Текст книги "Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие"

Автор книги: Тимур Радбиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В лексике это совокупность базовых корней слов национального языка с ореолом значений, образующим этимон каждого корня, достаточно устойчивая часть в наборах слов, составляющих ассоциативные поля и стандартные ассоциативные цепочки, типовые, т. е. обладающие высокой прецедентностью словосочетания, и пр.

В грамматике это типовые способы выбора словесных форм и моделей построения высказываний, типовые, угадываемые с помощью флексий, порядка слов и союзов синтаксические роли и соответственно типичная частеречная квалификация слов в этих ролях, типовые способы связи слов в словосочетаниях, за счет формообразующих и словообразовательных формантов вызывающие в сознании соответствующие шаблоны, стереотипы и пр.

2.3. Национальная специфика лексической системы языка

В национальном своеобразии языковой системы на лексическом уровне в синхроническом плане, на наш взгляд, следует разграничивать два взаимосвязанных, но все же различающихся между собой аспекта.

Во-первых, это своеобразие содержательнойсферы лексики данного языка, особенностей «членения» семантического пространства, главные акценты в отображении того или иного фрагмента мира или, напротив, отсутствие лексического выражения какого-либо смысла – иными словами, то, чтоименно выражается в лексике данного языка, т. е. содержательныйкомпонент национальной специфики. Во-вторых, это своеобразие способа представлениятого или иного содержания, степень обобщенности, абстрактности, рациональности или, наоборот, конкретности, предметности, образности в выражении данного содержания, иными словами, то, какнекий смысл выражается в лексике данного языка, т. е. интерпретационныйкомпонент национальной специфики.

1. Содержательный компонент национальной специфики в лексике языка.Национальное своеобразие содержания, репрезентируемого лексикой данного языка, находит свое выражение прежде всего в особенностях организации словарного состава языка. Это убедительно подтверждает Э. Сепир в статье под характерным названием «Язык и среда». Ученый говорит об отражении в словарном составе языка как физической, так и социальной среды: «Наиболее отчетливо отражается физическая и социальная среда в словарном составе языка. Полный словарь того или иного языка не без оснований можно рассматривать как комплексный инвентарь всех идей, интересов и занятий, привлекающих внимание данного общества; окажись в нашем распоряжении такой полный тезаурус языка какого-либо племени, мы могли бы составить себе достаточно точное представление о физической среде и основных особенностях культуры людей, говорящих на этом языке».

Сначала Э. Сепир приводит ряд показательных примеров из языков, словарь которых несет на себе печать той физической среды,в которой существуют его носители. Типичный словарь племени американского побережья, такой, например, как словарь индейцев нутка с его точными обозначениями для множества видов морских животных, позвоночных и беспозвоночных, можно сравнить со словарем рыболовов-басков, живущих на юго-западе Франции и на севере Испании.

Однако самое главное, как подчеркивает Э. Сепир, что в лексике отражаются не реалии окружающего мира сами по себе, а именно заинтересованностьлюдей в этих свойствах среды их обитания: «Если бы нутка добывали себе пищу, охотясь на суше или разводя овощи, то, без сомнения, их словарь не был бы в такой степени насыщен «морскими» терминами, несмотря на их жизнь вблизи моря. Столь же очевидно, что насыщенность языка пайутов топографическими терминами, которые были перечислены выше, обусловлена тем, что такая подробность обозначений просто необходима для жителей этой негостеприимной полубезводной местности, где нужно очень точно описывать, например, местоположение любого родника, а в ряде случаев это возможно лишь через указание на особенности рельефа».

Заинтересованность носителей языка в особенностях окружающей среды в значительно большей степени, нежели само наличие этих особенностей, предопределяет словарный состав языка. Тот, кто не занимается ботаникой и не интересуется народной медициной или другими проблемами, связанными с ботаникой, вряд ли будет в состоянии назвать бесчисленные виды растений, составляющие его окружение, как-нибудь иначе, чем просто «сорняк». В то же время в языках некоторых индейских племен, пропитание которых в значительной степени составляют корни и семена диких растений и тому подобные «овощи», могут быть представлены весьма точные обозначения для каждого из этих неразличимых, с нашей точки зрения, сорняков. Часто даже используются различные названия для разных состояний одного и того же вида– в зависимости от того, сырое оно или как-то приготовлено, в зависимости от его цвета или от степени его созревания.

