Текст книги "Крест и клинок"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Опрос полудюжины человек занял немного времени, и Эберкромби уже складывал свои бумаги, когда по знаку казначея заговорил грек.

– Ваше превосходительство, мой хозяин спрашивает, хотите ли вы беседовать с другими рабами сегодня или продолжите завтра?

Лицо комиссара осталось угрюмым. Обратившись к Мартину, он спросил:

– Какие еще другие узники? Надеюсь, это не просто попытка вытянуть из нас побольше. Мы в общем-то уже исчерпали наш бюджет. В соответствии со списком, в этом невольничьем бараке других англичан не имеется.

Мартин вопросительно взглянул на переводчика.

– Люди, которых привез Хаким, – пробормотал грек. – Их статус, сколь известно, не определен.

Комиссар ждал объяснений от Мартина.

– О чем идет речь? – спросил он с кислой миной.

– Хаким-мореход – хорошо известный корсар, – начал Мартин.

– Знаю, знаю, – прервал Эберкромби. – Это он захватил торговца тканями Ньюленда. Его лондонский агент неделями докучал министерству, и я привез с собой первый взнос из его выкупа. Это дело не должно нас задерживать.

– Есть и другие пленники, захваченные Хакимом, – пояснил консул. – Я внес их имена в отдельный список и послал копию в Лондон.

Эберкромби порылся в своих бумагах.

– У меня нет таких записей, – сказал он брюзгливо.

– Не поговорить ли нам с ними, пока мы здесь? – предложил Мартин.

– Хорошо. Но давайте не будем больше терять время.

Грек кивнул стражнику, ждущему в дверях, и тот ввел человека, которого Мартин сразу же узнал. Это был тот самый юноша с умным лицом, привлекший его внимание в порту. Он похудел и загорел, но нельзя было не узнать эти черные волосы и живое выражение лица.

– Ваше имя? – бросил комиссар, явно желая поскорее закончить незапланированный разговор.

– Линч, сэр. Гектор Линч.

– Место рождения?

– Графство Корк, сэр.

– Это в Ирландии, не так ли?

– Да, сэр.

Эберкромби уставился на бумаги, лежащие перед ним.

– Я не вижу вашего имени в этом списке. Ваши родители и семья? Пытались они связаться с властями в Лондоне?

– Мой отец умер, сэр. А мать, вероятно, не знает, что со мной случилось. Она могла переехать к своим родственникам.

Комиссар поднял голову и окинул молодого человека недоверчивым взглядом.

– К родственникам? Кто они?

– Она родом из Испании.

– Из Испании? – теперь уже в голосе комиссара прозвучало подозрение. – Она папистка?

– Да, сэр. Моя мать католической веры, отец был протестантом.

Эберкромби поджал губы. Консулу Мартину стало ясно, что теперь английский посланник настроен к юноше враждебно. Последовавшие вопросы это подтвердили.

– Ваш покойный отец родился в Ирландии?

– Да, сэр.

– И его предки жили там же?

– Это так.

Комиссар Эберкромби сухо кашлянул.

– В таком случае я сожалею, мистер Линч, но ваше дело выпадает из моей компетенции. Договор между правительством его величества и властями в Алжире, касающийся выкупа пленников, распространяется только до тех подданных его величества, которые родились или живут в Англии, Шотландии и Уэльсе. В тексте нет упоминания об Ирландии. Следовательно, я не вправе тратить выделенные мне средства за пределами указанной компетенции.

Консул Мартин заметил, как на лице юноши промелькнуло выражение недоверия, которое сразу же сменилось упрямством. Линч продолжал стоять перед столом. Комиссар же решил, что тот просто не понял сказанного.

– Я имею в виду, мистер Линч, что я не в состоянии санкционировать выплату из средств, находящихся в моем распоряжении, чтобы вызволить вас или других ирландских подданных его величества. Бесспорно, это дело может быть рассмотрено по моему возвращению в Лондон. Я привлеку внимание к этому недосмотру, и следует надеяться, что государственный совет дополнит соответствующие пункты договора. А сейчас я ничем не могу быть вам полезен.

