Текст книги "Падшие. Начало (ЛП)"
Автор книги: Тилли Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Вы все? – прошептал Джозеф. – Вы все хотите… убивать?
Один за другим его соседи по комнате расселись вокруг него на полу, оставаясь в поле его зрения, чтобы израненному Джозефу не пришлось двигаться. Вара кивнул и небрежно откинулся на соседнюю кровать.
– Как я уже сказал, мне хочется прикончить сразу несколько человек. Мне снится это каждую ночь, – вздохнул он. – Только нужно сперва отсюда выбраться.
Когда он увидел на лице у Вары убежденность, у Джозефа участилось дыхание.
– Меня тянет убивать тщеславных и самовлюблённых.
Джозеф перевёл взгляд на Уриила. Мальчик презрительно скривил губы. Уриил был самым угрюмым из всех. И казался самым злым.
– Показушников и себялюбцев. Я прикончу их всех.
У Джозефа мороз пробежал по коже.
– Из-за чего ты оказался здесь?
Уриил ухмыльнулся.
– Размозжил одному самовлюбленному уроду голову о зеркало и осколком битого стекла вспорол ему запястья. Он месяцами меня бесил.
У Джозефа ёкнуло сердце.
– Он… он умер?
Всё веселье Уриила мигом улетучилось.
– Нет. Но в идеале он должен был умереть.
Джозеф взглянул на Вару.
– Отравил футбольную команду крысиным ядом, – словно прочитав мысли Джозефа, сказал он.
Джозеф удивленно распахнул глаза. Он слышал о болезни, поразившей выигравшую команду. Но…
– Так это был ты?
Вара кивнул и рассмеялся.
– Никто из них не умер. Я неправильно рассчитал количество. Но было забавно наблюдать, как все они в дикой агонии падали на пол. Я до сих пор иногда по ночам прокручиваю это в голове.
Тут он резко посерьёзнел.
– Я больше никогда не совершу такой ошибки. В следующий раз все мои жертвы умрут. И надеюсь, медленной и мучительной смертью.
– А мне просто хочется иметь то, что есть у других людей, – сказал Села, завладев вниманием Джозефа. Он провел руками по своей коротко стриженной голове. – Мне нравится творить.
Джозеф нахмурился, не понимая, что в этом такого, и почему он оказался в Чистилище. Села, видимо, заметил его замешательство, и добавил:
– Мне нравится творить искусство из частей тел других людей.
Джозеф побледнел.
– Я уже собрал палец и ухо, но тут меня поймал отец Маккарти, – глаза Селы заволокло тьмой. – Когда-нибудь я создам совершенное произведение искусства.
По тому, как мальчик сжал губы и опустил глаза, Джозеф понял, что разум Селы терзает что-то ещё. Но ему не хотелось знать, что. Он сомневался, что сможет и дальше слушать извращенные фантазии мальчиков, которых уже считал друзьями.
– А мне хочется душить. Сдавить девушке шею и смотреть, как она умирает.
Рафаил уставился на шнурок у него на пальце. Он наматывал его виток за витком, от чего верхняя фаланга стала синей. Это во многом объясняло, зачем ему шнурок. Рафаил ухмыльнулся, и у него запылали щёки. Не от стыда, а от чего-то, напоминающего неодолимое желание.
– И в идеале, я бы при этом её трахнул.
Джозеф закашлялся, и Рафаил снова принялся наматывать шнурок на палец.
– Я душил одного мальчика верёвкой от колокола, пока он не отключился. Но не успел довести дело до конца. Мне помешал отец Куинн.
У Джозефа голова шла кругом от изумления и ужаса, о котором рассказывали его соседи по комнате.
– А я не могу сдерживать себя, – раздался вдруг уставший и слабый голос Дила.
При виде опустошенного выражения лица Дила, Джозеф почувствовал, как его грудь пронзил острый укол грусти. Мальчик поднял удерживающую его цепь.
– На меня что-то находит, и не успеваю я опомниться, как уже причиняю людям боль.
– Тебе это не нравится? – тихо спросил Джозеф, огорченный тяжелой участью своего друга.
Глаза Дила вспыхнули.
