Текст книги "Король и Королева Мечей"

Автор книги: Том Арден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

Но у пса, даже самого дрессированного и вышколенного, есть острые зубы и когти, а если луч солнца упадет на самую тусклую стекляшку, она способна сверкнуть так ярко, что взглянешь на нее – и ослепнешь. Разве не таится всегда под пеплом хоть крошечный тлеющий уголек?

И вот кто-то готов раздуть его.

Слышится шепот...

Синий принц, ты славно играешь свою роль. Как смирно ты стоял рядом со своим братцем на его коронации! Но задумывался ли ты о том, почему тебе отведено это место? Разве ты так уж уверен, Синий принц, в том, что тебе подобает эта роль, роль отражения в зеркале? Из-за глупого суеверия твое тело подвергли надругательству, твой нрав – смирению. По какому праву? Ради чего? Разве это не жестоко?

Что это такое? Ты скажешь «измена»? «Ересь»? Но послушай меня, Синий принц. Откуда тебе знать, что не ты родился первым? Правда ли то, что именно тебе изначально была отведена роль последыша? Разве у тебя под кожей не болят до сих пор те раны, что нанес тебе твой брат, который толкал и пинал тебя еще в материнской утробе?

Но я скажу тебе нечто большее. Подумай о том, как страшна была та ночь, когда вы родились. Как грохотал гром, как мерцали и гасли свечи, как рыдали женщины из-за смерти королевы! Да-да, Синий принц, подумай хорошенько! Разве можем мы безоглядно верить тому, что тогда произошло, отличить истинное от ложного? Настоящее от отраженного?

Ты отворачиваешься от меня? Но ведь ты правоверный агонист! Синий принц, подумай о своей вере! Твой брат угрожает стране опасными нововведениями. Он уже лишил орден Агониса всякой гордости. Теперь он присматривается к новым горизонтам для своих реформ. Уж не станет ли он проявлять терпимость к Виане, божеству еретиков-зензанцев? Не дарует ли он полную свободу ваганам, чье грязное божество запятнало наш мир своей порочностью?

Синий принц, найдутся еще такие, кто помнит ночь вашего рождения? В ту ночь королевский шут бормотал о том, что нам суждены зловещие времена. Да, он был шут, дурачок, но разве не сказано, что устами шутов порой глаголет истина? Шут говорил: «Грядет ложный король». Он говорил: «Придет ложный король и прогонит истинного». Что бы это еще могло означать, как не то, что твой брат, Алый принц, станет узурпатором твоей власти?

Слова шута были пророчеством! И пророчество сбылось!

Синий принц, ведь есть люди, которые противятся твоему брату-узурпатору. Есть люди, которые только и ждут знака от тебя и готовы выступить в бой с твоим именем на устах. С твоим именем на устах они сорвут алое знамя узурпатора и затопчут его! С твоим именем на устах они отрубят ему голову! Ваши войска ждут. Твой час близок. О Синий принц, послушай меня и встань на нашу сторону!

Но почему я называю тебя принцем?

Очень скоро вы перестанете называться принцем и станете королем!

Да-да, представьте, что вы – Эджард Синий. Представьте свою зависть, обиду, унижение. Потом представьте свое волнение. Чувство вины. И спросите себя: разве так уж удивительно, что Брат Транимель столь победно вернулся к власти?

Но, безусловно, это всего лишь версия, одна из версий случившегося.

ГЛАВА 25
МОЛОДЫЕ АРИСТОКРАТЫ

– И фехтование?

– Ну конечно!

– И верховая езда?

– Безусловно.

– Стрельба?

– Неизбежно.

– Так... Что еще... Катание на коньках?

– А разве Риэль не замерзает уже сейчас, пока мы с тобой разговариваем?

– Служба? В гвардии, к примеру?

– Не теперь. Мой кузен еще слишком молод.

– Понятно. Расставьте ноги чуть шире, сэр. Вот так.

– Император, а вы все запоминаете?

– А когда я присылаю счета, вы им верите, господин Пеллигрю?

– Конечно, Император!

– Ну, значит, вы знаете, что память у меня хорошая.

Все это время Джем помалкивал и как зачарованный смотрел на свое отражение в зеркале. В одной сорочке он стоял, расставив ноги и раскинув руки в стороны, а возле него суетился смешной маленький человечек с растрепанными волосами. Он ползал по полу, словно мирно настроенный паук, поднимался, ходил по кругу и все время прикладывал к Джему портновский метр. Время от времени человечек что-то бормотал себе под нос, порой загибал пальцы, но ничего не записывал.

