Текст книги "В поисках сокровища"

Автор книги: Тина Лейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Неожиданно Филиппа воскликнула:

– Смотри!

Гленн посмотрел в ту сторону, куда она показывала, и застонал:

– О нет!..

– Шторм избавил нас на время от бандитов, но и потрепал изрядно, снес все надстройки. Однако яхта держалась на плаву, и мы уже подходили к проливу, когда катер Страччи снова стал нагонять нас. Управлять яхтой становилось все трудней. Вдобавок бандиты, приблизившиеся к «Утренней звезде» на расстояние выстрела, начали в нас стрелять из автоматов. Чтобы уйти от пуль, я резко изменил положение руля. Яхта словно взбесилась, мачта чертила круги на фоне неба. Стало понятно, что мы скоро перевернемся. Судя по всему, плохо закрепленные ящики с золотыми слитками пробили обшивку трюма еще во время штормовой болтанки. Я понимал, что надо спасаться вплавь, плюнув на золото. Когда я сказал об этом Уилсону, он позеленел и бросился в трюм. Спуститься за Кейджем в каюту я не успевал, но крикнул вниз, что мы сейчас пойдем ко дну. Филиппа почти все время находилась рядом со мной, сидя на дне кокпита, и, когда показался сторожевой катер со стороны пролива, я велел ей прыгнуть в воду и плыть к нему. Она пыталась спорить, но я пообещал, что прыгну за ней, как только выясню, почему застряли внизу Магнус и Скотти. К сожалению, катер Страччи совершил маневр и успел раньше сторожевого катера подойти к ней и взять на борт. Я стоял на кренящейся палубе без всякого прикрытия, скрежетал зубами, но ничего не мог поделать. В этот момент кто-то из бандитов меня и ранил. Понял я это только в воде, когда быстро стал терять силы, не проплыв и двадцати метров. Хорошо, пограничники успели меня выловить. Последнее, что я видел, это корма быстро удаляющегося бандитского катера и моя тонущая яхта. Потом я отключился. Оказалось, я потерял много крови. У меня и сомнений не было в том, что Уилсон и Кейдж спаслись. Они не должны были утонуть, ведь на них были спасательные пояса. По рассказам свидетелей, их видели плывущими. Однако, придя в сознание, я узнал, что пограничникам не удалось их найти. Что с ними произошло, так и осталось для меня загадкой.

– Совсем печальная у тебя вышла история, – буркнул Серджио. – Не люблю историй с грустным концом.

– Но почему она тогда назвалась Филиппой?

– О ком ты говоришь?

– О твоем адвокате, Джоанне Вителли.

3

Бесшумно отсчитывал ночные часы будильник на низкой тумбочке в изголовье кровати, за окном совершал свой медленный танец звездный хоровод, а желанный сон все не приходил к ней. Джоанна лежала в темноте с открытыми глазами, перебирая, словно четки, прожитые годы. Встреча с Гленном Холландсом, человеком, которого она в течение пятнадцати лет считала погибшим, потрясла ее. Весь день она, словно безумная, то смеялась, то плакала. Радость, что он жив, сменялась горечью, что свои лучшие годы ей довелось прожить без него.

Конечно, она совершила большую ошибку, что вышла замуж за Алессандро. Но тогда в Италии у нее не было другого выхода. А когда он приехал через три года в Америку и оказался в чужой стране без денег и дружеской поддержки, она согласилась стать его фактической женой. В памяти сохранилась благодарность к нему за то участие, которое он проявил к ней в пятьдесят седьмом. Как ни странно, он быстро получил признание и обрел приличное финансовое положение. Внешне их семейная жизнь выглядела безупречной. Проблемы возникли в спальне почти с самого начала. С мужем Джоанне не довелось испытать ничего похожего на тот любовный восторг, которым одарил ее Гленн в горах Лигурии. Тогда был тоже апрель…

Ночь близилась к концу, небо на востоке чуть-чуть посветлело. После душного тоннеля Филиппа с наслаждением вдыхала полной грудью свежую ночную прохладу, глядя в небо, усыпанное, как это бывает в апреле, яркими крупными звездами. Она тихонько засмеялась, когда за спиной возник Гленн. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться, что он рядом. Ее тело безошибочно реагировало на него. Она еще в портовом кабачке ощутила это. Было в нем нечто особенное, что с первого взгляда заставило ее полностью довериться совершенно незнакомому человеку, к тому же англичанину. Она готовилась к встрече с опытным авантюристом, охотником за сокровищами. Но вместо лихорадочного блеска в его глазах светились доброта и нежность. Вот и сегодня в тоннеле он вел себя совсем не как другие, опьяненные блеском золота.

