Текст книги "Смерть Кощея (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Но, увы! Волк, как и подобает дикому зверю, боялся огня. Поэтому предпочел ретироваться, скрываясь в ночном мраке.

Меня, впрочем, такой исход нимало не огорчил. Как я уже сказал, Вуулх почти сладил с веревкой. От нее остались разве что отдельные тонкие волокна, чтобы разорвать которые, мне хватило бы и собственных незначительных усилий.

А с освободившимися руками я бы и ноги развязал, и добрался бы до оружия. Пусть даже не меча, оказавшегося в руках главаря. Но у того же караульного в арсенале имелась не только дубинка. Еще, когда он проходил мимо меня, шугая Вуулха, я из положения сидя заметил на поясе разбойника нож. Примерно такой же, как у главаря.

Осталось дождаться, когда караульный успокоится и снова уснет. А пока я с побегом не спешил. Продолжая держать руки за деревом, как бы связанными.

Вот только и разбойник снова отправляться на боковую отчего-то не торопился – даже отогнав Вуулха. Но, раззадоренный, как видно, своей маленькой победой, подошел ко мне и пнул по еще связанным ногам.

– У, гнусь! – рявкнул он при этом. – Поспать из-за тебя не получается… гнусь богатая! Небось, в таком домине жил… целая деревня бы поместилась.

К слову, на правах аспиранта-очника я сумел выцарапать из родного универа всего лишь комнату в общежитии. Да, по крайней мере, отдельную, которую не надо было делить с еще парой жильцов. Но на роскошный дворец она все равно не тянула.

С другой стороны, если взять в целом наш общажный корпус, то да: в нем бы наверняка поместилась любая из местных деревушек да не одна. Учитывая, сколь мало была населена тысячи лет назад планета Земля. А особенно такие ее уголки с далеко не мягким климатом.

– Гнусь! – продолжал яриться разбойник. – В таком домине… слуг, небось, как у меня вшей! А я, сколько помню себя, все бродяжил. Сначала с родителями… изгнали их, Морглокх знает, за что. Потом и сам.

Похоже, в отличие от того же главаря, его не сильно заботило, понимаю я, что он говорит, или нет. Просто выговориться хотел. Излить, так сказать, свою порочную душу. И, более того: не факт, что караульный вообще бы начал передо мной откровенничать и распинаться, если б не считал иноязычным чужеземцем.

– А знаешь, – затем молвил разбойник почти доверительно, да еще присел передо мной на корточки, – мне ведь этот Кхугл… козлорогий, ты знаешь, где?

Я не знал, но догадался, что речь идет о главаре. И следующие слова караульного не преминули подтвердить мою догадку.

– Чуть что – сразу нож к горлу. Как зверь… хуже даже. А еще… он тут проговорился, когда с тобой лясы точил. Ну, что меч твой если продать, можно целую зиму на эти деньги кормиться. Так мне, знаешь, сразу захотелось спереть этот меч и свалить. А что? Думаешь, так трудно? Из схрона-то… хе-хе-хе. Даже не смешно. Это ж просто яма! Мельче выгребной даже… пожалуй. А Кхугл, небось, привык считать, что в схроне добыча, как за семью замками.

Болтун – находка для шпиона, так что я лишь молча слушал, мотая на несуществующий ус. Схрон, значит. Яма. Это облегчало мою затею. А то я думал, что главарь Кхугл трофеи прямо в шалаше держал. Чуть ли не спал с ними в обнимку.

А разбойник продолжал:

– Вот, думал: свалю с мечом. И еще мог бы тебя развязать. Чтобы ты тоже свалил, Кхугл бы с остальными тебя быстрее хватились. Засуетились бы, кинулись бы тебя искать… гнусь богатая, мальчик золотой. А про меня вообще забыли.

Затем, немного погрустнев лицом и голосом, наступил, что называется, на горло собственной песне.

– Но… не стал, – были его слова. – Не решился… как-то. Думаю, ну проживу ближайшую зиму в сытости. А дальше что? Надоело бродяжить… одному как дерьмо в проруби болтаться. Хотелось к кому-нибудь прибиться. Чтобы вместе, чтобы друг за друга. Да и Кхугл не такой плохой… надоел только. Вот если б меня главным признали…

– Зря, – коротко молвил я, прерывая эту грустную исповедь.

Караульщик опешил.