– В том-то и проблема, Гавриил. Я это обожаю, – Дил наклонился к нему, и его цепь, идущая из другого конца комнаты, натянулась до предела. – Я ради этого живу. И жду момента, когда желание станет непреодолимым. Мне хочется убивать одного человека за другим. Снова и снова, и с каждым разом все беспощаднее.
Села положил руку ему на плечо. Дил закрыл глаза и глубоко вздохнул. Через несколько секунд он, похоже, успокоился. Снова взглянув Гавриилу в глаза и, убедившись, что завладел всем его вниманием, Дил произнёс:
– Не могу дождаться того дня, когда полностью потеряю контроль и стану, наконец, тем, кем являюсь на самом деле.
На его губах мелькнула улыбка.
– Гавриил, я не хороший. И не собираюсь им становиться.
Джозеф проглотил подступивший к горлу ком. Потому что он видел это в глазах Дила. Видел жажду смерти, чувствовал его потребность убивать.
Джозеф всегда знал, что в мире живет зло. Находиться рядом со столь злобным пренебрежением к человеческой жизни было просто невыносимо. Но он не мог заставить себя ненавидеть этих мальчиков. Ненавидеть их желания – да. Но не их самих.
Все мальчики повернулись к Михаилу. Он смотрел на пузырек с кровью Люка. Джозеф даже засомневался, слышал ли он вообще их разговор, пока Михаил не склонил голову набок и не произнёс:
– Я хочу выкачать из человеческого тела кровь.
Михаил жадно облизал губы.
– И всю ее выпить, – он поднял глаза и встретился взглядом с Джозефом. – Это все, о чем я думаю.
Джозеф перестал дышать, его грудь словно сдавило неподъемным грузом, сокрушив его последнюю возлагаемую на брата надежду. Правда о сокровенных желаниях Михаила оказалась такой же удушающей, как и намотанный на палец шнур Рафаила.
Это было чёткое осознание того, что его брат убийца. Разница состояла лишь в том, что Михаил пока ещё не успел никого убить. Но что-то глубоко внутри подсказывало Джозефу, что представься ему такая возможность, и он непременно это сделает. Они все это сделают. Каждый из них.
Джозеф задумался, а что, если Бретрены правы? Что, если в душах этих мальчиков действительно живут демоны. В Библии говорилось об одержимости, и у него из головы не выходила мысль о вере отца Куинна в миссию испанской инквизиции.
– Я не такой, как ты.
Всё внимание Джозефа вновь переключилось на Михаила. Младший брат больше ничего не сказал. Но и этого уже было достаточно. За эти несколько минут брат сказал ему больше, чем за всю жизнь.
И он был прав. Джозеф совершенно не был на него похож… как и на остальных мальчиков. Сама мысль о том, чтобы причинить кому-нибудь вред, казалась Джозефу отвратительной. Это разбивало ему сердце. И все же он знал, что не сможет их бросить. Иисус жил с грешниками. Праведный путь – идти бок о бок с этими мальчиками… с его братьями.
Он их не оставит.
– Никто никогда не пытался нас спасти.
Джозеф повернулся на голос Дила.
– Ты сделал себе только хуже. Они не любят, когда им перечат, – добавил Села.
Джозеф сжал в кулаке простынь, покрывавшую тонкий, неудобный матрас.
– Мне плевать. Я буду бороться с ними каждый день, пока мы здесь. С ними со всеми. Даже с теми, о существовании которых я до сегодняшнего вечера не подозревал.
– Когда-то они были такими же, как мы, – рядом с ним на кровать присел Уриил. – Из них удалось изгнать злых духов. Они очистились от своих греховных желаний и начали новую миссию – присоединились к Бретренам.
Услышав такое откровение, Джозеф выдохнул. Мэтью был прав. Некоторые вернулись в приют Невинных младенцев, но в каком состоянии? Какой ценой?
– В свой восемнадцатый день рождения ты должен будешь решить, присоединиться к Бретренам или нет. Присягнуть им и все время жить под их бдительным присмотром. Каждый день неустанно бороться со внутренними демонами, – Уриил холодно улыбнулся, словно и не собирался избавляться от этой злобы.
– Или что? – прошептал Джозеф.
– Или умрёшь, – Рафаил поднял глаза от накручивающейся на палец веревки. – Зайдёшь в комнату пыток и никогда уже оттуда не выйдешь.
– Я этого не допущу.
