Текст книги "Король и Королева Мечей"

Автор книги: Том Арден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА 3
СИГАРЕТКА

– Гека, я скольжу!

– Ой, Джильда, держи меня за руку, скорее!

Сестры, мисс Квисто, спешили к чайному домику. В любое мгновение их могла нагнать дуэнья. Тогда бы две плутовки стали переглядываться, тяжело дыша, и таинственно подмигивать друг другу. Дуэнья Квисто стала бы причитать по поводу того, что их лаковые туфельки вымазаны грязью, а платья вымокли под дождем. Знала бы дуэнья Квисто, что только что могли пострадать не только платья и туфельки девушек.

Как только они исчезли за поворотом аллеи парка, красивый молодой человек с блестящими черными усами, провожавший их взглядом, многозначительно усмехнулся. Одетый в форму капитана драгунов, этот молодой человек только что появился – в отличие от девушек неторопливо и даже, пожалуй, несколько лениво – из темных зарослей. Теперь, стоя под нависшими над аллеей ветвями, он отряхивал промокшую треуголку и оправлял помятый мундир.

«Как жаль, что пошел дождь», – с недовольством подумал он. Ведь именно потому, что по листьям зашлепали капли дождя, обе мисс Квисто бросились искать укрытия. Более хорошенькая из них, мисс Джильда, явно была готова не только к невинному поцелую – в этом молодой человек не сомневался. Если бы он сумел увести ее подальше от некрасивой сестрицы, кто знает, какие еще бастионы сдались бы ему без боя? Ведь как раз перед тем, как она вырвалась из его объятий, капитан жарким шепотом умолял ее о новом свидании.

Здесь. Утром, в день Кануна. А главное – наедине.

О, каким восторгам он ее научит тогда!

Капитан вздохнул и отряхнул брюки. Под дождем аллеи почти совсем опустели. Кругом никого не видно, и все же он немного выждал перед тем, как пойти следом за девушками. Осторожность бы ему не повредила. В Варби негде было укрыться от сплетен – такой уж это был городок.

В сезон Терона, когда высший свет съезжался в Варби, все радовались, что сумели убежать от жары и духоты столицы. Здесь, в курортном городке, нет комендантского часа, разговоров о войне, здесь под запретом суеверные страхи, вызванные приближением тысячного цикла Эпохи Покаяния. Все забывалось здесь, все кружилось в веселом танце. И все же стоило только отдыхающим в Варби посмотреть в сторону гор, как они ощущали вполне внушительное напоминание о том, что происходило совсем недавно.

Весь сезон Терона напролет, в году девятьсот девяносто девятом-г, Голлух-на-Холме готовился к очередной зензанской войне. Роты, прибывавшие из Лексиона и Орандии, а также с запада, под барабанный бой топали через долину в гарнизонный городок. Со стороны холмов доносились шум муштры и холостые выстрелы по мишеням. Частенько на аллеях парков курортного Варби встречались отпущенные в увольнение солдаты. И все же в Варби ружейные выстрелы звучали всего-навсего как синкопы, сопровождавшие размеренный ритм бальных танцев. Яркие же формы синемундирников только добавляли синий цвет в общее разноцветье нарядов курортников.

Молодой капитан сунул руку за лацкан мундира и вытащил из внутреннего кармана серебряный портсигар – подарок от некоей дамы, славившейся на все Внутренние Земли своей неподкупной невинностью.

Изо всех иллюзий на свете, изо всех обманов более всех других капитан питал насмешку по поводу такой иллюзии, как женская невинность. Женская честь! Да вот хотя бы нынче утром он навестил невесту одного из своих соратников, офицеров... Он облизнулся, припомнив запрокинутую головку, вздрагивающие кудряшки... Сколько стоила благородная дамочка? Уличная шлюха попросила бы пять, а то и десять крон. А цветы высшего общества, если их лишить всех их шелков и кружев, оказывались ничуть не лучше – да нет, хуже! – траченных оспой красоток, которые слонялись за армейскими обозами и предлагали себя офицерам. Нет, не о своей невинности пеклись благородные дамочки – они пеклись о своей репутации. Любой смельчак мог бы пользовать их в свое удовольствие – лишь бы только никто не знал...

