Текст книги "Крест и клинок"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Аллен задумался.

– Полагаю, полые шары были отлиты, а не выкованы. Литое железо взрывается с силой гораздо более разрушительной, разбрасывая мелкие осколки металла и причиняя больший ущерб. Но толщина стенки шара должна быть рассчитана точно, и количество пороха внутри тоже, и порох должен быть высшего качества. – Он вздохнул. – А это здесь непросто – добыть нужный порох для изготовления бомб. Я уже говорил, большая часть пороха, что хранится у нас на складе, порох восстановленный, и он не годится.

– Я работал на каменоломне в Алжире, – осмелился сказать Гектор, – и помню, как ненадежен был обычный гранулированный порох. Порох, который мы использовали на галере для заправки бомб, а также для заряда самой мортиры, был мельче и очень черный.

– А ты узнал бы его, если б увидел? – спросил Аллен.

– Думаю, да.

– Тогда пошли со мной, – скомандовал оружейник. – Остальные могут остаться здесь и налить себе еще по стаканчику. Мы ненадолго.

Аллен повел Гектора в низкое, приземистое здание без окон, наполовину заглубленное в землю, с необычайно толстыми стенами из камня. Отперев тяжелую дверь, он провел молодого ирландца на пороховой склад. Тот был на две трети пуст – примерно сотня бочонков и бочек стояла на полу.

Аллен прошел в дальний угол, где стоял один-единственный маленький бочонок. Наклонив бочонок на ребро, Аллен перекатил его поближе к распахнутой двери, к свету и вытащил затычку. Отсыпав немного пороху себе на ладонь, он подставил ее Гектору.

– Такой порох вы использовали для галерной мортиры? – спросил он.

Гектор взглянул на кучку черных гранул.

– Да, такой или очень похожий.

– Так я и подумал. Это французский порох. Самый лучший порох для пистолей, и найти такой трудно, – проворчал мастер.

Поставив затычку, он откатил бочонок обратно на место и вывел Гектора из порохового погреба. Когда Аллен старательно запер дверь, Гектор спросил:

– А вы сможете добыть такого пороха столько, чтобы хватило для бомб?

– Мы не можем сами изготовить порох такого качества здесь, а поставщик, скажем так, ненадежен, – ответил Аллен. Он икнул, и Гектор понял, что оружейник уже слегка пьян. – Это корсар, который заходит в Сали. В основном он действует в Атлантике, вблизи испанских берегов или даже дальше, в самом Ла-Манше. Сали устраивает его, когда у него появляется интересный товар на продажу. Он – наш соотечественник, который надел тюрбан, как и ты, хотя гораздо более основательно. Зовут его Хаким-мореход.

По спине у Гектора побежали мурашки.

– Хаким-мореход, – повторил он. – Это тот корсар, который взял меня в плен.

– Не держи на него зла. Похищение людей – основная часть его дохода, и он достаточно приличный человек.

Гектор старался, чтобы голос его звучал твердо.

– А я смогу как-нибудь встреться с ним?

Аллен настороженно взглянул на него.

– Ты ведь не собираешься ему мстить, а? Я бы не советовал.

– Нет, нет. Я только хочу задать ему пару вопросов. Как вы думаете, когда Хаким-мореход будет здесь опять?

– Невозможно сказать. Он приходит и уходит, когда ему вздумается. Он может появиться на следующей неделе, в следующем месяце или, может, вообще никогда, если утонет в море или умрет от чумы. Но у него есть одно свойство – там, где начинается война, он тут же появляется и первым приходит в порт с трофеями.

Гектор лихорадочно соображал, пытаясь найти еще какую-нибудь нить, которая могла мы привести его к мореходу.

– А порох, который он продает императору? Откуда он берет его?

– Думаю, у него хорошие связи на побережье Испании. Там множество маленьких бухточек, где можно назначить встречу с теми, кто не прочь продать боеприпасы по самой выгодной цене, и их не волнует, куда пойдет это оружие и этот порох.

– Но вы же говорите, что это порох французского производства. Как может Хаким его добывать?

