Текст книги "Нужная вещь"
Автор книги: Том Вулф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
С Йегером была лишь одна проблема – его постоянно нужно было сдерживать. При первом полете на Х-1 он сразу же выполнил запрещенную бочку» с нулевой перегрузкой и полным расходом ракетного топлива, а затем поставил самолет на хвост и достиг скорости 0,85 Мах в вертикальном подъеме, также неразрешенном. В последующих полетах, на скоростях между 0,85 и 0,9 Мах, Йегер попадал практически во все возможные неприятности: отказ руля высоты, элерона и руля направления, повышенное балансировочное давление, «голландский шаг», вращение вокруг поперечной оси и многое другое – но, достигнув 0,9 Мах, был все же убежден, что при скорости 1 Мах ничего страшного не произойдет. Попытка преодолеть отметку «1 Мах» – «сломать звуковой барьер» – была назначена на вторник, 14 октября 1947 года. Йегер, который не был инженером, не верил, что «барьер» существует.
В воскресенье, 12 октября, Чак Йегер зашел вечерком к Панчо. С ним была жена, Гленнис, симпатичная брюнетка – Чак познакомился с ней в Калифорнии во время учебы. Она была настолько мила, что он сделал надпись «Восхитительная Гленнис» сначала на носу своего Р-51, а затем и на Х-1. Йегер пошел к Панчо и слегка выпил, не потому, что через два дня предстояло серьезное испытание. И не по случаю конца недели. Нет, в ту ночь он напился просто потому, что наступила ночь, а он был пилотом из Мьюрока. Именно так и следовало поступать в согласии с военной традицией полета-и-выпивки – и только потому, что солнце село. Ты шел к Панчо, пил и слушал, как громыхают раздвижные двери, как другие пилоты терзают пианино, как входят в гремящие двери одинокие прохожие и Панчо классифицирует всех их как «старых ублюдков» и «несчастных дятлов». Вот что ты делал, если был пилотом из Мьюрока, а солнце заходило.
Примерно в одиннадцать часов Йегеру пришла в голову идея: будет чертовски забавно, если они с Гленнис оседлают пару лошадей Панчо и устроят небольшие скачки при лунном свете. Это было в полном соответствии с традицией полета-и-выпивки, выпивки-и-автомобиля, разве что здесь был доисторический Мьюрок, а вместо машины – лошади. Итак, Йегер и его жена понеслись галопом по пустыне в лунном свете, между изуродованными артритом деревьями Джошуа. Когда они возвращались в загон, Йегер скакал впереди. Вследствие экстремальных обстоятельств: вечер, проведенный у Панчо; коктейль из отвратительно исполненных песен и страшных проклятий – он слишком поздно заметил, что ворота загона закрыты. Как и многие другие пилоты, садящиеся за руль ночью, он не осознал, что не может в равной степени управлять любой машиной. Он врезался в ворота, вылетел из седла и упал на правый бок. Страшная боль.
На следующий день, в понедельник, бок продолжал болеть. Боль пронзала при каждом движении, при каждом глубоком вдохе, при каждом шевелении правой рукой. Йегер знал, что, если он обратится к врачу в Мьюроке или скажет что-нибудь тому, кто имеет хоть отдаленное отношение к его начальству, его отстранят от полета во вторник. Более того, на его место могут пригласить какого-нибудь несчастного дятла. Поэтому он сел на мотоцикл – старую развалюху, которую дала ему Панчо, – и отправился к врачу в ближайший город, Розамонд. Всякий раз, когда мотоцикл наезжал на камешек, бок начинал болеть. В Розамонде врач сообщил ему, что у него сломаны два ребра, забинтовал их и посоветовал пару недель держать правую руку в неподвижности и избегать любого физического напряжения или резких движений – и тогда все будет в порядке.
Во вторник Йегер встал до рассвета – сегодня ему предстояло сломать звуковой барьер, а ребра по-прежнему невыносимо болели. Пока жена везла его на летное поле, он прижимал правую руку к боку, чтобы было полегче. В день полета, на рассвете, услышать Х-1 можно было гораздо раньше, чем увидеть. Топливом для Х-1 служили спирт и кислород, превращенный в жидкость при температуре ниже ста градусов. Когда жидкий кислород подавали по шлангам в брюхо Х-1, он начинал закипать, и машина ревела и гудела, как чайник на плите. Вокруг собралось девять или десять человек – целая толпа, по понятиям Мьюрока. Они заправляли Х-1, и этот зверь продолжал реветь.