– Что зря? – пролепетал он. Видать, и впрямь не ожидавший, что я его понимаю. А может, просто звуки из амулета-ЛНМ были ему в новинку.

– Зря передумал освобождать меня, – отвечал я с расстановкой. – А еще зря пинал того, кто не может ответить.

С этими словами я потянул руки и разорвал остатки пут.

– Потому что не знаешь, – в следующее мгновение мои руки вцепились в ворот грязной рубашки разбойника, – не можешь быть до конца уверен…

Резко потянув его за ворот рубашки, я подался навстречу и врезал лбом разбойнику аккурат в переносицу.

– …в том, действительно беззащитна твоя жертва или нет.

Потерявший равновесие и получивший столь внезапный и сокрушительный удар, дежурный разбойник бухнулся на пятую точку, роняя и головню, и дубину.

Грохнулся он не слишком далеко. Потянувшись, я сумел добраться до ножа. И, не заморачиваясь с развязыванием узла, просто перерезал веревку, которой были связаны ноги, немного притупившимся, но вполне еще острым и крепким клинком.

Подскочил на ноги, стряхивая с себя веревку и с облегчением разминаясь. Затем, с ножом в руке повернулся к оглушенному разбойнику, намерившись поставить в его несчастном существовании точку. Однако меня опередил Вуулх. Выскочил из темноты и, запрыгнув на грудь своему обидчику, зверь вцепился в его горло.

– Двуногий дал Вуулху мясо, – перевел для меня ЛНМ, когда волк на мгновение отвлекся от терзания разбойника и, оглянувшись на меня, издал короткий вой.

Какая ни есть благодарность!

Вуулх продолжал пировать, я же подхватил с земли оброненную караульщиком головню, не поленившись затоптать занявшиеся сухие сосновые иголки. Какова бы ни была тайная цель нашего с Валей присутствия в прошлом, устроить лесной пожар она явно не предусматривала.

С головней в руке, освещая себе путь, я шагнул в ту сторону, откуда, как я запомнил, главарь Кхугл приносил мне меч и пультик.

Посветив на землю, я еще порадовался, что страж мой оказался таким болтливым и проговорился про яму-схрон. Яма действительно обнаружилась – под одной из сосен. И прикрытая упавшими разлапистыми ветками.

Присев на корточки, я поднял, стараясь не уколоться, и отбросил эти ветви одну за другой. Снова посветил.

Да, меч действительно находился в яме. Рядом пультик, тут же Валина сумочка, вытряхнутые из нее айфон и всякая косметическая мелочевка.

С другими трофеями, кроме наших вещей, в схроне шайки Кхугла было, мягко говоря, небогато. Пара человеческих фигурок, вырезанных из дерева, ну и еще несколько тускло поблескивавших монет.

Последние были непривычно (для кого-то, не для меня) большими. С крупное печенье. Что и немудрено. Ведь у диких предков не было техники, способной нарезать металл так же тонко и мелко, как при изготовлении современных пятаков, рубликов, десяток. Не говоря уже о копейках.

На всякий случай я прихватил одну из монет. Мало ли, вдруг набредем-таки на селение, а кормить нас там не захотят. По крайней мере, бесплатно. Деньги же даже недоверчивых людей делают посговорчивей.

Так, с монетой и пультиком, рассованными по карманам, да с мечом в руке я вернулся к костру.

И вовремя. Сладкая парочка разбойников, у огня прикорнувших, теперь просыпалась. Здоровяк Рудя даже на ноги успел подняться. И теперь с недоумением барана, узревшего архитектурные новшества, переводил мутный взгляд то на караульщика, терзаемого волком, то на вашего покорного слугу. Вооруженного, что характерно.

Он-то, извращенец-недоумок, умер первым. С яростью, помноженной на злобное торжество, я пронзил клинком его необъятное брюхо. Ставшее теперь идеальной целью, мимо которой трудно промахнуться.

Из брюха брызнула кровь. Резким движением я выдернул клинок, и Рудя, схватившись за живот обеими руками, словно рану пытаясь заткнуть, повалился на землю аки мешок с дерьмом.

Второй разбойник успел больше. Успел схватиться за дубинку, успел нанести один удар.

Атаку его я успел парировать и отразить мечом. А следующим движением снес разбойнику его заросшую, давно немытую башку. Та укатилась прямо в костер.

