Текст книги "Голубой горизонт"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Уилбур Смит
Голубой горизонт

Моей жене, моей драгоценной Мохинисо, посвящается – с любовью и благодарностью за все волшебные годы нашей совместной жизни.

Wilbur Smith

BLUE HORIZON

First published in 2003 by Macmillan an imprint of Pan Macmillan Ltd.

Печатается с разрешения Tibor Jones Management Ltd. при содействие литературного агентства Nova Littera.

© Wilbur Smith, 2003

© Издание на русском языке AST Publishers, 2014

Три человека стояли на самом берегу моря и смотрели на переливчатую лунную дорожку на темной воде.

– Полнолуние через два дня, – уверенно сказал Джим Кортни. – Большие красные рыбины будут голодны как львы.

Волна накатилась на пляж и зашипела у лодыжек Джима.

– Лучше спустим лодку, чем торчать здесь и болтать! – воскликнул двоюродный брат Джима Мансур Кортни. Его волосы в лунном свете блестели, как только что выплавленная медь, такой же сверкающей была и улыбка. Он легко подтолкнул локтем чернокожего молодого человека в белоснежной набедренной повязке, переминавшегося рядом. – Пойдем, Зама.

Парни вместе взялись за борта. Маленькое судно неохотно двинулось вперед; они поднажали, но лодка застряла в мокром песке.

– Подождем большой волны, – предложил Джим. – Вот она, идет! Ребята, приготовились.

Волна поднялась далеко впереди и рванулась к ним, набирая скорость. Столкнувшись с берегом, она побелела, потом стала кремовой, высоко подняла нос ялика, и юноши дрогнули от ее силы, цепляясь за борта и по пояс погрузившись в воду.

– Теперь дружно! – крикнул Джим, и парни вместе налегли на лодку. – Пошли с ней!

Волна нахлынула свободно и неудержимо, и юноши, оказавшись по плечи в воде, использовали отлив, чтобы сдвинуть лодку.

– За весла! – Джим выплевывал воду, потому что новая волна окатила его с головой.

Парни вцепились в борта ялика и в потоках морской воды перевалились через них. Возбужденно смеясь, они схватили длинные весла, лежавшие наготове, и вставили их в уключины.

– Навались!

Весла ушли в воду и снова появились, оставляя на поверхности маленькие водовороты; в лунном свете с весел словно бы капало серебро. Ялик вздрагивал в бурном прибое, и молодые люди стали грести в ритме, выработанном долгой практикой.

– Куда? – спросил Мансур. Он и Зама смотрели на Джима, что было вполне естественно – он верховодил и всегда принимал решения.

– В Котел! – решительно ответил Джим.

– Я так и думал. – Мансур рассмеялся. – Ты все еще зол на Большую Джули.

Зама, не переставая грести, сплюнул через борт.

– Осторожней, Сомойя. Большая Джули тоже сердится на тебя.

Зама говорил на своем родном языке – лози. «Сомойя» означало «дикий ветер». Так Джима прозвали в детстве за буйный нрав.

Джим нахмурился, вспоминая…

Никто из ребят не видел рыбу, которую они прозвали Большой Джули, но ясно было, что это самка, потому что только самки достигали таких размеров и силы. Парни почувствовали ее силу, передававшуюся из глубины через туго натянутую толстую леску. Морская вода била струей, переливаясь через планширь, а леска глубоко прорезала деревянный борт; с израненных рук ребят капала кровь.

– В 1717 году мой отец был на старой «Деве Омана», когда она огибала мыс Опасности, – сказал Мансур по-арабски, на родном языке своей матери. – Помощник капитана попытался с тросом достичь во время прибоя берега, но на полпути к нему подплыл зубан. Вода была такая прозрачная, что все увидели, как он поднимается с глубины в три морские сажени. Зубан откусил помощнику левую ногу и разом проглотил, как собака цыплячье крылышко. Моряк закричал и забился в воде, окрасившейся кровью: он пытался отпугнуть рыбу. Но зубан сделал круг и откусил вторую ногу. А потом утащил помощника капитана под воду. Больше его никто никогда не видел.

– Ты рассказываешь эту историю всякий раз, как я направляюсь в Котел, – мрачно произнес Джим.

