Текст книги "Нить измены (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

С другой стороны, вовремя отринутая, беспечность могла сыграть Джилрою на руку. Ведь те двое – невысокий крепыш и тощий верзила без единого волоска на голове – почти не таились. Успев и приглядеться к преследуемому веллундцу, и оценить его расслабленно-задумчивый вид. А оценив, поневоле расслабились сами. Следовательно, момент, когда бдительность Джилроя, наконец, пробудилась, они могли и упустить.

Придя к этой ободряющей мысли, веллундец перешел к главному на данный момент вопросу: что делать дальше. Но надумал лишь, чего делать не следовало. А именно, ни к чему было идти навстречу преследователям с возгласом, вроде: «Ага, попались! А я вас заметил!» Не стоило, покамест, и подходить к этой парочке с прямым вопросом – какого ж демона им нужно от мирного прохожего. Переговоры Джилрой решил оставить на самый крайний случай. С неизбежными уступками со своей стороны.

Еще нечего было пытаться удрать от преследователей, ища спасение в доходном доме и снимаемой комнатенке. Мало того, что дверь в комнатушку казалась Джилрою слишком хлипкой, чтобы служить надежной преградой от разного рода нехороших людей. Так даже если тощий негодяй и его коренастый напарник проявят уважение к собственности домовладельца и в комнатушку ломиться не станут, они в любом случае узнают, где их жертва живет. И могут подкараулить хотя бы когда он на следующий день отправится прикупить себе что-нибудь на обед.

Учитывая все это, надлежало, во-первых, оторваться от преследователей. А во-вторых, успеть прежде, чем они узнают, где Джилрой снимает жилище. С такими мыслями веллундец свернул с улицы в ближайший проулок и несколько ускорил шаг.

Проулок был узкий и по случаю надвигающейся ночи темный. Даже в районах для бедноты то ли столичная, то ли королевская казна раскошеливалась хоть на редкие, но фонари. А в проулках и прочих закоулках – ни-ни. Еще, привалившись к стене, здесь дрыхло какое-то мертвецки пьяное существо неопределенного пола и грязное как свинья.

Однако имелось у подобных проулков одно неоспоримое преимущество. Через них легче было прошмыгнуть в одиночку, чем вдвоем, а тем паче большой компанией. И преимуществом этим Джилрой успешно воспользовался.

Улица, куда вывел его проулок, казалась родной сестрой той, вдоль которой веллундец добирался до доходного дома. Те же дома, не свидетельствующие о достатке хозяев, та же частично разобранная мостовая, те же твари, кем-то по дурости нареченные «лучшими друзьями человека». Джилрой успел встретить двух из них – с азартом и рыком вырывающих друг у дружки что-то длинное и, вероятно, съедобное.

А кого на этой улице не было, так это парочки преследователей, тощего и коренастого. Про себя веллундец еще прозвал их Жердь и Кирпич. В любом случае, решив, что он оторвался от преследователей, Джилрой вновь устремился в направлении доходного дома.

А потом случилось нечто, совершенно веллундцем не предусмотренное. Ему навстречу вышли, перегораживая улицу три человека. Внешности, в отличие от Жерди и Кирпича, какой-то неприметной… и в то же время странным образом похожие на эту парочку. Отчасти, наверное, дело было в одежде. А облачены были эти трое в такие же заношенные, стирки почти не знавшие и утратившие изначальный цвет штаны и рубахи из грубой ткани. Вдобавок лица их так же казались отмеченными печатью вырождения.

Огорошенный таким поворотом событий, Джилрой сначала остановился, точно споткнувшись о невидимую преграду. А затем попятился мелкими-мелкими трусливыми шажками – почти инстинктивно.

Отрезвило веллундца только лезвие большого кривого ножа, блеснувшее в руке одного из преследователей. «Какого гада болотного? – с досадой подумал Джилрой, – я ведь как-то в королевский замок забрался! Мне ли бояться каких-то босяков?!»

И вспомнил о кинжале, до поры таившемся в сапоге.

