Текст книги "Ненависть, Неверие, Надежда. Проза"

Автор книги: Тимонг Лайтбрингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Четверть века за оградой

Он раскрыл глаза. Зрение и слух постепенно возвращались, очень-очень медленно – но возвращались. Уже который день он приходил в себя…

Толчок рукой – резкая боль в перебитом суставе – и он поднялся. Он жив и он выдержит – несмотря ни на что.

Несмотря на муть в глазах и перебитый сустав, резкой болью отдающий при каждом движении руки. Несмотря на крики и жесточайшую ругань вокруг. Несмотря на угрозы со стороны его “соседей”, которые они намеревались привести в действие, если он не поделится своей частью той баланды, что им приносили – приносили, чтобы они не умерли с голоду. Несмотря на методичные и отдающие звоном по железному полу шаги приближающегося надзирателя. Несмотря на солнце, которое он не видел уже так давно… лишь слабый свет которого он иногда замечал по утрам – свет, с трудом проникавший через прочные железные пластины, закрывавшие окна в этом оплоте скорби. В этом оплоте печали… и иногда, лишь иногда, – раскаяния.

“Чумбрик, мать твою ! Мы разделаем тебя на потроха! Ты слышишь, недоносок ?! Ты нам пятки вылизывать будешь, сука !”. Крик донесся откуда-то из дальней камеры и стих.

Здесь не любили сопротивляющихся, здесь не любили гордых. И таких здесь – практически не было. За исключением местных авторитетов – и тех, кто мог собственной кровью доказать, что он – достоин уважения. Потому что здесь уважали только силу.

Целый год понадобился ему, чтобы доказать свою силу. Доказать в боях без правил, боях, на которые тот же надзиратель, что сейчас медленно приближался по коридору, гремя камерными ключами, смотрел сквозь пальцы. Точнее – не смотрел. Неделю назад был последний бой – и его оставили в покое. Он доказал свою силу за этот год не раз – он многое доказал за этот год. И от него наконец отступились – как от непреодолимой и неразрушимой твердыни – отступились.

“Обед !” – громогласный раскат голоса заполнил помещение.

Сейчас им всем будут разносить миски баланды – серо-зеленой жидкости, имеющий отвратительный вкус. К баланде, впрочем, прилагался кусок хлеба, а это было уже много – очень много.

Этого должно хватить приблизительно на пять-шесть часов. А потом им снова принесут что-нибудь подобное – чтобы они не подохли с голоду. И так – день, месяц, год… Девятнадцать лет – девятнадцать долгих лет ему предстоит еще оставаться здесь. Девятнадцать двадцатых его срока.

Вот и смотритель подошел. Сейчас принесут еду – он насытится этим жалким куском хлеба и миской воняющей помоями жидкости и ему станет легче.

Организму потребуется еще много дней, чтобы залечить раны… Девятнадцать лет потребуется ему, чтобы дождаться дня свободы.

Вот и еда. Миску просунули через вырезанную щель внизу камерной двери.

Смотритель почему-то продолжал стоять, хотя ему давно уже пора было идти к новым камерам. Секунда, две, три…пять…

“Заключенный Скалов, к вам пришла ваша жена. Мы проводим вас в помещение для встреч”.

Простые человеческие слова, которые подняли его дух на вершины радости. Это была теперь огромная радость для него – вновь встретить родного человека в этом дому одиночества, среди сотен и сотен людей – одиночества… Камеру медленно открыли – тут же охрана прижала его и стала быстро надевать наручники. Он не сопротивлялся.

“Делайте свое дело, ребята. Это ваша работа. Делайте свое дело”, – мысли промелькнули в его голове, но так и остались невысказанными. Да и к чему ? – с заключенными не разговаривают – им дают команды и ждут их выполнения. Почти как в армии, только хуже – за неповиновение – избитие до полусмерти. Или до смерти – это не важно. В рапорте будет значиться – “покончил жизнь самоубийством” – в камере без единого острого предмета. Покончить с жизнью там можно было разве что разбив голову об стену…

Он шел по длинному коридору, ведомый тюремной охраной, и в душе его была радость. Впервые за много дней – радость. Как давно он уже не знал этого чувства…

– Любовь моя, Людочка ! Славная, как же я истолковался по тебе !