– И всякий раз у тебя от испуга дерьмо становится всех цветов радуги, – сказал Зама по-английски. Эти трое так много времени проводили вместе, что бегло разговаривали на трех языках: английском, арабском и лози. И без усилий переходили с одного языка на другой.

Джим натужно рассмеялся – скорее чтобы успокоиться.

– Где ты научился этому отвратительному выражению, язычник?

Зама улыбнулся.

– У твоего утонченного отца, – ответил он.

Джим не нашел что возразить и посмотрел на светлеющий горизонт.

– Восход через два часа. Хочу до тех пор покончить с Котлом. Это лучшее время, чтобы еще раз попробовать поймать Джули.

Ялик двинулся к центру залива, покачиваясь на высоких капских волнах, накатывающих на берег бесконечными рядами, совершив перед этим долгое путешествие по южной Атлантике. Ветер дул лодке прямо в нос, и мальчики не могли поднять единственный парус. За их спинами поднимался величественный монолитный массив Столовой горы с плоской вершиной. В тени горы пряталось множество стоящих на якоре судов, в основном большие трехмачтовики со спущенными парусами. Эта гавань – настоящий караван-сарай Южных морей. Торговые и военные корабли Голландской Вест-Индской компании – ВОК – и суда полудюжины других государств после долгого плавания по океану пополняли на мысе Доброй Надежды запасы продовольствия и пресной воды.

В столь ранний час на берегу горело лишь несколько огней: тусклые фонари на стенах крепости и свет в окнах таверн, где все еще пировали моряки с бросивших якорь в гавани кораблей. Взгляд Джима невольно устремился к одинокому огоньку, отделенному от остальных милей темного моря. Там располагался склад и контора Торговой компании братьев Кортни, и Джим знал, что светится окно отцовского кабинета на втором этаже большого складского здания.

«Папа опять считает шекели». Джим рассмеялся про себя. Его отец, Том Кортни, был одним из самых преуспевающих купцов на мысе Доброй Надежды.

– Впереди остров, – сказал Мансур, и внимание Джима переключилось на предстоящую работу. Он поправил веревку руля, обмотанную вокруг большого пальца босой правой ноги. Ребята слегка изменили курс, отклонившись влево, и направились к северной оконечности острова Роббен. «Роббен» – так называются по-голландски тюлени, в изобилии живущие на этом скалистом кусочке суши. В воздухе уже чувствовался запах, смрад от испражнений вперемешку с рыбной вонью казался невыносимым.

Подплыв ближе, Джим встал на корме, чтобы свериться с ориентирами и точно подвести ялик к глубокой впадине, которая и называлась Котлом.

Неожиданно Джим кинулся прочь с кормы с тревожным криком:

– Вы только посмотрите на этого дуролома! Он протаранит нас! Гребите, черт побери, гребите!

Из-за северного мыса острова неслышно и быстро выходил под всеми парусами большой корабль. С ужасающей скоростью под сильным северо-западным ветром он шел прямо на мальчиков.

– Проклятый голландец, сырная башка! – выругался Джим, налегая на длинное весло. – Сухопутное отродье кабацкой шлюхи! На нем даже огней нет!

– А ты где научился таким словам? – тяжело дыша, спросил Мансур между гребками.

– Ты такой же шут гороховый, как этот дурак голландец, – мрачно ответил Джим.

Корабль навис над ними, его нос блестел серебром в лунном свете.

– Окликни его! – В голосе Мансура звучала тревога: он понял, какая страшная опасность им угрожает.

– Не трать силы, – сказал Зама. – Они крепко спят. И нас не услышат. Гребите!

Трое налегли на весла, и маленький кораблик словно полетел по воде, но большой приближался быстрее.

– Нам придется прыгать? – Мансур был серьезно обеспокоен.

– Отлично! – хмыкнул Джим. – Мы прямо над Котлом. Проверишь историю твоего отца. Какую ногу Большая Джули откусит тебе первой?

Ребята молча яростно гребли, в холодной ночи на их искаженных от усилий лицах блестел пот. Они стремились к скалам, где большой корабль не сможет их достать, но были еще в кабельтове от них, а высокие паруса уже закрывали звезды. Мальчишки слышали, как гудит в парусах ветер, как потрескивают бревна борта, как напевно бормочет носовая волна, и налегали изо всех сил на весла, с ужасом глядя вперед. Каждый призывал своего бога или богов.

