Текст книги "Голос крови"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Ладно, но этого парня все равно нужно убрать с глаз долой. Как нам это сделать, если вы не можете кинуть его на участок?

– Единственное, что мы можем, – это горизонтальный перевод, – говорит Шеф. – В другое спецподразделение. Вот морской патруль, где он служит сейчас, вот ОПТ, отдел подавления преступности, вот спецназ, вот…

– Эй! – прерывает его Дионисио Крус. – А как насчет конной полиции? Этих ребят мы видим только в парках. Пусть скачет верхом, мать его так!

– Не думаю, – говорит Шеф. – Такая комбинация называется горизонтальный перевод с понижением. В случаях типа нашего это будет слишком наглядно – посадить на лошадь и отправить в парк.

– У тебя есть идея получше? – интересуется мэр.

– Есть, – говорит Шеф. – Спецназ. Это самые крутые копы из всех, потому что они всегда на линии огня. Там настоящая войнушка. Ребята в основном молодые, вроде констебля Камачо; нужно иметь исключительные физические кондиции. Подготовка – есть момент, когда нужно прыгать с крыши шестиэтажного здания на матрас. Я не шучу – матрас. Кто не может прыгнуть, в спецназ не попадает. Остаться целым можно, только если молодой, но это полдела. С возрастом гораздо больше дрожишь за свою шкуру. Я это наблюдал на службе сотни раз. Становишься старше, выходишь в чины, зарабатываешь солидное жалованье, расчесываешь амбиции. И вот все инстинкты тебе нашептывают: «Ты слишком ценен теперь, тебе слишком непросто досталось нынешнее положение, у тебя такое радужное будущее. Как можно рисковать всем этим ради чисто идиотской выходки – прыгнуть с крыши шестиэтажного здания на ебучий матрас?»

Шеф Букер видит, что они слушают его затаив дыхание: и Дионисио Крус, и пресс-агент Портуондо, и маленький лысый управляющий городским хозяйством. Они все смотрят на Шефа большими глазами простодушных мальчишек.

– Да-а… смотришь на этот матрас с крыши шестиэтажки – а он, черт его дери, не больше игральной карты кажется и такой же тонкий. Если пожилому человеку посмотреть так с крыши на тот матрас, он тут же задумывается о… главных вещах, как это называют в церкви.

Вот так! Все трое кубинцев застыли, как зачарованные. Теперь – coup de grâce:

– Каждый год, когда кандидаты в спецназ доходят до этого этапа подготовки, я прыгаю сам. Это чтобы ребятишки думали: «Боже мой, если даже Шеф это может, а я ступлю на край крыши… и не смогу себя столкнуть… то до конца своих дней буду носить клеймо жалкого ссыкуна». Я хочу, чтобы эти парни не оставляли себе вариантов.

Пару секунд все кубинцы молчат. Но мэр больше не может сдержаться.

– Охереть! – восклицает он. – Во, оно самое! Если констебль Камачо так любит, блядь, войнушку, поставь его на край крыши и покажи матрас!

Шеф тихонько посмеивается про себя.:::::: Готов!::::::

Но внезапно:::::: Вот зараза!:::::: он кое-что вспоминает, кое-что важное… стоило полутораминутной байкой о спецназе с ним самим в главной роли превращать мэра и его подпевал в мальчишек с остекленевшими глазами… Шеф опускает голову и мотает ею туда-сюда, туда-сюда, размеренно, и громко бросает: «Черт!» Поднимает глаза на троицу слушателей и так плотно сжимает губы, что плоть сверху и снизу рта вздувается валиком.

– Парень идеально подходит в спецназ, но мы не можем его туда перевести. В спецназ нельзя назначить по политическим мотивам. Это сразу будет ясно. Каждый коп знает, кто такой Нестор Камачо, теперь-то уж точно. А у нас сейчас сорок один кандидат в очереди в спецназ. Все добровольцы… и, конечно, конкурс! Никому не позволено вмешиваться в процедуру комплектования спецназа, даже начальнику полиции.

– Сорок с лишним копов желают туда попасть? – спрашивает мэр. – Сорока копам не терпится сигануть с шестого этажа и грохнуться на матрас, чтобы получить возможность лезть под пули?

Шеф стучит себя кончиками пальцев по лбу, красноречивый жест: «Не дружат с головой».