– Паша , родной ! Слава богу, ты жив ! Что с тобой? Опять сражался? Боец, да когда же ты прекратишь эти драки?! Тебя ведь убить за так могут !

– Не могу Люда, не могу. Я не мог отказаться от боя. Ты же знаешь…тогда бы я не жил…

– Паша, родной, умоляю тебя – останься жив. Родной, славный… если тебя убьют Паша, я не смогу этого пережить. Любимый, родной, не покидай меня, останься жив – умоляю тебя ! Умоляю ! Я люблю тебя, Паша ! ”

Она прижалась лицом к пластиковой пуленепробиваемой загородке, что разделяла их, и заплакала. Его родная женщина. Его вторая половинка…

Она плакала и слезы медленно текли по стеклянной стене, оставляя за собой чистый прозрачный след. Он тоже прижался лицом к прозрачной стене и смотрел на нее. Охранник, следивший за встречей, было дернулся вперед – по правилам разговаривающие должны были находиться на расстоянии по меньшей мере двух метров от разделяющей их стены – но потом как-то замер и потихоньку склонил голову вниз.. Некоторые люди и здесь продолжали оставаться людьми.

А потом они целовали прозрачный пластик, представляя, как целуют друг друга. Раскидывали руки и прижимали их к стене, пытаясь обнять друг друга. Они целовали и обнимали друг друга – и не могли этого сделать. Они теперь были разделены стеной – непреодолимой стеной, разделены на долгие двадцать пять лет с того самого дня…

– Ты помнишь тот день, Павел ? Я все еще не могу простить себя за него – за тебя. Не могу простить себя за твою судьбу…

– Перестань, Люда. Я сам так выбрал, да и мог ли я выбрать иначе ? Я сам выбрал – и готов нести за свой выбор ответственность. Я убил человека. Я виновен – и должен понести наказание.

Да, они оба помнили тот день, помнили очень отчетливо, помнили каждую деталь – несмотря на то, что с того момента прошло уже больше года. И должно пройти еще девятнадцать, прежде чем его удастся окончательно выгнать из памяти и забыть – забыть навсегда. Как морок, как сон, как наваждение.

Которое наваждением, к сожалению, не являлось…

Картины медленно всплывали в памяти. Тот памятный день, с которого началась его жизнь здесь – началась после короткого судебного разбирательства и вынесения приговора.

Как яркие вспышки – картины. Вспыхивающие и потухающие…

Они тогда возвращались вдвоем с праздника пешком… Эти парни выскочили совершенно непонятно откуда. Их было двое. У одного – нож в руке, у другого пистолет.

“Стоять ! Кошельки на землю, быстро ! Кольца, серьги, все бросайте ! Живо я сказал, если не хотите получить пулю в лоб !” – прокричал парень с пистолетом, наставив его на него. Второй подбежал сзади и схватил его жену, приставив нож к горлу. Тот, кто был с пистолетом, может и блефовал, а вот второй – определенно нет. “А дамочка то ничего ! Надо будет поиметь ее потом. Не дергайся, милочка ! Я по-быстрому, хехе…”

Испуганный совершенно детский крик его жены, ревом бури ворвавшийся в уши…

Он больше не медлил. Кровь, кровь солдата, прошедшего Афганскую войну, вскипала в нем…он перестал слышать… он перестал ощущать пространство. Лишь чувство, удивительное чувство испытанного и выжившего бойца, позволяющее вовремя распознать идущую опасность, – лишь оно стало его руководителем в эти мгновения…

Яркие вспышки – мгновения…

Удар ногой – наставленный на него пистолет вылетает в сторону. Снова удар – державший пистолет человек валится и сгибается на земле.

Секундное изумление на лице второго парня, уже начавшего раздевать его жену и на время отставившего нож от ее горла. Вот снова нож медленно приближается к телу его любимой…

Прыжок. Перехваченная в воздухе для удара рука с ножом. Все трое падают на землю.

“Сууууучка !” – подхваченный воздухом возглас.