Пеллем сидел рядышком на конторке. Он посвистывал, курил и болтал ногами. Вид у него был самый счастливый. За окнами шумела улица Лунд, пролегавшая в самом сердце Старого Города. Там воздух был холодным и седым, там слышались крики извозчиков и уличных торговцев, собачий лай, стук колес по булыжной мостовой. А в мастерской портного ярко горели лампы и сверкали зеркала, здесь пахло дорогими тканями. Неподалеку возвышалась громада Главного храма. Она словно грозила в любой момент обрушиться и похоронить под собой улицу. Но здесь тоже был своего рода храм – храм той веры, которую исповедовали Пеллигрю.

Здесь располагалась мастерская Джепьера Квисто, королевского портного, самого дорогого в Агондоне.

– Когда я был молод, – приговаривал господин Квисто, – мне говорили, что на свете есть два правила. Правда, тогда никто не растолковал мне, что же это за правила, но теперь, когда я из безвестности поднялся до таких высот, что мои высокопоставленные заказчики называют меня «Императором с улицы Лунд», я, пожалуй, мог бы взять на себя такую смелость и сформулировать эти два правила. На мой взгляд, они таковы. Первое – никогда не спорить с высокопоставленными особами. Второе – ничего не забывать. И надо вам сказать, сэр, я никогда не делаю ни первого, ни второго!

– Я знаю, Император. Но вот у меня тут список, составленный лордом Эмпстером...

Император только рукой махнул.

– Можете не показывать. Разве я не знаю, что вам нужно? Черный костюм для посещения храма? Придворный синий костюм? Костюм для оперы, для прогулок по саду? Костюмы для балов, для праздников? Двадцать комплектов белья? Неужто вы думаете, господин Пеллигрю, что Император с улицы Лунд не знает, что нужно джентльмену?

– Для оперы?

– Пока мы остановились на костюме для посещения оперы.

– Прошу прощения, Император, я уже и сам забыл. Нова, тебе уже можно одеться. Бери свою одежду.

– Одежду? – фыркнул Квисто. – Тряпье!

– Ну, будет вам, Император, это, между прочим, мое платье. Вы мне самолично все это сшили в прошлом году.

– Именно так, господин Пеллигрю.

Император сложил портновский метр и хитро усмехнулся.

– Пелл, пойдем? – резко проговорил Джем.

Он впервые подал голос с того мгновения, как они вошли в мастерскую. Портной и Пеллем изумленно посмотрели на него.

– Ты бы лучше штаны для начала надел, Нова.

Джем улыбнулся, покраснел и принялся натягивать штаны. Почему-то им вдруг овладела странная тревога. Он смотрел на свое отражение в зеркале и не мог оторваться. Император перечислял полагающиеся джентльмену наряды, а Джем думал: «Это сошьют мне. Это будет мое». Но как же это могло быть? Словно картинки на страницах быстро перелистываемой книги, замелькала перед ним его новая жизнь. Рэкская опера, стрельбище, Оллонские увеселительные сады... Звук ружейного выстрела, падение подстреленной птицы... Скрип коньков, рассекающих лед замерзшего Риэля... Цокот конских копыт на аллее парка... Лица встречных дам, густо сдобренные косметикой. Прикосновение губ к дамской перчатке... "О леди, какая приятная встреча... " Тиралосское вино и джарвельские сигары в обитой бархатом театральной ложе. Кто-то сдает карты...

«Но это все неправильно! Разве моя миссия состоит в том, чтобы стать светским джентльменом, напыщенным созданием, разодетым в шелка и кружева?» Джем сжал в руке кристалл, хранимый, как прежде, на груди. Что-то было не так, иначе и быть не могло. Но когда он попробовал заговорить об этом с лордом Эмпстером, у него почему-то ничего не вышло. Почему-то он был способен только слепо повиноваться этому человеку. Что же стало с его собственным зрением?

Джем торопливо развернулся и направился к двери. Ему хотелось поскорее оказаться на холодной улице Лунд. Последовавший за ним Пеллем вдруг обернулся на пороге.

– О Император...

– Сэр?

– Я хотел спросить, как ваша дочь?

– Гека здорова. В этом сезоне ее выведут в свет.

– В свет? Теперь?

– Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Думаете, что и здесь торговля, чистой воды торговля?

– Вовсе нет!

Император пожал плечами.

– Мне повезло, сэр. Я поднялся достаточно высоко для того, чтобы иметь возможность порой постучать в потолок, и тогда меня услышат те, для кого мой потолок является полом. Льщу себя надеждой на то, что моей дочери суждено ступать по этому полу.