– Ты сам и ответил, Дио! «Не терпится под пули!» Вот так вот! Есть такой тип копов, которым нравится риск. Понимаешь, о чем я?

Мэр секунду грустно смотрит в никуда.

– Что ж… мне до лампочки, куда вы денете этого Камачо, только уберите его подальше от воды. Идет? И еще: куда бы вы его ни – как там это твое умное слово, «горизонтальный перевод»? – на какой бы горизонт вы ни перевели своего телеакробата, он должен кое-что сделать. Таково одно из условий.

– И что же?

– Матрас. Если, черт его дери, он такой любитель физкультуры и вы хотите, чтобы он и дальше действовал тут мне на нервы, тогда тащите его прямо на ту крышу – и покажите матрас!

На следующее утро Нестор звонит Джону Смиту.

– Джон, – спрашивает Нестор. – Как насчет чашки кофе? Хочу кое-что вам показать.

– Что?

– Не хочу рассказывать. Я должен показать, лично. Хочу увидеть вашу радостную улыбку.

– А вы сегодня, я смотрю, бодрячком. Когда я вчера уезжал, у вас было такое лицо – вам стоило посмотреть. Будто вас покидает последний друг.

Нестор:

– Святая правда. Но я устал злиться на каждого, кто от меня отвернулся. Что в злости хорошо – она заставляет шевелиться и не киснуть. Хотите знать, чем я занимался вчера после того, как вы уехали, и до начала дежурства? Я полез в Интернет и снял квартиру на Коконат-гроув. За три часа вечером в воскресенье. Злость – отличная штука, если только умеешь разозлиться как следует.

– Отличные новости, Нестор!

– Ну, квартирка убитая, тесная, и мы снимаем на пару с «художником-графиком», как он назвался, и мне до четырех утра пришлось слушать ор молодых дебилов, которые околачиваются на Гранд-авеню. Чисто мартовские коты. Знаете, как они орут, можно сказать, воют на улице по ночам… кошку хотят? Вот эти придурки так же. Слыхали когда-нибудь?

– Эй, а мы сегодня веселимся, а? – подтрунивает Джон Смит.

– Не веселимся, я же говорю. Я злюсь, – поправляет Нестор. – А кстати, где вы сейчас?

– Я в редакции.

– Ну, тогда отрывайте задницу и двигайте в город, встретимся в ресторане «Делла гримальда». Это рядом с вами.

– Хм, не знаю. Я же говорю, я на работе – и, кроме того, вы мне не кажетесь завсегдатаем «Делла гримальды».

– А я и не завсегдатай, в том-то и дело. Копы туда не ходят, а мне того и нужно, чтобы рядом не оказалось никаких других копов, когда я вам покажу, что добыл.

Долгий вздох… Нестор понимает, что лед тронулся.

– Ладно, в «Делла гримальде». А что там заказываем?

– Две чашки кофе, – говорит Нестор.

– Но «Делла гримальда» – настоящий ресторан. Нельзя прийти, занять столик и заказать две чашки кофе.

– Ну, я не еще не проверял, но могу спорить, что копу можно – и платы с нас не спросят ни цента.

Входя в «Делла гримальду», Джон Смит видит, что Нестор уже там, удобно расположился за столиком на двоих возле окна посреди дешево-крикливой роскоши зала – пьет кофе. Джон Смит подсаживается к нему, и очаровательная официантка приносит чашку и ему. Джон оглядывается по сторонам. Во всем зале, кроме них, только двое, сидят футах в сорока и, судя по всему, заканчивают обильную трапезу. На столе у них поблескивает целая флотилия всевозможных бокалов и батареи столовых приборов.

– Что ж, – говорит Джон Смит, – отдаю вам должное. У вас получилось.

Нестор жмет плечами и, вытянув из-под стула твердый конверт девять на двенадцать дюймов, подает Джону Смиту со словами:

– Не вопрос.

Открыв конверт, Джон Смит извлекает оттуда кусок картона, на который наклеена большая, примерно шесть на девять дюймов, фотография. Нестор наблюдает, как меняется лицо Джона Смита, когда до того доходит, чтó он держит в руках. Бледнолицый WASP не разочарован. Он переводит удивленный взгляд с фотографии на Нестора.

– Где, черт возьми, вы это нашли?

