Текст книги "Старые капитаны (рассказы)"

Автор книги: У. У. Джейкобс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

На следующий день Томасу стало хуже, и скоро всем, кроме него самого, стало ясно, что он отдает концы. Сначала он нипочем не хотел этому поверить, хотя и кок убеждал его, и Билл Хикс убеждал его, а у Уолтера Джонса совершенно таким же манером умер дедушка.

– Не буду я помирать, – говорит Томас. – Как это помру и оставлю все свои деньги?

– Это будет благо для твоих родственников, Томас, – говорит Уолтер Джонс.

– Нет у меня родственников, – говорит старик.

– Тогда для твоих друзей, – этак тихонько говорит Уолтер.

– И друзей нету, – говорит старик.

– Ну как же нету, Томас, – говорит Уолтер с доброй улыбкой. – Уж одного-то я мог бы тебе назвать.

Томас закрыл глаза, чтобы его не видеть, и принялся жалобно рассказывать о своих деньгах и каким тяжким трудом он их скопил. И мало-помалу ему делалось все хуже, и он перестал нас узнавать и принимал нас за шайку жадных пьяных матросов. Уолтера Джонса он принимал за акулу и так ему прямо и сказал, и как Уолтер ни старался, разубедить старика ему не удалось.

Помер он на другой день. Утром он опять плакался насчет своих денег и обозлился на Билла, когда тот напомнил ему, что с собой он их все равно не унесет, и он выудил у Билла обещание, что похоронят его, в чем он есть. После этого Билл поправил ему одеяло и, нащупав на старике парусиновый пояс, понял, чего тот хочет добиться.

Погода в тот день была ненастная, слегка штормило, и потому все были заняты на палубе, а смотреть за Томасом оставили юнгу лет шестнадцати, который обычно помогал стюарду на корме. Мы с Биллом сбежали в кубрик взглянуть на старика как раз вовремя.

– Я все-таки унесу их с собой, Билл, – говорит старик.

– Ну и правильно, – говорит Билл..

– Камень с моей души... теперь свалился, – говорит Томас. – Я отдал их Джиму... и велел выбросить их... за борт.

– Что? – говорит Билл, вытаращив на него глаза.

– Все правильно, Билл, – говорит юнга. – Так он мне велел. Это была маленькая пачка банкнотов. Он дал мне за это два пенса.

Старина Томас, похоже, слушал. Глаза его были открыты, и он этак хитренько глядел на Билла, словно бы потешаясь, какую он сыграл с ним шутку.

– Никому... не тратить... моих денег, – говорит он. – Никому...

Мы отступили от его койки и некоторое время стояли, уставясь на него. Затем Билл повернулся к юнге.

– Иди и доложи капитану, что Томас готов, – говорит он. – И гляди, если тебе шкура дорога, не сболтни кому-нибудь, что ты выбросил деньги за борт.

– Почему? – говорит Джим.

– Потому что тебя посадят за это, – говорил Билл. – Ты не имел права это делать. Ты нарушил закон. Деньги положено кому-нибудь оставлять.

Джим вроде перетрусил, а когда он ушел, я повернулся к Биллу. Гляжу это я на него и говорю:

– Что это ты затеял, Билл?

– "Затеял"! – говорит Билл и фыркает на меня. – Просто я не хочу, чтобы несчастный юнга попал в беду. Бедный парнишка. Ты ведь тоже когда-то был молод.

– Да, – говорю я. – Но с тех пор я немного вырос, Билл, и, если ты не скажешь мне, что ты затеял, я сам расскажу, капитану и всем ребятам тоже. Ему велел старина Томас, так чем же мальчишка виноват?

– И ты думаешь, Джим его послушал? – говорит Билл, скривив свой нос. Этот змееныш расхаживает теперь с шестью сотенками в кармане. Держи только язык за зубами, и я о тебе не забуду.

Тут до меня дошло, что затеял Билл.

– Идет, – говорю я, а сам гляжу на него. – За половину я молчать согласен.

Я думал, он лопнет со злости, а уж наговорил он мне столько, что я едва успевал отвечать.

– Ладно, раз так, – говорит он наконец. – Пусть будет пополам. И никакого грабежа тут нету, потому как деньги никому не принадлежат, и они не мальчишкины, потому как ему было сказано выбросить их за борт.

