Текст книги "Паранойя. Сборник (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

А вот хотя бы на вопрос, в каком городе зарегистрировано это авто, базы, мною использованные, противоречили одна другой. И только одна из них выдала правильный ответ. Видимо, бурная жизнь выдалась у «жигуленка», насыщенная. Коль он во стольких городах успел побывать.

О том же, чтобы найти через базы номеров хотя бы район, где проживает хозяин этого драндулета, не могло быть и речи. Но я не отчаивался – уцепился за одну обнадеживающую мысль.

Рассуждал я следующим образом. Если где и могли встретиться да познакомиться те двое, что влюбились, несмотря на разницу в социальном положении, то только в школе. Не в универе – ибо возлюбленная парня на «жигуленке» наверняка учится на родительские денежки, постигая какую-нибудь престижную профессию, вроде юриспруденции, а сам он не факт, что вообще сподобился высшему образованию. Какой-нибудь захудалый техникум – вот потолок образовательных амбиций таких «тру гангста» с ржавыми тачками.

То есть пересечься, будучи студентом и студенткой одного ВУЗа наш возмутитель спокойствия и его пассия не могли. Как едва ли имели шансы встретиться на какой-нибудь тусовке… вернее, тусе, как принято выражаться у их поколения. Ежу понятно, что тусы пацанчик на «жигуленке» и дочка обеспеченных родителей посещали разные. По крайней мере, до того, как у них все закрутилось.

Зато школы остаются общими и одинаково открытыми для отпрысков из всех социальных слоев. За что всеобучу, этому наследию советских времен, скажем отдельное «мерси».

А набирают школы учеников обычно в зависимости от места жительства. Из чего следует, что если любитель матерного рэпа и его пассия ходили или до сих пор ходят в одну и ту же школу, то и жить обладатель древнего «жигуленка» должен где-нибудь неподалеку. И от возлюбленной своей… и от нашего с ней общего жилого комплекса.

Каюсь, дедукция на уровне «так себе». Шерлока Холмса, во всяком случае, не впечатлила бы. Да и не объясняла моя версия, почему этот «гангста» уцененный подъезжал к своей пассии на машине, раз живет недалеко. Разве что для понту – что он из тех людей, которым даже в ближайший магазин западло добираться иначе как за рулем.

Последнее объяснение и мне самому казалось немного притянутым. Тем не менее, предположение свое я решил хотя бы проверить. Для чего, просыпаясь сперва на полчаса, потом на час раньше обычного, принялся каждое утро прогуливаться до соседствующих с жилым комплексом пяти– и девятиэтажных домов еще советской постройки; пансионатов, изначально бывших рабочими общежитиями. И внимательно обследовать прилегавшие к ним дворы.

Жене, поинтересовавшейся причиной этих моих ранних вылазок, я сказал, что решил бегать по утрам. Не знаю, поверила ли она, но хотя бы пожала плечами и отвязалась.

Удача мне, каждое утро расширявшему область поиска, улыбнулась только на четвертый день. Злополучный «жигуленок» обнаружился на парковочной площадке возле старого панельного дома с балкончиками до того крохотными, что на них, наверное, даже в одиночку тесно стоять.

С местью я решил не тянуть. Тем более что трудно придумать более подходящее время, чтобы подгадить ночным тусовщикам, чем утро. Когда, усталые от возлияний и разврата, не говоря уж о громоподобной музыке, эти герои ночных улиц, наконец, заваливаются спать.

Перво-наперво я обошел «жигуленок», оглядел его, как мог внимательно, в том числе всматриваясь внутрь сквозь тонированные стекла. И вздохнул с облегчением: видеорегистратора не было… сигнализации вроде тоже. Во всяком случае, я не заметил в салоне дополнительных проводов, которые бы на ее наличие указывали.

Собственно, иного и ждать не стоило. Эти современные девайсы наверняка стоили больше чем сам «жигуленок». Но и подстраховаться лишним не было.