– Звучит весьма возвышенно, Император. Но разве вы забыли о второй вашей дочери? Ведь у вас есть и другая дочь?

– По-моему, вы ошибаетесь, сэр. О нет, мне вполне хватает Геки.

– Странно, а я был совершенно уверен в том, что у вас две дочери. – Пеллем улыбнулся и, решив, что тема исчерпана, поспешно перешел к другому вопросу. – Костюм для праздника.

Император постучал пальцем по лбу:

– У меня тут все записано.

– Для меня.

– Для вас, сэр?

Джем, стоя на пороге, нетерпеливо озирал многолюдную улицу. Темнело. Храм возвышался над улицей Лунд подобно высокой, зловещей горе. Мальчишки-фонарщики уже готовили факелы. Джем потирал замерзшие руки. В окошке дома напротив появилась девочка и показала ему язык. Какая-то старуха, громко крича и ругаясь, пыталась перейти улицу. В руках она держала за лапы жалобно кудахтающих куриц.

– Пожалуй, вы немного сорите деньгами, господин Пеллигрю, – с нескрываемым уважением пробормотал Император.

– Так и есть, Император. Но я охвачен ожиданиями.

– Все молодые люди чего-то ожидают. Это так типично. Но если ваши ожидания должен оправдать я, прошу только одного: чтобы они были четко и ясно выражены и кое-чем подкреплены.

– Вы непростой человек, Император.

– Но ведь уж точно – щедрый, верно?

– Да-да, я так и хотел сказать – «щедрый»!

– Стало быть, костюм для оперы тоже синего цвета? Но вы должны согласиться со мной, сэр, что за один сезон джентльмен может износить весь свой гардероб.

– Император, я не спорю!

И Пеллем невольно улыбнулся, и глаза его сверкнули.

* * *

Теперь вернемся во дворец Короса. Но нет, на сей раз мы не станем заходить в самые роскошные апартаменты. Вы ведь помните, сколько мы всего увидели, пока заглядывали в окна дворца? А теперь давайте спустимся в его мрачные темницы, где появилась новая узница. Ее посадили в одиночку, и это благо для нее, иначе к этому времени ее бы уже неоднократно изнасиловали заключенные самого отвратительного вида. Не дали бы ей покоя и томившиеся в общих темницах дамы. Ее бы били, щипали, издевались, как могли. Ведь Мэдди, грудастая, пухлая Мэдди – настоящая красотка. Как жадно тянутся к ней руки всех, кто прозябает в мрачном подземелье! Падшие тянут к падению других – таков закон природы.

Но Мэдди повезло, по крайней мере, пока. Она опустилась на кучу подгнившей соломы и задумалась, а потом заснула. Однако сон ей приснился такой, что она, очнувшись, горько разрыдалась и застонала. Многие, очень многие стали бы рыдать и стонать, если бы они мечтали об Эджарде Синем. Но Мэдди снится не вечно пьяный старик, который того и гляди обратится в противную ядовитую жабу. Неужели король – этот король! – еще способен внушить кому-то любовь?

Бедняжка Мэдди постарела. В ее рыжих волосах поблескивает седина, на пышной груди проступают темные пятнышки. Последняя роль сыграла с ней злую шутку. Падшая девица? Мэдди Кодв пала давным-давно, если считать падением разрыв некоей телесной завесы. Но она вовсе не шлюха, хотя к ней так относятся мужчины. Мужчины! О, она хорошо знает их. Они пустышки, никчемные пустышки!

Однако в долгих скитаниях по печальному и горькому свету Мэдди встретился один мужчина, которого она не в силах забыть. Нет-нет, ее король – не гадкая жаба, она навсегда запомнила его юным. Он присутствовал на представлении, где она танцевала и пела. Разве тогда она не влюбилась в него с первого взгляда, в этого прекрасного стеснительного юношу – задолго до того, как она поняла, какая его ожидает судьба? О, как ярко она запомнила их первое свидание! В те дни Синичка (так она ласково называла его) был так неловок, он даже комплимента толком сказать не мог. Как он краснел, как опускал глаза... Она была готова посмеяться над ним, но он склонился и поцеловал ее руку, и у нее пересохло в горле. Ей бы надо было порвать с ним, прогнать его, но она не смогла. А он вдруг страстно сорвал с ее руки перчатку... Этим все могло бы и закончиться. Другой мужчина мог бы на этом остановиться, отдав себе отчет в том, на какой ступени стоит женщина, которую он в мыслях назвал своей богиней. Но Эджард Синий, увидев ее обезображенную руку, не оттолкнул Мэдди. Нет, он полил ее бедную руку слезами, а потом... о, как она любила вспоминать это мгновение! – потом он поднял голову, и их глаза встретились, и он показал ей свою руку, на которой точно так же не хватало одного пальца!

