355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Том Арден » Король и Королева Мечей » Текст книги (страница 8)
Король и Королева Мечей
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 17:54

Текст книги "Король и Королева Мечей"


Автор книги: Том Арден



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА 12
ТРИ СЕСТРЫ

Только при взгляде с определенной точки главной постройкой на площади Владычицы кажется храм Агониса. Но стоит только отвернуться от храма, от его темных стрельчатых окон, от башен, увенчанных шпилями, и вы увидите храм совсем иного сорта – светлое, спокойное, украшенное рядами колонн здание Курортного Зала. Именно Курортный Зал, а вовсе не храм является сердцем модного курорта, источником и средоточием здешних радостей и соблазнов. И если служба в храме в дни Канунов отвлекает курортников от этих радостей, то совсем ненадолго. Вскоре роскошно обставленные залы снова заполнятся завсегдатаями. Сюда приходят и самые высокопоставленные аристократы, и особы более низких сословий для того, чтобы приобщиться к главному сокровищу Варби. Здесь принимают целебные ванны и пьют варбийскую минеральную воду.

Тетя Влада запрокинула голову и залпом опустошила стакан. Ката, как зачарованная, смотрела, как движутся мышцы ее шеи. Надо сказать, что и кожа на шее тети Влады, и ее лицо выглядели на удивление молодо для женщины ее лет. Сколько ей было лет, Ката понятия не имела, но догадывалась, что возраст этой женщины может быть поразителен.

– Эй, юноша! – крикнула тетя Влада, и молодой официант снова наполнил ее стакан.

– Катти, ну скажи, разве тут не здорово? – пискнула Пелли.

Вокруг бурлила жизнь. Они спустились в зал под названием «Нижний променад». Здесь непрестанно звучал смех, звук веселых голосов эхом отлетал от мраморного пола и стен. Все общество собралось здесь. Увы, здесь поскрипывали инвалидные кресла и постукивали тросточки и даже костыли, здесь на глаза порой попадались морщинистые, дряблые старческие лица, покрытые густым слоем пудры и румян, но здесь же можно было полюбоваться и на редкостные экземпляры молодой и здоровой красоты – настоящий румянец на щеках какой-нибудь красотки, крепкую мускулатуру какого-нибудь щеголя.

Усевшись на выгнутый дугой мягкий диван, тетя Влада и ее юные спутницы радостно улыбались прогуливавшимся. Кроме того, отсюда открывался прекрасный вид на расположенный внизу бассейн, где пользовались целительными силами варбийских источников люди попроще. Этот бассейн был первым из комплекса лечебных ванн, еще несколько ванн располагалось под землей.

– Катти, посмотри! – взволнованно проговорила Пелли. Она что-то зажала в руке – видимо, прятала, чтобы никто не увидел.

Она была очень взволнована, но Ката смотреть не стала. Тетя Влада улыбалась, прислушиваясь к негромким разговорам неподалеку.

– Ну, до чего хороша...

– Пресловутая-то? Или ты про одну из этих замухрышек?

– Новенькая. Эта малышка в черном церковном платье.

– Да ну тебя! Типичная пансионерка. Несовершеннолетняя.

– Несовершеннолетняя? Ну и что? Разве это не возбуждает?

– Ну... Может, ты и прав.

Диалог звучал так, словно его исполняли плохие комики. А разговаривали между собой двое старичков в напудренных париках, разодетые в тончайшие шелка и кружева, – ни дать ни взять выходцы из времен правления королевы-регентши. На первом был парик неимоверной высоты, который угрожающе покачивался на старчески подрагивающей голове. Его спутник вглядывался в лица женщин, прижав к глазам лорнет с немыслимо толстыми стеклами и подслеповато моргая. Отвечая приятелю, он всякий раз отводил лорнет.

– О, какое это дивное зрелище, когда девушек впервые выводят в свет. Как бы мне хотелось хотя бы еще разок...

– Твое здоровье, дружище. Подумай о своем здоровье.

В ответ послышалось клокотание выпиваемой варбийской воды.