На следующее утро беднягу Томаса похоронили, а когда все кончилось и мы пошли обратно в кубрик, Билл взял юнгу за плечо и говорит:

– Теперь бедняга Томас ищет свои деньги. Интересно, найдет или нет? Большая была пачка, Джим?

– Нет, – говорит юнга, качая головой. – Их там было шестьсот фунтовых билетов и два соверена, и я завернул соверены в билеты, чтобы они потонули. Ведь это подумать, Билл, – выбросить такие деньги! Это грех, как ты считаешь?

Билл ему не ответил, и после обеда, пока в кубрике никого не было, мы взялись за мальчишкину койку и обшарили ее всю как есть, однако ничего не нашли, и в конце концов Билл сел и объявил, что он, должно быть, носит их на себе.

Мы дождались ночи и, когда все захрапели кто во что горазд, прокрались к мальчишкиной койке, обыскали его карманы и ощупали подкладку, а затем мы вернулись на свои места, и Билл шепотом рассказал, какое у него мнение о Джиме.

– Наверное, он привязал их к животу прямо на голое тело, как Томас, говорю, я.

Мы стояли и шептались в темноте, а затем у Билла лопнуло терпение, и он на цыпочках снова отправился на поиски. Он весь так и трясся от волнения, да и я был не лучше, и тут вдруг кок с ужасным хохочущим визгом подскочил на своей койке и завопил, что кто-то его щекочет.

Я мигом забрался на свою койку, Билл забрался на свою, и мы лежали и слушали, как наш кок, который страшно боялся щекотки, излагает, что он намерен сделать, если это повторится еще раз.

– Ложись и спи, – говорит Уолтер Джонс. – Тебе все это приснилось. Сам подумай, кому взбредет в голову тебя щекотать?

– Слово даю, – говорит кок. – Кто-то подкрался ко мне и принялся меня щекотать, и рука у него была с баранью ногу. У меня до сих пор мурашки по всему телу.

В эту ночь Билл утихомирился, но на следующий день, сделав вид, будто считает, что Джим растолстел, схватил мальчишку и истыкал пальцем всего с головы до ног. Как ему показалось, что-то такое он нащупал у него вокруг пояса, но увериться в этом он не успел, потому как Джим издавал такие вопли, что остальные ребята и заставили Билла оставить его в покое.

Целую неделю мы искали эти деньги и ничего не нашли, и тогда Билл сказал, что с некоторых пор Джим постоянно околачивается на корме и это подозрительное обстоятельство наводит его на мысль, что мальчишка спрятал их где-нибудь там. Но как раз в это время, поскольку рабочих рук на судне теперь не хватало, Джима отрядили на нос палубным матросом, и тут стало ясно, что он просто избегает Билла.

Наконец однажды мы застали его одного в кубрике, и Билл обнял его, усадил на рундук и напрямик спросил его, где деньги.

– Да я же выбросил их за борт, – говорит юнга. – Я же тебе сказал уже. Что у тебя с памятью, Билл?

Билл взял его и разложил на рундуке, и мы тщательно обыскали его. Мы даже сняли с него башмаки, а пока он снова обувался, еще раз осмотрели его койку.

– Ежели ты не виноват, – говорит Билл, – почему ты сейчас не орал и не звал на помощь, а?

– Потому что ты велел мне помалкивать об этом деле, Билл, – говорит юнга. – Но в следующий раз я заору. И очень даже громко.

– Слушай, – говорит Билл, – скажи нам, где они, и мы поделим их на троих. Каждому достанется по двести фунтов, и мы расскажем тебе, как их разменять и не попасть в беду. Мы ведь умнее тебя, и ты это знаешь.

– Знаю, Билл, – говорит юнга. – Но зачем я буду врать? Я выбросил их за борт.

– Ладно, раз так, – говорит Билл и поднимается. – Пойду и расскажу все капитану.

– Ну и рассказывай, – говорит Джим. – Мне-то что!

– Как только ты сойдешь на берег, тебя обыщут, – говорит Билл, – и обратно на судно больше не пустят. Из-за своей жадности ты потеряешь все, а если ты поделишься с нами, у тебя будет двести фунтов.

