

Мать Тукутелы осталась после того, как остальные члены стада ушли. Тукутела остался с ней. Он наблюдал, как она обламывала ветки с ближайших деревьев и наваливала их на тело умершей самки. Только когда тело полностью скрыла груда зелени, она успокоилась.

Слоненок, мать которого умерла, остался рядом с ее телом, и теперь предводительница толкала его впереди себя. Дважды он останавливался и пытался повернуть, но слониха преграждала ему путь и снова подталкивала вперед.

Через милю они остановились в лесу среди деревьев с желтыми стволами. Старая слониха толкнула осиротевшего слоненка к одной из слоних, у которой было молоко. Слоненок оказался между передних ног самки, инстинктивно поднял хобот и нашел сосок.

Молодая слониха не протестовала и равнодушно приняла на себя новые обязанности. Предводительница стояла рядом и одобрительно гудела. Когда она вновь повела стадо вперед, слоненок шел уже между ног приемной матери.

С того времени встречи стада с вооруженными людьми стали чаще, особенно когда с подрастающим поколением оказывались взрослые самцы.

Зрелые слоны обычно сторонились детенышей. Они находили, что молодежь ведет себя шумно, нахально, их раздражала вечная борьба за еду. Как только взрослый слон нагибал верхнюю ветку с сочными спелыми плодами, тотчас появлялась дюжина слонят, которые спешили проглотить плоды. Или, если слон натыкался на дерево мсаса с его молодыми сочными листьями, упираясь лбом в ствол и оглашая округу трубными звуками, словно артиллерийская пушка, тут же появлялись молодые самки и проталкивались вперед, прежде чем он успевал попробовать хоть один листочек.

Поэтому самцы держались подальше от стада, предпочитая жить в холостяцких группах по трое или четверо. Возможно, они инстинктивно понимали, что стадо привлекает охотников и они будут в большей безопасности вдали от него. Иногда слоны находились в нескольких милях от стада, иногда в милях тридцати-сорока, но они всегда знали, где оно находится, и возвращались в брачный сезон.

Самое опасное время наступало, когда самцы бывали вместе со стадом: на них часто нападали. Раздавался треск выстрелов, крики раненых животных, и за этим следовало долгое бегство перепуганных животных через кусты.

Когда Тукутела был подростком, около десяти лет, со стадом были связаны шесть взрослых самцов, у каждого из которых были великолепные бивни. К тому времени, как он повзрослел, все они погибли. Каждую засуху один из самцов падал, пораженный вспышкой огня из винтовки. Остались только животные с поврежденными или стершимися бивнями.

Тукутела вырос и превратился в необычно крупного самца. У него начали расти бивни, чистые, белые и острые, обещавшие со временем стать еще лучше. Он взрослел, а мать старела. Ее зубы истерлись, под складками серой кожи стал просматриваться скелет, она даже и ела-то с трудом. Начиналась медленная смерть от голода. Бывшая предводительница уступила свое место во главе стада молодой крепкой самке, а сама плелась позади.

На крутых подъемах, когда слоны проходили по горным тропам, Тукутела останавливался на гребне и ждал мать, время от времени подбадривая ее громкими трубными звуками. Он стоял с ней рядом по ночам так же, как она, когда он был маленьким.

Был сезон засухи, и воды в реках осталось совсем мало. Все тропы, ведущие к воде, были разбиты копытами буйволов, носорогов, стадами слонов и превратились в клейкую черную грязь, которая в некоторых местах была слону по брюхо. В одном из таких мест застряла старая самка.

В попытке освободиться она рванулась и увязла еще глубже – на сей раз уже по самые бока, так что на поверхности оставалась только голова.

Она пыталась освободиться в течение двух дней. Тукутела пробовал помочь, но даже его огромной силы было недостаточно. Жидкая грязь держала крепко, и рядом не было твердой земли, которая послужила бы точкой опоры. Старая предводительница слабела, ее крики затихали. Наконец она смолкла, и теперь тишину нарушало лишь ее шумное дыхание.

