Текст книги "Усы, лапы, два хвоста (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Интерлюдия. Мартин Мятликов

В историю, которая произошла со мной несколько лет назад, поверить еще труднее, чем в то, что ваш покорный слуга носит нездешнее иноземное имя, будучи россиянином.

Но уж постарайтесь. Тем более что имя это настоящее. Именно так (а ни в одном месте не Мартыном) зовут меня, если верить паспорту.

Однажды утром я проснулся с ощущением жуткой неправильности окружающего мира. Все вокруг казалось огромным. А скоро выяснилось, что это я стал маленьким. Ну и еще потерял человеческий облик, коль уж беда, как принято говорить, не приходит одна.

Я превратился в кота, если говорить короче. В кота, не имеющего заботливых хозяев, которые бы кормили его и меняли лоток. И потому был обречен на смерть хотя бы от голода.

Спасла меня собственная оплошность, допущенная еще в бытность человеком. Накануне вечером я забыл закрыть форточку на кухне. А когда стал котом, эта забывчивость стала для меня счастливым… нет, я бы даже сказал – спасительным совпадением.

Через эту форточку я смог выскочить из квартиры и пошел искать пропитание. Сделать это было не так-то просто – неопытность, она, знаете ли, редко когда идет на пользу. Но приспособился мало-помалу. Благодаря подсказкам встреченного на пути бывалого товарища по несчастью. Ну и, конечно, людской доброте.

Я успел побродить по улицам, найти временное пристанище в круглосуточном магазинчике, за что отдельное спасибо сердобольным продавщицам. Успел попасться службе отлова бездомных животных и сколько-то долгих дней провести в приюте. Точнее, в грязной темнице, носящей столь благородное прозвание, не иначе, по причине людского лицемерия.

А потом встретил добрую девушку по имени Гуля. Доброй девушке вздумалось завести кота, и пошла она для этого не на птичий рынок. Не стала и объявления на Юле или Авито перебирать. Но пожаловала в называемую приютом темницу, где встретила меня и вызволила.

К сожалению, у доброй и с первого взгляда полюбившей меня девушки Гули был бойфренд, не отличавшийся добротой и ко мне светлых чувств не питавший. А может ли быть хорошим человек, который не любит котиков? Вопрос, как вы понимаете, риторический.

Не желая Гуле столь незавидной участи – жить с таким человеком, – я сумел их рассорить, прибегнув к обычному арсеналу кошачьих выходок.

Разъяренный бойфренд сбежал и больше не возвращался. С Гулей мы остались жить вдвоем. И новая жизнь вроде даже начала мне нравиться, заставляя забыть, что родился-то я человеком. Но одна случайная встреча снова выбила меня из колеи.

Старушка-дачница – она мало того что понимала мою речь. Вдобавок ей не составило труда распознать, что кот я необычный. И принялась честить вашего покорного слугу за то, что я смирился с участью четвероного питомца. Вместо того, чтобы вернуться в ряды человеков разумных. Ну или хотя бы выяснить причины своего чудесного превращения.

Ну, я попытался выяснить. А для этого вернулся туда, где все началось – домой. Точнее, на порог своей квартиры.

В выборе места я не ошибся. Прибыв туда, я узнал, что в моей квартире (как будто так и надо!) поселился чужой человек – раз. И два: за радость такую он остался должен другому человеку. Точнее, другой. Некой Ларисе Степановне Кочергиной, которую сам я за зловредный характер про себя прозвал Мегерой. В момент моего возвращения она как раз вымогала свою долю.

Вскоре выяснилось, что на самом деле никакие эти двое не люди. Но крысы, в распоряжении одной из которых (Мегеры) оказался ни много ни мало кувшин с настоящим джинном.

Джинн в соответствии со своей, известной по восточным сказкам, ролью исполнял желания. А желание у Мегеры Кочергиной и ее клиентов из числа других крыс было одно: зажить в прямом смысле по-человечески. Той жизнью, которой вся эта серая шобла истово завидовала.