Мартин ожидал, что молодой ирландец выкажет свое разочарование, даже негодование. Но, к его удивлению, юноша только взглянул на список дея и спросил:

– С разрешения вашей чести, есть ли в вашем списке пленницы?

Комиссар с раздражением перевернул лист лицевой стороной вниз и ответил:

– Это не ваше дело.

– Я спрашиваю потому, что моя сестра Элизабет была захвачена в одно время со мной и у меня нет сведений о том, что с нею сталось.

Консул Мартин, видя, что комиссар не собирается отвечать на вопрос, вмешался.

– Мы имели возможность побеседовать со всеми пленницами в Алжире. Их всего пять, и получено согласие на выкуп всех. Ни о какой Элизабет, однако, не упоминалось.

Только теперь консул увидел, что свет надежды погас в глазах молодого ирландца.

– Это все, мистер Линч. Вы можете идти, – холодно объявил комиссар.

– Я прошу о милости, – сказал молодой человек.

Он все еще стоял на месте.

– Вы испытываете мое терпение, – вскипел Эберкромби.

Но ирландца это не остановило.

– Здесь, в баньо, есть узник, которого алжирцы захватили на пути в Лондон с посланием к королю. По совести говоря, следует подумать о том, чтобы выкупить его. Он ждет во дворе.

– Это настолько же бесцеремонно, насколько абсурдно… – начал Эберкромби голосом кислым от изумления.

И снова консул решил вмешаться.

– Откуда он, этот гонец с посланием? – спросил он.

– С Карибов, сэр.

Консул Мартин взглянул на комиссара. Как и всякий человек, связанный с торговлей, он знал, что политическое влияние вест-индских купцов в Лондоне весьма велико. Все, что касается Карибов, требует особого внимания. Комиссар явно был того же мнения, поэтому Мартин решил, что этот вопрос следует рассмотреть.

– Ступайте. И будьте добры передать тому человеку, что мы его примем.

Глядя, как молодой ирландец повернулся и направился к выходу, консул поймал себя на том, что правота лондонского начальства представляется ему весьма сомнительной и куда милосерднее было бы вообще не давать пленнику повода для каких-либо надежд. Мартин попытался представить себе, что почувствовал бы он сам, когда бы родина, которая, как он надеялся, должна его защитить, столь бесцеремонно от него отказалась. Едва ли он сумел бы выказать столько достоинства и самообладания, как этот молодой человек, покидающий комнату. Остается только надеяться, что следующая беседа завершится не столь позорно.

* * *

Гектор слонялся по двору, ожидая друга. Он нарочно думал о том, как идут дела у Дана, чтобы не впасть в черную тоску.

Прошло не более пяти минут, как тот появился. По лицу его нельзя было ничего понять.

– Человек, одетый в черное, не поверил мне, – сказал Дан без всякого выражения. – Он просил показать ему послание, которое я вез королю. Я ответил, что у мискито нет письменности. Мы передаем наши послания устно, даже самые важные.

– И что он сказал? – спросил Гектор.

– Что ему нужны надлежащие начертанные на бумаге доказательства моей правдивости. Человек, сидевший рядом с ним, был более дружелюбен. Он сказал, что слышал о моем народе и что мой народ помогал англичанам. Он даже убеждал того, другого, говорил, что если мискито просят считать их подданными короля, то мое имя необходимо добавить в список тех, кого следует выкупить.

– И тот согласился?

– Он ответил, что будет следовать тем же правилам, что и в твоем случае, и что договор с Алжиром касается только английских подданных, захваченных на кораблях под английским флагом. А я сказал ему, что корсары захватили меня на испанском судне, так что, видимо, я не могу быть внесен в список тех, кого следует выкупить.

Гектор смотрел на стертые плиты двора. Впервые за все время неволи он потерял надежду. Он вдруг понял, что ему год за годом предстоит жить в баньо, и это убивало.