Я видел, что мальчишке это в голову не приходило, и, как он ни старался, скрыть свои чувства он не смог. Он назвал Билла красноносой акулой, и меня он тоже как-то назвал, только я уже забыл.

– Подумай хорошенько, – говорит Билл, – и не забудь, что полиция схватит тебя за шиворот и обыщет, едва ты сойдешь с трапа.

Интересно, а кока они тоже будут щекотать? – говорит

Джим злобно.

И если они найдут деньги, ты пойдешь в тюрьму, – говорит Билл и дает ему затрещину. – А там тебе придется не по вкусу, за это я тебе ручаюсь.

– Что же тебе там так не понравилось, Билл? – говорит Джим, держась за ухо.

Билл поглядел на него и пошел к трапу.

Больше трепать с тобой языком я не намерен, дружок, – говорит он. – Я иду к капитану.

Он стал медленно подниматься, и едва он ступил на палубу, как Джим вскочил и позвал его. Билл сделал вид, будто не слышит, и мальчишка выскочил на палубу и побежал за ним следом; немного спустя они оба вернулись в кубрик.

– Ты хотел мне что-то сказать, дружок? – говорит Билл, задирая голову.

Да, – говорит юнга и ломает пальцы. – Мы поделим деньги, если ты будешь держать пасть на замке.

– Хо! – говорит Билл. – А я-то думал, ты их выбросил за

борт.

– Я тоже так думал, Билл, – говорит тихо Джим, – но когда я вернулся в кубрик, они оказались у меня в кармане штанов.

– Где они сейчас? – говорит Билл.

– Это неважно, – говорит юнга. – Тебе до них все равно не добраться. Я и сам не знаю теперь, как их взять.

– Где они? – снова говорит Билл. – Я сам их буду хранить. Тебе я не доверяю.

– А я не доверяю тебе, – говорит Джим.

– Если ты сию же минуту не скажешь мне, где деньги, – говорит Билл и снова идет к трапу, – я иду и рассказываю капитану. Они должны быть у меня в руках, по крайней мере моя доля. Почему бы не поделить их прямо сейчас?

– Потому что их у меня нет, – говорит Джим, притопнув ногой, – вот почему, и это все из-за ваших дурацких штучек. Когда вы ночью устроили мне обыск, я перепугался и спрятал их.

– Где? – говорит Билл.

– В матрасе второго помощника, – говорит Джим. – Я прибирал на корме и нашел в его матрасе снизу дырку, засунул туда деньги и затолкал их палкой поглубже.

– Как же ты думаешь достать их обратно? – говорит Билл, почесав затылок.

– Вот этого я и не знаю, ведь на корму мне теперь не разрешается, говорит Джим. – Кому-то из нас придется рискнуть, когда мы придем в Лондон. И гляди, Билл, ежели ты попробуешь здесь смошенничать, я сам всех выдам.

Тут как раз в кубрик спустился кок, и нам пришлось прекратить разговор, но я видел, что Билл очень доволен. Он был так доволен, что деньги не выброшены за борт, что совсем упустил из виду, как же теперь до них добраться. Ну, через несколько дней он уразумел положение так же явственно, как и мы с Джимом, и тогда он мало-помалу совсем озверел и стал бегать на корму при всяком удобном случае и этим наводил страх на нас обоих.

Трап в кормовые каюты был как раз напротив штурвала, и спуститься туда незаметно было так же затруднительно, как незаметно вынуть у человека изо рта вставную челюсть. Один раз, когда у штурвала стоял Билл, Джим спустился туда поискать свой нож, который он якобы там оставил, но едва он скрылся внизу, как выскочил снова в сопровождении стюарда со шваброй в руках.

Больше мы ничего не могли придумать, и нас прямо-таки с ума сводила мысль о том, что второй помощник, маленький человечек с большой семьей, никогда не имевший за душой ни гроша, каждую ночь спит на матрасе с нашими шестью сотнями фунтов.

Мы разговаривали об этом при каждом удобном случае, причем Билл и Джим едва удерживались от взаимных грубостей. Юнга считал, что во всем виноват Билл, а Билл все сваливал на юнгу.