Казалось бы, хотят они ходить на двух ногах, носить одежду и есть за столом – хрен с ними. Пусть себе ходят, носят и едят сколько влезет. Но беда в том, что превратиться треклятые амбициозные грызуны хотели не абы в кого, не в каких-нибудь голых бомжей без документов. А в более-менее обеспеченных и состоявшихся граждан.

И тут в события вмешался фундаментальный закон сохранения, обойти который не в силах никакая магия. Коль крысы хотели не просто человеческую жизнь, но жизнь с определенным набором благ, то следовало эти блага у кого-то забрать. Вместе с жизнью… точнее, обликом человека.

Иначе говоря, одаривая очередного клиента-крысу уютным местечком в человеческом социуме, джинн вынужден был (ничего личного!) изымать при этом из вышеназванного социума одного человека. И, право же, мне еще повезло, что превратился я в кота, а не в крысу. Карма хорошая? Подлинную причину я не знал, да и не очень-то интересовался.

А что действительно было важно для меня, так это вернуть свою жизнь, заодно обломав амбиции кого-нибудь из грызунов. Как они со мной, так и я с ними – опять-таки, ничего личного.

Потому я не без труда вырвался из плена Мегеры, вздумавшей было шантажировать строптивого клиента – деньги, мол, на бочку, не то снова вас местами поменяю. Добрался до ее дома, затем до кувшина с джинном. Хотя нет, вру: дотянуться до кувшина мне помогла парочка воров, пробравшихся в дом «крысы Ларисы» в ее отсутствие. Воров тех я еще с помощью магии джинна наказал – вот такой я неблагодарный!

Так или иначе, жизнь мою прежнюю джинн мне вернул. Я снова жил в собственной квартире, ходил на работу и был избавлен от необходимости вылизывать себя любимого каждый день не по разу.

Но очень скоро мне захотелось внести в эту вновь обретенную жизнь нечто новое. Для чего я разыскал добрую девушку Гулю уже будучи человеком.

Где она жила, я запомнил, еще когда бегал на четырех лапах. Зато теперь явился к ее порогу, одевшись в свой лучший костюм, с букетом цветов, коробкой конфет и бутылкой вина.

Конечно, мое внезапное появление (причем с мотивами нескрываемыми и предельно ясными) Гулю сперва шокировало.

«Э-э-э, мы знакомы?» – еще растерянно пролепетала она, стоя в проеме и судорожно поправляя красный атласный халатик, казавшийся ей в тот момент то ли слишком легким, то ли слишком коротким. До неприличия.

Но это – внешние проявления. Тогда как я-то был точно уверен, что Гуля не против гостей подобного рода. Отнюдь. Ведь она недавно рассталась со своим хахалем… чему ваш покорный слуга немало поспособствовал. Плюс питомец потерялся. А человеку в одиночестве тяжко и некомфортно.

Тем более что замечу без ложной скромности: я далеко не худший вариант в качестве такого гостя. И недурен собой, и не сопляк какой-нибудь – из тех, кто из родителей деньги тянет. А также не бездельник, не альфонс-любитель вроде того же не к ночи помянутого, мною отпугнутого бойфренда Гули Виктора.

Гуля потом мне еще призналась, что кого-то я ей напомнил. Кого-то, кого она пыталась вспомнить, но не могла. Взгляд, говорила, у меня смутно знакомый.

И вот примерно года три мы с ней живем вместе. А скоро нас будет уже трое, если доктор нам не врет.

И, наверное, можно было бы завершать эту историю. Хрестоматийной фразой «и жили они долго и счастливо». Да только, увы, так бывает только в сказках или романтических фильмах. В жизни же полноценный хэппи-энд невозможен, а финал предусмотрен только один. Причем ни с какого боку не «хэппи»… за очень-очень редким исключением.

Дело в том, что пребывание в кошачьей шкуре не прошло для меня даром. Я стал понимать язык животных. И сохранил эту способность… или, правильнее будет сказать, особенность восприятия, даже снова став человеком.