– Пистольный порох – ценный товар. Он может пройти через несколько рук, от одного контрабандиста к другому, пока не попадет к кому-то вроде Хакима, у кого есть постоянный рынок сбыта для этого товара.

– И вам совершенно неизвестно, где могут быть эти контрабандисты и как они связываются с корсаром?

Оружейник испытующе посмотрел на Гектора.

– Зачем тебе так нужно встретиться с Хакимом?

– Он может помочь мне найти мою сестру. Ее захватили тогда же, и с тех пор я ничего о ней не слышал. Я поклялся, что найду ее.

Аллен немного подумал, а когда заговорил, в голосе его звучало сочувствие.

– Хотел бы я тебе помочь. Я знаю Хакима с давних пор, когда он пришел сюда, чтобы продать дрянные мушкеты. Я как-то спросил у него, не может ли он обеспечить мне поставку лучшего пороха, а он сказал, что посоветуется с каким-то человеком, кого он назвал то ли Тизонни, то ли Тизоном, не помню. Он никогда больше не упоминал этого имени, а я никогда не слышал о нем, во всяком случае в этих краях. И если контрабанда – основное ремесло этого Тизонни или Тизона, то это скорее его кличка, а не настоящее имя. Тогда отыскать его будет еще труднее, чем самого Хакима.

Гектор и оружейный мастер вернулись в оружейную, где увидели Дана, осматривающего мушкет из коллекции.

– Что ты о нем думаешь? – спросил Аллен.

– Именно такие ружья в ходу у меня на родине, среди моего народа. Я не думал, что найду здесь такое. Этому ружью по меньшей мере пятьдесят лет. У него старинный фитильный запал, – заметил мискито.

– Воистину, это так. Ты имел дело с ружьями?

– Дома на родине и немного в мастерской Галерного корпуса короля Людовика в Марселе.

Мастер-оружейник довольно фыркнул.

– Сболтнул лишнего, вот теперь и поработаешь. Помогать мне стряпать эту самую бомбу – толку мало, от тебя будет куда больше пользы, если ты присмотришь за английскими парнями здесь, в оружейной. Покажешь им, как чинить старое оружие. А твой друг-француз и этот немой бедолага пусть тебе помогают. Тем временем Гектор поможет мне соорудить для Мулая стенобитное орудие.

– Может, мне стоит для начала поговорить с другими уцелевшими, – предложил Гектор. – Они дойдут до Мекнеса через пару дней, и тогда я смогу расспросить их и получить какие-либо новые сведения. Они все сделают, чтобы поскорее освободиться. Мулай уже назначил меня посредником на переговорах об их выкупе.

– Именно такая причудливая мысль может развлечь императора, – согласился Аллен. – Наш друг Диас сообщит нам, когда прибудут пленные с галеры и где их поместят. Он бывает здесь почти каждый вечер, потому что ему и его дружкам по душе мой бренди.

* * *

Прошло еще несколько дней, когда Диас наконец доложил, что комит Пьекур и другие пленники с «Герасима» добрались до Мекнеса. Их поместили вместе с дворцовыми рабочими в камеры, встроенные в аркаду под дорогой, ведущей к королевским конюшням. На другой день к вечеру, когда все рабы возвращались с работ, Гектор отправился на поиски своего бывшего хозяина. Идя вдоль ряда из двадцати четырех арок, он заметил хорошо узнаваемую фигуру Якупа, начальника гребцов. Турок-отступник сидел на корточках, прислонившись головой к каменной кладке колонны, поддерживающей дорогу. Он был обнажен до пояса. Крест с раздвоенным основанием на его лбу был отчетливо виден. Когда Гектор подошел, из арки появились еще два человека, занятые разговором. Один – высокий, аскетического вида, и Гектор его не узнал. У другого была светлая кожа и низко подстриженные рыжеватые волосы. Это был Пьекур. На обоих были просторные рубахи и хлопчатые штаны – одежда рабов.

– Добрый вечер, комит, мне бы хотелось кое о чем переговорить с вами, – тихо сказал Гектор.

Вздрогнув, Пьекур прервал разговор и круто повернулся. При этом косые лучи вечернего солнца упали на лицо его собеседника, и Гектор увидел, что это, изначально красивое, лицо с правой стороны, от глаза и донизу, обезображено россыпью маленьких темно-синих пятнышек.

