Текст книги "Воспоминания американского школьника"

Автор книги: Томас Олдрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Раз, два, три... – зажи– га-а-ай!

Чиркнули спички, и огненные змейки поползли со всех сторон. Вот три из них встретились, слились, и желто-красный язык взлетел вверх.

Вот вырвался другой, третий...

Пирамида загудела, затрещала и вспыхнула разом. Искры заметались в темном небе, и красные зайчики запрыгали на стеклах домов.

– Ура! Ура! – закричали мы и, схватившись за руки, заплясали вокруг костра.

– Подбрасывай, не зевай! – кричали мы друг другу, и охапки черных веток летели в огонь.

Черные ветки краснели, коробились и пропадали в костре.

Середина площади стала островом, шумным и страшно светлым. Мальчишки, перепачканные сажей, с прилипшими ко лбу волосами, орали и плясали, как дикари.

За островом стояла темнота, и тот, кто переступал границу, исчезал из глаз, точно проваливался сквозь землю.

К двум часам костер проглотил все наши запасы. Огненные языки осели, синие барашки закудрявились над углями. Остров становился все меньше и меньше.

– Том Белли! Том Белли! – окликнул меня из темноты кто-то невидимый.

Под деревом стояла кучка мальчиков. Я еле различил Гарриса, Адамса, Блэка и Виткомба.

– Идем с нами, Том, – сказал шепотом Гаррис. – У нас замечательный план.

И мы все пятеро зашагали по темному боковому переулку.

– Перец, куда мы идем? – тихонько спросил я.

– Мы решили сжечь старый дилижанс Ньюмена Вингета. Он все равно никуда не годится, а гореть будет до утра, – ответил Перец.

– Правильно, – закричал я. – На всю ночь хватит.

– Тише! Что ты кричишь! Стоп, ребята! Пришли.

В самом конце переулка стоял сарай. Переулок был узкий и от площади до сарая подымался горкой. Сарай мрачно глядел вниз разбитыми окнами. С давних пор в нем хранился старый дилижанс, когда-то ходивший между Ривермутом и Бостоном и сосланный на покой с тех пор, как построили железную дорогу.

Давно сложили головы на службе у водовоза таскавшие дилижанс серые клячи. Умер возница, постоянный посетитель трактира "Белый голубь". А дилижанс все еще стоял в сарае, обрастая плесенью, покрываясь паутиной и разваливаясь с каждым днем все больше и больше.

Дверь была заперта только ржавым засовом. Мы дружно налегли. Дверь скрипнула и неожиданно легко распахнулись. Из глубины сарая так и понесло холодом, густой сыростью и плесенью. Во всех углах что-то зашуршало и зашевелилось.

– Ай! – закричал Перец.

Летучая мышь с писком пронеслась над его головой и задела крылом волосы.

Мы все отскочили назад.

– Кто не трус – вперед! – скомандовал Гаррис.

Я стиснул зубы и шагнул в сарай.

Вслед за мной двинулись Джек Гаррис и остальные мальчики.

Фил Адамс зажег спичку. Мы увидели старую карету. Это был не дилижанс, а скелет дилижанса. Вся краска облупилась, подушки с сиденья исчезли, кожаные шторы висели лохмотьями, в трухлявых рамах торчали осколки стекол.

Вдруг Блэк взвизгнул и схватил меня за руку.

– Что ты, что с тобой?

– Кто-то прошмыгнул за моей спиной.

– Пустяки. Тебе показалось, – успокоил я Блэка.

– Кто там труса празднует? – заворчал на нас Джек Гаррис. – А ну-ка, навались, ребята!

Мы схватились за дышло и выволокли инвалида из сарая. Он скрипел, дребезжал и стонал, как будто предчувствовал свою гибель. Заржавленные колеса не хотели двигаться и упирались в землю.

Но мы разом навалились на кузов, и дилижанс, подпрыгивая и кренясь то направо, то налево, покатился под гору. Он катился все быстрее и быстрее.

На площади толпа мальчишек с криком расступилась перед дилижансом, и дилижанс с разгону въехал прямо в костер. Он качнулся раз-другой и остановился.

Сухое дерево сразу затрещало, затрепетали и скорежились кожаные занавески, и дилижанс запылал, как стог сена.

Вдруг черная человеческая фигура появилась на козлах дилижанса. Человек что-то кричал и махал руками.

Мы так и замерли. Отчаянный скачок – и Перец Виткомб с размаху шлепнулся прямо между мной и Филом. Фил Адамс сдернул с себя куртку и набросил ее Перецу на голову.