– Я считаю, что есть только один выход, – говорит как-то юнга. Пускай Билла хватит солнечный удар, когда его будут сменять у штурвала, и пускай он свалится вниз по трапу и покалечится так, что его нельзя будет переносить. Тогда его поместят внизу в какую-нибудь каюту, а меня, может быть, приставят за ним ходить. Так или иначе, он-то уж будет находиться там, внизу.

– Хорошая мысль, Билл, – говорю я.

– Хо! – говорит Билл и глядит на меня так, словно готов сожрать со всеми потрохами. – А почему бы не свалиться по трапу тебе самому, если так?

– По мне, лучше, если это будешь ты, Билл, – говорит юнга. – А вообще-то мне все равно, кто из вас. Можете бросить жребий.

– Иди отсюда, – говорит Билл. – Иди отсюда, пока я чего-нибудь тебе не сделал, кровожаждущий убийца!.. У меня у самого есть план, – говорит он, понизив голос, когда юнга вылетел из кубрика. – И, ежели я не придумаю чего-либо получше, я пущу его в ход. Только гляди, ни слова мальчишке.

Ничего получше он не придумал, и однажды ночью, как раз когда мы входили в Ла-Манш, он пустил в ход свой план. Он был в вахте второго помощника, и вот он облокачивается на штурвал и говорит ему тихим голосом:

– Это мое последнее плавание, сэр.

– О, – говорит второй помощник, никогда не гнушавшийся беседой с простым матросом. – Почему же?

– Я нашел себе койку на берегу, сэр, – говорит Билл, – и я хочу попросить вас об одном одолжении..

Второй помощник буркнул что-то и отошел на шаг-другой.

– Мне нигде не было так хорошо, как на этом судне, – говорит Билл. – И остальным ребятам тоже. Прошлой ночью мы говорили об этом, и все сошлись, что это из-за вас, сэр, и из-за вашей к нам доброты.

Второй помощник кашлянул, но Билл видел, что это ему понравилось.

– И вот я подумал, – говорит Билл, – что, когда я покину море навсегда, хорошо бы унести с собой что-нибудь на память о вас, сэр. И мне пришла мысль, что, если бы я заполучил ваш матрас, я бы вспоминал о вас каждую ночь в своей жизни.

– Мой... что? – говорит второй помощник, вытаращив на него глаза.

– Ваш матрас, сэр, – говорит Билл. – Я бы предложил вам за него фунт, сэр. Мне хочется иметь что-нибудь из ваших вещей, и это был бы для меня лучший памятный подарок.

Второй помощник покачал головой.

– Мне очень жаль, Билл, – говорит он мягко, – но я не могу отдать его за такую цену.

– Я лучше дам тридцать шиллингов, чем откажусь от него, сэр, смиренно говорит Билл.

– Я уплатил за этот матрас большую сумму, – говорит второй помощник. Не помню, сколько именно, но сумма была велика. Ты понятия не имеешь, какой это дорогой матрас.

– Я знаю, что это хорошая вещь, иначе вы не стали бы ее держать у себя, – говорит Билл. – А пара фунтов вас не устроит, сэр?

Второй помощник мекал и экал, но Билл поостерегся набавлять еще. Со слов Джима он знал, что красная цена этому матрасу была не больше восемнадцати пенсов – для того, кто не очень брезгливый.

– Я спал на этом матрасе годы и годы, – говорит второй помощник, а сам глядит на Билла краем глаза. – Не знаю уж, смогу ли я спать на каком другом. Но, чтобы уважить тебя, Билл, я отдам его тебе за два фунта, если ты оставишь его у меня до берега.

– Спасибо, сэр, – говорит Билл, едва удерживаясь, чтобы не заплясать от радости. – Я передам вам эти два фунта, как только нас рассчитают. Я буду хранить его всю свою жизнь, сэр, на память о вас и о вашей доброте.

– Только смотри, никому ничего не рассказывай, – говорит второй помощник, которому не улыбалось, чтобы об этой сделке узнал капитан, потому что иначе ко мне начнут приставать другие желающие купить что-нибудь на память.

Билл со всем пылом пообещал ему молчать, и когда он мне об этом рассказывал, то чуть не плакал от счастья.

– И заметь, – говорит он, – я купил этот матрас, закупил его весь целиком, и к Джиму это не имеет никакого отношения. Мы с тобой уплатим по фунту и разделим то, что внутри, пополам.