В его руке – цветная цифровая фотография высокой четкости: Сергей Королев за рулем огненно-красного спортивного «Феррари-503» – с Игорем Друковичем на пассажирском сиденье. У Игоря – напомаженные усы, которые тянутся вот до сих пор по щекам. Королев выглядит, как всегда, настоящей звездой, но взгляд любого зрителя сразу перепрыгивает на Игоря, Игоря с его усами. Усы – это действительно что-то особенное. Начинаясь под носом, они тянутся во-он докуда – удивительно далеко, – а концы он увлажнил и ссучил в острые пики. Игорь – крупный мужчина, на вид под пятьдесят. Одет в стиле «я художник»: рубаха с длинным рукавом, расстегнутая едва не до пупа и являющая миру широкую, поросшую шерстью грудь – почти такой же грандиозный праздник оволосения, как и усы.

– Помните, вы спрашивали, могу ли я пошерстить полицейскую картотеку? Эта фотография из окружного полицейского управления Майами-Дейд. Снято четыре года назад.

– Зачем они интересовались Королевым и Друковичем?

– Они не интересовались ими специально. Наверняка вы не знаете, но так делают все полицейские управления в Майами. Если видят подозрительную или просто очень необычную машину, ее останавливают под каким-нибудь предлогом: на пять миль превышена скорость, или номер начинается с определенных цифр, или регистрационный талон отваливается, за любую ерунду – и проверяют удостоверения личности у всех седоков и делают снимки вроде этого. Почему остановили машину Королева, мне неведомо, ну разве что она, конечно, необычная, еще какая, и стоит, похоже, бешеных денег.

Джон Смит не может отвести от фотографии глаз.

– Невероятно! – несколько раз повторяет он, а потом спрашивает: – Но как вы ее заполучили? Взяли да позвонили в полицию Майами-Дейд и спросили, что у них есть на Королева и Друковича, а они вам прислали это фото?

Нестор отвечает довольным смешком – как человек, причастный тайн, неведомых собеседнику:

– Нет, никто мне ничего не присылал. Я позвонил одному копу, с которым мы вместе служили в морском патруле. Такие вот вещи не добываются, если действовать через официальные каналы. Нужно подключать братство.

– Это как?

– Если у тебя есть где-то лично знакомый офицер и ты его о чем-нибудь попросишь, он сделает все, что может. Вот это и есть братство. Мой приятель еще…

– Господи, Нестор, – говорит Джон Смит, не отрываясь от разглядывания фотографии, – это же чудесно! Если придет момент и нам нужно будет доказать, что Королев все это время знал Игоря, так вот он катит с ним на пару в своей игрушке за полмиллиона долларов. Что нам нужно сейчас, так это немного информации о личной жизни Игоря. Мне бы хотелось встретиться с ним так… ну, знаете… невзначай.

– Ну, я как раз собирался рассказать вам, что еще передал мне мой товарищ. Этого нет ни в какой картотеке. Вообще-то, слухи чистой воды, но говорят – а этого Игоря ведь трудно не заметить, – говорят, он частенько наведывается в один стрип-клуб на Санни-Айлз под названием «Медок». Как насчет повысматривать пару усов в толпе шлюх?

Регата на День Колумба

Вторая неделя октября – и что? Огромная тропическая сковорода небес с прежней силой кипятит тебе кровь, опаляет плоть, превращает глазные яблоки в ноющие сгустки головной боли, если долго на что-нибудь смотреть, даже сквозь непроглядно-черные очки, которые они оба надели.

На переднем сиденье Норманова кабриолета ветер развевает Магдалене волосы. Но ветер горячий, как суп. Подставлять голову такому ветру – все равно что пить из горячего крана. Норман до предела поднял боковые стекла и на полную поставил кондиционер. Но в результате лишь вялые прохладные дуновения, время от времени лижущие Магдалене ноги.:::::: Да не раскручивай ты кондиционер, Норман! Ради бога, подними верх!::::::

Но она благоразумно не открывает рта. Норман не может без… шика – белый «Ауди A5», кабриолет с опущенным верхом… верх обязательно опущен… чтобы волосы развевались на ветру… его длинноватые светло-каштановые и ее длиннющие черные… волосы в мили длиной, вылетающие из-за сияющих солнечных очков на пол-лица, которые они оба надели… Солнечные очки обязательно – все это, догадывается Магдалена, ради шика.