– Милостивый Иисус, спаси нас! – прошептал Джим.

– Милосердный Аллах! – негромко произнес Мансур.

– Все отцы моего племени! – Зама усердно греб, глаза его в темноте казались светящимися белизной: он видел неизбежную смерть.

Бегущая впереди большого корабля волна приподняла нос ялика, и неожиданно ребят понесло кормой вперед. Транец ушел под поверхность, и ледяная вода стала заливать лодку. Все трое полетели за борт в то мгновение, когда массивный борт парусника задел утлое суденышко. Падая, Джим понял, что касание было скользящим. Ялик отбросило в сторону, но его деревянный остов не сломался и не треснул.

Джима увлекло на глубину, при этом парень старался погрузиться еще глубже, поскольку знал, что удар о днище корабля будет смертельным. После путешествия по океану днище заросло ракушками, и острые как бритва створки срежут плоть до самой кости. Джим напрягал все мышцы в ожидании боли, но ее не было. Легкие горели, грудь распирало в неуправляемом стремлении дышать. Но он сдерживался, пока не уверился, что корабль прошел, потом принялся грести руками и ногами. Сквозь прозрачную воду Джим увидел золотой силуэт луны, дрожащий и расплывающийся, и рванулся к нему, собрав в кулак силы и волю. Наконец он вынырнул и смог наполнить легкие. Джим лег на спину, задыхаясь и отплевываясь, и стал жадно глотать живительный воздух.

– Мансур! Зама! – прохрипел он, преодолевая боль в груди. – Где вы? Отзовитесь, черт побери!

– Я здесь! – Голос Мансура.

Джим посмотрел в ту сторону. Брат цеплялся за притопленный ялик, длинные рыжие волосы облепили его лицо, как тюленья шерсть. И тут же между ними на поверхности океана появилась еще одна голова.

– Зама.

Двумя мощными гребками Джим добрался до него и перевернул лицом вверх. Зама закашлялся, исторгнув фонтан воды и рвоты. Он пытался обеими руками ухватить Джима за шею, но тот увернулся и подтащил брата к лодке.

– Вот. Держись. – Он направил руку Замы к борту. Все трое совершенно обессилели и задыхались.

Первым пришел в себя Джим – настолько, что смог излить свой гнев.

– Ублюдок, рожденный шлюхой! – выдавил он, глядя вслед удаляющемуся кораблю. Тот спокойно уходил вдаль. – Даже не подозревает, что едва не убил нас.

– Воняет сильней, чем от тюленьей колонии. – Голос Мансура все еще звучал хрипло. Пытаясь говорить, парень закашлялся.

Джим принюхался и уловил зловоние.

– Работорговец. Проклятый работорговец! – Он плюнул вслед судну. – Этот запах ни с чем не спутаешь.

– Или корабль с осужденными, – сказал Мансур. – Наверно, везет каторжников из Амстердама в Батавию.

Ребята увидели, что корабль лег на новый курс, его паруса в свете луны меняли форму; судно вошло в залив и присоединилось к другим стоявшим на якоре.

– Хотел бы я встретить его капитана в одном из кабаков в порту, – мрачно произнес Джим.

– Забудь! – посоветовал Мансур. – Он воткнет нож тебе между ребрами или еще куда. Давайте вычерпывать воду из лодки.

Борта поднимались над водой всего на несколько пальцев, и Джиму пришлось перебраться через транец. Он ощупью нашел под сиденьем деревянное ведро. Все снаряжение было прочно привязано, чтобы его не унесло в опасном преодолении полосы прибоя. Джим начал выплескивать воду сплошным потоком за борт. Когда половина воды была убрана, Зама уже достаточно восстановил силы, чтобы забраться в лодку, и они стали вычерпывать воду по очереди. Джим подобрал весла, плававшие поблизости, и проверил остальное снаряжение.

– Все рыболовные снасти на месте. – Он раскрыл мешок и заглянул внутрь. – Даже приманка.

– Будем продолжать? – спросил Мансур.

– Конечно! А почему бы и нет, во имя дьявола?

– Ну… – Мансур засомневался. – Мы ведь едва не утонули.