Он в конце концов убедил меня, но этот мальчишка следил за нами, как кот за канарейками, и мне простым глазом было видно, что уж его надуть будет нелегко. Похоже, к Биллу он относился более подозрительно, нежели ко мне, и чуть что, все приставал к нам, как мы решили с этим делом.

Из-за встречного ветра мы четыре дня проболтались в проливе, пока нас не подцепил буксир и не привел в Лондон.

Переживания у нас напоследок были ужасные. Прежде всего нам нужно было заполучить матрас, а затем нам нужно было исхитриться и избавиться от Джима. Билл было предложил, чтобы я увел его с собой на берег. Сказал бы, что Билл-де подойдет попозже, и там удрал бы от него. Но я на это заявил, что, пока я не получу свою долю, мне не вынести расставания с Биллом хотя бы на полсекунды.

И, кроме того, Джим нипочем бы не ушел без него. Весь путь вверх по реке он торчал возле Билла и то и дело спрашивал, что же мы собираемся делать. Он так переживал, что чуть не плакал, и Билл даже испугался, как бы это не заметили остальные ребята.

В конце концов мы отшвартовались в Истиндских доках и сразу повалили в кубрик помыться и переодеться в выходную одежду. Джим все это время не спускал с нас глаз, а затем он подходит к Биллу, кусает ногти и говорит:

– Как же это сделать, Билл?

– Держись поблизости, когда все уйдут на берег, и надейся на удачу, говорит Билл и поглядывает на меня. – Посмотрим, как пойдут дела, когда получим аванс.

Мы пошли на корму получать по десять шиллингов на карманные расходы. Я с Биллом получил раньше всех, и тогда второй помощник, незаметно подмигнув, с этаким беспечным видом вышел за нами следом и вручил Биллу матрас, завернутый в мешок.

– Вот тебе, Билл, – говорит он.

– Премного благодарен, сэр, – говорит Билл. Руки у него так тряслись, что он едва не выронил этот мешок, и он хотел сразу уйти, пока Джим не поднялся на палубу. Но болван помощник останавливает его и произносит перед нами маленькую речь. Дважды Билл порывается идти, но помощник кладет ему руку на плечо и все рассказывает, как он всегда старался ладить с командой и как это ему всегда удавалось, и вот пожалуйста – в самый разгар этого представления появляется мистер Джим.

Он весь так и задрожал при виде свертка с матрасом и широко раскрыл глаза, а затем, когда мы двинулись на нос, он взял Билла под руку и обозвал его всеми бранными словами, какие только знал.

– Ты даже молоко из блюдца у кошки готов спереть, – говорит он. – Но только знай, ты с этого судна не уйдешь, пока я не получу свою долю.

– Я хотел сделать тебе сюрприз, – говорит Билл, силясь улыбнуться.

– Можешь подавиться своими сюрпризами, Билл, мне они не по вкусу, говорит юнга. – Где ты собираешься вспарывать его?

– Я думаю вспороть его у себя на койке, – говорит Билл. – Ежели мы понесем его через пристань, нас может остановить полиция и спросить, что там внутри. Так что пошли в кубрик, старина Джим.

– Ну да, держи карман шире, – говорит юнга и кивает ему. – А там уж вы что-нибудь придумаете, когда я останусь с вами один. Ничего, мою долю ты выбросишь мне сюда, а затем ты сойдешь с судна прежде меня. Ты понял?

– Пошел к черту! – говорит Билл.

Мы поняли, что последний шанс у нас пропал, спустились вниз, и он кинул сверток на свою койку.

В кубрике оставался только один парень. Он повозился минут десять со своей прической, кивнул нам и убрался.

Через полминуты Билл распорол матрас и принялся шарить в набивке, а я зажигал спички и приглядывал за ним. Матрас был не так чтобы очень велик, и набивки в нем было не так чтобы очень много, но мы никак не могли найти эти деньги. Билл ворошил набивку снова и снова, а затем выпрямился, посмотрел на меня и перевел дух.

– Может, помощник нашел их? – говорит он охрипшим голосом.