– Кто вы? – спросил Пьекур. Мгновение спустя в глазах его мелькнуло узнавание. – Ты ведь с галеры, а? Средний гребец, третья скамья, левый борт.

– Так точно, комит, – сказал Гектор. – Но теперь я состою на службе у мастера-оружейника и литейщика его величества Мулая Исмаила.

Рот Пьекура скривился в издевательской усмешке.

– Подумать только, мы уже встречались с твоим товарищем по скамье, темнокожим. Он расспрашивал нас сразу после того, как нас взяли в плен. Значит, еще одна из моих собак уцелела. Чего тебе нужно?

– Мне нужно поговорить с человеком, который занимался мортирой на «Святом Герасиме», а также с капитаном и всеми, кто может сообщить сведения об этом орудии.

Лицо Пьекура осталось бесстрастным.

– В таком случае тебя ждет разочарование. Мортирщика и капитана здесь нет. После того как галера затонула, капитан взял две корабельных лодки и направился на запад вдоль берега искать помощи. Бомбардир отправился с ним.

– А нет ли кого-нибудь еще, кто мог бы дать мне какие-нибудь сведения о мортире? Это помогло бы всем. Император расположен миловать тех, кто ему помогает.

– Это недостаточная причина ни для меня, ни для кого-либо другого, чтобы помогать неверным. Напротив, ты оказал бы себе немалую услугу, если бы послал весть в Алжир Ифраиму Коэну, еврею, который занимается выкупами. Как только он узнает, что нас держат здесь, он устроит наше освобождение. Я уже говорил об этом твоему темнокожему другу, и ты можешь получить хорошую награду. Позже ты и твои друзья по третьей скамье могли бы получить королевское прощение от его величества короля Людовика. У меня есть друзья, которые способны это устроить.

– Вы опоздали, Пьекур. Мулай Исмаил уже отдал приказ о вашем выкупе. А вести переговоры с его личным посредником по выкупам здесь, в Мекнесе, должен я.

Комит по-прежнему казался совершенно спокойным.

– За нас возьмут не слишком много. Здесь только я да младшие комиты и несколько простых матросов. Старшие ушли на лодках. Повторяю: чем быстрее ты пошлешь сообщение в Алжир, тем выгоднее для тебя.

В поведении Пьекура было что-то подозрительное. Он явно что-то скрывал.

– Я на минуту загляну в вашу камеру, – сказал Гектор.

Пьекур пожал плечами.

– Тебе не требуется мое разрешение.

Войдя в камеру, Гектор мгновенно вернулся в те времена, когда жил в Алжире в баньо. Проем арки с противоположной стороны был заложен сплошной кирпичной кладкой, а с этой стороны имелась двустворчатая дверь, которая запиралась на ночь. В результате получался высокий узкий колодец, куда свет и воздух проходили только через два маленьких оконца, расположенных высоко в дальней стене. Гектор огляделся, и его поразила чистота в камере. Наведшие эту чистоту люди подметали пол, уничтожая последние следы мусора. Все стояло на своих местах. Было очевидно, что обитатели этой камеры блюдут корабельные порядки. В качестве спальных мест французы соорудили койки из длинного бруса и циновок. Благодаря высоте камеры эти койки были четырехъярусными, и на верхнюю можно было попасть только по лестнице. Несколько кроватей были заняты людьми, отдыхавшими после трудового дня, в то время как другие играли в карты, сидя за самодельном столом между койками. Среди играющих в карты были два младших комита, подчиненных Пьекура, и парусный мастер, работавший на рамбаде. Они глянули на Гектора без всякого выражения и вернулись к игре. Юноше пришло в голову, что корабельные комиты и свободные матросы знали галерников, сидящих на веслах, лучше, чем эти последние знали обитателей полуюта. И Пьекур был прав, нигде не видно мортирщика, который мог бы ответить на вопросы о пушке и бомбах.