– Ты их не остановишь, – сказал Села.
– Остановлю, – сказал Джозеф, и в его голосе прозвучала уверенность. – Они никого из вас не убьют. Обещаю.
Вара подошел ближе и встретился взглядом с Джозефом. Казалось, его зеленые глаза глядели прямо в честную душу Джозефа.
– Гавриил…, – задумчиво сказал он. – Единственный защитник Падших. Единственный непорочный ангел в море беспросветных грешников.
– Что за Падшие? – спросил Джозеф.
– Ангелы, – сказал Дил, указав на шестерых собравшихся вокруг кровати мальчиков. – Мы все. Ангелы, вставшие на путь зла. Мы Падшие. Совсем как самый первый мятежник Люцифер, не захотевший преклониться перед Богом – так отец Куинн сказал. Не мы.
– Забудь, кем ты был до этого. Теперь ты Гавриил, – улыбнулся Вара.
На этот раз его улыбка не была холодной; она скорее выражала что-то вроде одобрения от того, кого Джозеф считал, пожалуй, самым порочным и сложным.
– Ты один из нас. Наш белокурый, голубоглазый блюститель Священного пути.
Джозеф… Нет, Гавриил вздохнул и кивнул, принимая эту истину, эту роль. Джозефа больше не существовало. Теперь он стал Гавриилом. Одним из Падших. И тем, кто их всех спасет. Он еще не знал, как. Но он это сделает. Непременно.
Гавриил прижал к животу колени и задышал, превозмогая боль. Он услышал, как остальные мальчики вернулись к своим кроватям, и закрыл глаза. Но как только он это сделал, на него потоком обрушились события этого дня. Он увидел стоящих на коленях мальчиков, надвигающихся на них голых Бретренов. И почувствовал отца Куинна… его дыхание у своего уха… на себе… в себе.
Чтобы прекратить эти жуткие образы, Гавриил резко распахнул глаза, и вдруг увидел присевшего к нему на кровать Михаила. Кровать была маленькой, и Михаил задел рукой его сцепленные ладони. В этой позе эмбриона, в которой находился Гавриил, его руки казались сложенными в молитве. Может, так оно и было. Каждую ночь он молился Богу, чтобы их нашли и помогли выбраться из этого ада. Гавриил верил. Он точно знал, что Бретрены никакие не Божьи люди. И все еще верил в добро. В милосердного и оберегающего Господа.
Михаил лег рядом с Гавриилом. Не говоря ни слова, он уставился в потолок, но Михаилу и не нужно было ничего говорить. Взглянув на своего младшего брата, Гавриил почувствовал, как к горлу подступил огромный ком. Брат пришел к нему, когда он оказался в беде. Михаил напрягся всем телом и стиснул зубы. Но все равно он был рядом с Гавриилом. Он был рядом… совсем, как и сегодня вечером, когда Гавриила лишили человеческого достоинства.
Гавриил не знал, сколько прошло времени, прежде чем он прошептал:
– В ту ночь, когда ты напал на Люка.
На лице у Михаила не дрогнул ни один мускул.
– Когда ты меня душил…, – Гавриил сглотнул вставший в горле комок. – Ты собирался остановиться? Скажи мне правду. Ты думал остановиться?
Михаил намотал на руку кожаный шнурок с висевшим на нём пузырьком с кровью. Гавриил вздохнул, понимая, что Михаил не ответит. И все же он ждал. Молился, что случится чудо, и он заговорит. Потеряв всякую надежду, Гавриил уже хотел было закрыть глаза и сдаться навалившемуся на него изнеможению, когда Михаил вдруг произнес:
– Я бы остановился.
Гавриил замер, не сводя с Михаила глаз. У Михаила раздувались ноздри.
– Тебя я бы не убил. Но только тебя.
Тогда, в той комнате со свечами, Гавриил изо всех сил сдерживал слёзы. Не хотел, чтобы Бретрены обрадовались, увидев, что он все же сломался. Но сейчас в кровати, рядом с братом, после стольких лет признавшимся, что ему не все равно, Гавриил дал волю слезам. Михаил закрыл глаза и заснул. Но Гавриил не спал. Вместо этого он смотрел на брата и обводил взглядом остальных Падших. Мальчиков, стремящихся убивать. Мальчиков, избравших не свет, а тьму. Потерянных мальчиков. Мальчиков, у которых в этом мире не осталось никого и ничего, даже надежды.