– Пойду в трейлер приготовлю для узников подземелья еду и кофе, – сказала Филиппа, заставив себя тронуться с места. От груди Гленна, почти касавшейся ее плеча, шло расслабляющее тепло. Оно обволакивало ее и возбуждало, вызывая приятное головокружение.

– Пойдем вместе, я захвачу для них одеяла. Следующая ночь тоже будет бессонной, надо им днем отоспаться, – сказал Гленн и почувствовал, что Филиппы уже нет рядом. Она словно растворилась в темноте. Гленн пошел за ней, сразу споткнулся и включил фонарик.

– Подожди! Экономь фонарь, он нам еще пригодится, – послышался голос Филиппы. Она снова оказалась рядом и взяла его за руку. – Придется мне стать твоим проводником, я хорошо вижу и без света.

В трейлере, в котором свободно помещались четыре человека, им вдруг стало тесно. Они то и дело сталкивались, получая от этого огромное удовольствие, мешали друг другу, берясь руками за одно и то же, что вызывало у них веселый смех. Несмотря на сложности, которые они создавали себе сами, Филиппе удалось разогреть на спиртовке консервы, нарезать хлеб и приготовить бутерброды. Гленн вызвался сварить кофе, но, заглядевшись на девушку, чуть весь запас кофе не ухнул в кофейник.

– После такого кофе им вряд ли захочется спать, – сказала Филиппа, глотнув напитка, приготовленного Гленном. – Хочешь попробовать? – Она протянула ему свою кружку.

Гленн двумя ладонями обнял кружку вместе с ее рукой, притянул к себе и вдохнул аромат кофе.

– А как пахнет! – Он смотрел ей в глаза и не мог наглядеться. На испачканном лице они казались двумя озерками чистой воды.

– А солнце еще не всходит? – напомнила ему Филиппа, в голосе ее звучала нежная насмешка.

– Пошли. – Вздохнул Гленн и выпустил из ладоней ее маленькую руку с кружкой. – А то они решат, что мы их бросили на произвол судьбы вместе с сокровищами. Нам еще надо успеть их замуровать.

«Замуровать» лаз оказалось несложно, вдвоем они управились с этим делом за полчаса. Разгоряченные работой, они стояли рядом и молчали, постепенно осознавая, что впервые за все время их знакомства остались наедине. Филиппа думала о том, как мало отпущено ей времени на общение с Гленном. За эти несколько дней, проведенных рядом, она успела настолько привязаться к нему, что мысль о скорой разлуке вызывала в ней чувство, похожее на панику.

– Подожди меня здесь, – почему-то шепотом сказала она и пошла в сторону трейлера.

Непроглядная темнота ночи успела смениться синими предрассветными сумерками. Гленн с тоскою смотрел ей вслед, словно боялся, что она не вернется. За время общения с Филиппой он открывал в ней все новые совершенства, и чувство, которое он еще не осмеливался назвать любовью, разгоралось в нем все жарче и уже помимо его воли прорывалось в ласковом звуке голоса, вспыхивало в устремленных на нее глазах.

Грузовик и трейлер стояли недалеко от заброшенной, поросшей травой дороги, по которой они приехали сюда. Гленну припомнился рассказ Кейджа, который он выслушал около полугода назад в баре спортивного клуба Кейптауна. Значит, по этой самой дороге и двигался тогда, в сорок третьем, немецкий конвой с драгоценным грузом? Оглядывая заросшие склоны гор, Гленн попытался восстановить картину происходящих здесь в тот день событий. Он не услышал, когда подошла Филиппа, и вздрогнул от ее прикосновения.

– О чем задумался? – спросила она.