Затем я поглядел по сторонам, задержав взгляд, прежде всего на доме, его балкончиках и окнах. Ввиду раннего часа никого из жильцов в поле зрения не попало – как не попал, надеялся, и я сам им на глаза. А потому, ободренный, приступил непосредственно к исполнению приговора.

Будь у меня ключи или иная возможность проникнуть внутрь «жигуленка», вкупе с острым желанием сходить в туалет, я бы превратил в этот самый туалет злополучную машину. Прихвати я кувалду и будь отмороженным настолько, чтобы не думать ни о шуме, ни свидетелях, коих он может привлечь – расколошматил бы стекла «жигуленка» в мелкие кусочки, вложив в удары всю свою русскую необузданную дурь. А если б отморожен был еще больше, то мог бы даже эту жестянку на колесах поджечь. И по фиг, что при этом пострадали бы другие машины, стоявшие по соседству с «жигуленком» на той же парковочной площадке. Отмороженные – они такие: о невинных жертвах и прочих последствиях не думают.

Но я даже сейчас, несмотря ни на что, считаю себя человеком здравомыслящим. Даром, что прокурор, следователь и иже с ними наверняка полагают иначе. Как, вероятней всего, и ты, читающий мою писанину. Но тем не менее…

Здравомыслящий человек, к добру или к худу, склонен к банальным решениям. Такой же банальной в итоге оказалась и моя месть хозяину «жигуленка».

Склонившись к колесам да присев на корточки, я достал из внутреннего кармана ветровки небольшой, но основательно наточенный нож и ткнул им в боковую часть шины ближайшего колеса. Резина, казавшаяся твердокаменной, поддалась заостренной железке легче, наверное, чем Рапунцель Тарзану, заберись тот ненароком в ее башню.

Коротко свистнув, воздух вырвался из шины, отчего та опала, мигом сделавшись меньше размером и бесформенной как квашня.

«Вот и покатайся теперь, сосунок, – прошептал я так тихо, что сам себя еле слышал… и так же тихо усмехнулся, осознав, сколь двусмысленно звучит последнее слово, если понимать его в меру испорченности того же владельца «жигуленка», – покатайся… чиксу свою покатай! Музончик вместе послушайте. Задолбали… как же вы все меня задолбали! Ну что ж вам не спится-то по ночам? Днем что ли заняться нечем?»

Между тем я смекнул, что одна проколотая шина – не ахти какой серьезный урон, если есть запаска. Пришлось передвинуться к соседнему колесу… что получилось, увы, недостаточно ловко.

Ноги не удержали, я завалился назад – спиной прямо на соседнюю с «жигуленком» машину.

Выглядела та посолиднее – «шкода», хоть и тоже не первой свежести. И вот она-то сигнализацией оказалась оборудована; едва коснувшись борта «шкоды», я услышал резкий не то взвизг, не то всхлип, особенно громкий в утренней тишине.

Вот гадство!

Рывком вскочив на ноги, я с неожиданной для себя прытью ринулся наутек, чувствуя, как неистово забилось сердце в грудной клетке.

Никогда не бежал так быстро. А ворот жилого комплекса достиг, потный и задыхающийся. Добро, хоть нож прихватил, не бросил впопыхах. Вместе с отпечатками собственных, совершивших злодеяние, пальцев.

* * *

И что же? Думаете, мне полегчало? А вот хренушки! И не только потому, что план мести я исполнил лишь частично – успев проколоть всего одно колесо.

Вдобавок, помимо воли я начал обращать внимание на музыку из автомагнитол даже когда машины, из которых она доносилась, проезжали достаточно далеко, чтобы не мешать мне и почти сливаться с общим шумовым фоном. Теперь мои уши реагировали даже на малейшие отклонения от этого фона. А мозг с усердием, достойным лучшего применения фиксировал: вот это проехали любители блатняка, в наших краях почему-то носящего забугорное погоняло «шансон»; вот кто-то слушает бессмысленно-веселую или столь же по-глупому слезливую попсу, а вот зазвучали какие-то не то кавказские, не то восточные мотивчики вроде некогда популярных «Черных глаз».