На секунду отвлекшись от своей трапезы, Вуулх бросил горящий взгляд в сторону еще двух новых трупов двуногих. Точнее, еще двух свежих кусков мяса. «Ба! Да тут хватит, чтобы всю стаю накормить!» – говорил этот красноречивый взгляд, что было понятно без всякого перевода.

Эх, волчара, знал бы ты, сколько еще еды принесет тебе ожившая легенда в моем лице! Причем очень скоро.

С мечом наготове и горящей головней в левой руке, я направился к шалашу. По соседству с этой примитивной постройкой, к пущей радости моей обнаружилась Валя – привязанная к ближайшему дереву, зато живая и вроде здоровая.

При виде меня, да еще при оружии, девушка расплылась в улыбке, достойной Чеширского Кота и готова была радостно завизжать, но я, молча и с подчеркнуто-серьезной миной на лице, помотал головой. Тише, мол. Не будь обе руки заняты, приложил бы палец к губам.

Тишина не была лишена резона – все-таки, даже с мечом я не был непобедимым, особенно против толпы. Кроме того, между шалашом и деревом с Валей бессовестно дрых еще один караульщик. Рассудивший справедливо, что ни сбежать, ни, тем более, как-то угрожать ему и подельникам связанная по рукам и ногам девушка не может в принципе.

Один точный удар – и острие меча вонзилось под ребро горе-стражу, заставив его уснуть навсегда. Затем, повернувшись к Вале, я аккуратно, но настойчиво перерезал оплетавшие ее веревки.

Видя, что освобожденная девушка готова и в пляс пуститься, и на шею мне броситься, я был вынужден охладить ее пыл – хоть и стремно было малость. Напомнил:

– Еще не закончено.

И указал головней в сторону шалаша. После чего добавил:

– Подожди меня здесь. А лучше у костра.

Одновременно из-за шалаша и со стороны именно костра донесся вой Вуулха. Девушка испуганно поежилась.

– Стая! Ко мне! – перевел ЛНМ.

– Не бойся, – успокоил я Валю, – тот волк – наш союзник. Потом объясню. Хотя… на всякий случай, лучше держись поближе к огню.

А потом, немного помешкав, вручил девушке горящую головню. Все-таки волк есть волк. Не факт, что к моей спутнице он отнесется с таким же почтением, как и ко мне. Да и стая эта, ожидавшаяся с минуты на минуту – мало ли, что этим тварям в их серые башки придет.

Оставалось надеяться, что собственный лингвистический модуль поможет Вале тоже достичь с волками взаимопонимания. А нет – по крайней мере, огонь и обилие более доступной пищи поубавят у лесных хищников желания поохотиться на живую девушку.

Что до меня, то я рассчитывал на успевшие более-менее привыкнуть к темноте глаза. Обойдясь с их помощью без дополнительного источника света.

Прокравшись в темноту шалаша, я принялся рубить и колоть спавших там вповалку разбойников почти наощупь. Но именно почти – к концу бойни я уже отчетливо видел, что в единственной комнате примитивного жилища, на импровизированных постелях из звериных шкур и просто земляном полу не осталось никого живого.

Включая главаря по имени Кхугл.

7

Голодные, грязные, замерзшие и толком не выспавшиеся, мы брели понуро вдоль старой просеки, уже шмыгая носами, пока ночь сменялась серыми сумерками раннего утра.

Мы – это я имею в виду нас с Валей. В отличие от Вуулха, пребывавшего этим утром в просто-таки праздничном настроении. А каким ему еще быть у зверя, наевшегося до отвала, заслужившего уважение в стае (если верить его собственным словам), да вдобавок познакомившегося с персонажем легенды. Это как если бы ребенок-человек встретил Деда Мороза. Причем не подрабатывающего на Новый Год пьяненького актера-неудачника, а настоящего волшебника. Причем волшебника доброго, почти срисованного с американского Санта Клауса, а не сурового повелителя зимы, склонного, вдобавок, к садизму. «Тепло ль тебе девица, тепло ль тебе синяя?»

Доброго волшебника, в чьем бездонном мешке найдется любая игрушка и вообще любая вещь, о которой только может мечтать ребенок. И что же этому ребенку тогда – огорчаться?

Собственно, именно Вуулх вывел нас с Валей обратно на просеку. Для него, лесного обитателя, это искусственное образование настолько нарушало гармонию привычного мира, настолько бросалось в глаза, что волку не потребовалось много времени, дабы вспомнить, где этот гнусный шрам на теле леса пролегает, и как до него добраться.