– Я тебя понимаю, Дан, – сказал он. – Очень даже понимаю. Похоже, тут уже ничего не поделаешь и нам отсюда не выбраться. Мы останемся здесь и здесь же сгнием. Никто и пальцем не пошевелит, чтобы вызволить нас.

Но, к его удивлению, Дан ответил спокойно:

– Тогда мы сами пошевелим пальцами.

Гектор озадаченно посмотрел на друга.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что мы станем турками. Это нетрудно. Всего и нужно, что поднять палец к небу в присутствии двух свидетелей, правоверных мусульман, и признать, что Аллах – истинный Бог, а Мухаммад – Его Пророк. Вот и все… И конечно, ты подвергнешься обрезанию.

– Обрезанию?

– Ну да, ножом отрежет кожу на твоем мужском органе в знак того, что ты обратился.

Хотел того Гектор или нет, но вид у него был такой, будто его сейчас стошнит.

– А что тут такого? – продолжал Дан. – Когда ты станешь ренегадо – обращенным мусульманином, – у тебя будет гораздо больше возможностей найти хорошую работу, которая вызволит тебя из баньо, и, кроме того, тебя уже не смогут послать на галеры. Ты думаешь, что в каменоломне работа тяжелая, но поймешь, что это пустяки, когда тебя посадят на одну цепь с тремя-четырьмя другими рабами и ты возьмешься за весло длиной футов в тридцать. Сейчас конец лета, и скоро все галеры вернутся в гавань. Но с приходом весны каждому крепкому мужчине в баньо грозит участь оказаться на гребной скамье.

Гектор на минуту задумался.

– Нет ли какого-нибудь другого способа выбраться отсюда? К примеру, мастер пороховых работ – он ведь свободен и остается христианином.

Дан покачал головой.

– Нет. Он приехал в Алжир по своей воле. Он может оставаться христианином. Мы – другое дело. Таков обычай.

– И тебя не беспокоит, что ты станешь мусульманином?

Дан пожал плечами.

– Я уже говорил, у мискито много богов и духов. И у турок тоже, хотя они и говорят, будто есть только один бог. Мой хозяин, владелец сада, – мусульманин, но верит и в тех, кого называет джиннами и ифритами, и в злых духов, которые могут утащить его или причинить несчастье. Так что я могу признать, что Аллах – единственный бог, и при этом верить в духов, которых мой народ всегда почитал.

– Тебе, Дан, пойти на такое куда проще, чем мне. Мою матушку, если я когда-нибудь снова ее увижу, это просто убьет.

– А может быть, она тебя и поймет. Слушай, Гектор. Если ты хочешь отыскать свою сестру, тебе нужно выбраться из баньо. Сидя здесь, ты никак не сможешь ни найти ее, ни помочь. А ставши ренегадо, ты по крайней мере сможешь расспрашивать тех, кто носит тюрбан. Вдруг они слышали что-нибудь о ней. Кроме того, если тебя тревожит, что ты можешь стать совсем турком – кто тебе мешает носить крест тайком? Именно так поступают другие ренегадос, потому что боятся, что их бог отвергнет их после смерти.

– Ладно, – заявил Гектор.

Он принял решение. Временами Дан казался ему старшим, настолько был рассудительнее и увереннее самого Гектора, хотя разница в годах между ними была совсем невелика.

– Я согласен, но только если мы сделаем это вместе.

– Конечно, – ответил Дан. – Мы сделаем это вместе.

Глава 9

Два человека в свете вечернего заходящего солнца наблюдали за тем, как английский торговый корабль поднял якорь и отошел от алжирского мола.