О Синичка, Синичка!

И вот теперь, сидя на гнилой соломе в мрачной темнице, Мэдди растирает и нянчит свою несчастную руку. Сколько уже циклов прошло, а ей все еще так больно! Но, может быть, боль сохранилась только в ее памяти? Снова и снова она видит себя маленькой девочкой. Она подносит отцу кувшин с элем, кувшин качается, эль проливается на стол. Как она плачет! Как кричит! Ведь она так старалась услужить! Она готова опуститься на колени и просить у отца прощения, но разозленный пьяница вскакивает, хватает дочь за руку, выхватывает из-за пояса охотничий нож и отрезает ее палец, словно кусок колбасы! «Это только первый! – кричит он. – Еще раз так сделаешь – еще один отрежу!»

Но вышло так, что через несколько дней отец Мэдди погиб. Карета какого-то дворянина наехала на него на улице. Мэдди помнила, как она проталкивалась сквозь толпу. Она увидела отца. В руке тот сжимал бутылку, а его грудь была раздавлена – по ней проехали колеса. Перед смертью отец поцеловал ее в лоб, а потом поцеловал ее забинтованную руку и сказал... Ведь она все понимает, ведь она понимает, что он сделал это только потому, что так хотел, чтобы она была хорошей девочкой.

«Да, папа, я этого никогда не забуду!»

Бедная Мэдди Кодв! Она не знает, что очень скоро ее ожидает смерть.

– Ну!

– Что?!

– Нова, парируй!

– Я пытаюсь!

– Я тебя убью...

– Эй!

– Умри, предатель-красномундирник!

– О-о-ох!

Рапира Джема со звоном упала, сам он тяжело рухнул на пол. Эхо разнесло шум по галерее. Тяжело дыша, он лежал на спине и смотрел на высокие стропила.

Опять он убит!

Из окон струился холодный свет.

– Да я тебя даже не поцарапал! – расхохотался Пеллем и стащил с лица синюю кожаную маску.

Джем сел, взволнованно ощупал защитный жилет. И верно, ни царапины. Однако Пелл легко мог ранить его.

– Я никогда не научусь, Пелл. Не думаю, что из меня получится светский джентльмен.

– Кроме рапир, есть еще пистоли.

– Не думаю, что за них стоит браться.

– На самом деле рапира более благородное оружие. Так что давай продолжим. – Пеллем снова натягивает маску, скрывая за ней свою симпатичную розовую физиономию. На словах он всегда так самоуверен, но самом деле в нем так много мальчишеского... У дам всегда возникает желание оберегать его. По крайней мере, он сам так утверждает.

Сверкает его рапира.

– Помни, тебя непременно вызовут на дуэль. Это всего лишь дело времени, Нова. Защищайся!

Подражая другу, Джем покачивается с носка на пятку. Разве хоть когда-нибудь в жизни чувствовал он себя более нелепо, чем в полном фехтовальном облачении светского молодого человека. Шляпа с пером, жилет, лосины... И все синего, королевского синего цвета... Забавно, как ему не пришло в голову, что Пеллем выглядит в этом костюме еще более потешно.

Джем все еще преклонялся перед своим новым другом.

Звон стали.

– А тебя уже вызывали на дуэль, Пелл?

– И не сосчитать, сколько раз! Я тебе рассказывал про принца-электа Урган-Орандии?

– Вроде бы нет.

– Жуткий провинциальный грубиян! Представляешь, у него хватило наглости оскорбить...

Звон стали.

– Даму?

– При чем тут дамы? Меня! Он назвал меня толстяком! Но если бы ты увидел своими глазами этого жирного Бинки...

С экспансивностью, которая не очень приличествовала обстоятельствам, Пеллем начал довольно длинное повествование о том, как Бинки волочился за какой-то придворной дамой, которая его постоянно отвергала. Но рассказ все время крутился вокруг пуза Бинки. Якобы в школьные годы того спустили с лестницы и он, согласно свидетельствам очевидцев, при этом подпрыгивал, как мячик. А потом как-то раз в гостиной у леди Чем-Черинг у него вдруг с треском разорвались штаны...

Словом, по сравнению с ним Пеллем считал себя просто-таки стройным.