Впрочем, даже близость «шрама» не нарушала мажорного настроя Вуулха. Словно домашний пес, он то шел рядом, то обгонял двух своих двуногих спутников, а то принимался нарезать вокруг нас круги.

Валя поначалу побаивалась волка. Но когда я ей все объяснил, а заодно продемонстрировал возможность общения со зверем, успокоилась. Более того, прониклась к нашему новообретенному другу симпатией до такой степени, что захотела сделать с Вуулхом селфи. Но увидела, что батарея айфона разряжена, не говоря уж о том, что сеть станет доступной спустя не одну тысячу лет. И слегка погрустнела.

Зато какой радостью светились ее глаза, когда мы покидали лагерь теперь уже мертвой банды разбойников.

– Мой герой! – говорила девушка, имея в виду уж точно не Вуулха. По крайней мере, одного поцелуя с ее стороны я дождался. Причем далеко не просто дружеского.

И лишь к утру почти бессонная ночь вкупе с голодом взяли свое. Вернув прежнее раздражение, в котором Валя пребывала незадолго до того, как мы попали в плен.

Хорошо еще, что я догадался реквизировать деревянные башмаки одного из разбойников на замену ее злополучным босоножкам. Надела эту грубую обувь, вдобавок снятую с трупа, девушка неохотно, даже с некоторой боязнью. Зато, по крайней мере, больше не просила о привале через каждые пять минут.

Но в остальном…

– И зачем я только с тобой потащилась, – бурчала она, как будто была не девушкой, а старухой в автобусе, – зачем ты сам-то эту кнопку гадскую нажал? Да и сама машина времени… далась она тебе. Я бы, небось, и так поверила, что у вас такие чудеса в вашем институте…

– Ну… век живи – век учись, – в оправдание себе ответил я. Про то, с каким энтузиазмом сама Валя восприняла предложение заглянуть в прошлое, напоминать не стал.

– Все равно дураком помрешь, – съязвила девушка, дополнив мою сентенцию.

Да, есть у нее такая черта: знать, помнить и при случае напоминать собеседнику о существовании второй части известных пословиц и афоризмов. Этаких «хвостиков», с которыми кажущиеся привычными истины меняли смысл едва ль не на противоположный.

К примеру, фраза, горячо любимая фанатами ЗОЖ, полностью звучит как «В здоровом теле здоровый дух – редкая удача». То есть, получить и то, и другое сразу трудновато. А излюбленная отмазка рутинеров и просто ограниченных людей, в полной версии звучащая как «Повторение – мать учения и прибежище для лентяев», отмазкой при таком дополнении уже кажется. Приобретая некую философскую неоднозначность.

Одно радовало. Что в одной из пословиц такое вот часто забываемое дополнение-хвостик оправдывает выбранную мной стезю историка. «Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто не помянет – тому два глаза». То бишь, помянуть – лучше.

– …дураком, – продолжала Валя, – или, в твоем случае – Дуралексом.

А у меня не хватало сил, чтобы спорить и как-то оправдываться. Тем более, чувствовал я себя не дураком-Дуралексом и даже не героем. Но… убийцей. Массовым, вроде маньяка. Осознание этого накрыло меня, когда вышел адреналин. Почти как ежика из анекдота. Ну, того, который доплыл до середины реки, вспомнил, что не умеет плавать и утонул.

Нет, конечно, я не кисейная барышня. И с мечом обращаться умею – спасибо клубу реконструкторов. И в прошлом успел побывать не раз, меч вышеназванный таская не просто как модный аксессуар, отнюдь.

Но фишка в том, что убивать, именно убивать, в ход оружие пуская, мне до сих пор не приходилось. В предыдущих экспедициях институтских – в том числе.

Тогда, как я уже говорил, в прошлое мы наведывались шайкой-лейкой. Связываться же с группой, где есть несколько крепких и вооруженных парней, охотников обычно не находилось.

Попасть же в прошлое одиночкой, а тем более обремененным беззащитной девушкой – это совсем другой расклад. Причем факт наличия оружия влиял на него не сильно. Что сам одинокий рубака, что меч его, как понял я, виделись здешним лихим людям трофеями и не более. Ну и еще, в перспективе, ликвидным товаром.