Работало она несколько своеобразно. Если, скажем, где-то лают собаки, но на это не обращать внимания, то как бессмысленное гавканье и тявканье издаваемые ими звуки и воспринимаются. Просто фоновый шум. Но стоит начать прислушиваться, как очень скоро начинаешь понимать: одна псина не просто гавкает, но ругает другую за то, что посмела бродить там, где не надо. Например, где первую из собак подкармливают. А пес номер два в ответ права качает. Я, мол, хожу где хочу и мнением о том всяких блошиных приютов не интересуюсь.

И ладно собаки. Их внутренний мир примитивен, а разговоры крутятся вокруг сиюминутных забот и интересов. Пожрать, спариться. Самоутвердиться за счет ближнего своего. Гопота, одним словом. Только четвероногая.

У других братьев меньших порой удавалось подслушать кое-что куда более интересное. Так я услышал легенду о Рогатой праматери-Крысе, передаваемую из уст в уста поколениями этих мерзких… но далеко не глупых грызунов.

И да, не удивляйтесь: даже у бессловесных тварей есть некоторое подобие культуры, включая собственную мифологию. Тем более бессловесны они только для вас, не для меня.

* * *

Сюжет легенды в следующем. В давние-де времена в мире было темно, и все твари бродили по земле в слепоте и страхе. Только в подземных глубинах горел огонь. И однажды этот глубинный огонь прорвался сквозь толщу земли, выбросив гору серого пепла и тучу дыма.

Гора пепла обернулась Рогатой праматерью-Крысой, став ее телом, а дым стал духом. И из чрева праматери-Крысы вышли полчища крыс обычных. Или Серого Народа, как они с ноткой пафоса именуют себя в легенде.

Рогатая праматерь-Крыса одарила своих детей четырьмя силами, давшими преимущество над другими земными тварями.

Во-первых, научила видеть в темноте – и, соответственно, от темноты, в мире царящей, в отличие от других, не страдать.

Во-вторых, сделала всеядными, то есть способными есть почти все, что не горит в огне и не летает по воздуху. Благодаря чему смерть от голода представителям Серого Народа почти не грозила.

В-третьих, наделила стойкостью к болезням. Отчего зараза, цеплявшаяся к крысам, большую опасность представляла не для них самих. Но для других живых существ, оказавшихся на пути грызунов.

Наконец, в-четвертых, мелкие размеры крыс возмещались их многочисленностью. Отчего никаким другим тварям стало не под силу тягаться с Серым Народом за место… под небом. Покамест лишь под темным небом без солнца.

Дальше по закону жанра следовал «золотой век» – эпоха владычества крыс над миром. И ее закономерное окончание. Одна из враждебных Серому Народу тварей… не абы кто, но человек, обидевшись на землю, породившую крыс, попросил помощи у неба. В ответ небо зажгло над землею солнце. Мировой Свет, как названо оно в легенде.

Под лучами Мирового Света расцвела всякая другая жизнь, а хотя бы один из даров Рогатой праматери-Крысы своим чадам отныне стал бесполезен. Под открытым небом, по крайней мере, Так что пришлось Серому Народу таиться в темных углах и подземельях. Началась эпоха человеков.

В конце легенды дано указание, как вернуть золотую эпоху крыс и свергнуть человеческое владычество. Для этого нужно принести в дар (в жертву то бишь) Рогатой праматери-Крысе души нынешних хозяев мира. Сколько – не уточняется. Но что достаточно, дарители узнают первыми, поскольку тогда праматерь-Крыса оживет и, вернув прежнюю силу, сможет даже погасить Мировой Свет.

* * *

Предвижу вопрос: а какое мне дело (кроме праздного интереса и стремления к общему развитию) до легенд и мифов каких-то ничтожных грызунов. Так вот, отвечаю.

Во-первых, крысы далеко не ничтожны – три из четырех своих сил, а именно всеядность, стойкость к болезням и многочисленность, они таки сохранили. А значит, в случае какого-нибудь глобального катаклизма имеют хорошие шансы не только выжить, но и стать доминантным биологическим видом.

