Текст книги "По законам железных людей"

Автор книги: Тору Миёси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

2

Трехкомнатная квартира с просторной гостиной. Мебель европейского производства. Мне вспомнилась заграничная зажигалка Такити. На стене ярким пятном выделялась картина. По-моему, Шагал. Это что, фамильная черта – увлечение живописью?

Все так, только непонятно для чего я приглашен сюда, к тому же спешно. Полюбоваться интерьером, картиной? Йоко нужна поддержка, сейчас ей не до нежностей, и все–таки… Открыла, впустила и тут же сама уединилась в уголочке, со стаканом виски в руке. То, что в хрустальной посудине плескался забористый алкоголь, догадаться нетрудно. Я взял со стола откупоренную бутылку. Первоклассный скоч. «Something special» [10]10
  Something special (англ.) – нечто особенное.


[Закрыть].

– Пить в одиночку вредно. Разреши составить компанию, – сказал я, желая хоть как–то разговорить ее и, честно говоря, самому себе придать чуток уверенности. – И что же мы пьем? О, «Нечто особенное»…

– Ничего особенного. Как «Джонни Коку» и «Ригару». Просто брат любил этот сорт. Ему нравилась песенка: «Пусть не будет ничего, но чтобы было всегда «Нечто особенное»…» – Йоко задумчиво разглядывала содержимое стакана, и лицо ее было грустное, грустное.

– Хорошая квартира. Хорошее виски. Хорошая картина. Это Шагал, не так ли?

– Шагал. Брат принос его откуда–то месяц назад. Сказал, что ценя ей – сто миллионов йен, – Она произнесла это с таким безразличием, словно сообщила о сущем пустяке. Ничего себе – пустяк! Интерес к подлинникам такого уровня может позволить себе далеко не всякий богатый человек. Импрессионисты. Шагал… Тонкий намек на то, что вы ошиблись дверью.

Я отхлебнул на стакана В общем–то, ничего особенного.

– Твой брат любил суси?

– Очень. А откуда тебе это известно? – наконец–то Йоко оторвала свой взгляд от виски. – Почему ты об этом спрашиваешь?

Мне было бесконечно жаль ее, видел, что случившееся надломило что–то в душе Йоко, но выхода не было.

– Похоже на то, что в доме Куронума Юко заказывали суси специально для него.

– Ты встречался с ней?

– Хотел встретиться. Но ее… убили.

Йоко закрыла лицо руками. Ее всю колотило. Когда она отняла руки, побелевшее лицо, дрожащие губы выдавали такой страх, что это передалось невольно и мне. Но то был страх за нее, а не перед чем–то иным, верьте слову. Сквозь слезы она пыталась говорить, но фразы не складывались, можно было разобрать лишь: «Ужас… только не это… ужасно, ужас».

Глоток виски как будто подействовал на нее успокаивающе. Пусть немного придет в себя. Я добавил в ее стакан и в свой. Она покачала головой: хватит, ие хочу. Я попросил у нее фотографию Такити.

– Зачем она тебе? – Нет, не успокоение вернулось к ней, а нечто враждебное ко мне вселилось в нее. Я остро почувствовал это. Чем больше я вдавался в объяснения того, что расследованию нужно помогать, тем более отрешенными становились ее глаза, глядевшие на меня и, казалось, не видящие меня.

– Послушай, – сказала она, – может быть, хватит?!

– Ты о чем?

– Об этом самом. Брата не воскресить. Я не хочу обременять тебя своими проблемами, хлопотами.

– Ты думаешь, меня ждут неприятности? Это тебе сослуживцы внушили? Уж говори, коли начала.

– Ничего подобного, – в запальчивости Йоко задела стакан и часть «Нечто особенного» пролилась на стол. Я ей не верил, каюсь. Не она это говорила, а кто–то другой, чужой, поселившийся в ней. Страх. Тогда я спросил ее, по–прежнему ли она убеждена в убийстве брата или уже нет. Йоко промолчала.