И вот тогда ему все стало ясно. Путь Гавриила, усыпанный камнями и глыбами смятения, внезапно расчистился и стал прямым и понятным. Такова была его судьба. Этого хотел от него Бог. Он почувствовал своё призвание. Почувствовал лёгкое покалывание в руках и ногах. И когда он с готовностью принял на себя эту миссию, то почувствовал, как Бог окутал его своим теплом. Он стал пастырем. И не важно, насколько велики грехи этих мальчиков, они всё равно Божьи дети.
Гавриил защитит Падших от Бретренов.
И он верил, что Бог поможет ему найти выход.
Глава седьмая
Три года спустя...
Гавриил, пошатываясь, брел назад по коридору. От вывиха у него безвольно висела рука, плечевая кость выступала вперед. Его снова поднимали на страппадо. (Страппадо – пытка посредством подвешивания тела жертвы с одновременным разрыванием суставов. Применялась в Европе и в Российской империи в XIV—XVIII веках – Прим. пер.) Связали веревкой запястье и подвесили к потолку. От ослепительной боли в вывихнутом плече стало трудно дышать. С ним часто это проделывали. И все же легче от этого не становилось.
И через два дня он должен был принять решение.
За ним захлопнулась дверь в комнату. Он подошел к кровати Уриила, и тот встал. Гавриил безмолвно повернулся, а Уриил тем временем взял его за руку и вправил ему плечо. Гавриил дышал, превозмогая мучительную боль. Но он выдерживал и более страшные пытки. Изо дня в день выдерживал более страшные пытки.
– Он с тобой говорил? – спросил Уриил.
Гавриил кивнул.
– И что?
Гавриил тяжело вздохнул.
– Я сказал ему, что присягну, – его взгляд скользнул к Михаилу, который лежал на кровати, уставившись в потолок. – Чтобы вам помочь, мне необходимо находиться рядом. Это мой единственный выход… единственная возможность вытащить всех нас отсюда.
Годы. Гавриил годами ждал шанса их спасти, освободить из этой адской дыры. Но за все это время ему не подвернулось ни одной возможности, лишь всё те же пытки, изгнание нечистой силы и ночи в комнате со свечами, где его ставили на колени или прижимали к полу, а отец Куинн «очищал его своим семенем». Временами Гавриил пытался вспомнить, каким он был до Чистилища. Но теперь та жизнь казалась ему чужой. Алтарник, всем сердцем преданный своей вере и любимым священникам. Священникам, которые затем над ним надругались.
Вся комната напряженно прислушивалась к их разговору. Бретренам приходилось творить чудовищное зло. Гавриил никогда бы не сделал ничего подобного. Даже если он присягнет, времени у него будет не так уж много. Как только он откажется выполнять приказ, его накажут. Но если он не присягнет… его убьют.
Выбора не было.
Гавриил подошел к своей кровати. Потер глаза тыльной стороной ладони. За все время пребывания в Чистилище он ни на секунду не терял веры. Веры в то, что этот путь предначертан ему Богом, и он должен его пройти. Он знал, что Бретрены действуют вне ведома Католической церкви. Отец Куинн, да и остальные не раз это признавали. Гавриил верил, что, если Папа узнает об этих бесчинствах, об отделившейся от Церкви секте, священникам несдобровать. Гавриил по-прежнему взывал по ночам к Богу, моля о помощи, моля о том, чтобы Бретренов обнаружили. Он все еще верил, что все они как-нибудь спасутся. Даже если они совершенно беспомощны, у него еще оставались молитва и вера. Уж этого Бретренам у него не отнять. Они и так уже лишили Гавриила гордости, самоуважения и осквернили его тело.
Душу он им не отдаст.
Когда наступило утро его Дня рождения, он никак не мог унять дрожь. Гавриил понятия не имел, в чём заключалась церемония посвящения в Бретрены. Одеваясь, Гавриил услышал за дверью громкие голоса. Он повернулся к собравшимся у его кровати Падшим.
– Я вас освобожу, – сказал Гавриил, услышав приближение торопливых шагов. – Верьте мне. Я всех нас освобожу.