Во-вторых, даже в шутке есть только доля шутки, а все остальное правда. Что уж говорить об истории, рассказанной совершенно серьезно. И только заскорузлый скептик или тупица, не видящий дальше собственного носа, может считать легенды, мифы и предания чистым, высосанным из пальца, вымыслом.

Ах, будь это так, я бы всем пожелал иметь такие пальцы. Но сам убежден: измыслить что-либо на ровном месте, ни на чем не основываясь, невозможно. Даже самые жуткие монструозные монстры из ужастиков – тупо сборная солянка из реально существующих представителей животного мира. Берем, скажем, щупальца осьминога, жвала паука, способность хамелеона к маскировке и змеиный гипнотический взгляд. А для пущего устрашения просто увеличиваем получившуюся тварь до гигантских размеров. Вуаля! Страшно?

Соответственно, даже под крысиной легендой не может не быть реального основания. Или хотя бы зерна.

Важно найти его и – коль речь идет о биологическом виде, нам враждебном – понять, какую угрозу данное явление несет нам с вами.

Именно этим я озаботился в последнее время.

6. Снова в игре

Этим вечером человек по имени Мартин и фамилии Мятликов сидел на диване с ноутбуком на коленях.

Обычно ноутбук бывал ему весьма полезен в работе. Особенно во время командировок – являясь столпом, на котором держались два качества Мартина, весьма ценившиеся на работе. Мобильность и работоспособность.

Но сегодня Мятликов использовал ноутбук не для подготовки очередного документа или презентации, не для отправки электронной почты и не для изучения и обработки документации, присылаемой коллегами или деловыми партнерами.

Кто-нибудь любопытный, загляни он в ноутбук, мог бы не без удивления найти в истории браузера ссылки на статьи о вулканической активности. Например, о вулкане Везувий, извержение которого уничтожило древнеримский город Помпею. Об индонезийском вулкане Тамбора, выбросившем в начале девятнадцатого века в небо облако порядка сотни кубометров пыли и пепла – больше, чем при любом ядерном взрыве. Ну и, наконец, о знаменитой Йеллоустонской кальдере (то есть супервулкане), факт существования которой сам по себе вызывал тревогу ученых. Ведь в случае ее извержения даже Тамбора могла показаться безобидным новогодним фейерверком.

Интерес к вулканам у Мартина был не случайным. Подслушав однажды у крыс их легенду, он очень быстро смекнул, что упомянутая в ней гора дыма и пепла, порожденная подземным огнем и из-под земли вырвавшаяся, уж очень сильно похожа по описанию на извержение вулкана. Точнее, на последствия такого извержения.

Как и большинство обывателей, геологическим образованием не отягощенных, но не чуждающийся туристических поездок, Мартин привык относиться к вулканам как к жутковатой, но в целом безобидной экзотике. К чему-то, на что можно посмотреть, что можно поснимать на камеру смартфона. А чтобы избежать опасностей, с извержением вулканов связанных, достаточно просто держаться от них подальше. На так называемом «безопасном расстоянии». Ну и еще порадоваться про себя, что от тех мест, где ты живешь, до ближайшего вулкана – не меньше тысячи километров.

Но, зацепившись за описание Рогатой Крысы из легенды и истолковав его соответствующим образом, Мятликов попытался вникнуть в тему поглубже. Насколько это возможно, не меняя профессию и не получая второе образование – простым гуглением.

Попытался – и выводы, к которым пришел, оказались до такой степени неутешительными, что впору стало перефразировать Хемингуэя: «Не спрашивай, кому грозит извержение вулкана. Оно грозит тебе».

Что, собственно, Мартин и сделал, вдобавок запостив эту переделанную фразу в Твиттере и в статусе Вконтакта и Фейсбука. За что добился пары лайков и щепотки недоуменных и сдержанно-одобрительных комментариев.