Вот и пришлось доказывать, что на самом деле ты смертельно опасен. И разбойники сделали большую ошибку, связавшись с одиноким путником.

Доказывать – причем отнюдь не на словах.

Конечно, до того, как расправиться с шайкой Кхугла, я уже успел убить одного из его людей и воспринял сей факт спокойно до равнодушия. Но, во-первых, тогда я лишил жизни в пылу схватки, походя. И едва даже заметил, если б главарь не напомнил. А во-вторых, коль стычка та закончилась для меня пленением, было не до душевных терзаний. Все, что волновало – как освободиться и остаться в живых.

Теперь же… и опасность миновала, и я сам перед этим не столько сражался, сколько убивал. Спящих или сонных людей, сопротивления почти не оказывавших. Да еще в таком количестве. Сколько ж их лишилось жизни моими стараниями? Не меньше дюжины, кажись.

С другой стороны, что мне, собственно, оставалось делать? Тот же главарь сам виноват. Не надо было меня так рьяно запугивать, этого Рудю поминать чуть что. Даже маленькая крыса и совсем крохотный муравей будут кусаться – вынуждены будут – если их загнать в угол. Кхугл был вроде не глупым человеком, неужели не понимал такой простой истины? Видимо, прав был Ломброзо, утверждавший, что преступники проявляют больше хитрости, чем ума.

И только Вуулх, повторяю, из нас троих не парился, был бодр и весел. А потому искренне не понимал, как в такое чудесное утро мы можем быть чем-то недовольны. Живы ведь? Живы. Из плена спаслись, недругов победили. Что? Устали? Так кто ж вас гонит, болезных? Куда торопитесь? Прилегли бы под ель поразлапистей, отоспались бы вдоволь.

А что голодны, сами виноваты. При таком-то обилии мяса!

Не объяснишь же ему, простому зверю, что нам, двуногим, западло жрать себе подобных. Хоть в сыром виде, хоть поджарив на углях. Что само-то по себе с точки зрения волка было глупейшей прихотью. А другой еды в лагере разбойников не обнаружилось.

Про миссию, висящую над нами, не дающую вернуться домой, но в то же время до сих пор остающуюся для нас тайной, говорить Вуулху тем более не имело смысла. Уж очень абсурдно само по себе это звучало – и не только для волка. Чего доброго, сразу упадем в глазах четвероногого союзника. Подумает еще, что мы не персонажи ожившей легенды, а обыкновенные безумцы. В чьем поведении еще меньше смысла, чем у большинства двуногих.

Мало-помалу становилось светлее – и не только потому, что всходило солнце, и наступающий день обещал быть в противовес вчерашнему ясным и сравнительно теплым. Вдобавок, лес начал редеть даже по сторонам от просеки. А потом мы наткнулись на первый след человеческого присутствия. После лагеря разбойников, разумеется.

След представлял собой не то вкопанное в землю бревно, не то ствол мертвого дерева, очищенный от веток и соответствующим образом обработанный. В бревне, а может, в древесном стволе были грубо вырезаны и подкрашены черты человеческого лица – глаза, рот, нос. Борода. Впрочем, краска успела поблекнуть.

Было ясно, что перед нами какой-то местный идол. Но и только. Вырезанное лицо не отличалось выразительностью. Из-за чего понять, какому божеству он посвящен, злому или доброму, было практически невозможно.

Соответственно, ни я, ни Валя не представляли, каким образом следует это божество почтить. Требуется ли кровавая жертва или хватит просто подложенных к подножью идола плодов и веточек. А то и вовсе простого поклона. Или, как вариант, не стоит местного кумира даже трогать, чтобы не навлечь на себя проклятье.

Хотя о чем это я? Все равно ничего, в жертву пригодного, у нас с собой нет. Как нет, по чести сказать, и желания здешним суевериям потакать. Так что, полюбовались – и идем дальше.

А вот на Вуулха идол произвел куда более сильное впечатление. Волк заскулил, как дворняга, замерзшая на улице и просящаяся погреться.

– Дальше Вуулх не пойдет, – перевел мой лингвистический модуль, – дальше кончается лес. Дальше двуногие… много двуногих. Они не понимают Вуулха и народ Вуулха. Не дают охотиться. Хотят убить.

– Ладно, что ж поделаешь-то, – ответил я, – удачи тебе, Вуулх. Доброй охоты!