В то время как мы считаем необходимым разграничивать понятия лунаи солнце,немало индейских племен вполне довольствуются одним словом для их обозначения, а точная референция возможна лишь через контекст. И если мы попытаемся выразить недовольство тем, что такое неопределенное обозначение будто бы не отражает естественного природного различия, индеец вполне может ответить нам тем же, указав на столь же собирательный характер нашего слова «сорняк» по сравнению с его собственным очень точным «растительным» словарем.

Э. Сепир делает вывод, что все зависит от точки зрения, предопределяемой интересом. Очевидно, что наличие или отсутствие общего обозначения для какой-то группы понятий в значительной мере связано с тем, имеется ли у людей интерес к соответствующим явлениям окружающей среды: «Чем более необходимым представляется носителям данной культуры проводить разграничение в пределах данного круга явлений, тем менее вероятно существование в их языке общего для них понятия. И наоборот, чем меньшее значение имеют некоторые элементы среды для данной культуры, тем больше вероятность того, что все они покрываются единственным словом общего характера».

Затем Э. Сепир говорит о том, что еще большим своеобразием характеризуется в языках отражение элементов среды социальной.Отличия между богатыми, содержащими разветвленные понятия словарями таких языков, как английский или французский, с одной стороны, и языками примитивных народов, с другой, действительно существуют, и обусловлены они в значительной степени тем, что имеется и существенная разница между очень сложной и сильно специализированной культурой франко– и англоговорящих народов Европы и Америки и относительно простой и недифференцированной культурой примитивных народов. Подобное многообразие словарей, отражающих социальную среду, существует во времени так же, как и в пространстве, т. е. система понятий, отражающих состояние культуры, а следовательно, и соответствующий лексикон, постоянно обогащаются и усложняются одновременно с процессом развития культуры данного общества. То, что словарь в значительной степени должен отражать уровень развития культуры, становится, таким образом, практически само собой разумеющимся, так как словарь, содержательная сторона языка, всегда выступает в виде набора символов, отражающих культурный фон данного общества [Сепир 1993: 276].

Именно национальное своеобразие отражения в языке особенностей среды социальной, напрямую не связанное с физическими, природными и производственными условиями жизни его носителей, рассматривает А. Вежбицкая в книге «Понимание культур через посредство ключевых слов» (1999). По мнению А. Вежбицкой, в этом плане существенны главным образом три показателя: 1) культурная разработанность словаря; 2) частотность употребления определенных слов; 3) наличие ключевых лингвоспецифичных лексических единиц. Добавим к этому и 4) принцип наличия / отсутствия культурной единицы.

1.1. Принцип культурной разработанности. Принцип культурной разработанности того или иного содержания в данном языке А. Вежбицкая иллюстрирует, ссылаясь на показательные примеры из книги Диксона «Языки Австралии». Например, в австралийских языках обычно есть обозначения для различных видов песка, но может не быть обобщенной лексемы, соответствующей английскому слову sand'песок'.

Одна лексическая область, в которой австралийские языки заметным образом выделяются, касается наименований разных типов шума. Например, в языке йидини около трех дюжин лексем, обозначающих разновидности шума, в том числе dalmba'звук резания', mida'звук, производимый человеком, который щелкает языком по небу, или угрем, ударяющим по воде', moral'звук при хлопке руками', nyurrugu'звук далекого разговора, когда нельзя разобрать слов', yuyuruqgul'звук, производимый змеей, которая проползает по траве', garga'звук, производимый приближающимся человеком, например звук, производимый его ногами, ступающими по листьям или по траве, или же его тростью, которую он волочит по земле'.