– Пытался определить, где прятались партизаны, когда следили за немцами.

– Я этим вчера занималась, – призналась Филиппа. – Среди них был мой отец, – добавила она.

Голос ее звучал грустно, и Гленн пожалел, что завел этот разговор, который мог причинить рано осиротевшей девушке только боль.

– Война омерзительная штука. – Он думал обо всех погибших в тот день. – Жестокость порождает жестокость. Лучше всего, если о ней забудут навсегда. – Он перевел взгляд на тоненькую фигурку Филиппы, заметил в ее руках белый сверток и, резко сменив тон, весело спросил: – Что ты принесла?

– Два полотенца и мыло.

– Ты умница! – Гленн наклонился и неловко поцеловал ее в щеку. – Кроме тебя никто и не подумал, что после тоннеля мы будем похожи на чертей, выскочивших из преисподней.

Они направились в сторону ручья, где накануне брали воду. По дороге Филиппа незаметно дотронулась ладонью до горевшей щеки, в которую поцеловал ее Гленн. Под ногами зашуршала трава, и вскоре послышался шум водного потока, родившегося где-то в глубине горы и падавшего вниз по усыпанному камнями песчаному ложу.

– Хорошо бы сейчас искупаться, – мечтательно произнес Гленн. – Только ручей мелковат для купания.

– Искупаться можно, – неожиданно для себя возразила Филиппа и смутилась, вспомнив, что у нее нет купальника.

Но Гленн выжидательно смотрел на нее, и ей пришлось объяснить, что она имела в виду.

– Намыливаешься, а потом ложишься в ручей, быстрая вода чудесно смоет всю грязь вместе с мылом. Надо только держаться за какой-нибудь крупный камень, чтобы не унесло потоком.

– Прекрасная идея! – воодушевился Гленн. – Приступим к поискам подходящего камня. Пошли выше?

Филиппа замялась.

– Ты иди, а я умоюсь здесь. – Она протянула ему полотенце и мыло.

– Мыло одно? – с невинным видом спросил Гленн.

– Одно, – подтвердила Филиппа. – Но можно мыться по очереди, – поспешно добавила она.

– Хорошо, – согласился Гленн, взял у нее полотенце с мылом и пошел вверх по ручью. – Только ты никуда не отходи от ручья, вдруг меня снесет. Придется тебе ловить меня здесь.

Филиппа улыбнулась, удобно устроилась на траве и стала ждать. Думать о разлуке с Гленном очень не хотелось, но тоскливые мысли сами лезли в голову. Вся предыдущая жизнь до встречи с ним казалась ей теперь серой и неинтересной, возвращаться к ней все равно что замуровать себя в душном тоннеле. Впервые испытав волнение плоти при виде мужчины, она не знала, как без этого жить дальше, когда его не будет рядом. В душе ее зазвучали тихие перекликающиеся голоса, воскрешая трепетные желания давно забытых поколений, вновь и вновь нежданно-негаданно оживающие под всесильным дыханием первозданной жизни. Обхватив руками колени, Филиппа уткнулась в них лицом, но от брюк пахло пылью из тоннеля. Вспомнились оскаленные высохшие лица мертвецов, невольных охранников сокровищ…

Она содрогнулась и резко подняла голову, чтобы увидеть, как Гленн спускается вдоль ручья к ней. В жемчужно-сером свете, льющемся с небес, он показался ей похожим на ангела, если только ангелы когда-нибудь носили черные брюки и клетчатые рубашки с расстегнутым воротом. После мытья его волосы обрели свой естественный цвет выгоревшей соломы, лицо разрумянилось от холодной воды, голубые глаза сияли.

– Спасибо, что научила. У меня такое чувство, будто я заново родился, – радостно сообщил ей Гленн. – Теперь твоя очередь, пойдем я покажу тебе удобное место. Кстати, неплохо бы простирнуть твою одежду. За день она быстро высохнет на солнце.

– Но у меня нет другой одежды, – с досадой сказала Филиппа, вспомнив отвратительный запах от брюк.

– Ничего, походишь в моей рубашке, я взял запасную, она тебя укроет до колен, – предложил Гленн. – Пока ты моешься, я успею принести ее сюда и выстирать твой свитер и брюки. Согласна?