Внизу, в гавани, консул Мартин затосковал по родине, уже сожалея о том, что отклонил приглашение Эберкромби отправиться в Англию вместе с ним. Мартин объяснил свой отказ тем, что у него остались неотложные торговые дела здесь, в Алжире, а на самом деле ему вовсе не хотелось провести все шесть недель плавания в обществе угрюмого комиссара и надутого торговца тканями Ньюленда. Подробности выкупа Ньюленда были окончательно улажены без затруднений. Эберкромби привез задаток наличными – десять процентов от суммы, которую алжирцы требовали за освобождение торговца. Деловые компаньоны Ньюленда в Лондоне выдали эту сумму, а поверенный банкир в Неаполе, занимающийся выкупами, поручился за остальное. Сумма будет перечислена только тогда, когда торговец благополучно вернется домой. Быстрота, с какой совершилась эта торговая сделка, особенно подчеркнула неповоротливость правительства в делах выкупа, в результате чего вывезти удалось всего три дюжины англичан. Из ирландцев же не выкупили никого. Комиссар после неприятной беседы с Гектором Линчем ясно дал понять, что более не желает встречаться с соотечественниками этого молодого человека. И Мартину пришлось отказаться от всяких попыток устроить такие встречи в баньо.

Больше никто и никогда не услышит об этих несчастных, думал консул, поднимаясь в гору, к своей резиденции. Одно только облегчало его душу, пребывающую в унынии: наконец-то он избавился от докучливого Ньюленда.

Второй человек, наблюдавший, как английский корабль выходит в море, также испытывал некое облегчение. То был предводитель галер Тургут. Едва он услышал, что за английских пленников в Алжире собираются заплатить выкуп, как тут же дал взятку секретарю дея, чтобы тот вычеркнул из своего списка имя английского матроса Дентона. Дентон показал себя умным корабелом, и Тургут посчитал, что тот стоит гораздо больше своей покупной цены, а посему пусть и дальше работает на верфи, особенно учитывая, что корабельный мастер наконец-то нашел для починки «Славы моря» брус нужной длины. Тургут слишком хорошо понимал, что ему необходимо привести свою галеру в порядок за три месяца, до начала нового сезона, а иначе он не выберется из денежных затруднений. Все, что могло ускорить дело, ставилось на первое место, а особенно – работа умелого корабельного плотника.

Глядя вниз из своего сада на крыше, Тургут радовался, что его маленькая хитрость удалась. Он даже взял перо и бумагу, чтобы сделать беглый набросок отплывающего третьесортного англичанина для будущих заметок. Вполне возможно, что когда-нибудь «Слава моря» встретится с этим кораблем во время похода, и, не зная о том заранее, всегда трудно было сказать о корабле неверных – мирный тот или военный. На взгляд Тургута у всех у них были схожие очертания и размещение парусов, вне зависимости от того, несли ли они на борту богатый груз или пушки. И ни в какое сравнение они не шли с его любимой «Славой моря», подумал он. Никто не примет длинный хищный корпус галеры за неуклюжее торговое судно. «Слава моря» – это помост для битвы, а не корыто, набитое товарами. Он подержал готовый набросок на легком ветерке, чтобы просохли чернила, и еще раз уверил себя, что поступил правильно, когда отказался от парусника в пользу галеры. Есть что-то позорное в том, как эти высокие корабли сражаются на расстоянии – пушки против пушек, – когда враги кажутся не более чем крошечными фигурками вдалеке. Не в пример лучше честная битва, плечом к плечу и глядя в глаза врагу. Такова его личная узанца.

Тихое покашливание нарушило течение его мысли. В сад на крыше явился слуга, принес записку. Ее только что доставил какой-то раб из баньо. Развернув бумагу, Тургут увидел, что она написана аккуратно и правильно, почерком знающего свое дело писца. Долгий опыт чтения иноземных карт научил Тургута понимать даже неразборчивые письмена неверных, и ему не составило труда прочесть написанное на лингва франка. Автор записки сообщал, что он хочет исповедовать веру в Аллаха и смиренно молит морехода дать свое согласие на совершение обряда обрезания. Это Тургута озадачило. Но тут же он вспомнил, что для принятия ислама раб должен получить разрешение своего хозяина. Тургут нахмурился, соображая, кто же из его рабов захотел принять истинную веру. Записка не была подписана. Однако, если гонец явился в последний час перед заходом солнца, когда ворота баньо еще открыты, и, надо полагать, бегом бежал в гору, чтобы успеть отнести записку, стало быть…

– Где человек, который это принес? – спросил Тургут.

– Он ждет на улице, – ответил слуга.