Падшие не ответили. Вара ухмыльнулся, явно усомнившись в обещании Гавриила. Гавриил его за это не винил. Ничто никогда не складывалось в их пользу. Души Падших были темны. Он это знал. Знал, что кое-кто из них мог возразить, что их вообще не следует выпускать во внешний мир. Он не питал никаких иллюзий и не сомневался, что как только им выпадет такая возможность, они тут же кого-нибудь убьют. Но за те три года, что он с ними прожил, они стали его семьей. Его братьями.
Не ему их судить. У него нет такого права.
Дверь открылась, и вошел отец Куинн. Гавриил постарался не выдать своего удивления. Отец Куинн был первосвященником. Он никогда не приходил в комнату за Падшими.
Целых три года Гавриил находился в его личном ведении.
– Гавриил.
Голос отца Куинна прогремел в комнате, словно удар хлыста. Священник казался взволнованным. Гавриил никогда его таким не видел.
– Живо! – заорал отец Куинн.
Гавриил прищурился, какое-то шестое чувство подсказывало ему, что что-то здесь не так. Он повернулся к Михаилу. Взгляд брата как всегда оставался безучастным, но Гавриил все равно проговорил:
– Держись, Михаил. Будь сильным.
Когда на нем на несколько секунд замерли голубые глаза Михаила, и в них блеснуло понимание, в груди у Гавриила растеклось приятное тепло. Затем Гавриил пересек комнату и вышел от мальчиков, которых поклялся защищать. Отец Куинн захлопнул за ними дверь, и Джозеф понял, что прямо сейчас завершилась еще одна глава его жизни. Гавриил пошел по коридору за отцом Куином. Но когда они свернули налево, в нем зародилось подозрение и беспокойство. В отдалении показалась дверь… очень знакомая дверь. До этого он входил в нее лишь однажды. Когда отец Куинн ее отпер, коридор залил яркий дневной свет, и Гавриил прижался спиной к стене – резкие солнечные лучи оказались для него слишком ослепительными. Он три года не видел солнца. Его окружала лишь тьма.
– Шевелись, – прошипел отец Куинн и схватил Гавриила за руку.
Он толкнул его к свету. На трясущихся ногах Гавриил поднялся по лестнице, о которой узнал несколько лет назад. Ослеплённого вспышкой беспощадного дневного света, Гавриила бросили на заднее сиденье внедорожника. В машине было не так светло, и он заморгал, пытаясь осмотреться. Тут что-то упало ему на колени.
– Переодевайся.
Услышав приказ отца Куинна, Гавриил машинально подчинился. Переодевшись, он взглянул на себя и узнал форму, которую носил в приюте Невинных младенцев. Гавриил никак не мог понять, что происходит. Зачем его снова одели в форму?
Впрочем, гадал он недолго.
– Кое-кто хочет тебя видеть. Очень влиятельный человек. Понятия не имею зачем, – сказал отец Куинн.
Гавриил потер глаза. У него разболелась голова. Отец Куинн прищурился.
– У тебя ведь не было семьи. Именно поэтому ты и оказался в приюте Невинных младенцев. Так кто, черт возьми, он такой?
– У меня нет семьи.
Отец Куинн перегнулся через сиденье и крепко схватил Гавриила за руку.
– Расскажешь кому-нибудь о Бретренах или Чистилище – и все твои соседи по комнате умрут.
Гавриил понял, что священник не шутит, и у него упало сердце.
– Я тебе обещаю, Гавриил. Их смерть будет медленной и мучительной. И хуже всех придется Михаилу.
Внедорожник остановился у задней двери здания, которое он очень давно не видел. Отец Куинн открыл дверь, и Гавриил вышел из машины. Его провели по смутно знакомым коридорам в кабинет отца Куинна. Тут Гавриилу пришло в голову, что, пока загнанные в Чистилище Падшие живут в аду, священники остаются оплотом добра для общества и живущих в приюте мальчиков. Это было самой коварной уловкой. Хороших людей вводили в заблуждение злодеи, переодетые в Божьих посланников.
Войдя в кабинет, Гавриил увидел сидящего там мужчину лет сорока в дорогом костюме.
– Мистер Миллер, – сказал отец Куинн и пожал ему руку.
Мужчина натянуто улыбнулся, а затем сосредоточил свое внимание на Гаврииле.