Раз, раз – куртка за курткой полетели на Виткомба.

– Черти, что вы делаете? – закричал Перец, с трудом выкарабкиваясь из-под кучи курток.

Он был совершенно цел. От огня пострадали только волосы и брови.

– Зачем вы забрасываете меня всяким хламом?

– Так всегда делают, когда человек выскакивает из огня, – отвечал Фил Адамс.

– Но как тебя угораздило попасть в костер? – спросил я.

– Я хотел, чтобы вы меня прокатили с горы, – виновато ответил Перец, – и забрался потихоньку в дилижанс. А вы, сумасшедшие, вогнали его прямо в огонь. Так ведь и спалить человека можно, – рассердился он.

Мы захохотали.

– Так тебе, лодырю, и надо.

– Сами вы хороши... – начал Перец и вдруг застыл с открытым ртом и вытаращенными глазами. Мы обернулись. Двое полицейских стояли за нашими спинами.

– Марш за нами! Вы арестованы, – сказал полицейский.

Я посмотрел на мальчиков. Лица у всех вытянулись, как огурцы.

Опустив головы, мы поплелись за полицейскими.

У поворота я обернулся.

Вся площадь, до самого дальнего угла, была светлая и даже как будто теплая.

На земле качались и шевелились черные тени и оранжевые полосы.

Окошки во всех домах кругом стали точно расплавленные.

А посередине площади был уже не костер, а настоящий пожар.

Хорошо горел дилижанс Ньюмена Вингета.

–

Белое двухэтажное здание ратуши задним фасадом выходило на грязный переулок. С этой стороны ратуша совсем не была нарядной. На потемневшей штукатурке тускло поблескивали редкие окошки и перемигивались с решетчатыми окнами желтого унылого полицейского участка.

Зазвенели ключи, заскрипел засов, и перед нами растворилась кованая, тяжелая дверь.

Мы очутились в большой пустой комнате. Жестяная лампа коптила под самым потолком. Лампа освещала грязные стены, каменный пол и голые лавки.

Снова щелкнул замок, заскрипел засов, и мы остались одни.

– Ушли... Заперли... – упавшим голосом сказал Генри Блэк.

– Вот так штука... – протянул Джек Гаррис.

Больше никто не говорил ни слова.

В полицейском участке было глухо и мрачно, как в погребе. От тишины звенело в ушах. По стене медленно полз паук. Он не обращал на нас никакого внимания.

Мы уселись на лавку.

Генри Блэк вытащил перочинный нож и грустно принялся вырезать свой вензель, но рука у него дрожала, и вензель вышел гораздо хуже, чем всегда.

Тонкий храп с присвистом донесся из глубины.

Кто-то, кроме нас, был в полицейском участке.

Три двери с решетчатыми окошками выходили в нашу тюрьму. К дверям были прибиты дощечки с номерами: 1, 2, 3.

Вдруг в окошечке No 1 появилась рожа: лиловый, висячий как слива, нос, рыжие спутанные бакенбарды, на одном ухе засаленная матросская шапка.

Рожа посмотрела на нас заплывшими глазами, громко зевнула, показав вместо зубов целый лес обгорелых пней, и скрылась.

Мы молча переглянулись.

– Фил, а Фил, – вдруг сказал Перец Виткомб. – Как ты думаешь, нас не повесят?

– Трус! – огрызнулся Адамс. – Мы же сожгли не ратушу, а только старое корыто Ньюмена Вингета.

– Будет гораздо хуже, – сказал Джек Гаррис. – Нас продержат здесь все четвертое июля.

– Дураки вы будете, если просидите здесь, как цыплята в курятнике, – заскрипел за дверью No 3 чей-то хриплый бас, и в окошке показалась рябая, красная, как медная кастрюля, физиономия, с черной курчавой бородой. – Хотел бы я быть на вашем месте. Только бы меня здесь и видели.

– Джек Гаррис вскочил и подошел к решетке.

– А что бы вы сделали?

– Поставил бы скамейку на скамейку, на нее еще скамейку и показал бы им хвост вон через то окошко.

В самом деле, над входной дверью было открытое окошко.

– Остроумно замечено, дружище Чарли, – отозвался из-за своей рыжий арестант No 1. – Я бы с удовольствием пожал твою руку, но проклятая решетка мешает вежливому обращению. Молодые искатели приключений, не пожертвуете ли вы что-нибудь заключенным за добрый совет?

Мы порылись в карманах и сунули несколько монеток мистеру Чарли и его рыжему товарищу.