Дождь стихал. Капитан постучал по блестящей крышке портсигара незакуренной сигареткой. На миг зажглось огниво, озарило яркой вспышкой полутемную аллею, заклубился в сыром воздухе дымок. Капитан зашагал в обратную сторону, к выходу из парка.

И куда же он, интересно, направился, этот офицер-повеса?

Тир-лир-лир-ли-ли!

Над лужайкой пронеслась радостная птичья трель. Это ворковал венайский голубок, чудесная птица с радужным оперением, порхая над головами сестричек Квисто.

– Гека, там представление!

– Сестрица, нет! Нам надо возвращаться!

– Ой, давай посмотрим, Гека, ну совсем немножечко! Тебе же всегда нравились ваганы, я знаю, что нравились...

– О сестрица, право, о чем ты! Какие-то грязные уличные бродяги...

Но старшая сестра торопливо прокладывала себе путь через толпу благородных дам и господ, которые, несмотря на дождь, сегодня заполнили парк. Орудуя зонтиками и шурша тафтой пышных юбок, сестры проталкивались мимо зевак – лакеев, горничных и нянек с грудными младенцами на руках, которые толпились позади благородного люда. Хохоча, мисс Квисто протиснулись между дамой в кринолинах и креслом-каталкой, в котором восседал пожилой джентльмен. Молодой синемундирник, учтиво приподняв шляпу, отступил в сторону, пропуская их.

Джильда окинула офицера оценивающим взглядом. Высокий, но некрасивый и к тому же всего-навсего лейтенант. Ее слегка бросило в дрожь при воспоминании о кратких сладостных мгновениях, пережитых с капитаном. Вот это мужчина! Она непременно должна вырваться на свидание к нему! Канун? Но ведь это же... завтра! Последний Канун перед окончанием сезона – и последний шанс. Джильда закрыла глаза и чуть было не застонала, стоя посреди толпы, представляя дивные ласки, которыми одарит возлюбленный...

Тир-лир-лир-ли-ли!

Голубок уселся на насест над ваганским балаганом, в последний раз громко проворковал и, опустив головку, зарылся клювиком в яркие перья и сладко заснул. Небольшая толпа выжидающе смотрела на помост. Ваганский балаган, один из многих в курортном городке, стоял на пересечении аллей обширнейшего парка Элдрика. Остроконечная крыша, раскрашенная так, что напоминала птичий хохолок, венчала небольшую ротонду, устроенную наподобие эстрады, воздвигнутой на каменной плите, возвышавшейся над тротуаром. На синий в звездах занавес, протянутый между замшелыми колоннами, с закругленного карниза капал дождь. Из-за занавеса доносился приглушенный гул колокола. Подагрического вида старик в инвалидном кресле сладко вздохнул – похоже, его этот звук убаюкивал. Джильда хихикнула. Гека заявила, что ей скучно. Только молодой синемундирник хранил молчание и не спускал глаз с появившейся между складками занавеса смуглой руки с длинными пальцами. Рука медленно отодвинула занавес. В балаганчике горел узорчатый светильник, рассеивая в сыром воздухе золотистый свет. Струились вверх дымки благовоний.

Во время ваганских представлений занавес зачастую открывали не полностью, и что происходило внутри балагана, не было видно до конца. Дама в пышном парике наклонила голову. Джильда вытянула шею, вгляделась в полумрак. Из-за занавеса вышли ваганы. Первым, как обычно, выступал Лиловый Игрок, одетый в бархат самых темных оттенков заката.

Но что-то нынче было не так. Игроку следовало быть элегантным, даже эфемерным, а появился здоровяк с бычьей шеей, выпяченным животом и дурацкой ухмылкой. Его физиономию украшала разбойничья черная борода. Грубовато хохоча, он попятился назад.