– Но ведь не утонули, – резко возразил Джим. – Зама почти осушил лодку, а Котел всего в кабельтове от нас. Большая Джули ждет завтрака. Давайте покормим ее.

Ребята снова сели в ялик и взялись за весла.

– Этот чертов ублюдок, сырная голова, украл у нас час времени, – горько посетовал Джим.

– Мог отобрать гораздо больше, Сомойя, – рассмеялся Зама. – Если бы ты меня не вытащил…

Джим достал из мешка с приманкой дохлую рыбу и бросил ему в голову. Хорошее настроение быстро восстанавливалось, чувство товарищества возвращалось.

– Разобрать весла! Подходим, – сообщил Джим, и ребята начали сложный маневр, чтобы лодка оказалась точно над зелеными глубинами. Якорь бросили на краю ямы, с юга от Котла, чтобы ялик отнесло к подводному каньону. Сильное течение, бурление которого дало этому месту название, усложняло задачу, и мальчишки дважды промахнулись. Обливаясь потом и бранясь, они дважды поднимали пятидесятифунтовый камень, служивший якорем, и начинали все сначала. Рассвет украдкой, как вор, уже подбирался с востока, прежде чем Джим леской с грузилом измерил глубину, чтобы убедиться, что лодка находится в максимально выгодной позиции. Леска уходила вниз через борт, а парень отмерял ее длину расставленными руками.

– Тридцать три сажени! – воскликнул Джим, почувствовав, что свинцовое грузило легло на дно. – Почти двести футов. Мы прямо над столовой Большой Джули. – Он быстро, двумя руками, поднял грузило. – Цепляйте наживку, парни!

Все бросились к мешку с приманкой. Джим добрался до него первым и прямо из рук Мансура выхватил лучшую – серую кефаль длиной со свое предплечье. Он сам поймал ее накануне в лагуне рядом со складом компании.

– Больно жирно для тебя, – рассудительно объяснил Джим Мансуру. – Справиться с Большой Джули может только настоящий рыбак.

Он продел в глаз кефали острие стального крючка для ловли акул, который висел на тросе длиной в две руки. Джим потряс десятифутовой стальной цепочкой, легкой, но прочной. Альф, кузнец отца, специально выковал ее для Джима. И парень был уверен, что она выдержит, даже когда король зубанов попытается оборвать ее об утес. Джим повертел наживкой над головой, с каждым взмахом пропуская между пальцами все больше лески, пока не забросил ее вместе со стальной цепочкой далеко вперед. Наживка начала погружаться, и Джим постепенно вытравливал вслед за ней леску.

– Прямо в глотку Большой Джули, – усмехнулся он. – На этот раз она от нас не уйдет. На этот раз она моя.

Почувствовав, что грузило опустилось на песчаное дно, парень положил леску на дно лодки и придавил ее босой правой ногой. Обе руки должны были быть свободны, чтобы вопреки сильному течению постоянно удерживать над Котлом ялик с погруженной в воду леской.

Зама и Мансур использовали в качестве наживки куски макрели, крючки поменьше и более тонкую леску. И почти сразу начали вытаскивать бьющихся серебристых лещей, пятнистых небольших акул, которые хрюкали словно поросята, когда парни снимали их с крючков и бросали в воду на дне лодки.

– Маленькие рыбки для малышей! – насмехался над ними Джим. Он не отрываясь следил за своей леской. Солнце поднялось над горизонтом и согрело озябших ребят. Все трое сбросили верхнюю одежду и остались только в коротких панталонах.

Совсем рядом, на скалах острова, кишели тюлени, они плескались, вспенивая воду. Неожиданно большой тюлень проплыл под лодкой, схватил рыбу, которую вытягивал Мансур, сорвал ее с крючка и вынырнул с добычей в зубах в нескольких метрах от ялика.

– Будь ты проклят! – в гневе закричал Мансур.