Потом осторожно, на цыпочках, мы перенесли к дверям скамейку. На эту поставили другую, третью...

Джек Гаррис вскарабкался наверх и выглянул в окошко.

– Все спокойно. Полицейских нет. За мной!

Он просунул в окно ногу, плечо, оттолкнулся – и был таков. За ним полез Адамс, потом Блэк.

Я и Перец чуть не застряли в окне, потому что никто не хотел оставаться последним.

– Лезь, Белли.

– Да пролезай же, Перец! – шипели мы и наконец разом вывалились на улицу.

– Ну, теперь спасайся кто может!

9

Китти Коллинс стояла в дверях и изо всех сил трясла коврик. Вокруг нее облаком кружились пылинки. Увидев меня, Китти опустила ковер на крыльцо.

– Наконец-то, мастер Том! Где это вы бродите по ночам? И что вы сделали с моей веревкой? Добрая половина ее висела из вашего окна. Еще скажите мне спасибо, что я убрала ее, а то здорово досталось бы вам от тетушки.

"Вот хорошо, что она убрала веревку".

– Китти, милая, спасибо!

Китти засмеялась и опять принялась за свой коврик.

– Да ну вас! Идите выспитесь. Еще три часа осталось до завтрака.

Я на цыпочках вошел в коридор. Ставни были еще закрыты. Зеленоватый полумрак стоял в углах. Только сквозь щелку пробивался свет и рисовал на полу желтые прямоугольники. Стулья и половицы поскрипывали, как будто кряхтели, просыпаясь.

Я поднялся в свою комнату, сбросил башмаки и, не раздеваясь, лег на кровать. Но заснуть я не мог.

"Что-то будет? – думал я. – Заметили они уже, что мы удрали, или нет? Знают ли они нас по именам? А ловко посоветовал этот краснорожий Чарли. Если бы не он, мы бы так и сидели в участке. Что бы сказал дедушка? Здорово бы рассердился? Дилижанс хоть был негодный, а всетаки не наш. Ой, как влетит! Удрал без спросу... Попал в участок... И дилижанс этот несчастный..."

Так ворочался я с боку на бок, пока внизу не захлопали двери и не зазвякали чашки.

Я встал, умылся, пригладил волосы, надел другую курточку и сошел вниз.

За празднично накрытым столом сидели дедушка и тетушка Эбигэйль. На дедушке вместо обычной домашней куртки был парадный серый сюртук, тетушка была в лиловом шелковом платье; золотой медальон с голубым камешком висел у нее на шее.

Посередине стола стоял румяный крендель, весь обсыпанный сахаром и утыканный изюмом и миндалем.

Дедушка прихлебывал кофе и читал утренний, еще пахнущий краской номер "Ривермутской утки".

– Доброе утро, – сказал я тихо, сел на место и стал есть свой кусок кренделя, стараясь не глядеть на дедушку.

– Доброе утро, доброе утро, – ответил дедушка и продолжал читать газету. Но я почувствовал, что он раза два искоса посмотрел на меня.

– Ну, как ты сегодня спал, Том?

Я покраснел до слез.

– Благодарю вас, ничего.

– А я всю ночь не сомкнул глаз. Эти негодные мальчишки на площади не дали мне ни минуты покоя, – сказал дедушка. – Что только делалось сегодня ночью в городе!

Чашка задрожала у меня в руках, и кофе выплеснулось на блюдечко.

– Что только делалось! – повторил дедушка. – Эти шалопаи забрались в сарай Ньюмена Вингета и сожгли его дилижанс. Настоящие разбойники! Пусти их, так они спалили бы весь город. Ведь спалили бы, Том? Как ты думаешь?

Я боялся пошевельнуться и упорно смотрел в чашку. Язык у меня прилип к небу.

– Что же ты молчишь, Том? Разве ты со мной не согласен? – спросил дедушка опять и принялся за свою газету.

– Как?! – вскрикнул он вдруг.

Я чуть не свалился со стула.

– "Злоумышленники остались неизвестными! – водил дедушка пальцем по строчкам "Ривермутской утки". – Они бежали с места заключения, не оставив никаких следов, могущих служить для определения их личности, кроме вензеля Г.Б., вырезанного на скамье".

"Идиот этот Генри Блэк! Вечно он со своими вензелями!"

– "Потерпевший владелец дилижанса мистер Ньюмен Вингет предлагает пять долларов вознаграждения за указание виновных".

