Текст книги "Вслед за солнцем"

Автор книги: Триш Уайли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Если женщина покидает Ирландию, прежней она в нее уже не вернется – такой обобщающий вывод сделала не без приятности для себя Керри.

Поезд двигался на север. Там они совершили остановку и посетили знаменитые австралийские виноградники. В подвальчиках они дегустировали местные вина, но даже лучшие из них не могли затмить пьянящих воспоминаний о ночи с Ронаном.

Затем они отправились на восток, в Брисбен, провели полдня в городе, бродили по Сити. Итого две ночи Ронан и Керри были вместе.

На пятый день железнодорожного путешествия поезд остановился для большого сельского ланча в Квинсленде. К этому событию они были уже настоящей парой и вели себя вольно, не обращая внимания на других. Они смелись, целовались, шептались и ластились друг к другу так, словно были совершенно одни.

Шестой день австралийского турне Керри и Ронан посвятили исследованию Большого Барьерного рифа. Они совершили насыщенную частную экскурсию, погружались под воду, изучали пестрых и причудливых морских обитателей сквозь прозрачную толщу воды, плескались в лагуне, дурачились на берегу.

По возвращении в Сидней Керри посетило меланхолическое настроение. Тогда-то она и принялась вспоминать прежнюю Керри Дойл, которая еще недавно покидала Дублин со смутными представлениями об огромном неизведанном мире и полудетской надеждой на чудо, способное переменить ее жизнь. Поднимаясь на борт самолета с горящими глазами и отчаянной отвагой, Керри понимала, что всей ее теоретической готовности не хватит для того, чтобы предпринять успешный вояж. Но это не останавливало ее, потому что позади она оставляла разбитые мечты и тяжкий труд. В тот момент она была далека от простых человеческих страхов и, возможно, производила впечатление ветреной особы.

Теперь же ее следовало признать другой Керри Дойл, хотя бы уже потому, что она была полна страхов, волнений и тревог. И при этом была не в пример счастливее себя прежней. У нее и впрямь появилось то, что она страшилась потерять, без чего теперь не мыслила своей жизни. И этим сокровищем для нее стал Ронан О'Киф.

И Керри уже затруднялась сказать, в какую пору своей жизни она была наиболее искренна.

Керри считала себя не молодой. То, что случилось с ней, стало настоящим откровением, яркой вспышкой, нежданной радостью, увы, без всякой надежды на продолжение. Но, помимо взаимности, ценным было то, что сердце, душа и разум действовали в унисон, не споря одно с другим. И это-то внутреннее согласие и давало ощущение безграничного счастья.

Керри восторгалась Ронаном. Тем, как нежно и тихо он умеет смотреть на нее, словно в самое сердце. Как славно улыбается своей грустной и задумчивой полуулыбкой, как бережно касается ее, как крепко обнимает, как неустанно дарит ей радость. Как пылко соединяется с ней и как умно обходит молчанием то, что сильнее всего пугает Керри, а именно – миг их неминуемого расставания...

Ронан подошел к скамье, на которой его дожидалась Керри, и положил потяжелевшую сумку на ее колени со словами:

– Полюбуйся тем, что я совершил в желании порадовать тебя, милая. Знаю, с каким сочувствием ты относишься к беспомощным холостякам, пытающимся делать покупки. Так вот, если вдруг тебе когда-нибудь приходило это на ум, милая леди, не стоит рассчитывать, будто я стану совершать такие подвиги часто, но время от времени, для поддержания квалификации, вполне возможно. В любом случае потрудись оценить мои старания.

– Боже, какая тирада! – воскликнула Керри. – А я вообще не считаю нужным оценивать каждый твой поступок в отдельности. Все, что ты для меня делаешь, Ронан, я одинаково высоко ценю. И знаю, каких трудов тебе это стоит, милый. Особенно здесь, в Гонконге, где без тебя мне немыслимо было бы даже сориентироваться в элементарных вещах. Я еще никогда не сталкивалась с такой суетой и столпотворением, как здесь. Спасибо тебе, Ронан, что не позволяешь мне досрочно выйти из игры.