Спустя минуту гонец предстал перед Тургутом, и мореход узнал в нем того самого юношу, которого одолжил городскому казначею.

– Кто это написал? – спросил он, держа в руке бумагу.

– Я, эфенди. Я хочу стать мусульманином.

– А кто ее тебе написал?

– Никто, эфенди. Я сделал это сам.

Тургут вспомнил день, когда он купил юношу на аукционе. Он вспомнил, что уже тогда подумал, не станет ли этот юноша с таким живым лицом весьма полезным пополнением его челяди, полезным не столько силой, сколько умом. Если бы не злорадство этого скупца, городского казначея, он, Тургут-мореход, давно бы уже приспособил юношу-грамотея к соответствующему делу. И Тургут подумал: уж теперь-то он сможет обвести казначея вокруг пальца. Он одобрит обращение молодого человека, а потом сообщит казначею, что раб вскоре станет добрым мусульманином, а стало быть, должен жить в доме, где уважают истинную веру. Это умерит пыл казначея и заставит вернуть раба под надзор Тургута.

– Я рад, что ты решил сказать шахаду. Даю свое согласие, – объявил Тургут. – Напомни мне, как тебя зовут, чтобы я мог известить пашу-надзирателя и совершить обряд здесь, в моем доме. О свидетелях я позабочусь.

– Меня зовут Гектор Линч, эфенди. – Гектор бросил на Тургута открытый взгляд. – Не будет ли ваше превосходительство столь благосклонно, чтобы провести такой же обряд для моего друга? Он тоже хочет исповедовать истинную веру.

Тургут хотел было отказаться, но Гектор продолжал:

– У моего друга нет соотечественников в баньо. Он чужеземец из далекой страны, там, за западным океаном.

Тургут огладил бороду. Любопытство его разгорелось. На память пришли нарисованные на карте его предка западный океан и дальний берег, украшенный изображениями странного вида животных и загадочными описаниями. А вдруг появится возможность раскрыть какую-то из этих тайн?

– Я поговорю с ним. Приходите в это же время завтра, и я все решу.

* * *

На другой вечер Гектор привел Дана в дом предводителя галер. Оба оделись в чистую одежду. После недолгого ожидания их провели в библиотеку Тургута. То была просторная комната с потолком, расписанным непрерывным геометрическим узором красного, зеленого и черного цветов; вдоль стен стояли шкафы и полки. Юноши застыли в почтительном ожидании, а предводитель галер внимательно их разглядывал.

– Да пребудет с вами мир, – начал он.

– И с вами тоже да пребудет мир, – ответили они с почтением.

– Твой товарищ сказал мне, что ты тоже хочешь сказать шахаду. Это так? – спросил предводитель у Дана.

– Так, ваше превосходительство.

– Ты сообщил об этом своему хозяину?

– Еще нет, господин. – Дан помолчал. – Если ваше превосходительство окажет такую милость и купит меня, цена будет умеренной.

– Это почему же?

– Недавно у меня были неприятности. Но это произошло по ошибке.

– Меня не волнует, попал ли ты в неприятности справедливо или несправедливо. Гораздо важнее, что ты можешь быть мне полезен, – сказал Тургут и указал на свою подставку для книг. На ней была развернута карта западного океана, созданная его предком. – Посмотри сюда и скажи, видишь ли ты здесь что-нибудь тебе знакомое.

Дан некоторое время смотрел на карту и потом покачал головой.

– Нет, ваше превосходительство. Ничего такого. С вашего разрешения, я не умею читать.

– Ты не узнаешь ни одной из этих картинок и рисунков?

Дан вновь покачал головой.

Тургут был разочарован.

– Ну что ж, ты, по крайней мере, честен. В таком случае, подумай и скажи, чем ты можешь мне быть полезен. Зачем мне тебя покупать?

Дан растерялся, воцарилось неловкое молчание, которое прервал Гектор.

– Эфенди, мой друг хорошо плетет веревки и вещи из веревок, – сказал он. – Он будет очень полезен на верфи.