Возможно, выжидательное поведение веллундца преследователи поняли правильно. И вроде настроились решить дело миром. За спиной Джилроя прозвучал голос, который, как уроженец Колонии правильно догадался, принадлежал подоспевшему господину Жерди – высокий, почти бабский:

– Прошу не волноваться. Мы не хотим лишней крови. Как, надеюсь, и ты.

А вот то, что произнес Жердь следом, Джилроя немало удивило. И еще больше озадачило.

– Нам нужна только карта. Ни деньги, ни чего другого. Отдай карту, которую ты сегодня выиграл… в карты… гы-гы… неплохая шутка. И мы разойдемся миром.

О какой именно карте идет речь, уточнять не было нужды. Джилрой еще на ходу предположил, что о проигранном куске пергамента мог проболтаться его бывший владелец. Заливая дешевым вином досаду от проигрыша.

Оставался вопрос, что делать дальше. С одной стороны, конечно, собственная жизнь казалась веллундцу высшей ценностью. Уж всяко большей, чем фальшивка, сотворенная бездарным жуликом. Однако в поединок с чувством самосохранения неожиданно ввязалась жадность, подкрепленная подозрительностью. Ведь будь карта действительно фальшивкой – ни бывшему владельцу ни к чему о ней горевать, ни целой шайке преследовать из-за нее владельца нынешнего. Еще время-то тратить.

А коль не пожалели на нее ни слез, ни времени… значит поддельная карта могла оказаться и подлинной! Из чего напрашивалась хоть не бесспорная, зато какая соблазнительная идея. Сокровища, путь к которым указывала карта, могли нашедшего счастливчика сказочно обогатить. Главное, добраться до них.

С минуту или две жадность ожесточенно сражалась в душе Джилроя с желанием сохранить свою драгоценную жизнь. В то время как сам веллундец молча стоял посреди улицы, бросая беглые взгляды то на Жердь с Кирпичом, то на трех их подельников, то по сторонам. Затем терпение преследователей начало иссякать.

– Так что? – с нетерпеливым недовольством осведомился Жердь, как видно, предводитель всей компании, – отдашь карту?..

– Карту? – переспросил Джилрой с бесшабашной веселостью, неожиданно прозвучавшей в голосе, – ну, подойди и возьми.

И ровно в то мгновение, когда Жердь приблизился к веллундцу, чувство самосохранения последнего, наконец, уступило жадности. Выхватив кинжал, Джилрой ударил прямо в горло верзиле-преследователю. Ни прикрыться, ни контратаковать тот не успел.

Захлебываясь кровью, Жердь свалился прямиком в близлежащую грязную лужу. Но в следующий миг в лицо Джилроя врезался кулак подоспевшего Кирпича.

Удар получился сильный, веллундца отбросило к стене одного из домов. В голове засвистело, мир перед глазами поплыл, раздваиваясь. Добро, хоть рукояти кинжала Джилрой не выпустил. Что, впрочем, служило слабым утешением, поскольку все четверо оставшихся в живых преследователей уже кинулись к поверженной жертве. И ножи поблескивали в руках уже троих. Четвертый же поигрывал шипастой дубиной.

Расклад казался очевидным. И Джилрой успел понять, что в этой игре победителем он не станет. С треском продует и карту, и деньги до последнего грошика, и собственную жизнь в придачу.

Но затем над головой… кажется, с балкона дома, в стену которого веллундец врезался, раздался гневный голос… женский: «Пошли все к псам, ублюдки вонючие!» После чего с балкона хлынули помои – целое ведро. Да прямиком на головы Кирпича и трех его сообщников.

Те отступили, обескураженные… благодаря чему Джилрой смог выиграть время. Немного, считанные мгновения. Но вполне достаточно, чтобы худо-бедно прийти в себя, подскочить на ноги и кинуться наутек.

Бежал веллундец изо всех сил, и почти не разбирая дороги. Бежал, лишь бы оторваться от преследователей. И надо сказать, в какой-то момент ему это удалось. Гнаться дальше Кирпич и компания не стали – не иначе, из сил выбились. Но Джилрой продолжал бежать. А остановился лишь когда ноги в изнеможении подкосились, сердце же стало биться до того сильно, что того гляди пробьет грудную клетку.