Тюлень прижал рыбу ластами к груди и принялся спокойно рвать ее на куски. Джим бросил весло, порылся в мешке со снаряжением, извлек оттуда пращу и вложил в гнездо обкатанный водой камень. Парень подбирал камни на берегу ручья в северной части имения, и каждый из них был круглым, гладким и в меру увесистым. Джим упражнялся с пращей, пока не научился сбивать высоко летящего гуся четырьмя бросками из пяти. Он принялся крутить пращу над головой; она загудела от напряжения. Потом Джим выпустил ее, и камень вылетел из гнезда. Он попал тюленю прямо в круглую черную голову, и все услышали, как хрустнула хрупкая кость. Животное умерло мгновенно, и туша поплыла по течению, конвульсивно дергаясь.

– Больше не будет красть рыбу. – Джим спрятал пращу в мешок. – Да и остальные получили урок хороших манер.

Стадо тюленей бросилось в стороны от лодки. Джим снова взялся за весло, и ребята возобновили прерванный разговор.

Мансур только на прошлой неделе вернулся на одном из торговых кораблей Кортни из плавания на север вдоль восточного побережья Африки, до самого Ормузского пролива. Он описывал друзьям чудеса, которые видел, и удивительные приключения, пережитые с отцом, капитаном «Дара Аллаха».

Отец Мансура Дориан Кортни был вторым партнером компании. В детстве его похитили арабские пираты и продали оманскому принцу, который усыновил его и обратил в ислам. Его сводный брат Том Кортни был христианином. Когда он отыскал и освободил младшего брата, они стали успешными партнерами. Вдвоем они получили доступ к миру обеих религий, и их предприятие процветало. Последние двадцать лет братья торговали в Индии, Аравии и Африке и отправляли свои экзотические товары в Европу.

Пока Мансур говорил, Джим смотрел на брата и в который раз завидовал его красоте и обаянию. Все это Мансур унаследовал от отца вместе с рыже-золотыми волосами, которые густой копной ниспадали ему на спину. Как и Дориан, он был гибок и стремителен. Сам Джим, как и его отец, – массивен и силен. Отец Замы Аболи сравнивал братьев с быком и газелью.

– Послушай, брат! – усмехнулся Мансур, прерывая свой рассказ, чтобы подразнить Джима. – Мы с Замой уже завалили лодку рыбой до самых поручней, а ты еще и не начал. Поймай рыбу!

– Я всегда качество ставил выше количества, – снисходительно ответил Джим.

– Ну, поскольку тебе все равно нечего делать, расскажи нам о своем путешествии в земли готтентотов. – Мансур бросил в лодку еще одну извивающуюся блестящую рыбу.

Простое честное лицо Джима вспыхнуло от радости, едва он вспомнил об этом путешествии. Он инстинктивно устремил свой взгляд за залив, на неровные горы, которые утреннее солнце окрасило золотом.

– Мы шли тридцать восемь дней, – похвастал он, – к северу, за горы, через большую пустыню, далеко за границы колонии, которые губернатор и совет ВОК в Амстердаме запретили пересекать. Мы шли по землям, где до нас никогда не бывал белый человек.

В его истории не было поэтических красот, как у его брата, но его энтузиазм оказался заразителен. Мансур и Зама смеялись вместе с ним, когда он описывал варварские племена, встреченные в пути, и бесконечные стада дичи на равнинах. Иногда Джим обращался к Заме:

– Я ведь говорю правду, Зама? Ты был там со мной. Скажи Мансуру, что это правда.

Зама с серьезным видом кивал:

– Это правда. Клянусь могилой своего отца. Каждое слово правда.

– Когда-нибудь я туда вернусь. – Джим давал это обещание скорее себе, чем остальным. – Вернусь и пересеку голубой горизонт на самом краю земли.

– И я буду с тобой, Сомойя! – Зама посмотрел на него с любовью и доверием.

Он помнил напутствие отца перед смертью. Тогда он лежал на своем ночном кароссе, согбенный под бременем прожитых лет, словно состарившийся великан, который до того, казалось, поддерживал само небо. «Джим Кортни – подлинный сын своего отца, – прошептал Аболи. – Держись его, как я держался Тома. Ты никогда не пожалеешь об этом, сын мой».

– Я буду с тобой, – повторил Зама, и Джим подмигнул ему.

– Конечно, будешь, мошенник. Больше никто тебя не получит. – И он так сильно хлопнул Заму по спине, что едва не сбросил с банки.

Джим сказал бы еще что-то, но в этот момент леска под его босой ногой дернулась, и он торжествующе закричал:

– Джули постучала в дверь! Входи, Большая Джули!