Столь же удручающее впечатление произвела и вся остальная труппа. «Зеленая с золотом», певица мудрости, оказалась девчонкой-толстушкой, «Судьбу в синем» и «Решимость в алом» представляли двое долговязых подростков, которым явно недоставало необходимого для роли чувства собственного достоинства. А на роли сладострастного Пьеро, Черного Стража, Жонглера-Попрыгунчика и всех прочих персонажей представления под названием «Бой на мечах» и вообще не нашлось актеров. Не было ни имперских властителей, ни даже созерцателей, которые должны были исполнять замысловатые танцы и проноситься сквозь толпу, взявшись за руки.

– Хмф! – недовольно фыркнул пожилой господин и заерзал в инвалидном кресле.

Гека округлила глаза. Ее сестра наморщила губки. Им довелось побывать на представлениях, которые давали самые лучшие труппы в империи. Сестры бывали в «Волли», и в рэкской опере, и в увеселительных садах Оллона. Да вот хотя бы: всего-навсего в прошлом сезоне знаменитые «Серебряные маски» – пять сотен силачей в сопровождении пятидесяти обезьян, рогатой лошади, льва-попрыгунчика и тысячи дрессированных птиц – стали украшением фестиваля, устроенного под патронатом леди Чем-Черинг. Конечно, нечего было и ждать чего-то подобного от каких-то уличных ваганов, но даже у бродячего театрика должна была иметься лицензия на представления! На взгляд Джильды, этим оборванцам не следовало позволять играть перед приличными людьми.

Приличные люди, похоже, были с ними согласны. Многие потянулись прочь от балагана. Даже слуги и те начали недовольно перешептываться. А молодой синемундирник по-прежнему не сводил глаз со сцены.

И как только «Бой на мечах» начался, по лицу его скользнула тень странной грусти.

Все знали о том, что ваганы ленивы и неряшливы, что они бродяги, бездельники и наделены множеством пороков. Во многих частях империи этих почитателей мрачного бога Короса и вообще поставили вне закона. Лишь в южных округах Внутриземья их терпели в роли шутов, танцоров и актеров, но и здесь находились люди, которые полагали, что всех ваганов до единого следует отправить в ссылку или держать в особых лагерях. Молодой лейтенант к таким людям не относился. При любой возможности он смотрел представления ваганов. Даже нынешнее ему могло бы понравиться. Даже то, что ваганы были кое-как одеты и вообще имели непрезентабельный вид, напоминало лейтенанту о тех ваганах, которые приезжали, бывало, в ту деревушку, где прошло его детство, и давали представления на деревенской лужайке.

Как же давно, казалось, это было!

Обрюзгший здоровяк в лиловом платье запрокинул голову и поднял руки вверх, и на глаза лейтенанта набежали слезы. Ваган, конечно же, заметил, что зрителей поубавилось. Прямо над его головой покачивались веревки, напоминавшие лианы в джунглях и сплетенные в разноцветные яркие спирали. Пальцы вагана сжали «лианы» и потянули... Лейтенант вытер слезы. Снова послышался печальный звон колокола. Колокол ударил раз и еще раз, и его звук сосредоточился под крышей ваганского балагана.

Всего прозвучало шесть ударов, и всякий раз звонил другой колокол – по одному удару в честь каждого из богов, и один – в честь верховного бога Орока. Затем, поначалу медленно, но очень ритмично зазвучала перекличка двух колоколов: бом-бом-бом! Дон-дон-дон! Колокола били в лад, расходились, вели мелодию. Вскоре их звучание, в котором поначалу прослеживалось единство, стало сложным и мощным. Оставалось только поражаться, что эту неземную музыку из колоколов извлекал толстопузый лысоватый мужичок. Колокольные веревки опустились ниже и опутали его так, что казалось, будто он угодил в странную разноцветную клетку.

Мальчик в синем вышел вперед, за ним вперед шагнул мальчик в алом. У обоих в руках были тяжелые золотые мечи. Молодой лейтенант не спускал глаз с актеров. На самом деле он знал, что мечи почти невесомы и, уж конечно, сделаны не из золота. Ударяясь друг о дружку, эти мечи могли издать лишь тупой, деревянный стук, и все же, выкрашенные сверкающей ваганской краской и окруженные неземным светом балагана, они казались наделенными необычайным волшебством. Крадучись, кошачьим шагом мальчики пошли по кругу. Но если они и были врагами, они были врагами бесстрастными и готовились к поединку, лишенному пыла и огня.