Ах, он никогда не кончится, этот несчастный завтрак! Вон дедушка опять подвигает свой стакан тетушке Эбигэйль, и коричневая струйка, дымясь, бежит из носика кофейника. Вот тетушка вооружилась длинным ножом и опять принялась нарезать тонкие ломтики кренделя.

Тетушка, как всегда, не спрашивая, хочу я или нет, подкладывает мне еще ломтик.

Кусок застревает у меня в горле, но я жую и жую, чтобы дедушка и тетушка ничего не заметили. Наконец дедушка складывает салфетку и встает. Я вскакиваю со стула и пулей вылетаю из комнаты. Спрятаться бы! Удрать бы куда-нибудь подальше! Я вбегаю в конюшню и плотно закрываю за собой дверь. Джипси встречает меня ржанием. Она спокойно ест свой овес и благодушно помахивает хвостом. Ей что? Это ведь не она сожгла дилижанс и не она сидела в участке!

Я стал седлать Джипси.

"Уеду к Блэку на ферму, чтобы подольше не попадаться на глаза дедушке", – решил я.

– Том! Белли! Где ты? Куда ты провалился? – закричал кто-то во дворе. Я высунул голову за дверь. Джек Гаррис и Чарлз Марден стояли посреди двора.

– Приходил сюда Ньюмен Вингет? – спросил Джек Гаррис.

– Что ты? Что ты? – зашептал я и замахал руками. – Сюда? Ньюмен Вингет?

– Понятно, сюда! Все уже открыто. Он явился к нам чуть не в восемь часов и поднял папу с постели. Дело было жаркое, но все уладилось.

– Как уладилось?

– Да очень просто. Он потребовал, чтобы каждый из нас заплатил ему по три доллара: ты, я, Фил Адамс, Генри Блэк и Перец Виткомб. Выходит 15 долларов, а старая колымага не стоит и 75 центов. Недурно старик нагрел себе руки!

– Да откуда же он узнал, что это мы?

– Он все подглядел, старая лиса. Помнишь, Блэк взвизгнул – это Вингет собственной персоной прошмыгнул за его спиной. Он нарочно дал нам укатить свой дилижанс, чтобы потом содрать за него втридорога. И объявление в газете он дал сам.

Ух! Гора с плеч! Значит, мы никого не обокрали. Ньюмен сам хотел, чтобы у него утащили дилижанс. Теперь заплатим – и дело с концом.

Я вывернул карманы и сосчитал все свои деньги. От пяти долларов, которые прислал мне на праздники папа, осталось три доллара четыре цента. Отдам их дедушке. Пусть заплатит Вингету.

– Подождите меня, ребята, я сейчас! – крикнул я товарищам и побежал к дедушке.

Дедушка сидел у себя в комнате и писал письмо.

– Дедушка! – закричал я, – мне нужно вам что-то сказать. Вот!..– Я высыпал на стол целую кучу блестящих монеток. – Как раз три доллара!

– Возможно, – сказал дедушка, – но только зачем ты устроил мне на столе эту меняльную лавку?

Я, захлебываясь и запинаясь, выложил всю историю: про веревку, костер, дилижанс, про краснорожего Чарли, про полицейских, про участок...

Когда я закончил, дедушка открыл средний ящик стола, вынул исписанный листок бумаги и, ни слова не говоря, протянул мне.

Я прочитал:

Я, нижеподписавшийся, получил сполна от капитана Даниэля Нёттера 3 доллара, причитающиеся с внука его Томаса Белли за покупку дилижанса.

Дано 4 июля 18..г.

Ньюмен Вингет

Дедушка сбоку смотрел на меня.

– Я имел удовольствие беседовать с мистером Ньюменом Вингетом за полчаса до завтрака, – сказал он.

Дедушка сгреб монеты в кучу и прихлопнул их ладонью.

– Ну, а что мы сделаем с этим?

– Не знаю, дедушка.

– Хочешь взять их обратно?

– Нет, это я вам должен за Вингета.

– Ты прав, настоящий мужчина сам платит свои долги.

Пока я разговаривал с дедушкой, пришли Уоллес и Перец Виткомб.

Все четверо стояли посреди двора. Перец Виткомб что-то говорил, размахивая руками, и все хохотали.

– Том, ты только послушай! – закричал Чарлз Марден, как только я выскочил на крыльцо. – Замечательная новость! Перец, расскажи ему сначала.

– Ладно. Слушай, – сказал Перец. – Прибежал я после нашей ночной передряги домой, пробрался к своей постели и заснул как убитый. Снилась мне всякая дрянь: будто я попал в костер и что-то про полицейских. Вдруг слышу, кто-то кричит над ухом: "Да проснешься ли ты, негодяй?!"