– Джозеф Келли?
Услышав это имя, Гаврил опешил. Он едва его узнал. Быстро посмотрев на отца Куинна и увидев в его взгляде предостережение, Гавриил кивнул.
– Да, сэр.
Мистер Миллер повернулся к отцу Куинну.
– Вы не позволите нам воспользоваться вашим кабинетом? Мне нужно кое о чем побеседовать с Джозефом. Наедине.
Отец Куинн с минуту не двигался, его каменное выражение лица и плотно сжатые губы говорили о том, что столь явное пренебрежение его задело. Гавриил не сомневался, что он откажется, начнет спорить с пришедшим к нему мужчиной. Но священник поднялся на ноги. Проходя мимо, он положил руку на плечо Гавриила. Его крепкого пожатия вполне хватило, чтобы Гавриил понял, что ему следует держать язык за зубами. Когда отец Куинн вышел, мистер Миллер жестом пригласил Гавриила сесть. Гавриил сел и стал ждать.
– Джозеф, я представляю интересы Джека Мерфи. Ты о нем слышал?
Гавриил покачал головой.
– Ничего страшного. Думаю, приют Невинных младенцев был тебе хорошим домом.
Гавриил не ответил. Мистер Миллер внимательно посмотрел на Гавриила, а затем сказал:
– Он был владельцем и основателем одной очень известной технологической компании.
Мистер Миллер взмахнул рукой.
– Но это не самое главное. Главное то, что ты – его единственный наследник.
Гавриил подождал, пока до него дойдет смысл слов мистера Миллера. Одно за другим они просачивались в его сознание, но не имели никакой логики. Наследник. Наследник? Гавриил покачал головой, пытаясь понять, о чем говорит мистер Миллер. Его мозг теперь работал не так, как раньше. У него отключились все рациональные мысли. В течение долгих лет он только и делал, что мысленно отгораживался от своей повседневной жизни – от пыток, боли, сексуального очищения своей якобы темной души. У Гавриила с Михаилом никогда не было никого на свете. Никого, кроме их матери, что умерла у них на глазах, сдавшись болезни, лишившей ее сил и счастья. Но даже сквозь притупившиеся мысли он почувствовал, как его охватил гнев. В последнее время гнев стал одной из самых сильных эмоций. У Гавриила всегда был спокойный и безмятежный нрав, но гнев его поглотил. Он годами разъедал его сердце, убивая врожденную доброту. Каждый раз, когда его приводили в комнату пыток: клали на дыбу, растягивали его тело, пока он не сдавался; подвешивали за связанные руки на страппадо, пока он не начинал кричать... добро казалось ему далеким воспоминанием, и его место заняли презрение и ярость.
А теперь ему сказали, что все это время за пределами этого ада у него кто-то был? Родственник, который мог бы избавить их с Михаилом от этой боли?
– Как? – сквозь стиснутые зубы спросил Гавриил.
– Джек Мерфи является… являлся твоим дедом по материнской линии.
Замешательство и гнев Гавриила не утихли, а лишь усилились. В груди вспыхнула жгучая ярость и огнем распространилась по всему телу. Его мать никогда не упоминала о своем отце. Конечно, когда его мать умерла, Гавриилу было всего шесть лет, но он думал, что кроме него и Михаила у нее не было никакой семьи. Их отец ушел от них вскоре после рождения Михаила. Гавриил его не помнил. Насколько он понял, его мать тоже не знала своего отца. Воспитывалась матерью-одиночкой, которая умерла еще до рождения Гавриила. У них никого не было. И когда их с Михаилом нашли, голодных, замерзших и все еще жмущихся к гниющему трупу их матери, никто, блядь, даже не заикнулся ни о каком дедушке! Хоть о ком-то, кто должен был их забрать и оградить от такого зрелища.
Похоже, Миллер, ждал, что скажет Гавриил. Но Гавриил не мог вымолвить ни слова. Он боялся того, что может сказать или сделать, если из него вдруг выплеснется кипящая внутри ярость. В тот момент его не волновал какой-то там бросивший их дед. Ему было насрать на то, что он, возможно, ему оставил. Ему хотелось снова очутиться с братьями в Чистилище. А не здесь, где он сейчас.