Обратим внимание на два примечательных обстоятельства. Во-первых, при этом отсутствует родовое обобщающее понятие 'шум вообще'. Во-вторых, слова, обозначающие разные виды шума, не являются однокоренными, т. е., видимо, не осознаются в качестве разновидностей одной и той же сущности. Иными словами, в лексике этих племен данные понятия выступают в качестве самостоятельных сущностей, между которыми отсутствует связь, что подчеркивает выделенность каждого из этих понятий в картине мира и их особую значимость для носителей данного языка.

А, например, в китайском языке можно отметить отсутствие родового понятия для обозначения признака 'толстый'. Оказывается, в этом языке, как свидетельствует Тань Аошуан, используется четыре разных, в словообразовательном и в звуковом плане не связанных между собой прилагательных в зависимости (1) от формы предмета, к которому эти прилагательные относятся, – квадратная или округлая; (2) от одушевленности или неодушевленности определяемого существительного. Русскому прилагательному толстыйв китайском языке соответствуют четыре прилагательных: hou, cu, pangи fei.Первые два применяются по отношению к квадратным и круглым неодушевленным предметам, третье – по отношению к человеку, четвертое – к животным. Что же касается их антонимических коррелятов, то houи сипротивопоставлены baoи xi,a pangи fei – shou.Последнее прилагательное, представляющее полюс меньшей величины, одновременно включает семантические области pangи fei. Три прилагательных – pang, feiи shou– характеризуют округлые объекты вытянутой формы и находятся ближе к паре прилагательных  cu – xi,но отличаются от последних значимостью признака упитанности, свойственного только одушевленным объектам.

Этому, оказывается, можно найти объяснение в особенностях китайских мировоззренческих представлений. Четкая дифференциация двух геометрических форм – квадрата и круга в сфере параметрических прилагательных восходит к наивной архаической картине мироздания: tian yuan di fang«небо круглое, земля квадратная». Именно это фундаментальное различие обусловило существование двух прилагательных со значением 'толстый' –  cuи hou.Наличие еще двух прилагательных – pangи fei– объясняется дополнительной дифференциацией за счет признака «предмет / человек / животное» [Тань 2004: 70].

1.2. Принцип частотности употребления. Родственным по отношению к принципу культурной разработанности показателем А. Вежбицкая считает частотность употреблениятех или иных слов. Например, если какое-то английское слово можно сопоставить по смыслу с некоторым русским словом, но при этом английское слово является распространенным, а русское используется редко (или наоборот), то данное отличие наводит на мысль об отличии в культурной значимости.

Однако частотность лишь в том случае будет репрезентативным показателем, если частота употребления эквивалентной лексики в разных языках различается на порядок. Так, если мы обнаруживаем в специальных частотных словарях, что, например, частотность, приводимая для английского слова homeland,равна 5, тогда как частотность русского слова родина,переводимого в словарях как 'homeland', составляет 172, ситуация качественно иная. Пренебрегать различием такого порядка (приблизительно 1:30) не следует.

При этом нужно сравнивать тематические группы слов, а не отдельные слова. А. Вежбицкая приводит любопытные данные для поля 'глупость' в русском и английском языках. В английском языке слово foolвстречается 43 раза (в другом словаре – 23), а в русском языке слово дурак– 122. Соответственно, для слова stupid– 25 / 9, при русском глупый– 199, для stupidly– 12 / 0,4, при русском глупо– 134, а для слова idiot– 14 / 1, при русском идиот– 129.

Из этих цифр вырисовывается четкое и ясное обобщение (относительно всего семейства слов), полностью согласующееся с общими положениями, выведенными независимым образом, на основе неколичественных данных; оно состоит в том, что русская культура поощряет «прямые», резкие, безоговорочные оценочные суждения, а англосаксонская культура – нет. К тому же это согласуется и с другими статистическими данными, такими, например, как данные касательно употребления гиперболических наречий абсолютнои совершеннои их английских аналогов (absolutely, utterlyи perfectly)и т. д. Если прибавить к этому, что в русском языке есть также гиперболическое существительное ужасс высокой частотностью 80 и полным отсутствием аналогов в английском языке, различие между этими двумя культурами в их отношении к «преувеличению» станет еще более заметным.