Выйдя из камеры, Гектор увидел, что Пьекур нарочно расположился так, что мог не обращать внимания на незваного гостя. Он сидел рядом с начальником гребцов, тоже прислонясь к колонне. У обоих глаза были закрыты, они грелись на солнышке, ожидая, когда узникам придется вернуться в камеры, где их запрут на ночь. А человека с лицом в рябинах нигде не было видно.

Возвращался Гектор уже в густеющих сумерках, и что-то его тревожило. Что-то он прозевал, не заметил. Пьекур был слишком холоден, слишком сдержан. Похоже, этим своим нарочито небрежным безразличием он пытался отвлечь внимание Гектора.

На следующий день он поделился своим беспокойством с Даном. Они стояли в оружейной, и мискито внимательно рассматривал длинный ствол старомодного мушкета. За верстаком по соседству Жак Бурдон разбирал устаревший спусковой механизм того самого ружья.

– Пьекур что-то скрывает, – говорил Гектор. – Или попросту врет.

– Ничего удивительного, – отозвался Дан. – В баньо, если помнишь, было разумное правило: с чужаком или с начальством языка не распускай – накличешь беду на себя или на своего друга.

– Но здесь что-то большее. Пьекур старался вовсе избежать разговора со мной. Такое впечатление, что кому-то из пленных известно о мортире слишком многое, но комит не желает, чтобы я обнаружил этого человека.

– А ты уверен, что мортирщика среди них нет?

– Совершенно уверен. Я внимательно все осмотрел. Его там нет. Впрочем, я узнал одного из тех, кто обычно работал на рамбаде.

– Вряд ли кто из матросов что-либо знает, – откликнулся Дан. Он поднял мушкет вверх, к свету, и заглянул в дуло. – Если помнишь, команда рамбады испугалась, что мортира или бомба на палубе взорвется, и во время испытаний держалась от рамбады подальше. – Он взял маленький напильник и поскреб ржавчину на стволе, после чего опустил мушкет и крикнул Бурдону: – Нет смысла налаживать курок, Жак! Это ружье проржавело так, что взорвется в руках у того, кто вздумает из него стрельнуть. Пусть кто-нибудь из парней отдраит его и поставит обратно в стойку, чтобы оно выглядело как новое, если Мулай нагрянет сюда с проверкой. Только ни в коем случае нельзя пускать его в дело. Я запрещаю.

– Это одно из тех ружей, которое я когда-то получил от Хакима-морехода, – заметил Аллен. Он только что вышел из своей выгородки и направлялся в литейную, где новую медную кулеврину должны были извлечь из формы. – Эти мушкеты были сделаны специально для продажи за границу. Дрянь и дешевка.

Повернувшись к Гектору, мастер спросил, узнал ли тот что-либо новое о галерной мортире. Когда же Гектор признался в своих подозрениях, что комит-француз с «Герасима» о чем-то умалчивает, Аллен предложил пойти другим путем.

– Почему бы тебе не сходить к Йосефу Маймарану, посреднику Мулая по выкупам? Поговори с ним. Он очень неглуп. Выясни, не может ли он предложить какой-либо способ надавить на комита и заставить его говорить. Я очень хорошо знаю Йосефа, потому что получаю бренди и спирт от евреев, поскольку только они имеют право на перегонку. Я пошлю с тобой кого-нибудь из этих английских мальчишек, он проводит тебя до дома Маймарана. Живет он, конечно, в еврейском квартале, так что тебе придется объявить стражнику у ворот, к кому и зачем ты идешь.

* * *

Меллах, еврейский квартал, располагался в глубине лабиринта узких улочек в тылу дворцового города, и парнишка, проводник Гектора, получал страшное удовольствие, объясняя, что название сие означает «место соли», поскольку еврейским мясникам вменено в обязанность засаливать головы предателей, прежде чем эти головы будут выставлены на городских воротах. Юнцу к тому же удалось заблудиться, и только следуя за незнакомым человеком в черной еврейской ермолке и плаще, при этом босоногом – мальчик объяснил, что евреи ходят босыми по повелению Мулая, – они наконец добрались до ворот в стене, окружающей еврейское гетто. Здесь Гектора и его провожатого впустили, получив небольшую мзду.