– Твой дед был непростым человеком, – объяснил мистер Миллер, явно заметив в Гаврииле растущее негодование. Он нервно поерзал на стуле. – Джозеф, твой дед был богатым человеком. Очень богатым. Его бизнес был передан правлению, но все его деньги и имущество теперь твои.
Гавриил ничего этого не слушал. Его мысли вертелись вокруг братьев и того, кого сегодня заберут. Что сделают с ними Бретрены? Накажут ли за то, что с ними нет Гавриила?
– Сегодня тебе исполняется восемнадцать, – сказал Миллер. Гавриил моргнул и снова сосредоточился на адвокате. – Я с прискорбием вынужден сообщить, что месяц назад твой дед умер. Но в своем завещании он распорядился, чтобы в день твоего восемнадцатилетия тебя нашли и передали тебе права на наследство.
Гавриил сжал под столом руки в кулаки. Его трясло. Его так сильно трясло, что, ему показалось, что теперь он в некоторой степени понимает, что чувствуют его братья каждую минуту своей жизни. Потребность высвободить полыхающий внутри огонь и наплевать на последствия. Он закрыл глаза и постарался дышать. Ублюдок, который должен был их спасти, теперь мертв. Но он всё завещал Гавриилу. Что такое деньги? Что такое материальные блага, когда над твоим телом и разумом надругались, осквернили и безвозвратно травмировали?
– Мы можем уехать отсюда прямо сейчас. У меня с собой все документы, которые ты должен подписать, а потом я покажу тебе твой новый дом.
Гавриил злобно уставился на него. Он хочет, чтобы Гавриил уехал? Упорхнул в богатенькую жизнь, когда его место здесь, с братьями?
– Ты понимаешь, сынок? Твой дед ворочал миллиардами. Миллиардами, которые теперь твои. Тебе восемнадцать. Сегодня тебя должны были выпустить из приюта Невинных младенцев. Теперь тебе есть куда идти.
– Мне плевать на его деньги, – прошипел Гавриил, и его голос показался ему чужим.
Миллер моргнул и оглядел комнату. Его брови недовольно поползли к переносице.
– Послушай, сынок. Я вижу, ты вне себя. Но есть нечто большее, чем я могу тебе здесь рассказать, – Миллер понизил голос и наклонился ближе. – Подумай, что ты можешь сделать со всеми этими деньгами. Если тебе самому они не нужны, ты мог бы помогать людям. Можешь пользоваться ими по собственному усмотрению.
Миллер сложил руки.
– Твой мир только что открылся перед тобой так, как ты и представить себе не можешь. Знаю, сейчас приют Невинных младенцев кажется тебе всем миром, но это не так. Когда ты так богат, нет ничего невозможного.
Впервые с того момента, как он сел перед Миллером, гнев Гавриила стих, и у него в груди вспыхнул свет. Сегодня он собирался присоединиться к Бретренам, чтобы быть поближе к братьям. Он рассудил, что если вольется в секту к священникам, то может попытаться уничтожить их изнутри. Но если теперь у него есть деньги…может, у него получится вытащить братьев другим способом. Он мог бы дать им кров, защитить их. Гавриил встретился взглядом с Миллером и попытался найти ответы на свои вопросы. На деньги он мог купить дополнительные ресурсы, информацию… влияние и власть. Гавриил очень сомневался, что у него хватит сил соперничать с могущественной Католической церковью, но можно попытаться. Он найдет способ.
Гавриил разрывался между двумя разными вариантами развития событий. Он пытался думать, рвал душу и ломал голову, чтобы принять правильное решение. Но времени на раздумья у него не осталось. В комнату вернулся отец Куинн, вся его поза выдавала напряжение, а глаза светились раздражением… и, как заметил Гавриил, беспокойством. Отец Куинн боялся.
– Все в порядке?
Увидев, что первосвященник так напуган, Гавриил легко принял решение. За все годы, проведенные под его жёстким диктатом, Гавриил ни разу не видел, чтобы отец Куинн не то чтобы трясся от страха, а хотя бы немного волновался. Но теперь, когда священник лихорадочно переводил взгляд с Гавриила на Миллера, юноша понял, что нашел его слабое место. Никто из попавших в Чистилище детей не мог выбраться оттуда без предварительной присяги Бретренам. Но Гавриил мог. Он мог стать брешью в их непроницаемой броне.