– О, Керри, если бы это случилось, я бы счел твое дезертирство своим собственным провалом, – улыбнулся он, поднимая ее со скамьи за руку. – Идем, путешественница.

Керри подалась вперед, и их взгляды встретились. На Ронана смотрели два громадных восторженных глаза, прямота взгляда которых на миг смутила бывалого мужчину.

– Что-то не так? – осторожно спросил он.

– Все просто чудесно! – откликнулась Керри и тихо добавила: – Благодаря тебе, милый.

– А зря ты не посмотрела на трофеи, которые я для тебя добыл. Возможно, ты хотела что-то другое. Мы могли бы заняться поисками сувениров, пока не поздно.

– Ронан, я успела полюбить твои сюрпризы. Они всегда превосходят всяческие ожидания. И если ты купил то, что купил, значит, ничего лучше уже быть не может!

– Керри, что это с тобой сегодня такое? Если не прекратишь, захвалишь меня до смерти, – проговорил Ронан, остановив ее посреди людной кипучей улицы. – Дорогая, посмотри на меня. Такое чувство, что ты вот-вот разрыдаешься. Что с тобой, Керри? – Он предупредительно нахмурил брови и сжал ей плечо. – Мое единственное условие, Керри, – это чтобы никаких слез. Ты меня поняла?

– Поняла, милый. Просто я так растрогана всем тем, что ты для меня делаешь, – виновато пробормотала она. – Знать бы, как отблагодарить тебя за это, я бы сделала все, о чем бы ты только ни попросил.

– Договорились, Керри. Ты напишешь для меня картину, такую, какую только ты бы написать и сумела. О том, что у нас было, или о том, что нам еще предстоит... На твое усмотрение.

Керри с трудом сдерживала слезы. В этом его пожелании она расслышала предвестие грядущего прощания. Ей стало больно оттого, что он так торопит миг, когда реальность станет воспоминанием.

Но Керри все еще оставалась в достаточной степени собой, чтобы, скрепя сердце, улыбнуться ему и утвердительно кивнуть.

– Вот и отлично! Ты просто очень устала из-за всех этих перелетов, не успеваешь адаптироваться. Отсюда и перепады в настроении... – сбивчиво пояснил Ронан.

Керри доверчиво посмотрела на него, и он обнял ее и покровительственно чмокнул в лоб, после чего они продолжили свой путь сквозь толчею города.

Внезапно она остановилась и пылко поцеловала его.

– Здесь это еще позволительно, – сказал Ронан, – но никогда не делай ничего подобного, когда мы приедем в Дубай. Там царят суровые нравы.

В ответ на это Керри привлекла Ронана к себе и покрыла его улыбку звонкими поцелуями.

– Определенно, ты истощишь меня раньше, чем окончится этот вояж, – шутливо заметил Ронан. – Нарисуй мне пагоду, дорогая. Давай займемся этим уже сегодня, – неожиданно предложил он.

– Но я так давно не делала этого, – в неуверенности замялась Керри.

– Былые навыки быстро вспоминаются. Стоит только начать. Я, кстати, купил все, что для этого необходимо. Можешь сама убедиться, – сказал он, кивнув на сумку. – И место знаю, которое непременно следует запечатлеть.

– Ты, как всегда, все продумал, Ронан, – грустно констатировала Керри.

– Тебе не нравится моя идея? Я не настаиваю.

– Идея великолепна. Только, боюсь, я ей не вполне соответствую, – уныло пробормотала она.

– Не узнаю свою отважную Керри Дойл! Где она? Что с ней?

– Вполне возможно, что ее никогда и не существовало.

– Неправда. Я точно знаю, Керри Дойл держится за свою мечту. Она даже готова была в одиночку объездить мир. Она не пасует перед трудностями из-за пустячных сомнений.

– Я не могу рисовать, Ронан, – с трудом выговорила Керри.

– Но ты сама говорила, что брала уроки...

– Умею... но не могу, – прошептала она.

– Не понимаю, милая. Объясни толком, – вкрадчиво попросил он. – Почему не можешь?

– Ну, вот опять ты... – грустно улыбнувшись, упрекнула его Керри.

– Опять – что?