Филиппа молча кивнула и пошла за ним к тому месту, которое Гленн выбрал для омовения.

– Будь осторожна, камни у берега скользкие. Может, я помогу тебе? – с лукавой улыбкой спросил Гленн и тут же покраснел под ее строгим взглядом. – Ухожу, ухожу.

Филиппа подождала, пока Гленн скрылся за деревьями, и начала раздеваться, задумчиво глядя на воду. Надо решиться, думала она, нельзя допустить, чтобы он уплыл в свою Африку, так и не узнав о ее чувствах к нему. Оставшись в черных трусиках, она осторожно вошла в воду и тихо взвизгнула, когда ледяная вода обрызгала ей колени. Вспомнив обещание Гленна постирать ее одежду, она тихонько засмеялась. О ней с далекого детства, а оно кончилось со смертью матери шесть лет назад, никто так не заботился.

Расстояние до машины и обратно Гленн проделал почти бегом, беспокоясь, что оставил Филиппу одну. Кроме рубашки, он захватил на всякий случай свою теплую куртку, вспомнив, какая ледяная вода в ручье. Мысль, что ему никогда не приходило в голову так беспокоиться о Барбаре, ненадолго смутила его. Кажется, впервые он буквально понял значение довольно избитой фразы, которую обычно произносят влюбленные: «Я не могу без нее прожить и минуты», и которую он всегда принимал за метафору. Неужели я влюбился? – подумал Гленн и остановился как вкопанный. Не может быть, она еще ребенок, он старше ее на целых семь лет. Этим доводом, как ему казалось, он отмел от себя собственные подозрения.

Еще издали Гленн увидел на ветках ближайшего к ручью дерева развешанные свитер и брюки. Самостоятельный ребенок, подумал он, потом вспомнил, как беспрекословно подчинялись ей два итальянца, Лука и Вито, по возрасту годившиеся ей в отцы. Необычный ребенок, мысленно добавил он. Фактически их доставку от побережья в горы организовала она – вдруг дошло до Гленна. Что же это за ребенок? Он наклонился за полотенцем, валявшимся на траве, и краем глаза успел увидеть Филиппу, лежавшую на животе посередине ручья. При виде черных трусиков он понял, что ребенок стыдливый.

– Филиппа! – позвал он. – Вода холодная, выходи! Я не смотрю на тебя и держу твое полотенце. – Гленн выставил вперед руки с развернутым полотенцем и закрыл глаза. – Не забудь, что камни у берега скользкие… – Он хотел добавить: «будь осторожна», но в этот момент холодные мокрые руки обхватили его голову и потянули вниз.

Не успев открыть глаза, он почувствовал на своих губах жаркий поцелуй. Она прижалась к нему всем телом, и он обнял ее, ловко соединив концы полотенца сзади. Она еще ребенок, напомнил он себе, но, ощутив, как набухли ее соски, забыл о своей трусливой попытке защититься от разгоравшегося в нем желания.

Голова Филиппы закружилась под градом поцелуев, который обрушил на нее Гленн с такой страстью, которую она в нем не подозревала. Выпустив из рук полотенце, он гладил ее обнаженную спину и шею, зарывался пальцами в ее густые кудри и снова целовал ее притягательные губы, имевшие неповторимый вкус земляники.

– Филиппа, ты простудишься, – спохватившись, охрипшим голосом произнес Гленн и нагнулся за рубашкой, которую он принес для нее. – Сейчас я тебя одену, – лихорадочно бормотал он.

Потеряв опору, полотенце свалилось к ногам Филиппы, обнажив ее грудь. Гленн замер, глядя на нее, освещенную первыми лучами солнца. Запрокинутое к нему счастливое лицо с закрытыми глазами, длинная шея, совершенная по форме грудь. Жемчуга и бриллианты ожерелья, надетого на ней, оттеняли мраморную белизну ее кожи. Богиня! – вспыхнуло в его голове. Он зачарованно смотрел на нее и вдруг заметил, что она дрожит всем телом. Обругав себя последними словами, Гленн быстро закутал Филиппу в свою теплую рубашку и прижал к себе.