Открыл глаза, смотрю: отец стоит надо мной, злой как черт.

– Хороших ты дел натворил, самих бы вас сжечь вместо этого дилижанса. Шалопаи! Бездельники! Работаешь с утра до вечера, а он по три доллара выпускает в трубу. Да сам ты с руками и ногами не стоишь трех долларов.

Я вскочил как встрепанный. Какие три доллара? Оказывается, отец встретил Вингета на улице, и эта старая лиса на нас нажаловалась.

Отец кричит:

– Где я возьму три доллара? Вот было у меня тебе на башмаки... Теперь ходи босой. Надо отдавать деньги ни за что ни про что. Пятнадцать долларов за такую старую рухлядь. На! Тащи! Да возьми расписку, а то ведь он, сквалыга, скажет, что ни черта не получал.

Я скорее шапку в охапку – и побежал.

Ну и берлога у этого Вингета. На улице жара, а у него все окна закрыты, пыль, паутина по всем углам. А книг конторских – просто тьма, как дрова в углу сложены.

Только сел старикашка писать расписку, кто-то стучит в дверь. Пошел он открывать, и слышу я вдруг какой-то знакомый голос в коридоре. Сладенький такой. Я заглянул в щелку. Вот тебе и раз! Наш Конвей.

– Мистер Вингет. Будьте любезны уплатить мне пять долларов, я знаю преступников.

Старик потер руки, хихикнул и говорит:

– Опоздали-с, молодой человек. Преступники обнаружены без вас.

– Как, уже? Да ведь газета только что вышла.

– Уже. В другой раз будьте попроворнее.

– Да вы, может быть, не тех знаете?!

– Тех самых. Будьте здоровы, молодой человек.

И захлопнул перед его носом дверь.

Я схватил расписку – и за ним. На углу догнал его и говорю:

– Ну, Билли, что получил за доносик?

Он испугался, что я его вздую, и понесся от меня, как заяц. А я к вам! Хорошенькая история?

– Ну и мерзавец этот Конвей! – воскликнул Гаррис.

– Попадись он мне только! – стукнул я по воздуху кулаком.

Со стороны площади донесся выстрел. Из-за реки, как эхо, отозвался другой. Где-то за нашим домом с треском взорвалась целая дюжина петард. Ривермут салютовал четвертому июля.

– Черт с ним, с этим Конвеем! – закричал Гаррис. – Где наши петарды? Отпразднуем хорошенько сегодняшний день и наше избавление.

Мы выкатили из сарая огромную пустую бочку и торжественно поставили ее посреди двора. Весь запас наших петард был пущен в ход, и взрыв получился на славу.

Жаль, что у нас нет ни ружья, ни пистолета, – сказал Чарлз Марден.

– Как нет? – закричал я, побежал к себе в комнату, сорвал со стены свой медный пистолет и, запыхавшись, вернулся во двор.

– Заряжен настоящим порохом!

– Покажи-ка, – сказал Гаррис и недоверчиво повертел пистолет в руках.

– Он не выстрелит.

– Выстрелит! – Я нажал собачку. Курок слабо щелкнул. Пистолет молчал.

Потом попробовал Гаррис, за ним Перец Виткомб, Бенни Уоллес и Марден. Пистолет молчал.

– Не может быть! Он же стрелял в Новом Орлеане.

Я вырвал у Мардена пистолет и изо всех сил дернул собачку.

Ба-бах...

Целое облако дыма взвилось надо мной. Что-то с размаху ударило меня в грудь, а руку дернуло и как будто оторвало от плеча.

– Ты ранен? Ты ранен? – закричал Уоллес.

– Н-не знаю... – растерянно пробормотал я.

Дым рассеялся, и я увидел, что от моего прекрасного пистолета осталась только погнувшаяся рукоятка. Я с грустью смотрел на эти жалкие остатки.

– Не вешай нос, Том, – сказал Гаррис, – твой пистолет погиб славной смертью в день четвертого июля.

– Давайте похороним его с почетом! – предложил я.

– Похороним! Похороним! – закричали Марден и Уоллес.

Я притащил коробку из-под дедушкиных сигар. Уоллес пожертвовал свой носовой платок, и мы завернули в него рукоятку моего бедного пистолета. Под грушевым деревом мы вырыли ямку и торжественно опустили в нее сигарный ящик. Забросали ящик землею, насыпали холмик и покрыли его маргаритками с любимой тетушкиной клумбы. Над могилкой мы водрузили дощечку с надписью:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

мистер ГРОМОБОЙ из НОВОГО-ОРЛЕАНА,

погибший геройской смертью

4-го июля 1847г.