– Катти, ты не смотришь, – прошипела Пелли, толкнула подругу локтем и придвинулась ближе. Ее рука, прежде прижатая к груди, легла на колени. Она разжала пальцы. На ее ладони лежали красно-черные, тускло поблескивающие шарики, похожие на пригоршню ягод. Ката ахнула. Это было ожерелье, прекрасное рубиновое ожерелье.

Пелли пискнула:

– Тетечка такая добрая.

– Убери побрякушки, Пеллисента. Ты пока еще не на балу по поводу окончания сезона, где будешь кружиться в вальсе с господином Бергроувом, – рассмеялась тетя Влада неожиданным, пронзительным и долгим смехом. Отсмеявшись, она добавила: – О, если бы вас сейчас могла видеть Йули!

Ката нахмурилась.

– Вот как, мисс Вильдроп, вы заинтересовались? Но Пеллисента, ты ведь наверняка рассказывала мисс Вильдроп о Йули?

Ката покраснела, сама не понимая почему. Взгляд ее заметался между Пелли и Владой, но вскоре ее внимание приковали к себе изумрудные глаза тети Влады. На миг у Каты возникло такое ощущение, что все вокруг остановилось, замерло. Она осталась наедине с тетей Владой и ее мягким, чистым голосом, который омывал ее подобно нежному дождю.

ИСТОРИЯ ЙУЛИ

– Нас было трое, – начала тетя Влада. – Йули, Марли и я. Я часто вспоминаю нас такими, какими мы были тогда. Представляю нас в школьном классе. Тянется лимонно-желтое утро, солнце льет косые лучи на наши тетради, а мы зеваем... Вижу, как мы, такие чистые и невинные, в белых муслиновых платьях, гуляем по лесу, которым поросли холмы над домом нашего дядюшки. Смотрим сквозь деревья на стоящий внизу дом и смеемся – таким маленьким он кажется с высоты...

Тетя Влада умолкла – наверное, для того, чтобы утереть слезы.

– Ваши чудесные сестры... – мечтательно проговорила Ката. – Как бы я мечтала иметь сестру!

История о Йули на этом обрывается – пока.

– Сестры?! – с хрипотцой восклицает тетя Влада. – Вы разве не знакомы, мисс Вильдроп, с моим происхождением? Или вы это сказали нарочно?

Ката смутилась. Она была готова снова взглянуть в прекрасные, притягательные глаза тети Влады, но вместо этого почему-то посмотрела на белую собачонку. Ее охватило странное чувство, непонятный, безотчетный, леденящий душу страх. Она, взяв себя в руки, отвела взгляд от Ринга. Что происходило?

Ей показалось, что собака читает ее мысли.

– Тетя Влада? – прошептала Ката.

Только рассмеявшись в ответ, Влада проворно, как совсем молодая женщина, подхватила загадочного Ринга и вскочила с дивана.

– Пойдемте-ка, мои милые. Нужно прогуляться! – воскликнула она и устремилась вперед – по галерее, до которой поднимались снизу пары горячей ванны, – и тут вдруг послышалось восклицание:

– Леди Влада!

Но нет, это – видение!

Перед девушками возник широченный парчовый галстук, а поверх него, словно поверх блюда, – голова... голова молодого человека, о котором непрестанно судачил весь город. Господин Жак Бергроув. Густые курчавые волосы, внушительные бакенбарды.

Тетя Влада сдержанно улыбнулась и протянула Бергроуву затянутую в перчатку руку. Господин Бергроув коснулся перчатки губами, предварительно опустившись на одно колено, затем поднялся и поцеловал руки юным спутницам Влады.

– Вы словно сестры, – прошептал он. – Словно прекрасные три сестры.

Ката смутилась. Пелли порозовела от удовольствия. Тетя Влада продолжала путь.

Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – зашелестели по мрамору пола ее пышные юбки.

– Что-то мы не заметили вас в храме, господин Бергроув...