При этом следует согласиться с А. Вежбицкой в том, что сама по себе частотность – это не более чем общий показатель культурной значимости, и ее данные можно использовать только наряду с другими источниками информации о том, чем озабочена данная культурная общность. Но было бы неразумно полностью их игнорировать. Они сообщают нам часть необходимой информации. Однако для того чтобы полностью понять и правильно интерпретировать то, что они нам сообщают, цифровые показатели следует рассматривать в контексте тщательного семантического анализа.

1.3. Принцип «ключевых слов». Наряду с культурной разработанностью и частотностью существует еще один важный принцип, связывающий лексический состав языка и культуру, – принцип «ключевых слов». «Ключевые слова» – это слова, особенно важные и показательные для отдельно взятой культуры. Широко известен анализ А. Вежбицкой трех «ключевых слов» русской культуры – судьба, душаи тоска.

Как можно обосновать утверждение, что то или иное слово является одним из «ключевых слов» некоторой культуры? Прежде всего может понадобиться установить (с помощью или без помощи частотного словаря), что слово, о котором идет речь, представляет собою общеупотребительное, а не периферийное слово. Может также понадобиться установить, что слово (какой бы ни была общая частота его употребления) очень часто используется в какой-то одной семантической сфере, например в сфере эмоций или в области моральных суждений. Кроме того, может оказаться нужным продемонстрировать, что данное слово находится в центре целого фразеологического семейства, подобного семейству выражений с русским словом душа: на душе, в душе, по душе, душа в душу, излить душу, отвести душу, открыть душу, душа нараспашку, разговаривать по душами т. д. Может быть, возможно будет также показать, что предполагаемое «ключевое слово» часто встречается в пословицах, в изречениях, в популярных песнях, в названиях книг и т. д.

Но дело не в том, как «доказать», является ли то или иное слово одним из ключевых слов культуры, а в том, чтобы, предприняв тщательное исследование какой-то части таких слов, быть в состоянии сказать о данной культуре что-то существенное и нетривиальное.

А. Вежбицкая заключает: «Такие ключевые слова, как душаили судьба,в русском языке подобны свободному концу, который нам удалось найти в спутанном клубке шерсти: потянув за него, мы, возможно, будем в состоянии распутать целый спутанный «клубок» установок, ценностей, ожиданий, воплощаемых не только в словах, но и в распространенных сочетаниях, в устойчивых выражениях, в грамматических конструкциях, в пословицах и т. д. Например, слово судьбаприводит нас к другим словам, «связанным с судьбою», таким как суждение, смирение, участь, жребийи рок, к таким сочетаниям, как удар судьбы,и к таким устойчивым выражениям, как ничего не поделаешь, кграмматическим конструкциям, таким как все изобилие безличных дативно-инфинитивных конструкций, весьма характерных для русского синтаксиса, к многочисленным пословицам и так далее».

Исследовательская программа исчисления «ключевых слов» в лексике того или иного языка осуществляется в уже цитированной книге Анны А. Зализняк, И.Б. Левонтиной и А.Д. Шмелева «Ключевые идеи русской языковой картины мира» (2005) на материале русского языка. В ней авторы исследуют именно содержательное своеобразие его лексической сферы посредством глубокого анализа определенных групп лексики. По справедливому замечанию авторов, не вселексические единицы в равной мере несут информацию о русском характере и мировоззрении. Наиболее показательными с этой точки зрения оказываются следующие лексические сферы.

1. Слова, соответствующие определенным аспектам универсальных философских концептов. В русском языке это такие «лексические пары», как правдаи истина, долги обязанность, свободаи воля, доброи благои т. д. Такие пары, как правило, существуют в виде значимых для этноса культурных оппозиций (истина – правда, ум – разуми пр.).

2. Важную роль в русской языковой картине мира играют также слова, соответствующие понятиям, существующим и в других культурах, но особенно значимым именно для русской культуры и русского сознания. Сюда относятся такие слова, как судьба, душа, жалостьи некоторые другие. Их можно назвать когнитивно уникальными концептами, в силу того, что на языковом уровне им можно найти перевод.