Дом Йосефа Маймарана стоял в конце узкого проулка, а неказистую, некрашеную дверь, слишком заглубленную в стену, легко было не заметить. Неказистый вид дома вполне соответствовал таковой же внешности его владельца, который встретил и приветствовал гостей весьма настороженно. Маймарану было никак не меньше шестидесяти, и столь печального лица Гектор, пожалуй, никогда еще не видел. Под скорбными глазами лежали глубокие тени, а уголки маленького рта под выступающим носом, всегда опущенные, изображали вечное уныние. Гектору пришлось напомнить себе, что Йосеф Маймаран, по словам Аллена, – один из богатейших людей Марокко. Его богатство помогло Мулаю прийти к власти, и он был признанным главой еврейской общины. Это значило, что ему не привыкать ходить по острию ножа. Нередко, когда Мулай нуждался в деньгах, от Маймарана ждали, что он извлечет средства из кошельков своих товарищей-евреев, и он не смел даже заикнуться о возвращении хотя бы гроша из суммы, одолженной императору: ведь попробуй он заикнуться, тут же попал бы в лапы Черных стражей.

– Я пришел поговорить о пленниках с французской галеры «Святой Герасим», – осторожно начал Гектор. – Император повелел мне помогать вам в переговорах об их выкупе.

– А разве я этого не знаю? – ответил Маймаран, который делал свои деньги на том, что всегда был осведомлен о самых последних прихотях императора.

– Еще он пожелал иметь осадное орудие, подобное тому, что находилось на галере, и для этого мне поручено получить сведения от пленных.

– И вам это удалось?

– Пока нет. И я подумал, нельзя ли уменьшить величину их выкупа в обмен на сотрудничество в этом деле.

– Это предположение чревато, – заметил еврей и, глядя на молодого ирландца, стоящего перед ним, подумал, понимает ли этот молодой человек, как может разъяриться Мулай, узнав, что его лишили полного выкупа?

– Шон Аллен полагает, что вы сумеете предложить другой выход.

Маймаран сделал вид, что обдумывает предложение. На самом же деле он уже решил увильнуть от всякого решения. И он развел руками, изобразив беспомощность.

– На данный момент я даже не знаю, чем могу быть вам полезен. Мне слишком мало известно об этом. Не мешало бы выяснить побольше о пленных французах – нужны любые подробности, которые помогли бы мне подсчитать размер выкупа.

Гектор огорчился.

– А не стоит ли связаться с другими посредниками? Некий Пьекур, старший у этих пленных, дважды просил меня, чтобы кто-нибудь послал весть об их пленении в Алжир. Очевидно, там есть кто-то – некий Ифраим Коэн, который может ускорить их освобождение.

На этот раз нерешительность Маймарана была вполне искренней. Предложение Гектора удивило его. Конечно, Маймаран знал, что в Алжире делами и переговорами о выкупах ведает семья Коэн. Он уже входил с этими людьми в сношения, хотя не по выкупам, а по торговым делам. И снова еврей проявил осторожность.

– А этот Пьекур сообщил вам, по какой именно причине нужно снестись именно с Ифраимом Коэном?

– Нет. Он только просил, чтобы кто-нибудь связался с ним.

– Странно…

«Это очень странно, – подумал Маймаран, – что какой-то комит из французского Галерного корпуса хорошо знает, кто есть кто среди главных посредников по выкупам в Алжире».

– Опять-таки, не кажется ли вам, что об этих французах следует узнать побольше? Один из моих помощников посетит их и, оценив величину выкупа – он в этих делах знаток, – доложит мне. Пока же советую вам разузнать о них все, что сможете. Вы же сами сказали, что такова воля императора – чтобы вы действовали как посредник, не так ли?

Последним замечанием Маймаран возложил всю ответственность на Гектора и на этом закончил беседу.

* * *

Луис Диас сидел в кабинете Шона Аллена, когда туда вернулся Гектор, и усмешка на лице испанца мало соответствовала разочарованию в голосе оружейника.

– Только-только император пожелал получить разрушитель крепостей, – говорил Аллен, – и вот тебе на: вдруг извещает, что ему желательно устроить огненную фантазию. Это значит, что нам придется потратить часть наших малых запасов пистольного пороха и для опытов с бомбами его останется еще меньше.