Выглядел Х-1, как жирная оранжевая ласточка с белыми отметинами. Но по сути это был лишь отрезок трубы с четырьмя ракетными отсеками. У него была крошечная кабина, игольчатый нос, небольшие прямые лопасти-крылья (всего сантиметров десять в толщину) и хвост, установленный высоко, чтобы избежать звуковой волны от крыльев. Хотя бок разрывался от боли, а правая рука была практически бесполезна, Йегер рассчитывал, стиснув зубы, выдержать полет, но что делать с одним маневром, который он должен был исполнить? Топлива в Х-1 хватало лишь на две с половиной минуты полета. Х-1 поднимался на высоту двадцать шесть тысяч футов прикрепленным снизу под бомбардировщиком В-29. На высоте семь тысяч футов Йегер должен был спустить из бомбового отсека В-29 лестницу к открытой двери Х-1, подсоединить кислородную систему и переговорное устройство, надеть аварийный шлем и подготовиться к выпуску ракеты – он происходил на высоте двадцать пять тысяч футов. Кстати, шлем Йегера был настоящим самодельным шедевром. Раньше такой вещи, как аварийный шлем, не существовало вовсе – его надевали только при выполнении фигур высшего пилотажа. Во время войны пилоты использовали старый добрый обтягивающий шлем с наушниками. Но в кабине Х-1 пилота бросало из стороны в сторону так нещадно, что возникала опасность удариться о стены. Поэтому Йегер купил большой кожаный футбольный шлем – пластиковых в то время не было, – обработал его охотничьим ножом так, чтобы он налезал на обычный летный шлем, и вырезал отверстия под наушники и кислородный шланг. Итак, инженер Йегера, Джек Ридли, спускался по лестнице и устанавливал на место дверь кабины, которая опускалась на цепи из брюха В-29. Потом Йегер должен был закрыть дверь намертво, чтобы не проходил воздух. Так как кабина Х-1 была совсем крошечной, можно было действовать только правой рукой, причем прилагать немалые усилия. Левая же рука почти не участвовала.
В ангаре Йегер тайком пытался потренироваться в закрывании двери – боль была такой жуткой, что он понял: с двумя сломанными ребрами дверь закрыть нельзя. Придется кому-нибудь довериться, и самый подходящий человек – Джек Ридли. Ридли был не только авиационным инженером, но и пилотом, а вдобавок – славным парнем из Оклахомы. Он знал, что такое полет-и-выпивка, выпивка-и-гонки между проклятыми деревьями Джошуа. Поэтому в жестяном ангаре Йегер отвел Ридли в сторонку и сказал:
– Джек, у меня тут небольшая проблема. После того вечера у Панчо я… повредил проклятые ребра.
– Что значит повредил? – спросил тот.
– Ну, можно сказать, почти… сломал парочку.
И Йегер обрисовал предстоящие трудности.
Неспроста инженером этого проекта был Ридли. У него появилась идея. Он попросил Сэма, дворника, отрезать сантиметров двадцать от рукоятки метлы. Пока никого не было поблизости, он засунул метловище в кабину Х-1 и дал Йегеру несколько советов.
С этим дополнительным «летным оборудованием» Йегер и поднялся в воздух.
На высоте семь тысяч футов он спустился по лестнице в кабину Х-1, присоединил шланги и тросы и кое-как натянул свой футбольный шлем. Потом по лестнице спустился Ридли и установил дверь на место. По инструкции Ридли, Йегер засунул метловище между ручкой двери и самой дверью. Это дало ему достаточно дополнительной механической силы, чтобы захлопнуть дверь левой рукой. Закрыв дверь метловищем, он приготовился к полету.