Пару месяцев назад Норман прочел ей небольшую лекцию о шике. Тогда она не поняла, к чему. Строго говоря, тогда она вообще не знала, что такое шик. Теперь-то она не торопится сразу же спрашивать, что значит незнакомое слово. Просто позже ищет его в Гугле. Ага… шик… он диктует… вот сейчас… что, если у тебя не «Мерседес», не «Феррари» или, в самом крайнем случае, не «Порше»… надо компенсировать шиком. И если скромному «Ауди A5», как у Нормана, нужно добавить шика, то он будет ослепительно-белым, с опущенным верхом, а впереди будет сидеть по-настоящему красивая пара в больших сверкающих очках-стрекозах, ослепляющая всех и каждого своей красотой и элегантностью. Но чтобы вышло шикарно, нельзя упустить ни одной детали, а одна из них – опущенный верх.

В эту минуту здесь, на эстакаде Макартура, шик обходится слишком дорого. Магдалена просто обугливается. Перед съездом на Майами-Бич проплывает указатель «Фишер-Айленд». За последние два дня Норман, наверное, раз десять говорил ей, что держит лодку у пристани на Фишер-Айленде и что они заедут на Фишер-Айленд… Фишер-Айленд… Фишер-Айленд, чтобы сесть в лодку и отправиться на эту сегодняшнюю прогулку к Элиотт-Ки на регату в честь Дня Колумба. Магдалена явно должна была проникнуться важностью этого обстоятельства… до того явно, что она не посмела признаться, что впервые слышит о Фишер-Айленде.

Норман съезжает с эстакады и катит по пандусу к паромной переправе. Рядом с огромным, по меньшей мере в три этажа высотой, белым корпусом парома, уже причалившего к берегу, все кажется игрушечным.

На переднем плане выстроились три очереди из машин – видно, на контроль, к будкам охраны дальше по дороге. Зачем Норман пристраивается в хвост самой длинной очереди? Спросить – или это выдаст космические масштабы ее невежества?

Магдалена напрасно волновалась. Норману не терпится пояснить.

– Видишь вон ту очередь?

Он старательно вытягивает указательный палец и всю руку, будто до очереди не с пятнадцать футов, а целая миля. Огромные угольно-черные очки закрывают половину его лица, но Магдалена замечает зарождающуюся усмешку.

– Это слуги.

– Слуги? – переспрашивает Магдалена. – Слуги должны вставать в отдельную очередь? Никогда ничего подобного не слыхала.

– Слуги, массажисты, личные тренеры, стилисты, думаю, так. Остров – частная собственность. Принадлежит людям, у которых на нем недвижимость. Они могут задавать любые правила. То же самое, как закрытый поселок, только тут целый остров, а вместо ворот – паром.

– Да я и не слышала про такие закрытые поселки, где отдельный въезд для обслуги, – говорит Магдалена.

Она не понимает, почему эта история так ее злит.

– А как насчет медсестры? Предположим, меня вызвали к пациенту на Фишер-Айленд?

– Тоже туда, – отвечает доктор Льюис, все шире улыбаясь.

Похоже, его все это забавляет… особенно как он вывел Магдалену из себя.

– Тогда бы я не поехала, – говорит Магдалена заносчиво. – Я отказалась бы от этого пациента. Не желаю, чтобы со мной обращались как с прислугой. Я не прислуга. Я профессионал. Мне слишком непросто достался этот статус.

От ее слов улыбка Нормана перерастает в смех.

– Но ты нарушишь тогда клятву Гиппократа.

– Ладно, – говорит Магдалена. – А как насчет тебя? Если бы тебя вызвали на Фишер-Айленд, тебе тоже было бы в ту очередь?

– Никогда не слыхал, чтобы психиатров вызывали на дом, – отвечает Норман. – Но полностью исключить такое нельзя.

– И тебе пришлось бы в ту очередь?

– Формально да, – соглашается Норман. – Но, естественно, я бы проскочил в объезд очереди и заявил: «Срочный вызов». Еще ни разу не слыхал, чтобы у кого-то хватило духу потребовать от врача соблюсти протокол, когда врач заявляет, что он по срочному вызову. Нужно просто вести себя так, будто ты Господь Бог. А врач и есть бог, когда нужна неотложная помощь.