Гектор испугался.

– Неужели император хочет выстрелить кем-то из пушки?

Диас громко рассмеялся.

– С чего ты взял?

– В алжирском баньо турки-стражники обвиняли нас в фантазиях, если мы делали или говорили что-то неподобающее.

– Здесь, слава богу, под «фантазией» понимают совсем другое, – успокоил оружейник. – Здесь устраивают такую «фантазию», от которой наш друг, помешанный на лошадях, приходит в восторг. В ней участвует множество весьма возбужденных всадников, гарцующих на лошадях и палящих из ружей в воздух. Это эффектно и расточительно. Называется Лааб аль-Баруд, или Пороховая игра, и требует уймы пороха.

Луис Диас ухмыльнулся еще шире.

– Шон, хватит ворчать. Наш молодой друг заслужил выходной – пусть отдохнет от этой продымленной дыры. Я возьму его и его товарищей посмотреть на представление. А тем временем, будьте так добры, выдайте мне полбочонка хорошего пистольного пороха, чтобы я без лишних проволочек доставил его в королевские конюшни. Фантазия назначена на сегодня, после вечерней молитвы. На болтовню не осталось времени.

Когда Гектор с товарищами под водительством Диаса двинулись прочь от арсенала, а за ними по пятам шел слуга, ведущий мула, груженного драгоценным порохом, Диас продолжал с не меньшим воодушевлением:

– Фантазия – воистину нечто необыкновенное. Вы никогда ничего подобного не видели. Две или три сотни первоклассных всадников на самых лучших лошадях в мире…

Они подошли к дороге, проложенной над головами пленных христиан, и Диас посоветовал ждать здесь.

– Это самое лучшее место для тех, кто хочет увидеть наше представление. На подготовку уйдет часа два, не меньше, а вы тем временем можете провести время с вашими бывшими дружками по галере. Сегодня ведь нерабочий день, и у них тоже выходной. Однако оставьте здесь кого-нибудь, пусть держит ваши места, потому что скоро сюда набежит целая толпа.

Остался Дан, а Гектор с Карпом и Бурдоном спустились в низину и направились к той арке, где помещалась команда «Герасима». Они задумали подвергнуть Пьекура перекрестному допросу, но когда добрались до камеры, некий угрюмый обитатель сообщил им, что комита нет, равно как нет и начальника гребцов. И никто из французов не мог сказать, куда они подевались. У Гектора создалось такое впечатление, что команде было приказано не отвечать ни на какие вопросы и всячески препятствовать ему, Гектору, если он вновь объявится здесь со своими вопросами. Только Бурдон, когда вору удалось разговорить своих соотечественников – они его не узнали, – смог выяснить, что комит и начальник гребцов отправились к мессе.

– Стало быть, у них там, в последней арке, устроена тайная часовня. Служат два француза-священника. А в Мекнес они приехали, чтобы вызволить из плена еще каких-то французов. Мулай заставляет их ждать уже несколько месяцев и что-то темнит насчет размера выкупа. А они тем временем устраивают тайные службы. И комит и еще два человека с галеры теперь как раз там.

– Карп, пойдем-ка в часовню, посмотрим? – попросил Гектор. – Кажется, одному мне являться туда опасно. Жак, а ты, пожалуй, постоишь снаружи да поглядишь. Предупредишь нас, если заметишь, что ловушка может захлопнуться.

Все трое направились к дальней арке. Она была гораздо меньше остальных, и в ней имелась деревянная дверь. Гектор тихо приоткрыл ее и проскользнул внутрь, Карп следом за ним.