На высоте двадцать шесть тысяч футов В-29 пошел в мелкое пикирование, затем взмыл, швырнув Йегера вместе с Х-1 вниз, словно бомбу. В этот же момент Х-1 рванул вперед со скоростью несущего самолета. Йегера понесло прямо к солнцу. Казалось, что светило находится не более чем в шести футах впереди, заполняя все небо и ослепляя. Но Йегеру удалось восстановить равновесие и выпустить по очереди четыре ракетных отсека. А затем он пережил то, что стало считаться самым сильным ощущением при полете: звуковой удар со «свечой». Волна от выпущенных ракет так сильно откинула его к спинке сиденья, что ему с трудом удалось вытянуть руки на несколько сантиметров, чтобы достать до рычагов управления. Казалось, Х-1 несется вверх по абсолютно перпендикулярной траектории, словно решив преодолеть земное тяготение наиболее коротким путем. На самом деле он поднимался под углом в сорок пять градусов, как и было запланировано. Примерно при 0,87 Мах началась тряска.
На земле инженеры уже не видели Йегера. Они могли лишь слышать… этот бесстрастный, тягучий голос с западновирджинским акцентом.
– Тут небольшая тряска… Обычная неустойчивость…
Обычная неустойчивость?
Затем Х-1 достиг скорости 0,96 Мах, и тогда этот неподражаемый сверхспокойный тягучий голос произнес:
– Слышишь, Ридли… сделай заметку, ладно? (если тебе больше нечего делать) …Восстановилась работа руля высоты.
Как и предсказывал Йегер, при приближении к 1 Мах стабильность восстанавливалась. Йегер не отрывал взгляда от махометра. Стрелка достигла отметки «0,96», дрогнула и исчезла со шкалы.
А на земле они услышали… этот голос:
– Слышишь, Ридли? Сделай еще одну заметку, ладно? (если ты не слишком устал) …Что-то не то с этим махометром… (смешок)…он будто чокнулся…
И в этот момент на земле услышали гул, прокатившийся над пустыней, как и предсказывал физик Теодор фон Карман много лет назад.
И потом голос Ридли из В-29:
– Если это оно, Чак, то мы справились. Но лично я думаю, что у тебя галлюцинации.
И вновь бесстрастный тягучий голос Йегера:
– Похоже, да, Джек… И я продолжаю подниматься вверх, как летучая мышь.
Х-1 прошел сквозь «звуковую стену» без всяких последствий. На скорости 1,05 Мах Йегер почувствовал, будто пробил насквозь небо. Оно стало темно-фиолетовым, показались звезды и луна – и в то же время светило солнце. Он достиг верхнего слоя атмосферы, где воздух был настолько разрежен, что в нем отсутствовали отражающие частицы пыли. Когда Х-1 капотировал в конце подъема, Йегер на семь минут погрузился в… Пилотский рай. Он летел быстрее любого человека за всю историю, и здесь была почти полная тишина, потому что ракетное топливо кончилось и он находился так высоко в безбрежном пространстве, что лишился ощущения движения. Он был хозяином неба. Это было одиночество короля, ничем не нарушаемое, над куполом мира. Оставалось семь минут, чтобы спланировать вниз и приземлиться в Мьюроке. И он успел-таки проделать несколько торжествующих двойных переворотов через крыло, пока внизу кружились озеро Лейк и Хай-Сиеррас.
На земле тут же все поняли, когда услышали короткий разговор Йегера с Ридли. Проект был секретным, но переговоры по радио мог перехватить кто угодно в округе. Упомянув про «чокнутый махометр», Йегер хотел сказать, что приборы на Х-1 показывают величину 1 Мах. Когда он приземлился, тут же были проверены записи автоматических приборов. Не оставалось никаких сомнений: аппарат достиг сверхзвуковой скорости. Поразительную новость немедленно сообщили начальству в Райт-филд. Через два часа из Райтфилда позвонили и дали несколько серьезных указаний. Утренние события становились совершенно секретными. Само собой разумеется, в прессу ничто не должно было просочиться. И вообще никому ничего не полагалось знать. Известия не должны были пересечь взлетно-посадочную полосу. А тем, кто непосредственно принимал участие в проекте и, естественно, все знал, запрещалось устраивать какие-либо празднования. Трудно понять начальство из Райтфилда. Несомненно, большую роль сыграли пережитки военного времени, когда каждое изобретение с возможным стратегическим значением окутывалось покровом тайны. Все молчали. А может, шеф из Райтфилда просто не знал, что ему делать с Мьюроком. Ведь там, в толевых палатках посреди пустыни, жили какие-то таинственные, грубые, безумные монахи…
Так или иначе, к вечеру подвиг Йегера был почти забыт. Вокруг утренних событий воцарилась странная и неправдоподобная тишина. Конечно, предполагалось, что никаких торжеств не будет, но наступила ночь… Йегер, Ридли и еще несколько человек зашли к Панчо. В конце концов, закончился рабочий день, а они были пилотами. И потому они немного промочили горло. И были вынуждены посвятить Панчо в тайну, потому что та обещала угостить бесплатным бифштексом любого пилота, который достигнет сверхзвуковой скорости, и потому что им хотелось видеть выражение ее лица при этой новости. Панчо угостила Йегера огромным бифштексом и сказала, что, несмотря на это, все они – орава несчастных дятлов. А пустыня остывала, и поднимался ветер, и гремели раздвижные двери. Они выпили еще и затянули песни под старое рассохшееся пианино. На небе появились луна и звезды, Панчо выкрикивала ругательства, которых еще никто никогда не слышал, Йегер с Ридли орали, видавшая виды стойка гудела, и сотни фотографий погибших пилотов качались на проволоке, а лица живых отражались в зеркалах. Вскоре они ушли, покачиваясь, спотыкаясь, крича и визжа среди изувеченных артритом деревьев. Проклятье! – никому нельзя было рассказать, за исключением Панчо и чертовых деревьев Джошуа!