Вновь мелькнувшее железо – парень как-то успел достать второй нож. Двинувшаяся ему на перехват рука…Поздно.

Удар. Отчаянный крик его жены, полный агонии и боли.

“Н е е е т !! ” – его крик отчаяния.

Удар. Удар. Парень вскрикивает от боли, один из ножей вылетает из рук. Борьба. Борьба на земле. Они покатились прочь, вцепившись друг в друга.

Его жена осталась лежать неподвижно…

Десять секунд, двадцать. Парень пытался вонзить в него свой нож – их руки боролись за жизнь…

Удар. Напавший таки дотянулся своим лезвием до него. Он скривился от боли, но бороться не перестал…

Тридцать секунд…

Капли крови, сочащиеся из его раны и щедро поливающие землю…

Захват. Проворот кисти с оружием – он хотел также выбить нож из рук. Лезвие медленно поворачивалось в сторону лежавшего снизу напавшего – сейчас удастся забрать кисть и выбить нож из рук… без оружия напавший не воин. Пусть убегают – он даже не будет их преследовать…

Но парень вдруг что-то вскрикнул и резко начал поворачиваться вбок, пытаясь сбросить его с себя.

Хрип. Истошный предсмертный хрип. Повернутое лезвие вонзилось грабителю в грудь, когда он стал переворачиваться.

“Ка….зел”, – уже совсем тихие слова, что он услышал от него. И тут же все стихло.

Лишь медленно ворочался человек, еще совсем недавно державший в своих руках пистолет и уже совсем не шевелился тот, что взял на вооружение ножи… А ведь он совсем не хотел его убивать – совсем не хотел…Только обезоружить…

Он подхватил пистолет и подбежал к жене. Опустился на колени.

Дышит…значит живая. Тогда он взглянул на рану – рана была на правом боку под ребром – из нее медленно сочилась кровь. Ничего. Вроде не смертельно. Только бы выжила, только бы выжила !

Тогда он подхватил ее, подпер на себя и медленно пошел вперед, неся ее на себе.

Совсем немного надо пройти. Выйти из этого переулка на многолюдную улицу, а там ему помогут – должны помочь ! – другие. Да что ему ! Главное, чтобы выжила она. А он справится итак – и не с такими ранами приходилось справляться !

И пистолет еще надо будет уничтожить…

Картина изменилась. Теперь он стоял в зале суда и слушал свой приговор – приговор за убийство.

Он убийца. Даже защищавший себя и свою любимую – он убийца. Даже при фактической необходимой самообороне – он убил человека. Вот только по мнению суда необходимой самообороны не было.

Второй выживший таки сообщил о нападении в правоохранительные органы. Естественно – так, как хотелось ему – свидетелей боя не было. И даже слова его жены и ранение свидетельством не были – она была без сознания по ее собственным словам и не видела заключительную часть боя. Да и рана … рана ведь вполне могла быть сделана им же, а не напавшими…особенно если учесть, что на ножах остались его отпечатки пальцев.

Так считал суд – и вынес свой приговор. Лишение свободы на долгий срок в двадцать лет… На столь долгий срок, который ему еще предстоит пробыть здесь. В этом доме печали… и иногда – лишь иногда – раскаяния…

Картины погасли. Он вновь сидел рядом с женой, а она продолжала плакать.

И он успокаивал ее. Уверял, что все будет в порядке, что это скоро закончится и он встретит ее – любимую – встретит уже на свободе.

Затем он улыбнулся – не хотел, чтобы она видела его отчаявшимся. И не хотел отчаиваться сам.

Они еще долго продолжали говорить – продолжали до тех пор, пока охрана не потребовала окончания беседы. Потом они расстались до следующей встречи. Она придет к нему, как только это позволят – как только пройдет минимальный срок между посещениями...примерно через два месяца.

Она придет к нему – его вторая половинка, его любимая, его солнышко.

И он тоже придет к ней, придет в ее мир, придет через эти долгие двадцать лет. Он придет к ней, когда стена, разделяющая их, рухнет в прах. И тогда уже ничто не разлучит их !