Скоро их глаза привыкли к почти полной темноте. Служба была в разгаре. Эта небольшая узкая камера могла вместить в себя не более двух десятков прихожан. Все они, теснясь, стояли на коленях, лицом к переносному алтарю, поставленному у противоположной стены. Перед алтарем, тоже на коленях, стоял священник, молитвенно сложив руки. В этой каморке окон не имелось, свет шел только от одной-единственной свечи на алтаре. Она освещала крест, сделанный из плетеной соломы и прикрепленный к стене. В густом сумраке невозможно было разглядеть ни лиц, ни одежд молящихся. Казалось, все они – в одежде невольников, хотя Гектору показалось, что он узнает широкие плечи начальника гребцов. Никто из прихожан, погруженных в молитву, не повернул головы, все тихо вторили молитвенным взываниям священника.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Гектор опустился на колени. Рядом с ним преклонил колени Карп. Люди стояли так тесно, что колени их едва не касались голых пяток впередистоящих. Гектор склонил голову, удивляясь истовости молящихся. Дышать в часовне было нечем – запах сгрудившихся тел бил в нос. Юношу восхищала и храбрость священника, который рисковал головой, устраивая подобные службы, и пылкая преданность его паствы.

Не сразу он осознал, что Карп, стоявший бок о бок с ним, как-то дергается. Поначалу это была только легкая дрожь, но скоро она превратилась в явные телодвижения, непроизвольные содрогания, сотрясавшие все тело. На мгновение Гектору почудилось, что у Карпа припадок. Глаза болгарина были широко распахнуты. Он вперил взгляд в землю с таким ужасом, будто увидел там нечто невообразимое. Гектор пытался понять, что же так напугало его товарища. В полутьме он различил ноги человека, стоявшего на коленях прямо перед Карпом, и, вглядевшись внимательнее, заметил на подошвах этих ног клейма. Кто-то выжег в плоти по кресту, оставив глубокие шрамы.

Опасаясь, что Карп привлечет к ним внимание, Гектор, чтобы успокоить болгарина, тихонько тронул того за плечо. Карп повернул к нему страдальческое лицо, и Гектор жестом показал, что им следует выйти. Тихо поднявшись на ноги и по-прежнему не отпуская Карпа, Гектор открыл дверь, и они вышли на дневной свет. Заглянув в лицо болгарина, Гектор увидел в его глазах слезы. Немого все еще била дрожь.

– Что случилось, Карп? В чем дело? – осторожно спросил Гектор.

Болгарин невнятно и сдавленно мычал, невозможно было понять – от ужаса или от ярости. Что-то подсказало Гектору, что разумнее будет, если его и болгарина не увидят рядом с часовней.

– Нам лучше уйти, – сказал Гектор. – Подальше от греха.

Бурдон был с ними, и болгарин потихоньку начал приходить в себя, однако грудь его все еще вздымалась, и он горестно всхлипывал. Вдруг он наклонился и снял с ноги сандалию. Подняв ногу, он начертил на подошве знак креста, потом указал на свой изуродованный рот, и из гортани его вырвался неистовый вопль.

– Человек с клеймом на подошве как-то связан с твоим вырванным языком, да? – спросил Гектор.

Карп неистово закивал. Присев на корточки, он начертил на земле корабль, галеру. Потом пометил флаг с крестом и, тыча пальцем в него, глухо и мучительно взревел.

– Он с галеры? С нашей галеры?

Карп кивнул.

– Карп, когда мы вернемся в оружейную и успокоимся, Дан своим пером и бумагой сможет помочь тебе объяснить, что именно ты хочешь сказать.

И тут они услышали крик. Дан, перегнувшись через ограждение дороги, звал их сверху:

– Давайте сюда. Сейчас начнется фантазия. Скорее!

Гектор, Бурдон и Карп поднялись на дорогу, а там уже собралась целая толпа зрителей. В основном – придворные из свиты Мулая, но были здесь и чужеземцы, в том числе знакомые им три испанца, кавалеристы, что жили на постое в одном доме с Диасом. Все, теснясь, смотрели в сторону королевских конюшен. Гектор занял место с краю, откуда мог видеть подножия арок и наблюдать за дверью тайной часовни. Вскоре из нее стали выходить люди. Служба, должно быть, кончилась, и паства стала расходиться. Они появлялись по двое и по трое и с оглядкой поспешно уходили. Было очевидно, что священник велел им по возможности не привлекать к себе внимания. Гектор увидел начальника гребцов – его приземистую фигуру невозможно было не узнать, хотя он и старался не выходить из густой тени, отбрасываемой лучами заходящего солнца. Рядом с ним шел Пьекур. И опять его сопровождал тот же высокий человек, которого Гектор уже видел, когда в первый раз явился сюда. Наконец вышел священник, прижимавший к груди ящик, который, скорее всего, и был складным алтарем.