Ловя воздух широко раскрытым ртом, веллундец повалился на крыльцо ближайшего, попавшегося ему, дома. А отдышавшись мало-мальски, решил, что вряд ли в состоянии будет доковылять до съемной комнаты. Следом, вполне ожидаемо, посетила его мысль напроситься на ночлег хотя бы в этот дом. В конце концов, думал веллундец, заплатить хозяевам за неудобство, в случае надобности, он вполне в состоянии.

Джилрой не заметил над дверью небольшую вывеску, на которой был изображен черный силуэт выгнувшейся кошки. А если б даже заметил, вряд ли предал бы значения. Потому как не знал еще, что точно такую же кошку принято наносить в качестве татуировки среди воров столицы.

С трудом приподнявшись на подгибающихся ногах, веллундец взялся за большое металлическое кольцо на двери и трижды постучал. Чтобы минуту спустя, когда дверь открылась, услышать с порога удивленное:

– Джилрой?!

И в тон ответить, узнав спутницу по недавним приключениям:

– Ты… Аника?!

Глава третья

Осторожно, не спеша, и по большому счету наощупь, отряд двигался через лес. Шествие возглавлял Ардал. Благодаря заранее приобретенному амулету ночного зрения темнота не доставляла ему хлопот.

За Ардалом, а часто плечом к плечу с ним шел юный Гай. С ним время от времени наемничий вожак шепотом сверялся: куда повернуть или дальше идти напрямик. Благо проводник тоже не остался без амулета, на редкость полезного ночью в лесу.

Позади этих двоих гуськом следовали наемники, время от времени хрустя сухими ветками, ненароком попадавшими под чей-нибудь сапог. Частенько на пару с таким хрустом шепотом звучали бранные слова.

Не то, чтобы даже здесь, вдали от цивилизации, а значит, и от искусственных источников света, ночная темень была непроглядной. Мало-помалу глаза привыкали и могли различить хоть спину впереди идущего товарища, хоть растущее поблизости дерево. Различить в достаточной мере, чтобы в дерево ненароком не врезаться, а другим участникам похода и не мешать, и не отставать от них. Но вот пеньки, сухие ветки и тому подобную, прильнувшую к земле, мелочевку можно было заметить, только наступив или споткнувшись. В чем приятного было, разумеется, немного.

И добро, если б наступить в лесу можно было только на пеньки и ветки. Но так нет же! Один из наемников посреди дороги совершенно некстати пожаловался, что боится в потемках угодить ногой в муравейник. Причем не просто пожаловался, а прямо-таки канючить начал. Что вовсе не пошло на пользу боевому духу отряда.

Нытье прекратил лично Ардал, вначале скомандовав «Заткнись!», а после найдя для соратника и слова успокоения. «Не боись, я-то сам все вижу, почти как днем, – говорил он, – муравейники всякие в том числе. Так что предупрежу, будь уверен».

Шествие замыкал сэр Ролан в компании своего телохранителя. Амулет ночного зрения у конфидента имелся свой, так что заблудиться в потемках ни ему, ни Крогеру не грозило. Вдобавок, более совершенный, амулет Ролана позволял не просто видеть в темноте, но различать предметы на большем расстоянии по сравнению с поделками из подпольной магической лавки, доставшимися Ардалу и Гаю. Так что конфидент мог не только идти, не натыкаясь ни на что и нигде не запинаясь. Но и следить за направлением движения всего отряда. Так, чтобы не слишком отдаляться в сторону от шедшей через лес дороги.

Подозрениями своими сэр Ролан еще поделился с телохранителем. В пути.

«Если разбойники промышляют на дороге, им немного резону обустраивать логово далеко от нее, – говорил он шепотом, – следовательно, и Гай не должен уводить нас в самую лесную глушь. При условии, конечно, что он не вообразил себя вторым Заном-героем и не захотел завести нас в болото. В надежде выслужить прощение в банде».