– Скажи что-нибудь, Филиппа. Тебе холодно? Хочешь, я отнесу тебя в трейлер? Кофе сварю, хочешь?

– Кофе ты для нас оставил очень мало, но я все равно тебя люблю, – сказала, уткнувшись лицом в его шею, Филиппа. Она продолжала дрожать.

Гленн решительно отстранил ее, помог засунуть руки в рукава рубашки, сам застегнул на ней все пуговицы, сверху надел на нее свою куртку, а потом приказал:

– Снимай мокрые трусы и обмотайся полотенцем. – Оставив ее, он бросился снимать мокрую одежду с веток, потом обернулся. – Ты готова? Собираешься идти босиком? Постой, я сам надену тебе ботинки. Где носки? А, они в ботинках. – Гленну доставило удовольствие подержать в ладони по очереди окоченевшие маленькие ступни ее стройных ног. – Ну вот, теперь все в порядке, – сказал он, закончив шнуровать второй ботинок. – А теперь быстро двигаемся в сторону лагеря.

Обхватив Филиппу за талию, он почти понес ее одной рукой, потому что на второй висела ее мокрая одежда. Он прижимал к своему разгоряченному телу худенькое тело девушки, чье небрежно высказанное признание в любви усилило и без того сумбурное состояние его чувств и мыслей. Склонность к пуританству всегда мешала ему в отношениях с женским полом, он никогда еще не произносил слов любви, считая, что они накладывают на мужчину определенные обязательства. А он не считал себя готовым к таким обязательствам.

В трейлере Филиппа заметила, что поведение Гленна изменилось. Он вдруг стал рассеянным, отвечал невпопад, сразу занялся приготовлением кофе, избегал встречаться с ней глазами. Складывалось впечатление, что он потерял к ней всякий интерес. Вспышка радости сменилась у Филиппы отчаянием. Слезы слепили ей глаза, и приходилось отворачиваться, чтобы Гленн их не заметил. Увидев, что из-под рубашки видны ее голые колени, она покраснела от стыда и залезла в свой спальный мешок. Гленн передал ей кружку с горячим кофе, после которого она немного согрелась, свернулась клубочком и закрыла глаза.

Филиппа попыталась разобраться, из-за чего так резко могло измениться поведение Гленна. Перебрав в памяти все, что происходило у ручья, она вспомнила свою фразу, которой собственно признавалась ему в любви. Неужели ее признание могло так напугать Гленна? Да, возможно, она нарушила неписаное правило, что в любви первым признается мужчина. Но что страшного мог увидеть он в ее любви, которая его ни к чему не обязывает? Она все для себя решила и сознательно пошла на это, понимая, что через день-два Гленн уплывет и она больше никогда его не увидит.

Услышав звук молнии, которую вначале расстегнули, а потом застегнули, она догадалась, что Гленн улегся в свой спальник. Наступила полная тишина, и в этой тишине безвозвратно уходили драгоценные часы их одиночества вдвоем, которое кончится на закате солнца. Неужели они так и расстанутся? Филиппа из последних сил сдерживала подступавшие к горлу рыдания. Сквозь сжатые зубы вырывались странные звуки, похожие на скулеж брошенного щенка. Эти звуки достигли слуха Гленна.

– Филиппа, что с тобой?

Она молчала, задыхаясь от сдерживаемых рыданий.

– Тебе плохо? – громче спросил Гленн.

– Да! – вырвалось у Филиппы вместе с громкими рыданиями.

Гленн мгновенно выскочил из своего спального мешка и бросился к ней. Сердце его сжималось от отчаяния Филиппы, и такой она еще больше напоминала ему ребенка.

– У тебя что-нибудь болит?

В ответ он услышал быстрый поток итальянских и английских слов, из которых он понял только одно: «Я тебя люблю, а ты меня не любишь». Столько неподдельного горя и отчаяния было в ее голосе, что, не успев ни о чем подумать, Гленн воскликнул:

– Я люблю тебя, Филиппа! Слышишь? Перестань, пожалуйста, плакать!

Но Филиппа продолжала рыдать, горестно мотая головой из стороны в сторону.