– Можешь не говорить. Мне и без того ясно, откуда ветер, кто посоветовал тебе как можно скорее забыть, предать забвению, короче, молчать. Но я не могу держать от тебя в секрете: твой брат вчера вечером был у Куронума Юко.

– Что!!! Как ты можешь! – Йоко задыхалась от волнения, гнева, обиды. Уж и не знаю, чего было больше в ее словах. – Не думаешь ли ты, что он убил ее?!

– Конечно, не думаю. Тем более, что знаю – с ним вместе у нее был еще один мужчина. Но кто он – неизвестно. Вот поэтому я и хочу попросить у тебя фотографию брата, лучше две-три разные. Полиция пока не знает, где он был вчера вечером. Нужно ее упредить.

Она молча поднялась, вынула из ящика стола альбом и молча положила его передо иной, Я отобрал два снимка. На одном Такити сфотографирован в рост, в пиджаке, лицом на камеру. На другом – во время игры в гольф, в компании четырех мужчин.

– Спасибо тебе, Йоко, – сказал я. – Мне пора.

– Пожалуйста, не делай глупости. Выше головы не прыгнешь. – Она была такой одинокой, такой беспомощной, что все во мне перевернулось. Хотелось укрыть ее у себя на груди, поцеловать.

Из ярко освещенного подъезда я нырнул прямо в сумерки. Как быстро летит время. Время, наполнившееся кошмарными событиями. Мне следовало прежде всего показать снимки Гэн–тян. Но в сусичной лавке его не было, ушел на доставку товара. Наведаюсь позже.

В полицейском отделении Нака-Мэгуро было форменное столпотворение. Журналисты с жадностью ловили каждое слово Нацумэ. Я пристроился в задних рядах. Как я понял, пресс-конференция только началась. И меня сразу неприятно поразил уверенный тон начальника уголовного розыска. Штаб по расследованию происшествия они, конечно, создали, но, мол, это пустые формальности, так как уже сейчас можно со всей определенностью заявить и т. д. Толпа зашумела. Нацумэ поднял руку.

– Жертва поддерживала личные отношения с одним мужчиной. Заявление об этом мы имеем от представителя киностудии, на которой работала Куронума Юко.

– Кто этот мужчина? Как зовут представителя студии? Что значит – поддерживала отношения?

Надо отдать должное самообладанию Нацумэ, все реплики летели мимо его ушей.

– Вчера вечером тот мужчина был у Куронума. Отпечатки его пальцев найдены на чашке и на двери. Вы спрашиваете – кто этот мужчина? Игата Такити, тридцати шести лет, управляющий фирмой «Кавакита согё». Как мы полагаем, убив женщину, он вернулся к себе домой и вскоре покончил с собой, бросившись с крыши дома.

Газетчики усердно строчили, едва отрываясь от блокнотов для очередного вопроса.

– Самоубийца оставил предсмертную записку?

– Нет, не оставил.

– Так какие же отношения у него были с Куронума Юко?

– Скажем так, Игата был ее покровителем. (В толпе смешки, двусмысленные реплики.)

– Нацумэ–сан, убийство и самоубийство можно считать на любовной почве?

– Если хотите, можно сформулировать и таким образом.

– У актрисы, кроме Игата, не было другого мужчины?

– Вопрос понял. Господам журналистам подавай любовный треугольник. Ничем не могу помочь – третьего не было. (Одобрительный смех.)

– Откуда такая уверенность, Нацумэ–сан?

– Вы же знаете, киношникам друг о друге известно все. На студии считают, что у Куронума был один мужчина – Игата.

– Как давно они были знакомы?

– На этот вопрос, я думаю, могли ответить только они одни. Увы… По словам свидетелей, актриса хотела разорвать отношения и вот… – Драматический жест начальника уголовного розыска.