– Эта твоя задушевность и чуткость... Я всегда чувствую себя паршиво, если пытаюсь что-то от тебя скрыть, – пояснила она.

– Хорошо. Обойдемся без чуткости и задушевности, если это тебе так претит. У меня вообще обширный и разнообразный репертуар, – пошутил Ронан. – Ну-ка, отвечай немедленно, почему ты не можешь рисовать! – с напускной грубостью процедил он.

Керри не смогла сдержать улыбки.

– Боже, какой же ты милый и нежный, Ронан, – пролепетала она, прижавшись к его груди.

– Милый и нежный? Чтобы я больше этих слов о себе не слышал! Милый и нежный! Это же настоящий удар по моей суровой мужской репутации!

– Но это правда, Ронан, – произнесла Керри.

– Такой правдой можно и убить... Милая, расскажи мне, что случилось? Почему ты не можешь рисовать?

– Просто я не нахожу в себе больше сил сосредоточиться на этом занятии... Знаешь, раньше, когда я занималась живописью и представляла, что смогу связать с этим свою жизнь, никого не было счастливее меня. Внешний мир переставал существовать, я же чувствовала себя всесильной, переиначивая его по собственному усмотрению в своих эскизах. Мне казалось, что все, что мне необходимо, – это мастерство, потому что мое воображение требовало новых и новых высот. Я готова была без остатка отдать себя этому призванию и чувствовала, что таков мой удел. А потом случилось несчастье. И люди вокруг меня, мои близкие переживали его. Моя поддержка была им необходима. А в определенный момент я встала перед выбором, поскольку совмещать эти два дела без ущерба для одного или другого я не могла. Мне пришлось принять решение. И в то же самое время меня не покидает чувство, что я совершила предательство, после которого путь назад невозможен. Нельзя пренебречь своим призванием для того, чтобы потом возвращаться к нему от скуки. Это неправильно.

– Керри, я, наверное, не настолько возвышен, чтобы понять это. Но о каком предательстве ты говоришь? Ты властна над своими желаниями. Да, в тот момент тобой двигало чувство долга. Но, как мне кажется, ты слишком многим пожертвовала ради такой прозаической вещи, как семейный бизнес, и никто не вправе требовать от тебя большего. И если ты испытываешь потребность вернуться к любимому занятию, то вполне можешь это сделать в любой момент. Да хоть сейчас!

– Проблема в том, что это может ранить моих родных, – сказала Керри.

– Проблема в том, что ты строишь самооценку на их суждениях о тебе, – резко возразил Ронан.

– По твоему тону могу понять, что ты не считаешь это правильным, – взволнованно заметила Керри.

– Я считаю это преступным. У твоей семьи был тяжелый период, и ты встала на место своего брата, восполнила собой эту страшную утрату. Но прошли годы. За это время следовало найти другое решение. Нельзя требовать от другого таких жертв.

– Ты воспринимаешь это слишком остро, Ронан. Возможно, изобразительное искусство ничего не потеряло с моим уходом. Ведь это лишь мои субъективные представления...

– Не имеет значения, Керри. Ты же говоришь, что была самым счастливым из людей, занимаясь живописью. Вне зависимости от признания окружающих в этом была твоя жизнь!

– Или самообман и эгоизм, – тихо добавила Керри.

– С тобой невозможно спорить, потому что ты упряма, – посетовал Ронан. – Я думаю, что ты очень плохо знаешь себя, если эгоизмом и самообманом объясняешь свое увлечение живописью. Порой мне кажется, я бессилен тебя разубедить... Но я буду действовать иначе. Ты сама обмолвилась, что сделаешь для меня все, о чем я только ни попрошу. Так вот, Керри, я не прошу, а требую, чтобы ты рисовала для меня! – безапелляционно заявил Ронан О'Киф. – И не пытайся возражать. Я лишаю тебя выбора. Мне все равно, как это будет, талантливо ли, бездарно ли. Ты должна заставить себя вспомнить, каково это – испытывать наслаждение от любимого дела, – озадачил ее он.

– Мне всегда говорили, что я должна, чего не должна... – угрюмо отозвалась девушка. – Понимаешь, если я, как ты говоришь, вспомню это наслаждение, то мне непросто будет вернуться к привычной жизни, особенно после этого необыкновенного путешествия.