3. Еще один важный класс слов, ярко отражающих специфику «русской ментальности, – это слова, соответствующие уникальным русским понятиям: тоскаили удальи некоторые другие. Их можно назвать лингвоспецифичными, или безэквивалентными, лексическими единицами.

4. Особую роль для характеристики языкового менталитета играют так называемые «мелкие слова» (по выражению Л.В. Щербы), т. е. модальные слова, частицы, междометия (в русском языке это такие слова, как авось, небось, видно, ну, заоднои пр.). Их важность состоит в том, что они выражают жизненные установки носителя языка, зачастую не осознаваемые им самим, но от этого не менее значимые в его поведении [Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005: 25–36].

В результате такие черты русского языкового менталитета и национального характера, как «тенденция к крайностям («все или ничего»), эмоциональность, ощущение непредсказуемости жизни и недостаточности логического и рационального подхода к ней, тенденция к морализаторству, «практический идеализм» (предпочтение «неба» «земле»), тенденция к пассивности или даже к фатализму», которые отмечали и отмечают писатели и философы, русские авторы и иностранные путешественники, бывавшие в России, могут быть подтверждены объективными данными лингвистического анализа. Без этого такие рассуждения «часто выглядят поверхностными спекуляциями».

1.4. Принцип наличия / отсутствия лексической единицы. Еще одним важным показателем своеобразия содержательной стороны в национальной специфике лексики языка является само наличие или отсутствие определенного словадля обозначения некой конфигурации смыслов, что показывает значимость для этноса именно этих смыслов, именно в указанной связи или корреляции.

В этом плане крайне характерный пример уникального комплекса понятий, связанных с наличием в языке того или иного слова, приводит Е.А. Найда. Речь идет об употреблении слова jwokв ануакском языке (нилотский язык) в Судане. Следующие десять контекстов включают все основные употребления рассматриваемого слова, для которого в большинстве случаев нет соответствующей подходящей английской глоссы:

1) «Тот, кто создал мир и все в нем, – это jwok».В этом типе контекста под словом jwokвсегда имеется в виду личность, а все черты олицетворения упоминаются лишь довольно смутно.

2) «Juu pinyнужно располагать к себе подношениями и жертвоприношениями». Juu piny (juu– это множественное число от jwok)буквально обозначает «боги земли», многие из которых были, видимо, заимствованы из языка соседних нуэров. В большинстве случаев эти боги недоброжелательны и различаются по деятельности и могуществу. Взаимоотношения а) между juu pinyи б) между juu pinyи создателем jwokне определены.

3) «Семейные гробницы – это jwok».В небольших деревнях и в семейных гробницах отмечаются места, где должно умилостивлять juu pinyподношениями и жертвоприношениями.

4) «Эта роща деревьев – jwok».Несколько мест рассматриваются как jwok.Они немногочисленны, обычно совершенно изолированы от места жительства, их большей частью избегают, и они, по-видимому, никогда не являются местом какого-либо общественного ритуала.

5) «Лечащий человек – это jwok».

6) Способностями (что оказывается применительным по отношению ко всем белым людям), говорится как о jwok'e.

7) «Радио, автомобили, самолеты, фотографии и электричество – это jwok».Любой объект, функционирование которого необъяснимо в пределах терминов ануакского языка, относится к jwok'y.

8) «Все удивительное – это jwok».

9) «Больной человек был взят jwok'oм».В этом типе контекста создатель jwokможет иметься, а может и не иметься в виду.

10) «Что мы можем сделать теперь? – Это все зависит от jwok'a».Когда люди теряют надежду, например в случае явно смертельной болезни, они считают, что исход решается jwok'oм,но нет доказательств тому, что они всегда имеют в виду создателя.

Разновидности данных десяти контекстов, в которых возможно употребление слова jwok,настолько многообразны, что кажется почти невозможным «определить» слово jwok,если под «определением» мы имеем в виду иную обобщающую формулировку, которая включила бы все характерные признаки и функции. Слово jwokвключает не только то значение, которое мы обычно называем богом(контекст 1), но под ним понимается также демон(контекст 2); «мана»(контексты 3, 4, 5, 6, 7 и 8); судьба(контекст 10); святыня(контекст 3 и 4) и что-то таинственное(контексты 8 и 9). На первый взгляд кажется, что употребление jwokвыражает беспорядочное и непоследовательное мышление или, по крайней мере, серьезную неспособность к аналитическим суждениям. Но это не так. С точки зрения ануака, слово jwokупотребляется очень последовательно, потому что с его помощью ануаки ясно выражают свой взгляд на все сверхъестественное в этом мире [Найда 1962: 68–70].