Но Джем почти не слушал его. Он напрягался изо всех сил, стараясь парировать выпады Пеллема. По его щекам под маской ручьями тек пот. А Пеллем дрался небрежно – небрежно! И почему это у него так легко получалось? Джем мог только защищаться, а о том, чтобы атаковать, и речи быть не могло. Он закрывался и закрывался от ударов друга, а тот просто играл и дрался вполсилы. Это ужасно злило Джема. В те дни, когда Джем был «ваганом», ему так легко было фехтовать. Правда, тогда в руке у него был деревянный меч, а его противником был Раджал.

Дзынь! Дзынь! – звенели рапиры. Как Джему хотелось в одно мгновение вдруг превратиться в мастера фехтования, в неустрашимого героя!

Гнев боролся в нем с отчаянием.

И вдруг послышался голос:

– Вряд ли ты очень стараешься, Джем. Ты ведь не можешь ударить человека в живот.

Лорд Эмпстер!

Джем оборачивается. Его таинственный покровитель стоит у камина, греясь возле потрескивающего пламени. Как это ему удается появляться так неожиданно и бесшумно? Он только что вернулся из дворца, на нем сапоги для верховой езды, но разве были слышны его шаги по лестнице? Этот благородной вельможа обладает удивительной способностью мгновенно появляться и мгновенно исчезать. Он всегда в черном плаще, и порой Джему кажется, что стоит ему только отвернуться, взмахнуть полой плаща – и он исчезает. Кроме того, он неизменно носит широкополую шляпу и курит длинную витую трубку из слоновой кости.

Сине-серый дымок окутывает его лицо, словно вуаль.

Словно занавес.

С насмешливым сочувствием он наблюдает за своим протеже, за тем, как Джем делает выпады и парирует с неуклюжестью человека, которого только что подняли с постели. Джем держит рапиру так, словно она неимоверно тяжела, словно она деревянная...

Ноги у него подкашиваются, он спотыкается...

– Ну, что же ты? Тебе случалось побеждать и в более трудных боях...

И снова звенят рапиры, но голос лорда Эмпстера слышен, хотя он еле заметно шевелит губами. Его голос плывет в воздухе, словно дым, и незаметно вплывает в сознание Джема. Порой у него мелькают такие мысли: «Может быть, лорд Эмпстер все время рядом?»

Лорд Эмпстер говорит о благородном оружии, о его добродетели, мудрости и изяществе. Пристрелить соперника с помощью взрыва пороха – что в этом от искусства? Самый злобный зензанский дикарь мог бы пристрелить другого человека издалека, как собаку! Но совсем другое дело – выхватить из ножен сверкающий стальной клинок, взмахнуть им и закружиться в танце смерти, чтобы сияли, вспыхивали и ударялись друг о друга остро заточенные лезвия, готовые вонзиться в живую плоть...

Звон стали.

У Джема пылают щеки. Хорошо... Он должен стать заправским фехтовальщиком? Пеллем оттеснил его к окну. Джем держит рапиру вертикально, переводит ее в горизонтальное положение, выдерживает напор, с которым давит на его оружие клинок Пеллема. Сейчас он мог бы нанести ответный удар. Но ведь Джем благороден. Он отпрыгивает в сторону. Рапира Пеллема, оказавшись перед неожиданной пустотой, скребет кончиком лезвия по оконному стеклу.

Неожиданно ситуацией овладевает Джем. Пеллем прыжком разворачивается. Его ловкость и подвижность постоянно изумляют Джема. Пеллем полноват, но не тяжел. Он словно большой надувной шарик, легко носящийся по ветру. Но уже поздно!

Звон стали.

Быть может, Пеллем стал слишком самоуверен. Несколькими хлещущими ударами Джему удается заставить его отступить.

– Умри, подлый синемундирник!

Рапира выбита из пальцев Пеллема. Она подпрыгивает и катится по полированному полу.

– Вот это да, Нова!

– Лучше?

– На-мно-го!

Джем, ликуя, оборачивается к своему благородному покровителю. Он ждет похвалы лорда, как ждал бы ее от отца, которого никогда не видел. Но лорда Эмпстера уже нет. Только облачко дыма висит в воздухе у камина.

– Как он это делает? – шепчет Джем.

– Гм? – Пеллем утирает платком раскрасневшееся лицо.

– Лорд Эмпстер. Как это у него получается – неожиданно появляться и исчезать?

– У Эмпи? Понятия не имею, о чем ты говоришь, старина. Послушай, Нова, а ты разошелся не на шутку. Даже синемундирником меня обозвал. Наверняка ты ошибся и хотел обозвать меня красномундирником, да?

Джем улыбается.

– Ну конечно!

Но он встревожен. Радость победы угасает. Он хмурится. Странное одиночество набатом звучит в его сердце. Но нет. Это всего-навсего бьют внизу часы.