В течение последующих пяти месяцев Йегер достигал сверхзвуковой скорости больше десяти раз, но руководство военно-воздушных сил по-прежнему настаивало, чтобы история держалась в тайне. «Эйвиэйшн Уик» опубликовала заметку об этих полетах в конце декабря (не упоминая имени Йегера), и это вызвало лишь незначительную полемику в прессе: разгласила ли газета государственную тайну? А ВВС отказывались делать это достижение достоянием гласности вплоть до июня 1948 года. Только тогда все узнали имя Йегера. Он получил лишь долю той известности, которую мог бы получить, если бы мир узнал о нем сразу же, 14 октября 1947 года, как о человеке, «сломавшем звуковой барьер». Этот затянувшийся процесс признания имел любопытные последствия.
В 1952 году в Соединенных Штатах показали британский фильм «Пробивая звуковой барьер» с Ральфом Ричардсоном в главной роли, и его продюсерам пришло в голову пригласить на премьеру человека, который действительно сделал это – майора военно-воздушных сил США Чарльза Э. Йегера. ВВС дали согласие, и у Йегера должна была начаться полоса праздничных мероприятий. На просмотре фильма Йегер испытал настоящее потрясение. Он не мог поверить в то, что увидел. Фильм «Пробивая звуковой барьер» был основан вовсе не на его, Чарльза Э. Йегера, подвигах – нет, создателей вдохновила гибель Джеффри де Хавилланда в DH-108. В конце фильма британский пилот разгадывает тайну барьера, двигая рычаги управления в обратную сторону во время пикирования с работающим двигателем. Аэродинамическая тряска вот-вот разнесет его машину на куски, и здравый смысл подсказывает ему перевести рычаг назад, чтобы избежать катастрофы, но он переводит его вниз… и преодолевает 1 Мах спокойно, как птица, восстанавливая полный контроль над самолетом!
«Пробивая звуковой барьер» стал одним из самых захватывающих фильмов об авиации. Он казался чрезвычайно реалистичным, и люди уходили с сеанса убежденными в двух вещах: звуковой барьер преодолел англичанин, и сделал он это, переведя в околозвуковой зоне рычаги управления в обратную сторону.
После показа фильма Йегеру поручили встретиться с прессой, а он даже не знал, с чего начать. Ему вся эта картина казалась возмутительной. Он не хотел злиться, ведь интервью устраивалось военно-воздушными силами. Пытаясь держаться как можно спокойнее, он сообщил всем и каждому, что фильм – полное надувательство от начала и до конца. Продюсеры несколько смущенно ответили, что фильм, напротив, документальный. Йегер согласился – что ж, пусть так. Но проходили недели, и начались изумительные события. Йегер постепенно понял: люди думают, будто он – первый американец, преодолевший звуковой барьер… и что он узнал, как перевести рычаги в обратном направлении, от англичанина, который сделал это первым в мире. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал звонок секретаря военно-воздушных сил.
– Чак, можно я кое-что спрошу? Это правда, что ты прорвал звуковой барьер, двигая рычаги в обратном направлении?