– Беда в том, что ты сам в это веришь, – сердито комментирует Магдалена.

– Ххыххх Хокхокхок хок хок! Смешная ты. Ты в курсе? Но тебе не о чем беспокоиться. Всякий раз, как поедешь на Фишер-Айленд, ты будешь со мно-о-ой-йхх-хы-ы-хок хок хок хок!

– Ха-ха, – говорит Магдалена. – Я животики надорвала от смеха.

Нормана это веселит еще больше.

– Я тебя не в шутку возбудил, а, детка…

Магдалену это бесит. Норман ее дразнит.

– Ну, если хочешь знать правду, – продолжает Норман, – мне не придется изображать Бога в очереди для персонала. Видишь вот этот медальончик?

Круглая блямба размером с двадцатипятицентовик, но не такая толстая, изнутри приклеенная к ветровому стеклу в верхнем левом углу.

– Это медальон собственника. Наша очередь только для собственников. Ты сейчас в высшем обществе, девочка.

Магдалена досадует пуще прежнего. Ей резко становится безразлично, подумает ли Норман, что она темная.

– А что это должно значить – собственник?

Норман ухмыляется ей в лицо.

– Это должно значить и, строго говоря, значит, что у тебя есть на этом острове недвижимое имущество или что ты владеешь собственностью.

Магдалена уже зла не на шутку. Норман издевается над ней – одновременно заваливая незнакомыми словами. За каким чертом нужен этот медальон? Что за чертовщина это «недвижимое имущество»? Чем отличается от «собственности»? Что за черт этот «собственник»? Откуда она все это должна знать?

Ее негодование отбрасывает к черту все приличия.

– Не сомневаюсь, ты сейчас скажешь, что у тебя на Фишер-Айленде есть домик. Ты просто забыл сообщить, так, да?

На сей раз весельчак доктор, похоже, понимает, что Магдалена по-настоящему злится.

– Нет, не скажу. Скажу только, что у меня есть медальон и удостоверение собственника.

Норман вынимает из нагрудного кармана рубашки небольшую карточку, торопливо показывает Магдалене и сует обратно.

– Ага… но если у тебя нет там дома, как вышло, что у тебя есть все эти штуки… удостоверения… и ты весь такой «высшее общество», как ты выразился?

«Ауди» продвигается на несколько футов и вновь замирает. Норман оборачивается к Магдалене, хитро улыбается… и подмигивает, блестя глазами. Улыбка того типа, что обещает: «А сейчас я открою тебе маленький секрет».

– Ну, скажем, я принял кое-какие меры.

– Это какие?

– О… Оказал кое-кому весьма немалую услугу. В общем, у нас с ним quid pro quo[23]23
  Услуга за услугу (лат.).


[Закрыть]. Можно сказать, что это…

Норман показывает на медальон.

– …это quid за мое quo.

Он страшно доволен собой… quid pro quo… Магдалена смутно помнит, что слышала этот термин, но она ни в зуб ногой, что он может означать. Теперь уже каждый новый термин, которым Норман в нее кидается, разжигает в Магдалене неприязнь. Но самое ужасное, он-то и не замечает, что заваливает ее новыми словами. Похоже, он думает, что Магдалене они все известны, как любому образованному человеку. И почему-то от этого только хуже. Соль на рану, вот точно.

– Ладно, мистер высшее общество, – говорит Магдалена. – Считай, я все поняла. А вот эта ближняя очередь?

Норман, похоже, решил, что Магдалена успокоилась. Он со значением улыбается и поясняет:

– Это для тех, кого ты можешь назвать haute bourgeoisie.

Это уже через край. Он опять за свое. Что такое bourgeoisie, она более-менее представляет, но что такое это «от»? Да и пес с ним! Возьму и спрошу!

– Что за чертовщ…

– Это арендаторы, постояльцы отелей и гости.

Норман, резвясь и восхищаясь системой социальных рангов Фишер-Айленда, пропускает ее слова мимо ушей. Он никогда не слышал от Магдалены бранных слов, даже «какого черта», и в этот раз тоже не слышит.

– И если у кого-то из них нет удостоверения – например, он только едет заселяться в отель, – его не пропустят, пока не свяжутся с отелем и там не подтвердят, что ждут этого человека.