– Миледи, вы устыдили меня, – проговорил господин Бергроув, ничуть не устыдившись. – Но неужели вы явились, чтобы пробудить меня ото снов, в которых мне грезилась ваша красота?

– О господин Бергроув! – сверкнула изумрудными глазами Влада. – Но неужели вам стоит расточать комплименты женщине моих лет, в то время как их более достойны эти юные особы?

– О каких годах вы говорите?

– Я стара, господин Бергроув.

– А я что-то не замечаю здесь старушек. А вы, мисс Вильдроп?

Пожалуй, Бергроув задал этот вопрос не в самый подходящий момент. А как раз в это самое мгновение совсем рядом проходили две древние старушенции, дряблые лица которых были покрыты толстенным слоем косметики, а чуть дальше ковыляли к диванчику престарелые супруги. На каждую хорошенькую девушку на галерее приходилось по две... нет, по три, а то и по четыре пожилые вдовы или старичка. Тут встречались и целые выводки компаньонок весьма почтенного возраста, и дуэньи в черных платьях. Словом, очень многие женщины в Курортном Зале были стары, очень стары.

А внизу барахтались в горячей ванне, словно какие-нибудь раки, пожилые обладатели множества болезней.

Ката с трудом удержалась от смеха. Она и не догадывалась о том, что в это самое время, миновав грозного швейцара, проталкивалась сквозь толпу, готовая смести все на своем пути, совершенно конкретная старуха, к которой вернулись-таки утраченные силы.

Она сновала из стороны в сторону, похожая на гигантскую, разбухшую черную муху.

Бедняжка Ката. Скоро, очень скоро ее должна была настигнуть Умбекка!

Пелли простонала:

– О, как я мечтаю о последнем риле!

– Мисс Пеллигрю, вы пугаете меня! Вам хотелось бы, чтобы грядущий бал как можно скорее закончился?

Пелли хихикнула.

– Господин Бергроув, нет! Но когда открывают ставни и зал наполняется светом зари...

Тебя Влада подмигнула Кате.

– И сразу становятся видны пятна накапавшего со свечей воска... И тяжело дышащие измученные танцоры, и то, как бледны на самом деле размалеванные лица...

Пелли оскорбилась.

– Я удержусь, господин Бергроув, и не стану высказывать моих чувств.

– Мне будет стоить большого труда, мисс Пеллигрю, сдержать мои чувства...

– Восхитительно, – кивнула тетя Влада. – Ничто так не украшает мужчину, как остроумие, верно? Ну а на втором месте...

Ката могла бы рассмеяться, но вместо этого понурилась и погрустнела. На балу, устраиваемом по случаю окончания сезона, после того как утихали звуки последнего рила, по старому обычаю некоторые кавалеры просили руки и сердца своих партнерш. Сколько же браков было заключено подобным образом? Ката представила Пелли, на шее у которой огнями сверкали рубины... В руке у Пелли – бальная программа, и почти все танцы она должна станцевать с господином Бергроувом...

И очень скоро она станет носить его фамилию...

– О Катти, я не могу поверить в то, что бал уже так скоро! А ты веришь? Ты в силах ждать?

Пелли, сжимая в одной руке рубины, другой сжала запястье Каты и, обуреваемая эмоциями, подпрыгнула на месте. «Ах ты, стерва!» – подумала Ката. Но, грустно усмехнувшись, она проговорила:

– Увы, боюсь...

– Не бойтесь ничего, милая мисс Вильдроп! – Тетя Влада проворно передала собачку растерявшемуся от неожиданности господину Бергроуву и порывисто подошла к Кате, отвела ее от племянницы, взяла под руку, развернула лицом к Пелли и Жаку.

Сцена сразу привлекла к себе внимание курортников всех возрастов.

Ката почти никого не замечала. Она смотрела только на руку тети Влады, а та медленно водила рукой у нее перед лицом. Пусть зеваки осуждающе шептались, а некоторые даже возмущенно восклицали – Ката слышала только голос Влады.

– Мисс Вильдроп, я представляю вас другой. Я вижу вас без этого платья – символа девичества, без этого унизительного наряда...