Йегер был потрясен. И это говорит секретарь военно-воздушных сил США!
– Нет, сэр, – ответил он, – это… неправильно. Всякий, кто переведет так рычаги в околозвуковой зоне, погибнет.
Йегеру и другим пилотам из Мьюрока было нелегко справляться со своей популярностью. С одной стороны, они ненавидели разговоры с репортерами и другими прощелыгами, слетавшимися, словно мухи на мед, и неизменно искажавшими факты. Но дело было вовсе не в этом! Главная проблема состояла в том, что репортеры разрушали невидимые стены братства. Они обрушивались с вопросами и говорили грубые слова о всем непроизносимом, например о храбрости и страхе (они произносили эти слова!), и спрашивали, как ты себя чувствовал в такой-то момент. Это было непристойно! Они думали, что обладают знанием, которого у них не было и на которое они не имели права. Какой-нибудь писатель мог подойти бочком и сказать: «Я слышал, Дженкинс впилился. Это плохо». «Впилился!» – слово, принадлежащее исключительно братству, произносила букашка, не видевшая того момента, когда Дженкинс много лет назад сделал первый шаг вверх по пирамиде. Это было отвратительно! Но с другой стороны… каждый пилот, обладавший здоровым эгоизмом, любил славу – упивался ею, купался в ней! В этом не было никаких сомнений. Обычный Пилотский эгоизм. Парни не обращали внимания на своих поклонников. Их не особенно беспокоило, что раз в году приходилось появляться на балконе над огромной площадью, где собиралось полмира. Они махали руками. Мир захлебывался в радостных криках, аплодировал, тонул в получасовой буре приветствий и слез (и все это – из-за их нужной вещи!). А затем все заканчивалось. И женам оставалось лишь вклеивать газетные заметки в альбом.
Небольшая лесть во славу ордена: вот то, чего действительно хотели истинные братья, стоявшие на верхушке пирамиды.
Йегер получил почти все значительные награды и ордена, вручаемые летчикам-испытателям, но его слава росла не в прессе, не в публике, а внутри братства. С 1948 года, когда полет Йегера стал достоянием гласности, каждый летчик в стране знал, что он должен попасть в Мьюрок, если хочет подняться на вершину. В 1947 году по Указу № 10 Управления национальной безопасности военно-воздушные силы армии стали военно-воздушными силами США, а через три года военно-воздушная база Мьюрок стала военно-воздушной базой Эдвардс – в честь летчика-испытателя Гленна Эдвардса, который погиб, испытывая бесхвостый самолет под названием «Летучее крыло». «Эдвардс» стало теперь волшебным словом. Гражданские летчики (а почти все они прошли обучение в армии) могли служить именно в Эдвардсе, при центре НАКА[1]1
НАКА (NACA – National Advisory Committee for Aeronautics) – Национальный консультативный комитет по аэронавтике. – Прим. ред.
[Закрыть]. Некоторые пилоты реактивных самолетов так и поступили, в том числе Скотт Кроссфилд, Джо Уокер, Говард Лилли, Герб Хувер и Билл Бриджмен. Пит Эверест, Кит Мюррей, Айвен Кинчелоу и Мел Эпт присоединились к Йегеру в качестве пилотов военно-воздушных сил. Между НАКА и военно-воздушными силами шло постоянное соперничество по расширению границ возможностей реактивных самолетов. 20 ноября 1953 года Кроссфилд поставил на D-558-2 скоростной рекорд – 2 Мах. Три недели спустя Йегер достиг на Х-1А границы 2,4 Мах. Программа ракетостроения быстро выходила за границы атмосферы. Поэтому НАКА и военно-воздушные силы стали разрабатывать новый проект: реактивный самолет Х-15, который должен был подняться на высоту пятьдесят миль – гораздо выше того, что еще можно назвать словом «воздух».