В конце концов кого-то надоумило, и был задан вопрос, которого Нацумэ явно ждал:

– Найдены отпечатки пальцев, но каким образом удалось идентифицировать находку с личностью Игата? Такое возможно только в том случае, если Игата прежде судился. Если да, то по какой статье?

– Мошенничество в ходе выборов.

– Каких выборов?

– В чью пользу?

– Когда эти выборы были?

Вместо ответа на эти вопросы Иацумэ предпочел завести какой–то, думаю, незначащий разговор с неизвестным лицом, стоявшим рядом с ним, и отвернулся от микрофона. Но и следующие вопросы не принесли ему радости.

– Чем занимается фирма «Кавакита согё»?

– Судя по названию – широким кругом проблем. (Браво, Нацумэ!)

– Эта фирма принадлежит Кавакита Канъитиро?

– Президентом фирмы является Кавакита Какудзиро.

Толпа насторожилась. Запахло сенсацией. Тем, что выносится в заголовки газет. Клан Кавакита, куда ни крути, это – политика. А какому писаке не лестно подергать за бороду небожителей? Нацумэ не дал увлечь себя в этот водоворот и, надо отдать должное, сумел откупиться, швырнув на поживу… Йоко. Он сообщил, что убийца–самоубийца оставил после себя жену (вот это да!) и младшую сестру, которая жила вместе с ним. Официальная часть окончена. За ней как всегда начнется непринужденная беседа, во время которой назойливым рефреном будет звучать: сказанное – не для печати, вы меня поняли? Игра, которая доставляет удовольствие ее участникам с той и с другой стороны. Мне не до игры. Мне ли не знать, что гиены (простите нелицеприятное сравнение!) вот–вот сорвутсч и бросятся по следу. И никакая сила их. не удержит. Я выбрался из зала и в пустынном холле без труда нашел свободный автомат. Йоко была дома. Надо было торопиться, и я в двух словах изложил ей главное Игата Такити обвиняется в убийстве. Его смерть – самоубийство. Сейчас к ней нагрянут журналисты.

– Мне важно знать одно: ты веришь или не веришь, что твой брат убит?

– Верю. И прости меня. Я забрала бумаги из сейфа, они были у меня, но ты сам видел, в каком я была состоянии. А тут еще смерть этой женщины. В общем, я не показала тебе, а теперь…

– А теперь забирай бумаги и, не теряя ни минуты, уезжай ко мне домой. Я позвоню консьержу, дверь к нему на первом этаже. У него запасной ключ. Закройся и жди меня,

Только я собрался опустить очередные десять иен в аппарат, в холл с шумом и гамом высыпала пишущая братия. И среди них – Танияма, Вот уж с кем в данный момент мне встреча не с руки! Но он, увидя меня, заговорщицки подмигнул и с ходу вцепился в меня мертвой хваткой.

– Ну и как тебе пресс–конференция?

– Так себе Скоропалительные выводы. Зачем понадобилось все калить на любовные неурядицы? Много липы.

– Ну что ж, частично ты прав. Впрочем, поставь себя на их место. В считанные часы всего не предусмотреть. Может, не все линии проработаны как надо. Полиция опирается на факты, которыми располагает. Тем не менее скажу: следствие поработало на славу.

При этом он не сводил с меня глаз, как бы намекая: а какие фактики подбросишь ты, что там у тебя за пазухой? Оценивая с пиететом действия полиции, он, разумеется, старался раззадорить меня, сделать более откровенным. В другое время я сам был бы не прочь кое-что обсудить с Танияма. Относительно жены Такити, к примеру. Интересно, как могла возникнуть идея с дактилоскопией. Насколько убедительны показания представителя киностудии. Среди свидетелей не был упомянут разносчик суси, а это меняет дело… Но я был как на иголках и больше был занят тем, когда же освободится телефон.

– Извини, нужно сделать срочный звонок.