2. Интерпретационный компонент национальной специфики в лексике языка.Национальное своеобразие лексической системы языка выражается также в том, каким способом репрезентировано в словах языка то или иное содержание. Разные языки, оказывается, по-разному ориентированы на предпочтение «предметного» или «глагольного» типа представления реалий внеязыковой действительности, склонны к большей дробности, расчлененности или, напротив, целостности, «гештальтности» в номинации явлений и событий и пр.

Эти тенденции можно формализовать в виде неких универсальных принциповсопоставления, сформулированных в виде бинарных оппозиций. Подобный фронтальный анализ на материале русского и французского языков и осуществил В.Г. Гак в книге «Беседы о французском слове» (1966) и ряде других работ. Ниже приводится наше обобщение некоторых крайне интересных данных и выводов этого замечательного ученого.

2.1. Конкретность / абстрактность. Одни и те же предметы, признаки, процессы в разных языках могут концептуализироваться с разной степенью конкретности. Так, например, в русском языке есть тенденция в одном и том же слове – глаголе передавать не только общую идею движения, но и способ ее осуществления. Скажем, идея 'двигаться' передается разными словами в зависимости от способа движения: идти, ехать, лететь(самолетом), тогда как во французском языке важна общая отвлеченная идея движения: aller(кстати, как и в английском – go).

Аналогичным образом в русском языке тщательно различаются разные оттенки действия 'помещать что-л.', избыточно передавая при этом семантический компонент, связанный с местом помещения или с формой помещаемого предмета: класть, ставить, сажать, вешать,тогда как во французском используется один глагол, выражающий абстрактную идею помещения – mettre(в итальянском тоже – только mettere'ставить, помещать', в английском – putс тем же значением). Немецкий же язык в этом плане ближе к русскому – legen'класть', stellen'ставить', setzen'сажать', hangen'вешать'.

Точно так же по-разному в русском языке и западных языках передается идея нахождения на поверхности. В русском языке в семантику глагола включается указание на форму объекта: стакан на столе – стоит,а книга на столе – лежит.В английском языке в этих случаях будет выбрана бытийная конструкция there is –'есть, имеется, находится'. Одно и то же французское слово partirпо-русски соответствует таким глаголам, как ехать, скакатьи даже ползти.

Русский язык последовательно реализует тенденцию семантического согласования глагола с объектом действия, отчего в языке возникают фразеологически связанные значения глаголов действия, при разных объектах – разные: совершитьпрогулку,но сотворитьмолитву,но слепитьснеговика.Во французском языке во всех случаях будет одно слово с обобщенным значением 'сделать, создать' faire(un promenade, un priere, un pates).С этим избыточным представлением образа предмета или места нахождения в русском глаголе связана его богатая синонимия, например, для глагола быть – находиться, иметьсяи пр. на фоне английского there is…

Это касается и выбора языкового средства в речи. Так, француз предпочитает, если это нерелевантно для смысла, выбрать родовое обозначение вместо видового. Если русский скажет: Кошка кормит своих котят,при этом избыточно выразив принадлежность к виду кошки и в обозначении матери, и в обозначении детенышей, то француз скажет: Кошка кормит своих детенышей.

Как указывает В.Г. Гак, французский глагол имеет тенденцию представлять действие в отвлеченной форме. Он считает, что это, возможно, связано с влиянием эпохи классицизма (XVII–XVIII вв.), когда формировались нормы французского литературного языка, а именно с престижной в культуре установкой на обобщенность словесных выражений. В целом ситуацию французский язык описывает в более общих понятиях, чем русский.

Мы можем сделать вывод, что лексическая система русского языка тяготеет к образному и конкретному представлению явления или ситуации, а лексика французского, итальянского, английского языков – к отвлеченному, обобщенному представлению.