Через два дня все было кончено. Все это время Тукутела находился рядом. Стадо ушло далеко вперед, но он остался. Внезапно тяжелое дыхание матери прекратилось, Тукутела тотчас же почувствовал это, поднял хобот и издал громкий горестный крик. Стая испуганных птиц шумно захлопала крыльями и поднялась в воздух.

Он подошел к краю леса, нарвал веток с листьями и закрыл мертвое тело матери, насыпав над ней своеобразный могильный курган. Затем отправился в путь.

Вдали от стада Тукутела жил почти два года. За это время он окончательно возмужал и не мог больше сопротивляться запаху самок, который доносил до него ветер.

Когда он нашел стадо, оно находилось на берегу реки Кафуи, в десяти милях от места ее слияния с великой Замбези. Несколько членов стада вышли навстречу. Они переплели хоботы и уперлись лбами, приветствуя друг друга, затем ему позволили присоединиться к остальным.

Течка была у двух самок, одна из них была ровесницей Тукутелы. Она была большая и упитанная – вскормленная на обильной пище. Бивни у нее были маленькими, очень белыми и прямыми, как спицы для вязания. Уши еще не порвали шипы и колючки. Распознав сородича в Тукутеле, она расправила их, как два зонта, и подошла, чтобы прикоснуться к нему хоботом.

Они стояли голова к голове, издавая тихие звуки, затем разъединили хоботы и начали нежно поглаживать ими друг друга, осторожно двигаясь по всей длине тела.

Кончик хобота у слона не менее чувствителен, чем человеческие пальцы. Самка начала всем телом раскачиваться из стороны в сторону – признак нарастающего удовольствия. Тукутела начал осторожно подталкивать слониху к воде. Они вошли в реку, и над серыми телами сомкнулся зеленый поток. В воде животные мгновенно стали легкими и подвижными. Тукутела положил передние ноги на спину самки, и она легко приняла его в себя.

Слон оставался со стадом три дня, затем течка у слоних закончилась, и он заволновался. Унаследованное от матери обостренное чувство опасности сейчас подсказывало ему, что, будучи со стадом, он в опасности. На третий день он растворился в серой, покрытой колючим кустарником саванне.

Каждый новый брачный сезон он возвращался к стаду, становясь все сильнее. Его бивни росли в длину и толщину, фруктовые соки постепенно придали им цвет светлого алебастра.

Иногда за право обладать самкой приходилось сражаться с другими самцами. Вначале он уступал более опытным, но каждый год становился сильнее, и вскоре уже никто не мог соперничать с ним. Тукутела теперь выбирал себе тех самок, которых хотел. Он никогда не оставался со стадом больше чем на несколько дней, всегда уходил один и искал болотистые земли, которые показывала ему мать, куда не могли добраться люди, самые густые леса и самые высокие заросли слоновьей травы. Он будто сознавал, что его великолепные бивни навлекают на него опасность.

На тридцать пятом году жизни он превратился в гиганта, весил около семи тонн, а в холке его рост приближался к двенадцати футам. Бивни же были просто великолепны: огромные, белые и совершенные по форме.

В эти дни, в очередной раз покинув стадо, он беспричинно нервничал, беспокойно шел по степи, задирал хобот, набирал воздух и выпускал его себе в рот. Острый запах человека был очень слабым, отдаленным напоминанием, тем не менее тревожившим его.

Тукутела не мог идти без остановок. Его огромное тело каждый день требовало примерно тонны травы, листьев, фруктов и коры. Он остановился, чтобы полакомиться корой в густом комбретумовом лесу. Кончиком бивня он проводил по стволу, оставляя глубокую царапину, затем хоботом отрывал полоску коры, сворачивал ее в комок и запихивал в рот.