Он скорчил недовольную гримасу. Надеюсь, он не собирается подслушивать? Мог бы для приличия отойти хотя бы на несколько шагов. Нет, торчит на месте. Черт с ним! Я говорил с консьержем как можно тише, но тот, как назло, плохо слышал, переспрашивал, и я был вынужден дважды повторить имя Йоко.

Танияма поджидал меня с кислой усмешкой. Ухо его не дремало во время моего разговора. Ничего не поделаешь, придется поделиться.

– Я позвонил Игата Йоко, предупредил, чтобы она ушла из дома. По–твоему, я поступил опрометчиво? Не хочу, чтобы ее терзали в клочья.

– Я знаю о ваших отношениях, – слегка оттаивая, сказал он, – и чисто по-человечески понять можно. Но с точки зрения нашего ремесла… Хотя и в этом плане… Если у нее есть что–то особенное, о чем полиция не догадывается…

– Мне кажется, у нее на руках имеется доказательство того, что Такити не покончил с собой.

– И он молчит!

Танияма в нетерпении даже притопнул ногой:

– Не тяни, дай это в газету. Будь профессионалом.

– Легко сказать. Как–никак я заинтересованное лицо. Об этом знают. Тот же Аои…

– Наплевать на него. Выход из положения всегда можно найти. Опустим все, что касается тебя. В крайнем случае, могу написать я, если ты не возражаешь… Не так существенно, под чьим именем выйдет материал. Важно, чтобы он увидел сеет…

Благодетель. Как–то он запоет, если дело пойдет раскручиваться не в ту сторону? В другой ситуации я не задумываясь взял бы его в напарники. Сейчас же я был полон сомнений. Я не имел права на ошибку. Дело касалось Йоко. Этим все сказано. Но Танияма завелся не на шутку. Мое затянувшееся молчание он мог истолковать по–своему.

– Видишь ли, – начал я, – что там припасено у Йоко – неизвестно (о банковском сейфе и конверте – молчок!), с этим мне предстоит разобраться. Но есть еще одно, с чем нельзя медлить. Нацумэ сообщил об отпечатках пальцев, оставленных Игата. Но почему–то он не упомянул о том, что там должны были найти еще одни пальчики.

– Куронума?

– Нет. Другого мужчины.

– О чем ты?

По тому, как оживился Танияма, было видно, что эту добычу он из лап не выпустит. Я рассказал ему о походе в сусичную лавку, о Гэн–тян, о вчерашнем заказе на троих, о двух парах мужских ботинок в прихожей, об оставшейся нетронутой порции суси.

С каждой новой деталью Танияма даже постанывал рт удовольствия. Его можно было понять.

– Подумай сам, мог ли Такити вести себя так глупо, даже если он был не в себе. Убивает подругу, затем свои отпечатки оставляет напоказ, а чужие аккуратно уничтожает. А почему бы эту работу не проделать тому, второму? Как ты считаешь?

– Какой поворот! Это ж надо! Идем к Нацумэ.

– Возьми его на себя. Это твой кусок. Обо мне не упоминай.

– Шикарный подарок, скажу я тебе. Спасибо.

3

Я поступил правильно. Пускай сама по себе разматывается версия с третьим неизвестным. Мне же полагается быть рядом с Йоко. Такси тащилось еле–еле. Водитель попался бестолковый и мы плутали как в темном лесу. Было тревожно на душе, поэтому все раздражало.

Когда я поднялся к себе, дверь оказалась открытой. Йоко в квартире я не нашел, но окурок со следами ее помады сообщил мне о том, что она была. Нет записки. Может быть, она решила купить чего–нибудь к ужину? Я открыл холодильник: ветчина, яйца, молоко, капуста, яблоки – купленное ею вчера лежало на месте. Я спустился к консьержу. Как я попросил его по телефону, он так и сделал. А в чем дело? Девушка назвала себя и он отдал ключ. Минут десять назад. Консьерж начал кипятиться, будто я его собирался в чем–то уличить.