Но этого, увы, ему было мало. Потому что… да, в реальности, конечно, крысы вылезли не из вулкана. Они бы и секунды не протянули в его жерле. И чему поклоняться – было их личным крысиным делом. В конце концов, древние кельты поклонялись деревьям, а североамериканские индейцы – камням. Что отнюдь не свидетельствовало о родстве, скажем, Чингачгука Большого Змея с каким-нибудь булыжником. И со змеями, кстати, тоже.

Цимес заключался в другом. И оставшиеся безымянными авторы легенды уловили его, к несчастью для человечества, верно. Даже слишком.

Повышенная вулканическая активность могла не только сопровождаться разрушительными землетрясениями и реками лавы, выжигающими окрестности. Вдобавок дым и пепел от вулканов, окажись его в воздухе слишком много, грозил последствиями, аналогичными пресловутой «ядерной зиме» – причем в совершенно мирное время.

Дым и пепел закрыл бы путь на земную поверхность солнечным лучам – Мировому Свету из все той же злополучной легенды. Что в сочетании с землетрясениями… при условии опять-таки их большого количества грозило ни много ни мало крахом всей человеческой цивилизации. Да экологической катастрофой в придачу.

Причем из высших животных именно крысы имели наибольшие шансы эту катастрофу пережить – со своей-то живучестью и плодовитостью. Силами, дарованными Рогатой праматерью-Крысой. А пережив, надолго бы завладели планетой.

То есть обещание, данное Серому Народу в легенде, оказывалось в целом выполнимым. Был в общих чертах раскрыт и механизм, способный обеспечить гегемонию крыс на Земле. И наверняка обеспечивавший ее в прошлом.

Тот же Мартин, например, не мог поручиться, что когда-то в древности не случилось массового извержения вулканов, погрузившего планету во тьму и подорвавшего позиции других биологических видов. Вознеся на верхотуру гнусных, но, надо отдать им должное, стойких к невзгодам грызунов.

Скептическое хмыканье мог бы вызвать разве что способ устроить столь желанный для крыс катаклизм. Семи пядей во лбу не требовалось, чтобы понять: речь шла о жертвоприношении или о ритуальном убийстве. Убийстве человека; от крыс требовалось совершить символическое умерщвление нынешнего «царя природы», чтобы продемонстрировать его недееспособность, унизить. Как у Киплинга: Акела-де промахнулся, следовательно вожаком больше быть не вправе.

В былые времена хмыкнул бы и сам Мартин. Как образованный человек двадцать первого века. Еще бы вспомнил студенческие ритуалы ночью на экзамене. «Халява, приди! Халява, приди!». В том смысле, что подготовки к сдаче эти трепыхания все равно заменить не могут.

Но, столкнувшись несколько лет назад с самой настоящей магией – в лице джинна, попавшего в плохие руки и лапы – Мятликов теперь свой высокомерный скепсис поумерил. Понял теперь: колдовство существует, оно возможно. И тем более возможны явления, которые только несведущим покажутся магическими чудесами.

Вспомнилась некогда услышанная мельком цитата из «Теории хаоса». Про взмах крыла бабочки, способный вызвать землетрясение на другом континенте. И подумалось следом: а как насчет того, чтобы нужную бабочку поймать и заставить произвести роковой взмах в наиболее походящем для этого месте? Так сказать, по заказу.

Затем, похоже, и существовали подобные легенды. Подсказывая посвященным и насчет бабочек, и насчет подходящих мест. И о самой по себе возможности что-то изменить данным способом.

К такому заключению пришел Мартин Мятликов. И теперь перешел к другому вопросу: а что предпринимают крысы, желая добиться от природы желанного для них результата. И предпринимают ли вообще.

По запросу «Нападения крыс на людей» щедрый Гугл выдал целую кучу ссылок на статьи в новостных сайтах – посвященных главным образом происшествиям и криминальной хронике.

«Стая крыс загрызла насмерть бомжа в подземном переходе».

«Ребенок госпитализирован после укуса крысой».

«Крысы терроризируют жильцов многоквартирного дома».

Впрочем, в частном секторе тоже не все гладко: «Жильцы ряда частных домов жалуются на активность грызунов-вредителей».