– Ну что я могу поделать, если это случилось с нами именно здесь и так внезапно? – в отчаянии произнес Гленн.

– Иди ко мне, люби меня, – взмолилась Филиппа, мужественно пытаясь обуздать рыдания.

– Ты правда этого хочешь? – растерянно спросил Гленн, дрожа всем телом.

Плотина, которую он выстроил, чтобы сдержать переполнявшее его желание, безнадежно рухнула.

– Да! Да! – сказала Филиппа, продолжая всхлипывать.

– Ты – мое сокровище. – Гленн нежно поцеловал ее в губы, которые раскрылись ему навстречу как розовые лепестки…

Предвестница восхода солнца, заря, окрасив небо в пастельные тона, прогнала из спальни последние остатки темноты. Джоанна спала. Донесшийся сквозь сон мелодичный звонок будильника показался ей журчанием ручья.

4

Зачем ему нужна эта чужая женщина? Гленн действительно не понимал, что с ним происходит. Увидев Филиппу, он испытал шок. Не то чтобы он совсем не вспоминал о ней все эти годы, но старался придерживаться простого житейского правила: если в сердце осталась незажившая рана, не следует предаваться воспоминаниям о той, с кем был когда-то счастлив. А Филиппа осталась в его сердце незаживающей раной. Он понял это, когда увидел ее идущей к лифту в холле Апелляционного суда. Походку Филиппы он узнал бы и через тысячу лет. До него не сразу дошло, что она изменила имя, когда Серджио, знакомя их, назвал Филиппу Фальконе Джоанной Вителли. Значит, она вышла замуж за того художника, а он еще не хотел ему тогда поверить.

Его больше поразило другое: Филиппа не узнавала или делала вид, что не узнает его! Весь путь до ресторана и потом, сидя за столом, он чувствовал, как в нем нарастает глухое раздражение против этой женщины, такой уверенной в себе и по-прежнему красивой. По-прежнему? Нет, она стала еще прекрасней с годами! Гленн ощутил ее притягательную силу, как только встретился с ней взглядом. До боли знакомые, широко распахнутые светло-серые глаза в обрамлении длинных черных ресниц смотрели на него, словно сквозь призму прожитых лет, тем же испытующим, строгим взглядом, каким она смотрела на него во время их первой встречи. Ни волнения, ни радости узнавания.

Разочарование его было настолько сильным, что перехватывало горло. Гленн с трудом выдавливал из себя односложные ответы, когда в ресторане Джоанна Вителли обращалась к нему. Положение за столом спасал Серджио, который вовлек Джоанну в разговор о национальных особенностях итальянской кухни, сопровождая свои высказывания анекдотическими историями. Улыбка, широкая белозубая улыбка Филиппы-Джоанны, которую он так любил видеть на ее лице, явилась последней каплей, переполнившей чашу его отчаяния.

Сославшись на необходимость срочно позвонить, он вынужден был выйти из-за стола, чтобы совладать с собой. Когда Гленн вернулся в зал и увидел, что Джоанна собирается их покинуть, он испугался. Это означало, что они, скорее всего, больше никогда не увидятся. Сердце его готово было разорваться, и он буквально навязался ей в провожатые. О чем он говорил всю дорогу, Гленн уже не помнил, потому что судорожно придумывал в тот момент подходящий повод для новой встречи с Джоанной. Но ничего не приходило в голову.

Когда они уже вышли из машины, он готов был применить силу, лишь бы не дать ей уйти опять из его жизни. К счастью, то ли из простой вежливости, то ли прочитав его мысли, Джоанна пригласила его на открытие выставки картин своего мужа. Бывшего мужа, добавила она небрежно, и Гленну стало легче дышать. Тогда он решил, что обязательно пойдет на эту выставку. У него накопилось много вопросов к ней. К тому же он так долго мечтал вернуть долг ее бывшему мужу! Гленн вспомнил те два месяца, май-июнь пятьдесят седьмого, которые он провел на больничных койках. Свое трудное выздоровление, неприкаянность и тоску, которую он испытывал вдалеке от Филиппы. И, наконец, свой второй приезд в Италию…

Врачи в Кейптауне долго боролись за его жизнь. Рана после первой помощи, оказанной ему в Гибралтаре, загноилась во время перелета домой, и началось заражение крови. Сказывалось и общее истощение организма. В тот период рядом с ним оказались надежные друзья, управляющий его верфью Перри Стэнфорд и Барбара. Она и выходила его. Гленн был ей глубоко признателен, но ничего не мог с собой поделать и уже в ноябре собрался лететь в Италию на розыски Филиппы.