Я прикидывал и так и этак. Ничего не получалось. Не могли же ее увести отсюда насильно? А почему, собственно, нет? Раз засевши в мозгу, мысль о возможном похищении, несмотря на всю бредовость, уже не оставляла меня. Я позвонил ей домой. Наугад. Щелчок, трубку сняли, мне даже почудилось, что я слышу дыхание Йоко. Но мое «алло, алло» осталось без ответа.

Я снова набрал номер. Длинные гудки. Она поняла, кто звонит. И не хочет говорить. Что же произошло в те минуты, когда она была здесь? Но гора с плеч упала: жива и здорова. С остальным, думаю, разберемся.

До ее дома я доехал довольно быстро. В подъезде дежурили телеоператоры и газетный народ. От них я узнал, что Игата Йоко недавно вернулась к себе, но так как никто из них в лицо ее не знает, прошла незамеченной. Консьерж форменный цербер, на этаж к ней не пускает. Телефон молчит.

Я вышел во двор и стал выискивать ее окна. Нашел. Темно. Мне приходилось пользоваться пожарной лестницей и такой вариант я уже проиграл в уме. На счастье, дверь не была заперта. Я осторожно вошел, а потом помчался наверх с такой скоростью, словно за мной гнались. Дверь на восьмом этаже не поддавалась, сколько я ни крутил ручку. Незадача. Очутившись в здании, я как–то уверился в том, что увижу Йоко. Надо проверить все этажи. Я спустился на седьмой и чутье меня не подвело, дверь открылась. По коридору, а затем по обычной лестнице я, наконец, добрался, куда хотел. Чтобы не напугать Йоко, я не стал звонить, стучать. Я прижался лицом к двери и вполголоса стал говорить в щель для почты.

– Йоко, это я. Ты слышишь меня? Почему ты ушла?

Что бы там ни было, я так просто не уйду. Я знаю характер моей подружки. Но и я не кисель.

– Ты меня не хочешь видеть? Жаль. Тогда хотя бы дай ключ, ты забыла его оставить.

Она думала бросить мне ключ и тут же захлопнуть дверь. Но не тут–то было. Я успел просунуть ногу и… она очутилась в таких тисках, что я взвыл. Йоко отпустила ручку и я осел прямо на пороге. Только бы не перелом – мелькнуло у меня. Было бы некстати. Будто плохое может быть кстати. Через силу я заставил себя подняться. Но нога не слушалась. Йоко просунула руку мне под мышку и с ее помощью я проковылял до дивана.

– Не могла бы зажечь свет?

– Не могу.

– Ясно. А карманного фонарика не найдется? Хочу взглянуть, что там с ногой.

Фонарик нашелся, и я попросил ее посветить. Штанина пропиталась кровью. Я ощупал кость и успокоился. Ссадина – поболит и перестанет. На Йоко вид крови подействовал чудодейственным образом. Она заговорила.

– Тебе больно? Что я наделала, – она ушла в ванную комнату и вернулась с мокрым полотенцем. – Давай перевяжу. Прости меня.

– Йоко, ты можешь, наконец, объяснить, что случилось?

– Не знаю.

Конечно, я дознался, в чем было дело. До сих пор не могу вспоминать об этом без боли и стыда. Она только что пришла ко мне. Закурила сигарету. Вдруг – звонок. Она подумала, что звоню я, и подняла трубку. Даже если в ее словах была изрядная доля преувеличения, сути это не меняет. Какой–то женский голос спросил ее, кто она такая, что она здесь делает. Йоко сказала, что ее поразили не сами слова, хотя они были ужасные, а тон разговора.

– Она говорила как женщина, имеющая права на тебя. Я не жена тебе и понятия не имею, с кем ты и как. Но я и минуты после такого позора не могла быть в твоем доме.

Я хотел ясности и я получил ее. Номер моего телефона знают несколько женщин, с которыми у меня были кратковременные романы. Официантка из бара, расположенного вблизи от редакции, хозяйка кафе, манекенщица. Кто из них сорвался с цепи, не все ли теперь равно.