Мозг фиксировал – а я всякий раз испытывал толику раздражения. Как на лесном пикнике, когда слышишь под ухом звон комара.

По всей видимости, это не давало мне покоя подсознание. Подсознание человека, однажды надкусившего запретный плод – оно подталкивало меня теперь потянуться за добавкой. И словно нашептывало при появлении поблизости очередного любителя проехаться не только с ветерком, но и с музыкой: «Вот еще один враг показался. Еще один, вздумавший помешать тебе, подействовать на нервы. Иди и сделай с ним то же самое, что и с тем… первым… который на «жигуленке» гонял и матерную дрянь слушал».

«А еще они называли тебя земляным червяком!»

Считается, что запретный плод сладок. Но и вреден, скорее всего, тоже. Потому что сознание мое, в свою очередь, тянуло прямо в противоположную сторону. А тут не надо быть психологом, чтобы понять, что подобный конфликт в рамках одной личности чреват душевным расстройством. А впоследствии и болезнью. Да и, в конце концов, будь это не так, вряд ли я довел бы себя до казенного дома.

Так вот, сознание мое почти сразу после попытки отомстить владельцу «жигуленка» заставило меня задаться целым выводком вопросов. Видел ли кто-нибудь, как я колесо прокалываю – например, некто привлеченный звуком сигнализации? Или случайный прохожий? Или просто один из жильцов, мучающийся от бессонницы и вдруг вздумавший либо в окно выглянуть, либо на балкон вылезти?

И главное: а был ли среди этих «кого-то» сам этот дрищ, любитель матерного рэпа и обеспеченных девушек? Ну, или кто-то, кто мог ему сообщить?

А если да, то сможет ли владелец пострадавшего «жигуленка» меня вычислить? Выяснить, как зовут? Найти? Узнать в толпе? И ежели сможет – что предпримет в качестве ответного удара? Обратится в суд? К презираемым (на словах, конечно же, на словах!) всеми «тру гангста» ментам?

Такого поворота событий мне не хотелось. С уголовным делом, даже не доведенным до логического конца, я вылетел бы с работы в два счета. О репутации своей компании, вроде той, где я возглавлял отдел, заботятся ревностно… пускай и несколько своеобразно. В том смысле, что мухлевать с налогами они считают для себя допустимым, а вот держать в штате сотрудника-уголовника – ни-ни.

Но даже если хозяин «жигуленка» вздумает обойтись без суда – разобраться со мной самостоятельно, что называется, по-пацански – такой вариант не радовал тоже. Да, несмотря на свою напускную задиристость, достойную деревенского петуха… гы-гы, опять слово, которое в меру испорченности он мог бы понять превратно. Так вот, несмотря на попытку изобразить из себя крутого, шибко грозным паренек не выглядел. Дрищ, как я уже говорил. Такого, наверное, даже ветром унести может. По крайней мере, очень сильным. Вот только этот дрищ мог прихватить с собой против меня нож, бейсбольную биту, монтировку или хотя бы пустую бутылку. Либо, как вариант, целую свору дружков.

Это сейчас мне смешно вспоминать свои тогдашние треволнения. Фига ли, терять-то нечего… уже нечего. Можно и посмеяться. Но в ту пору проклятые вопросы и высасываемые из пальца предположения терзали меня, мешая спать по ночам. А днем тем более не давали покою.

Я и прежде не так много ходил по улицам пешком, но после атаки на «жигуленок» и вовсе постарался свести эти походы к минимуму. Очередная вылазка в торговый центр, например, прошла в трусливой суете, с поминутными оглядками да судорожными перебежками между стоянкой и входом.