Золотистый свет светильника смешался с ранними сумерками, он покачивался в воздухе, словно дымы благовоний. Затем девочка, «Зеленая с золотом», начала петь. У ее голоса была необычайная чистота – словно остро наточенным резцом вели по краю прекрасного кристалла.

Мальчики с мечами сделали по одному выпаду, медленно повторили их. Молодой лейтенант знал о том, что сейчас начнется волшебство. Деревянные мечи, соприкасаясь, начнут звенеть как настоящие, и от их звона задрожит воздух. А потом, наверное, откроется занавес и из тумана появятся призрачные силуэты, а радужные краски на крыше начнут смещаться и кружиться и струиться, словно яркие ленты. А потом... потом, наверное, дуэлянты, украшенные этими самыми лентами, станут вприпрыжку скакать среди толпы и, легонько тыкая зрителей тупыми мечами, извлекать из их лезвий роскошные шелковые носовые платки, сверкающие монетки, разноцветных птиц – и тогда все собравшиеся поглазеть на представление станут радостно восклицать и хлопать в ладоши – и благородные господа, и простонародье.

Но нет.

Конечно же, ничего этого не произошло.

Подобным чудесам не суждено было произойти в нынешнее время. Молодой лейтенант глубоко задумался, впал в мечтательное состояние. Но пока он как зачарованный смотрел на сверкающие мечи, толпа зрителей почти окончательно рассосалась. Все новые и новые дамы и господа покидали представление, уходили даже разочарованные слуги. А те, что остались... кто откровенно хихикал, кто мяукал, кто шипел... Подагрический старичок поднял палку и, помахав ею, велел своему лакею увезти его прочь.

Молодой лейтенант прикусил губу. Печаль сдавила его сердце. Он попытался снова сосредоточиться на представлении. Нет. В нем не было ни капли волшебства и быть не могло. По сцене передвигались двое угловатых мальчишек в дурацких костюмах и притворялись, будто дерутся на мечах, а девчонка-толстушка визгливым голосом что-то выкрикивала.

И вдруг мальчишка в алом костюме бешено запрыгал по сцене. Забыв о стилизованных, постановочных выпадах, он вдруг вообразил себя яростным воином и принялся размахивать деревянным мечом перед самым лицом мальчика в синем. То ли он за что-то разозлился на своего «соперника», то ли его возмутила холодность зрителей – трудно сказать. Как бы то ни было, такое поведение для вагана вообще было странным.

Мальчик в синем тоже разозлился. Ведь всем и каждому было известно, что победить должен синий, а не красный. Поначалу он пытался отбиваться, потом отбежал подальше, но мальчик в алом отставать не желал, и тогда его противник в ярости взмахнул мечом.

Послышались насмешливые выкрики и вялые хлопки.

С мисс Джильды Квисто этого хватило.

– Гека, пойдем-ка...

– Нет, Джильда, ну еще...

– Гека, честное слово! Не хочешь же ты сказать, что тебе нравится это вульгарное...

– Дамы, вы уже уходите? – прервал их перепалку мужской голос.

Молодой лейтенант обернулся и увидел, как офицер, его соратник, отвесил девушкам низкий поклон и учтиво приподнял треуголку. Подумать только – как это его другу удалось освоить все эти ужимки!

Мисс Джильда Квисто хихикнула и проворно отпустила платье сестры. Она не слишком ловко напустила на себя важный вид, улыбнулась и позволила капитану коснуться губами ее перчатки – всего на миг. Затем она развернулась, взмахнула зонтиком и унеслась прочь, увлекая за собой сестру, которой уходить явно не хотелось.

Однако и этого краткого мига было достаточно. Глаза капитана сверкнули. Теперь он понял все: он мог не сомневаться насчет мисс Джильды. Завтра утром в тенистой аллее парка он будет ждать ее – ждать с нетерпением.

О, только бы не было дождя!

– Такие красотки – и их еще не выводили в свет. Что скажешь, дружище?

Молодой лейтенант с обожанием смотрел на друга. Роскошные усы капитана поблескивали в золотистом свете, лившемся от балагана. Капитана совершенно не интересовало ваганское представление. Он затянулся сигареткой и проводил спешно удалявшихся девушек чувственным, недвусмысленным взглядом. На пальце руки, в которой он держал сигарету, сверкнул аметистовый перстень.

– И какие горячие... – мечтательно проговорил он. – Особенно старшая. Лексионская кровь – по глазкам видно. Как там в стишках говорится:

 
Северяне-мужчины, говорят, холодны,
А южанок сердца пылом страсти полны...
 

Что-то в этом духе. Быть может, дружище, как только я преуспею с мисс Джильдой, я тебя пристрою к ее сестричке?

С губ молодого лейтенанта сорвался нечленораздельный протест. Капитан расхохотался, взял своего дружка и подчиненного под руку и увел в сторону от ваганского балагана. Когда он заговорил с другом снова, голос его зазвучал мягко, заботливо. Быть может, в этом и была насмешка – кто знает? Капитан был само обаяние. Бормоча ласковые речи своему приятелю, он успевал отвечать на улыбки и взгляды случайных прохожих в аллеях. Дамы, ловя на себе взгляды капитана, запрокидывали головки и принимались обмахиваться веерами.

– Ты слишком строго судишь обо мне, дружище, – говорил капитан. – Дело в том, что под пышными юбками мисс Джильды простирается неизведанная страна. Вскоре твой дружок станет первым исследователем этой страны. Но как только неприступная Джильда покорится мне, разве мне не стоит сподвигнуть моего ближайшего приятеля на более легкие завоевания?

– О нет, я ни о чем таком...

Как и мисс Джильда несколько мгновений назад, лейтенант густо покраснел.

– Друг мой, я все понимаю! – воскликнул капитан, но лейтенант не догадался о том, что же именно так прекрасно понимает его приятель. – Но только теперь ты слишком строго судишь самого себя! Для таких завоеваний ты оснащен не хуже меня... хотя нет – пожалуй, все-таки немного хуже. И все же очень многие маленькие проказницы стонали бы от страсти, лежа под тобой. Ты только подумай о том, каких блестящих возможностей ты лишаешь себя!

Об этих самых блестящих возможностях лейтенант как раз думал довольно часто. Но почему-то от этих мыслей было мало толку. Как-то раз, разомлев от количества выпитого эля, он признался другу в том, что уважает дам, слишком сильно уважает, и потому позволяет себе баловаться – он так и сказал: «баловаться» – только с девицами из простонародья. В ответ на эту тираду его дружок презрительно рассмеялся и обозвал его дурачком. Заявление лейтенанта было далеко от истины.

То есть очень и очень далеко. И капитан об этом превосходно знал.

– Темнеет, – сказал он теперь. – Самое время подзаправиться вечерним нектаром, что скажешь?

Лейтенант просиял. Но как только молодые люди направились к воротам парка Элдрика, капитан снова вернулся к своей излюбленной теме, и голос его стал сладким, просто-таки медоточивым.

– Дружище, для удовлетворения наших плотских желаний нет предела. Ведь всего за несколько грязных монет простой солдафон может оказаться в объятиях страстной шлюхи вместо того, чтобы драить сортир. Да-да, шлюх хватит на всех! А ты, дружище, уклоняешься от исполнения своих прямых мужских обязанностей!

– Знаю, Полти, знаю! – уныло протянул лейтенант. Капитан предостерегающе сжал руку друга, прижал указательный палец к губам.

– Боб, ну ты что, в самом деле? Сколько раз тебе повторять? Запомни наконец: я – Фоксбейн, капитан Фойс Фоксбейн. А ты – лейтенант Бейдж Берри.

Бедняга Боб только еще сильнее ссутулился и помрачнел.

ГЛАВА 4
«СТРЕЛА»

– Н-но!

Стефель хлестнул лошадей бичом, и карета медленно тронулась по Большому Кругу. Каждый вечер во время курортного сезона в Варби, после того как угасал закат, высокосветская публика выезжала на катание по богатым улицам – мимо Королевской Ассамблеи и парка Элдрика, затем – через городские ворота, а оттуда – по поросшему деревьями берегу Риэля. Катание по Большому Кругу, заполнявшее промежуток между днем и вечером, приносило свои, совершенно особенные радости. В это время по воздуху от одной кареты к другой перелетали томные взгляды, наполненные многозначительностью и пониманием.

Для Умбекки катание означало ежедневное «проветривание» Каты, и она в значительной мере предпочитала такое времяпрепровождение опасной пешей прогулке по улицам мимо скверов, служивших местами любовных свиданий. Девушка, которую еще не выводили в свет, могла безо всякой опасности для себя выезжать на вечернюю прогулку с тетушкой, если, как на том настаивала тетушка, окошки в дверцах кареты были затянуты плотным газом – таким же плотным, как шторы в комнате Каты. Умбекка не догадывалась (а могла бы и догадаться) о том, что карета, окошки которой были таким образом замаскированы, привлекала куда как больше интереса и разжигала любопытство некоторых субъектов. Тем большее любопытство вызывала карета изящная и вдобавок – с гербом имперского губернатора.

Ката со скукой смотрела в занавешенное окошко. Катающихся на Большом Круге сегодня было немного. Дождь сменился моросью и туманом, но повсюду в Варби чувствовалось приближение смены сезона. С высоких подстриженных деревьев опадали листья, стало раньше темнеть, мальчишки-фонарщики зажигали фонари вдоль дуги эспланады Элдрика. Умбекка проговорила:

– Ужасно торопливая девица, я всегда так думала. Просто ужасно.

– А? Это ты о Джели? – рассеянно отозвалась Ката – так, словно успела забыть о своей кузине, однако тут же добавила: – Никто и не сомневался в том, что милашка Джели выскочит замуж за первого попавшегося. Госпожа Квик что говорила: Джели – импульсивная особа. И верно: она действительно всегда беззастенчиво флиртовала со всеми без исключения гостями-мужчинами.

– Гостями-мужчинами? – всполошилась Умбекка. – Не могли же заведение госпожи Квик посещать мужчины?

Ката рассмеялась:

– Тетя, ну какая же вы глупенькая! У некоторых девушек были страстные поклонники, и их никак нельзя было удержать от штурма ворот!

– Детка, ну что это за речи!

Умбекка была шокирована. Она понимала, что Ката ее обманывает, и шокировало ее именно то, что ее юная подопечная говорит ей неправду, и притом – такую неправду. Это как-то не вязалось с добродетелью воспитанницы заведения госпожи Квик, а слово «добродетель» было самым главным в заведении, можно сказать – паролем.

Пансион был местом, где девушкам из высшего общества прививали знания и умения, необходимые представительницам прекрасного пола, – хорошие манеры, умение вышивать, вести вежливые беседы, но более всего – расположенность к нравственной чистоте, которая, по всеобщему убеждению, являлась главным достоянием приличной девушки. Мисс Квик гордилась тем, что ее воспитанницы быстро выходили замуж – и Джелика Венс это, похоже, доказала. На протяжении жизни уже почти двух поколений все высокопоставленные дамы Эджландии в свое время были воспитанницами пансиона госпожи Квик. Каждый год, когда в свет выводили новую партию девиц, о них можно было смело сказать, что они не так давно переступили порог заведения Квик.

Определить это можно было сразу.

Тот год, когда Ката поступила в пансион госпожи Квик, для ее тетки был годом тайного отчаяния. Умбекка никогда не была воспитанницей пансиона, но отлично знала об этом учебном заведении. В детстве она часто прогуливалась мимо большого чопорного дома, стоявшего по другую сторону от Оллонских пустошей, и с тоской глядела на высокие беленые стены. Какой завистью наполнялось ее сердце, когда она думала о том, что Ката получает то, чего она, Умбекка, была лишена!

Но все было к лучшему. Все было ради общего блага.

Когда капеллан Фиваль впервые заговорил о своем замысле, Умбекка была просто-напросто ошарашена. Затем мало-помалу она начала понимать, в чем смысл плана капеллана. Что толку держать девчонку в Ирионе? Губернатор вроде бы был не против того, чтобы женить на ней своего сынка, но в конце концов, мнение несчастного старика нельзя было принимать в расчет – он выжил из ума. Нет-нет, говорил капеллан, для маленькой мисс Катаэйн найдется применение получше. Ведь они надеялись на то, что бедному муженьку Умбекки пожалуют титул лорда? Увы, их надеждам не суждено было сбыться, они были разбиты вдребезги. Но разве теперь перед ними не открывался новый путь в борьбе за то, чтобы расстаться с прозябанием в провинции? Ведь мисс Ката была необычной девушкой – скажем так, экзотичной, верно? Многие благородные господа многое бы отдали за то, чтобы обладать такой девушкой. Если бы девушку удалось выдать замуж, и притом – удачно, какие блага из этого можно было бы извлечь?!

Безусловно, обо всем этом капеллан говорил не прямо, а намеками. И, пожалуй, теперь Умбекка почти верила в то, что замысел Фиваля целиком альтруистичен, что все задумано из исключительно человеколюбивых побуждений, ради блага драгоценной малютки Каты.

И все же в душе Умбекки ворочались темные страсти. И прежде всего мучили ее зависть и амбиции.

Ну а потом – сомнения. Сомнения и обида.

Дочь Сайласа Вольверона – в заведении госпожи Квик?

В небесах зловеще прогрохотал гром.

– О боги, какой кошмар! – вскричала толстуха, радуясь тому, что можно отвлечься от зыбкой темы разговора. – На Петлю Воспера нам сегодня не выбраться, милочка!

– Тетя, но это несправедливо! Уже несколько дней подряд вы не возите меня на Петлю!

– Будет тебе, детка! Разве я виновата в том, какая погода? Надвигается гроза, в этом можно не сомневаться! – Умбекка забарабанила изнутри по крыше кареты. – Стефель! У ворот поверни обратно, слышишь?

Ката надулась. Петлей Воспера называлась часть Большого Крута, лежавшая за городскими воротами, – ответвление от мощеной дороги, спуск к реке. В погожие деньки было так приятно смотреть на поросшее тростником мелководье и пышные заливные луга, обрамленные плакучими ивами. В разгар сезона Терона здесь царило многообразие полевых цветов, и даже в плотно укупоренную карету проникал их аромат и заглушал противные запахи полированного дерева и кожи.

А сегодня – разве не прекрасна была бы река сегодня, под грозовым небом! Ката представила себе порывы ветра, живо вообразила, как их у реки внезапно настигает гроза. Тогда она выскочила бы из кареты и стала бы танцевать под дождем.

О, как бы она танцевала!

Порой Катой овладевали самые странные желания. Она понимала, что если бы об этих желаниях узнала ее тетка, она была бы потрясена, да и все девушки из пансиона госпожи Квик. И сама госпожа Квик тоже. И все приличные, благовоспитанные дамы. И благородные господа. Особенно те из них, что пожелали бы на ней жениться...

Что с ней было не так?

Но ей так безудержно хотелось хоть каких-то волнений!

– Тетя... – проговорила Ката, но не договорила и принялась напевать мелодию – варбийский вальс.

Умбекка вздохнула. Она-то знала, что грядет. Бал в честь смены сезона! Но толстуха ни за что не позволит девушке своевольничать. Ни за что на свете. Умбекка твердо решила не сдаваться, не допускать проявлений слабохарактерности. Ее подопечной будет позволено посмотреть ваганское представление и фейерверк, но, как подобает девушке ее возраста, она отправится домой, как только пробьет четырнадцать.

Не будет ей ни платья к балу, ни квадраданса, ни лексионских деликатесов, ни голлухской пляски.

И ни одного тура варбийского вальса!

И вообще: ради чего они приехали сюда, в мир высшего общества? Ради удовольствий? Мужчины могли флиртовать с глупыми девчонками, но что в итоге? Что происходило, когда их юная красота увядала? В лучшем случае им суждено было выскочить замуж за сына торговца! От одной этой мысли Умбекку трясло. Они должны были следовать правилам, до последней буквы! Только девушка, наделенная непререкаемой добродетелью, могла рассчитывать на то, чтобы стать женой графа, маркиза, герцога... принца!

– Пелли останется, – робко намекнула Ката.

– Что-что, милочка?

– Пелли останется – ну, на бал.

Это был самый убийственный аргумент Каты. В этом сезоне мисс Пелли Пеллигрю, сама о том не помышляя, превратилась для Каты в образец для подражания. «Какая славная девочка», – бывало, бормотала Умбекка, оставляя Кату в обществе Пелли. Ката с этим не соглашалась, но, в конце концов, стала даже радоваться компании Пелли, которая, как и Ката, пребывала на положении Непосвященной. Вдобавок опекунша у Пелли была похуже, чем у Каты, – то есть намного хуже! Кроме того, Пелли была начисто лишена очарования. Она была некрасивая, скучная и глупая и, по мнению Каты, во всем уступала ей самой.

В пансионе Пелли была одной из тех девочек, которых Джели окрестила «барышнями с приданым». Судьба малышки Пелли – обладательницы тусклых волос и кожи с жирным блеском, зависела исключительно от ее немалого приданого. Так говорила Джели, и Ката, смеясь, с ней соглашалась. Вскоре весь пансион хихикал над пущенными Джели и Катой по кругу шуточками насчет приданого Пелли – о том, как это приданое красиво, добродетельно и женственно. «Долго ли, – заливались хохотом девочки, прижимая к губам ладони, – приданое Пелли останется неприкосновенным?» О, это была замечательная игра, а однажды она стала особенно замечательной – в тот вечер, когда девочки принялись водить вокруг Пелли хоровод в дортуаре и распевать: «Барышня с приданым! Барышня с приданым!» Тогда они довели Пелли до слез.

– Мисс Пеллигрю? – недоверчиво спросила Умбекка. – Останется на бал? О нет, детка, ты наверняка ошибаешься. Дуэнья мисс Пеллигрю со мной солидарна. Она бы ни за что не позволила...

Она не договорила. Снова послышался грохот – но только на этот раз это был не раскат грома, а грохот копыт и стук колес. Люди из высшего общества никогда не ездили с такой скоростью!

Глаза Умбекки помрачнели. Глаза Каты полыхнули огнем.

«Стрела»!

Она хорошо помнила этот звук. По вечерам в пансионе Ката и Джели порой торчали у окна, глядя на белесую дорогу, что пролегала через болота. Себя они любопытными девицами не считали – наоборот, они всем и каждому твердили о том, что их ничем невозможно удивить, и все же появление любого красивого экипажа становилось для них событием. Карета с королевским гербом пробуждала в их воображении видения дворцов и прекрасных принцев, коляска или ландо какого-нибудь важного господина заставляла представить балы или банкеты, волнующую подготовку к свадьбе. Даже громоздкая почтовая карета могла помочь девочкам мечтать о мире за стенами пансиона. Но самой волнующей, конечно же, была «стрела» – легкий открытый экипаж, изготовленный, как говорили, по типу гоночных колесниц страны Унан-Лиа. На таких разъезжали только молодые и отъявленные смельчаки.

Ката отдернула шторку.

– Деточка!

Умбекку возмутило поведение Каты, однако девушка столь резко отпрянула от окошка, что толстуха поняла, что нечто шокировало ее подопечную. Ката изумленно разжала губы и побледнела.

– Что такое, детка?

– Тетя, там Пелли!

– Мисс Пелли Пеллигрю? О чем она говорит?

– Эгей! – прозвучал звонкий мужской голос. Всхрапнули лошади, и «стрела» промчалась мимо. Умбекка была потрясена. Экипажем правил господин Бергроув, молодой человек, аморальнее которого еще поискать, а на сиденье рядом с ним, у всех на виду, полыхая румянцем и хохоча, сидела... мисс Пелли Пеллигрю!