Поглощенный процессом, он потерял бдительность. У слонов плохое зрение. Он видит неподвижные предметы только с расстояния нескольких ярдов, хотя сразу же различает движение. Глаза у слонов располагаются глубоко в глазницах по обеим сторонам головы, так что они плохо видят то, что находится перед ними, а уши ограничивают периферийное зрение.

Используя легкий утренний ветерок, уносящий запахи, которые слон с его великолепным обонянием тут же обнаружил бы, и двигаясь очень медленно, чтобы тот не заметил движение, сзади к Тукутеле подкрадывались охотники. Их было двое, они следили за ним с тех пор, как он покинул стадо, но только сейчас смогли подобраться к нему настолько близко.

Самец закончил с одним деревом и развернулся, чтобы перейти к другому. На мгновение охотники увидели, как блеснули его бивни.

– Целься, – сказал один другому, который был испанским виноторговцем, производителем шерри. Он вскинул двустволку, инкрустированную золотом, и прицелился в голову Тукутелы.

Он нашел темное вертикальное углубление чуть впереди уха и проследил по нему до нижней точки.

Здесь помещался слуховой проход. Затем он провел дулом ружья на три дюйма вниз по воображаемой линии от ушного отверстия до глаза.

Это было первое сафари испанского винодела. Он убивал серн и муфлонов в Пиренеях, но огромный дикий африканский слон, конечно, не мог сравниться с теми робкими животными. Сердце испанца бешено колотилось, очки запотели, а руки дрожали. Профессиональный охотник, сопровождавший его, терпеливо указывал, куда стрелять, но тот никак не мог найти нужную точку. Испанцу казалось, что цель вот-вот ускользнет, и наконец он в отчаянии нажал на спусковой крючок.

Пуля попала в голову в футе от левого глаза и в пятнадцати дюймах от лобной доли мозга. Она застряла в ячеистой, похожей на губку черепной кости слона. Тукутела покачнулся на задних ногах, вытянул хобот и издал пронзительный крик боли.

Испанец повернулся и побежал. Второй охотник, который стоял прямо под хоботом слона, прицелился ему в голову, прямо в открытый рот между двумя бивнями и выстрелил. Курок сухо щелкнул – осечка! Тукутела с размаху, как топор, опустил хобот на человека, припечатав того к земле.

Испанец убегал. Слон без труда настиг его, протянул хобот и схватил поперек пояса. Человек пронзительно закричал, слон подбросил его на двадцать футов в воздух. Охотник продолжал кричать, пока удар о землю не вышиб воздух из его легких. Тукутела снова схватил его, с размаху ударил о ближайшее дерево, так что все внутренние органы несчастного мгновенно превратились в кровавое месиво.

Тукутела мчался через лес, держа хоботом тело, то и дело ударяя его о деревья, подбрасывая в воздух, кидая о землю, пока в сером кольце не остался только кусок ноги. Он отбросил его в сторону и вернулся к инструктору.

Удар хобота сломал второму человеку ключицу, две руки и ребра, но охотник был еще жив и в сознании. Он увидел, как приближается Тукутела – длинный хобот угрожающе покачивается, уши расправлены, кровь из раны, смешанная с кровью убитого испанца, запачкала грудь и передние ноги.

Охотник попытался встать, но искалеченное тело не повиновалось ему. Слон поставил на спину человеку ногу, пригвоздив его к земле, затем оторвал хоботом по очереди руки и ноги, с силой выдирая плечевые и бедренные суставы и отбрасывая их в сторону. Затем он обвил хобот вокруг шеи человека и резко дернул, отделив голову от плеч. Она покатилась по земле, как мяч. Гнев наконец остыл, его сменила боль и скорбь от ощущения близящейся смерти.

Несмотря на боль от раны и на то, что кровь из нее заливала глаз, он начал ритуал похорон, которому его научила его мать. Он собрал все части тела жертв и свалил их в кучу, затем сложил туда же все их снаряжение – винтовки, шляпы, фляги. Затем нарвал с деревьев веток и накрыл ими тела, соорудив погребальный холм.