«На станции московского метрополитена видели огромную крысу».

И тому подобное.

Заголовок последней статьи отдавал желтизной пуще орошенного собаками свежевыпавшего снега. Так что верить ей не стоило даже растерявшему былой скептицизм Мартину. Но в целом открывшаяся картина не радовала. Неугомонный враг человека, серый и хвостатый, не дремал, было ясно. Более того, судя по количеству публикаций, наращивал свою активность.

«Каково это, когда в войне одна сторона не знает, что с ней воюют?» – подумал Мятликов с грустью.

Одно обнадеживало – что, похоже, не всякое убийство гомо сапиенса годилось в качестве подношения Рогатой Крысе. Ведь бомжа того загрызли, но, судя по дате публикации, не меньше трех дней прошло – а солнце по-прежнему светило. И никакие Тамбора с Везувием ему вроде не мешали.

Следовательно, эта ставка не сыграла, как говорят крупье. Что-то не учли хвостатые ублюдки. Либо день выбрали неподходящий – фазу луны и все такое прочее. Либо грязный забудлыга в жертву не годился. Потому как… например, по образу жизни был ближе к крысам, чем к человекам разумным.

То есть время у него, Мартина, как и у всего человечества, в запасе имелось. Но время – на что? Что мог сделать тот же Мартин Мятликов?

Если подумать, выходило, что даже предостеречь собратьев по цивилизации и биологическому виду он не мог. Максимум, чего бы при этом добился – угодил в палату с мягкими стенами. А прежде на корню уничтожил бы собственную деловую репутацию. Настолько, что даже выпишись он однажды из вышеназванной палаты, на работу его бы не взяли даже дворником.

Да, стоило считаться с этой склонностью людского общества – на любую странную, непривычную и пугающую точку зрения придумывать диагноз. И объяснять психическими расстройствами все услышанное, что не вписывается в привычную картину мира.

Что там говорить, если даже супруге своей Мятликов до конца не открылся. Про свою способность понимать животных, например, не заикнулся даже. Зачем волновать лишний раз беременную женщину? И вообще… хоть и клянутся новобрачные быть вместе в горе и в радости, но жить с человеком, у которого не все дома, едва ли входит в это понятие. Так что, признайся Мартин в способности, простому смертному не доступной, – и даже за сохранение своего брака после этого поручиться бы он не смог.

Тем не менее скрыть новое увлечение от супруги Мятликову было не легче, чем утаить шило в мешке. Только что легенду о Рогатой праматери-Крысе пришлось приписать одному из коренных народов Крайнего Севера. Благо народов этих много, а мифология их имела интерес разве что узкоспециальный. Так что, даже захоти она проверить, ничего бы у жены Мартина не вышло. А Гуля, честь ей и хвала, по крайней мере, таких попыток не предпринимала.

Хватило ей и просто быть в курсе того, что тревожит любимого мужа. И заставляет часами просиживать с ноутбуком на коленях. Да еще в нерабочее время и без всякой производственной необходимости.

Причем нельзя было сказать, что посиделки эти ее хоть радовали. Наоборот.

Заметив, что муж опять засиделся за поиском предметов своих опасений, видя, как напряжен он сам и с каким хмурым выражением вглядывается в экран ноутбука, Гуля подошла к нему, села рядом на диван и молча обняла, прижавшись.

Вздохнув, Мартин оторвался от экрана.

– Может быть, зря ты так, – робко произнесла супруга, – мало ли легенд, пророчеств и тому подобного люди насочиняли. И половина грозит всем нам страшными карами. А половина – наоборот… о «золотом веке» каком-то толкует. Которого мы лишились из-за неразумности своей и порочности, но когда-нибудь обретем снова. Один Нострадамус со своими катренами чего стоит! Или вот скандинавы. По их пророчествам в конце времен случится трехлетняя зима, волк Фенрир пожрет солнце… ты представляешь? А потом придут огненные великаны…

И осеклась, наткнувшись на еще более помрачневший взгляд мужа.