– Мне стало вдруг все равно, – словно подслушала меня Йоко, – и я сбежала. Кто она?

– Честное слово, не знаю. Йоко, это люди из прошлого. Не думай о них. Мы должны довести до конца начатое. Ты мне говорила о конверте из сейфа…

– Ты хочешь только этого. Я тебя не интересую. Нисколечко.

Любовь умерла

1

На один день слишком много событий. Я представлял, что мне в эту ночь скоро не заснуть. Но я не знал, что ночь станет продолжением дня. Около двенадцати я простился с Йоко. Обычно в это время она уезжала от меня. Компресс помог и я сумел на своих двоих спуститься вниз. На такси я хотел сначала заехать в редакцию, но по здравому размышлению двинул прямиком домой. В машине, а точнее, когда я ехал на лифте от Йоко, у меня уже был план, чем заняться в первую очередь дома.

Полночь – не время для звонков, если собираешься потревожить не свою… знакомую, а коллегу по профессии, да еще значительно старше тебя. В справочнике я нашел телефон Оура Кэйскэ.

– Приношу мои извинения, Оура–сан.

– А, это ты. Ну здравствуй. Что у тебя за пожар?

– Я знаю, что уже очень поздно…

– Послушай, ты мне позвонил только ради того, чтобы сообщить, который час? Не поверю. Давай выкладывай. И не бери в голову, я в это время еще не ложусь.

– Когда–то вы мне рассказывали о таинственной смерти одного секретаря министра. Помните этот случай?

– И чего ты хочешь от меня?

– Этот министр – Кавакита Канъитиро?

– Совершенно верно. А если тебя интересует, как звали того секретаря, проще простого – Игата Кэйскэ. Имя у нас с ним одно, иероглифы разные… Ну, что ты там замолчал?

Я напомнил Оура о том, что он сам мне сказал тогда, что у секретаря было двое детей – сын и маленькая дочка. Нет, он не помнит, как их звали. Он был на похоронах и фотографировал. Детей покойного в том числе. Я спросил его, видел ли он сегодня вечерний выпуск теленовостей. Там должно было пройти сообщение о человеке, убившем любовницу–актрису и затем совершившем самоубийство. Его звали Игата Такити.

– Вон оно что! А с какой стати ты спросил меня про Кавакита?

– Игата–младший был управляющим фирмой «Кавакита согё», где президентом числится, правда, номинально Кавакита Какудзиро, брат Канъитиро.

– Я этот сюжет видел. Но фамилия братьев там не фигурировала. Уж я бы ее не пропустил. Да, трудную задачку ты мне подкинул на сон грядущий… Сын избирает самоубийство, следуя примеру отца. В жизни подобное, конечно… нет, нет, что–то не верится.

– Оура–сан, мне важно было услышать от вас подтверждение моим догадкам и сомнениям – Такити не покончил с собой.

– Я ждал, когда ты это скажешь. У меня сохранилось кое-что из того времени… Короче, давай–ка приезжай ко мне. Вместе будем полуночничать. И не говори мне, что сейчас уже поздно.

2

После такого приглашения грех ссылаться на больную ногу и т.п. Через час я стоял перед миниатюрным загородным домиком с крошечным садом. Соседняя, такая же, постройка отстояла разве что в метре. Это напоминало декорацию. Оура вышел встречать меня в свитере. Мне этот человек всегда нравился. Он с женой выглядели симпатичной, дружной парой. Она предложила нам чай, но Оура замахал на нее руками: пива!

– Приятный у вас дом.

– Комплименты побоку, – хохотнул он, – спичечный коробок. Все, что мог заработать пером за всю жизнь.