Крогер лишь молча кивнул. Он тоже… как и подавляющее большинство людей, населявших королевство, знал легенду о Зане-герое. О крестьянине, который сто лет назад, во время смуты завел в лесную глушь и тем погубил войско одного из претендентов на корону. Хотя сам вызвался показать короткую дорогу к стану его соперника. А все потому, что был оный претендент связан с Союзом Вольных Городов. Соответственно, если бы сел на престол, то правил бы точно не в интересах королевства.

«Куда ты завел нас?..» – вспомнил бывший капитан стражи Нэста самую расхожую фразу из «Баллады о Зане». Лично ему не верилось, что юный разбойник-неудачник мог решиться на предательство. Тем более с таким глупейшим мотивом. Годы службы в городской страже; годы, посвященные борьбе с преступниками всех мастей и защите от них честных горожан, помогли Крогеру неплохо узнать противную сторону. Узнать, в частности, что предателей не любят и не прощают нигде. Даже на дне общества, среди отребья, жадного до чужого добра. И предательство новое предыдущий факт измены не отменяло.

Так думал Крогер, бдительности, однако, не теряя. Впрочем, опасения оказались напрасны. Похоже, Гай и сам понимал, что возврата под нечистую руку Беспутной Бетти ему нет. Вполне возможно даже, что не очень-то ему и хотелось возвращаться.

Путь, показанный племянником трактирщика, привел отряд на поляну перед одиноким утесом, в склоне которого темнело огромное бесформенное пятно – вход в пещеру. На поляне теплился слабенький костерок, рядом с которым обнаружился один дозорный. Он сидел на траве, опершись локтями на согнутые колени и то ли дремал, то ли с переменным успехом боролся со сном.

Оружие разглядеть рядом с дозорным было бы сложно. Зато сам разбойник в даром, что тусклом свете костра был виден неплохо на фоне ночной темноты. Виден даже без амулета ночного зрения. Поэтому Ардалу и команду отдавать не пришлось. Каждый из его соратников понимал, что и кому надлежит делать.

Один из наемников поднял арбалет. Коротко и тихонько щелкнула тетива, посылая болт в путь.

Дозорный момент атаки не просто пропустил. Вообще, самое последнее, о чем он мог думать, неся ночную вахту, так это, как ни странно, о возможном нападении. Привыкнув к беззащитности и страху мирных путников, а также к эгоистичному равнодушию всех остальных, банда успела вконец увериться в собственной безнаказанности. А значит и в безопасности. Так что даже дозор здесь несли, скорее, символически или по привычке. Подобно тому, как человек, оказавшийся на необитаемом острове, не обязательно расставался с одеждой. Хоть вроде один, стесняться некого.

И вот пришла ночь, когда банде Беспутной Бетти предстояло заплатить за свою беспечность. Как, впрочем, и за многое другое.

Наемник стрелял метко – арбалетный болт угодил дозорному прямо в шею. Разбойник даже вскрикнуть не успел. Просто свалился на бок и остался лежать. А Ардал сотоварищи меж тем уже выходили один за другим из-за деревьев и кустов. Ступали на поляну с оружием наготове. И устремлялись к входу в пещеру.

Один из наемников на ходу подхватил из костра горящую головню. Надеясь, не иначе, с ее помощью получить немного света.

Что до Ролана и Крогера, то в бой они пошли последними. А прежде чем направиться вслед за наемниками, конфидент обратился к Гаю.

– Свое обещание ты выполнил, можешь возвращаться, – сказал он, хлопая проводника по плечу.

– Ну, нет, господин Рольф, – проговорил Гай, лукаво усмехнувшись, – вы думаете, я сопляк какой-то. А я тоже был разбойником. И тоже не прочь кое с кем встретиться… там.

Он указал в направлении пещеры отогнутым большим пальцем.

А уже в следующий миг в руке бывшего разбойника блеснуло лезвие кинжала – настоящего, не игрушки какой. Зачем-то свистнув, точно птица и лихо перескочив через росшие на пути кусты, Гай буквально вылетел на поляну. И, едва ль не вприпрыжку бросился к входу в пещеру, только что не спотыкаясь и не сшибая никого с ног.