Мы снова перетряхнули набивку, и тогда Билл поднялся до середины трапа и тихонько окликнул Джима. Он окликнул его три раза, а затем вылез на палубу, и я следом за ним. Юнги нигде не было видно. Увидели мы только судового кока, который мылся и причесывался перед выходом на берег, да капитана, который стоял на корме и разговаривал с владельцем.

Мы никогда больше не видели этого юнгу. Он не вернулся за своим сундучком и не пришел получать жалованье. Вся остальная команда была, конечно, тут, и когда я получил свои деньги и вышел на палубу, я увидел беднягу Билла. Он стоял, привалившись спиной к стене, и пристально глядел на второго помощника, а тот с доброй улыбкой осведомлялся, как ему спалось.

Бедный парень засунул руки в карманы штанов и со всей мочи старался ответить улыбкой на улыбку. Таким я в последний раз видел Билла.

В ПАВЛИНЬИХ ПЕРЬЯХ

Капитан "Сары Джейн" пропадал уже два дня, и это обстоятельство наполняло радостью всех на борту, если не считать юнги, которого никто не спрашивал. До этого капитан, чью натуру можно было бы, вероятно, определить как беспорядочную, дважды опаздывал к отплытию своего корабля, и прошел слух, будто третий раз будет для него последним. Место было выгодное, и на него претендовал помощник, а на место помощника целился матрос Тед Джонс.

– Еще два часа, и я отчаливаю, – озабоченно объявил помощник матросам, которые стояли, облокотившись на борт.

– Да, примерно два часа, – отозвался Тед, наблюдая, как прилив медленно заливает полосу прибрежного ила. – Интересно, что со стариком?

– Не знаю и знать не хочу, – сказал помощник. – Стойте за меня, ребята, и нам всем будет хорошо. В последний раз мистер Пирсон ясно выразился, что, ежели капитан опять опоздает к отплытию, пусть больше не появляется на судне, и он прямо перед стариком приказал мне, чтобы я не ждал ни одной лишней минуты, а прямо отчаливал бы.

– Старый дурень, – сказал Билл Лох, другой матрос. – И никто не пожалеет о нем, кроме как юнга. Все утро он как на иголках, я даже дал ему пинка во время обеда, чтобы он смотрел бодрее. Вон, поглядите на него.

Помощник бросил в сторону юнги презрительный взгляд и отвернулся. Юнга не подозревал, что на него обратили внимание.

Забравшись за брашпиль, он извлек из кармана письмо и внимательно перечитал его в четвертый раз.

"Дорогой Томми, – начиналось оно. – Я беру в руку перо сообщить тебе, что нахожусь тут и не могу уйти попричине что вчера вечером я праиграл маи адежды в карты и еще деньги и все остальное. Негавари ниадной живой душе об этом потомукак помощник целит на мою должность а сабери какойнибудь адежды и принеси мне неговоря никому. Пойдет адежда помощника потому – что иной какой у меня нет и не гавари ему. Про наски небеспокойся как мне их аставил. Галава у миня так балит что я тут канчаю. Твой любящий дядя и капитан Джо Бросс. Еще непападись наглаза памощнику когда пойдешь а то он тибя непустит".

– Еще два часа, – вздохнул Томми, засовывая письмо обратно в карман. А как мне взять одежду, когда она вся под замком? И ведь тетка приказала присматривать за ним, чтобы он не попал в беду...

Он сидел, глубоко задумавшись, но тут команда по приглашению помощника сошла на берег пропустить по стаканчику, и юнга опять спустился в каюту и снова тщательно обыскал ее. На виду была только одежда, принадлежавшая миссис Бросс, которая вплоть до этого рейса плавала вместе с капитаном, чтобы самой присматривать за ним. Юнга уставился на платье.

– Возьму это и попробую махнуть в обмен на что-нибудь мужское, – решил он и принялся сдирать платье с вешалки. – Тетка не станет браниться.

Он поспешно скатал женские туалеты в сверток и вместе с парой ковровых туфель капитана засунул в старый короб из-под сухарей. Затем, взвалив эту ношу на плечо, он осторожно вышел на палубу, спрыгнул на берег и пустился бегом по адресу, указанному в письме.