Мне было удивительно уютно здесь, хотя то, о чем нам предстояло беседовать, не располагало к душевному комфорту. Оура считал, что история с тремя порциями суси, пожалуй, на сегодня – самая большая моя удача. Он недоумевал, почему я не дал ей ход. Я сказал ему о Танияма, что жду известий от него. Надеюсь, что мы прочтем это в утреннем тираже газеты. У меня же есть личные соображения, по которым мое выступление в прессе было бы не совсем корректным. Ведь я собираюсь жениться на младшей сестре Такити и дочери Игата Кэйскэ.

На своем веку Оура, несомненно, сталкивался с разными переплетениями судеб, но от моего сюрприза он не сразу пришел в себя. Положение осложняется тем, продолжил я, что между событиями двадцатилетней давности и сегодняшними существует связь. В первом случае перекладывают вину на подчиненного и как носителя тайны убирают или вынуждают убраться самому. Кавакита берет на себя заботу о семье Игата Кэйскэ, пристраивает Такити в фирму брата, ему покупают отличную квартиру, но из предосторожности – не на его имя. В какой–то момент в руки Игата–младшего попадает важный документ, вероятнее всего – компромат на Кавакита. Он начинает жить на широкую ногу. Дорогая обстановка, любовница, которая ему обходится недешево, и, последнее, – ценные картины. Такити не был страстным поклонником живописи, полотна больших мастеров – большие деньги. Почувствовав опасность, он положил бумаги в банковский сейф и предупредил сестру, что она может их взять, если с ним что–то случится. Как бы завещание. К сожалению, мне неизвестно содержание бумаг. И это было правдой: Йоко мне так их и не показала.

Оура был идеальным собеседником. Он умел слушать, не перебивая и не пропуская ни одного слова. Выслушав меня, он одобрительно хмыкнул.

– Итак, следуя твоей логике, следуя за фактами, мы приходим к тому, что Такиги стал вымогателем. Он шантажировал Кавакита уликой, подтверждающей его причастность к смерти отца. И Кавакита решил раз и навсегда избавиться от угроз, избрав старый испытанный способ.

– Такити не самоубийца.

– Само собой. Если бы вслед за ним не была убита Куронума Юко, его самоубийство доказать было бы значительно легче, чем опровергнуть. Они поторопились и получился перебор. Но я не об этом. Твои рассуждения основываются на логике и оттого не кажутся мне… верными.

– Но почему? И чем плоха логика? Парадокс какой–то.

– Срабатывает опыт. Жизненный, профессиональный. Ты взял поверхностный слой, и тут у меня нет возражений. Загляни глубже и твоя логика закачается. Я приготовил для тебя кое– что из старых газетных вырезок, мои записи тех лет. Можешь их забрать и полистать на досуге. Хочу обратить твое внимание на то, о чем газеты не писали, а если чему–нибудь удало проскользнуть, то лишь самой малости. Догадываешься, куда клоню?

Когда Оура впервые увидел мать Йоко и Такити, он был сражен. Траур подчеркивает красоту женщины, но здесь любые ухищрения были излишни, природная внешность Игата Kaёко не нуждалась ни в чем. Вдову тридцати семи лет можно было принять за старшую сестру ее детей.

– Поверхностный пласт впечатлений – штука опасная. Мы примериваем чужое платье на себя. Каждый когда–нибудь испытывал на себе действие женской красоты. Помню, как сразу и поползли скандальные слухи. Дескать, Каёко – любовница Кавакита Канъитиро и муж, потрясенный изменой жены… Заметь себе, в житейском плане с логикой тут полный порядок. Если считать достаточным фактором… красоту. Но красота сама по себе – тайна, загадка.

– Ей было бы сейчас пятьдесят семь, как я понимаю?

– Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени? Разе она умерла?

– Йоко говорила, что у нее один родственник – ее брат Такити.

– Ты обмолвился о каких–то ценных картинах. Ты слыхал об этом или видел собственными глазами?

– Сегодня, то есть вчера вечером, я в первый раз был у Йоко. На стене Шагал.

– Шагал?

– Да. Подлинник. Его принес Такити месяц назад. Цена ему – сто миллионов иен Так мне было сказано.