Особенность русского языка как языка синтетического строя в том, что сама его система имеет средства выражения в лексике и словообразовании там, где в западных языках эти значения проявляются лишь в контексте, в употреблении. Отсюда повышенная роль полисемии в западных языках: у слова to goв английском отмечают до 40 значений в сравнении с 7 русскими; с другой стороны, на 6 английских глаголов, обозначающих движение, у нас 54, таким образом, в русском языке, наоборот, синонимия преобладает над полисемией.

Если взглянуть на это с когнитивной точки зрения, то это означает тенденцию русского языка к более конкретизированному типу представления предмета, признака или действия, стремление подчеркнуть различные оттенки, не имеющие значения в чисто логическом, сугубо информативном плане. Напротив, английский и французский языки не сочли нужным наличием специальной лексемы фиксировать несущественные оттенки смысла: для этого вполне достаточно и контекста, а на уровне лексически релевантного выражения для этих языков важнее не различия, а, наоборот, их общая суть, с точки зрения логики.

Еще большую степень конкретизации демонстрирует китайский язык. Например, в этом языке, по утверждению Тань Аошуан, расчлененно представлено семантическое пространство, покрываемое одним русским глаголом жить.В русском языке этот глагол в равной степени применим для выражения существования, нахождения и образа существования. Ср.:

а. Старик еще живет;

б. Старик живетв Москве;

в. Старик плохо живет.

Значение 'жить' в этих фразах по-китайски передается тремя разными глаголами. Это глагол-иероглиф huoс детерминативом «вода» и значением физического существования; глагол-иероглиф zhuс детерминативом «человек», семантически связанный с постоянным местонахождением человека, т. е. с некоторым ограниченным пространством, и глагол-иероглиф guoс детерминативом «движение», имеющий значение 'прожить' (ср. идею В.Н. Топорова об «освоении пространства»).

Таким образом, вышеприведенным русским фразам соответствуют китайские фразы:

а. Laotur hai huozhe;

б. Laotour zhuzai Mosike;

в. Laotour rizi (shenghuo) guode bu hao

букв. 'У старика дни (жизнь) проходят плохо'.

В последней фразе с оценочной конструкцией объектом оценки выступают rizi«дни» или shenghuo«жизнь». Поскольку старикявляется агенсом по отношению к guo«проходить», дниили жизньвыступают как пройденное, причем пройденное плохо.

По отношению к глаголу huoподобный аксиологический оператор можно применить только в случае, когда объектом оценки выступает совокупность прожитых лет, т. е. весь жизненный цикл человека. Тогда можно сказать:

Wo zh yi beizi zong suan huode hai keyi (bucuo)

Я свою жизнь в целом все же прожил неплохо.

(букв. 'Моя жизнь в целом жилась неплохо')

Различия, которые мы наблюдаем при сравнении китайского языка с русским, обнаруживаются и при сопоставлении с другими европейскими языками. В таблице приведены глаголы, выражающие соответствующие понятия в китайском и трех европейских языках.

По данным таблицы видно, что в отношении глаголов, связанных со значением 'жить', к китайскому языку ближе всего немецкий [Тань 2004: 14–15].

2.2. Синтетичность / аналитичность. Этот принцип связан с предыдущим. Так, лексика русского языка ориентирована на целостное представление явления или события в пределах одного слова. Во фразе: Она сбежала по лестнице –в глаголе сбежала,помимо общей идеи движения, выражено и направление движения вниз (приставка с-), и способ действия (корень – беж-).

По-французски та же фраза будет звучать: Elle descendit l'escalier en courant– буквально 'она сошла (de-scendit)по лестнице бегом' (en courant– точнее 'в беге'), т. е. в глаголе, помимо движения, выражена только идея направления вниз, а идея способа действия передана другим словом – существительным. В английском же языке: She ran downthe stairs –буквально 'она сбежала внизпо лестнице', напротив, в глаголе, помимо общей идеи движения, выражен только способ действия (корень run),а другим словом – наречием передано уже направление вниз.