– Или же ты, наоборот, вернешься богаче на целую судьбу, которой еще предстоит реализовать себя. А уж как совместить одно с другим, ты найдешь способ. Была бы только воля. А она у тебя есть, Керри. Я это доподлинно знаю, – уверил ее он.

– Ты об этой пагоде говорил? – спросила его Керри, завидев впереди себя характерные изгибы сводов.

– Да, – с довольным видом кивнул ей Ронан.

– Впечатляет, – согласилась Керри.

– И никаких фотоаппаратов. Только приметливый глаз художника, истосковавшегося по акварельным краскам.

– Ты и их купил?! – изумленно воскликнула она.

– А как же?! Ты же говорила, что тяготела к работе с акварелью. А я всегда стараюсь запоминать то, что значимо для моих близких.

Прилетев в Дубай, ей пришлось осваивать силуэты минаретов и ультрасовременных небоскребов. Керри постепенно, не без сопротивления со стороны растерявшей сноровку руки, вошла в уже забытый мир призрачной гармонии. Она по-новому открывала для себя капризы пористого листа бумаги и водных красок.

Дотошная во всем, она беспощадно отбраковывала негодные, на ее взгляд, эскизы и отчаянно критиковала более удачные из них.

Ронан не считал нужным вторгаться в одностороннюю полемику, видя, что это захватывает ее всю.

Дубай заставил Керри по-новому взглянуть на палитру, тем более что ей прежде всего хотелось передать не геометрию архитектуры или особенности ландшафта, широко известные благодаря познавательным телепрограммам. Вездесущие ароматы пряностей, характерное довольство аборигенов, их неспешность, неоднозначность, фантастическое дрожание воздуха, бесконечное множество оттенков белизны, чувство, приходящее извне в час молитвы, – все это казалось ей более достойным быть запечатленным. И теперь она могла лишь втайне сожалеть о том, что Ронан не принудил ее к этому поиску прежде: в Австралии, на Фиджи, да даже в Америке...

Керри вынужденно возвращалась к истокам. И это занятие оказалось менее драматичным, чем она могла предположить. Просто теперь она не была одна, как когда-то.

Девушка стала жадно выискивать источники вдохновения. Она тащила Ронана бродить по закоулкам старых городов, слоняться по предместьям. Он без малейшего сопротивления соглашался на это.

И до сих пор все шло гладко.

– Мы заблудились? – осторожно спросила Керри, заметив его медлительность в выборе пути.

– Ты же сама говорила, что исследователь не может заблудиться, – усмехнулся он.

– Скажи честно, Ронан. Мы сбились с пути?

– Хм... Кажется, ты перестала доверять мне, женщина?

– Я не призываю тебя паниковать, я лишь хочу знать правду. Мы заблудились? – настойчиво повторила свой вопрос Керри.

– Предоставляю тебе сориентироваться. Как, по-твоему, в каком направлении отель?

– Ты взываешь к моему знанию или к интуиции? Должна тебя разочаровать: не владею ни тем, ни другим, – самокритично констатировала девушка.

– В таком случае не нервничай и предоставь это дело мне.

– С тех пор как мы пустились в эту авантюру, я целиком в твоих руках.

– Приятно знать, что моя женщина сознает это, – самодовольно заявил Ронан.

– Не отвлекайся. Вечереет, – напомнила ему практичная Керри.

– Вот именно, дорогая. Закат – это исключительный ориентир. И если мне не изменяет память, – проговорил он, повернув Керри за плечи, – нам туда, – указал он рукой.

– Отель там? Ты уверен?

– А ты сомневаешься? Во мне? – преувеличенно возмутился профессиональный путешественник.

– Как скажет гид, – обреченно проговорила она и зашагала в указанном направлении. – Спорить бесполезно... Я даже не удивлюсь, если ты сознательно заставил меня понервничать, притворившись, будто мы заплутали. Ты дерзкий и коварный.

– И именно за это ты меня любишь, – добавил Ронан.

– И не только за это, – охотно уточнила она. – Ты безумец, каких мало.