– Деньги дешевеют. Тогда речь шла о десятках миллионов. Но когда просочилась информация о взятке, полученной Кавакита–старшим, был слушок, что в дело пошли не наличные, а как бы подарок – картина Шагала.

Час от часу не легче. Оура прав – чем дальше в лес, тем больше дров. Не далек был от истины и Такити, сказав своей сестре, что таким, как я, на роду написаны одни хлопоты – заваривать кашу и самому ее расхлебывать.

– Кому удалось докопаться до картины Шагала? Не вам ли, Оура–сан?

– Мне чужие лавры не нужны. Того человека уже нет в живых. Мой коллега по уголовной хронике. Анонимный звонок. Судя по осведомленности в деталях, звонил перекупщик картин. Вероятно, ему недодали за посреднические услуги и он выразил свое неудовольствие в доступной для него форме, – насмешливо прокомментировал свою догадку старый газетчик.

– Кавакита тогда вышел сухим из воды. А взяткодатель? Если из него выбили показания…

–Сильно сказано, мой друг. В руках у следствия оказалась типичная подставка. Хозяин какой–то небольшой строительной фирмы. Кавакита с ним мараться бы не стал. Его прижали, он струхнул, с перепугу сболтнул, чему его в спешке научили… А нашему брату только бы была зацепка, – в глазах Оура вспыхнул огонек, – А остальное дело техники, как говорится. Нашли, что это скромное хозяйство принадлежит могучей фирме «Тайхэйё докэн». Ее президент – видная фигура среди коллекционеров – незадолго до того приобрел на аукционе во Франции партию картин. А вот тому было для чего обхаживать Кавакита, ведь с подачи министра распределялись крупные подряды на строительство.

– Его, конечно, не привлекли? Не осмелились, не так ли?

– Газеты намекнули о фирме, обозначив ее в публикациях латинской литерой «Т». Слишком тонкий намек для неосведомленного читателя. А попробуй обнародовать все как есть, глазом не успеешь моргнуть: факт взятки не доказан, репутации фирмы клеветой нанесен ущерб, который судом оценивается…

Была ночь. Я только дивился энергии Оура. Он готов был вести беседу до утра. Пережитое за день, усталость, боль в ноге накладывались одно на другое. С Йоко мне удалось помириться, но без нежных объятий и ценой отказа от бумаг, одно упоминание которых вызывало в ней негодование и ярость. И это не придавало мне бодрости. Я сказал Оура, что утром мне надо быть на ногах, что–то предпринимать, а вечером – дежурство в редакции. На прощание мне были переданы газетные статьи и записи, заботливо упакованные хозяином дома в фуросики [11]11
  Фуросики – цветной платок, в который обычно заворачивают покупки, книги и т, п.


[Закрыть].

Несмотря на измотанность, мне не уснуть, пока не погляжу на то место Таксист отыскал его по плану, которым снабдил меня Оура. Точнее, вопреки плану, так как с той поры, когда он был здесь последний раз, многое переменилось. Не стало речушки, ее загнали в трубу и сверху забетонировали – сделали дорогу. Я не обнаружил коттеджа, в котором двадцать лет назад жила маленькая Йоко, его вытеснила застройка. По той же причине исчез пустырь. Но вышка была цела. Похоже – она служила опорой высоковольтной линии. Тогда, в прошлом. Когда с нее бросился, как утверждали, один слабонервный, ревнивый, затравленный газетчиками человек. Я пытался понять его сына, которому тогда было уже шестнадцать лет. Он должен был помнить, что творилось вокруг имени его отца, ужас матери, сестры, свой. Потом он узнал правду. Это стоило ему жизни. Так зачем ему непременно нужно было последовать примеру отца? Нелепость, ведь у него были доказательства, что все было иначе. На худой конец – есть много других способов…

Возвращаясь к машине, я напоследок оглянулся назад. Вышка. Кусок ржавого железа. Призрак.