Тургут с тревогой вперил в Гектора взгляд своих карих глаз. «Значит, – подумал он, – даже рабы в баньо знают о том, что ему позарез нужно спустить „Славу моря“ на воду». Это было унизительно, но он не мог не восхититься сообразительностью молодого человека.

– Прекрасно, – согласился он. – Я поговорю с твоим хозяином. Если он запросит подходящую цену, я, пожалуй, куплю тебя, и тебе об этом сообщат.

Когда Дан и Гектор поспешали вниз по склону к своему баньо, Дан спросил:

– С чего ты взял, что я смыслю в веревках и могу работать на верфи?

– Помнишь мой первый день в баньо? – откликнулся Гектор. – В спальне не было свободных мест, и ты предложил сплести мне постель. Ты тогда сказал, что мискито плетут их, когда ходят на охоту, из чего следует, что ты умеешь плести веревки, вязать узлы и все такое.

* * *

Казначей, хотя и неохотно, согласился с тем, чтобы Гектора сняли с попечения бейлика и направили жить и работать в доме Тургута. Юноша явился туда прохладным зимним утром, завернув свои скудные пожитки в одеяло. Француз-управляющий, тоже раб, показал ему комнату в задней части дома, где Гектору предстояло жить вместе с остальной челядью.

– Сам увидишь, предводитель галер – хозяин хороший, – доверительно говорил управляющий, пока они шли по главному двору с подставками для цветов и вьющихся лоз и с большим фонтаном посередине. – Он малость отстал от времени в своих понятиях, потому что провел большую часть жизни в Константинополе при дворе султана. Но если ты будешь верно служить ему, он будет с тобою добр.

– А его семья? Она здесь? – спросил Гектор.

– Обе жены здесь, – ответил француз. – Но ты едва ли их увидишь. Дом у морехода устроен на старый манер, и женская половина расположена отдельно. Они занимают большую часть второго этажа, а у дверей – сторож. Нет, думаю, ты с ними не встретишься. Что же до детей, то у морехода их нет, и это его сильно печалит. Позже я познакомлю тебя с другими слугами, а теперь тебе пора узнать свои обязанности. Предводитель уже сидит над книгами и картами. Твое дело – помогать ему в библиотеке.

Когда Гектора ввели в библиотеку, мореход оторвал взгляд от пергамента, вполне приветливо поздоровался, после чего указал на груды бумаг, лежащих на низком столике, и сказал:

– Давай посмотрим, что ты в них поймешь.

Гектор понял, что его подвергают своего рода испытанию, и стал внимательно рассматривать бумаги. И почти сразу опознал в них страницы, вырванные из судовых журналов. Большая часть была на испанском, но немало было написанных по-французски или по-итальянски, а иные, скорее всего, по-голландски. Некоторые языки он даже не мог назвать, но вполне мог предположить, о чем говорят записи, поскольку кораблеводителей любой национальности заботит, надо полагать, одно и то же – ветер, погода, земля на горизонте, таможенные пошлины и цены. Так он и сказал Тургуту, которого, по всей видимости, такой ответ вполне удовлетворил.

– Хорошо. Дальше мне нужно, чтобы ты выяснил, содержатся ли в этих записях какие-либо полезные сведения и подробности, которые могут быть отображены на карте или вписаны в путеводную лоцию.

Весь день ушел на разбор бумаг. Гектор откладывал в сторону ненужные листы и разделял на стопки остальные, в зависимости от мест, которые в них описывались.

– Я составил список всех упомянутых портов и каждый отметил своим цветом, – доложил он Тургуту. – То есть я сделал так: каждую страницу, на которой упоминается определенный порт, я заложил нитью определенного цвета.

Тургут подошел к большому сундуку кедрового дерева, стоявшему в углу, и поднял крышку.

– Здесь я храню записки и наблюдения, которые собрал за полжизни странствий. Они в полном беспорядке. Мне нужно, чтобы ты нашел способ сверить сведения, содержащиеся в них, с описаниями в судовых журналах, а потом решил, что в каждом случае тебе кажется более правильным. Чтобы сделать это, тебе придется сперва научиться читать мой почерк, зачастую не слишком разборчивый, потому что записи делались на кораблях, да и пишу я турецкими буквами.