– А ты единственная из известных мне ирландских женщин, которая без устали сыплет похвалами. И даже упреки из твоих уст звучат высшим одобрением, – прошептал он ей на ухо. – Я могу доверить тебе вывести нас к отелю.

– Ты это серьезно? – вдруг испугалась Керри.

– Совершенно серьезно. Веди меня.

– Но...

– Не сомневайся! Веди! – перебил ее гид.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Париж осенью.

Долгожданный миг, апофеоз турне.

Прекрасный и грустный город – таким увидела его Керри Дойл, переложив на него свои тревоги и чаянья.

О расставании не было сказано ни слова, но оно подспудно придавало оттенок горечи всем впечатлениям.

Керри и Ронан не заговаривали ни о расставании, ни о возможности встретиться когда-либо вновь. Но были близки, как никогда прежде. Были неразлучны и единодушны.

Во всем, что бы ни говорил Ронан, Керри пыталась угадать его потаенную мысль, то, о чем он в очередной раз умолчал, чтобы не ранить ее прежде срока. Но ей это не удавалось, хотя она была чутка и внимательна. И очень тиха. Это оборачивалось безмерной нежностью и изливалось на Ронана, который с готовностью принимал ее ласки и отдавал их назад сторицей.

В нем самом она этой грусти не обнаруживала. Ронан был энергичен и фонтанировал идеями как никогда. И казалось, он не замечал перемен, произошедших в ней. Или по известным причинам делал вид, будто не замечает.

И с каждым днем Керри все больше убеждалась, что жизнь свела ее с человеком удивительным, отчего грядущее расставание нависало невосполнимой потерей. Сердце сжималось в ней от боли, когда она думала об этом. Но ни словом, ни намеком она не открыла ему своей тоски.

Керри больше не сомневалась. Это была любовь глубокая и трагическая.

Они бродили по Парижу, по исхоженным туристами местам и по малоприметным закоулкам. Отель их располагался в центре, и каждый вечер они гуляли по одной из улиц, идущих от него, и брели, покуда хватало сил.

А утром они целенаправленно отправлялись в то или иное знаменитое местечко, где любили бывать небожители прошлого: всемирно известные поэты и писатели, одиозные художники, прославленные актеры...

Но все прелести легендарного города не производили на Керри того впечатления, которое дарили близость любимого и необыкновенно возросшее чувство к нему, обостренное близящейся разлукой. Это чувство было и наслаждением и пыткой одновременно, а невозможность высказать его доводила Керри до изнеможения, которое она могла скрыть только в сильных объятиях Ронана.

Ронан же методично водил Керри по галереям, подпитывая тем самым ее возвратившуюся страсть к живописи.

Девушку влекли полотна импрессионистов и постимпрессионистов. Моне, Дега, Ренуар, Сезанн, Ван Гог, Гоген, Писсарро – имена, известные всем. Для нее же они означали встречу с незабываемым восторгом юности, когда она могла только мечтать увидеть собственными глазами сокровища Лувра или Музея Орсэ, что не мешало ей жадно впитывать все, что интересовало ее на тот момент в живописи: свобода, ясность, выразительность, смелость.

И она была счастлива обнаружить, что душа ее так же непосредственно откликается на вызов новаторов прошлого и впечатления юности столь же свежи.

Однажды Керри выходила из любимых залов в невероятном воодушевлении, тогда как Ронан недоуменно пожимал плечами и нарочито невежественно вещал:

– Мазня какая-то. Одно такое произведение еще вынести можно, но когда ими заполоняют залы и залы... Хотя кто я такой, чтобы судить?

– А я в восторге, – просто отозвалась Керри.

– Так и было задумано, – хитро ответил Ронан. – А теперь, пожалуй, зайдем в ближайшее кафе и выпьем по чашечке чаю... Я доволен уже тем, что довольна ты, дорогая.

– У меня просто нет слов, Ронан. И от чая я не откажусь, – проговорила она, подстраивая свой шаг под его быструю поступь.

– Хочешь зайти в сувенирную лавку? – предложил ей Ронан в завершение очередного насыщенного дня.