На обед я уже не ходил к ближайшей кафешке. Но бежал изо всех сил. Что не очень-то легко для человека, занимающегося сидячей работой, да к тому же не гнушающегося ни пива выпить, ни закусить какой-нибудь вредной пищей. Тем более напрягало меня бегать обратно в офис после обеда – с полным желудком. Понятно, что никакого удовольствия от прошедшей в таком режиме трапезы я не получал. Да и польза для организма была очень сомнительной.

Потом я попробовал подъезжать на «крузаке» чуть ли не к самому входу в кафешку. Что не только выглядело нелепостью, барской прихотью – типа, несколько сот метров трудно пешком пройти – но и тоже бывало затруднительно, если аналогичная идея приходила кому-то еще. И он успевал занять заветное место раньше.

А когда в очередной раз парковочные места у заветного входа оказались сплошь заняты, я… нет, не оставил дурацкую на мой теперешний взгляд затею ездить на обед за рулем. Но принялся объезжать центральную часть города и перебирать одно за другим заведения общепита. Где-то приткнуться да удавалось. Вот только времени я на эти передвижения тратил с каждым разом все больше, из-за чего даже опоздал пару раз с возвращением на рабочее место. И если первое опоздание осталось незамеченным, то после второго раза меня вызвал к себе сам руководитель сектора, включавшего помимо прочих и мой отдел. Вызвал и принялся распекать, не пожалев на это занятие почти получаса.

Так что пришлось мне, тратя все больше времени на поездки, все меньше его расходовать, собственно, на поглощение пищи. Есть второпях. И не скажу, что мне это нравилось.

Но что хуже всего: и в очередном заведении, выбранном для обеда, и при перемещении по залам и закуткам торгового центра, и сидя за рулем, и в краткие мгновенья нахождения на улице я не забывал озираться по сторонам. И вздрагивал – то от визга шины неподалеку, то от звуков высокого, но мужского голоса, то при виде в поле зрения старой машины, окраской похожей на злополучный «жигуленок».

Однажды я вскочил среди ночи на супружеском ложе, заодно разбудив и жену, просто из-за того, что услышал, как откуда-то неподалеку доносятся звуки, похожие на «Бу-у-ум! Бу-у-ум!» с тем гребаным речитативом. Правда, испугался я в тот момент не столько за себя, сколько за «крузака» – он-де мог пострадать аналогично «жигуленку». Про камеры видеонаблюдения, натыканные чуть ли не через каждый метр территории жилого комплекса (курите нервно в сторонке, Оруэлл и создатели проекта «Дом-2»!) я тогда отчего-то не подумал.

Еще однажды, едва я выбрался из «крузака» на парковку перед офисом, как мне навстречу выскочила худощавая фигура… оказавшаяся, впрочем, всего лишь очередным подростком, раздающим рекламки. Но прежде, чем заметить сей факт, я едва не врезал этому парнишке кулаком если не в нос, то в челюсть. Чисто на рефлексах, усиленных копящимся напряжением.

Добро, подростку хватило проворства вовремя отскочить. Не то бы, наверное, либо на асфальт грянулся и позвоночник сломал, либо голову бедняжке снесло с одного удара – весу-то в нем было примерно вдвое меньше, чем во мне… тогда.

А вот листовки паренек не удержал в руках, выронил. И пока я, пробурчав «извините», шел к офисному крыльцу, собирал их, обескураженный, присев на корточки.

«Интересно? – ехидно вопрошала по дороге к рабочему месту совесть, – будь там, с рекламками, девчонка, ее бы ты тоже… так? Хуком правой?»

* * *

Когда мне надоело мотаться по городу в поисках хотя бы последней из рыгаловок, но со свободным парковочным местом, я решил брать еду из дома и обедать прямо за рабочим столом. Да, время при этом экономилось, спешить, заглатывая пищу, больше не требовалось, да и вероятность опоздания снизилась до нуля. Но… продолжалась такая лафа чуть больше недели. А потом я получил втык аж от руководства филиала, коему в количестве целых трех человек приспичило навестить наш отдел. Не иначе, думал я тогда, донес кто-то из сотрудников – офисных не хомячков, а самых настоящих крыс. Что, как известно, не гнушаются жрать друг друга. Хотя с тем же успехом сигнал мог поступить от уборщиц, обнаруживших на столе крошки.