– Норман, ты вообще понимаешь, как…

Но его не остановить:

– Они фотают его и фотают номер машины, даже если у чела есть карточка из отеля. И я тебе еще кое-что скажу. В отелях никто не может платить наличными или кредиткой. Вообще никто на острове это не может. Тебе только записывают сумму долга… на твое удостоверение. Весь остров – это один громадный частный клуб.

Магдалена в нарочитом гневе широко взмахивает рукой, как бы захватывая все происходящее у парома, и Норман от удивления на миг замолкает, давая ей вставить слово.

– Ну, разве не прелесть, – говорит Магдалена. – У нас тут высшее общество, «средний класс» и низы… бим, бим, бим… и такие, как я, – это низший слой.

Норман хихикает, не замечая в ее словах иронии.

– Нуф-ф-ф… не то чтобы низший. Скорее «нижний средний». Если кто настоящий низший класс, типа: ремонтники, строители, садовники или любой работяга с грузовиком или на любой машине с надписями – ну, не знаю… пицца, ковры, сантехник, да мало ли – ты вообще не можешь попасть на этот паром. Для них ходит другой, он причаливает к другому концу острова. – Норман машет куда-то на запад. – Отходит прямо из Майами. Я его не видел, но так понимаю, это просто здоровенная старая баржа.

– Норман… Я… знать не знаю… про твой Фишер-Айленд…

«Ауди» снова в движении. И останавливается на сей раз уже у контрольной будки.

Путь преграждает черно-белый шлагбаум. Охранник в форме и с револьвером – а, нет, это сканер – становится перед машиной и наводит свое оружие на номерной знак, затем на медальон. Увидев за рулем Нормана, он расплывается в улыбке и говорит:

– Эге-гей, док.

Подходит к водительской двери.

– Я вас видел по телику! Да! Вы молодцом! Что за передача, забыл.

– Наверное, «60 минут», – подсказывает доктор Льюис.

– Точно! – восклицает охранник. – Там что-то было про… ну, забыл. Но я увидел вас и говорю жене: «Ой, смотри, доктор Льюис!»

Тут добрый доктор делает серьезную мину и говорит:

– А теперь позвольте спросить, Бак: надеюсь, вы позвонили доктору Ллойду, как я вам советовал.

– А, я позвонил! Помогло моментально! Не помню, что он выписал.

– Наверное, эндомицин.

– Да, точно, его, эндомицин!

– Что ж, я рад, что он подействовал, Бак. Доктор Ллойд – король в своей области.

Норман вынимает из кармана удостоверение собственника, но его приятель Бак едва скользит по нему взглядом. Машет Норману проезжать и напутствует:

– Приятно отдохнуть!

Доктор Льюис растягивает лицо в самодовольной, как теперь понимает Магдалена, улыбке.

– Заметь, что Бак даже не заглянул в будку. А он должен был посмотреть, что там показывает экран. А там должна быть фотка собственника, забитого в базу, рядом с картинкой, которую он получает со сканера. И также номер медальона и номер в базе. И еще заметь, что наша очередь на паром въезжает первой, а это значит, что и выедет на том берегу тоже вперед всех.

Он смотрит на Магдалену, явно ожидая восторгов. Она не может придумать, что ему сказать. Какая вообще разница? Этот переход на пароме до острова его грез займет чуть больше семи минут.

– Мы с Баком приятели, – продолжает Норман. – Ты знаешь, невредно запоминать имена этой публики и поболтать иной раз. Они воспринимают это как знак уважения, а проявив к людям немного уважения, можно многого добиться.

Для Магдалены «Бак» означает еще кое-что. Латино ни в коем случае не могут звать Бак. Это насквозь англосское имя.

На пароме они оказываются почти во главе одной из колонн собственников. Нормана это обстоятельство приятно возбуждает.

– Если выглянуть, то за передней машиной увидишь остров.

Магдалене уже плевать на этот проклятый остров с высокой колокольни. По какой-то причине, которой она не может подобрать название, остров сам по себе вызывает в ней враждебность. Фишер-Айленд… да если бы он вдруг погрузился на дно бухты Бискейн, Магдалену это не встревожило бы ни на миг. Но она все равно выглядывает. Видно ей в основном крыло черного «Мерседеса», стоящего впереди, и крыло бурого «Мерседеса», возглавляющего соседний ряд. Между тем и другим виднеется… что-то. Наверное, Фишер-Айленд… то немногое, что можно разглядеть… Он не кажется Магдалене особенно замечательным зрелищем.