Внутри пещера, приютившая банду Беспутной Бетти, оказалась просторной. Да и свод ее располагался высоко – примерно раза в полтора выше человеческого роста. И вместе с тем по другую сторону от входа приходило ощущение жуткой тесноты и духоты. Уж очень много народу набилось под каменный свод.

В подавляющем большинстве лесные головорезы спали без задних ног. Многоголосый храп разносился по пещере, эхом отражаясь от каменных стен и гуляя под сводом. Лишь трое разбойников бодрствовали, сидя у тлеющего очага, сложенного из камней прямо на земляном полу. Двое из трех разбойников о чем-то тихо беседовали, третий попивал какое-то дымящееся варево из большой металлической кружки. Он-то и стал первым, кто заметил вторжение чужаков в убежище банды.

Отложив кружку, разбойник взялся за оружие… на беду оказавшееся арбалетом. И с первого выстрела сразил одного из наемников. Прочие воины удачи, впрочем, в долгу не остались. Первые несколько разбойников – те, что имели глупость улечься поближе к выходу из пещеры – были убиты почти сразу. И вряд ли даже успели проснуться.

Но уже в следующие мгновения, один за другим прочие головорезы пробудились. И, хватаясь за оружие, которое они клали рядом с собою даже на ночь, поднимались на ноги и, не мешкая, вступали в бой. Как ни была разбойная братия испорчена длительным отсутствием достойного противника, а рубить, колоть и резать в банде Беспутной Бетти умели. А кое-кто, наверное, даже любил.

Очень скоро пещера огласилась обычными для битвы звуками: звоном клинков, криками ярости, воплями боли да хрустом костей. Сэр Ролан не стоял в стороне от битвы – сражая ловкими выпадами шпагой сперва одного, затем второго и третьего головорезов. Спиной к спине держался рядом с ним телохранитель Крогер, отмахивавшийся мечом от наседавших разбойников с ножами и дубинками.

Ардал все рассчитал верно – доспехов их сегодняшние противники не носили. А значит, по большому счету были беззащитны против облаченных в доспехи воинов, причем умелых да прилично вооруженных.

Собственно, предводитель наемного отряда за время схватки попал в поле зрения сэра Ролана дважды. Держа по легкому мечу в каждой руке, он буквально врезался в скопища врагов, разя направо и налево.

«Вы запомните этот день, – крикнул Ардал еще, – когда вам оказал честь, скрестив с вами клинки, сам Ардал Медвежья Лапа! Хотя… чтобы запомнить, вам придется выжить, а это уже вряд ли».

Как видно, даже наемник, корыстный и прожженный, не лишен был геройских замашек.

Разумеется, схватка со столь многочисленным противником, каким оказалась разбойничья банда, не обошлась без потерь и для атакующей стороны. Не могла обойтись. Помимо наемника, подстреленного в самом начале штурма, на земляном полу пещеры осталось лежать еще два его товарища. Лицо одного было залито кровью так, что узнать беднягу не представлялось возможным. Другого воина удачи сразу несколько разбойников изловчились повалить наземь, а затем порядком изувечить. Отрубив одну из рук и обе ноги.

И все-таки мало-помалу исход боя становился очевиден. Частота и ожесточенность атак со стороны защитников пещеры с каждой минутой снижалась. Звон оружия становился все тише, звучал все реже. А в самой пещере делалось как-то просторнее. Как-то непривычно свободно. Без толкотни, неизбежной при скоплении множества людей в ограниченном пространстве.

Так что постепенно для Ролана, Крогера и примкнувших к ним наемников сражение перешло в добивание еще уцелевших головорезов. Что уже не заняло много времени.

Опустив шпагу, конфидент вытер левой рукой пот со лба и осмотрелся в поисках оставшихся противников. То же самое сделали Крогер, Ардал, и другие наемники, пережившие схватку.

Новых атак не последовало. Зато…

– Эй, вы! – донесся голос из глубины пещеры. Звучал он грубо, басовито, но с теми нотками, что позволяют всегда отличить женский голос от мужского.