Было отчего ему помрачнеть. Ведь и зима долгая, и отсутствие солнца (все равно по какой причине) неплохо вписывались в его истолкование крысиной легенды. Много-много проснувшихся разом вулканов могли устроить и то и другое. А также потоки лавы, которые при толике воображения способны сойти за «огненных великанов».

Мартин даже не пробовал себя убедить, что это-де просто совпадение. Изжил в себе такую склонность вместе с обывательским скепсисом.

– Ну… может, оставишь это тем, кому по службе… положено этим заниматься? – еще более робко предложила Гуля.

– Кому? – Мартин невесело усмехнулся. – В органы, что ли, обратиться? Чтоб проверили ту легенду на экстремизм?

Едва не сказал «ту крысиную легенду», но вовремя поправился.

– Или в санэпидстанцию? Пусть истребят всех крыс на планете… которых, на минуточку, где-то на порядок больше, чем людей. Типа раньше все руки не доходили это сделать, но теперь к ним обратилась такая важная персона, как я. А значит, они точно всю эту хвостатую братию вытравят. Просто не смогут отказаться! Или… если Большой Полярный Лис все-таки придет, пусть служба отлова бездомных животных им занимается, так? Поймают эту зверушку, накроют сачком – и в приют?..

Слово «приют» Мятликов выпалил с нескрываемой ненавистью – почти на рефлексах. Вспомнилось собственное пребывание в этой темнице для ставших бродягами домашних питомцев.

Но Гуля, хоть сама и вызволила его оттуда, об этом нюансе не знала – про то, что он был котом, Мартин ей тем более не рассказывал. Поэтому истолковала тон супруга по-своему.

Всхлипнула, отстраняясь. Да как бы невзначай положила руки себе на живот, уже начавший округляться. Такой вот очевидный намек. Или, если угодно, напоминание. Помни, мол… но не о смерти, а наоборот, о новой жизни. Которую я в себе ношу на радость нам обоим.

– Ну а ты-то что можешь… один? – вздохнув, произнесла супруга затем почти в тон собственным недавним мыслям Мартина. – Ты, конечно, хороший профессионал… в своем деле. Наверное, даже самый лучший. Но… прости, но не герой! Не Супермен, не Рэмбо и не Брюс Уиллис. Куда тебе мир спасать? Ты небось даже в армии не служил.

Мятликову захотелось с ехидством поинтересоваться, почему «даже» и как опыт, заключающийся в подметании плаца, попыткам ходить строем, многочасовом стоянии в карауле да уходам в самоволку помог бы ему, как сама Гуля выразилась, «мир спасать».

Но язвить и подкалывать жену, и без того чувствовавшую обиду, не хотелось. И не только из-за напоминания о ребенке – о его, Мартина, ребенке, не чьем-нибудь. Гуля некогда спасла ему жизнь, не больше и не меньше. Не дала сгнить в той темнице-приюте. И с тех пор была самым дорогим для него человеком.

А потому…

– Пойду прогуляюсь, – примирительно молвил он, откладывая и выключая ноутбук, – самое то, чтоб напряжение снять.

– Морской капусты купишь? – попросила жена. – Что-то захотелось…

Именно попросила, а не спросила. Потому что другого ответа, кроме положительного, на свой как бы вопрос не подразумевала.

* * *

«Нельзя просто взять и выйти на улицу, не выполнив хотя бы одной просьбы своей второй половинки, – подумал Мартин, выходя из подъезда, – то ли еще будет, когда ребенок родится… когда расти начнет».

Он не имел ничего против детей. Но, как человек, женившийся поздно, привык относиться к семейной жизни с некоторой опаской. За что отдельное «мерси» заслуживал один из бывших одноклассников и друг детства, ячейку общества сколотивший почти сразу после школы.

Положение свое – последствие такой авантюры – друг этот охарактеризовал предельно кратко, но исчерпывающе. Одной фразой: «себе не принадлежишь». Вот и Мартин Мятликов, несмотря на свою любовь к Гуле, опасался, что тоже перестанет принадлежать себе. Особенно когда придется все больше времени отдавать малышу.