Он бросил весло и схватил леску обеими руками, готовый стравить за борт цепь. Остальные без приказа оставили снасти и принялись вытаскивать свои лески. Они знали, как важно предоставить Джиму свободное водное пространство для работы с крупной рыбой.

– Иди, моя красавица, – шептал Джим рыбе, осторожно держа леску между большим и указательным пальцами. Он ничего не чувствовал, только мягкое давление течения. – Иди, дорогая. Папа тебя любит, – умолял он.

И тут он заметил, что что-то изменилось. В ощущениях появилось нечто новое, едва заметное. Его нервы были натянуты словно струны.

– Она здесь. Она по-прежнему здесь.

Леска снова провисла.

– Не покидай меня, милая. Пожалуйста, не покидай. – Джим перегнулся через борт ялика, высоко поднял леску, так что она опускалась из его пальцев в зеленую воду под прямым углом.

Остальные наблюдали, затаив дыхание, и увидели, как неожиданно руку Джима повело вниз, явно под воздействием огромной тяжести. Мышцы парня напряглись, как гадюки, готовые к нападению; все молчали, замерев. Рука Джима едва не коснулась поверхности воды.

– Да! – негромко сказал Джим. – Пора! – Он откинулся назад и, совершая движение всем телом, потянул леску. – Да! И да! И да! – Говоря это, он каждый раз перехватывал леску, тащил правой, левой, снова правой. Но леска не поддавалась даже силе Джима.

– Это не рыба, – произнес Мансур. – Рыба не может быть такой сильной. Должно быть, ты зацепился за дно.

Джим ничего не ответил. Он старался изо всех сил, коленями упираясь в дно лодки, чтобы получить дополнительную точку опоры. Зубы его были стиснуты, лицо побагровело, глаза выпучились.

– Держите леску! – выдохнул он, и двое ребят вскочили, чтобы помочь ему, но не успели добраться до кормы, как Джим покачнулся и боком упал на дно лодки. Леска рвалась из его пальцев, и все почувствовали запах паленой плоти, как от бараньих ребрышек на углях: это леска кромсала кожу Джима.

Парень вскрикнул от боли, но упрямо не выпускал ее. Могучим усилием он прижал леску к планширю и попытался зафиксировать ее там, но только содрал еще раз кожу, когда костяшки пальцев ударились о дерево; одной рукой Джим стащил шапку, чтобы использовать ее как рукавицу. Все трое орали, как демоны в адском пламени:

– Помогите! Хватайте конец!

– Пусть уходит! У тебя распрямится крючок!

– Давай ведро. Налей воды. Сейчас леска загорится.

Зама сумел обеими руками ухватиться за леску, но даже вдвоем они вряд ли смогли бы помешать большой рыбе уйти. Леска, елозя по борту, шипела от напряжения, и парни чувствовали, с какой силой ее тянет зубан.

– Ради Христа, смочи ее! – крикнул Джим, и Мансур зачерпнул за бортом полное ведро и вылил воду ребятам на руки и на шипящую леску. Когда лески коснулась вода, поднялся столб пара. – Мансур, живее, живее! Привяжи второй конец!

Мансур действовал быстро, с проворством и ловкостью, которыми славился, но и он едва успел. Как только он затянул узел, леска вырвалась и, рассекая мальчикам кожу на пальцах, ушла в зеленые глубины.

– Остановись! – умолял Джим рыбу. – Ты хочешь убить нас, Джули? Остановись, моя красавица.

– Еще полсекунды, и леска ускользнула бы, – заметил Мансур. – Джим, позволь осмотреть тебя. У нас кровь по всей палубе.

– Нет, нет! – яростно помотал головой Джим. – Джули сбавляет прыть. Скоро сердце не выдержит.

– У нее или у тебя? – спросил Мансур.

– Тебе надо выступать на сцене, брат, – мрачно посоветовал ему Джим. – Здесь твои таланты пропадают.

Бег лески начал замедляться. Пройдя через израненные пальцы, она совсем остановилась.

– Оставь ведро с водой, – скомандовал Джим. – Хватайтесь за леску.

Парни, объединив усилия, встали на палубе от носа до кормы, согнувшись вдвое и пропуская леску меж ног.