Следом из мрака пещеры вышла и обладательница голоса. Могучего сложения и уже не молодая баба с круглым, как луна, одутловатым лицом и копной спутанных грязных волос. Глядя на это создание, бывшее, по всей видимости, пресловутою Беспутной Бетти, Ролан еще подумал, что в своих предположениях о причинах ухода племянничка в банду старик-трактирщик попал пальцем в небо. Влюбиться в предводительницу лесной банды, неопрятную и мужеподобную, смог бы разве что моряк, едва вернувшийся из многолетнего путешествия.

Из всей банды Бетти оказалась единственной, у кого имелось хотя бы некоторое подобие доспеха. Кожаная куртка с заклепками – вроде той, что носили Ардал сотоварищи, когда Ролан только встретил их в трактире. И хотя от участия в давешнем сражении Беспутная Бетти, похоже, предпочла воздержаться… благодаря чему, собственно, и сохранила себе жизнь, оружие было при ней. Боевой нож длиною в полруки и с чуть загнутым клинком. Но хуже всего было то, что лезвие этого ножа оказалось приставленным к горлу Гая. Вторая же рука держала бывшего разбойника за волосы.

– Попробуете напасть – и этот сопливый предатель умрет, – сообщила Беспутная Бетти, – так что… предлагаю переговоры.

– Я… раз…бойн-нник, – отозвался Гай сдавленным дрожащим голосом. Прозвучавшим не менее жалко, чем смотрелся сам племянник трактирщика рядом с предводительницей уже перебитой банды. А был он ниже на целую голову и с совсем узенькими плечами.

– Ты молокосос, – рявкнула Беспутная Бетти, – удрал раз… так и сидел бы дальше за дядюшкиной задницей. Блевотину бы вытирал… за постояльцами в его трактире. Чего приперся-то?.. Ну, так что же?

Последний вопрос был адресован уже Ролану, Крогеру и наемникам.

– Как по мне, – с подчеркнутым презрением в голосе отвечал конфидент, – делай с ним, что хочешь. Все, что этот паренек мог сделать полезного… для меня – он уже сделал.

От этих слов не только удивленно вытаращил глаза Гай. Еще и Беспутная Бетти опешила. А Ролан добавил, вскидывая шпагу, точно салютуя:

– Но вот поговорить с тобой мне и самому хотелось бы. И особенно насчет графа местного расспросить.

– Лады, – Беспутная Бетти на это обреченно вздохнула и отпустила Гая, отводя лезвие, – куда деваться-то теперь уж…

А уже в следующий миг племянник хозяина «Белого оленя» отскочил от нее, как от зачумленной. Мгновение – и он стоял рядом с остальными участниками атаки.

* * *

История Беспутной Бетти… нельзя сказать, чтобы она отличалась оригинальностью. Но уж во всяком случае, у кого-то она наверняка могла вызвать хоть толику сочувствия.

Настоящее имя разбойной предводительницы было Беата. И ее связь со здешним графом оказалась в некотором роде теснее, чем мог предположить тот же сэр Ролан. Та, которую нынче знали, как Беспутная Бетти, приходилась… дочерью Карею. Правда, дочерью внебрачной или, как еще принято говорить среди дворян – побочной. Бастардом, проще говоря. Только женского пола.

В молодые годы граф вполне еще слыл вменяемым и не чурался многих радостей жизни. Не упустил он и случая развлечься с какой-то крестьянкой из местных. Причем никакого насилия тогда себе не позволил, все вроде как произошло по обоюдному согласию и к общей радости. Если, конечно, мать Бетти-Беаты не солгала, щадя душу маленькой дочки.

Более того! Молодой граф оказался не чужд и кое-каких проблесков совести, чувства долга. Потому что про случай тот не забыл даже спустя годы. И от дочери, даром что побочной, отрекаться не собирался.

Возможно, мать Беаты была не единственной простолюдинкой, удостоившейся свиданию с Кареем. И кто знает, сколько еще людей в округе могли назвать своим отцом ныне нелюдимого графа. Однако признавать в них родную кровь его сиятельство и не подумал.