А по толпе за спиной вдруг пробежал взволнованный шепот, и, обернувшись, Гектор увидел, что все смотрят на начало широкой дороги у самых королевских конюшен. Там что-то происходило, поднялось низкое облако пыли. Он присмотрелся, и пыльное облако прямо на глазах превратилось в наездников, выстроившихся в ряд во всю ширину аркады и неторопливо подвигающихся вперед. Когда всадники подъехали ближе, Гектор обнаружил, что все они одеты в белое – одеяния колыхались и реяли вокруг них. Вот уже стал слышен глухой топот множества копыт – не одной сотни, и Гектор понял, что за первым эскадроном движутся другие. Ряд за рядом всадники выступали вперед. Вдруг, как по команде, все кони передового отряда разом перешли с шага на полный галоп. Они скакали прямо к зрителям, словно вознамерились их растоптать. А наездники начали гикать и кричать, вставать в стременах и размахивать мушкетами. Иные из них на всем скаку подбрасывали ружья в воздух и ловили. Земля задрожала под копытами набегающей конницы, и сердце Гектора гулко забилось. Конники были совсем близко. Уже можно было рассмотреть великолепную упряжь – высокие седла, покрытые парчой, сбрую и поводья из кожи с золотым тиснением, бархатные седельные сумки, отороченные золотой и серебряной бахромой с кистями, широкие нагрудные перевязи с филигранью. Уже отчетливо слышались крики наездников, понуждающих своих лошадей ускорить галоп. Гектор невольно попятился, ожидая, что вот сейчас летящая лавина всадников врежется в толпу. И тут один из наездников, пожилой человек, скакавший крайним, подал сигнал. И все, как один, всадники первого ряда взяли мушкеты наизготовку, держа двумя руками перед грудью так, что дула проходили точно между лошадиными ушами, и выпалили. Раздался слитный оглушительный залп, воздух наполнился клубами дыма, пронизанного дугами искр от горящих пыжей. В тот же миг передний ряд всадников, натянув поводья, остановил и поднял на дыбы лошадей всего в нескольких ярдах от зрителей. Еще одно прикосновение к поводьям – и животные развернулись на месте и помчались прочь, и просторные одеяния всадников реяли позади них, и торжествующие крики звенели в ушах толпы.

Снова и снова, ряд за рядом всадники бросались в «фантазию», стреляли из мушкетов, разворачивались и скакали прочь, чтобы перегруппироваться и вновь броситься в атаку. Оправившись от удивления, Гектор начал разбираться в узоре их движения. Всего было десять эскадронов, каждый совершал свои маневры на полном скаку, а в общем и целом под седлом была тысяча лошадей. Каждый эскадрон имел свои отличия – цвет уздечек, размеры и масть лошадей. Один эскадрон отличался особенным великолепием. Он состоял в основном из лошадей самой светлой палевой масти. Хвосты и гривы животных отросли почти до земли и красиво струились, и слаженность их движений была доведена до полного совершенства. В этом бледно-палевом эскадроне выделялись три лошади. Две гагатово-черных, а третья – красивой пепельно-белой масти в черную искру. Каждый раз, когда этот эскадрон бросался в атаку, эти три лошади вырывались на несколько шагов вперед, а правил ими один наездник. Животные были необыкновенно выученные, они держались бок о бок при полном броске и позволяли своему наезднику прыгать из одного седла в другое, время от времени подкидывая мушкет в воздух и снова его ловя. И именно этот всадник, скачущий во весь опор впереди эскадрона прямо на толпу, – именно он давал команду к пальбе. Этот же эскадрон конников, которые в сгустившихся сумерках стали похожи на привидения, третьим заездом завершил «фантазию», а его предводитель остановился так близко от Гектора, что до лица юноши долетели брызги пены из конской пасти – то был пепельно-белый в искрах, – и только в этот миг Гектор понял, что на коне сидит сам Мулай Исмаил.