Как бы то ни было, а обед за рабочим столом считался у нас в компании нарушением внутреннего распорядка. Увы и ах! Так что пришлось восполнять недостаток калорий на ходу, всякой дрянью вроде чипсов и шоколадных батончиков. Запихивать их в себя по дороге через коридор в туалет или курилку. В лучшем случае удавалось перекусывать возле кофейного автомата.

Со стаканчиком кофе в одной руке и каким-нибудь «сникерсом» в другой я почти не спешил, не давился. Вот только злоупотреблять походами за кофе тоже было чревато. Не безвредно даже без прямого запрета – просто с точки зрения производительности. Ведь пока я глушу кофе и перекусываю, никто за меня мою работу не сделает.

И, кстати, о производительности. Недоедающий, с беспокойным сном и головой, занятой тревожными ожиданиями, я стал тем еще работником. Рассеянным, раздражительным – и, как следствие, все чаще проявлял небрежность в делах. Все больше документов, проходивших через мои руки, я подписывал механически. Потому, в том числе, что даже при всем желании оказывался не в силах вникнуть в их содержание. Видел фигу, проще говоря.

Вероятность ошибки, была, конечно, минимальная – бумажки те тоже не дураки составляли, и направляли их в отдел тоже не глупые люди. То есть, в большинстве случаев, если документ попадал на мой стол, то имел ко мне и моему отделу хотя бы малейшее отношение. Однако закон Мерфи неумолим: если что-то плохое может случиться, оно случается. Рано или поздно.

В моем случае из-за небрежного обращения с документами плохое успело произойти трижды.

Первый раз, когда я утвердил заявку на командировку сотрудника, который на деле числился в другом отделе. Как эта заявка угодила на мой стол – ума не приложу, но руководитель сектора на пару с главным бухгалтером филиала нашли здесь достаточный повод немножко потрахать мои мозги.

Вторым случаем ошибки стала заявка на замену картриджа для принтера притом, что старый картридж со своими обязанностями вроде справлялся. Руководитель сектора так и сказал: «работает же вроде», когда не поленился лично заглянуть к нам в отдел и проверить работу принтера. И парень из техподдержки, сопровождавший его, это подтвердил. Так зачем деньги компании на ветер швырять?

Все бы ничего, но последнему вопросу руководитель сектора придал такое колоссальное значение, что целую нотацию прочитал и мне, и всему отделу заодно – насчет того, сколь важно беречь деньги компании и сколь недопустимо сорить ими по разным ничтожным поводам.

За третий случай промаха Акеллы – составленный с кучей ошибок документ – меня целых десять минут распекали на очередном совещании. В ответ я кивал, склонив повинную голову, обещал исправиться. Понимая, впрочем, в глубине души, сколь мало соответствует такое обещание действительности. Еще я понимал, что с карьерным ростом придется попрощаться – возможно, надолго. Видать, безнадежным оптимистом был, если думал, что меня просто обойдут с очередным повышением, и этим все ограничится.

Когда мое ухудшающееся состояние – бледное, осунувшееся с голодухи лицо, красные от недосыпа глаза, резкие движения, а частенько и резкий, раздраженный голос – уже трудно было не заметить, один из сотрудников отдела предложил мне успокоительное принимать. А еще лучше сходить к врачу.

Не знаю, что двигало этим сотрудником, искренняя ли забота или попытка подлизаться к начальнику. Но, молвив спасибо, оба предложения я отверг. Не хотелось помимо прочего обзавестись еще и зависимостью от таблеток – а ничем иным систематический прием успокоительного и не был. Да и к врачу идти что толку? Против моих проблем медицина была не просто бессильна, но не имела к ним ни малейшего отношения.