Но как бы то ни было, а факт оставался фактом: будущая Беспутная Бетти запомнила визит к ним с матерью домой большого человека, одетого совсем не по-крестьянски. Большого человека, явившегося ее, в ту пору четырехлетнюю девочку – забрать. Дабы обеспечить, по собственному разумению, лучшую долю.

Мать не возражала. Не посмела, наверное. А может, и впрямь поверила, что жизнь Беаты будет и сытней, и спокойней все-таки в графском замке, а не в крестьянской хижине. Не говоря уж о том, что супруг крестьянки не очень-то жаловал падчерицу. Бить не бил, однако не скупился на ругань, в лучшем случае – на сетования. Причем повод годился любой. Наверняка, узнав о визите настоящего отца девочки, он не мог не обрадоваться. Ну да пес с ним, думала теперь Беспутная Бетти, вспоминая. От радости нелюбящего, нелюбимого и чужого, в общем-то, человека, ей ни холодно ни жарко не было.

А вот радовалась ли сама Беата, сказать было трудно. Потому что материнские надежды оправдались лишь отчасти. Да, голод девочке теперь не грозил. Она могла хоть каждый день объедаться лакомствами, которые на крестьянском столе не всегда и по праздникам бывали. И комната, что была отдана в ее распоряжение, оказалась просторнее даже, чем целый дом, где прошли первые годы жизни будущей Беспутной Бетти.

И все-таки радости в ее жизни несколько поубавилось. Обиталище отца-графа, замок Каз-Надэл казался Беате местом негостеприимным и мрачным, недобрым. Огромные каменные стены и башни нависали, подавляя всякое живое существо. Не говоря уж о том, какие обширные тени они отбрасывали, превращая замковый двор в сумрачный и зловещий лабиринт даже в солнечный день.

Еще более пугающим замок казался изнутри. Его помещения соединяли бесчисленные ветвящиеся коридоры – целая сеть – причем извечно погруженные, по меньшей мере, в полумрак. Независимо от того, какое стояло время суток и сколько в них горело факелов и свечей. Многие из этих коридоров уводили в давно заброшенные комнаты, ставшие обителью пауков и пропитанные запахом пыли и тлена. Или в подземные казематы. Где, прикованные к стенам цепями или просто сваленные грудой в углу, находились скелеты пленников, забытых, наверное, века назад.

Слушая рассказ Беспутной Бетти про обитель местных графов, Ролан еще подумал, что своим нынешним нравом – угрюмым и нелюдимым – Карей вполне мог быть обязан и Каз-Надэлу. Хотя, конечно, вряд ли ему одному.

Что до маленькой Беаты, то очень скоро она чуть ли не с тоской начала вспоминать многие часы, некогда проведенные ею на свежем деревенском воздухе. Тяжелый труд, этот неизбежный спутник крестьянской жизни, по малости лет затронуть девочку не успел, так что, по большому счету, воспоминания о том этапе своей жизни у нее остались только хорошие. И даже отчим был не в счет. Образ его с годами померк и трансформировался в эдакого безобидного ворчуна. Экая невидаль – прислуга в замке тоже не прочь была побрюзжать. И кому оттого плохо стало?

Потому неудивительно, что память о первых годах жизни переросла у Беаты в ностальгию. Все чаще, сидя у стрельчатого окна в своей комнате или в замковом дворе, на ступеньках какого-нибудь крыльца, будущая Беспутная Бетти предавалась мечтаниям. Грезила, как вернулась бы в деревню, обняла мать, а потом день-деньской гуляла бы по лугам и росшему неподалеку лесу.

Конечно, на другой чаше весов оставался замок с его изобильной кухней. Ну, так уже говорилось, что собственно, Каз-Надэл внушал девочке страх и трепет – и ни на волос любви. А насчет яств, доступных дочке графа и коих крестьянин мог не попробовать ни разу в жизни, то Беата мало-помалу пришла к заключению, что счастье не в этом. Зато в той действительности, что окружала будущую Беспутную Бетти, выбираться за стены замка ей удавалось редко и непременно под надзором хотя бы пары слуг. Да и длились такие прогулки до обиды мало.