– Вот это да... – восхищенно произнес господин Бергроув и попытался успокоить разнервничавшегося Ринга.

– Слишком долго вы жили в клетке, темной и сырой, и смотрели сквозь ее прутья на свет, на жизнь, на роскошь мира за вашим окном.

Ее голос врывался в уши Каты свистом пара. Но нет, тетя Влада произносила эти слова громко, словно декламировала со сцены.

– Тетя! – прошептала Пелли. – Вы меня пугаете!

Владе, похоже, это было совершенно безразлично.

– Мисс Вильдроп, вам пора расстаться с бременем Йули! «Йули»... Что же это такое? Почему это слово наполнено магическими чарами? Неожиданно цепочка на шее у Каты порвалась. Она еле успела схватить Круг Агониса, а не то бы он упал на пол. Тетя Влада решительно отобрала у нее этот символ веры.

– Золото! Да, мисс Вильдроп, но на балу на вас должна быть золотая корона!

Она ловко развязала ленты капора. Капор упал, словно снятая с ореха скорлупа. На плечи Каты тяжелым каскадом упали роскошные черные волосы.

– Тетя! Что вы такое делаете?

Пелли сжала в пальцах рубиновое ожерелье. Ей явно хотелось, чтобы странная сцена поскорее закончилась.

Но дальше – больше.

Золотистые перчатки Влады принялись за платье Каты. В считанные мгновения она расстегнула лиф.

Послышались сдавленные охи и ахи, а Пелли взвыла.

Старикан в высоченном парике простонал:

– Клянусь господом Агонисом! Я готов на всю оставшуюся жизнь припасть к этим округлостям...

– Но здоровье, дружок, – забеспокоился его путник с лорнетом, – как же твое драгоценное здоровье?

– Плевать я хотел на здоровье! – буркнул старик в парике. – Эта девушка – прекрасное видение!

Так оно и было.

Рука тети Влады, словно змейка, метнулась к шее господина Бергроува и вернулась с добычей – прекрасным парчовым галстуком. Ловко и проворно Влада обернула Кату красивой тканью, приговаривая:

– Платье, которое будет сверкать при свете свечей, словно звезды, которое вспыхнет вместе с солнцем, когда, наконец, засветится заря. Платье, которому все позавидуют, в котором его владелица станет еще краше. Вот какое платье будет у вас, мисс Вильдроп. Детка, не бойтесь ничего. Вы пойдете на бал. И вы будете там первой красавицей.

– Тетя Влада, – готовая разрыдаться, прохныкала Пелли. – Ну, вы что, тетя Влада!

Никто не обратил внимания на ее протесты.

Зеваки начали аплодировать. Со всех сторон доносились восклицания: «Браво!», «Прекрасно!» – будто бы Ката и вправду уже сейчас красовалась в золоченом платье. И никто в эту минуту не думал о Пелли – ни тетя Влада, ни лишившийся галстука господин Бергроув, с трудом удерживавший разозленного Ринга.

Неожиданно аплодисменты оборвались.

Послышался крик, по силе равный раскату грома. Умбекка ворвалась на галерею, подобная духу мщения, выпущенному из царства мертвых. Послышались недовольные восклицания, шепот. Золотое видение вдруг испарилось, и Ката снова превратилась в несовершеннолетнюю девушку, которая стояла у всех на виду на галерее Курортного Зала, обнаженная по пояс.

Умбекка схватила ее за руку.

За другую руку ее схватила тетя Влада.

Они принялись тянуть Кату – каждая к себе. Ткань ее черного платья начала потрескивать. Того и гляди, оно могло лопнуть в швах.

– Верни мне мою девочку, зензанская шлюха!

Тетя Влада расхохоталась. Для нее это была всего-навсего игра, веселая азартная игра.

– Она такая хорошая девочка! Она такая... высоконравственная! – кричала Умбекка, как бы призывая на помощь всех, кто глазел на происходящее. Некоторые отвернулись. Другие смотрели, но не вмешивались. Тщетно пытались вмешаться лакеи.