двух лет от роду.

– Вечная память тебе, старый товарищ, – сказал я и снял шапку. – Ты служил мне верой и правдой. Ну а теперь – на площадь!

10

На площади у ратуши столпились дамы в светлых платьях, горожане в длиннополых сюртуках, сельские жители в толстых куртках с блестящими пуговицами.

Над бантами, яркими зонтиками, цилиндрами, крестьянскими шляпами с кокардами высилась голубая, украшенная флагами трибуна.

На трибуне размахивал руками Иезекил Элькинс, секретарь муниципалитета. В черном сюртуке, черном галстуке и узких панталонах, он был похож на рассерженного майского жука, дрыгающего лапками.

Иезекил Элькинс что-то говорил, широко раскрывая рот.

Мужчины вытягивали шеи, дамы подымались на цыпочки. Все молчали и слушали. Мы пустили в ход кулаки и локти, чтобы пробраться к трибуне. Но кулаки и локти не помогли. Мы так и остались позади.

Только отдельные слова речи долетали до наших ушей:

"Уважаемые сограждане... Великий день четвертого июля..."

Нам скоро надоело ловить обрывки слов и смотреть, как разевает рот Элькинс, и мы уже стали подумывать, где бы найти что-нибудь позанятнее.

Но, к нашему счастью, Иезекил кончил речь.

"Ура!.. Да здравствует свободная Америка!" – загремело со всех сторон.

Шапки полетели в воздух, застучали каблуки, захлопали руки.

Мы тоже заорали: "Ура! Ура! Да здравствует свободная Америка!"

Чарлз Марден сложил ладони коробочкой и хлопал так громко, что соседи оборачивались. Перец Виткомб забросил свою шапку прямо на дерево. Она висела на ветке, как яблоко, и качалась. Мы еле сшибли ее потом камнем.

Иезекил поклонился, прижав руку к сердцу, и сбежал с трибуны. Толпа заколебалась и расплывалась по всей площади и по соседним бульварам.

Дамы просунули под локти своих мужей ручки, затянутые в светлые перчатки, и подхватили пышные оборки праздничных платьев.

Мужчины важно вели дам, свободной рукой опираясь на трость.

Девицы, шурша крахмальными юбками, взявшись под руки, шли целыми шеренгами. Они поглядывали по сторонам, перешептывались и хихикали.

Мальчишки шныряли в самой гуще толпы, проскальзывали под локтями толстого лавочника, наступали на платья дамам, плечом разбивали шеренгу барышень.

– Элькинс... Америка... Речь... Городское управление... – жужжала толпа.

– Молодчага Элькинс. Здорово это он про бостонцев, как они скормили рыбам английский чай.

Перед нами шел, расталкивая толпу саженными плечами, ломовой извозчик Смит.

– Посмели бы они теперь приставать к Америке! Мы бы им!..

Смит был самый сильный человек в Ривермуте. Он бросал на свою телегу огромные мешки, точно в них была не мука, а пух. Все школьники нарочно бегали на рынок смотреть на силача.

Мы догнали Смита и вежливо сняли перед ним шапки.

– Здорово, пареньки, – приветливо ответил он с красной пятерней сгреб с курчавой головы высокий картуз.

Стайка розовых и голубых мисс заслонила от нас Смита.

Запахло резедой и ландышами. Атласная лента скользнула у меня по носу.

– ... Мистер Элькинс произнес прелестную речь, – с жаром говорила девица в шляпе с незабудками.

– Но как жаль, что он такой старый и некрасивый. Вот если бы у него были большие черные глаза и прямой нос, как у Генри Джонса из магазина "Последние моды"...

– Вот пигалицы, – прошептал Чарлз Марден. – Глядите, ребята, что сейчас будет!

Чарлз вытащил из кармана "лягушку" (так назывались у нас трескучие прыгающие ракеты).

– Ах!.. Ой!.. Ай!.. – завизжали девицы и рассыпались в разные стороны – "лягушка" прыгала прямо у них под ногами, трещала и бросала искры на кисейные платья.

– Ох уж эти мальчишки, – сказал Марден девицам и скорчил самую постную физиономию. – Вечно они пристают к гуляющей публике.

Мы все вежливо поклонились и, как ни в чем не бывало, пошли дальше.