– Да, пожалуй... Хочу купить несколько открыток с фотографиями мест, где мы побывали, и картин, что видели. Книгу о Париже или о живописи... А может, даже приобрету футболку с какой-нибудь дурацкой надписью.

– Хорошо. Ты отправляйся. Встретимся у реки.

– А ты что же? Не пойдешь со мной? – разочарованно спросила Керри.

– Нет... Подышу свежим воздухом перед сном. А ты можешь не торопиться.

– Ладно... – проговорила ошеломленная таким поворотом дела Керри и скрылась за дверью сувенирной лавки, один раз оглянувшись с недоумением на Ронана, с которым они, казалось, еще ни разу толком не расставались.

Ронан смотрел на воду Сены с набережной так, словно надеялся углядеть там ответ на мучивший его вопрос.

Лицо Ронана было хмуро и сосредоточенно, как если бы ветром сорвало его всегдашнюю маску добродушия и беззаботности. Он жадно вдыхал воздух, который, увы, как в любом крупном городе, был не столь уж свеж. А резкие порывы ветра с реки, скрепленные осенней прохладцей, казалось, продували голову насквозь. Так он надеялся прояснить свои мысли. Прежде чем доверить их другому, следовало перепроверить самому, и сделать это со всей ответственностью.

Вздрагивая на сквозняке, он тем не менее не замечал холода. Его сосредоточенность граничила с отрешенностью. Но каким-то необъяснимым образом Ронан, всецело поглощенный своими мыслями, мельком подмечал проходивших мимо туристов и молниеносно делал свои профессиональные выводы, пока у него еще была такая возможность, одновременно удивляясь тому, как странно устроен человеческий мозг, который щедро восполняет недостатки органов чувств, самостоятельно довершая картину.

Но если бы только мозг был устроен странно. В сердце у Ронана тоже не было определенности, хотя и душа и тело сходились в одном, да только разум коварно снабжал их сомнениями.

Ронан еще ниже склонился над рекой и, решив отбросить всякие раздумья, принялся исследовать рябь воды, вбирая в себя ее ритмичный ток до головокружения.

Когда вблизи послышался рокот катера, Ронан вздрогнул и покачнулся. Смятение окончательно овладело им. Вся прежняя его обстоятельность рассеялась с осенним ветром. Предстояло выбрать между беспечным «давай как-нибудь встретимся» и решающим «давай не расставаться». Сказать «прощай» было немыслимо и потому представлялось вернее всего, как лекарство, которое чем горче, тем целительней. И эта философия казалась ему такой же нелепостью, как и обреченное служение сомнительным представлениям о долге его подопечной Керри Дойл, с которым он так отчаянно боролся все последнее время, сам не зная зачем...

* * *

Лицо Керри просияло улыбкой. Девушка спешила ему навстречу, тогда как Ронан застыл в растерянном ожидании. Но его смятения она не видела. Разлука показалась ей слишком долгой, чтобы отвлекаться на подозрения. Ей важно было воссоединиться с ним и перечеркнуть эти пятнадцать минут врозь.

Она не могла знать, что этот срок стал для Ронана определяющим.

Керри порхнула к нему и легко вложила в его руку маленькую плоскую коробочку.

– Что это? – хмуро спросил ее Ронан.

– Таблетки от головной боли. Могут понадобиться. Ты весь сегодняшний день чем-то озабочен. Я не знала, как еще помочь, вот и решила купить их, – простодушно объяснила Керри, не сводя с него внимательных глаз.

Ронан покивал, стараясь уразуметь смысл сказанного, и сунул упаковку в карман пиджака.

Шагая вдоль набережной, Керри украдкой всматривалась в непривычно жесткий профиль Ронана. Между ними пролетел золотистый лист и упал Ронану на плечо. Керри заботливо смахнула его. Ронан и глазом не повел. Это-то и заставило девушку насторожиться. Она провела ладонью у его виска. И опять никакой реакции.

– Ты не видел? – спросила она.

– Что? – посмотрел на нее Ронан.

– То, что я только что сделала.

– А что ты натворила?

– Ронан, у тебя нет периферического зрения? – отбросив шутливость, нахмурилась она, заставив спутника остановиться.