Вообще, лучшим выходом из ситуации для меня было пойти в полицию и чистосердечно признаться в своем, на тот момент, все-таки незначительном, если подумать, преступлении. Вот тогда бы гордиев узел, затягивавшийся на моей шее, был разрублен, и я бы больше не ждал неприятностей, сам не зная, с какой стороны. Не ждал, не трясся, не гадал.

Эх, все мы крепки задним умом! Возможно, я так бы и поступил, если бы хоть на минуту позволил себе подумать холодной головой. Что мне грозило? Штраф… не такой уж большой? Арест на пятнадцать суток и принудительные работы? Необходимость ущерб возместить? Семечки же – по сравнению с моим теперешним положением.

Но человеку нервному и голодному трудно мыслить ясно. Вообще мыслительный процесс затруднен. Зато мнительность цвела в таких условиях пышным цветом. Идти в полицию я попросту боялся. Боялся, что на меня повесят не только одно проколотое колесо, но и целый букет подобных происшествий, случившихся в городе, как минимум, за последний год. Боялся, что хозяину «жигуленка» и его гипотетическим дружкам благодаря явке с повинной будет легче со мной разобраться. Ну и, конечно, я боялся из-за проблем с законом потерять работу.

И вот последнее опасение, как показали дальнейшие события, было совершенно напрасным. Не в том смысле, что меня не уволили… а в том, что без работы я остался даже несмотря на то, что в полицию не пошел.

Причина проста: когда ты голоден, а организм от безысходности начинает потихоньку пожирать сам себя, в последнюю очередь тебе хочется проявлять трудовое рвение. А в первую – поскорее попасть туда, где чувство голода будет утолено. Ничего личного, просто взгляните на пресловутую пирамиду Маслоу: физиологические потребности там стоят на первом месте, в качестве основы всего.

А коль так, я все реже и все менее охотно задерживался на работе допоздна. Предпочитал слинять по окончании официально установленного трудового дня… а порой даже на несколько, на десять-пятнадцать минут, на полчаса раньше. Оставляя сотрудников исполнять служебные обязанности без своего начальственного присмотра, и наивно утешая себя, что они, мол, не малые дети, сами-де разберутся, что делать. А не станут бить баклуши и не разбегутся по домам вскоре после моего ухода.

И должен признаться, какое-то время такое поведение сходило мне с рук. Пока однажды вечером, когда я успел отъехать от офиса на пару кварталов и остановился у перекрестка, мне на мобильник не позвонил руководитель сектора.

– Куда подевался-то? – вопрошал он без присловий и расшаркиваний, зато с ощутимой тревогой в голосе, – после девятнадцати ноль-ноль… ну, то есть, семнадцати по Москве совещание. Вице-президент компании будет… по конференц-связи. Презентация, кстати, готова?

– Презентация? – переспросил я, судорожно напрягая усталый, истощенный от голода и истерзанный тревожными мыслями мозг.

– Презентация к совещанию с участием вице-президента, – отчеканил руководитель сектора, – вам же поручили ее три дня назад. Я сам при этом присутствовал. Ну?

«Загну», – хотелось брякнуть мне в ответ, но хотя бы здесь я смог сдержаться.

Вообще, разумнее всего мне в тот момент было развернуть «крузак», влететь на крыльях не любви, но служебного рвения в офис да потрясти сотрудников отдела – вдруг презентация для вице-президента готова и просто где-то завалялась на чьем-то компе. А если и не готова, если не завалялась, то хотя бы стоило побарахтаться, как той лягушке, в крынку упавшей. Попробовать всем вместе за оставшийся час быстро-быстро сварганить то, что могло бы за презентацию худо-бедно сойти.

Разумнее, ага! Но основа пирамиды Маслоу взяла свое – пустому желудку голос разума не указ.

– Да задолбали вы со своими совещаниями в поздний час! – прорвалось из меня, просто-таки стошнило словами, – как вы все меня задолбали!

И едва красный сигнал светофора сменился зеленым, я нажал на газ.