Она забирается обратно и замечает:

– Я так понимаю, Фишер-Айленд – это очень…

Ее разбирает желание выбрать слово порезче, чтобы немного сбить с Нормана его упоение новым статусом, но она сдерживается и договаривает:

– …очень англосское место.

– Ой, не знаю… – отвечает Норман. – Наверное, я просто не рассуждаю в таких категориях.:::::: Черта лысого ты не рассуждаешь.::::::

– Надеюсь, и ты не рассуждаешь. Куда мы едем, там не нужно считать англосов и латиносов, чтобы удостовериться, что они есть. Латиносы правят всей Южной Флоридой. И в политическом плане, и все самые успешные бизнесы тоже у них. Это меня не парит.

– Ну ясно, не парит, – язвит Магдалена. – Потому что ваши правят всей остальной страной. По-твоему, Южная Флорида – это маленькая копия… копия… копия Мексики или Колумбии, такой страны…

– Да нет! – не соглашается Норман. И снова расплывается в широкой улыбке. – Значит, теперь я – это «ваши»? Я когда-нибудь тебе говорил про «ваших»?

Магдалена понимает, что сорвалась. Ей неловко. Самым сладким голосом, какой только ей по силам сейчас, она воркует:

– Конечно нет, Норман.

Укладывает голову доктору на плечо и двумя руками гладит его руку выше локтя.

– Прости. Ты же понимаешь, я не в том смысле. Мне так повезло уже просто… быть с тобой… Ты меня простишь? Мне стыдно.

– Да нечего тут прощать, – отвечает Норман. – Мы не берем в эту поездку никакого тяжелого багажа. Прелестный денек. Нас ждут приключения, которые развлекут и удивят тебя, как ничто в прежней жизни.

– Это какие? – Магдалена торопится добавить: – …дорогой.

– Мы пойдем в море… смотреть регату!

– И что я там увижу?

– Не скажу. Ты должна это прожить.

Разумеется, их колонна, колонна избранных, собственников, первой съезжает на берег по ту сторону пролива, на землю легендарного Фишер-Айленда. Норман не может удержаться и снова напоминает Магдалене, что они – в числе избранных.

:::::: Ладно, все путем. Не буду зацикливаться. Он как мальчишка увлечен этими штуками: престиж и прочее… А в «60 минутах» держался так уверенно. На национальном телевидении!::::::

С парома они едут на восток по улице под названием Фишер-Айленд-драйв. Норман с удовольствием объясняет, что это вообще-то единственная улица Фишер-Айленда. Да! Единственная! Большой петлей она опоясывает весь остров. Да, куча дорог отходит от нее, как ты можешь видеть, но это все частные дороги, ведущие на частную территорию.

Вокруг совсем не буйствует тропическая зелень, как того ждала Магдалена. Много пальм… и сплошные морские виды… но где же все усадьбы, которые она навоображала? Мелькнула горстка маленьких домиков, которые, сказал Норман, зовутся каситы – каситы! Она приехала на этот недоступный простым смертным Фишер-Айленд, чтобы увидеть каситы?.. Хотя ей следует признать, что эти немного поизящнее, если к каситам вообще приложимо это определение, чем каситы в Хайалии.

Мелькает несколько больших домов с ухоженными зелеными лужайками и длинными рядами кустов и удивительных цветов – бугенвиллий? – но в целом остров кажется большим многоквартирным домом. Обнаруживается даже парочка скучных современных многоэтажек… стекло… стекло… стекло… стекло… плоский фасад… плоский фасад… смазанный плоский фасад, но гораздо больше тут невысоких зданий, с виду – постарше и поизящнее… белые стены… много дерева… Можно вообразить, что они тоже часть тропического рая, но это будет непросто. И вдруг – ого! А вон и усадьба! Огромный особняк – так ведь оно зовется, особняк? – на вершине холма, с таким обширным и великолепным парком, что из движущейся машины и не охватить взглядом… Громадные баньяны, с частоколом изогнутых стволов и необъятными кронами, поднимающимися в небо выше всех известных Магдалене деревьев, выглядят совершенно доисторическими…

Норман явно упивается собственным всезнанием. Место называется «Усадьба Вандербильта», но теперь здесь гостиница «Фишер-Айленд отель энд ресорт». Указывая, Норман машет рукой так, будто здесь все принадлежит ему. Магдалену порядком достало, что его так распирает от удовольствия. Это удовольствие – часть какого-то… плана, который Магдалене невыносим.