– Понимаешь, – попытался он объяснить Барбаре свой поступок, – я должен выяснить, что с Филиппой. Она сирота, о ней больше некому позаботиться, кроме меня.

– Понимаю, – кротко ответила Барбара, пряча глаза. – Но ты еще очень слаб, мало ли что может случиться во время длительного перелета. Мне кажется, лучше отложить твою поездку хотя бы на месяц.

С ее мнением был солидарен и Перри Стэнфорд. Из разговора с ним Гленн узнал, что во время беспамятства он бредил и звал какую-то Филиппу. Значит, Барбара могла слышать все, что он нес в бреду. Хотя за долгие годы дружбы он настолько привык к присутствию этой девушки в своей жизни, что перестал задумываться над характером их отношений, но после разговора с Перри стал испытывать неловкость в общении с Барбарой.

И все-таки он проигнорировал советы друзей. В конце ноября он уже был в Савоне. Поселившись в захудалой местной гостинице для моряков, он сразу отправился в порт, надеясь отыскать там Луку или Вито.

Лука, который пять месяцев назад клялся ему в вечной дружбе, почему-то встретил его не слишком дружелюбно и даже как будто настороженно. На вопросы о Филиппе отвечал уклончиво и, где ее можно найти, не знал, потому что давно не видел.

– Наверное, Луиджи знает о ней больше, – предположил Гленн. – Где он живет, ты наверняка знаешь. Его адрес ты мне можешь сказать? – Гленн был глубоко уязвлен странным поведением Луки.

– Могу. – Он огляделся и подошел вплотную к Гленну. – Только он там уже не живет. Его убили.

– Кто убил? – растерянно спросил Гленн.

– Не знаю, – ответил Лука и заторопился. – Извини, мне надо идти работать. Бригадир будет недоволен.

– Иди, друг, – процедил Гленн сквозь зубы и окинул Луку презрительным взглядом.

Поколебавшись, Лука снова подошел вплотную к Гленну.

– Приходи через три часа к воротам, я провожу тебя к дому художника, с которым дружила Филиппа.

Мастерская художника Алессандро Вителли находилась в большой застекленной мансарде старинного трехэтажного особняка. Лука распрощался с Гленном у подъезда, предупредив, чтобы в разговоре с Алессандро он не ссылался на него. Интересно, почему Лука так боится художника, с которым была дружна Филиппа, недоумевал Гленн, поднимаясь по стертой мраморной лестнице особняка к мансарде. Звонка на двери не оказалось, Гленн постучал и прислушался. За дверью стояла тишина, которая отнимала у него последнюю надежду. Наконец послышались мужские шаги, и дверь приоткрылась.

– Вам кого? – настороженно спросил стройный молодой человек с копной темных курчавых волос, венчавших красивое лицо, на котором выделялись большие глаза, обычно называемые бархатными. Красивые глаза смотрели на Гленна холодно и почти враждебно.

От волнения Гленн забыл все итальянские слова и заговорил на своем родном языке.

– Вы художник Алессандро Вителли?

Итальянец кивнул.

– Я ищу синьорину Филиппу Фальконе. Мне сказали, что вы с ней друзья. Где она сейчас, вы знаете?

Алессандро, прищурив глаза, внимательно разглядывал Гленна.

– Простите, – с трудом подбирая итальянские слова, снова заговорил Гленн. – Меня зовут Гленн Холландс, я ищу…

– Можете не повторять, я вас прекрасно понял, – перебил его художник, прилично говоривший по-английски. – Не знаю, зачем вы ее разыскиваете, но сильно сомневаюсь, чтобы моя жена захотела вас видеть. – Он стоял на пороге, явно не собираясь приглашать гостя в дом.