– Что за дикое предположение? – усмехнулся он.

– Да или нет? – требовательно проговорила Керри.

– Прекрати, – тихо попросил ее Ронан.

– Может, куриная слепота... Дубай в тот вечер, да и раньше... Неоднократно. Эти доверительные пристальные взгляды, от которых мурашки по коже каждый раз... Ты плохо видишь в сумерках?

– И при свете дня тоже. Суженное поле зрения, – признался Ронан.

– Почему ты раньше не сказал?

– А что бы это изменило? Ты бы просто не стала мне доверять – как гиду, разумеется.

– Это для тебя так важно?

– Все становится важным, когда с каждым днем тебе остается все меньше и меньше от этого мира.

– Что ты хочешь этим сказать? – испугалась Керри.

– То, что болезнь прогрессирует! – резко бросил он.

– Понимаю, – пробормотала она сквозь вздох.

– Оставь, Керри. Просто не думай об этом! – раздраженно проговорил Ронан. – Давай присядем... Только не начинай плакать! – нервозно предупредил он.

Они сели на скамью.

Керри не издала ни звука, хотя слезы настойчиво подкатывали к горлу.

– Я и не собирался говорить тебе. Это не твоя проблема. Мне важно было провести с тобой это время так, как если бы все было в порядке. Понимаешь? И ведь так и произошло. Моя проблема не омрачила тебе этого путешествия, и мне выдался последний шанс побывать в любимых мною местах. Так что все прошло, как и было задумано. Расстраиваться не из-за чего.

– Как ты смеешь так говорить, Ронан? Если меня и может что расстроить, так это не испорченная поездка, а твоя беда. Вот от чего действительно тяжко... И к Фрэнку и Эбби ты ездил прощаться? Они ведь все знают... – раздумчиво проговорила она. – Тебе следовало сказать мне.

– Чтобы ты чувствовала себя обязанной? Нет, уволь. У тебя есть свое семейство, которое принимает все твои жертвы.

– Ты ничего не знаешь, обо мне, О'Киф, и при этом судишь. Считаешь, я поступаю бездумно и по наущению или из-за каких-то внушенных стереотипов? Нет, если я на что-то решаюсь, то с сознанием полной и безраздельной своей ответственности. Я, если хочешь знать, самый сильный человек в своей семье. И не нужно относиться ко мне как к жертве чьих бы то ни было манипуляций! Я заслуживаю того, чтобы люди, с которыми я откровенна, были бы столь же откровенны в ответ... Я думала, мы видим мир одинаковыми глазами. И теперь мне горько слышать, что ты предпринял свое прощальное путешествие, а я узнаю об этом только сейчас.

– Что это меняет, Керри?

– А то, что не следовало столько усилий отдавать моим интересам.

– Откровенно говоря, я руководствовался своими личными предпочтениями и очень рад, что все так счастливо сошлось. Мне повезло встретить спутницу со схожими интересами, – нехотя признался он.

– Ах вот как?! – воскликнула Керри. – А ведь у меня сложилось полное впечатление, что ты ублажаешь меня... Выходит, мне всего-то была уготована роль поводыря на тот случай, если ты не сможешь больше полагаться на свое зрение, – осенило ее. – Тогда как глупышка думала, будто ты делаешь величайшее одолжение.

– Все не так цинично, Керри, – пробормотал Ронан. – Просто я не хотел тебе ничего говорить. Да и как бы ты восприняла такие откровения со стороны малознакомого человека?

– Но ты мог довериться мне, когда мы стали близки.

– Тем более не мог. Ты бы решила, что я рассчитываю на тебя. А мне не нужна жалость.

– А что же тебе нужно, Ронан? Тебе необходимо было мое безоговорочное доверие – ты заполучил его. Ты хотел предпринять эту поездку – тебе это удалось. Я полагаю, Ронан О'Киф всегда получает то, чего хочет. И при этом он не очень разборчив в средствах. Так какой реакции ты теперь ждешь от меня?

– Я благодарен тебе за все, Керри. И я не собираюсь злоупотреблять твоим дружеским отношением, – дипломатично ответил он.