Старик с лорнетом взволнованно прошептал:

– Ну, ведь нужно же что-то предпринять!

Старик в высоком парике ответил ему:

– Смотри, дружок! Смотри и наслаждайся! М-м-м, какая грудь!

Зрелище не оставило равнодушным и Ринга. Злобно тявкая, собачонка все упрямее пыталась вырваться из рук господина Бергроува.

– Сиди на месте, перестань вырываться, паршивец маленький!

– О Жак, какой стыд! – простонала Пелли и прижалась к плечу Бергроува.

– Проклятие! – Бергроув покачнулся, и Ринг вырвался. Безусловно, Ринг принадлежал к породе очень маленьких, самых маленьких собак. Но все собаки на свете, даже самые маленькие, когда-то были волками. Косточки у Ринга были хрупкие, как у цыпленка, но он был бесстрашен. Он был жутко злобен. А его крошечные зубки были острее бритвы.

– Ринг! Ринг! – кричал господин Бергроув, упав на колени.

А Ринг устремился в путь по опасному густому лесу из человеческих ног. Ему попадались до блеска начищенные ботинки на высоких каблуках, дамские ножки в белых чулках, качающиеся подола платьев. В любой момент кто угодно мог сделать шаг, в любой момент могли хрустнуть хрупкие косточки.

– Ринг! Ринг!

Но его судьба была предрешена. Прямо перед ним шелестел подол какой-то юбки. Кому принадлежала юбка, Рингу было совершенно все равно. Главным для него было то, что у обладательницы этой юбки имелись толстые, аппетитные, сочные лодыжки, в одну из которых он незамедлительно и впился зубами.

Пожалуй, Ринг не просто проголодался. Очень может быть, что он, как галантный, благородный рыцарь, хотел защитить свою хозяйку. Если так, то его благородство было поистине беспредельно. Маленькие зубки погрузились в жирную плоть. Умбекка взвизгнула.

Взвизгнула и попятилась.

Послышался жалкий, пронзительный вой. Тетя Влада отпустила руку Каты.

Это мгновение решило все. Пелли, измученная происходящим, все это время вертела в пальцах ожерелье. И вдруг цепочка не выдержала и порвалась. Алые рубины рассыпались по полу, раскатились во все стороны, а Ката, не удержавшись на ногах, налетела на Умбекку.

Умбекка почувствовала, что падает, но только крепче сжала руку своей юной подопечной. Спотыкаясь и скользя на рассыпанных по полу бусинах, они столкнулись с двумя стариками, один из которых держал в руке лорнет, а у другого на макушке возвышался несуразно высокий парик. Старик с лорнетом приложил все усилия к тому, чтобы удержать равновесие, но под ногу ему попалась бусина.

Под дружные испуганные крики оба старика, Умбекка и Ката перевалились через парапет и рухнули в бассейн.

ГЛАВА 13
ГОЛЛУХСКИЕ ХОЛМЫ

– Скрип-скрип! Скрип-скрип! – весело кричала Мила, взбегая вверх по мокрому склону холма.

– Сестренка, подожди! – со смехом кричал ее брат. Девочка бежала так резво – но, в конце концов, ей ведь не пришлось почти всю ночь удерживать перепуганных лошадей под проливным дождем.

Им поручили задание. Великой Матери до отъезда в Агондон понадобились определенные ягоды, которые росли только на Голлухских холмах. Раджал смотрел вперед – туда, где зеленые пастбища сменялись лесистыми возвышенностями. Сквозь тучи струился водянистый солнечный свет, через деревья перекинулась яркая радуга. Зрелище было просто восхитительное, но Раджал не слишком проворно переставлял ноги, да и сердце его билось невесело.

Где же Нова?

И почему это его так тревожило?