Путь был долгий, а короб был тяжелый. Первая попытка совершить товарообмен закончилась неудачно, ибо хозяина ломбарда незадолго до этого навестила полиция и он пребывал в столь разрушительном состоянии духа, что юнга едва успел подхватить свой груз и выскочить из лавки. Встревоженный, он поспешно зашагал дальше и свернул в какой-то переулок, и тут взгляд его упал на булочника скромной и добродушной наружности, который стоял за прилавком в своей лавчонке.

– Ежели позволите, сэр, – произнес Томми, входя и ставя короб на прилавок. – Нет ли у вас какой-либо бросовой одежды, которая вам не требуется?

Булочник повернулся к полке, выбрал черствую краюху, разрезанную пополам, и одну половинку положил перед юнгой.

– Мне не нужен хлеб, – сказал Томми в отчаянии. – Но у меня только что померла мать, и отцу нужен траур для похорон. У него есть только новый костюм, и если он сможет, обменять вот эти вещи матери на какой-нибудь поношенный, он тогда продаст свой новый и выручит деньги на похороны...

Он вытряхнул одежды на прилавок, и жена булочника, которая только что вошла в лавку, не без благосклонности их осмотрела.

– Бедный мальчик, ты, значит, потерял свою мать, – сказала она, переворачивая какой-то предмет туалета. – Это хорошая юбка, Билл.

– Да, мэм, – сказал Томми скорбно.

– А отчего она умерла? – осведомился булочник.

– От скарлатины, – со слезами в голосе сказал Томми, потому что это была единственная болезнь, о которой он слышал.

– От скар... Забирай сейчас же это барахло! – вскричал булочник, сбрасывая одежду на пол и отбегая следом за женой в противоположный угол лавки. – Забирай это сейчас же отсюда, негодяй ты этакий!

Голос его был столь громок, а поведение столь решительно, что перепуганный юнга, не пытаясь спорить, кое-как запихал одежду в короб и отчалил. Прощальный взгляд на часы привел его почти в такой же ужас, в каком пребывал булочник.

– Времени терять нельзя, – пробормотал он и пустился бегом. – И пусть старик надевает это либо пусть остается там, где он есть.

Он достиг цели, совершенно запыхавшись, и остановился перед небритым человеком в заношенном грязном платье, который стоял перед дверью и с видимым удовольствием покуривал короткую глиняную трубку.

– Капитан Бросс здесь? – пропыхтел он.

– Наверху, – ответствовал человек со злорадной ухмылкой. – Сидит во власянице, посыпав голову пеплом, и пепла на нем больше, чем власяницы. Ты принес ему во что одеться?

– Послушайте, – сказал Томми. Он уже стоял на коленях и открывал крышку короба, совершенно в стиле бывалого торговца вразнос. – Отдайте мне за это какой-нибудь старый костюм. Торопитесь. Вот прекрасное платье...

– Чтоб мне провалиться! – произнес человек, вытаращив глаза. – Да у меня есть только то, что на мне! За кого ты меня принимаешь? За герцога?

– Ну, тогда достаньте где-нибудь, – сказал Томми. – Если вы не достанете, капитану придется идти в этом...

– Забавно, на что он будет тогда похож, – сказал человек, ухмыляясь. Чтоб мне сдохнуть, я непременно приду наверх поглядеть!

– Достаньте мне одежду! – умолял Томми.

– Да я за пятьдесят фунтов доставать не стану! – сказал человек с возмущением. – Так и норовит испортить людям удовольствие! Ступай, ступай, покажи своему хозяину, что ты ему приволок, а я послушаю, что он тебе на это скажет. Он с десяти утра бранится на чем свет стоит, но уж об этом он должен сказать что-то совсем особенное.

Он повел отчаявшегося юнгу вверх по голой деревянной лестнице, и они вошли в маленькую грязную комнатушку, в центре которой восседал капитан "Сары Джейн" в носках и в газете за прошлую неделю.

– Вот юный джентльмен пришел и принес вам одежду, капитан, – сказал небритый человек, забирая у юнги короб.

– Ты чего так долго? – проворчал капитан, поднимаясь. Небритый человек запустил руку в короб и извлек платье.

– Что вы об этом думаете? – произнес он выжидающе. Капитан тщетно пытался произнести хоть слово, ибо язык его из милосердия отказался служить ему и предпочел застрять между зубами. В мозгу капитана гремели выражения, предающие анафеме зло и пороки.