«Если он… успеет родиться», – так некстати нашептал Мартину внутренний голос. Показавшийся ему в тот момент мерзким и подлым, как искушавший Фауста Мефистофель.

Одно было хорошо: относительно свежий воздух и движение (какая ни на есть физическая активность) изгоняли подобные навязчивые мысли с усердием добросовестного экзорциста.

Быстро дойдя до магазина, где продавалась морская капуста, Мартин взял пару коробочек и сложил в заблаговременно прихваченный пакет. Затем, с пакетом в руках, решил не торопиться домой – еще немного пройтись. До небольшого скверика в паре кварталов.

Поскольку уже стемнело, в скверике не было обыкновенно забредавших туда молодых мам с колясками и активных словоохотливых старушек. Не наблюдалось, к счастью (зайти не успели?), и посетителей иного рода. Находиться рядом с которыми добропорядочному человеку неприятно и даже небезопасно. Пьяных компаний, шумных подростков, наркоманов со своими наркоманскими делишками.

Сквер был пуст. Деревья и скульптуры отбрасывали в свете фонарей причудливые тени. Некоторые из этих теней еще время от времени начинали шевелиться – когда по веткам деревьев прогуливался ветер.

Мартину нравился скверик, он был готов часами стоять, любуясь таким зрелищем. Даже лирическое настроение временами на него находило. Но если, скажем, Александра Блока вид ночного города, погруженного в чуть нарушаемую светом фонарей темноту, вдохновлял на упаднические стихи о бессмысленности сущего, то Мартина, напротив, красота ночного или поздне-вечернего скверика убеждала в том, что этот мир прекрасен. И стоит того, чтоб его беречь.

Вопрос – как?..

Неожиданно мелькнувшая между клумбами в свете фонарей маленькая тень нарушила спокойствие позднего вечера и отвлекла Мятликова от созерцания и неторопливых мыслей.

«Крыса?!» – успел подумать он с брезгливой ненавистью.

Но тонкое мяуканье, сопровождавшее появление тени, лучше всяких слов сообщило о ее принадлежности.

За мяуканьем уже совершенно ожидаемо последовали слова. Стоило Мартину прислушаться, как включился его дар, обретенный в бытность самого Мятликова усатым и хвостатым.

– Помогите! Помогите! – теперь слышал Мартин. Вскоре и сам кричавший подбежал. Кошка… точнее, котенок примерно трех месяцев.

Взъерошенный, но вроде чистенький. На бездомного не походил… насколько сам Мятликов смог бы различить в свете фонарей.

– Помочь? Что случилось? – спросил Мартин, опускаясь перед котенком на корточки.

Пусть не один год прошел с тех пор, как он снова стал человеком, но представители семейства кошачьих до сих пор вызывали у него сочувствие напополам с чувством солидарности.

– Ого! – удивленно воскликнул котенок вместо ответа. – Так вы понимаете, что я говорю?

Мартин кивнул, и котенок взволнованно продолжил:

– Так что же? Получается, человеки нас понимают? А я думал, вы слишком глупые. Потому и служите нам, кошкам.

– Не все, – возразил Мятликов, никак не комментируя пассаж насчет глупости и подчиненного статуса собратьев по биологическому виду, – только я. Потому что сам когда-то был котом. Как тебя зовут, кстати?

– Бур-р-рбон, – представился котенок с достоинством, подобающим своему имени.

– Вот как? – Мартин не сдержал усмешки. – Ну… рад приветствовать, ваше величество. Рад приветствовать, очень польщен.

И шутливо так приклонил голову, словно поклон изображая. Вот только котенок юмора не оценил.

– Я раньше не думал, что такое возможно, – залепетал он торопливо, – и вам бы не поверил. Но оказалось, что есть один кот… один мой знакомый кот… он тоже когда-то был человеком… оказалось. Но превратился в кота. Вот ему и нужна помощь. Какой-то странный человек забрал его. Странный такой… серый. Про крысу рогатую что-то говорил… уф!