– Ну, догоняй же, старая колымага! – крикнула Мила. У нее был такой радостный вид, что брат не выдержал и улыбнулся. Ничто не вызывало у Милы такой радости, как походы за ягодами. Ее разноцветная птица, похоже, была с ней солидарна. Эо порхала, описывая круги над головой девочки, время от времени снижалась и что-то клевала в траве или засовывала головку в кротовину, а то принималась кружить у самых ног девочки. Потом девочка и птица начинали вместе плясать, и, в конце концов, Эо широко расправляла крылья и становилась похожей на маленькую радугу.

Раджал не мог не рассмеяться. Как он любил свою маленькую сестренку!

– Подожди! – крикнул он снова, шагая вверх по склону. На опушке леса, остановившись, чтобы отдышаться, он обернулся и обвел взглядом влажную долину. На небольшом возвышении лежал, как на ладони, город Варби. Гулко звенели колокола дня Кануна. Раджал помнил о том, что сегодня – ночь окончания сезона. Сегодня мало кто будет спать в курортном городке и мало кто посвятит себя молитвам. К городским воротам торопились экипажи. У других ворот, в которые пропускали груженые повозки, толпились торговцы.

Однако происходило нечто странное. От вереницы повозок вдруг отделилась фигурка человека в яркой одежде пажа. Паж бежал, а плащ развевался на ветру, словно парус. Торговцы с любопытством глазели на бегущего, а тот, пробежав мимо повозок, покатился вниз по склону холма, задыхаясь, но при этом хохоча. Разве так мог вести себя паж? Но, с другой стороны, кто их там, в Варби, поймет?

Неожиданно ноги сами понесли Раджала назад.

– Нова?

– Привет, Радж! Я все-таки улизнул от них!

Голос Новы звучал беззаботно, голубые глаза радостно сверкали. Но мальчик-ваган встал на его пути, подбоченившись.

– От кого ты улизнул? – прошипел Раджал, ухватил Нову за грудки и рывком поднял с земли. Отведя его подальше от торговцев, он проговорил: – И лицо у тебя совсем белое опять! И почему ты так нарядился? Это же одежда пажей принца Чейна, верно?

У Раджа было смутное подозрение, что он разговаривает с человеком, у которого не все в порядке с рассудком. С Новой что-то случилось, с ним что-то было не так. Но Нова только спросил:

– Радж! А ты ведь учился править лошадьми, правда?

– О чем ты болтаешь? Ладно, пошли. Нас послали за голлухским боярышником. Ну, идешь? Если я тебя сейчас отпущу, ты только снова угодишь в беду.

– О миленький аптекарь, что же с ней будет?

Явившийся по вызову модный аптекарь, толстячок в напудренном парике, выглядел, пожалуй, чересчур щегольски для представителя своей профессии. Он уже отвернулся и щелкнул замком своего блестящего саквояжа, когда Умбекка вдруг схватила его за рукав. Аптекарь обернулся к ней с профессиональной улыбкой.

Укутанная в теплые одеяла, толстуха сидела в глубоком кресле у огня. Ее забинтованная укушенная нога покоилась на табуреточке.

– Миледи, я бы поставил вопрос иначе. Давайте спросим: что будет с вами? Ваша юная падчерица в добром здравии. А вот ваше здоровье в более плачевном состоянии. То измождение, коему вы подверглись нынче утром, способно нанести непоправимый ущерб радикальному теплу – его потоку, его скорости, его флуктуациям. Не говоря уже о радикальной жидкости. Отдыхайте, досточтимая госпожа, и принимайте прописанные мною лекарства. К следующему Кануну все будет хорошо, но только если вы будете соблюдать предписанный мною покой, покой...

– К следующему Кануну? Но мы должны уехать из Варби! Мы должны уехать немедленно! О моя бедная, бедная девочка!

Аптекарь наигранно рассмеялся – так смеются в ответ на несмешную шутку, когда рассмеяться обязывает вежливость. С той же наигранностью он называл Умбекку «миледи» и «досточтимой госпожой». Несомненно, для него она была пустым местом: подумаешь, супруга какого-то провинциального чиновника. Но аптекарь давным-давно научился обращаться со своими пациентами не в соответствии с их титулами, а в зависимости от того, кем эти пациенты себя воображали. Подобное обращение производило подлинные финансовые чудеса. Кроме того, госпожа Вильдроп была амбициозна, весьма амбициозна.