– Я сделаю все, что в моих силах, эфенди, – ответил Гектор. – В баньо один сириец-христианин, которого взяли в плен в Леванте, показал мне, как пишут арабы. Мне бы немного подучиться, и я смогу выполнить вашу волю.

– Великолепно! – воскликнул Тургут. Его надежда обновить китаб-и-бахрия возрастала с разрешением каждой новой задачи, которой он нагружал нового писца. – Я дам тебе учителя, известного мне образованного человека. У него ты получишь несколько уроков основ нашей каллиграфии, и не будет вреда, если ты к тому же поучишься у него турецкому языку. Лингва франка весьма годится для простого общения, но придет время, когда нам потребуется обсудить слишком тонкие предметы, касающиеся навигации и картографии. Отныне эта библиотека – место, где ты будешь работать каждый день, кроме, разумеется, пятницы. Я прикажу управляющему, чтобы полуденную трапезу приносили сюда, и тебе не придется понапрасну тратить время.

* * *

Прошло еще несколько дней, и Гектор обнаружил, что задачи, поставленные перед ним, доставляют ему удовольствие. Он с радостью принимал каждую новую трудность – будь то разбор выцветших или отрывочных заметок, нацарапанных неведомыми капитанами, или последующее сведение этих отрывков в целокупное последовательное описание, которое – так сказал ему хозяин – когда-нибудь превратится в карты земель или морей. Он научился разбирать почерк хозяина, несмотря на то что у предводителя галер была пренеприятная привычка использовать в одном и том же предложении и вычурное письмо дивани, принятое при дворе, и самую обычную повседневную скоропись. Кроме того, уже через две недели Гектор начал понимать разговорный турецкий настолько, что мог следовать за предводителем в блужданиях по горам сведений, собранных в его архивах за многие годы.

Тургут наугад доставал из сундука какой-нибудь документ и читал его, то и дело останавливаясь и пытаясь припомнить, что именно он хотел отметить столько лет назад. Гектор же должен был сверять эти сведения с другими, извлеченными из судовых журналов. Время шло, Гектор все более и более выказывал свои способности, а Тургут-мореход понемногу приобретал привычку обращаться с ним скорее как с даровитым племянником, чем как с некоей собственностью, купленной на аукционе.

* * *

Однажды утром Гектор сидел один в хозяйской библиотеке, изучая покрытые пятнами соли страницы судового журнала какого-то голландского капитана, когда вдруг заметил яркий блик света, отброшенный предметом на полке. Гектору пора было отдохнуть, оторваться от работы, и он решил посмотреть, что это бликует. Поток солнечных лучей отражался от тонкого медного диска шириной примерно в ладонь. Диск был покрыт арабскими письменами. Всего там было четыре таких диска, в одном из которых имелось несколько отверстий весьма странных очертаний. Очевидно, эти диски в точности подходили к поверхности некоего круглого инструмента, лежавшего рядом на полке. И он был сделан из тяжелой меди. Гектор все еще разглядывал их, пытаясь понять, что это такое, когда в комнату вошел Тургут и, встав позади него, сказал:

– Это мне подарил отец моего отца, да пребудет с ним мир. Вот станешь мусульманином, и тогда порадуешься, заимев такой же инструмент. Давай-ка я покажу тебе, в чем тут дело.

Взяв прибор, Тургут поднес его к глазам. Тут Гектор заметил, что на тыльной стороне прибора закреплена маленькая медная планка с глазком на каждом конце. Планка поворачивалась на оси.

– Держи вот так, – сказал мореход, прищурив один глаз, другим же глядя в прорези и медленно поворачивая планку, – и смотри на звезду, которую выбрал. Целься, как из мушкета. Этой линейкой, именуемой «алидада», измеряются углы горизонта.

Он перевернул инструмент и показал Гектору цифры, начертанные на тыльной стороне.