Между тем годы следовали один за другим. И вскоре после того, как Беате минуло десять лет, папаша-граф начал охладевать к ней. В этом понять Карея было можно: всякий родитель желает, чтобы родное дитя соответствовало его мечтам и чаяниям. Чтобы не просто росло здоровым и счастливым, но и таким, каким сам родитель хотел бы его видеть.

Беата же отцовским надеждам не соответствовала нисколечко. Даже внешностью пошла она целиком в мать с ее крепкой крестьянской статью. Не унаследовав ни тени изящества графа Карея.

Вдобавок, будущая Беспутная Бетти и не думала учиться хоть чему-нибудь, что полагалось знать или уметь дочери дворянина. Она не умела читать… да что там: приходящий учитель готов был волосы от досады рвать, когда Беата не могла запомнить и раз за разом путала буквы. С хорошими манерами и поведением за столом тоже дела обстояли не ахти. Даже правильно держаться и пользоваться ножом и вилкой девочку научили далеко не с первой попытки. И не было это научение сколько-нибудь долговечным. Проходила неделя, другая, и Беата снова принималась за свое. Приводя в ужас гувернантку чавканьем да привычкой то руками в тарелку лазить, то пальцы облизывать. А уж о правильном обращении к обладателю того или иного титула вообще мечтать не приходилось. Пришлось забыть и про обучение верховой езде – лошадей будущая разбойница боялась панически. Как некоторые женщины мышей или тараканов.

Зато Беата нашла утешение, бродя по замковым коридорам, обследуя каменное нутро Каз-Надэла да забредая в те его уголки, где люди, наверное, не бывали десятилетиями. А то и веками. Мрачный и жутковатый, замок графа Карея с годами приобрел для девочки некую странную, нездоровую притягательность. Подобно тому, как некоторые женщины способны воспылать болезненной страстью к бранящему, а то и бьющему их мужчине. А тысячи людей – едва ль не боготворить какого-нибудь, в том числе давно почившего, тирана.

Еще одной отдушиной для Беаты, помимо безлюдных уголков замка, стала графская коллекция оружия. И если поначалу будущая Беспутная Бетти могла разве что часами любоваться на ряды шпаг, рапир, кинжалов и мечей, то, став старше, возжелала научиться обращению со всем этим добром.

И пришлось папаше-графу даже учителя фехтования выписывать. Не то чтобы он одобрял отнюдь не женское увлечение дочки. Но уже само желание Беаты хоть чему-нибудь научиться Карея немало обнадеживало.

А когда будущей Беспутной Бетти исполнилось пятнадцать, граф решился и пришел к дочери с якобы доброй вестью. Карей вознамерился выдать Беату замуж. Не столь важно за кого, ибо он понимал – к дочери побочной, да которая еще и сама по себе не подарок, вряд ли выстроится очередь из завидных женихов. Главное, думал отец, чтобы человек был хороший. В смысле, принадлежал к знатному роду.

Благодаря затее своей Карей, очевидно, надеялся убить двух зайцев. И дочку, воплощенное разочарование, сбыть с рук, как купец – неходовой товар. И заодно расширить свое влияние: дополнительные семейные связи способствовали бы этому как нельзя лучше.

Надо сказать, радости решение отца у Беаты не вызвало. Куда ей было понять, что в дворянских семьях дети, если и считались ценностью, то ценностью, предназначенной для обмена. Сродни золоту, драгоценностям, землям или лошадям. Еще меньше энтузиазма выказывали только сами потенциальные женихи. Нет, породниться с графом, не прочь были многие. Но стоило любому из таких желающих едва познакомиться с невестой, как желание рассеивалось подобно утреннему туману.

Карей провел бал и званый обед в Каз-Надэле. Потом еще, с дочерью, конечно, посетил пару таких же мероприятий в усадьбах знакомых дворян. Несколько встреч провел. Но везде результат оказывался одним и тем же. То есть с разочарованием для жениха, досадой для отца и тайным облегчением для самой Беаты.