Аптекарь понимал, в чем суть ее игры. Притворяясь особой высочайших моральных качеств, эта толстуха держала девушку на коротком поводке. На всем протяжении курортного сезона в Варби ни одному молодому человеку не было позволено подойди к ней близко. Девушку это раздражало, а молодые люди просто-таки стонали от тоски. Но к концу сезона какой притягательностью могут похвастаться те девицы, которых на коротком поводке не держали, которым давали порезвиться? Разве они способны привлечь к себе такое же внимание? Разве в ночь новолуния, когда происходил обряд выхода девушек в свет, приуроченный к их совершеннолетию, теми же глазами смотрели бы на них кавалеры? И тут появилась бы госпожа Вильдроп с наживкой на крючке. В течение одной луны – да нет, скорее – вопрос с замужеством был бы решен. Девушка выскочила бы замуж за какого-нибудь богача.

И теперь она была жутко напугана тем, что за одно-единственное утро все ее труды, вложенные в этот сезон, пошли прахом.

Аптекарь позволил себе едва заметную иронию.

– Леди, вы намерены уехать сейчас? В преддверии окончания сезона? О, это непростительно с вашей стороны. – Он широким жестом указал в сторону окна. Солнечный свет с трудом проникал сквозь плотные шторы. – Завтра темное небо над парком Элдрика взорвется миллионами звезд. Яркие фигуры в серебряных масках будут кружиться и подпрыгивать, словно вырвавшиеся на волю духи, и всех и вся очаруют своим волшебством. О миледи, это будет волшебная ночь! Разве вы хотя бы из окна не полюбуетесь на нее?

Для Каты, стоявшей у того самого окна, о котором говорил аптекарь, его слова звучали сладчайшей музыкой. Она, сверкая глазами, обернулась. Похоже, она на миг забыла о позоре, пережитом в Курортном Зале. Похоже, на миг она подумала о том, что, может быть, ей позволят пойти на бал.

Умбекка осталась непреклонна. Правда, приняв сильнейшие успокоительные пилюли, она расслабилась, и, как ей сейчас казалось, мозг ее словно обернули ватой, и все же она умудрилась возразить:

– Добрейший аптекарь, вы не представляете, какой позор обрушился на голову моей бедной падчерицы! О эта порочная кокотка, эта Влада Флей...

Она еще довольно долго продолжала причитать, но, в конце концов, иссякла. Аптекарь снисходительно погладил ее руку и произнес слова, которые сам посчитал успокоительными:

– Ну вот, а теперь, как я уже сказал, вам предписан полный покой. Только покой позволит вам сохранить душевное равновесие. Да, и весьма щадящая диета. Я скажу вашей служанке, чтобы она готовила вам на завтрак постный бульон, а на ужин вареное яйцо и кусочек черствого хлеба.

Умбекка жалобно застонала и крепко уснула. Ката расхохоталась.

Аптекарь резко обернулся к ней. Она снова была одета в строгое церковное платье. Не успевшие высохнуть волосы были отброшены со лба и схвачены очаровательной небесно-голубой лентой. Непредвиденное купание не принесло ей ничего, кроме пользы. Ее кожа просто светилась чистотой.

Какой невинной, какой чистой она казалась!

Увы, аптекарь не видел того, что произошло в Курортном Зале, но слышал уже два рассказа об этом – от девушки-служанки, что вызвала его, а потом – от собрата по профессии, который, хохоча до упаду, поведал ему эту историю на площади. «Ах, Франц, жаль, что тебя там не было!» Утирая слезящиеся глаза, он рассказывал о пикантных подробностях происшествия. "Эта жирная старая корова вынырнула из бассейна, словно какой-нибудь громадный кит... А эти двое старикашек барахтались в воде... но девушка... " Тут другой аптекарь смеяться перестал, и во взгляде его возникло нечто мечтательное. Он наклонился к самому уху приятеля и горячо зашептал о том, как облепило фигурку девушки намокшее платье, как прекрасно очертились при этом ее формы. «Но, Франц, ведь юная мисс Вильдроп – из твоих пациенток?» Аптекарь ответил, что это так и есть, многозначительно помахал саквояжем и поспешно попрощался со своим коллегой, который ему явно жутко позавидовал.