– Что это значит? Ты думаешь, что я стану навязываться тебе под предлогом заботы?

– Я вовсе не это имел в виду, – кротко возразил он.

– А что же ты имел в виду? – гневно потребовала отчета Керри.

– Я хотел принять собственное решение и уже потом поставить тебя в известность.

– Поставить перед фактом! – резко переиначила девушка.

– Да! – таким же тоном подтвердил Ронан. – И хуже всего именно то, и я знаю это наперед, что ты не примешь моего решения, а захочешь поступить по-своему, отважная и самоотверженная Керри Дойл. Но я не желаю этой подмены.

– О какой подмене ты говоришь?

– Ты бы чувствовала себя обязанной. Мне ли не знать, как работают мозги у таких барышень, как ты! Ты посчитаешь своим долгом стать моей сиделкой и возьмешься за это с тем же усердием, с каким рулила все эти годы семейным делом. Бесстрастно, но в высшей степени ответственно. Но самое ужасное, что я почти готов это принять, поскольку перспективы мои далеки от радужных, а ты – тот человек, с которым мне хотелось бы быть.

– Какое трогательное признание, – едко заметила Керри. – Иными словами, я заслуживаю доверия. Как это лестно, – обиженно съязвила она.

– Спасибо, что не даешь почувствовать своей жалости. Но и ерничать не обязательно! – вспылил Ронан. – Я рад, что мы все прояснили. За меня не тревожься. Я справлюсь. Главное, что я сумел принять верное решение...

– Да, ведь все только от тебя зависит...

– В данном случае, Керри, все действительно зависит только от меня, – подытожил Ронан.

– Эгоист! – обвинительно бросила Керри.

– Да, – за неимением возражений согласился он.

– Гордец! – добавила она.

– Да, – вновь кивнул Ронан.

– То есть ты знал наперед, что я захочу быть с тобой, и поэтому добровольно от этого отказываешься? Отказываешься от меня?

– Я отказываюсь от твоего миссионерства.

– Очень грубо, Ронан.

– Прости. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной только потому, что мы хорошо проводили время.

– Я могу понять тебя, когда ты говоришь, что не хочешь моей жалости. Но, скажи, как можно отделить жалость от любви?

– Ты готова придумать любовь, чтобы оправдать ею новую жертву?

– Если бы эту любовь требовалось придумывать, то я скорее бы обиделась на тебя, чем попыталась понять. Однако мне больно от того, как ты несправедлив ко мне, Ронан. Но если ты не испытываешь потребности, помимо наступающей слепоты, быть со мной, я настаивать не буду, – проговорила Керри и поднялась со скамьи.

Ронан сделал движение вслед за ней.

– Нет, – возразила она тотчас. – Я пойду одна. Ты справишься, я уверена в тебе. Ты уже достаточно изобретателен в своем недуге, – непримиримо проговорила она и сделала несколько шагов прочь, затем остановилась и, повернувшись к Ронану, сказала: – У меня есть к тебе вопрос: если бы все было наоборот и слепота грозила мне, а не тебе, и, предположим на миг, ты меня любишь, разве не остался бы ты со мной, даже не помышляя ни о какой жалости вовсе? Или ты не допускаешь, что моя к тебе любовь достаточно крепка для этого? Я же думаю, дело не в этом. Жалость – только словесная уловка. Ты просто боишься, что, не в силах отказаться от моего участия вообще, однажды возненавидишь меня за мою любовь, не имея в своем сердце и крупицы взаимного чувства. Так не правильнее ли сказать прямо, что я тебе не нужна, потому что ты меня не любишь вне зависимости от того, слепнешь ты или нет? Однако ты продолжаешь хитрить. И самое неприятное, Ронан, – это то, что еще недавно были «мы» и верили: этот мир действительно принадлежит нам, а теперь остались только горечь разочарования и страшное недоумение... Ты был прав, утверждая, что решение зависит от тебя. Это так, Ронан. Теперь ты никогда не узнаешь, какой выбор бы сделала я... Очень жаль. Мне будет очень больно вспоминать нашу встречу. Лучше бы ее не было, – заключила Керри и продолжила свой путь.