– Если диски настроены правильно, ты сможешь определить время восхода и захода солнца, в какой бы части света ты ни находился, и какие звезды и созвездия будут ночью у тебя над головой, и время их восхода и заката. Таким образом ты узнаешь точное направление на Каабу в Мекке и сможешь совершить молитву в должном направлении в должное время.

– Вот, значит, как на том корабле, что привез нас в Алжир, один пленный моряк, глядя на небо, мог определить, в каком направлении мы идем и сколько прошли, – пробормотал Гектор. – Он говаривал, что звезды могут сказать о многом.

– Это правда, – отозвался Тургут, – и по воле Аллаха именно люди истинной веры первыми постигли чудеса небесного свода. Давай-ка я покажу тебе еще кое-что.

Он достал из ближайшего шкафа нечто, похожее на круглый бумажный фонарь, и осторожно повертел его в руках.

– Посмотри, что на нем начертано.

Приглядевшись, Гектор понял, что фонарь сделан из пергамента, натянутого на тонкий медный каркас. На пергаментную поверхность было нанесено с дюжину изображений: медведь, какие-то люди, диковинное существо – наполовину коза, наполовину рыба, еще существо, вроде краба. Наконец до него дошло, что это знаки зодиака и созвездия.

– Это карта небес, – сказал мореход. – Я купил ее давным-давно у торговца диковинками. У самого султана имеется множество подобных вещей – ученые-звездочеты называют их небесными глобусами, только султанские глобусы куда больше. К примеру, огромный шар из чистого мрамора с высеченными на нем сорока четырьмя созвездиями и звездами, числом более тысячи двадцати пяти. Однако этот, хотя он и скромен, для меня – драгоценен. Смотри внимательнее.

Гектор стал разглядывать фигурки на глобусе. Каждое изображение вмещало в себя группу звезд. Однако звезды в каждом рисунке были разбросаны столь беспорядочно, что ему подумалось: богатое же нужно иметь воображение, чтобы увидеть в них очертания какой-либо фигуры. Но предводитель вновь заговорил с еще большим воодушевлением:

– Продавец сообщил мне, что один из великих ученых севера – то был голландец – создал эту звездную карту более сотни лет назад. Карта охватывает все, что он узнал о небесной сфере, все, что он извлек из книг в результате многолетних трудов. Едва увидев эту вещь, я понял, что должен ее купить. Ибо сразу заметил, что голландец этот начертал имена созвездий на языке тех людей, чьи знания он использовал, – на языке священного Корана. Видишь, вот здесь, на созвездии, имеющем очертания льва, он написал «аль-Асаб», а вот здесь созвездие «аль-Акраб» – есть такое насекомое, носящее смертельный яд в своем изогнутом хвосте.

Теперь Гектор понял, отчего глобус вызывает у его господина такой восторг. Голландец, создатель звездной карты, написал названия созвездий не на латыни и даже не на своем родном языке – он написал их по-арабски.

– А здесь! И здесь! И здесь! – Тургут тыкал пальцем в названия отдельных звезд, отмеченных на глобусе. – Заметь, какие имена он дал: «Ригель», что на языке правоверных означает «нога». А это – Птица, а вот звезда Альдебаран, что значит «последователь», ибо она словно гонится за шестью звездами в созвездии, которое мы именуем «Бык».

Некое воспоминание промелькнуло в голове Гектора: ярмарка в Ирландии, палатка предсказателя, куда его с сестрой привела мать. Тогда ему было не более шести-семи лет, но до сих пор он не забыл ту занавеску – кусок потрепанной бурой ткани, усеянной звездами и знаками зодиака.

– А можно предсказать будущее, пользуясь этой звездной картой и тем медным инструментом? – спросил он.

Тургут ответил не сразу.

– Этот инструмент и глобус, взятые вместе, можно использовать для вычисления положения звезд на момент рождения человека, а по этим данным можно предсказать его судьбу. Но – берегись! Пророк, да пребудет с ним мир, остерегает: «Смотрите и созерцайте все, что есть на небесах и на земле! Но откровения и пророчества бесполезны людям, которым не дано понять».