* * *

После этой вспышки судьба моя профессиональная решилась быстро. Как и большинства сотрудников вверенного мне отдела. Мелкий, гаденький, но все-таки повод для радости, да. Как обычно, если человек растет и развивается, он интересуется чужим опытом, а когда падает, когда катится по наклонной – предпочитает радоваться чужой беде.

Впрочем, о падении своем я догадался не сразу. Подобно тому, как, помнится, не сразу заметил беременность жены, законной супругой мне тогда еще стать не успевшей.

По большому-то счету, падение мое началось еще, когда я вздумал поквитаться с «жигуленком» и его хозяином, чьи музыкальные вкусы у меня только что рвоту не вызвали. Теперь я это понимаю. Но в день, когда я из руководителя отдела в крупной компании превратился в безработного, я продолжал верить в хорошее. Как и несколько последующих дней. Таковы уж издержки прошедшего успеха – внезапные неприятности просто не удается оценить в полной мере.

Напротив, напряжение, державшее меня последние месяцы, несколько ослабло благодаря оставившим меня трудовым хлопотам. И, успокаивая себя, что на компании той свет-де клином не сошелся, ипотека закрыта, а кредитов набрать наша семья не успела, я составил резюме и разослал по всем более-менее крупным фирмам, работавшим в нашем городе.

Результат меня обескуражил. Резюме, конечно, читали, обещали позвонить… но на этом мой контакт с очередным потенциальным работодателем, увы, обрывался. Я даже грешным делом заподозрил, что вместе с увольнением получил невидимый «волчий билет» – что уволившая меня компания предупредила на мой счет других работодателей. Предупредила и предостерегла: не связывайтесь, мол, с этим человеком. Он неадекватен как пьяная обезьяна.

Но даже тогда я не отчаялся. А решил обратиться за помощью в Интернет.

Перво-наперво я заглянул на свои почти заброшенные странички в социальных сетях. Завел я их несколько лет назад в надежде найти друзей детства, одноклассников, приятелей по универу. Рассчитывая при этом, что общение с ними будет более интересным, чем с нынешними суррогатами друзей.

С первым пунктом я, допустим, справился. Но вот со вторым… как вскоре сложилось у меня впечатление, старые друзья испытывали примерно такие же проблемы, что и ваш покорный слуга. В том смысле, что рады бы поговорить, но говорить по большому счету не о чем.

Свои странички они как один заполняли фотографиями тех мест, где отдыхали и себя на этом фоне; снимками своих чад, под которыми полагалось оставлять восторженно-умилительные комментарии. То есть занимались примерно тем же, что и нынешние мои «друзья» в реале – тот же круговорот пурги. Только посредством изображений, а не слов.

Еще в порядке разнообразия кто-то мог захламлять свою страничку смешными картинками… смешными по его мнению, а по чьему-то чужому – чаще глупыми. Но не скажешь же об этом напрямую! Зачем обижать человека?

Надо ли говорить, что такое общение мне быстро наскучило. Зато став безработным, я не упустил возможности и здесь помощи поискать – обратившись к своим не друзьям, но «френдам»; почему-то у пользователей соцсетей в ходу именно это заграничное словечко. Притом, что в английском-то языке слово «friend» обозначает не столько друга, сколько… полового партнера. Ну, из-за контекста: «boyfriend», «girlfriend». Но это так, лирика.

Каждому из френдов я задавал вопросы в стиле: «Нет ли случайно у тебя знакомых, которые случайно обмолвились, что в их конторе требуется специалист с опытом руководящей работы в крупной компании?» Ответа я либо не получал вовсе, либо получал столь же уклончивый. Мол, вроде что-то есть, я там о тебе расскажу, скажи, как связаться…

Но и в последнем случае никто со мной на связь выходить не спешил.