– При чем тут ваша жена? – удивился Гленн. – Я ищу Филиппу Фальконе, ей семнадцать лет.

– Да, моей жене недавно исполнилось восемнадцать лет, ее звали Филиппа Фальконе, теперь она носит мое имя – синьора Филиппа Вителли. – Алессандро нагло ухмыльнулся в лицо Гленну.

– Я мог бы с ней поговорить? – все еще не веря его словам, спросил Гленн.

– Не сомневайтесь в моих словах. А поговорить с моей женой вы не сможете, она уехала к своей тетке. – Он продолжал все так же отвратительно ухмыляться. – Хотите еще что-нибудь спросить? Если вопросов больше нет, то прощайте, у меня срочная работа.

Меньше всего Гленн был готов услышать о замужестве Филиппы.

– Не может быть… – растерянно пробормотал он, чувствуя приступ болезненной слабости.

– Может, может, мистер Холландс, – сказал Алессандро, посмотрев на собеседника с откровенной насмешкой.

Если бы не приступ предательской слабости, которые еще случались с ним после того, как врачи вытащили его с того света, он бы врезал этому красавцу по его наглой физиономии. Пришлось сдержаться.

– У меня к вам просьба, синьор Вителли. Передайте ей, пожалуйста, когда она вернется, что я остановился в гостинице для моряков. Я буду ждать ее.

– Непременно передам. – Алессандро преувеличенно вежливо поклонился все с той же наглой ухмылкой на лице и закрыл дверь перед Гленном, которому оставалось только сжимать зубы в бессильной ярости.

В гостинице Гленн надолго забился в свой номер, пытаясь справиться с потрясением, которое вызвало у него сообщение о замужестве Филиппы. По мере того как он пытался осмыслить все, что ему удалось узнать, у него возникало больше вопросов, чем ответов на них. Почему Лука говорил о дружбе Филиппы и Алессандро, но ни словом не обмолвился об их свадьбе? В таком небольшом городке, как Савона, о свадьбе Филиппы знали бы все ее друзья. И почему Лука боится Алессандро?

Гленн вспомнил, что Филиппа в момент катастрофы с яхтой попала в руки бандитов Страччи. Трудно предположить, что они причинили ей физический вред, но, возможно, они прибегли к шантажу? Тогда, естественно, напрашивался вывод, что Алессандро каким-то образом связан со Страччи и принудил Филиппу выйти за него замуж. Но Лука сказал, что они и раньше дружили. Одно с другим никак не сходилось. К тому же не тот характер у Филиппы, чтобы ее можно было к чему-нибудь принудить. Гленн терялся в догадках. И еще это убийство Луиджи… Кому понадобилось убивать безобидного старика? Из-за драгоценностей, которые были переданы ему для реализации? Неужели им так и не удалось помочь семьям бывших партизан? Он вспомнил, с каким жаром говорила Филиппа о бедствующих семьях героев войны, оказавшихся в немилости у новой власти, ради которой эти герои жертвовали своей жизнью. Гленн словно наяву увидел серьезное строгое лицо Филиппы, ее большие серые глаза, смотревшие с тем прямодушием, которое встретишь только у очень сильных и чистых натур. Нет, пришел он к выводу, Филиппа не могла пойти на предательство из страха за собственную жизнь. Значит, и ему не стоит отступать.

Следующие два дня Гленн бродил по улицам городка, но постоянно возвращался к перекрестку, откуда мог видеть подъезд дома, в котором находилась мастерская Алессандро Вителли. Он приходил сюда в разное время дня, чтобы посидеть в маленьком кафе, расположенном на противоположной стороне от дома улицы, занимал столик в ближайшем углу и пил крепкий кофе. Иногда засиживался до его закрытия, наблюдая через окно витрины за прохожими. Прошло три дня, но Филиппа ни разу не появилась в поле его зрения. Хозяйка кафе, немолодая женщина, без труда узнала в нем англичанина, а потому вела себя сдержанно, хотя и без враждебности. Тем не менее Гленн не решился расспросить ее о Филиппе и Алессандро. А на четвертый день произошло событие, которое вынудило его покинуть страну, куда он стремился всей душой в надежде отыскать свою единственную и неповторимую любовь.