Волк на это коротко взвыл – что ЛНМ перевел как ответное «доброй охоты» – и, сойдя с исполосованной тропинками просеки, скрылся в чащобе.

А мы с Валей продолжили путь. Вдвоем.

* * *

За лесом расстилалось поле, засеянное какими-то тонкими, слабосильными с виду, колосьями, гнувшимися под ветром. За полем, которое мы обогнули по тропкам, продолжавшим виться и за пределами леса, зеленел луг с несколькими участками, окруженными изгородями из жердей. За изгородями маячили грядки, покрытые зеленью. А вокруг огороженных участков, неспешно пощипывая травку, бродили тощие коровы и овцы со свалявшейся шерстью.

И, наконец, за огородами обнаружилась сама деревня. Она же цель или одна из целей нашего путешествия, если верить пультику. Тот показывал уровень синхронизации уже в сорок четыре процента. А также пустому желудку, наполнить который если где и можно, то только в человеческом жилище.

Деревня представляла собой россыпь из нескольких десятков домиков, точнее, бревенчатых землянок. Не то частично вросшие в землю, не то из земли торчащие, они напоминали гигантские диковинные грибы.

Дверные проемы были прикрыты шкурами, из отверстий в крышах поднимался дым. И… хоть я не спешил заходить внутрь, даже на порог ступать первого же из этих жилищ – воображение само дорисовало для меня остальное. Все детали тамошнего убранства.

Одна комната, она же кухня, где ютится семья, порой, из десятка человек, не считая скота. Для последнего в таких домиках обыкновенно выделена специальная загородка. Но менее вонючими четвероногие обитатели дома от этого не становятся.

Земляной пол. Постели из шкур. В качестве удобств – разве что очаг, ну и еще отверстие в стене, обеспечивающее вентиляцию.

Захотелось по нужде? Милости просим на окраину деревни. Лист лопуха тебе в помощь, чтобы подтереться.

Причем это – в летнюю пору. Если же аналогичное желание посетило тебя в зимний мороз, особенно ночью, прежде хорошенько подумай: оно и впрямь тебе сильно нужно? Или лучше когда-нибудь в другой раз?

Неоднократно побывав в прошлом, я вдоволь насмотрелся, помимо прочего, и на жилища предков. И на такие, и на бывшие чем-то лучше или хуже. Но все они в комфортности проигрывали даже комнате в общежитии, доступной простому студенту или аспиранту. По крайней мере, по большинству позиций.

Касалось это и замков баронов и королей. Особенно зимой, когда в этих каменных, трудно отапливаемых мешках становится не теплее, чем в холодильнике. Не говоря уж о том, что самое великое величество не властен над временем. И если захотел поесть или помыться, вынужден ждать часами, пока самые расторопные слуги не приготовят воду или обед.

При таких делах многие из средневековых господ даже вынужденно забивали и на режим питания, и на нормы гигиены. Просто следуя пути наименьшего сопротивления. Отчего проживали, естественно, недолго. Даже без учета посягательств со стороны разного рода недругов.

В общем, насмотрелся я на жизнь во времена темные и не очень. И потому искренне не понимаю современных мне риторов, любителей превозносить прошлое, награждающих его эпитетами вроде «светлого», «героического», «великого» и все такое прочее.

Но еще больше удручают мантры о какой-то неведомой «деградации», про которую эти же ребята обычно толкуют применительно ко дню сегодняшнему. Интересно, предложи я – с улыбкой опытного риелтора и таким же напором – кого-нибудь из них пожить, к примеру, в этой деревне, насколько их хватит? Как скоро они попросятся назад из эпохи, явно не затронутой метастазами «деградации» в виде электричества, интернета и утреннего душа? Ну и, конечно, их любимого торгового центра в шаговой доступности, избавляющего от необходимости бродить, порой, неделями по лесам, горам и болотам в попытках найти что-нибудь съестное. Как и горбатиться на полях и огородах.

Не, я понимаю, что не стоит грести всех и каждого под одну гребенку. И кто-то из живущих действительно деградирует – без всякой иронии. Другое дело, что причина сего явления общеизвестна. И по большому счету та же самая, что и у сородичей Вуулха.

Имя ей – отчужденность от разума. Чужого разума, если говорить о здешних волках. Без него, без хотя бы редких контактов с двуногими союзниками, жизнь волчья быстро превратилась в существование. В замкнутый круг из самых примитивных интересов.