– Раз-два, взяли! – синхронизировал их движения Джим, и они потянули леску, вложив все свои силы в рывок. Цепь начала подниматься; Мансур, стоявший последним, сворачивал ее. Еще четырежды большая рыба собиралась с силами и пыталась уплыть, но парни заставляли ее вернуться, и каждый раз леска уходила на все меньшую глубину. Силы рыбы медленно убывали.

Наконец Джим, стоявший на линии первым, радостно крикнул:

– Вот она! Я вижу ее внизу!

Рыба глубоко под корпусом лодки пошла по кругу. Когда она поворачивала, ее бронзово-красный бок поймал солнечный луч и заблестел, как зеркало.

– Милостивый Иисус, она прекрасна! – Джим разглядел огромный круглый золотой глаз, глядящий на него сквозь изумрудную воду.

Зубан судорожно раскрывал и закрывал пасть, жабры раздувались, посылая в организм кислород, которого сейчас не хватало рыбе. Пасть была такой большой, что в нее поместились бы голова и плечи взрослого мужчины, и ее усеивали ряды острых зубов длиной с указательный палец.

– Теперь я верю в рассказ дяди Дорри. – Джим тяжело дышал от напряжения. – Эти зубы легко могут перекусить ногу человека.

Наконец, спустя два часа после того, как рыба схватила приманку, она оказалась рядом с лодкой. Втроем ребята с трудом подняли гигантскую голову из воды. Как только они это сделали, рыба принялась в последний раз отчаянно биться. Тело ее было длиной в половину роста высокого мужчины, а толщиной в середине с шотландского пони. Рыба изгибалась так, что ее нос коснулся широких плавников хвоста сначала с одной стороны, потом с другой. Столбы морской воды заливали юношей; все трое промокли так, словно стояли под водопадом. Но продолжали держать, пока яростные спазмы не ослабли. Джим сказал:

– Держите ее. Она готова к встрече со священником.

Он достал из-под транца дубинку. Ее конец был утяжелен свинцом, сама дубинка была отлично уравновешена и увесисто лежала в правой руке. Джим высоко поднял ее над рыбьей головой и вложил весь свой вес в удар, который пришелся в костный бугорок над блестящими желтыми глазами. Массивное тело застыло, предсмертная дрожь пробежала по сверкающим солнечно-красным бокам. Потом жизнь ушла из тела, и рыба белым брюхом вверх поплыла рядом с лодкой, раскрыв пластинчатые жабры, словно это был дамский веер.

Вспотевшие, промокшие, тяжело дыша, лелея поврежденные руки, молодые люди держались за транец и с благоговением разглядывали убитое ими удивительное существо. У них не было подходящих слов, чтобы выразить торжество и одновременно грусть, веселье и печаль, которые охватывают охотника после того, как кульминация миновала.

– Именем пророка, это сущий Левиафан, – негромко сказал Мансур. – Рядом с ним я чувствую себя таким маленьким…

– Акулы будут здесь с минуты на минуту, – нарушил очарование мгновения Джим. – Помогите поднять ее на борт.

Ребята продели в жабры веревку и все вместе взялись за нее. Ялик опасно накренился, когда они втаскивали рыбу. Лодка едва вместила добычу, на банках негде было сесть, поэтому пришлось примоститься на планшире. Сорванная с рыбы чешуйка плыла рядом; она была размером с золотой дублон и так же ярко блестела.

Мансур подобрал ее, повернул так, чтобы в ней отразилось солнце, и с восхищением смотрел на нее.

– Надо отвезти эту рыбу домой, в Хай-Уэлд, – сказал он.

– Зачем? – резко спросил Джим.

– Чтобы показать семье, моему отцу и твоему.

– К ночи она утратит цвет, чешуйки высохнут и потускнеют, а мясо начнет гнить и вонять. – Джим покачал головой. – Я хочу запомнить ее такой, во всем ее великолепии.

– Так что нам с ней делать?

– Продадим начальнику интендантской службы корабля ВОК.

– Такое замечательное создание. Продать его, как мешок картошки? Это святотатство, – заявил Мансур.

– Даю тебе зверей земных и рыб морских. Убивай! Ешь! – прочитал по памяти Джим. – Бытие. Слова самого Бога. Как это может быть святотатством?