Это стоит того, чтобы прийти ! Мир за этой оградой стоит того, чтобы вновь в него войти. И он придет, чтобы начать новую жизнь – в светлом и солнечном – мире.

Через почти четверть века он примет солнечный мир в свои объятья и улыбнется.

И возрадуется жизни.

Я всегда один

– Прости меня, но я не могу тебе этого сказать. Мы просто должны расстаться. Это все, что тебе надо знать.

– Но я не понимаю … разве за все это время я сделал что-то не так? Разве я причинил тебе какую-

то боль? Я любил тебя и по-прежнему люблю.

– Не говори так, от этого еще только хуже.

– Но почему? Почему мы должны расстаться?

– … У меня есть другой. Я не люблю тебя.

* * *

– Слюнтяй, нафига ты мне сдался?! Иди и читай свои серенады какой-нибудь мечтательной шестнадцатилетней дуре ! Ты просто не мужик, раз не можешь обеспечить свою девушку ! А таких я уже повидала в своей жизни, поверь мне – они не приживаются. Закон естественного отбора, понимаешь? Дак вот ты – эволюционный брак. Либо ты перестаешь нести всякую поэтическую чепуху и показываешь мне реальные деньги, либо мы с тобой расстаемся, причем сегодня же !

– Мы расстаемся.

* * *

– Нет, не так. Да не так же. Вот…вот так…еще…еще… О… как хорошо ! Еще … вот … вот так. С

тобой … с тобой так … так хорошо .. мне так хорошо…

– Я … я привязался к тебе … я не знаю, как .. как я буду теперь один…

– Вот только не надо этого … да? Не думай, что сможешь купить меня своими словами. Ты .. знаешь условия.

– Знаю… я все знаю. Иногда мне кажется, что я … слишком много знаю. Цена … цена по-прежнему та же?

– Да, та же. И давай уже договоримся, лучше валютой, а не бартером. Мы же не в каменном веке, да ?

* * *

– А эти четыре года вместе, разве они ничего не значат? Она подошла ко мне, обвила свои руки вокруг моей шеи и пристально и печально взглянула в глаза.

– Они значат для меня все. Это были лучше годы в моей жизни, самые лучше, поверь мне. Ты столько дал мне … я никогда еще не встречала такого человека … наверное я никогда больше его не встречу… Буду жить … буду жить как … как все нормальные люди…

Ее глаза наполнились слезами. Я обнял ее и прижал к себе.

– Давай не будем расставаться, а? Ведь мы так этого хотели … быть вместе всю жизнь … до последнего дыхания …

– Боже, как бы я хотела, чтобы это действительно было так ! Как бы я хотела не расставаться с тобой никогда … никогда… чтобы всегда .. с каждый восходом солнца, с каждым новым днем ты приезжал ко мне .. и я приезжала к тебе ... и мы были друг с другом, и радовались, и печалились бы вместе … вместе… боже, как бы я этого хотела ! Но … не могу… не могу…теперь уже не могу…

– И мы все-таки вынуждены расстаться … после всего… навсегда?

– Да … навсегда. И ты знаешь об этом. Ты знаешь … у меня есть законный муж и я не могу его бросить … не могу.

– Ты знаешь, теперь мне начинает казаться, что я уже никогда на встречу ее. Ту единственную ею, которую бы я по-настоящему полюбил… которая бы полюбила меня… которая смогла бы стать по-настоящему единственной … единственной женщиной в моей жизни.

– Мне кажется, ты слишком рано делаешь выводы. Еще не все потеряно.

– Но и не все найдено. Да и будет ли найдено? Насколько же мал шанс, что из всего того многообразия людей я смогу выделить и найти ее ! Пожалуй, больше я не буду пытаться, я слишком устал от этой погони за призраками, слишком устал … пожалуй, теперь я буду один – всегда один. Также, как я и пришел в этот мир одиноким, также мне придется и уйти из него.

– Всем нам придется. Но это не значит, что мы будем одиноки в нашем пути от этих начала и до конца. Ты еще встретишь ее, я уверен.

– Может быть. Может быть этот единственный день настанет, когда я встречу ее … наконец-то встречу. Может быть. Мне очень хочется в это верить.