Боже мой! Что значило в конце сороковых – начале пятидесятых быть составной частью Эдвардса?! Даже просто находиться на земле и, услышав взрыв на высоте тридцать пять тысяч футов над пустыней, знать, что это кто-то из истинных братьев выпустил ракету… на Х-1, Х-1А, Х-2, D-558-I, на ужасном XF-92A, на прекрасном D-558-2… И знать, что вскоре он будет высоко, в прореженном воздухе на границе космоса, где в полдень видны звезды и луна, в такой прореженной атмосфере, где обычные законы аэродинамики больше не действуют, где самолет может войти в плоский штопор, как миска с кашей на навощенной пластиковой стойке, после чего начнет падать – не планировать и не пикировать, – а именно падать, как кирпич… В этих самолетах, похожих на трубы с маленькими острыми крыльями, вы начинали испытывать «страх вплоть до паники» – и это выражение не было шуткой. Как говорил Сент-Экзюпери, в скольжениях, падениях и штопорах вы на самом деле думали только об одном: что мне дальше делать? Иногда в Эдвардсе прослушивали магнитофонные записи с речью пилотов, отправлявшихся в свое последнее пикирование – то самое, в котором они погибли. Пилот падал в пятнадцатитонном отрезке трубы с давно уже отказавшими приборами, и никакая молитва не помогала, а он знал это и кричал в микрофон – но звал он не мать, не Бога, не безымянного духа Агоры. Он пытался сообщить последнюю крупицу информации: «Я попробовал А! Я попробовал В! Я попробовал С! Я попробовал D! Скажите, что еще можно сделать?» А затем слышался тот самый призрачный щелчок. Что мне дальше делать? (В тот самый момент, когда врата рая уже распахиваются.) И все сидящие за столом переглядывались, кивали, и в их молчании читалось: «Жаль! У этого парня была нужная вещь». Конечно, по таким случаям не объявлялся национальный траур. Никто за пределами Эдвардса не знал имени погибшего. Если его любили, то в его честь на базе могли назвать какой-нибудь пыльный отрезок дороги. Он, вероятно, был младшим офицером, получавшим за свою работу четыре-пять тысяч в год. Наверное, у него было всего два костюма, и лишь в одном из них он бы рискнул появиться в обществе незнакомых людей. Но в Эдвардсе, в братстве, это никого не беспокоило.
Но что было действительно прекрасно для истинного брата – так это то, что добрые пять лет Эдвардс оставался заброшенным и низкооплачиваемым местом, где не было ничего, кроме серого ландшафта с допотопными креветками, палаток, палящего солнца, голубого неба и ракет, стонущих и ревущих перед рассветом. Даже в заведении Панчо ничего не изменилось – разве что оно стало еще дешевле. Но в 1949 году у Панчо стали появляться в невероятных количествах девочки. Юные, милые, игривые – их было так много всегда, в любое время, в любой день недели! Но они не были проститутками, хотя позже их в этом обвиняли. Просто юные прелестные девушки лет двадцати с восхитительными формами. Иногда их называли собирательным понятием «стюардессы», но стюардессами на самом деле являлись лишь некоторые из них. Нет, это были симпатичные молоденькие красотки, появлявшиеся так же загадочно, как чайки в поисках выползающих креветок. Маленькие пташки с зовущими влажными губами, каким-то образом узнавшие, что в этом загадочном пустынном месте живут самые пылкие юные пилоты в мире и что именно тут все происходит. Они входили, припрыгивая и визжа, в раздвижные двери бара – и это завершало картину Пилотского рая. Полет-и-выпивка, выпивка-и-автомобиль, автомобиль-и-танцы. Пилоты стали называть ранчо «Конно-спортивный клуб «Счастливой посадки!» – именно так оно и было.
О, блаженство братства! Ни один пилот не лишался его из-за того, что на него «смотрит общественность». И даже асы, летавшие на реактивных истребителях, не строили из себя звезд и не отделялись от остальных. Большинство из них тоже выполняло повседневные обязанности летчика-испытателя. Некоторые из своих легендарных подвигов Йегер совершил, лишь когда летел в сопровождении другого истребителя. Однажды Йегер летел на высоте двадцать тысяч футов и заметил, что сопровождающий его пилот проделывает в воздухе какие-то странные маневры. Связавшись с ним по радио, Йегер понял, что парень страдает от гипоксии – вероятно, был поврежден кислородный шланг. Некоторые летчики в таком состоянии становились похожими на буйных пьяниц и потом теряли сознание. Йегер велел парню проверить кислородную систему и снизить высоту, но тот продолжал вытворять невероятные трюки, которые не смог бы выполнить и сам Йегер. И тогда Йегер пошел на уловку, которая могла прийти в голову только ему.