– Твоего Бога, не моего, – возразил Мансур.

– Он один и тот же Бог, твой и мой. Мы только называем его по-разному.

– Он и мой Бог, – не пожелал остаться в стороне Зама. – Кулу-Кулу, величайший из великих.

Джим перевязал раненую руку клочком ткани.

– В таком случае именем Кулу-Кулу. Этот зубан – пропуск на борт голландского корабля. Я хочу использовать его как рекомендательное письмо к интенданту. Я собираюсь продать ему не только рыбу, но все, что производит Хай-Уэлд.

В спину ребятам со скоростью десять узлов дул свежий северо-западный ветер, они смогли поставить единственный парус и быстро прошли по заливу. Под защитой пушек крепости на якорях стояли восемь кораблей. Большинство здесь находились уже несколько недель и обеспечили себя провизией.

Джим показал на судно, пришедшее последним.

– Они много месяцев не ступали на сушу. И истомились по свежей пище. Вероятно, уже вовсю страдают от цинги. – Джим повернул руль, пробираясь между кораблями. – После того что они с нами сделали, непременно надо на них нажиться.

Все Кортни были купцами до мозга костей, и даже для самых молодых из них слово «прибыль» имело священный смысл. Джим направился к голландскому кораблю. Это был высокий трехпалубный бриг, с двадцатью пушками с каждого борта и квадратными парусами на трех мачтах – большой и широкий, хорошо вооруженный купец, под вымпелом компании ВОК и флагом Голландской республики. Когда подошли ближе, стал виден ущерб, причиненный корпусу бурями. Судну явно пришлось в плавании нелегко. Еще ближе Джим рассмотрел на корме поблекшие золоченые буквы: Het Gelukkige Meeuw, «Золотая чайка»! Джим улыбнулся тому, насколько не идет старому паруснику это пышное название. Но тут его зеленые глаза сузились от удивления и интереса.

– Женщины, клянусь Богом! – Он показал вперед. – Сотни женщин.

Мансур и Зама вскочили, вцепились в мачту и вглядывались вперед, заслоняя глаза от солнца.

– Ты прав! – воскликнул Мансур.

Женщины, кроме жен бюргеров, их флегматичных и строго охраняемых дочерей и проституток из портовых таверн, – большая редкость на мысе Доброй Надежды.

– Только посмотрите на них! – благоговейно выдохнул Джим. – Только посмотрите на этих красавиц.

Вся передняя часть палубы была заполнена женщинами.

– Откуда ты знаешь, что они красавицы? – спросил Мансур. – Мы слишком далеко, чтобы судить. Небось уродливые старухи.

– Нет, Бог не может быть к нам так жесток. – Джим возбужденно рассмеялся. – Каждая из них – ангел небесный. Я просто знаю.

На юте расположилась небольшая группа офицеров, а матросы уже работали, заменяя поврежденные балки и обновляя корпус. Но трое в ялике видели только женские фигуры на палубе. До ребят снова донеслось зловоние, и Джим в ужасе произнес:

– У них на ногах кандалы.

У него из троих было самое острое зрение, и он заметил, что женщины бредут по палубе цепочкой, скованные, как рабы.

– Осужденные, – согласился Мансур. – Твои ангелы небесные – осужденные преступницы. Страшны как смертный грех.

Теперь юноши подплыли достаточно близко, чтобы разглядеть черты лица этих оборванок, их серые немытые волосы, беззубые рты, сморщенную старческую кожу, ввалившиеся глаза, уродливые синяки и цинготные опухоли. Женщины тупым, безнадежным взглядом смотрели на приближающуюся лодку, не проявляя ни интереса, ни эмоций.

Даже похоть Джима несколько поутихла. Перед ребятами были не люди, а избитые, измученные животные. Их парусиновые платья-рубашки были грязны и изорваны. Очевидно, они не снимали их с самого Амстердама, а воды у них не было не только на стирку, но и на то, чтобы вымыться. У мачтовых кнехтов и на юте, нависающем над палубой, стояли стражники, вооруженные мушкетами. Когда ялик приблизился на расстояние окрика, офицер в голубом флотском мундире подошел к борту и поднес к губам рупор.