Догнать более слабого зверька, чтобы утолить голод. Не стать едой самому – а для того удрать от тех, кто сильнее. Будь то медведь или чужая, более многочисленная стая. Осчастливить какую-нибудь волчицу, заделав ей целый выводок детенышей. Да найти местечко укромное, вырыть нору, в которой так хорошо хоть на время укрыться от жестокостей мира.

Все одно и то же изо дня в день. И никаких сюрпризов… точнее, сюрприз здесь возможен единственный и несовместимый с жизнью. Вроде охотничьего капкана.

А потом сменится сколько-то поколений, увязших в этой круговерти со смертельным исходом – и последние проблески мысли, осмысленности в жизни, такие как легенда о дружественных двуногих, окончательно покинет здешних волков. Потомки Вуулха превратятся в обычных зверей, и даже ЛНМ уже не поможет волкам и людям понимать друг друга.

Ну ладно волки. Разум, худо-бедно возвышавший их над болотом примитивных потребностей, не дававший полностью в нем увязнуть, был, как уже говорилось, чужим. Заемным. У людей же он свой собственный – не зря наш биологический вид зовется человек разумный. А значит, надо сильно постараться, чтобы избавить себя от последнего прилагательного, сделавшись его недостойным.

И опять-таки – не буду мерить всех одним аршином. Есть индивиды, готовые проделать эту работу с легкостью и упорством, достойным лучшего применения. Да еще доплатить за такую возможность алкомаркетам и наркодилерам.

* * *

Между домишками, хаотично разбросанными, вилась широкая натоптанная тропа, вполне тянувшая на звание «главной улицы». По ней-то мы и двинулись с Валей, оглядываясь в поисках дома погостеприимнее да хозяев поприветливее.

Благо, частокола и иных фортификационных сооружений вокруг деревни не было. Не знавшее войн и не шибко опасавшееся, как видно, той же шайки покойного Кхугла, это поселение еще могло себе позволить такую роскошь – расти вширь и без оглядки.

На нас оглядывались, но препятствий не чинили. Более того, если поначалу взгляды, что я ловил на себе, были тревожные – шутка ли, вооруженный человек пожаловал, то уже примерно на десятом из домов, которые мы миновали, тревога сменилась заинтересованностью.

«У него оружие», «воин», «что ему нужно», «он нам поможет?» – улавливал и передавал мне ЛНМ отдельные реплики, которыми обменивались жители деревни.

Потом некоторым из селян пришло в голову бросить прежние дела и увязаться за нами. Сначала пара детишек в одних рубашонках, потом сильно горбящаяся, но еще способная ходить беззубая старуха, за ней семейная пара – молодые мужчина и женщина. Мало-помалу за нами, как хвост кометы, потянулась целая толпа.

Потом в какой-то момент некоторые из этих незваных попутчиков поравнялись с нами, потом даже обогнали. Толпа обтекала нас, окружая, беря в нестройное, но кольцо.

Меня это обстоятельство встревожило, я даже положил руку на эфес меча, готовясь выхватить его в любой момент. Но… как говорится, пуганая ворона и куста боится – никаких враждебных действий окружавшие нас селяне не предпринимали. Более того, я даже не увидел ни у одного из них хоть что-то, что они могли бы использовать в качестве оружия. Вил, например, или косы.

А потом мне навстречу вышел невысокий коренастый мужик средних лет с лицом, заросшим черной бородой. Стянул с себя головной убор – что-то вроде примитивной шляпы. И заговорил тревожным голосом. А ЛНМ немедленно перевел:

– Воин! Ты нам поможешь? Помоги, воин!

И сам попятился испуганно, услышав звуки чуждой речи из вещиц у нас на шеях. Но, отдать ему должное, отступил лишь на пару шагов.

По толпе волной прокатился тревожный ропот.

– Не бойтесь! – поспешил я успокоить жителей деревни, вскидывая руку с открытой ладонью. – Духи, которые живут в наших амулетах, добрые. Они лишь помогают нам, чужеземцам, и вам понимать друг друга.

Ропот стих. Вероятно, услышав понятную им речь, селяне успокоились. А я добавил – переходя к делу и куя железо, пока горячо:

– Вы погодите, люди добрые. Накормите сначала… отдохнуть дайте. Мы с дороги устали. А потом и о помощи поговорим.