Вокруг площади как грибы выросли маленькие ресторанчики: два-три столика, четыре скамейки и огромные вывески.

САМОЕ холодное мороженое

И САМЫЕ горячие пирожки

Лучшее в АМЕРИКЕ Пиво

Прохладительные напитки

ДЕШЕВО И ВКУСНО

Но больше всего мне понравилась намалеванная яркими красками огромная пивная кружка с пышной пеной, переливающейся через край. Кружка была точь-в-точь Везувий во время извержения.

– Зайдем сюда, выпьем по кружке пива. Я угощаю.

Мы уселись на скамейки и спросили "лучшего пива в Америке".

Долговязый парень в белом переднике поставил перед нами шесть тяжелых глиняных кружек.

Пиво шипело и пенилось. Пузырьки вздувались и лопались. Горький холодок пощипывал язык.

Какой-то мальчишка остановился перед ресторанчиком и посмотрел на нас с завистью:

– Ишь, расселись, черти!

Мы потягивали пиво маленькими глотками. Приятно сидеть за столиком и поглядывать на мальчишек, шмыгающих вокруг!

Гаррис очень шикарно закинул ногу на ногу и сдвинул на затылок шляпу.

Но пива в кружках становилось все меньше и меньше, и наконец круглое дно выглянуло и заблестело, как лысина.

Я поднял кружку, запрокинул голову и вылил в рот последнюю каплю.

– Жаль, – сказал я, – было вкусно.

– Будет еще вкуснее, – сказал Марден. – Идем к Петтинджилю есть мороженое.

Я порылся в карманах.

– У меня больше нет денег.

– Я все до цента потратил на петарды, – заявил Виткомб.

– А я на яблоки, – прибавил Бенни Уоллес.

– Бросьте, друзья, идите, если зовут, – сказал Марден.

Мы не заставили себя долго просить и отправились к Петтинджилю.

Кондитерская Петтинджиля была самая лучшая кондитерская в городе.

Хозяин ее, мистер Петтинджиль, был самый знаменитый человек в Ривермуте. Ни один свадебный обед, ни один юбилейный вечер не обходился без пломбира и тортов его изготовления.

Но не торты и пирожные прославили мистера Петтинджиля. Он был капельмейстером любительского оркестра "Ривермутских друзей музыки". И когда его кругленькая фигурка, горбатый нос и торчащий, как петушиный гребень, хохолок появлялись на эстраде, публика хлопала, не жалея ладоней.

Мистер Петтинджиль дирижировал, приподнимаясь на цыпочки и грациозно размахивая палочкой.

На репетициях эта самая палочка дробно стучала по деревянному пюпитру и угрожающе качалась перед носом зазевавшегося фагота или барабанщика. Мистер Петтинджиль был вспыльчив.

Чарлз Марден дернул дверь с надписью: "Кондитерское искусство Петтинджиля".

Серебристо зазвенел колокольчик, и мы вошли в кондитерскую.

По стенам на полках были аккуратно расставлены коробки, перевязанные розовыми и голубыми ленточками. С крышек улыбались кудрявые красавицы, прижимавшие к груди букеты роз.

На стойках под стеклом нежно белели и розовели кремовые башенки тортов и пирамиды конфет. Сладкий запах ванили и рома поднимался от напудренных сахаром кексов и пудингов.

За прилавком стояла продавщица в кружевном передничке и кружевном чепчике. У нее щеки розовые, как засахаренные персики, а оборочки чепца, воротничка и рукавчиков пышные, как крем на пирожных.

Кафе было в комнате за магазином. Мы прошли туда и заняли столик на "шесть персон".

В кафе было пусто. Приближался обеденный час, а ривермутские жители не любили портить сладостями аппетит перед обедом.

В глубине комнаты, за зеленой перегородкой, мистер Петтинджиль принимал заказы. Чарлз Марден заказал мороженое, и через пять минут девушка в белом переднике поставила перед нами блестящий поднос. На стеклянных вазочках красное, малиновое и кремовое ванильное мороженое высилось легкими горками. Тоненькие костяные ложечки торчали из каждой верхушки. Мы набросились на мороженое, и скоро вазочки опустели. Самая придирчивая посудомойка не могла бы на нас пожаловаться: никто не оставил ни капли.

– Спроси еще! – воскликнул Марден, облизывая ложку. – Том Белли, скажи Петтинджилю, чтобы он прислал второй поднос.

Я посмотрел на Мардена недоверчиво. Что он? Шутит? Откуда у него столько денег?

Нет, Марден не шутил. У него было совсем серьезное лицо. Ну, если так... Я пошел за перегородку.