А теперь он пристально смотрел на девушку.

Разве прежде она не казалась ему скучной, бесцветной девицей, марионеткой в жирных пальцах тетки? А теперь он не сомневался в том, что в ее жилах течет горячая кровь. Как он жалел о том, что за все время пребывания этой девушки в Варби он только и делал, что время от времени щупал ее пульс да прописывал ей фруктовые сиропы! Долг аптекаря порой вынуждал его обследовать пациенток более внимательно. Многие высокосветские дамы стонали от восторга, когда он касался их своими тонкими, чувствительными пальцами...

Но тетка всегда была рядом, вот в чем беда!

Аптекарь спрятал усмешку и заверил девушку в том, что ее тетушка скоро будет в добром здравии, если только придет в равновесие радикальное тепло, радикальная жидкость и радикальный гумор. Он любил щеголять своей профессиональной терминологией. Однако, отметил аптекарь, трогаться в путь им пока было, безусловно, рано.

Сам он этому радовался.

И не сомневался в том, что этому рада девушка.

На пороге маленькой гостиной он поклонился и на миг пожал руку девушки. Ката обратила внимание на то, что аптекарь сегодня ведет себя с ней более торжественно, более почтительно. Быть может, он в мыслях смеется над ней? Она покраснела и, опустив глаза, уставилась на его руки.

Ногти аптекаря были удивительно чистыми и ухоженными.

– Ну до чего вкусны... – покачал головой Нова и облизнул пальцы, перепачканные соком ягод.

– Тебя не для того послали, чтобы ты их ел, балбес!

– А почему их есть нельзя? Разве они ядовитые?

– Мы их собираем для Великой Матери, – прошептал Раджал и кивком указал на Милу – так, словно она могла сильно огорчиться из-за того, что Нова ел собранные ягоды. Все трое шагали под соснами, с игл на них падали капли дождя. Карманы у всех были набиты ягодами боярышника. Солнце стояло высоко над лесом, пробивалось сквозь густую хвою яркими стрелами лучей.

– Знаешь, я съел... почти все, – шепотом признался Нова. – Я ведь не завтракал.

– Не завтракал он! Ну, вот что, будет лучше, если ты соберешь еще ягод, понял, Нова? А не то тебе и завтракать не захочется!

Раджал не смог удержаться от насмешливой ухмылки. Ягоды голлухского боярышника предназначались не для еды, а для волшебства.

– Да, кстати, а что с тобой стряслось ночью? Нова все еще оставался излишне возбужденным.

– Спал в подворотне. Угодил в драку в трактире. Ой, и еще... ты не поверишь, Радж. Я чуть было не поступил в «Серебряные маски»!

Теперь настал черед Новы снисходительно улыбаться.

– Что?!

Но разговор на этом оборвался. Чистый, прозрачный звук наполнил воздух. Это была Мила. Девочка остановилась чуть в стороне, ее легкие волосы сверкали в лучах солнца, губы были разжаты, руки раскинуты. С губ ее слетала мелодия без слов... да нет, то была и не мелодия, а скорее этот звук напоминал звучание камертона. Звук этот был настолько завораживающ, что разноцветная птица Эо начала медленно кружить над головой девочки. Мальчики, не шевелясь, слушали как зачарованные. Пение Милы даже немного напугало их. А потом голосом, непохожим на свой собственный – голосом более низким и глубоким, Мила произнесла:

ВАРБИ ЖДУТ

Вот и все. Но затем она произнесла эти слова вновь, когда обернулась к своим спутникам. Взгляд у нее был странный – остановившийся, застывший, но глаза ее сверкали.

ВАРБИ ЖДУТ


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю