Текст книги "Песни мертвых детей"

Автор книги: Тоби Литт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Наконец одна из рук Эндрю что-то нащупала. Мы увидели, как ладонь с надеждой высунулась из воды Озера, точно оживший меч-экскалибур. Рука отчаянно цеплялась за воздух, который был жизнью. Мы чувствовали, как Эндрю пытается заставить тело подчиняться. Хотя бы голову. Рот. Ноздри. Переместить голову туда, где уже находится рука. И ни в коем случае не выпускать из руки воздух. Иначе вместе с ним улетучится и жизнь. А жизнь ведь так ярка в тот момент, когда она готова оборваться. Глядя на судорожные движения Эндрю, мы подумали, что, наверное, впервые наблюдаем смерть. В его последних движениях чувствовались жуткие намеки на судороги. В этих движениях было что-то неестественное, наводящее на мысли о предсмертных конвульсиях. В наших мыслях Эндрю тоже угасал, умирал. То, что находилось в воде, превратилось в животную энергию. Наши желания отныне занимала не Жизнь, но Выживание.

– Ладно, – сказал отец Эндрю, переводя наши мысли в слова. – Достаточно.

Он оттолкнул нас, и мы ощутили – в его массивности, в его силе – уверенность, что Эндрю выживет и вернется к нам.

Ботинки его отца целиком ушли под воду, и тут затылок Эндрю коснулся поверхности воды и замер. Эндрю больше не дергался из стороны в сторонy. Мы сосредоточились на том, чтобы он распрямился, вытолкнул голову наверх.

Его отец зашел по пояс, по грудь.

О том, что было потом, мнения расходятся, Эндрю уверял, как и все остальные, включая Пола, что в тот момент, когда отец его схватил, он и сам уже глотнул спасительного воздуха. Его отец, выступивший на этот раз против нас, утверждал, что его сын утонул бы, если бы не он. (Он подразумевал именно «мой сын утонул бы», а отнюдь не «я бы убил своего сына».)

Губы Эндрю показались над водой, раздвигая студенистую поверхность. Мы на берегу с облегчением услышали его захлебывающийся кашель. И когда отец второй раз за день закинул его на плечо, мы уже знали, что наш вожак, наш друг Эндрю по-прежнему с нами. (Разумеется, мы понимали, и впоследствии это было неопровержимо доказано, что отсутствие кого-то одного из нас, постоянное отсутствие, а не временное заключение, как в случае Пола, означает полную перемену во всех членах Команды.)

Отец Эндрю, с которого стекала вода, за ноги которого ведьмиными пальцами все еще цеплялись водоросли, выволок заходящегося в кашле сына из Озера, в которое сам его и забросил.

Когда он положил Эндрю на землю, тот повернулся на бок и согнулся пополам.

– Разве я тебе не говорил всегда задерживать дыхание? – спросил его отец. – Разве я тебе не говорил резко выдохнуть, когда касаешься воды?

vi

Эндрю не мог не припомнить, когда и где отец дал ему этот совет. Это случилось во время семейного праздника в прошлом августе, на побережье, в Корнуолле. Они с отцом катались на высоких волнах День был воплощением корнуоллского лета: ясный, ветреный, бодрящий, с волнением на море. Налетающая волна подхватывала Эндрю, подхватывала и переворачивала, выдергивая из-под него дно. Не успев вдохнуть, Эндрю уже вертелся в самом центре волны, чувствуя, что находится в полной власти каприза стихии. Если вода решит похоронить его навсегда в своей синеве, она это сделает. Перевернувшись пару раз в воде, пальцами ощутив щекотку обратного потока – то ли русалочью, то ли бабушкину ласку, – Эндрю почувствовал себя игрушкой в лапах моря. Но океан не интересовали ни игры, ни забавы, ни что-либо еще. Вода была просто водой, которая вела себя так, как должна вести вода, подчиняясь исключительно силе тяготения, – она толкала, дергала и тянула. По счастью, еще одни подводный кувырок вытолкнул Эндрю из стены белой пены. Его выкинуло головой вперед на гальку, на берег. Вслед откатная волна швырнула еще несколько маленьких камешков. Следующая волна отбросила его еще дальше от воды, к бегуще-ревущей матери, словно безмолвно говоря: пошел вон.

Нам очень быстро стало ясно, что с Эндрю все в порядке. Бледная кожа и удушающий кашель, возможно, и указывали на неминуемую кончину, им мы-то чувствовали его присутствие. И через пару минут Эндрю открыл глаза. А Лучший отец трогательно опустился подле него на колени.

– Да ладно тебе, – сказал он, – хватит.

А еще он сказал:

– Кончай валять дурака.

И один раз, всего лишь раз он прошептал:

– Крошка Ру.

Мы знали, что Крошка Ру – древнее, почти доисторическое прозвище нашего друга, нашего вожака. Оно относилось к тому времени, когда Эндрю не умел выговаривать свое имя. Отец Эндрю уже много лет не называл сына Крошкой Ру. Мы поняли, что он хочет сказать. Мы увидели, как ужасно-ужасно он его любит. Настолько ужасно, что отказывал себе в величайшем наслаждении, в наслаждении выплескивать любовь.

Эндрю был нашим вожаком. Он был вожаком, потому что был сильным. Отказ его отца от любви, от проявлений любви, – верный признак непомерной любви – означал самую огромную силу, какую мы встречали в нашей жизни. Лишь позже мы в полной мере осознали это. (Те из нас, кто остался жив и еще способен что-либо сознавать.) А в те дни мы испытывали лишь благоговение, куда более сильное благоговение, чем перед преисподней, полицией, нашей директрисой или даже Советами.

Эндрю пришел в себя, сел, а затем и встал.

– Ты как, в порядке? – спросил Лучший отец.

– В порядке, – ответил Эндрю и согнулся, уперев ладони в коленные чашечки.

– Очень опрометчиво с твоей стороны так прыгать в воду, – сказал Лучший отец.

Вот в такие минуты отец Эндрю и умудрялся стать одним из нас. В отличие от прочих взрослых он признавал абсолютную необходимость лжи, когда случалось нечто такое, что могло вызвать всякие вопросы. Эта ложь должна была стать нашей ложью для всех остальных взрослых, для всех остальных придурков. Если нас спросят, мы скажем, что Эндрю опрометчиво прыгнул в Озеро. Лучшему отцу не было нужды добавлять: «Особенно не говори матери, что случилось на самом деле». Ясное дело, матерям никогда и ни в коем случае нельзя говорить, что случилось на самом деле. Этому мы от Лучшего отца научились. Матери просто не могут справиться с правдой. А кроме того наша преданность лжи не была локальной: нет, эта ложь, как и любая другая наша ложь, носила универсальный, вселенский характер.

Питер вел Архивы. (Мы хотели оставить точный и скрупулезный отчет о наших достижениях для историков, когда они проявят интерес – а они непременно проявят – к спасителям нации. И потому в каждого дня, на листах формата А4 в узкую линейку, Питер подробно описывал наши операции.) Запись этого дня была такой: «Эндрю опрометчиво прыгнул в Озеро, и Лучшему отцу, который случайно оказался поблизости, пришлось его спасать.» Даже Полу, когда его наконец выпустят из тюрьмы, мы расскажем эту ложь. Но каким-то чудом Пол почувствует, что эта ложь является ложью, хотя мы никак не намекнем ему на это. Ничто в нашем и тоне или в наших словах не будет указывать на обман. И все же Пол поймет, что произошло на самом деле. И если ему когда-нибудь придется сообщать кому-то эту универсальную ложь, он сделает это вполне осознанно. Ложь – одна из тех вещей, которая делала нашу Команду Командой.

– Очень опрометчиво с моей стороны так прыгать в воду, – повторил Эндрю между приступами кашля.

– Какие вы отдали приказы касательно проведения операции в непосредственной близости от воды? – спросил Лучший отец, вновь становясь генерал-майором.

– Постоянная и предельная осторожность, – сэр! – без промедления прохрипел Эндрю.

– Совершенно верно, – кивнул генерал-майор, позволив себе в последний раз коснуться мокрой головы сына. – А теперь продолжим. Это крайне важная операция, и она должна быть завершена к… – он посмотрел на часы с треснутым стеклом, – к четырнадцати ноль-ноль. – Затем он нам всем подмигнул и сказал: – Печенье с тмином к чаю. Выполняйте.

– Есть, сэр. – Питер и Мэтью отдали честь. Генерал-майор зашагал в направлении Двери.

Свет позднего лета, пробивающийся через лиственный шатер, временами испещрял его спину бело-золотыми пятнами. Дверью мы называй тайный лаз в Ведьмин лес. В одном месте две доски в заборе болтались на ржавых гвоздях. Раздвинув их, точно шторы, мы с легкостью проникали в Ведьмин лес.

vii

Как только генерал-майор скрылся из виду, Эндрю опять повалился на землю. Здесь мы, наверное, должны пояснить, что он вовсе не плакал.

Когда Эндрю пришел в себя, мы вновь занялись нашим заданием. Хотя мы и были уверены, что генерал-майор не устроит вторую засаду, двигались мы все же с предельной осторожностью. И Эндрю снова занял место во главе отряда.

Мы шли не по тропе, а крадучись пробирались вдоль деревянного забора. Именно так нам и следовало действовать изначально. Мы усвоили урок – все мы. Пусть унижению водой подвергся только Эндрю, но на самом деле в пучину унижения окунули репутацию Команды. Через Эндрю Лучший отец преподал урок всем нам.

Каждые несколько шагов Эндрю знаком приказывал нам остановиться, продвижение вперед, конечно, замедлялось, но такой способ был гораздо безопаснее. Эндрю считал своим долгом не признаваться, что его трясет от озноба.

Через Дверь мы вынырнули из Ведьминого леса, не встретив вражеских сил. Эндрю быстро провел разведку местности за углом, затем велел двигать за ним. В мгновение ока мы пересекли открытое пространство Гравийной дороги и присели под тисовыми деревьями на краю кладбища. Перемещаясь от надгробия к надгробию, мы постепенно приближались ко входу в церковь. Это был здравый тактический ход. Мы видели, как по Гравийной дороге в направлении Святой тропы проследовали две группы собачников. После еще одной стремительной разведки мы пробежали через покойницкие ворота и упали за куст рододендрона на маленьком «островке безопасности». Теперь наступил черед самой большой опасности: дом Эндрю, Стриженцы, отделяли от нас примерно футов тридцать открытого пространства. Эти тридцать футов включали и кусок дороги, ведущей от Эмплвика к Флэтхиллу, той самой, на которой проводилась колясочная гонка. В задачу Эндрю входило перевести нас на другую сторону без потерь в живой силе. Кусты там росли погуще, и в них можно было укрыться. А дальше не составляло никакого труда пробраться через черный ход в сад Стриженцов.

Мимо проезжали машины, одна за другой, иногда даже по три или четыре вереницей – тянулись за каким-нибудь тупым тихоходом. Мы скорчились за кустом, вслушиваясь в шум двигателей Когда наконец наступила тишина, Эндрю убедился, что путь открыт, и рысцой устремился через дорогу. Времени у него было в обрез: едва он успел очутиться на противоположной стороне, как на гребне Костыльной улицы показалась машина. По счастью, Эндрю прикрывала высокая елка. К тому времени, когда машина скатилась с горки, он успел нырнуть за кустарник

– Ну ни фига себе! – прошептал Питер. – Чуть не облажался.

– Отлично просчитано, – возразил Мэтью. Его уверенность в Вожаке была абсолютна и неколебима.

Теперь Эндрю мог с более удобной точки оглядывать дорогу в обе стороны. По его сигналу – два коротких свиста – мы должны были подхватить ветку и кинуться со всех ног. Мы чуть не сорвались по ошибке, когда услышали его чих, до того были на взводе. Но вот тишина просто мертвецкая, свист, и мы срываемся с места!

viii

Звук автоматной очереди достиг наших ушей, когда мы еще не успели добежать до середины дороги

– Тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та!

На бегу мы оглянулись, но источник пальбы определить не смогли. Затем сверху раздался голос генерал-майора:

– Не знаю, почему вы все еще бежите, вы оба давным давно мертвяки!

Задрав головы, мы увидели его на самой верхотуре дома. Генерал-майор был настоящим снайпером. Он находился на одной из тех позиций, которые мы избрали в качестве идеальных точек для нападения на русских. На крышу Стриженцов можно выбраться через чердачное окно.

Кренясь и шатаясь, мы сошли с дороги, уронили ветку и рухнули. Мертвецы. Но расстроены собственным убийством мы были не очень. Генерал-майор выбрал самую лучшую позицию, с которой открывался обзор на все стороны. Через траву мы благоговейно наблюдали, как он проворно слезает c крыши по толстенной водосточной трубе. Мы впервые видели, чтобы кто-то из наших родителей рисковал жизнью. (Разумеется, наши матери рисковали жизнью, когда производили нас на свет. За это мы их одновременно уважали и презирали. Они перестали иметь значение ровно в ту секунду, когда мы его обрели.)

Эндрю съежился в кустах. Неужели генерал-майор аннулировал задание? Пока ты движешься, нет ничего страшного в том, что ты мокрый с ног до головы, но вот когда неподвижно валяешься на Земле – это совсем другое дело. Эндрю было стыдно, что его так трясет.

– Не повезло, – прошептал мертвый Мэтью.

– При чем тут везение, – ответил Эндрю. – Это просто тупость.

Отец Эндрю, переставший быть генерал-майором, открыл заднюю калитку.

– Заходите же! – сказал он с притворным нетерпением.

Мы занесли ветку внутрь и оттащили к сарайчику из гофрированного железа. Лучший отец скрылся в доме. Земля рядом с деревянными козлами была усыпана щепками и опилками. Вскоре отец Эндрю вернулся, и мы с ним распилили бревно на поленья. После чего сложили поленницу под покатой крышей из гофрированного железа.

– Хорошо поработали, – похвалил отец Эндрю, который милостиво отложил на потом разбор полетов.

Пока мы пилили и складывали поленницу, Эндрю дрожал в сторонке. Он уже был не мокрым, а лишь сыроватым. Заняться дровами отец ему не позволил. Один раз, когда Эндрю хотел поднять откатившееся полено, отец остановился и ткнул пальцем в самый дальний угол. Эндрю послушно побрел туда. Никакого другого наказания не было. Во всяком случае, у нас на глазах. Но поскольку обычно Эндрю – самый ценный помощник, особенно в саду, то запрет помогать был обидным. Мы знали, что настоящее и вполне заслуженное наказание последует позднее и следующие несколько дней Эндрю скорее всего будет ходить в брюках и рубашках с длинными рукавами.

Глава третья
ПОЛ

 
В моей каморке лампа скоро гаснет!
 

i

После колясочной гонки мы не видели Пола целый месяц. Его держали на казарменном положении – так Пол определил свое положение, когда вышел. Отец у Пола был неприятным и злобным. Мы с младенчества поняли, что ему нельзя доверять. Отец Эндрю лишь подтвердил наше мнение, назвав его «долбанутым коммунякой». Отец Пола ездил на «Фольксвагене»-жуке – машине, которую сделали по приказу Адольфа Гитлера для жителей Третьего рейха. На заднем стекле автомобиля была пришлепнута наклейка: «Atomkraft? Nein Danke!» (А сам он носил значок «Ядерная энергия? Нет, спасибо!») Отец Пола верил в одностороннее ядерное разоружение. И это в тот самый момент, когда советские ракеты СС-20 были нацелены на авиабазу Стиклендс, расположенную в каких-то двадцати милях от нашей деревни. Словом, информация об отце Пола тревожила и пугала. Мы страшно боялись, что, когда Пол не с нами, ему без конца промывают мозги. А вдруг он вернется к нам другим? Перестанет быть сторонником Войны? Лучше быть мертвым, чем красным, – вот как сформулировал отец Эндрю свою позицию, и нашу тоже.

За тот месяц, пока Пол пребывал в заточении, мы организовали за его домом наблюдение. Как умели, мы следили за ним, готовые по первому знаку устроить ему побег. Пол жил в Домике Егеря, в юго-западном углу Парка (см. Карту). За домом располагалась квадратная лужайка, окруженная лохматыми клумбами и высокой живой изгородью из кустов бирючины. Но если забраться на одну из елок в соседнем лесу и направить бинокль Мэтью на окно спальни Пола, то можно было установить связь. Пол прекрасно знал, что мы предпримем. Мы ведь не делали ничего нестандартного. Уже в первую ночь, как только стемнело, он выключил свет в своей комнате и начал фонариком подавать сигналы. Мы едва успевали записывать и расшифровывать световые вспышки, так не терпелось ему пообщаться с нами. Пол сигнализировал: ненавижу/отца/заперт/попробую/вырваться/быстрее/тчк В следующую ночь он сообщил: не/могу/слежка/свиньи/отомщу/тчк Пару недель его сообщения были примерно в таком же духе, а потом забрезжила надежда: мама/добреет/тчк.

Почти месяц Пол просидел у себя в комнате. Он читал. Все подряд – про смерть и убийства. Отец отвез его в библиотеку в Мидфорде. Ночью мы отбивали морзянкой слова поддержки, а Пол лежал в кровати, вглядываясь в водянистые всплески света на потолке. «Остальные там, – думал он. – Остальные свободны. Я не сделал ничего плохого. Во всем виноват отец. Он ненавидит отца Эндрю, потому что тот лучший отец на свете. Поэтому он зовет его монстром. Фашистом. Эх, если бы отец Эндрю был и моим отцом. Жалко, что мы не братья и у нас разные отцы. Жалко, что мой отец не умер, как отец Мэтью».

Мать у Пола была доброй, впечатлительной и вечно заблуждавшейся женщиной – как все женщины. Обычно она смиренно соглашалась со всем, что говорил ее муж Конечно, в том не было бы ничего страшного, если бы отец Пола обзавелся правильными взглядами. Но он целые две недели даже слышать не хотел, чтобы Пол навестил Эндрю, или Питера, или хотя бы Мэтью. Мать Пола была слабой женщиной и дала себя уговорить. Но Полу все-таки удалось обратить ее слабость себе на пользу. Чем более несчастным он прикидывался, тем больше пугалась она и расстраивалась и тем больше желала обработать отца Пола. Она стала нашим тайным, невольным союзником. Она, конечно, не понимала ничего, но своим женским чутьем чуяла, что Полу нужно быть с нами. И потому беспрестанно зудела, что Полу требуется свежий воздух. И что ему нужно проводить время со сверстниками. И что он очень мрачный и подавленный. Она незаметно пыталась внушить отцу Пола мысль о том, что пора разрешить Полу выходить из дома без присмотра. Но отец Пола был кремень, с нечеловеческой жестокостью он заявил: раз сейчас каникулы и Пол сидит дома, то надо воспользоваться такой возможностью и проводить побольше времени всей семьей.

ii

Крадучись спустившись по лестнице, Пол подслушивал разговор родителей, думавших, что он уже спит.

– Он должен сам выбирать себе друзей, – говорила мать.

– Ты знаешь, что мне не нравятся их ценности, он от них набирается бог знает чего. Все они в полном подчинении у папаши Эндрю. А этот человек обладает той самой извращенной логикой, которая так привлекает мальчишек в этом возрасте. Главное – физическая сила. И никакого сострадания. Никакой настоящей дружбы.

– А ты каким был в его возрасте?

– Надеюсь, не таким плохим. Вспомни, я ведь рос в приморском городе. И все время пропадал на рыбалке.

– Неужели ты не видишь, как он несчастен? Они же его друзья. Они были неразлучны все каникулы.

– Вот это меня и тревожит. Что будет дальше? Что, если ему втемяшится в голову, что университет ему ни к чему?

– Не рано ли об этом думать? Он ведь даже первые школьные экзамены еще не сдавал.

– Эти парни тянут его на дно. Все эти разговоры о войне. В любой момент он может сбежать и записаться в армию.

– Просто это такой период. Он его перерастет…

– Нет, как тебе нравится? Армия. Куда подевались все твои принципы?

– При чем тут принципы? Я его мать.

– Он буквально помешан на насилии. Меня это удручает. Со своими дружками они вечно бесятся, вечно невменяемые.

– А по-моему, ему нужно дать шанс. Разве его не достаточно наказали? В конце концов, он не сделал ничего плохого.

– Все дело в отношении. Ему требуется урок. Я пытался с ним поговорить, но он просто не слушает. Словно глохнет, как только я открываю рот.

Они посидели, упершись взглядами в кухонный стол, словно изучали карту мира.

Мать Пола заговорила первой:

– Боже, я жду не дождусь, когда он вырастет. С ним будет так интересно.

Они посмеялись, потом еще посмеялись, выпили вина, усмехнулись. А затем мать принялась целовать отца, и Пол, передернувшись от отвращения, поспешил наверх.

iii

Когда Пол вернулся к нам, требовалось что-то сделать. Испытать его. Больше всего нас волновало, удалось ли отцу внушить ему свои идеи. Если так, то в минуту слабости он наверняка сломается и выдаст военную тайну. Хотя мы и не сомневались, что Пол не предал Команду, надо было дать ему понять, что случится, если он когда-нибудь проболтается. Мы быстро обсудили план действий: что, когда и где. Окончательное решение принял Эндрю, но никто из нас не возразил. Итак, у нас был план. Испытательный План. Разумеется, Пол не был тупицей и прекрасно понимал, что его ждет. Первое время он вел себя предельно осторожно. Пока мы шептались в Орлином гнезде, Пол все дергал, дергал и дергал свою болячку на правом локте. Он знал, что в любую минуту по сигналу Эндрю мы устроим ему пытку. А еще он знал, что если с готовностью согласится на пытку и даже не попробует сбежать, то мы наверняка решим, что он ведет себя слишком подозрительно.

Было солнечное воскресенье. Мы все разошлись по домам – обедать, а потом снова встретились, в саду Стриженцов. Эндрю предложил провести учебную разведку в Утеснике. Так начался наш Испытательный План. Все мы, даже Пол, а может, особенно Пол, восхитились, с каким самообладанием Эндрю привел план в действие.

Мы шагали по Костыльной улице, через Рыночную площадь, через холм Ноберн, вниз по Кленовой аллее, и Пол все оглядывался на нас, ожидая засады, похищения, пыток и кошмара наяву. Он шел на несколько шагов впереди. Подставляя нам спину, он демонстрировал свое полное доверие. Точнее, так мы воспринимали его поведение. Но, несмотря на доверие, он буквально источал нутряной страх, который разрастался с каждым шагом. Мы знали, что Пол сейчас использует все наши уловки и приемы, которые помогают повысить внимание: глубоко и медленно вдыхает-выдыхает, периферийным зрением пытается уловить малейшее движение, вслушивается в хруст наших шагов по гравию. Он так напрягал слух, что мы едва не оглохли. Мы слышали только то, что слышал он: наше дыхание, наши шаги, звяканье в наших карманах, наши отрывистые слова. И вот Пол благополучно сдернул корку со своей болячки, и ранка опять закровянилась. Мы наслаждались этой секундой. Сценарий Полу известен. Он медленно приближался к кульминации. У жертвы должен быть шанс бежать. Но жертва не должна бежать – до самого последнего мгновения. Если просто рванешь с места, только силы потеряешь. И потому Пол терпел. Пока. Наша уверенность в нем была вознаграждена. С деланной небрежностью он шел в нескольких шагах впереди.

Мы дошли до конца Кленовой аллеи, где находится Мемориал погибшим на войне жителям Эмплвпика и Флэтхилла. Изрядный кусман белого мрамора и полукруг кустов остролиста. Мы с минуту постояли у Мемориала – торжественно, молча, склонив голову, отдаем дань уважения. Каждый раз, проходя вместе мимо этого места, мы читаем очередное имя в списке воинов. Сегодня мы почтили память И. М. Уайта, который во время великой войны пожертвовал своей жизнью во имя короны и страны. Когда-нибудь – мы надеемся, что не в столь отдаленном будущем – другие мальчишки будут стоять у другого мемориала, возведенного в знак благодарности нам.

Минута истекла, мы вышли из полукружья остролиста и двинулись дальше – по извилистой песчаной тропе. Утесник в тот день был особенно красив, хотя никто из нас никогда и ни за что и словом не обмолвился бы об этом. Слева кусты были усыпаны ярко-желтыми, как яичный желток, цветками, и на всех цветках сидели жирнющие пчелы. Справа темная зелень распустившегося вереска была облита бьющей по глазам сиреневое – тью. Песок под сандалиями был пыльно-сер. А воздух полнился потрескиваниями, пощелкиваниями, шелестением – природа изнывала в своей сухости.

– Разделимся, – сказал Эндрю. – Сбор в Базовом лагере номер 2, в четырнадцать ноль-ноль.

Мы сверили часы и растворились в разных направлениях. Миг – и нас там словно никогда и не было.

iv

Мы выбрали разные пути к Базовому лагерю № 2. Эндрю вернулся вдоль Аллеи, прокравшись по ручью, что течет параллельно нашей школе. Пол кинулся в обратном направлении и вкруголя вернулся через поле желтого рапса. Мэтью и Питер выбрали более прямолинейные маршруты: Питер прополз по кроличьим тропинкам в Утеснике, тогда как Мэтью без особых раздумий стремительными прыжками пересек открытое пространство, ударяясь спиной о деревья и отскакивая в тень.

Базовый лагерь № 2 представлял собой глубокую яму в песке, накрытую листом гофрированного железа, – прямо посреди самых густых зарослей, ближе к западной оконечности Утесника. Это был самый надежный Лагерь. По нашим сведениям ему не грозила опасность, хотя кто-то все же набрел когда-то на эту маленькую полянку и вырыл тут ямищу. Появление Лагеря мы считали делом рук Объединенного кадетского корпуса. Подобно нам, они проводили тайные ночные учения в наиболее диких уголках Эмплвика. В Базовый лагерь № 2 можно было проникнуть двумя способами: через Аварийный выход № 1 или через Аварийный выход № 2. В обоих случаях требовалось лечь на живот и просочиться через узкую щель между утесником и землей. Последний из проникших внутрь должен был крест-накрест уложить парy веток, после чего Лагерь сливался с почвой. Как-то раз, около года назад, Мэтью наткнулся в ямe на слепозмейку, и, услышав его вопли, мы на миг решили, что на него напала гадюка. Но мгновение спустя Питер холодно заметил, что у этой так называемой ядовитой змеи отсутствуют характерные для гадюки ромбовидные отметины, после чего Мэтью какое-то время чувствовал себя полным придурком. Но мы не сомневались, что Базовый лагерь № 2 – это как раз такое место, какое выбрала бы гадюка для своего гадючьего логова.

Хитрость плана Эндрю заключалась в том, что Пол прибудет к Базовому лагерю № 2 ровно в четырнадцать ноль-ноль, а мы опоздаем на пять минут. Полу придется сидеть в яме и ждать, подозревая все и не зная ничего. Самое главное, что Пол точно примчится вовремя, потому что если он опоздает, то нарушит прямой приказ. И тогда угодит под Трибунал, который приговорит его к немедленному исключению из Команды.

Мы безмолвно поделили входы: Эндрю займется № 1, а Мэтью и Питер – № 2.

Мы вынырнули на маленькую поляну, но Пола не увидели: он либо дезертировал, либо послушно ждал нас в яме. Согласно плану Эндрю быстро надвинул на отверстие последний лист гофрированного железа. А Мэтью с Питером легли на три других листа металлической крыши. Пол оказался заточен под землей. Мы пребывали в сильнейшем возбуждении. Примерно с минуту мы изо всех сил барабанили по железным листам, чтобы на Пола просыпался дождь из ржавчины и пыли. Громкий кашель подтвердит, что он находится внизу.

Пол под землей смочил носовой платок слюнями и прижал его к носу. Но, несмотря на такую предосторожность, удушливая пыль все равно проникла к его легкие. Эндрю улыбнулся. Простой план сработал идеально. Пол не мог не заточить себя: в противном случае он навсегда бы лишился нашей компании, нашей дружбы и нашего уважения. Эндрю действительно был мастером по части тактики. Зачем громоздить сложности, когда простой план срабатывает не хуже?

По кивку Эндрю мы прекратили барабанить по железу. Мы ждали – напряженно, молча, радостно.

v

Откашлявшись, Пол произнес слова, которых мы все ждали:

– Пол Юг, капрал, 019734.

Имя, звание, номер. Только это. Ничего больше. Номер начинался с нуля, который произносится как буква «о», а не «ноль», потому что у всех самых классных героев номера в фильмах начинаются с нуля. 1973 – год образования Команды, год, когда познакомились Эндрю и Мэтью в эмплвикской булочной. 4 – это единственная цифра, которая относилась непосредственно к каждому из нас. Номер был у каждого: Эндрю – 019731, Мэтью – 019732, Питер – 019733.

019731 начал допрос.

– Капрал меня слышит? – сказал он громко, но без крика.

– Пол Юг, капрал, 019734, – донеслось из-под земли.

Мы застучали по железу.

– Скажите, какие тайны вы раскрыли, находясь во вражеском лагере?

– Пол Юг, капрал, 019734.

Мы снова застучали по железу.

– У нас есть основания предполагать, что, находясь в плену, вы выдали важную оперативную информацию, надеясь выйти на свободу. Вы отрицаете это?

– Пол Юг, капрал, 019734.

Мы застучали по железу.

В том же духе допрос продолжался еще какое-то время. 019731 задавал вопрос за вопросом. 019734 отвечал одно и то же. Время от времени он отчаянно кашлял. И после каждого его ответа мы изо всех сил колотили по железным листам. Мы прекрасно знали, что это такое – быть запертым в яме, в коричнево-пыльном удушье. Через дырочки в ржавом железе пробивается свет, вырезая в пыльной тьме узкие полоски. Шум, когда бьют по крыше, стоит в яме невыносимый – словно оглушительно лают взбесившиеся псы. Всем нам был знаком этот страх быть похороненным заживо. Одного мы тогда не знали: Полу часто снится кошмар, что он просыпается в гробу. Атмосфера в Домике Егеря, где запуганный Пол сидел в заточении целый месяц, замечательно способствовала клаустрофобии. И когда его наконец выпустили, Пол надеялся на совсем иную пытку – куда более приятную, пусть и благодаря контрасту. Он осознавал, что мы не можем автоматически принять его обратно в Команду. Но он считал, что мы наказываем его за другое преступление – за то, что у него худший на свете отец. Что вообще-то и было правдой: если бы мы его изгнали, то уже никогда не приняли бы обратно. Пол вступил в Команду последним. Иногда он думал, что его приняли только затем, чтобы у Эндрю был еще один подчиненный, которого можно унижать. А еще Пол считал, что Эндрю относится к нему суровей, чем к другим. Задыхаясь, заходясь в кашле, он думал, что если бы в яме сидели Мэтью или Питер, Эндрю их бы давно уже выпустил. Больше всего на свете Полу хотелось врезать Эндрю по зубам. Он знал, что в драке один на один проиграет: Эндрю был сильнее и плевать хотел на боль. Эндрю хорошо знал, что такое боль – его отец об этом позаботился. Но Пол мечтал лишь о том, чтобы хоть раз вдарить ему кулаком. А после он примет любую кару. Он понимал, что если ему тогда отобьют все бока, то еще хорошо отделается. Особенно по сравнению с этим. А теперь еще придется возвращаться домой в грязи, с перепачканным лицом и волосами. Пол знал, что Эндрю не станет рисковать, подбив ему глаз или сломав руку, – ведь тогда его снова запрут дома. А если бы его собирались вышвырнуть из Команды, то не стали бы сейчас тратить столько усилий. Просто избили бы и ушли. Как только Пол увидел, как над ним задвигается железный потолок, он ощутил облегчение. Хороший знак. Но теперь эта грязная духота становилась невыносимой. Наконец Пол решился на притворную капитуляцию. После очередного вопроса, Эндрю он закричал:

– Выпустите меня! Выпустите! Я не могу дышать!

Наверху Мэтью и Питер переглянулись, подмигнули друг другу и посмотрели на Эндрю. Мы нес знали, что только ему решать, когда закончить допрос Пола. А Эндрю вовсе не был уверен в искренности капитуляции Пола. Он молча кивнул. Мы вновь забарабанили по железу. Пол в яме чувствовал себя все хуже и хуже. До своего вопля он вполне успешно втягивал воздух. И держал в узде клаустрофобию. До вопля Пол был уверен, что ныживет. Но, истратив весь воздух и все силы на крик, он испугался, что действительно умрет в этой яме. Перед глазами все поплыло, и он упал на мягкий песок На вопросы Эндрю он больше не отвечал. Его искренняя стойкость не помогла, как и притворная просьба. И тогда, отказавшись и от того, и от другого, он начал строить планы мести. Если он выживет, Эндрю ему заплатит. Не сразу. Пол решил отказаться от удовольствия нанести единственный удар. Не сегодня. Но когда-нибудь. Скоро. Внезапно Пол понял, как он поступит. Как ему следовало поступить давным-давно. Он отомстит Эндрю. Высшей местью отомстит. Он возглавит Команду. Непонятно только, как он этого добьется, если учесть физическое превосходство Эндрю, полное подчинение ему Питера и почти полное Мэтью. Раз или два Мэтью делился с Полом своим недовольством Эндрю.