– Хорошо, – сказал Гавриил мистеру Миллеру. – Поехали.
Отец Куинн метнул взгляд на Гавриила.
– И куда же ты едешь? – отец Куинн очень старательно делал вид, будто всерьёз беспокоится за Гавриила. Но юноша все равно заметил в его голосе панику.
– Со мной, – поднимаясь, сказал мистер Миллер. – Джозефу восемнадцать, и он получил в наследство поместье.
Мистер Миллер повернулся к Гавриилу.
– Я подожду, пока ты соберешь свои вещи.
– У меня ничего нет, – сказал Гавриил и, взглянув на священника, подумал: «Ничего, кроме стремления и цели освободить моих братьев и уничтожить вашу секту».
Мистер Миллер помолчал, но затем кивнул.
– Тогда у входа нас ждет машина.
Гавриил вышел из кабинета вслед за мистером Миллером, но остановился, когда отец Куинн протянул ему руку.
– Рад был познакомиться, сын мой, – сквозь сжатые зубы процедил отец Куинн.
Гавриил замешкался, его охватил страх, который он годами испытывал перед этим человеком. Но, глубоко вздохнув, пожал ему руку. Священник предупреждающе сдавил ладонь Гавриила. Гавриил понял его сигнал. Держи язык за зубами.
– Я тоже, святой отец, – сказал он и отдернул руку. – Рад был познакомиться.
Отдернув руку, он возненавидел себя за то, как от такого открытого неповиновения у него заколотилось сердце. Гавриил шел по коридорам приюта Невинных младенцев, бывшим когда-то его святилищем, а теперь ставшим ничем иным, как тюрьмой, и чувствовал, как по спине бегают мурашки. Когда он подошел к главному входу, у него задрожали ноги. Он остановился и посмотрел на украшенную гравировкой деревянную табличку. Никакой буквы «Б». Почувствовав на спине чей-то взгляд, Гавриил обернулся. На него внимательно смотрели отцы Куинн, Маккарти и Брейди. Троица мучителей. Никто не уходил от Бретренов живым. Гавриил знал, что они этого так не оставят. Они должны защитить свою тайну. И не могут его отпустить.
– Джозеф? – окликнул Гавриила мистер Миллер.
Гавриил переступил порог и вышел на свежий воздух. Он поморщился от яркого дневного света, но постарался скрыть от мистера Миллера свою неловкость. Проходя мимо адвоката, он проговорил:
– Гавриил. Теперь меня зовут Гавриил.
Если у Мистера Миллера и были какие-то вопросы, он их не задал.
– Тогда зови меня Миллер. Мистер Миллер звучит как-то чересчур, будто имя моего отца.
За рулем черного «Бентли» ждал водитель. Гавриил забрался на заднее сидение, Миллер сел рядом. Пока машина выезжала на проселочную дорогу, Гавриил смотрел прямо перед собой. Он все делал на автомате, движимый обещанием предпринять что-то для спасения своих братьев. Он понятия не имел, что. Находясь в приюте, Гавриил ничего не знал о мире. Но он быстро всё схватывал и поклялся их освободить. И несмотря на сохранившуюся в нем веру, веру в добро и чистые намерения людей, ради желаемого он спокойно мог встать на путь тьмы. Чтобы спасти своих братьев, он с радостью пожертвовал бы своей душой.
– До того, как ты пришел, я забрал твои документы из приюта, – сказал Миллер, убирая в портфель папку. – Сначала мы заедем ко мне в офис, подпишем бумаги, а потом отвезем тебя домой.
Не получив от Гавриила никакой реакции, Миллер вздохнул, затем спросил:
– Может, у тебя есть какие-то вопросы, Гавриил? О твоем дедушке? Или наследстве? Тебе, должно быть, сейчас нелегко, – отразившееся у него на лице недовольство сменилось сочувствием. – Жизнь началась для тебя весьма тяжело, Гавриил. Твой гнев на деда был бы совершенно понятен.
– Мне нечего сказать.
Гавриил смотрел прямо перед собой. Вспомнив лицо отца Куинна и то, как он разозлился, из-за его ухода, Гавриил почувствовал тяжесть в груди. Гавриил с ужасом думал о том, что теперь ждёт Падших. О мести, которую по его милости обрушит на них отец Куинн.