Еще больше меня обескуражили только результаты обсуждения вопросов трудоустройства и зарплаты на форуме и одном паблике, где я зарегистрировался. На обоих этих ресурсах мне дали понять, что, во-первых, мое прежнее место работы, оказывается, было теплым как пляжный песок где-нибудь на Крите – большинство юзеров только мечтали о такой карьере. Ну а, во-вторых, найти еще одно подобное местечко с эквивалентной зарплатой теперь нечего и думать. Из-за первого пункта… но, увы, не только.

Главная же причина заключалась в том, что экономический локомотив, оказывается, больше не шел в гору. Мнения о его состоянии, правда, разнились. Кто-то утверждал, что он топчется на месте, оказавшись на распутье и не зная дальнейшего маршрута. Кто-то пугал, что вот-вот локомотив сорвется и ухнет в пропасть, увлекая за собой всех, кто имел глупость к нему прицепиться. Ну а кто-то пытался утешать народ, говоря, что не пропасть-де это, а ямка, причем не сказать, что сильно глубокая. Причем поезд уже достиг ее дна и вот-вот должен начать подъем.

Сколь ни противоречили одно другому эти мнения, каждое из них провозглашавшие их юзеры умудрялись подкреплять ссылками на разные, но непременно авторитетные источники. Авторитетными эти источники были, прежде всего, для них самих, но главное я из всего этого многообразия уловил. Неутешительный вывод: тянуть меня к новым вершинам оказалось некому.

Пока я искал работу, но больше кормился сентенциями интернет-хомячков, не преминула меня настичь еще одна потеря… впрочем, не сказать, что тяжелая. Мой брак ненамного пережил мой статус руководящего работника. Благоверная моя выходила замуж за успешного карьериста… и, по всей видимости, женою успешного карьериста решила остаться. А чтобы этого карьериста найти, следовало для начала избавиться от балласта – жалкого безработного, замужем за которым она оказалась не иначе как по недоразумению.

На развод я согласился почти с радостью. Точнее, со злорадством. Себе, мол, хуже делаешь – кто тебя теперь кормить будет? И то, что с дражайшей супругой должен был остаться наш общий ребенок, не столько расстраивало меня, сколько заставляло вздохнуть с облегчением.

Да, женушка претендовала отнюдь не только на ребенка. Еще мне грозил геморрой под названием «раздел совместно нажитого имущества». Но в моем случае за этими четырьмя зловещими словами стояло не так уж много. Женился я поздно – был увлечен карьерой; в браке пробыл недолго. Так что и квартира, и почти все, в ней находившееся, было куплено на мои деньги. Без всякой совместности.

Была правда ложка дегтя: по закону наш общий ребенок имел право до совершеннолетия жить в моей квартире. А значит, такое же право имела его мать и моя супруга, даром, что бывшая. Но и здесь я нашел способ решить дело миром – предложив квартиру продать, а деньги (немаленькие) поровну разделить.

И конечно, жена согласилась. Ведь переехать она могла хоть к родителям, хоть снять себе чего-нибудь… ну, поскромнее. А сумма, доставшаяся после продажи квартиры, позволяла не умереть с голоду и не торопиться с выходом из декрета.

Что до меня, то вашего покорного слугу такой вариант устраивал тем более – в противном случае я бы его просто не предложил. За жилплощадь, даром, что политую трудовым потом, не стал держаться… поскольку не видел в том резона. Уже не видел. Ибо продолжая шарить по Интернету, переходил по ссылкам, раскидываемым хомячками на форумах, потом по ссылкам на тех ресурсах, куда вели предыдущие ссылки. И так далее. Благо, потеря работы обернулась избытком свободного времени.

И вот, копаясь в виртуальном пространстве, как археолог в культурном слое или патологоанатом в свежем трупе, достаточно быстро я понял: на носу такая неприятность, что все предыдущие рядом с ней просто меркнут. Что пресловутый «квартирный вопрос», что сложности с трудоустройством, что, тем более, какой-то там пострадавший от моих рук «жигуленок» и его кретин-хозяин. Об этих двоих последних я вообще почти забыл – поглощенный мыслями о новой беде, что надвигалась на меня… на всех нас, словно огромная грозовая туча.