Почти сразу за отелем дорога приводит их в гавань Фишер-Айленд-марина. Что ж, впечатляет. Больше ста судов, в основном настоящие яхты, стоит у причала на слипах – Норман так сказал, «на слипах», – многие добрых сто футов в длину, а иные и гораздо больше. Все вокруг как будто излучает… богатство… пусть Магдалена даже отдаленно не представляет, кто здесь кто. Куча рабочего люда снует с корабля на корабль и по деревянным – мосткам? – между слипами. Пестрота флагов, перекличка игривых названий, начертанных на носах сияющих белоснежных судов: «Милашка», «Унесенная ветром», «Bel Ami», череда пухлых, гладких, маслянистых, зобастых судовладельцев – так думает Магдалена, – которых Норман приветствует так небрежно, так дружески: «Привет, Билли», «Привет, Чак», «Привет, Гарри» и «Привет, Клив», «Привет, Клейборн», «Привет, Клейтон», «Привет, Шелби», «Привет, Тэлбот», «Привет, Гован»…:::::: но они все сплошь Баки да Чаки – американос! Все до одного!::::::

В этот момент Норман как раз произносит очередное «Привет, Чак!». Еще один Чак! Чак и Бак! Подходит крупный мясистый краснолицый малый… в спецовке с закатанными рукавами и в бейсболке, и то и другое – с надписью ФИШЕР-АЙЛЕНД-МАРИНА.

– Приветствую, доктор Льюис! Как жизнь, еще стоит? О, прошу прощения, мэм. – Он заметил позади Нормана Магдалену. – Не хотел («Не хэл») вас смутить.

Его круглое лицо краснеет пуще прежнего. Магдалена не понимает, что он имеет в виду.

– Чак, – говорит Норман, указывая на Магдалену, – это Магдалена, мисс Отеро. И, Магдалена?.. Чак. Чак здесь докмейстер.

– Сердечно рад, мисс Отеро, – говорит Чак.

Магдалена едва заметно улыбается. Этот Чак еще и не простой американо. Образцовый. Настоящий крэкер[24]24
  Cracker (англ. «хрустящий», «трескучий») – презрительное прозвище белого человека в южных штатах США. По одной из версий, изначально означало надсмотрщика на плантациях, щелкающего кнутом.


[Закрыть]. В ней опять закипает враждебность.

Чак спрашивает Нормана:

– Идете в море? («Эте в морь?»)

– Да вот, думал прокатить Магдалену на сигаретнице, показать, как оно, – отвечает Норман. – Надо посмотреть, горючего, наверное, маловато. У нас концы неблизкие.

– Без проблем, доктор Льюис. Как пойдете, подойдете вон туда, Харви все сделает («Без праам, доктор Лус»).

Голос Чака действует Магдалене на нервы.

:::::: И Харви тоже явно не может оказаться латино.::::::

Чак оборачивается и кричит:

– Эй, Харви!

Норман хихикает, надувает щеки, растопыривает локти, согнув руки и сжав кулаки, и говорит Магдалене:

– Чак – монстр, правда?.. И один из милейших парней во всем мире.

От этих кривляний Нормана Магдалену слегка мутит.:::::: Да, и вы братья, правда?:::::: Она гадает, понимают ли эти двое, такие разные во многих смыслах, что принадлежат одному племени… да, слегка мутит. Ей хочется поскорее сбежать с Фишер-Айленда.

Норман ведет ее по узкому деревянному настилу и машет рукой на лодку в одном из доков.

– Ну, вот она… Не самый большой корабль в гавани, но могу тебе гарантировать кое-что другое. Он самый быстрый. Вот увидишь.

Рядом с другими судами лодка Нормана кажется малышкой, но у нее стремительный обтекаемый современный силуэт. Как у гоночной машины. И она напоминает Магдалене Норманов кабриолет. У лодки тоже нет крыши. А места внутри еще меньше, чем в «Ауди». Спереди – два глубоких сиденья. Как называется водитель лодки? Магдалена не знает. Может быть, пилот?