– Эй, – сказал он. – У меня тут проблема. Я не могу удержать машину даже с аварийной системой. Она горит! Давай за мной вниз!
Он начал снижаться, но парень по-прежнему болтался на высоте. И тут Йегер сделал совершенно не характерную для него штуку. Он закричал в микрофон!
– Слушай, молодой ученый, давай за мной вниз, я сказал!
И это изменение тона – Йегер кричит! – подействовало на отравленный гипоксией мозг пилота. Боже! Знаменитый Йегер! Он кричит. Йегер кричит! – зовет меня на помощь! Господи Иисусе! И парень начал снижаться. Йегер знал, что если снизиться до двенадцати тысяч футов, то в кабину проникнет достаточно кислорода из воздуха, что и произошло. Эй! Что случилось? После приземления парень понял, что буквально через минуту-другую потерял бы сознание и пробурил дыру в пустыне. Когда он вышел из кабины, F-86 пролетел у него над головой, проделал медленный двойной переворот через крыло в шестидесяти футах над поверхностью, а затем исчез за озером Роджерс. Это была «подпись» Йегера.
Однажды Йегер летел, сопровождая Билла Бриджмана, главного пилота одного из лучших реактивных самолетов – «Дуглас Скайрокет». Внезапно самолет вошел в плоский штопор, после чего началось резкое падение. Бриджману удалось восстановить равновесие, но окна машины обледенели. Еще одна обычная опасность при ракетных полетах. Топливо кончилось, и теперь ему приходилось садиться с неработающим двигателем и вслепую. В этот момент Йегер на своем F-86 подлетел ближе и стал глазами Бриджмана. Он подсказывал Бриджману каждый фут пути, словно знал старый добрый «Скайрокет» как свои пять пальцев… словно они отправлялись на рыбалку на Мад… просто приятная прогулочка на солнышке… И этот дурашливый тягучий голос все мурлыкал и мурлыкал рядом, пока Бриджман благополучно не приземлился. Можно было почти услышать, как Йегер говорит Бриджману в своем стиле:
– Ну и как тебе теперь ракеты, сынок?
Именно об этом вы думали, видя, как F-86 делает медленный двойной переворот через крыло в шестидесяти футах над поверхностью и исчезает за озером Роджерс.
Йегеру тогда едва исполнилось тридцать. Бриджману было тридцать семь. Раньше он не замечал, что Йегер всегда называл его «сынок». В то время это казалось вполне естественным. Йегер был как большой небесный папа, сидящий на куполе мира. Конечно, в согласии с извечными правилами, каждый, кто сказал бы что-нибудь подобное, был бы жестоко осмеян. Потому что были и другие летчики с Пилотским эгоизмом, которые верили, что они действительно гораздо лучше этого медлительного сукина сына. Но никто не смог бы оспорить факт, что в то время, в конце пятидесятых, Чак Йегер стоял на вершине пирамиды и был номером один среди всех истинных братьев.
А этот голос… постепенно начал спускаться. Сначала на диспетчерском пункте в Эдвардсе стали замечать, что внезапно появилось огромное количество летчиков-испытателей с западновирджинским тягучим говорком. А затем – огромное количество боевых пилотов с западновирджинским тягучим говорком. Воздух над Эдвардсом день за днем заполнялся этим акцентом – просто невероятно! А потом эта бесстрастная дурашливая речь зазвучала за пределами базы, потому что пилоты из Эдвардса считались самыми отъявленными сорвиголовами, их узнавали повсюду, где бы они ни появлялись. И вскоре уже другие диспетчеры стали замечать, что на их базах пилоты зачем-то ужасно растягивают слова. А потом – так как практически все гражданские пилоты проходили обучение в армии – эта речь стала распространяться все дальше, и вскоре пассажиры самолетов по всей Америке могли услышать этот говорок, доносящийся из кабины: «Это капитан… ммм… Тут у нас на панели приборов загорелась маленькая красная лампочка… Она хочет нам сказать, что шасси… гм… не принимают нужное положение…»
Ну и что из того? Что может быть не так? Ведь у нас в кабине сидит человек без нервов! Это просто глыба льда! Он на сто процентов состоит из победоносной нужной вещи.