Петтинджиль сидел за стойкой и что-то записывал в конторскую книгу.

– Мистер Петтинджиль, пришлите нам, пожалуйста, еще столько же порций мороженого.

– Ванильного или малинового?

– И того, и другого, будьте любезны.

– А денег-то у вас хватит?

– Раз мы заказываем...

Я отдернул драпировку и пошел к своему столику.

"Что же это? Где они?"

На подносе пустые вазочки, стулья в беспорядке вокруг стола. И никого! Ни одного человека!

Ноги и руки у меня похолодели. Удрали, пока я разговаривал с Петтинджилем? А у меня ни пенса... А Петтинджиль шутить не любит.

За перегородкой зазвенели ложечки. Несут!

Я бросился к дверям. Румяная продавщица раскладывала на стеклянном блюде пирожные. Через магазин нельзя. Я оглянулся направо, налево...

Окно!

Я с разбегу вскочил на подоконник и, зажмурив глаза, бросился вниз. Пятки больно ударились о мостовую. Хорошо еще, что первый этаж.

Не оглядываясь, я понесся что было духу по переулку, свернул в Верхнюю улицу, пересек улицу Старого Рынка и вылетел на площадь.

– Стой, сумасшедший! Мина! Мина! – закричали со всех сторон.

Я остановился. Какая мина? Где? Передо мной не было ничего, кроме огромной бочки.

– Направо! Налево! – кричали из толпы и делали мне какие-то знаки руками. Я ничего не понимал и только растерянно оглядывался по сторонам.

Вдруг что-то разорвалось и грохнуло прямо передо мной. Меня сшибло с ног и подбросило в воздух.

–

– Ну как? Лучше ему?

– Кажется, лучше. Он спит.

Я открыл глаза. В ногах кровати сидела тетушка Эбигэйль. В одной руке она держала рюмку с водой, в другой аптечный пузырек. Мутные капельки скатывались в рюмку и белым дымком таяли в воде.

Дедушка, неслышно ступая, шагал из одного угла в другой.

– Слава богу, никаких вывихов и переломов, – шепотом говорила тетушка. – Доктор сказал – просто общее сотрясение. Но что стало со мной, Даниэль, когда я увидела эти носилки! Я думала, что умру...

Я попытался приподняться, но все тело у меня заныло, а перед глазами заплясали красные и желтые круги. В ушах зазвенели ложечки Петтинджиля. Я застонал.

Тетушкин чепец наклонился ко мне.

– Что тебе, Том? Что с тобой?

Я хотел сказать: "Не беспокойтесь тетушка", но язык выговорил: "малинового и ванильного".

– Господи помилуй! – воскликнула тетушка. – Что он такое говорит?

– Здесь продается лучшее пиво в Америке!

11

В классе было пусто. На полу валялись бумажки и кусочки сломанного грифеля. Крышки парт были откинуты, и ящики для книг как будто нарочно показывали свои изрезанные перочинными ножами и заляпанные чернилами стенки. Один из ящиков был покрыт монограммами Г.Б. (парта Генри Блэка), в другом валялась забытая тетрадка, в третьем – целая куча ореховой скорлупы и растрепанный задачник.

Я и Бенни Уоллес сидели в углу класса на последней скамейке и, не разгибаясь, скрипели перьями. Нам сегодня не повезло на латинском уроке: неправильные глаголы подвели нас, и мистер Гримшау велел нам остаться после занятий и проспрягать по десятку этих несчастных глаголов.

Я уже одолел шесть штук, и рука у меня устала выводить бесконечные Perfectum'ы и Plusquamperfectum'ы.

Я отложил перо.

– Давай отдохнем, Бенни.

– Ладно, – согласился Уоллес и отодвинул тетрадку. – Только ненадолго. Я хочу прийти домой пораньше. Мы с папой едем сегодня в Индию.

– Как в Индию? – вытаращил я глаза.

– Это секрет, Том.

– Расскажи, Бенни. Я не проговорюсь.

– Когда папа бывает свободен, – сказал Бенни, – мы раскладываем на столе карту и решаем, куда ехать. Потом придумываем, что взять с собой какое оружие, платье, провизию, и начинается настоящее путешествие. Садимся на корабль. Иногда бывает буря. Иногда просто качка. Охотимся на китов... Потом – приехали. Если мы в пустыне – покупаем верблюдов. Нанимаем проводника. Папа все знает, где какие деревья, какие где звери. Сегодня мы собирались в Индию. Будет охота на слонов.