– Ну, хоть поблагодарите, если вам нечего больше сказать, – предложил небритый человек с надеждой в голосе.

– Ничего другого не было, – поспешно сказал Томми. – Все вещи были под замком. Я попытался сменять это на что-нибудь подходящее и чуть было не попал за решетку. Одевайтесь поскорее, пожалуйста.

Капитан облизнул губы.

– Помощник отчалит сразу же, как только шхуна будет на плаву, продолжал Томми. – Одевайтесь же, надо испортить ему удовольствие. Сейчас идет дождик. Никто вас не заметит, а на борту вы займете одежду у кого-нибудь из матросов.

– Платье самое модное, капитан, – сказал небритый человек. – Господи, в вас будут влюбляться с первого взгляда!

– Скорее же! – сказал Томми, пританцовывая от нетерпения. – Скорее!

Совершенно обалдевший капитан стоял смирно, дико ворочая глазами, а двое помощников обряжали его, пререкаясь по поводу деталей туалета.

– Говорят тебе, его нужно туго зашнуровать, – сказал небритый человек.

– Да нельзя же туго зашнуровывать без корсета, – презрительно возразил Томми. – Уж вам-то надо бы знать.

– Ну да, нельзя, – в замешательстве пробормотал небритый человек. Ты-то уж что-то много знаешь для своих лет... Ладно, тогда обмотаем его шнурком.

– Шнурок искать некогда, – сказал Томми, привставая на цыпочки, чтобы закрепить на голове у капитана капор. – Обвяжите ему шарф вокруг подбородка, чтобы, закрыть бороду, и нацепите эту вуаль. Слава богу, что у него нет усов.

Человек повиновался, а затем, отступив на два шага, полюбовался на дело рук своих.

– Не мне, понятно, говорить, но глядеть на вас – одно удовольствие, провозгласил он гордо. – Ну, молодчик, бери его под руку. Веди его по задним переулкам, а если заметишь, что на тебя кто-нибудь глазеет, назови его мамой.

Будучи реалистом от рождения, небритый человек попытался на пороге сорвать у капитана поцелуй, и парочка пустилась в путь. К счастью, шел проливной дождь, и, хотя некоторые прохожие поглядывали на них с любопытством, никто на пути к пристани к ним не приставал. На пристань же они явились как раз в ту минуту, когда шхуна отчаливала.

Увидев это, капитан задрал юбки и припустил бегом.

– Эхой! – заорал он. – Стойте!

Помощник бросил на необычную фигуру изумленный взгляд и отвернулся, но в этот момент корма шхуны оказалась на расстоянии прыжка от пристани, и дядя с племянником, движимые единым порывом, обрушились на палубу.

– Вы почему не задержались, когда я вас окликнул? – набросился капитан на помощника.

– А откуда мне было знать, что это вы? – угрюмо возразил помощник, осознавший свое поражение. – Я, может, думал, что это русская императрица.

Капитан яростно уставился на него.

– Впрочем, мой вам совет, – продолжал, помощник, с ядовитой улыбкой, оставайтесь в этой одежде. Вы никогда еще так мило не выглядели.

– Я хочу занять у вас какую-нибудь одежду, Боб, – сказал капитан и пристально на него поглядел.

– А где у вас своя? – спросил помощник.

– Не знаю, – сказал капитан. – Прошлой ночью у меня был приступ. Боб, и, когда сегодня утром я очнулся, одежды на мне не было. Кто-то воспользовался моим беспомощным положением и раздел меня.

– Весьма возможно, – сказал помощник. Он отвернулся и крикнул команду матросам, которые возились с парусами.

– Ну, так где же она, старина? – спросил капитан.

– Откуда мне знать? – удивился помощник.

– Я говорю о вашей одежде, – сказал капитан, быстро утрачивая терпение.

– А, о моей... – сказал помощник. – Ну, честно говоря, не люблю я одалживать свою одежду. Я, знаете ли, очень брезгливый. А вдруг у вас в ней случится приступ?

– Так вы не одолжите мне вашу одежду? – спросил капитан.

– Нет, не одолжу! – произнес помощник очень громко и значительно поглядел на настороживших уши матросов.

– Очень хорошо! – сказал капитан. – Тед, иди сюда. Где твоя запасная одежда?