В 1954 году Йегер бросил испытания реактивных самолетов и вернулся в военную авиацию. Сначала он отправился на Окинаву испытывать советский истребитель MiG – 15, на котором прилетел северокорейский перебежчик Ким Сок Но. Таким образом военно– воздушные силы впервые получили возможность изучить эту легендарную машину. Обычно американские– пилоты, возвращаясь с реки Ялу, говорили, что MiG-15 настолько замечателен, что если пустить F – 86 в пикирование с работающим двигателем, то MiG сможет облетать его кругами вплоть до самого приземления. Йегер поднялся на MiG – 15 на высоту пятьдесят тысяч футов, а затем пролетел до высоты двенадцать тысяч футов в пикировании с работающим двигателем, даже не удосужившись предварительно прочитать инструкцию. Он выяснил, что MiG может подниматься выше и разгоняться быстрее, чем F-86, но у F-86 выше максимальная скорость как в горизонтальном полете, так и в пикировании. MiG-15 был хорош, но совершенно не являлся суперистребителем, который мог бы навести ужас на Запад. Йегер лишь посмеивался. Кое-что в жизни никогда не менялось. Дай летчику поговорить о вражеском самолете, и он расскажет, что это лучшая машина, которая когда-либо взлетала с земли. В конце концов, благодаря таким разговорам вы смотрели на этот самолет совершенно иначе, когда ему удавалось сесть врагу на хвост. А затем Йегер отправился в Германию. Там он летал на «восемьдесят шестых» и обучал американских военных летчиков работе со специальной системой воздушной тревоги. 4 октября 1957 года он вернулся в Соединенные Штаты – на военно воздушную базу Джордж, примерно в пятидесяти милях на юго-восток от Эдвардса – командовать эскадрильей истребителей F-100. И в это время Советский Союз запустил ракету, которая вынесла на земную орбигу 184-фунтовый искусственный «Спутник -1»
На Йегера это не произвело большого впечатления – так, сущая ерунда. Идея искусственного спутника Земли была не новой для каждого, кто имел отношение к ракетной программе в Эдвардсе. Теперь, через десять лет после того, как Йегер впервые преодолел рубеж 1 Max, развитие ракетостроения зашло так далеко, что идея беспилотных спутников, таких как «Спутник-1», считалась делом само собой разумеющимся. В 1955 году правительство опубликовало детальное описание ракет, которые в конце 1957 – го или начале 1958 года должны были вывести на орбиту небольшой спутник – это был бы вклад Соединенных Штатов в празднование Международного года геофизики. Инженеры НАКА и военно-воздушных сил, а также несколько авиакомпаний уже разрабатывали пилотируемый космический корабль, который стал бы логическим продолжением серии «X». Отдел предварительного конструирования Североамериканского управления авиации уже разрабатывал эскизы и большую часть спецификаций пятнадцатитонного корабля под названием Х-15В – это был крылатый корабль, который приводился в движение тремя огромными ракетами с осевой нагрузкой четыреста пятнадцагь тысяч фунтов каждая. После запуска два пилота должны были привести в действие 75 000-фунтовый двигатель Х-15В, сделать три или больше витков вокруг Земли, вернуться в атмосферу и приземлиться на высохшем озере в Эдвардсе, как на обычном реактивном самолете серии «X». Это больше не было мечтой. В Северной Америке уже производился почти столь же многообещающий корабль – Х-15, а Скотт Кроссфилд учился летать на нем. Х-15 должен был достичь высоты двести восемьдесят тысяч футов, то есть больше пятидесяти миль: эта величина считалась той границей, где заканчивалась атмосфера и начинался «космос». Через месяц после запуска «Спутника-1» главный инженер Североамериканского управления авиации Харрисон Стормс продемонстрировал в Вашингтоне полностью доработанный проект Х-15В. Это был один из представленного в НАКА и Министерство обороны 421 проекта пилотируемого космического корабля. Военно-воздушные силы интересовал реактивный планер, подобный Х-15В, который назывался бы Х-20 или «Дина-Сор». Для этого аппарата уже разрабатывалась ракета «Титан», способная обеспечивать необходимые пятьсот тысяч футов осевой нагрузки. Естественно, пилоты Х-15В, Х-20 и других кораблей – первые американцы и, возможно, даже первые люди в космосе – должны были быть из Эдвардса. Ведь там служили Кроссфилд, Кинчелоу, Уокер и другие, кто уже не раз летал с ракетными двигателями.
